***
В следующий раз он увидел Славу лишь спустя три часа, когда вышел развеяться. Тот сидел, скрестив ноги, на каком-то поваленном дереве у пляжа и чертил палочкой на песке. Андрей махнул ему рукой, постоял немного, но Слава так и не пошёл навстречу. Замай, пожимая плечами, отправился дальше, всё больше удивляясь поведению друга. Он подумал даже арендовать от безделья катер, но почему-то остановил себя. Нет, он, конечно же, умел отдыхать в одиночку, но сама ситуация его ставила в тупик. Мужчина ещё около часа гулял по окрестностям пляжа, а после вернулся в отель. Когда он проходил мимо того места, где сидел Машнов, то увидел лишь одинокий ствол сухого дерева.***
Андрей писал Ангелине, спрашивая о том, как она справляется с кормёжкой домашнего животного Славы. На это девушка прислала несколько фотографий Фили, с аппетитом поедающего корм на кухне Гнойного. К тому, что Селезнёва иногда находится в квартире друга, Замай всё никак не мог привыкнуть, но упорно отгонял дурные мысли прочь. Она явно не походила на воровку, кроме того, Слава ей доверял. Поэтому и беспокоиться было не о чем.***
К пяти часам вечера Андрей уже успел сходить в магазин, пообедать в кафе, потому что в ресторане, который находился на первом этаже, как мужчина уже убедился утром, было чересчур дорого. Не то, чтобы Замай был скупым, просто деньги он экономить умел всё-таки с умом. После плотного обеда мужчина вернулся в номер и провалялся на кровати, наверное, около часа прежде, чем попробовал пригласить Славу на прогулку по Басфору на яхте. Как и предполагал Андрей, тот отказался, но, нужно отметить, что надежда у Хана всё-таки была, хоть и мизерная. Замай попытался вспомнить, какие места он посещал в прошлый раз, когда отдыхал в Турции, но на ум пришло лишь отправиться купаться в море. Андрей взглянул на часы и подумал, что раз особо делать ему сейчас нечего, можно и поплавать, к тому же погода очень даже позволяла.***
На пляже, к удивлению мужчины, было не так много народу, как он предполагал, когда собирался в купаться. Замай отошёл немного подальше от женщины, что сидела прямо на песке под складным зонтиком, и быстро разделся. На берег накатывали небольшие волны, и от этого песок мешался с пеной. Андрей чувствовал, как тёплая вода касается его ног, и вскоре зашёл в море по пояс. Уже готовый поплыть, он обернулся напоследок и резко передумал. На берегу, недалеко от его вещей, стоял Славка и стаскивал с себя футболку через голову. Мужчина зашёл в воду по грудь и развернулся спиной к берегу, ожидая пока Машнов зайдёт в море. Ждать пришлось недолго, и вскоре Андрей увидел, что Слава проплыл примерно в трёх метрах от него вперёд и повернулся к берегу. Выражение лица друга подсказывало Замаю, что этой встречи он точно не ожидал. Гнойный так и остался на месте, перебирая в воде руками, а Замай улыбнулся. — Как отдыхается? — спросил он и подплыл чуть ближе. — Вполне сносно, — сухо ответил мужчина. — Может уже прекратишь это? Тебе реально настолько важно быть одному? Мы приехали отдыхать вместе так-то. Машнов помолчал немного, но потом всё же ответил: — Я никак не могу. Потом увидимся, ладно? — сказав это, он проплыл мимо Андрея на довольно внушительном расстоянии, явно стараясь на него не глядеть, и вышел из воды. Замай поражённо проводил его взглядом, а после нырнул, решив всё-таки не забивать голову лишними сейчас мыслями. Купался он так долго, что, когда уже собрался выходить, заметил, что на пляже осталась примерно половина тех людей, что были изначально. Под широким складным зонтом, который стоял неподалёку от оставленных на берегу вещей Андрея, тётки уже не было. Хан вышел из воды, посидел на песке минут двадцать, а потом окунулся ещё раз.***
