Терапевт

Не ешь сегодня ничего позже 12 утра. Саске напечатал сообщение в семь, когда собирался на работу. Перед сном ему пришла в голову занятная мысль, и теперь, случайно совпав в предположениях Боруто о приказах не питаться, Саске раздумывал об этичности своего плана. Боруто имел в виду воздержание, чтобы порадовать своего Верхнего. Перед тобой богатый ужин, любая кухня мира в меню, но тебе говорят «нет», и весь мир сосредотачивается на награде, которую можно получить за своё послушание. Саске просил его не есть исключительно в практических соображениях. Думать о Боруто, смотреть на него, воображать то, что могло бы помочь ему — все эти манипуляции сознания ворошили зажившие язвы. Ковыряли корочку над сросшейся, но всё же нежной кожей. Его опыт Нижнего расставил границы понимания разницы между чувствами Доминанта и Сабмиссива, и никогда ещё он не был этому так рад, как с Боруто. Они оказались похожи. Взаимно похожи. Его стошнило, когда это проделали с ним, и рвота пошла носом. Терпимо, но премерзко. А у него не хватило мозгов всё остановить. С Боруто всё будет по-другому. Видимо, чтобы освежить воспоминания, Саске, проезжая в паре кварталов от логова (как сам хозяин окрестил это злачное место) Орочимару, решил заскочить и спросить лично о предстоящих выступлениях. Если и дальше всё будет настолько же сладко и гладко, он хотел провести с Боруто немного времени Наблюдателями. С другой стороны сцены, ему будет полезно понаблюдать за чужим погружением и подумать, что он хотел бы воплотить в жизнь. Сколько ни интересовался у своих коллег по цеху, большая часть из них заявляла, что против лишних сантиментов. Да, — как один, соглашались они, — кому-то в паре буквально срывало крышу от этого относительно удачного союза. И второй, как в цепной реакции, отхватывал положительных эмоций вслед за довольным партнёром. Не оставался равнодушным, подчиняясь концепции Верхних и Нижних. Но сопутствующие проблемы перекрывали в итоге кислород обоим. Больше всего Саске раздражала потеря времени, потому он не разменивался на разговоры о природе и погоде. Резюмируя его скромное исследование, только Орочимару был не против такого опыта. Это был первый ему вопрос, когда Саске зашёл в пустой утром субботы тематический бар. Отвечая, он мерзко облизнулся, так, что Саске не удержался от ремарки: — Тебе такое не светит, не переживай. Только раззадоренный чужой злостью и отвращением, Орочимару набрался наглости подойти ближе и опустить свою узкую ладонь, как у инопланетянина, на чужую поясницу. Саске успел овладеть собой в последний момент и сохранил лицо непроницаемым. Старые воспоминания дрейфовали в голове, будто всё происходило по сей день. Впрочем, прошло уже много времени с их последнего контакта, он должен был хоть чему-нибудь в этой жизни научиться. Впрочем, опыт не повлиял на спонтанно взявшую верх злость и Учиха сжал перехваченное запястье слишком сильно. Орочимару поджал губы и промычал что-то нечленораздельное. Саске не сдержался и брезгливо отдёрнул руку. Как с подобными наклонностями Орочимару умудрялся быть время от времени Верхним, он понять не мог. Точнее, понимать-то понимал, чувствуя на своём теле неисчезающие следы двадцатилетней давности. Но вот принимать это как данность отказывался. — Саске-кун, что-то ты зачастил, — приторно мурлыкнул Орочимару, жестом длинных ногтей приманивая за собой к барной стойке. — Раз в полгода попробуй дозовись тебя, а сегодняшняя наша с тобой встреча — вторая за месяц. — Он скосил как бы между делом на него хитрый взгляд. — Интересует что-то конкретное, кроме вечных вопросов? Саске на провокацию не поддался. — Кто-нибудь собирается выступать в ближайшее время? Таюя? Или Джуго? Тот картинно задумался, приложив к губам острый длинный ноготь. — Они долго ищут себе моделей, ты же знаешь. — Орочимару отвёл глаза, улыбаясь самому себе и прокручивая в голове какие-то воспоминания. — Отлично, — не позволяя вывести себя из равновесия, отозвался Саске. — Напиши мне, когда они найдут кого-либо. Он развернулся с определённым, хоть и спрятанным в глубине души желанием поскорее оказаться подальше от Орочимару, как тот вдруг скрипуче протянул, опять же, скорее в воздух: — Как тебе твой новый Нижний? Учиха настороженно притормозил и ограничился коротким: — Неплохо. Он никогда не распространялся о своих близких в этом смысле людях, но на безобидные вопросы разумнее было отвечать. К тому же, несмотря на все попытки скрываться, его старый знакомый каким-то образом оказывался в курсе всего, что происходило на той стороне города. — Мицуки расстроен, что вы продолжаете