***
— Рара, Вы сегодня удивительно задумчивы. Саске поворачивает голову и с любопытной улыбкой интересуется у внимательно разглядывающей его Сарады: — И почему же ты так решила? Она пожимает плечами, и лента на её шифоновой праздничной блузе колышется вслед за ней. — Я не знаю. Вам виднее. Саске с улыбкой отпивает рождественского глинтвейна из чашки. Даже с Итачи, с мамой, единственной его отдушиной на семейных вечерах с недавнего времени стала Сарада. — Как твоя учёба? Мама рассказала мне о воскресных чтениях. Дочь сначала морщится, но быстро приводит себя в чувство. — Вы же сами регулярно осведомляетесь у моих учителей об успехах. Успехах же! — гордо конкретизирует дочь, а затем грустно вздыхает. — Мама считает, что я теперь состою в тевтонском ордене. — Саске весело хмыкает. Умора. — При храме построен приют. Так что в каком-то смысле его постулаты выполняются.* Поверх широких лент банта блеснул крестик. Учиха глазами поискал в толпе бывшую жену, нашёл её, беседующую с Микото, и снова вернулся к Сараде. Она положила себе на блюдце эклер и теперь не знала, как подступиться к нему с чайной ложкой в руках. Они обговаривали этот вопрос с Сакурой на прошлой неделе, и до поры до времени решили подождать. Решающее слово, к сожалению, осталось не за ним после напоминания о его собственном буйном юношестве. Брат тебя постоянно покрывал, Саске-кун. И ничего ведь не случилось. — У нас в семье — ни одного католика, Сарада. Не давай маме поводов волноваться. Наблюдая за тем, как она всё-таки с горем пополам отрезала себе ребром ложки кусочек и пыталась уложить его на блестящую лопаточку, он с иронией представил на её месте Боруто. У которого уже всё лицо было бы в креме. — Я и не даю, — слегка разозлённая на эклер, отозвалась Сарада. — Мне очень нравится. Проповедник говорит правильные вещи, отец. Он… Саске остановил её жестом. Проповедей, религии и наставлений от коучей ему за всю жизнь хватило с лихвой. Как они с Сакурой её воспитали — мозгов должно быть достаточно, чтобы в случае чего вовремя сказать «нет» и уйти. Он рассматривал плавающие кусочки фруктов на дне чашки, из-за которых не мог допить напиток. — Кстати о правильных вещах, — замялась вдруг Сарада, забыв про эклер, отчего Саске вновь перевёл на неё взгляд. — Он хочет встретиться с тобой. Учиха слегка нахмурил брови, и дочь сразу стушевалась, пожалев о начатом предложении. — Кто? Его взгляд всегда был чересчур тяжёлым. Потому большинство сделок проходили в пользу их с братом компании — мало кто мог противопоставить ему что-то достойное. Когда Боруто заметил проблемы с его веком, сложно было сдержать удивление — никто старался долго не смотреть в его лицо, чтобы успеть уловить такую деталь. Сарада вытянула губы трубочкой и нашла пол очень интересным. — Настоятель. — Нет. Она взглянула на него исподлобья. — Он хотел поговорить про приют. О, так история стара, как мир. — Сарада, детка, мне для тебя последней копейки не жалко. — Он смягчил тон, и Сарада ощутимо вздохнула спокойнее. — Но с каким-то псевдо-святым отцом я и разговаривать не желаю. Ты полагаешь, я не знаю, что у него в голове? Она тяжело вздохнула, и Саске помрачнел. — Я уже пригласила его на Новогоднюю вечеринку. — Сарада виновато надулась. — Прости, пап, я не думала, что ты будешь настолько против. Учиха глубоко и как можно незаметнее вдохнул, медленно выдохнул. Ему очень помогали сессии с Боруто, но после последней в него будто бомбу замедленного действия вживили. Необходимо было сдерживаться, у него всегда это отлично получалось. Не без насилия над собой, но всё же. — Он придёт с одним из сирот из церкви, — выпалила быстро Сарада. Ещё лучше. — Ты увидишь, какие они хорошие. Саске обнаружил себя настолько злым, что не заметил, как выпил со дна остатки глинтвейна вместе с размякшими фруктами. И теперь стоял, не подавая виду, с ними во рту, не зная, куда деваться. Сарада ждала ответа, видимо, приостановив деятельность собственного организма. Саске проглотил мякоть, героически не сморщившись. Это придало ему сил. — Давай договоримся, что в следующий раз ты будешь прежде обсуждать со мной подобные вещи. Ладно? Его встряска стоила её облегчённого выражения лица. Она мелко и быстро закивала, радостно вернувшись к эклеру и причитая, что он не пожалеет. Они ещё немного поговорили о бытовых вопросах и учёбе — рядовых темах каждой их встречи. Микото всё ещё разговаривала с Сакурой. Итачи отбивался от троюродного дедушки. В углу мялся без компании Обито, в одного глуша вино. Вино? Саске, помня, что на машине, начал рыскать глазами по залу. Где он его нашёл? Отец с матерью — самых честных правил, крепче безалкогольного глинтвейна в доме ничего не держали. Так и подмывало подступиться к неразговорчивому дяде и спросить. За последние два часа к нему подошли половина всех дядюшек и тётушек, спрашивая примерно одно и то же: планы компании (втайне надеясь всё-таки отхватить материальную