Машнов, заперевшись у себя в номере на всевозможные замки, лежал в ванне. Вода уже понемногу остывала, но это не очень-то его и заботило. Уставившись в потолок, он уже, наверное, целый час старался ни о чём не думать, да только вот получалось плохо. Решение отвалить от Андрея было оправданным. Оправданным в первую очередь перед собой. Слава не знал точно, поймёт ли его Замай, но надеялся, что хотя бы догадается об истинной причине. Он действительно хотел, чтобы всё было иначе. Понимал прекрасно, что страдает не только он от своего влечения, но и Андрей. Ему, как уже давно выяснилось, приставания Славины были не по кайфу. Гнойный видел, что друг иной раз еле сдерживается, чтобы не вломить ему, но сдерживается именно потому, что любит Машнова, несмотря ни на что. По крайней мере, в позиции Славы это казалось очевидным. Мужчина осознавал, что их и так уже чересчур напряжённые отношения, могут сломаться из-за него. У Андрея, он боялся, терпение не железное и нервы тоже. Сейчас он понимал, что Ирина Владимировна как в воду глядела, задавая вопрос насчёт того, мучается ли Замай из-за Славы. Он-то и не подозревал в тот момент, что мучаться Андрей будет ещё сильнее. Если тогда состояние Машнова вызывало у него беспокойство, то сейчас Хан наверняка вообще не знал, что с другом делать. И во всём это Слава был виноват. Он был виноват буквально во всём, что происходило. Засунул бы он эти чувства себе в задницу поглубже — ничего бы не было. Но он сам себе позволил испытывать к Андрею нечто большее, чем дружескую симпатию. Сам позволил себе его касаться так, как было не в коем случае не нужно касаться. Он позволил себе целовать Замая, и даже после десятка сопротивлений с его стороны он всё равно себе позволял. С этим нужно было заканчивать. Стоило дать жить спокойнее хотя бы Андрею. Насчёт себя самого Машнов не был уверен. Получится ли у него перетерпеть все эти чувства, лезущие наружу? Получится ли усмирить себя ради их общего блага? Если лишиться искушения, запереть себя от внешнего мира, от Андрея, то это, по идее, должно было охладить желание. Именно поэтому Слава сейчас лежал в ванне, именно поэтому он избегал встреч с другом на протяжение всего дня. Между тем близился закат, а вода в ванной стала уже совсем холодной.***
Ночью он долго лежал на кровати, не смыкая глаз. Из-за приоткрытого окна до ушей доносился шум моря, и Машнов пытался сосредоточить всё своё внимание на этом звуке. Но, сколько бы он не пытался раствориться во тьме комнаты вместе со своими мыслями до утра, закрыть глаза на то, что сейчас больше всего на свете он хотел чтобы Андрей тихонько посапывал рядом, не получалось. Он мечтал прижаться к Замаю, коснуться его волос и щеки, трепетно поцеловать в висок и при этом не получить по морде. Слава закрыл лицо руками и вскоре из-под его ладоней донёсся приглушенный всхлип.***
Весь следующий день Андрей не видел Славу. Только к вечеру он столкнулся с ним, когда выходил из лифта. Гнойный так шарахнулся в сторону при виде Замая, что тот сам отшатнулся в испуге. Реакция друга Андрея зацепила. Не то, чтобы он начинал думать, что тот его боится, но нездоровый блеск в глазах заставлял задуматься. Машнов вроде выглядел как и всегда, но Хану показалось, что синяки под глазами будто бы стали темнее. Замай даже не успел и словом перекинуться со Славой, тот заскочил в лифт, как только Андрей вышел оттуда и рванул вниз. Когда двери закрывались, мужчина обернулся и успел заметить странный взгляд, которым Машнов одарил его напоследок. Эти блестящие глаза выражали почти что скорбь. Замай решился поговорить с другом во что бы то ни стало, как только подвернётся случай. Пускай даже если для этого придётся сторожить Гнойного под дверью его номера. Потому что эти побеги, взгляды и нежелание контактировать Андрея в какой-то степени уже начинали не то что напрягать, а по-настоящему нервировать. Мужчина не привык, что лучшие друзья шарахаются от него как от прокажённого. Да и не было такого ни разу. Тем не менее причина шараханья Славы была вполне ясна. Если