встречаться. Они, вроде как, друзья. — Орочимару проткнул оливку на блюдечке длинным заострённым ногтем. — Такая милая односторонняя дружба. Тебе должно быть знакомо. Саске спрятал руки в карманы брюк и вовремя обнаружил плотно сжатые челюсти, вот-вот готовые скрежетнуть. — Не понимаю, о чём ты. Орочимару капризно рассматривал оливку на блестящем декоративной бижутерией ногте. А затем с причмокиванием погрузил в рот. — Он так на него похож, правда? — жуя, откликается хозяин бара, а затем лениво, по-змеиному подползает к замершему Саске. — Такой… неопороченный. Но, судя по описанию Мицуки, даже интереснее. У Саске тянется к чужому горлу его уязвимая рука. Злость мгновенно застилает глаза, и он даже не сразу осознаёт, что самообладание прочно держит его на месте. В множестве параллельных реальностей Орочимару уже лежал задушенный и синий под его ногами. Саске много раз представлял, как убьёт его — медленно и мучительно, испробует всё, чем Орочимару позволил себе играться с его телом, в тройном размере и в конце заставит задохнуться собственной рвотой. Всё как-то не хватало злости, Учиха перестал упиваться жестокостью ради жестокости, как это было в школе и университете. Когда он только с ним встретился. В решающий же момент Саске чуть не задушил в ярости своего дражайшего Учителя. Вместо вдохновлённых пятнадцати часов пыток получилось бы управиться за пятнадцать секунд. — Даже не смей приближаться к нему, — процедил беззлобно Саске, бесконечно изумлённый собственной выдержкой. Которая, однако, кончилась, когда Орочимару на его предупреждение забавлённо фыркнул и закатил глаза. — Орочимару, клянусь, один шаг — и я выну твой кишечник и подвешу тебя за него на крюки в подвале этого бара. — Пупсик, ты чего, — он набрался наглости протянуть ладонь, чтобы потрепать Саске по щеке, но был в грубой форме перехвачен, — я верю, ты сам справишься. Мы с тобой хорошо проработали каждый необходимый аспект. У Саске от отвращения дёрнулся глаз. Неконтролируемая дрянь, к сожалению. — Сначала тебя, а потом твоего змеиного сынка, клянусь. Пусть держит руки на своих верёвках. Орочимару и близко не расстроился. Саске, вытянувшийся к сорока на голову, совсем его не пугал. Напротив, эта гадюка… получала удовольствие, продолжая давить ядовитый оскал. — Саске, сладкий, я знаю, ты не станешь строить козни. Какой бы фасад ты не слепил, жестокие расправы над непричастными — не твое. А вот Боруто-кун не знает. Ни тебя, ни своего папочку, видимо, — Орочимару закрыл один глаз, флиртуя. — Я всего лишь Наблюдатель в этот раз. — Вот и наблюдай, — выплюнул Саске ему в лицо, не сдержавшись. Его начало тошнить от невыветревшегося запаха воска. — И помни, куда я обещал намотать твой кишечник. — Боюсь-боюсь, Саске-кун, — пропел Орочимару громко хлопнувшей входной двери. Ему стоило отменить встречу с Боруто. Но он посчитал себя достаточным профессионалом, чтобы за сто пятьдесят шагов до машины, от машины и вверх по лестнице успокоиться. Но весь путь только слушал скрип перчаток, явно недовольных тем, как сильно ими сжимают руль. Поднимаясь по ступенькам, дабы не расшатывать свои нервы долго спускающимся на первый этаж лифтом, Саске не помнил даже цели своего визита. Даже от обещания покарать жестоко и беспощадно в его же стиле не стало легче. Орочимару всегда знал, какими фразами и с каким наполнением подкармливать его бесов, отчего Саске чувствовал себя ещё более незащищённым, чем если бы его связали и подвесили над ванной с битым стеклом. У него не было любимых вещей для сессий. Все костюмы — из одного магазина, разных коллекций, но на деле очень схожих. Удобством, посадкой, внешним видом. Ткань везде приятная телу, не скользящая, позволяющая свободно опускать и поднимать руки в довольно резких и размашистых движениях. Но туфли всегда были чем-то, что он мог долго рассматривать. Разумеется, он был знаком с основателем своей любимой марки (сначала заочно — присутствуя на акте подвешивания на хлипком турнике, презабавное зрелище; а затем и очно, когда ему позволили говорить, сидя на полу. Совершенно не подходящий ему Саб, как выяснил позже Саске, выпивая в отвлечённый день с ним кофе в обед. Но как человек в круге знакомых — незаменимое приобретение) и довольно часто появлялся в его мастерской. Недешёвое удовольствие, благодаря которому у него появились свои туфли на каждый случай. Коричневые с гладкой подошвой — не самые практичные для жизни, хорошо подходящие под чёрную «тройку» в рельефную полоску и галстук, в этот раз идеальные. Ожидая Боруто, Саске притащил из кухни стул, параллельно просматривая сообщения и