помощь, несмотря на то, что они с Итачи вели дела отдельно от отцовских), Сараду и её жизнь (которая их совершенно не касалась), про Сакуру прощупывали осторожно — слишком уж выделялась её голова на фоне остальных, даже седых. Одни и те же вопросы и мало отличающиеся ответы каждый год. Обито почувствовал на себе чужой взгляд, с усмешкой отсалютовал бокалом и на завистливые нейро-волны со стороны Саске кивнул на один из столов: там действительно стояла одна бутылка 91-го. Он налил себе, не пожалев, но и не пожадничав, и спрятался за одним из углов в нише с репродукциями коллекционных маминых гравюр. Достал телефон и, теша себя пустыми надеждами, открыл переписки. Первой горел непрочитанным смайликом с поцелуем диалог с Орочимару. Именно в день представления, причём когда! — в Рождество! — он соизволил оповестить Саске. Карин с Мисс Х и Джуго с Кимимаро. Не его любимый дуэт. Кимимаро пойдёт на нижний уровень, в подвал, а значит, зрелище будет не для слабонервных. Саске глупо улыбнулся, припадая губами к краю звучного хрусталя. Вроде бы Боруто никогда не проявлял себя как пугливого. Не хочешь встретиться? Ответ пришёл, когда он на нервах оглушил полбокала. Сейчас? Саске посмеялся про себя и, не оттягивая, нажал на значок трубки. Отсчитал несколько секунд, пока Боруто ронял телефон, ловил его и пытался попасть не мимо кнопки ответа. — А-алло? — Сейчас, — с акцентом ответил Саске, отворачиваясь к стене и рассматривая прозрачную структуру вина. На том конце послышалось шуршание неуверенного дыхания. — У Вас разве не было планов? — Они отменились. Хочу сводить тебя кое-куда. Через час у меня, сможешь подъехать? Ему не понравилась неопределённость его ответов. Как будто его что-то снова расстроило. Такие скачки настроения хороши для сессий, а не для жизни. Ожидая согласия с другой стороны телефона, Саске невольно сам погрузился в рефлексию. Что с его стороны будет действительно правильным действием? Он всё ещё тот, кто оказывает определённую услугу. Боруто — всего лишь принимающая сторона. Если дело было в депрессивном эпизоде после последней встречи — они более-менее решили этот вопрос. Всё остальное — за пределами его компетенции. — Боруто, всё в порядке? Но спросить никто не запрещал. Как только Саске озвучил вопрос, он сразу же показался лишним и неуместным. — Да! Да, конечно, — немедленно отозвался тот слишком громко. У Саске дёрнулся многострадальный левый глаз, он отодвинул телефон от уха. — Через час у Вашей двери. — Мне нужно будет зайти кое-куда, а затем мы вместе поедем в то место. Учиха положил трубку и бочком выполз из зала. Итачи, разговаривая с двоюродной тётей, умудрился стрельнуть в его сторону укоризненным взглядом, но им дело и ограничилось. С Сарадой, курящей на корточках за углом, где как раз стояла его машина, они полюбовно разошлись, сделав вид, что не видели друг друга.***
«Какого чёрта ты ещё не уехал». Боруто валялся на кровати и всячески не замечал сидящего на соседней кровати Мицуки. Он уже собрал чемодан домой, а теперь угрюмо чего-то ждал, распространяя вокруг негативную энергию. — Боруто, нам надо поговорить. Узумаки под закрытыми веками закатил глаза и отвернулся к стене. — После праздников поговорим, друг. Пока. — Он хотел проводить его в Новый год в хорошем настроении. В следующем они точно разберутся со всеми недосказанностями, после перерыва в общении всё всегда налаживается. Но друг, по-видимому, дошёл до точки невозврата. И решил идти ва-банк. — Боруто, ты же ничего не знаешь об этом Саске. Почему он, такой нелюдимый, так внезапно согласился с тобой на встречу. И куда делись все его предыдущие Нижние. Узумаки сжал кулаки под подушкой. — Мицуки, весёлых праздников. Пока. — Я спросил отца, и… они ведь давно знакомы. С его школьных времён. Знаешь, где он учился? И с кем? А как они с отцом познакомились? Не пребывай Боруто в до крайности бессильном состоянии, пожалуй, дал бы Мицуки по носу. — А ведь других Нижних он выбирал сам. И выбрасывал их, когда ему надоедало. Они начинали его раздражать, Боруто. Почему ты не думаешь, что он поступит с тобой так же? — Мицуки, захлопни рот, умоляю. Ещё на прошлых праздниках он не смог бы нарадоваться, реши друг остаться с ним в комнате подольше. Подрочил бы в ванной, как обычно, ничего страшного. Зато хоть не в одиночку фильмы второсортные всю ночь смотреть, уныло жуя остывшую пиццу. — Отец очень много о нём знает. Из добрых побуждений не распространяется. Но мне рассказал, — он странно сглотнул, будто вспомнил что-то неприятное, — и я хочу рассказать обо всём тебе. — Уходи. Сзади повисла всепоглощающая тишина. — Что? — дрожащим голосом пробормотал друг. Боруто поднялся на локтях и рявкнул: — Скройся с глаз! Мицуки подпрыгнул в одну секунду к двери, схватил чемодан и куртку и обернулся с красными глазами. Открыл рот, чтобы как-то в последний раз попытаться реабилитировать ситуацию, но Боруто, впервые на своей памяти настолько