в буйной головушке проснулись больные чувства, то он готов с ними бороться, чем он, собственно, и занимается. Борьба с самим собой в таких случаях — это, конечно, хорошо, но только не когда ты себе готов башку расколотить о стену. Замай в глазах Машнова видел именно это желание и боялся, что грядёт очередной срыв, да пострашнее, что приходилось переживать ранее. Замай проторчал у себя почти до ночи, ожидая возвращения Славы. Через каждые полчаса он, как помешанный, проверял, закрыта ли дверь в его номер, прислушивался к тому, что происходит в коридоре, но упорно не звонил другу. Он был более чем уверен, что Машнов просто не ответит ему. В половину десятого Андрею показалось, что в коридоре хлопнула дверь. Он почти сразу же выскочил и тут же столкнулся с молодой женщиной, которая, вероятно, как раз вышла из соседнего номера. — Извините, — мужчина выдавил улыбку и нырнул обратно, чувствуя себя совершенно по-дурацки. Через некоторое время он просто лёг на кровать, стараясь забить. Сосредоточенно глядеть в потолок очень скоро надоело, и Андрей закрыл глаза, чтобы хоть немного дать им передохнуть. Но под плотно сомкнутыми веками Замая настигли глаза Машнова исполненные скорби. Андрей готов был поклясться, что если бы ещё секунд десять Слава смотрел на него из-за закрывающихся дверей лифта, его глаза начали бы слезиться. Мужчина попробовал представить себе отдых на море вместе с Машновым немного иначе: весёлые прогулки, разговоры по душам за выпивкой, интересные творческие идеи на двоих. В общем, всё то, что было, если бы сложилось иначе. Андрей горько улыбнулся и открыл на секунду глаза, после чего закрыл их вновь. Где-то в коридоре снова слишком громко хлопнула дверь, но Замай и бровью не повёл. Ещё успеется сто раз проверить, пришёл ли Славка. Он продолжал лежать, всё больше погружаюсь в воспоминания, которые сменяли друг друга с довольно высокой скоростью. Это можно было сравнить с яркими окнами летящего в темноту поезда. Андрею вспомнилось вдруг, как в один из дней далёкой зимы шестнадцатого года, они пьянствовали на квартире, выкрашенной в светло-зелёный цвет стенами. На той самой квартирке, где потом временно поселился Славка, когда расстался со своей девушкой. Тогда на стене ещё даже не висела гипсовая маска Гомера, неизвестно откуда притащенная Ваней. В тот вечер они небольшой компанией просто сидели за скромной выпивкой, но пьянкой это было назвать всё-таки можно, потому что уже через пару часов для Джигли пришлось вызывать такси. Светло оставался с друзьями до последнего, а их общий друг Антон слинял почти сразу за Мишей. Когда наконец Ваня стал прощаться и, почему-то тащить за собой к выходу Замая, тот осознал вдруг, что никуда он сейчас уходить не хочет. Он из прихожей смотрел на Гнойного, который уже поднялся из своего кресла, и склонился над столом, чтобы начать убирать за всеми посуду. Андрей тогда так и не заметил, как остался в прихожей один, без Фаллена, который уже успел махнуть рукой на его нерасторопность и упорхнуть в снежную ночь. А Замай всё стоял, тупо глядя на Славу. На окне за спиной друга была криво повешена гирлянда, так, что её край оборвался и просто висел мерцающим шнуром во мраке, доставая своим концом до пола. Этот тусклый свет падал на Машнова, освещая его серый тёплый свитер с высоким горлом и лицо. Слава, казалось, даже не заметил на себе взгляда и всё продолжал сгребать со стола стаканы и тарелки, пока не выпрямился и не увидел Андрея. — Ты остаёшься? — выражение его лица было удивлённым, но он улыбался. — Думаю, спешить некуда. Помочь? Замай собрал в руки оставшуюся посуду и пошёл на кухню за другом. Там они и остались сидеть, допивая остатки пива. Разговор шёл плавной, немного сонной чередой. В квартире было тепло, а за окном было видно под жёлтым светом фонарей, как идёт снег. Славка в своём шерстяном свитере выглядел таким домашним, и будто