электронную почту. Он хотел избавиться от жужжащей тревоги, но десятки неразобранных диалоговых окон (выводящих из себя неимоверно) только ещё сильнее накрутили. Обед с братом, предстоящий рождественский ужин, на который опять стечётся вся семья, сообщения от дёрганных клиентов, единственные не вызывавшие раздражения, сейчас провоцировали нервный тик. Дурдом, — раздосадованный собственной несдержанностью, подумал Саске, когда в дверь позвонили. Он взглянул на часы: точь-в-точь вовремя, как будто под дверью стоял. Лучше бы Саске перенёс их встречу. Если за себя он ещё мог отвечать, то весь едва ли не подпрыгивающий от тревоги Боруто доверия не внушал. — Добрый вечер. Как твоё самочувствие? — Добрый. Нормально, — чересчур быстро ответил он. Вскакивая на порог и едва ли не бегом шагая вперёд. Саске захлопнул дверь комнаты, наблюдая, как он опасливо поглядывает на стул перед кроватью. Когда Учиха открыл рот, казалось, что вместо слов из него полилась расплавленная в звуки злость. — Раздевайся. Узумаки развернулся, на секунду забыв о своём плохом настроении, и подрагивающим взглядом заглянул в лицо Саске. — Сейчас? — Да, сейчас. — До… трусов? — Нет. Полностью. Боруто не отпрянул в шоке, не убежал, но такая просьба с порога его немало озадачила. Тем не менее, он стянул, ёжась, кофту. — Не на стул, — оборвал его намерение роющийся в комоде Саске, — сложи на кровать. Сзади звякнула пряжка ремня, следом с характерным звуком стянули джинсы. Он очевидно метался в догадках, пока Саске не мог выбрать крепление для рук. Сегодня однозначно был не его день. Когда Учиха обернулся, Боруто уже сидел на стуле. — Не так, — спокойно пробормотал Саске, вставая рядом. — Уложи поясницу на спинку. А ноги согнутыми на сиденье. Глаза Боруто метались туда-сюда, а щёки приобрели малиновый оттенок. Саске отложил всё взятое из комода на кровать рядом с разбросанной одеждой, и принялся помогать. Последнее, что могло его смутить и первое в списке неловкостей Боруто — его нагота, похоже, стала камнем преткновения на этапе подготовки. Саске накрыл его живот своей ладонью. На выдохе он провалился, но Учиха не смутился. — Не суетись. — Он сдвинул его колени, образовав нужную точку опоры, а затем приподнял поясницу, устраивая на металлической спинке стула. Узумаки громко выдохнул, когда его голова повисла вверх тормашками. Саске завёл его руки за спину и зафиксировал неплотным, но надёжным пластиковым крепежом под неотрывным взглядом. Учиха расправил пальцами эластичный чёрный бинт. Он был сделан частично из ниток, которые используют для пошива ночных штор. Если затягивать несильно, то покроет каждый квадратный сантиметр кожи, не пузырясь у носа. — Не двигайся, Боруто. — Саске отошёл к комоду, складывая обратно все девайсы, которые оказались в немилости, и, немного погодя, добавил: — И отвечай на вопросы, когда я спрашиваю. Вновь молчание. Ящик комода мягко встал на место. — Боруто, я не слышу. Сзади раздалось слабое угуканье. Саске обернулся. — Боруто, всё в порядке? — Он посмотрел на наручные часы. Минута двадцать. Пока что должно быть сносно. — Боруто, я не слышу. — Да, в порядке. Слишком поздний ответ уже во второй раз начал выводить из себя. Саске стиснул зубы. Он переоценил себя в этот раз. Снова перед глазами циферблат. Две минуты тридцать шесть секунд. От зуда в мышцах рук стало ещё противнее. Скорее всего, дело всё-таки в нём. Саске отошёл к окну, отодвинув на несколько дюймов штору, и оперся плечом о стену. Темнело, и в стекле начала отражаться местами подсвеченная комната и сидевший на стуле в странной позе человек. — Если тебе станет плохо, Боруто, — четыре минуты двадцать шесть, — я жду, что ты скажешь об этом. Пришлось сжать зубы, когда и через десять секунд Узумаки не отозвался. От недостатка углеводов и такой нагрузки на мышцы очень быстро должна закружиться голова. Ей по ощущениям будет легче всего от эйфории прилившей крови. Но в такой позе самое страшное, что может случиться — сильная тошнота. Надо всего лишь сказать об этом. Сказать, что ему плохо, пока не стало совсем худо. Он спросил ещё раз, и в ответ раздался только громкий выдох. Воздух в грудь набрался с трудом. Саске как-то посмеялся над характеристикой от брата — «комок нервов, которые мигом ударят током, если заденешь их не в ту погоду». Погода сегодня была очень приятная. Когда он доехал до дома, с неба повалил снег. Со временем он усилился, потому как в вихрах Боруто блестела вода. Девять минут тридцать одна секунда. Боруто уже раз закашлялся, видимо, чувствуя потуги пустого желудка. — Боруто, ты в порядке? В голове хоть и будет