злой на него, выплюнул: — Вали уже! Он упал на подушки, и одновременно с ним хлопнула дверь. Мицуки, как бы ни улыбался по-змеиному, всегда был очень ранимым. Если раньше просто демонстративно оскорблялся, то в этот раз явно сильно обидится. И Боруто это знал. И всё равно не стыдился, несмотря на противную масленую плёнку на внутренностях. Мицуки опять полез не в своё дело, более того, накопал что-то, о чём Боруто его не просил. Ему для плохого настроения было достаточно факта, что у Саске он не первый Нижний. Хотелось надеяться, что единственный на данный момент. Лёгок на помине — он прислал бредовое сообщение. Они уже договорились встретиться позже. Узумаки поднаторел с ним в переписках и уже не так пугался уведомлений. После новопоступившей информации о Саске хотелось успокоиться. Без него самого. Боруто перевернулся на живот и заорал в подушку. Тупой Мицуки, чтоб ему пусто было. Телефон звякнул входящим звонком. Не отвлекаясь от слюнявой бойни с подушкой, Боруто показал лежащему на столе смартфону средний палец и продолжил орать, перебиваясь теперь хаотичной дракой ногами с матрасом. Наверняка Мицуки звонит извиняться. У него никогда не хватало смелости помириться в лицо. Как только воздух для крика иссяк, Боруто усилием воли заставил обессилившую руку подняться и нащупать телефон. «Терапевт». — Только тебя не хватало, — пробормотал Узумаки, проверяя тем самым голос. Последний слог всё-таки проглотился. Неделя выдалась не из лёгких. Простым телефонным разговором не выковырять всех посеянных Мицуки семян сомнений. А время его никогда не лечило. Ситуация с отцом была тому доказательством. До Саске ехать — полчаса, и Боруто начал нехотя собираться. Ему не хотелось ни быть избитым, ни связанным. Ему не хотелось ровным счётом ничего. На счету от присланных Саске денег осталось ещё на три целых больших пиццы и шампанское, факт наличия которых замедлял и без того нерасторопного Боруто. В итоге он прибыл аккурат вовремя. Позвонил пару раз в квартиру, постучал, и привалился грустно держать плечом стену. Он, роскошный подъезд и репетиция просьбы никуда не идти и ничего не делать сегодня с ним. Отвратительное Рождество. Саске вышел из лифта, излучая даже без улыбки располагающую эмоцию. Промёрзший на улице и в метро Боруто растерял язвительные комментарии и агрессивное приветствие. К тому же, ему быстро вручили длинный чехол для одежды, который пришлось сложить пополам, чтобы не мести им пол. Боруто с трудом развязал мокрые шнурки одной рукой, выпрыгнул из кроссовок и побежал за Учиха. Тот открыл дверь ванной и пропустил его вперёд. — Одевайся. — Он дёрнул собачку молнии вниз, одним движением освободил содержимое от чехла и повесил вешалку на один из крючков для одежды. Костюм. У Боруто глаза вылезли на лоб. Пришлось наклониться и удостовериться, что это не чёртов фрак, в который его, клоуна, Саске решил нарядить. Глубокого чёрного цвета с отделанными шёлком лацканами и незаметным нагрудным карманом. — Я не буду, — в тоне проскользнули испуганные нотки. Учиха мягко нахмурился и скривил губы в усмешке. — Это было не предложение. Он вышел, оставив Боруто наедине с чёрно-белым многослойным монстром. Вопросов — масса. Неужели нельзя было выбрать что-то менее официальное? Как на похороны прикид. Или на свадьбу. Он шлёпнул себя по щеке. Хватит. Хватит. Лучше просто молча одеться. И попросить никуда не ехать. Да, он именно так и поступит. Каким-то чудом удалось не запутаться в выглаженных до хруста штанинах, никаких проблем не вызвали носки. А вот верх заставил распереживаться. Рубашку он заправлял и дёргал обратно раз пять, и на шестой она не хотела ложиться без кривых складок. Боруто вспомнил, почему на важные мероприятия носил её навыпуск с джинсами, чтобы не выглядело совсем ущербно. Пришлось плюнуть на строптивую вещицу, но дальше положение вещей не улучшилось: жилет был жутко неудобным, сковывающим движения туловища по бокам и рук во всех проекциях. Боруто бросил взгляд в сторону, на зеркало. Внутренний дискомфорт отразился не только на лице, но и на самой посадке. Последний раз, когда он надевал костюм — на церемонию открытия своего курса, он одолжил один из богатого арсенала Мицуки. Травмирующего опыта хватило на годы вперёд. Галстук он только начал скручивать в бессмысленные и тугие узлы, когда дверь распахнулась без стука. — Ты ещё не всё? Боруто расстроенно опустил руки, сдавшись в попытках развязать дикую петлю на шее. Если бы Саске не зашёл, авось получилось бы повеситься. — Нет, — буркнул Боруто, устало поднимая голову. Если бы на всей Земле существовал единственный человек, кому бы шла деловая одежда, он сейчас стоял перед ним. Как всегда, будто во второй коже. Саске встал напротив и взял в пальцы результат чужих безрезультатных потуг. Поддел в двух местах ногтями и опустил ленты на грудь. Расстегнул жилет и скрытую пуговицу брюк. Боруто задерживает дыхание, не рискуя опускать