бы от него это тепло шло, так казалось Андрею. Замай открыл глаза и, не мигая, вновь уставился в потолок. Всё мысли как-то разом улетучились, а потом голову мужчины посетила одна, жгучая и не дающая покоя. Он встал с кровати, сунул ноги в тапки и вышел из номера. Мужчина становился у двери и прислушался, но по ту сторону не доносилось ни звука. Андрей вздохнул и, уже по выработанной привычке нажал на ручку двери и толкнул плечом. Когда дверь в номер Машнова неожиданно открылась под его напором, Замай был несказанно удивлён, но быстро взял себя в руки, морально подготавливаясь к тяжёлому разговору, и вошёл внутрь. Первое, что он увидел — фигура Славы, стоящего посреди комнаты и замотанного в какую-то прозрачную ткань по пояс. Но, когда Гнойный развернулся, Замай просто-напросто остолбенел. Он так и застыл с приоткрытым ртом, шокировано глядя на Машнова, а точнее на его лицо, которое было почти что женским. Всё, что успел разглядеть Замай, это тёмные тени, чересчур густо наложенные на веки, кривовато нарисованные стрелки и губы, перепачканные светло-розовой помадой. В следующее мгновение Слава отпрыгнул в сторону и вскочил на стол, будто дикий зверь. — Слав, — Замай и сам не заметил, как слегка дрогнул голос, — что случилось? Но Гнойный не ответил на заданный вопрос, а вместо этого распрямился, поднял подбородок и буквально заорал, глядя в пространство: — Плоть и кровь моего отчаяния! Невыдуманная драма, происходящая в самом сердце северной столицы! — выкрикивал он, театрально взмахивая импровизированной вуалью, а на деле же — сорванной тюлью с окна. «Я знаю, откуда ты взял своё фееричное выступление» — подумал Андрей, припоминая интро с альбома. — Хорошему человеку плохо, — Слава спрыгнул со стола и повалился на пол возле батареи, бормоча уже не по тексту: — Человеку плохо. Человек умирает от любви, как это трогательно, люди! Вы вдумайтесь только, человек, полюбивший всем своим существом, корчится от боли, потому что мужчинам нельзя быть вместе! Потому что Андрей Замай не может принять такую любовь. Ведь это прекрасно! Боль, утрата, мучения — это воистину прекрасно, не правда ли? Очищение! Очищение! Только очищение через страдания! Андрей аккуратно подошёл к нему ближе, но Машнов, заметив его приближение, вскинулся с пола и отполз к стене, глядя на Хана, словно затравленный зверёк. — Я написал тебе письмо, — выпалил он. — Я напишу тебе ещё сотню писем, тысячу, миллион. Я написал тебе письмо и отправил не тому адресату. Но скоро и ты его услышишь. Все его услышат, да-да. — Мог бы не шарахаться меня, а прочитать вслух, — как можно спокойнее ответил Замай. — Я бы понял. — А ты не ври, Андрюшка, — улыбнулся Слава, — поймёт лишь женщина и бог. Хану сделалось вдруг настолько плохо, что он взвыть бы хотел, да, увы, не мог. Его лучший друг сидел перед ним на полу, закутавшись в занавеску, весь перемазанный косметикой, обдолбанный и такой несчастный, что у Замая мурашки табуном пробежали по телу. Наблюдать такое было страшно. — Это правда ты? — Гнойный сощурил густо накрашенные глаза. — Прости меня, я не избегаю твой компании, нет. Он опустил голову. Казалось, Слава не видит мужчину или же просто не верит, думая, что нахождение Андрея здесь, в этой комнате — очередной глюк, вызванный действием вещества. Теперь он сидел на полу, обхватив колени руками и монотонно раскачиваться, будто умалишённый психопат. — Я просто люблю тебя. Знаешь, как это бывает, да? Когда любишь кого-то, ты просто боишься его, — Машнов тихо рассмеялся и вдруг поднял голову, уставившись прямо на мужчину не мигая. — Это всё для тебя, видишь? — он коснулся дрожащими пальцами лица. — Для тебя я стану кем угодно. Как только ты захочешь, я всё сделаю, роднулька, — его лицо исказила жуткая безумная улыбка. Андрей бессильно опустился на колени рядом с другом и закрыл лицо руками. Почему-то сейчас слова Машнова жестоко