накурено, остальной части тела к такому времени будет несладко. Вновь вместо ответа — громкие вдохи и выдохи. Саске не стал дожидаться, пока он позеленеет. Он вернулся к комоду и целенаправленно выдвинул ящик с ударными инструментами. Ни секунды не сомневаясь, его правая рука потянулась к стандартной величины стеку. — Ты можешь спустить ноги. Видимо, обрадованный выполненным заданием, Боруто раздвигает замлевшие ноги, с дрожью сажает бёдра на сиденье, перешагиванием частично смещая спину вниз, насколько позволяли закреплённые сзади руки. А затем растерянно замирает, понимая, что это ещё не всё. Саске поднимает ногу и наступает на полувозбуждённый, ещё мягкий член Боруто. Основательно, так, что со скрещёнными руками на груди равновесия не потеряешь. У Боруто беззвучно распахивается рот, между губами протягивается вязкая пузырчатая слюна. — Что? — насыщенно и с оттенком каприза произносит Саске, ногой совершая поступательные движения вдоль члена и задевая живот. — Тебе не нравится? Вместо ответа он услышал лишь как Боруто громко сглотнул скопившуюся в неудобном положении слюну. Да, в столь неудобном положении она затекает в нос, он припомнил. — Боруто? — ровным тоном для начала интересуется Саске, проводя пластиной из толстой изящной кожи на конце стека по внутренней поверхности одного из расставленных в стороны бёдер. — Помнишь, мы говорили о молчании? Узумаки ведёт головой в подобии кивка, насколько это вообще возможно в его положении. Этот жест злит Саске ещё сильнее, но он ни словом, ни поступком не выдаёт себя. — Ты должен использовать свой рот, чтобы отвечать. Молчать, когда прошу молчать. Отвечать, когда спрашиваю. И если что-то заходит за твои границы — произносить особенное слово. — У него дрожит рука со стеком от предвкушения. Он растирает подошвой стёкшую вниз по стволу смазку. — Как же мы будем работать дальше, если ты всё никак не усвоишь простейших правил? — Простите, — давит Боруто, на середине слова прерываясь из-за затекающей в горло слюны. Саске соскальзывает вниз и давит широким носком туфли на мошонку, оттягивая её к промежности. Задумывается на несколько секунд, засмотревшись, как с красного члена стекает белая смазка. Боруто подскакивает вверх, длинно и шумно вдыхая через сомкнутые зубы. Не сдерживает окончание задушенного стона. Эйфория от присутствия рядом Верхнего временна, и не имело смысла её отпускать. Всё-таки Боруто был в него влюблён. Саске смещает туфлю и думает последние несколько секунд. — Боруто, ты даже не пытаешься звучать виноватым. Тебе совсем не жаль, — разочарованно заключает Саске, шлепком стека собирая капли снизу вверх от промежности до головки. — А вот мне — очень. Моя вина, что я сразу не обозначил тебе, за что последует наказание. Ты постарался и заслужил его, — тем же тоном, сдерживая некие триумфальные нотки, продолжил Саске. Он очень хорошо помнил, как торжественно оповещал о будущем наказании за ещё не совершённую провинность Орочимару. И как чертовски страшно становилось в моменты, когда он не мог самостоятельно освободиться и решиться на остановку сессии. Он думал, что заслужил всю боль. Саске и не уходил в себя. Не самые приятные, но всегда держащие в тонусе и трезвости воспоминания сейчас помогали напрямую понять, чего не хватает Боруто, даже когда он сам понятия не имел. — Боруто, я ударю тебя по бёдрам. Это и будет твоим наказанием, — громче, чем раньше, оповестил его Саске, как они и договаривались. Мелко и быстро закивавший Боруто отвлёк его от занесённого над чужим телом инструмента. Из-под повязки у него стекали слёзы, а губы некрасиво поджались, все в слюнях. — Боруто, ты в порядке? — Ещё раз, спокойно, без лишних телодвижений. Под носом блестели сопли. — Пожалуйста, — прорыдал он, подрагивая всем телом время от времени, — сделайте это. — Хорошо. Я накажу тебя, и ты постараешься меня больше не расстраивать. Договорились? Боруто кивнул увереннее, но теперь сопроводил кивок утвердительным ответом: — Да, я обещаю. Жаль, нельзя было одновременно связать ему руки за спинкой стула, усадить на пол и заставить выставить своё тело для любования, ещё и сжать его член у основания, при этом совершая удары. Как долго идти за зажимом — целых пять шагов. Пять шагов над пропастью, которые могут сбить с Боруто весь жар. Саске не мог похвастаться больным азартом в повседневной жизни, да и не имел он привычки стоять над Нижними часами. У него в руке сконцентрировалось столько желания сделать побольнее, что все мысли на секунду отшибло. Выдержит ли Боруто несколько часов? Он, напряжённый до кончиков пальцев, содрогнулся в спазме. Учиха, нарочно