глаз, чтобы случайно не спровоцировать свой член. Воздух из лёгких выбивает, когда Саске слегка прижимает его к себе, заправляя рубашку сзади. В глазах на секунду темнеет, а в животе всё-таки побеждает бурлящая магма. Чужие ладони расправляют складки под брюками, задевая мягкие расслабленные мышцы под бельём. Подбородок Боруто упирается в его плечо, глаза смотрят прямо, но не видят ровным счётом ничего. Саске мягко отстраняется от него, оглушённого, и застёгивает поочередно пуговицу на брюках, манжеты, затем вытягивая один конец ленты на шее чуть ниже: — Это не сложно, главное, не бери никогда широкий. Тебе не пойдёт. Смотри внимательно. Что в зеркало, что вниз на доведённые до автоматизма пальцы — всё равно что закрыть глаза. Он не запомнил ровно ни одного сгиба ленты, даже если бы попытался. Саске встряхнул отложенный на стул пиджак и завёл его Боруто за спину. Тот вслепую вдел руки. Те же лишённые резких движений ладони расправили последнюю деталь, дёрнув за низ. — Когда снимаешь пальто, застёгивай пуговицу. А когда садишься, расстёгивай. — Я не настолько тупой. Саске и бровью не ведёт, поправляя воротник рубашки и галстук под ним. — Не сомневаюсь. Он разворачивает Боруто к зеркалу и придирчиво рассматривает. Пока Узумаки сравнивает их, с замиранием сердца отмечая небольшое отличие в деталях, Саске пальцами укладывает его волосы. Улыбка сама собой наползает на лицо. Боруто впервые себе так сильно нравится. Поэтому бежит за Саске вприпрыжку, когда он в одном из ящиков в прихожей долго выбирает зажим для галстука. Куртку забирает, выдаёт пальто. Боруто не страдает погоней за брендом (было бы с чем гоняться, когда в карманах сквозняк), но в этот раз еле удерживается, чтобы не посмотреть на этикетку. Насколько удобно, настолько странно ощущаются дорогие вещи. Он ждёт наматывающего на шею шарф Саске, думает только о том, что его, как невкусную конфету, обернули в яркую обёртку и пытаются подсунуть кому-то. Так заговаривается в диалоге с самим собой, что не замечает, как Саске остановился и с досадой смотрит на его ноги. Узумаки опускает голову вслед за ним. Если его кроссовки когда-то были белыми, история, может, и помнит эти дни. А вот динозавры — точно нет. — Так модно, — пожимает плечами Боруто и не сдерживает рвущегося наружу смеха от непосредственности своего убеждения. Саске не разделяет его веселья, сокрушаясь, видимо, забытой детали. — Куда мы едем? Боруто мял с минуту упаковку из четырёх сэндвичей, которую всучил ему Саске, когда они только сели. В итоге сдался и в несколько укусов умял сразу два. Он ведь специально терпел целый день, чтобы вечером заказать пиццы, когда планы сорвались. — Побыть наблюдателями. Хочу, чтобы ты посмотрел и решил для себя, понравится ли тебе такое. Сэндвич пошёл охотнее. По удивительной удаче ему не пришлось просить Саске обойтись сегодня без сессии. Хотя они, в общем-то, были единственной причиной их встреч, и говорить такое, сидя в дорогой одежде в машине с кожаным салоном на пути в соответствующее место было бы, мягко говоря, поздновато. — А потом куда? Саске скосил на него взгляд. — Сэндвич невкусный? — Вкусный, — буркнул Боруто, за него мысленно продолжая — «вот молчи и жуй тогда». Он не сразу узнал бар, в котором когда-то, будто в другой жизни, впервые увидел Саске. Снаружи — только дверь, никаких окон. Каменная стена с рельефным кирпичом непонятной в темноте окраски и кованый навес. Через несколько секунд после того, как Учиха утопил кнопку звонка в пластиковую коробочку, дверь распахнулась, и их без лишних вопросов впустили. Узумаки незаметно утёр тыльной стороной рот, чувствуя в уголках крошки, пока их пальто вешали в гардеробе. В одной из подсвеченных ниш спряталась туалетная комната, в которой они поочерёдно помыли руки. Боруто это насторожило, но его всё в такой ситуации ввергало в панику. Приветливая, но неулыбчивая хостесс в брючном костюме проводила их внутрь знакомого Боруто зала с тёмно-красной подсветкой. Не требовалось садиться в углу, чтобы оказаться вдали от других посетителей и в комфортном полумраке. Пока Узумаки усаживался на полукруглый диванчик, Саске задержал хостесс и что-то пробормотал ей. У него было время поозираться: на сцену с одиноко, боком к гостям стоящей в белье девушкой, на остальных гостей с тенью на глазах, потому не отличимых друг от друга. На спиральную лестницу, ведущую на второй застеклённый этаж. Официантка принесла два высоких бокала, заполненных на одну пятую. Ясно, смачивать язык и растягивать на целый час, — с досадой подумал Боруто, решая, что лучше ничего, чем это издевательство. Следом хостесс принесла две деревянные пиалы. Боруто заглянул в них, а хостесс почему-то задержалась. — Орочимару-сама на втором этаже. Позвать его? — Нет, не надо. Не говори ему, что я пришёл, — процедил Саске чуть громче, так, что его сопровождающий смог услышать. На сцену вышла рыжая девушка в одежде, отличной от одежды