хлестнули его по щекам холодными и сильными ладонями, безжалостно царапая пальцами кожу. Неужели это из-за него Славка так гробит себя сейчас, прямо у него на глазах? Неужели он виноват? Неужели он действительно не заметил, что стал причиной? Он не хотел замечать! — Я виноват, — севшим голосом произнёс Андрей, убирая от лица ладони. — Прости, это я виноват. Он потянулся к Машнову, который сидел рядом и тупо пялился в стену, и схватил его за плечи, прижимая к себе. Слава, как тряпичная кукла, повалился на него, но поза осталась прежней — неестественной, скорченной и напряженной. — Что ты сожрал? — спросил Андрей тихо, даже не надеясь на то, что Слава ему вдруг расскажет. Но тот неожиданно промямлил: — Колесо. Замай даже вздрогнул, но быстро взял себя в руки. — Какое? — Не знаю, мужик продал. Я не знаю, не помню. Андрей, отнеси меня на кровать, пожалуйста. Хан, услышав просьбу, тут же встал и попробовал поставить на ноги друга. Но тот будто окаменел, ни одна его мышца не повиновалась стараниям Андрея. Замаю ничего не оставалось, как взять напряженного друга на руки и кряхтя еле-еле дотащить его до кровати. Он положил Славу, а сам развернулся, чтобы налить воды в стакан. — Не уходи, не уходи, не уходи, — громко затараторил вдруг Машнов, почти срываясь на крик, и Замай чуть не подпрыгнул на месте. Он посмотрел на Славу и понял, что того захлёстывает поток настоящей истерики. Мужчина быстро вернулся к кровати, залез на неё, даже не снимая тапок, но почти тут же скинул их. — Не ухожу, тихо ты, — он прижал к себе трясущегося Славу, хотя прекрасно понимал, что пока того не отпустит, он не заснёт. Было видно, что Машнов изо всех сил пытается держать себя в руках, но действие наркотика не позволяло ему хотя бы расслабиться. — Андрей, ты правда рядом, пиздец, — Гнойный нервно хихикнул, глядя голубыми бешеными глазами на мужчину. — Пожалуйста, дай мне просто прикоснуться. Пожалуйста. С этими словами он поднял руку и положил её на щёку Замая, поглаживая. Рука была почти ледяной. Андрей перехватил эту замёрзшую конечность и поднёс её ко рту, пытаясь согреть дыханием. Он не вполне осознавал, что именно делает, мысли скакали галопом с просто нереальной скоростью. — Кажется, у тебя нарушено кровообращение. — Кровообращение, — повторил за ним Слава и разразился хохотом, но почти сразу же смолк и очень внимательно посмотрел на Андрея, который всё ещё сжимал в своих тёплых ладонях его пальцы. — Какой же ты красивый, просто невозможно красивый, Андрей, — восхищённо и с придыханием произнёс Машнов, и потянулся к Замаю. — Слав, — шепнул Андрей, когда тот уже был совсем близко к его лицу, а потом смиренно отпустил его руку и закрыл глаза. — Да к чёрту. Когда подрагивающие губы коснулись его, Замай сам приоткрыл рот, позволяя Машнову углубить поцелуй. Состояние было совсем не тем, чтобы сопротивляться или устраивать скандалы. Поэтому Хан и отпустил ситуацию, а на самом деле просто боялся, что у Славы окончательно отъедет крыша, если он сделает неверное телодвижение сейчас. Андрей старался действовать предельно аккуратно, он медленно шевелил губами, позволяя другу «вести». А Машнов будто бы прибывал в забытье, целуя мужчину. Когда ласки Славы стали более интенсивными, Замай поймал настрой и легонько сжал нижнюю губу друга зубами, но тут же отпустил. Глаза Гнойного широко открылись, а после Андрей почувствовал, как его ледяные руки уже залезают под футболку. И даже тогда он ничего не сделал, напротив, сам сел на кровати, стаскивая с себя верхнюю одежду через голову, и оставаясь в одних спортивках. Машнов сразу же бросился на грудь мужчины, буквально царапая её, он через секунду он гладил уже всё тело Замая, обходя вниманием места, за которые Андрей мог бы прервать их близость раз и навсегда. Сам Хан, придерживая мужчину за спину, не спускал с него глаз. Слава казался настолько взбудораженным, что