задевая внутренней стороной запястья голую головку, толкает его в живот и на стул. В положении, когда он может свободно вытянуть ноги и расслабить мышцы, боль не будет такой сильной. Но рукам, конечно, придётся несладко. Его кожу жалко было портить. Саске располагает отточенными и умеренными ударами, а сейчас, зная Боруто, он понимает, как сделать ему хорошо. Им обоим. Вся его жажда внимания сводилась в итоге к смешанным чувствам от порки, и Саске нашёл себя в забавном положении заинтересованности в чужих проблемах чуть сильнее, чем раньше. Он ведь должен ненавидеть Боруто за его внешность. Хотя сейчас их и сравнивать было глупо. Хината, насколько он помнил, обладала на редкость покорным и тихим складом не только характера, но и жизни. Он не был похож на своих родителей так, как мог бы. Откуда ты взялся, — улыбнулся бы он своим мыслям, если бы не сосредотачивал всю свою концентрацию в плече — для ударов, и в ногах — чтобы устоять на месте. Как и в первый раз, Боруто очень стойко выносил каждый удар. У Саске пальцы на ногах поджались от предвкушения, когда он выбирал стек — что-то жёсткое, собранное, что идеально дополнит его милого Нижнего. Не требовалось чередовать удары с лаской, где-то на середине Боруто даже перестал плакать, а когда Саске медленно провёл шлепком вдоль не опадающего члена, самостоятельно раздвинул ноги шире и сполз вниз по стулу, насколько это было возможно. Учиха не придавал таким мелочам значения, когда дело касалось его работы как Верхнего, но не обратить внимания на стянувшее мышцы живота возбуждение было невозможно. Брюки начали давить. Нельзя бить с таким энтузиазмом, пусть и по правилам. Он три раза в размашистой и сильной манере приложился о верхнюю поверхность ног, пытаясь утихомирить собственные разбушевавшиеся эмоции. В четвёртый, чуть менее отрывистый, случайно задел истекающий смазкой член. Боруто издал полувскрик-полустон, Саске ударил его в сгиб между ногой и торсом, хлестнул несколько последних разов по красной коже бёдер, местами содранной до крови краем шлепка, посильнее и остановился. Саске перевёл дыхание, разглядывая неподвижное лицо своего протеже. От приоткрытых губ отлила кровь. Через несколько секунд Боруто странно замычал, хныкая от боли, когда удары прекратились, а его член дёрнулся, истекая спермой вперемешку с прозрачной, более подвижной жидкостью, которая сразу же сбежала по ногам на пол. Он держался на одной спинке стула, в парализовавших чувствах стоя на носочках. Его истерзанные бёдра подрагивали от неудобного положения, в которое Боруто сам себя загнал. Саске отложил стек на комод, а сам, подходя обратно к Боруто, восстанавливал дыхание, сжимая и разжимая рабочий кулак. Ближе к концу вполсилы бить было бессмысленно, и Учиха даже слегка запыхался. Подойдя вплотную, он, терзая себя, медленно оглядывает Боруто снова: от замлевших ступней и икр, порезанных, будто ножницами, бёдер, до лёгшего на губы пятна крови от прикушенной изнутри щеки. Саске обошёл стул, нарочно не касаясь тела и не поощряя расслабиться, он мысленно проверяет собственные нервы и откликающиеся мышцы на прочность. — Боруто, — мужчина касается его щеки ладонью, перебирая меж голых пальцев мягкие волосы, — ты всё понял? Его голос, к счастью, решил не выдавать своего хозяина. Кожа Боруто в некоторых местах была липковата от слюны и высохших выделений из носа и глаз, и Саске нежно потянулся к влажному рту, стирая кровь. Губа Боруто дрогнула вниз. — Да, — сипло выпалил он, всё ещё не до конца контролируя свой голос. Саске благодарно вздохнул. — Хорошо. Тогда давай на сегодня закончим. Двумя руками он стянул глазную повязку на лоб и отошёл, чтобы разобраться со сковывающей запястья защепкой. — Ты хорошо постарался сегодня, — комментировал по ходу Саске, складывая чужие одеревеневшие руки на бёдрах и помогая негнущейся спине и ногам прийти в нормальное сидячее положение. С минуту позволил встрёпанной голове полежать у себя на животе, пока шея привыкала к силе её тяжести. Зная, что Боруто и не вспомнит об этом, снова поигрался в это время с его мягкими волосами, и отошёл к комоду со всеми девайсами. — День был тяжёлый. — Саске смотрит на часы, которые забыл снять. Час пятнадцать. На душе — мёд. — Помнишь, где ванная комната? Когда ответа не последовало и через пятнадцать секунд, Саске обеспокоенно обернулся. Он сидел, мельтеша микрожестами пальцев, рук, ног, с опущенной головой. Его плечи сгорбились, и сам он весь сжался. Но его горящие красным огнём уши сигнализировали об активном мысленном процессе. — Боруто, — осторожно позвал его Саске, не сдвигаясь с