остальных. Джинсы, футболка и закатанные рукава пиджака. В стёклах очков отражались лампы, из-за чего оказалось невозможным разглядеть в деталях лицо. Она перекинула сложенные вдвое верёвки через плечо и завязала на затылке хвост. — Что это? — поинтересовался Боруто, кивая на пиалы, когда девушка отошла. Учиха дёрнул губами в кривой улыбке. — Попробуй. Девушка, Верхняя, работала быстро. Она сложила лишних два мотка на барный стул у ширмы кулис, и перекинула через тонкую талию первую петлю. Саске отвёл взгляд от сцены, с большим интересом следя за Боруто. Тот понюхал пиалу, наморщился, не припоминая запаха, и сделал щедрый глоток. Незнакомая тёплая сладость обожгла рот так, что глаза вылезли на лоб. Он начал судорожно искать, куда выплюнуть. Саске с тихим смехом подвинул к нему заиндевевший у краёв бокал на тонкой ножке, но Боруто не смог позволить себе такое невежество. Пришлось проглотить и запивать: у него тут же перекосилось лицо, один глаз зажмурился. Горьковатое послевкусие дорогого шампанского сгладило приторную патоку во рту. — Кленовый сироп, — пояснил Учиха, придвигая к часто дышащему страдальцу свой бокал. Боруто осушил второй, снова отвлекаясь на сцену. На тазовых косточках Нижней выстроилась многоступенчатая лестница из перекрёстных узлов. Они спускались на бёдра, исчезали в паху и вновь появлялись сзади, переходя на поясницу и вновь на живот. Девушка в очках дёрнула канат, и сверху опустился остроконечный толстый крюк, на который она зацепила конец верёвки на торсе. Канат без команды приподнялся, и девушка-Нижняя встала на носочки. Верхняя опустилась на одно колено со второй верёвкой. Боруто сполз на диванчике немного вниз. Только смотря, он начинал уставать. Сидеть в деловой одежде без движения было тяжело. Саске положил руку ему на бедро и погладил большим пальцем. Боруто как по команде выпрямился, но через несколько минут в пояснице снова заныло. Верхняя подняла сцеплённые несколькими обхватами верёвки на равных расстояниях ноги. Опустился второй крюк, но не так низко, и голова Нижней повисла над землёй ниже остальной части тела. Верхняя зацепила узел у самого крюка. Длинные чёрные волосы мотнулись по полу. Девушка в очках отошла к кулисам, и крюки одновременно дёрнулись вверх. Боруто с напряжением наблюдал за бедной Нижней, от удивления приоткрывшей рот. Она не знала, куда уложить оставшиеся свободными руки, потому прижала их крест-накрест к груди. Боруто прерывисто выдохнул, что не укрылось от Саске. Он вспомнил о друге, с которым совсем недавно поругался. А ведь он занимался тем же самым. Даже то, что на сцене выступали другие люди, не улучшало впечатления. Боруто хотелось уйти. Верхняя вышла с деревянным ведром и табуреткой. Она встала на неё рядом со ступнями Нижней, лицом к зрителю, и опрокинула на неё всё содержимое оказавшегося глубоким ведра. Кленовый сироп обволок висящее над землёй тело, медленно стекая ниже и закрадываясь во все складки. Он капал вниз, не достигая головы, но большая часть всё же залила волосы. Они слиплись в единую массу, с которой теперь ручейком струилась упругая жидкость. Верхняя взяла последнюю верёвку и в довольно грубой форме оттолкнула скрещённые в защитном жесте руки своей Нижней. В тех местах, где на груди пролегала петля, на секунду переставало глянцево блестеть, но в следующую же всё покрывалось плёнкой. — Всё ещё не нравится? — равнодушно поинтересовался Саске, так же, как и Боруто, наблюдая за стекающим с длинных волос сиропом. Узумаки скорчил лицо, не зная, какой ответ будет правильным. Не хотелось его расстраивать и портить настроение самому себе, раз уж они оказались здесь вместе. — Смелее и быстрее отвечай, Боруто, — подбодрил его Саске. Его руки были неподвижно сцеплены на колене. Узумаки покачал из стороны в сторону головой, кривясь. — Ну… если честно… нет. — Отлично, — вдруг чересчур обрадованно изрёк Учиха, резко вставая с места и утягивая его за собой, — я тоже не фанат подвешивания. Следуя за Саске в другой конец зала за столиками вдоль барной стойки, Боруто раскраснелся от возмущения. Он столько переживал над своей неразборчивостью, а можно было сэкономить им уйму времени. — Куда мы идём? — зашептал Узумаки, когда Саске отодвинул плотную штору, за которой и не заподозрить лестницы, и начал спускаться вниз по освещённым красными диодами ступенькам. — Увидишь. Он останавливается, и Саске через пару ступенек оборачивается. Смотрит вопросительно снизу вверх. Боруто прячет руки в карманы брюк и начинает ковырять носком кроссовка звучный лак покрытия. Сглатывает. — Помните, Вы говорили о том, что я должен говорить, как себя чувствую, — грудь раздувается от глубокого вдоха, — я устал. Саске поднимается к нему, оказываясь лицом к лицу. Боруто поднимает глаза и напоминает себе дышать. Он не двигается, когда Саске кладёт ладонь ему на шею, и сгибает пальцы, ногтями почёсывая затылок в волосах. По позвоночнику проходится дрожь. Боруто