становилось жутко, но, несмотря на это, Андрей позволял ему себя трогать. Когда Машнов склонился над его шеей и принялся выводить замысловатые узоры языком на коже, Замай лишь прикрыл глаза, прижимая к себе друга чуть сильнее. Слава же нагло забрался на него, придавив своим весом, и вновь перекинулся на губы. Андрей слышал, как тот тяжело и возбуждённо дышит, чувствовал, как под руками ходуном ходит обнажённая спина и ощущал чужие влажные губы то на шее, то на лице. Он действительно думал, что контролирует ситуацию и не собирался позволить Машнову нечто большее, чем происходило сейчас, но не заметил, как Слава подобрался к его промежности, и через штаны стал поглаживать член. Андрей рванулся, повалил Гнойного на спину, тут же нависая сверху, и впился в губы, желая тем самым отвлечь. И у него это получилось, правда ненадолго. Уже через минуту Машнов вновь перенял инициативу на себя, выбрался из-под друга и принялся с почти одержимостью вылизывать его грудь и живот. Но потом неожиданно встал на колени, одной рукой опираясь на плечо Хана, и запустил руку себе в трусы. «Только не это», пронеслось в голове у Андрея, но было поздно, Гнойный резво стянул бельё и вновь повалился на кровать, прижимаясь к Замаю всем телом. Твёрдый член ёрзал по голому боку мужчины, а сам он замер, не зная, как правильно поступить. Тем временем Слава перевернулся на спину и, глядя на Андрея, принялся яростно дрочить. Тот, заметив его действия, попробовал отползти чуть дальше, но мужчина тут же вцепился в него свободной рукой, не давая отстраниться. Он зажмурился, не переставая мастурбировал, и хрипло, сбивчиво задышал, еле разлепив сомкнутые губы. Замаю ничего не оставалось, кроме как наблюдать мелькающую головку в кулаке. Неожиданно лицо Славы дёрнулось и он резко замедлил темп. Андрей, посмотрев вниз, сообразил в чём дело, а потом до него дошло, почему Гнойный не исправляет то, что случилось. — Плюнь, — прохрипел Замай, думая, что друг под наркотой просто забыл о нюансах. Слава услышал его, попробовал плюнуть себе на ладонь, но изо рта вылетели лишь ничтожные слипшиеся капли и тут же повисли на нижней губе. — Блять, дай сюда, — схватив его за руку, Андрей обильно, на сколько это было возможно, смочил чужую ладонь, сплюнув так, что во рту совсем не осталось влаги. Теперь дело пошло быстрее, а Замай старался не думать, почему он просто не прервал друга в самом начале, да ещё и помог ему. Хотя он прекрасно понимал почему. И дело не в том, что ему сильно нравилось то, что происходит. Просто он знал, что под колёса, как говорится, лучше не лезть с подобными тормозами. Через несколько минут Слава начал постанывать и это совсем выбило Хана из колеи. Услышать подобное из уст друга он ожидал в последнюю очередь. — Андрей… — почти задыхаясь, проговорил мужчина. — Андрей, мне не кончить никак. Помоги. — Чем? — тупо спросил Замай, косясь на член друга, но в следующую секунду почувствовал себя настоящим ослом. Он обхватил орган Машнова рукой и принялся надрачивать, не веря, что это реально происходит с ним. Слава кончил достаточно быстро, вцепившись в предплечье Андрея так, что Замай был уверен — останутся синяки. Белёсые мутные капли брызнули на руку мужчины и он сразу же отпустил член. Отпустил его кисть и Славу, рука которого в следующее мгновение расслабленно упала на кровать.***
Сидя в своём номере уже глубокой ночью, Андрей потихонечку приходил в себя. В голове всё никак не могло найти своё место понимание того, как такое могло произойти. Что делать дальше? Как он вообще мог позволить Славе сделать это? Теперь всё казалось просто диким. Он сидел и искал способы оправдания ситуации, рассматривая другие, более правильные варианты развития событий. И он их действительно, эти варианты, находил. Андрей буквально был готов рвать на себе волосы от отчаяния. Таких ошибок он простить себе не мог, как не мог и принять их.