места, — тебе помочь встать? Ты сможешь сам дойти до ванной комнаты? Ладони на острых коленях сжались в кулаки. Он сдвинул ступни по скользкому полу на несколько дюймов под себя. — Давайте… я сам. — Конечно, если можешь, то дойди сам. — Нет, я не… об этом. — Его плечи вздрогнули и замерли, перекосившись из-за напряжённых мышц. — Я сам… уберу. Саске на всякий случай прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть усмешку. Он развернулся к Боруто и неспешно подошёл. Полностью стянул с головы повязку, и смятые волосы задыбились в разные стороны. Учиха растопыренными пальцами причесал волнистые пряди, успокаивающе массируя кожу головы. Когда Узумаки подтянул руки вверх, Саске перехватил их и начал пальцами растирать запястья. Он отступил на шаг и помог Боруто встать на ноги. Секунда равновесия длилась недолго, пришлось шагнуть обратно и поддержать худощавое ватное тело. Правой рукой Боруто попытался вырваться из хватки, но как оказалось, чтобы вложить свою ладонь в чужую. Хорошо, — на секунду забыв, как дышать, когда Боруто скользнул меж его пальцами своими, заторможенно подумал Саске. Узумаки спрятал лицо, раздвинув полы расстёгнутого пиджака и зарываясь в ткань рубашки. Заправленный в жилет галстук ему явно мешал. Учиха положил руку в перчатке на его затылок. — Давай, Боруто, ванная. Ноль реакции. Или ему просто нравилось кататься на чужом горбу из комнаты в комнату. Саске глубоко вздохнул и наклонился, подхватывая его под мгновенно подогнувшиеся колени. Боруто даже лицом к лицу уперся подбородком о свою грудину и засопел из-под чёлки. Саске усадил его в ванну, включил воду и долго выбирал запах пены. У него хранилась целая линейка травяных ароматов, которые совершенно не подходили ему, но нравились настолько, что заставляли хранить и перенюхивать себя в свободное время. Он сравнивал «Цветочный букет» и «Малиновую рощу», не замечая, как Боруто поджал к себе ноги и скрючился, ожидая, когда вода наконец поднимется. Он залил треть тюбика «Цветочного букета» в воду и ушёл в комнату. Сняв пиджак и закатав рукава рубашки — всё равно одежда поедет в химчистку — Саске размышлял, когда последний раз стыдился того, что вытворяло его тело или чужое. Всякое бывало, и ему хотелось сказать, что произошедшее с Боруто — скорее комплимент, чем унизительный момент. И с ним, и с его партнёрами чего только не случалось. А когда у него фонтаном пошла рвота, единственный, на кого он злился, был Орочимару. Переодевшись в чуть более удобную одежду и вернувшись в необычно тихую ванную, он обнаружил торчащие блондинистые вихры в объёмных облаках пахучей пены. Саске присел на край, снова закатал рукава — теперь уже водолазки — и потрепал грустного Боруто по голове. Узумаки громко шмыгнул. — Боруто, в самом деле, что тебя так сильно расстроило? Он двинулся под водой, и она с плеском ударилась о стенки. Боруто замер окаменелой статуей с красными глазами. Когда слезы, казалось, иссякли, он нашёл в себе силы взглянуть на Саске, и над нижним веком снова налилась влага. С его выразительным взглядом широко распахнутых глаз, смотрящих с дикой безнадёжностью и тоской, у Саске защемило сердце. — Я даже не помню, как это произошло, — пробормотал Боруто, плечом вытирая слёзы и сопли с лица, — и почему. — Ничего страшного. И не такое бывает. Не забивай себе голову. В возникшей тишине очень громко заурчал живот. Боруто поджал губы, зажмурился и опустился под воду. Саске постучал ногтями по краю ванны. Всегда следовало делать скидку на то, что люди на одинаковые ситуации, несмотря на все его предосторожности, реагировали по-своему. Он вполне мог перестараться с ним. — Не хочешь перекусить? — осведомился Саске, прощупывая собственное отношение к намечавшемуся совместному ужину. Почти что свиданию. — Ты же на питьевой диете с самого утра. Я плачу. Или, если хочешь, могу что-нибудь найти на кухне. Хотя там вряд ли будет то, что тебя заинтересует. Боруто показал из-под воды намоченную макушку. — Со вчерашнего. Я встал чуть позже двенадцати. — На дёрнувшуюся бровь Саске он возмущённо добавил: — Сегодня суббота. — И всё же. Узумаки отвлекается от самосожжения, закатывает глаза и давит слабую улыбку. — Суббота, Саске-сан. — Такой же рабочий день, как и остальные, — невозмутимо парирует тот, вскидывая брови. Боруто, упираясь подбородком в согнутые колени, смотрит ему в глаза. — Вы трудоголик? — Отнюдь, — пожимает плечами Саске, — мой брат — определённо. «И бывшая жена». — Не люблю терять время зря. — И отдыхать не умеете, — самодовольно хмыкнул Боруто, — по Вам видно. Саске схватил его за мокрый скользкий нос двумя