приподнимает подбородок, откидываясь на его руку. — Я вознагражу тебя, Боруто, — утробно бормочет Саске, большим пальцем оглаживая висок. Боруто вопросительно кидает взгляд на его губы, и Саске отвечает ему тем же. — Потерпишь? — Ладно, — пискляво откликается он, и мужчина убирает ладонь. Узумаки бежит за ним, думая о том, как хочет перехватить эту руку, которая сейчас была так нежна с ним. Нижний ярус планировочно повторял первый этаж, но освещение здесь сдвинулось: потемнело, добавились фиолетовые диоды, отчего помещение казалось меньше. Сцена соответственно находилась под сценой, но представляла собой кусочек традиционного японского убранства. Людей в зале почему-то меньше, бара как такового нет. Саске идёт за столиками, вдоль стены, и тянет за запястье Боруто, чтобы не отставал. На сцене — ни следа от происходящего выше. Там свет — приглушенный белый, а до последнего момента танцовщица так неподвижно сидела, укрывшись под полупрозрачным зонтом с вышивкой из белых цветов, что Боруто не сразу её заметил. Как назло, ничего, кроме стуканья туфель Саске не слышно. Даже музыка молчит. Свет сменяет цвет на однородный фиолетовый, и зонт начинает отдавать фуксией. Саске приводит их к боковой стене, огибая столы и диваны, и становится к ней спиной, не отпуская запястья Боруто. Танцовщица — танцор, судя по мужской груди в не до конца запаханных полах кимоно — опускает на несколько дюймов тент и приоткрывает разукрашенные красным веки. Он откручивает ручку от тента и куда-то убирает его, совершая финт опорной тростью из, по виду, чёрной кости, а не дерева. У Боруто гудит в ушах, он совершенно ничего не видит. Саске поставил его перед собой и прижал спиной к своей груди, крепко обхватив на месте руками. В глазах мгновенно поплыло. Боруто сделал вдох, но это ему не помогло. На сцене под вновь заигравшую в определённый момент музыку мужчина освободил одно плечо от рукава кимоно и скользил параллельно стержню от зонта. Перчатки Саске скрипят, когда он сжимает кулаки. Боруто откидывает затылок на его ключицы, из-под полуприкрытых век наблюдая за сценой, и чувствует, как Саске прижимается к его волосам над ухом щекой. — Больше люблю смотреть, когда Кимимаро выступает в другой роли. — Мужчина бьёт себя по лодыжке расширенным концом трости. Он уже не смотрит. Он расслабляет мышцы шеи, по ощущениям, одну за одной. Выдыхает, когда Саске его не отталкивает. Голос у уха звучит в голове, а затем выключается, едва губы в движении задевают горячую кожу хряща раковины. Боруто кажется, что у него из носа от напряжения вот-вот хлынет кровь. Он борется с желанием закрыть глаза. На сцене уже два человека. Новопоявившийся — в маске тэнгу, очень высокий мужчина (совершенно точно мужчина). Кимимаро стекает по трости на пол. Боруто медленно, отсчитывая секунды пульсом в висках, тянет ладони вверх. В какой-то момент он начинает подозревать, что его ввели в гипноз игрой на электронном кото, но помутнение отступает, как только Саске переплетает несколько их пальцев на обеих руках. Кимимаро становится у деревянного столба и снимает второй рукав. Тэнгу принимает из его рук трость. На глаза наворачиваются слёзы. Боруто чуть наклоняет голову в сторону, поднимает подбородок и упирается переносицей в острый кадык. — Пожалуйста, — говорит он, беззвучно шевеля губами, следом повторяя чуть более существенным шёпотом: — Пожалуйста. Саске сжимает его руки на мгновение. Раздаётся хлопок. — Боруто, смотри вперёд. Узумаки приподнял подбородок ещё выше, мазнув по обворожительно пахнущей шее губами, чувствуя слабеющие колени. Саске по голосу улыбается, освобождает одну ладонь и пальцами поворачивая его лицо к сцене. — Боруто, вперёд. Большой палец лишь слегка надавил на подбородок, но у него тут же ослабла нижняя челюсть. Ноготь задел верхнюю губу, подушечка легла на нижние резцы. Кулак Саске сжался, и язык Боруто осторожно коснулся его кожи. Слюна потекла по ладони. — Я вознагражу тебя, Боруто, - напоминает Учиха. Он моргнул, и взгляд сфокусировался на сцене. Это были не просто хлопки. Только удары кости о кость могли издавать такие специфические звуки. Грудь рефлекторно набрала воздуха. Не будь этот процесс автоматизирован, у Боруто возникли бы проблемы. Не нужно было становиться на место, точнее, садиться у столба на место Кимимаро, чтобы видеть, насколько это было больно. Он не издавал звука, опирался лицом к публике о столб. Хлопки раздавались дикие. Боруто видел, как пара встала со своих мест и ушла, и он мог их понять. Более того, он хотел оказаться на их месте. Парня избивали так, будто он — бешеное животное. Да и оно не заслужило бы таких истязаний. Ещё одна пара отодвинула тяжёлую ширму и поднялась вверх по лестнице. Оставалось только завистливо пыхтеть. У Кимимаро на участках под одеждой, на бёдрах, выступили тёмные пятна. Они тянулись лентами, кое-где вкрапления сливались в крупные разводы. На то, что стало с поясницей