пальцами. — Какой же ты нахал. Боруто пискляво захихикал, лишённый привычного способа вдохнуть. Саске взял с полки в стенном шкафу бежевое банное полотенце и развернул его по всей длине, предлагая шагнуть в него. Узумаки погрелся ещё несколько секунд и вылез из одних объятий в другие: широкое, до коленей полотенце запахнулось со всех сторон. — Твоя одежда вон там, когда закончишь… — Саске отступил на шаг, но недоговорил. Боруто мигом устроился у него под боком. Даже слишком резво. Оказавшись так близко к другому человеческому телу, источающему тепло, он крупно вздрогнул, и подобрался глубже под рёбра. Саске неуверенно накрыл его спину ладонью, и тот, словно верный замёрзший пёс, замер и засопел. Мигом нашлось наставление — не стой босиком на холодном полу, но язык отказывался ворочаться.

***

— Ты собираешься пойти в таком виде? Боруто, с высушенными волосами, обернулся в боевой готовности. Всё ещё задумчивый, ждал, пока Саске замотает свой шарф незнакомыми движениями. Куртка та же, в которой он пришёл в прошлый раз — в пять градусов по Цельсию. Сегодня ночью температура упала до минус одиннадцати, за несколько часов выпал приличный слой снега. Они хоть и на машине, рассекать по улице в тонкой кофте и осенней куртке — не дело. Узумаки равнодушно пожал плечами, расфокусированным взглядом наблюдая за вновь распахнувшем шкаф с верхней одеждой Саске. — Мне не холодно. У него не было ничего размера подростка. В глубине висело пальто Сарады, но оно слишком маленькое для него. Саске смирился и достал один из кашемировых шарфов и другое своё пальто. Боруто с любопытством следил за каждым его движением, а когда на его шею накинули сложенный вдвое шарф, подался вперёд, подходя ближе, чем требовалось. Саске пробовал на нём другую вязку, недавно подсмотренную у Итачи. Боруто плотно сжал губы, но очевидно было, что он еле как сдерживал улыбку. Потом отвернул голову, поджал губы, пожевал их. Саске накинул на его плечи пальто. — Пошли, в машине снимешь. — В машине? — радостно воскликнул Узумаки, едва не хрюкнув от восторга. Боруто приложил пятерню к запотевшему боковому стеклу. Выдохнул горячего воздуха на него и нарисовал член. С большими волосатыми яйцами. Обрезанный. Деталей было много. Нельзя смеяться, — приказал себе Саске, наблюдая за ним. Они сидели в машине и ждали, пока она прогреется. — Где Вы работаете? Он не снял пальто и шарф, даже когда в салоне потеплело. — В строительной компании. Заключаю контракты на покупку материалов, земли, всего, что можно купить. Боруто протянул удивлённое «ааа» и замолчал. Он сполз под ремнём безопасности глубже в пальто и прикрыл веки. Утомился. Они тронулись. — А ты где учишься? — Бухгалтерский учёт. Колледж N. В голову почему-то лезли только вопросы о семье. Если Наруто в городе, его дом недалеко от колледжа. Где его шарф, шапка, варежки и пуховик, в конце-то концов. Или в чём ходят дети мужского пола его возраста. Саске предпринял попытку закутать Сараду, такую же мерзлячку, как и он сам, в дутую куртку. Но та наслушалась всякой пропаганды и пожелала оставаться модной и простывшей всю зиму — правда, под юбками носила два слоя разных колготок. Как бы там ни было, её везде, где только можно, подвозили. А вот Боруто слонялся по метро. Всю дорогу Саске ломал голову над тем, как бы поделикатнее спросить у него интересующие вопросы. Боруто придремал в тишине и урчании перемешиваемого под колёсами снега, но оставался с открытыми глазами, разглядывая городской пейзаж занесённых снегом улиц. На деревьях и в витринах мигали гирлянды ещё с начала декабря. Только сейчас они выглядели уместно. — Как вы будете праздновать Рождество? — вдруг подал голос Боруто. Он убрал на несколько единиц накал печки, закутываясь обратно в сползшее пальто. Саске на светофоре глянул в его лицо: не выражающее ничего, кроме умиротворения. На щеках от тепла проступил румянец. — Родственники со всей Японии приедут в родительский дом. Обязан присутствовать. — Повезло. — Отнюдь, — безрадостно парировал Саске, — это невыносимая каторга. Каждый год одно и то же. Люди, которых я вижу только на Рождество, считают своим долгом подойти и прокомментировать, как мне или моему брату следует вести дела. «Я предпочёл бы провести его с тобой». — А Новый год? — Корпоратив на работе. Примерно по той же схеме: куча незнакомых мне людей съезжаются, объедаются мини-бургерами, танцуют под Фрэнка Синатру и разъезжаются пьяные в дрова. Боруто промычал что-то нечленораздельное, сигнализируя, что он всё понял. Саске свернул к обочине и выключил двигатель. Узумаки не двинулся, видимо, решив остаться и