и с выступающими частями лопаток, смотреть без содрогания было невозможно. В определённый момент, когда Боруто замутило, всё прекратилось. Саске щекой подвинул его волосы и сдержанно прошептал на ухо: — Он бил сильно только по ягодицам, на мягких тканях всё заживает легче и быстрее. У Кимимаро довольно быстро всё затягивается, причём подчистую. Он не из тех, у кого царапина от кота не заживает годами. Но в качестве Нижнего всё равно выступает редко. — Вы же говорили, что так нельзя, — сглатывает Боруто, не дыша. — Нельзя оставлять такие следы. — Кровоточит пугающе, согласен, — кивнул Саске. — Но болит не так страшно, как выглядит. Изо рта вырвался истеричный смешок. Ну да, как же. Ещё оправдайте всё высоким давлением. Мужчина в маске тэнгу помог Кимимаро подняться и накинуть на спину верх кимоно. Цвет сцены вновь сменяется на белый. По залу проходятся жидкие аплодисменты. Саске хлопает прямо перед его лицом. Узумаки под слишком сильным впечатлением и не знает, как на такое реагировать. Одна девушка задерживается у сцены, и Кимимаро с учтивой улыбкой, будто ничего не произошло, наклоняется к ней. У него рассыпчатые пепельные волосы и красные тени на веках, узоры на лбу, в бровях. Он не выглядит как кто-то, кого следует жалеть, но Боруто от безосновательного стыда вперемешку с тоской за чужое тело спасает только чужое объятие. Почему-то они единственные, кроме двух людей на сцене и заинтересованной девушки, не ушли, потому у него начинает сосать под ложечкой в неприятном предчувствии. Саске неспециально (или всё-таки специально?) касается губами завитка уха. — Пошли на сцену? — сказано больше утвердительным тоном. У Боруто всё внутри замирает от страха. Факт того, что Саске удерживает его на месте, и возможности сбежать из этого бункера не предвидится, кружит голову и вызывает отступившую было тошноту. — Я не хочу, — еле давит из себя он. День был крайне неудачным. Он не выдержит такого. Трость стояла у столба. Саске, чувствуя его скованность и ужас, на всякий случай ослабляет хватку. Узумаки делает глубокий вспомогательный вдох и остаётся на месте. Опускает голову и рассматривает свои заляпанные кроссовки. — Я не хочу. Пожалуйста, не надо, — повторяет он в том же тоне. В поле зрения появляются туфли обошедшего его Саске. Аккуратная ладонь покровительственно ложится между лопаток. Она проводит единожды от затылка до поясницы, сжимая брюки сзади за край в кулак. Спереди всё натягивается; Боруто выдыхает. — А как же награда? Боруто сглатывает. — Я не хочу истекать кровью. Саске собирает в кулаке больше ткани, и шов брюк плотно впивается в промежность. Приходится удерживать пятки на земле, чтобы не встать на пальцы вслед за его рукой. — Я похож на зверя? — внезапно разозлённо восклицает Саске, привлекая к себе его внимание: Боруто опасливо поднимает глаза исподлобья. — Если тебе станет слишком больно, не нужно терпеть. «Слишком». И где находится граница этого «слишком»? Вот отшлёпает он тебя своей ротанговой тростью, мало не покажется. Не страшно. А до смерти страшно. Саске медленно берёт его за руку, как маленького. Если сожмёт ладонь в кулак, Боруто полностью поместится в его кулаке. Учиха пошёл, и он пошагал на ватных ногах за ним. О чём-то поговорил с Кимимаро, и когда Узумаки поднял глаза от пола, перехватил его увлечённый им взгляд. Вблизи его лицо оказывается испещрено тонкими морщинками у глаз и рта. Вряд ли он младше господина Терапевта. Неосознанно захотелось спрятаться за ним, к счастью, достаточно высоким для таких целей. — Конечно, Саске, о чём разговор, — пробормотал Кимимаро и лично передал Учиха свою трость. Взбираясь на сцену, Боруто споткнулся. Хотелось плакать от бессилия. Надо — потому что его лечащий врач так сказал. Как пить горькие таблетки. Или колоть болючие уколы. Или получать палкой по мягким местам. Он не мог решить, какую линию поведения предпочесть — плач или смех. Сам этот выбор становился сигналом истерики. Ладони вспотели, а злополучный костюм облепил его как водолазный. Весь в складках, неприятный наощупь. За сценой оказался ещё один маленький коридор, ведущий к трём одинаковым с виду дверям. Учиха выудил откуда-то ключ и отпер одну из них, по обыкновению пропуская Боруто вперёд. Внутри всё — чёрное с минимум цветного освещения. Под потолком — крюки разной формы и размеров с рычагами, на стене мотки ничем особо не отличающихся верёвок. И цепи. Боруто резко развернулся к двери. Там Саске вешал на ручку свой пиджак. — Я не могу, — в панике воскликнул он, запуская обе руки в волосы. — Давайте пойдём домой, прошу. Саске взглянул на него только после того, как вплотную подошёл и вложил в его руки трость. Он накрыл пальцы Боруто на рукоятке своими, а другую ладонь уложил на шее ближе к затылку. У него заложило уши. Строгость, с которой Учиха смотрел свысока, никак не коррелировала с расслабляющим массированием кожи на затылке. — Это просто кусок кости. — Чьей-то