отоспаться. — Хочешь пойти со мной? — Боруто распахнул глаза и в первый раз полностью развернул к нему голову. Его лицо вытянулось. — Если, конечно, у тебя нет никаких планов. Он растянулся в улыбке. Полной благодарности и нежности, такой выразительной, что Учихе пришлось сморгнуть эту иллюзию. — Шутите? Саске притворно задумался. — Бухгалтерский учёт, да? Представим тебя как моего секретаря. Стажёра. Боруто поджал губы и опустил подбородок. От выяснения его простых и легко выполнимых потребностей появлялось ещё больше вопросов. Вместе с тем, глупо было не радоваться, что, не прилагая практически никаких усилий, можешь их выполнить. — Ну так как? Занят? «Думаю, для Вас найдётся время», — сказал бы кто-нибудь чуть более хитрый. Саске вынул ключ зажигания, а Боруто, должно быть, окончательно перехотелось выходить из машины. Он даже не отстегнул ремень безопасности, потому Учиха решил ему помочь. Когда их лица вдруг оказались на одном уровне, Узумаки поднял блестящие в свете встречных фар глаза. — Конечно же нет. Саске задержался в таком положении, не отодвигаясь. В темноте голубая радужка покрылась тенью. Свет фар играл тенью с его мокрыми ресницами. Пора было выходить. — Ну вот и отлично, — подвёл итог Саске, выбираясь из салона. Сзади Боруто громко шмыгнул, видимо, сдерживаясь всё это время. Он не ошибся: Боруто оказался ценителем бургеров, как и любой подросток его возраста. Но, так как мог позволить себе язву высшей категории, Саске выбрал хороший ресторан. Забавно было наблюдать за снимающим с себя слои одежды Узумаки, восхищённо озирающимся и смущённо шагавшим вслед за ним и официантом к указанному столику. Дабы не травмировать его ещё больше, Саске быстро сделал заказ, добавив к основному блюду два больших кофе, уверенный, что какой-то напиток, тем более разбавленный молоком и сливками, не помешает после таких приключений отрубиться. — Я забыл дома Вашу рубашку, — смущённо пролепетал Боруто, потягивая пенку со стоящей на блюдце чашки. — Оставь её себе, — веселясь, дёрнул бровью Учиха, ожидая ещё каких-нибудь слов от него с пугающим нетерпением. — Я её постирал. — Мне показалось, тебе нравится, как она пахнет. Улыбка сползла с лица Боруто в то же мгновение, и он покраснел до ушей. Кожа, судя по яркому цвету, полыхала жаром, отшибая мозг и оставляя только стыд. Тут уже Саске не удержался и улыбнулся, отпивая кофе. — Извините. — О, так мне не показалось. — Он отставил чашку в сторону и сложил руки на столе, чтобы хоть своим расслабленным видом обнадёжить нервного собеседника. Боруто не знал, куда смотреть, потому спрятал ладони под стол и съёжился, продолжая полыхать. — Лучше скажи, почему тебе не с кем праздновать. Со мной всё понятно — я дряхлый старик, — Боруто осуждающе изменился в лице, — никому не нужен, кроме как начальству и ленивым родственникам из деревни. — Вы не дряхлый. И не старик, — буркнул Узумаки, насупившись. — Так что? Он быстро отвлёкся от смутившей его темы про рубашку и действительно задумался, подбирая слова. — Мой отец, знаете, он… типа сектант. У них рождественская и новогодняя служба, ему не до семьи. Мы с мамой постоянно ругаемся на этот счёт, потому я и сказал, что отпраздную с друзьями. — А друзья все разъедутся? — серьёзно спросил Саске. Он начал сомневаться, что они говорят об одном и том же человеке. — Да, — протянул Боруто, возвращая зрительный контакт. — Но это ничего. Саске откидывается на мягкую спинку кресла и не особо анализирует свои следующие слова. — Если бы мне не надо было на семейное торжество, ты бы провёл Рождество со мной? Боруто долго смотрит на него, не отвечая. С тем же угрюмым посылом, с которым давит на него Саске. — Не давайте, пожалуйста, пустых надежд. Только не Вы. Приносят еду. Довольно быстро по сравнению с прошлым разом, и Саске чувствует, как его начинает раздражать даже такая мелочь. Разговор закончился практически на чужой морали, а это его категорически не устраивало. Но Боруто на удивление уже забыл об их небольшом споре. У него заискрились глаза и, кажется, вновь заурчало в животе при виде дощечки с корзиной картошки фри и огромным гамбургером с отбивной. Ладно, это ведь не последний наш разговор, — обнадёжил себя Саске, мысленно рассуждая о нагруженном сегодня по самое не балуй Боруто. Оставшуюся часть вечера они проводят за обсуждением глобальных проблем: куда движется современный джей-рок и почему сорокалетние мужчины такие зануды, что встают в семь утра даже в выходной. Очевидно же — чтобы поехать на работу. Саске иногда забывает контролировать свою мимику и обнаруживает себя с застывшими в ухмылке губами.