кости, — нервно уточнил Узумаки, вызвав у своего партнёра смешок. Саске дёрнул бровью, разглядывая что-то конкретно в глазах Боруто. — Пусть чьей-то. Между ними повисла дрожащая недосказанность. Боруто не хотел соглашаться всем сердцем. Его потрясывало даже под рукой Саске. Пусть бы он обнял его — даже это не помогло бы. В нём поднялось к горлу знакомое чувство, которое он топил в себе годами. Оно было настолько сильным и в то же время разоблачающим, что стало противно от самого себя. Он озвучил ему своё самое сокровенное желание. Больше всего на свете Боруто хотел домой. Даже если это «домой» было всё ещё непривычной квартирой Саске. А для того, чтобы попасть туда, необходимо было встать на колени. Значит, он опустится на них и перетерпит. И всё-таки, обними его Саске сейчас снова, легче стало бы. Боруто остаётся в одежде, только пиджак снимает по стороннему примеру. Опускается животом на две табуретки, ложась на холодное дерево щекой. Он изо всех сил гонит воспоминания о Кимимаро, но, как назло, только они в голову и лезут. Руками он обнимает снизу сиденья, и надёжно удерживает в замке предплечья. Колени не дотягиваются до пола, разъезжаясь в воздухе. Саске становится вдруг сбоку, наклоняется и кладёт ладонь на его поясницу. Спускается ниже и гладит ягодицы. Боруто радуется, что залившееся краской и жаром лицо оказывается повёрнутым в другую сторону. Слишком подкупающе. Его ладонь движется то верх-вниз, то по кругу, не надавливая, но оттого сильнее взбудораживая. Член Боруто начал твердеть. — Всё хорошо, ты можешь мне доверять. Он ёрзает, и раздражённые трением о непривычную ткань рубашки соски отдают возбуждающей болью. По секунде в голове начинает проясняться. Пальцы выкручивают предплечья. Боруто оборачивается лицом к Саске. Тот, судя по выражению лица, и не собирался ничего предпринимать без команды. — Я знаю. Он надеялся хотя бы понимать, каким концом — с рукояткой или без — бьёт Саске, но боль от первого удара оказывается настолько оглушающей, что отнимает все без исключения адекватные реакции. Только замлевшие предплечья держат его на месте. За пару секунд между первым и вторым ударом Боруто осознаёт целую кипу вещей. Что удары костяной палкой невыносимы даже по мягким тканям. Даже через одежду. Что такие развлечения для него антисексуальны. Что Саске — псих, раз решил применить подобное на нём. А ещё то, что его тело способно выдержать довольно многое. После первых трёх ударов он понял, как именно — с какой частотой и глубиной — ему следует дышать, чтобы быть более-менее готовым к удару. Трость прошлась скользящим движением по спине, царапая фантомной неровностью на стержне, и к Боруто вернулся голос. Лицо мгновенно сморщилось, глаза заплыли, и он замучено хныкнул, теряя весь накопленный ранее воздух. Холодная ладонь накрывает его глаза и лоб. — Боруто? Он оказывается рядом. — Давайте прекратим, — шмыгнул носом Боруто, заходясь в вое, — пожалуйста. Саске размыкает его одеревеневшие руки и сажает на стул. Узумаки сопротивляется, боясь за места, где он ударял, но болит только последний участок на спине. Кожа на бёдрах саднит, обожжённая, однако сидеть вполне возможно. Когда Боруто осознаёт, что больше боли испытал, пока дрожал, и в итоге просто себе всё надумал, стыд концентрируется в груди и изливается слезами и соплями на брюки. Он воет так, будто его избивали битой всю ночь. Его за шею прижимают к себе, утешая. Стыд становится в какой-то момент настолько громадным, что у Боруто отрубает желание плакать — самое худшее из того, что могло произойти. Он сидит с красным лицом, на котором засыхают липкие разводы, и начинает мотать ногой от безысходности. Учиха парой движений гладит его по голове без выраженного сострадания. По нему как обычно не прочитать, что же на самом деле творится в голове. Но голос на удивление ровный. У Боруто в какой-то мере падает камень с души. На его месте — пустота. В ушах звенит от пережитого надрыва. В тишине комнаты слышится только стук каблуков от туфель. В одной руке Саске держит трость, на её же предплечье сложен пиджак. — Пошли домой, Боруто. Поговорим там. Он несколько секунд собирается с силами и сползает с табуретки. Ноги не всегда выдерживают правильную координацию, но Узумаки успешно надевает по дороге пиджак и без эксцессов поднимается по лестнице. Как в тумане принимает помощь с пальто и ждёт, пока его спутник разговаривает с выпивающим у бара Кимимаро. Тот с улыбкой принимает трость обратно. Саске распахивает дверь и выходит первым. Порыв холодного ветра ударяет Боруто колким снегом по щекам, он зажмуривается, чувствуя, как слёзы подступают быстрее. Он демонстративно не стал застёгивать пальто и громко хлопнул пассажирской дверью. Вперился взглядом в приборную панель, боковым зрением улавливая поворот ключа зажигания. Машина трогается, а Саске почему-то отмалчивается, причиняя этим намного большую боль, чем когда бил. — «Я вознагражу тебя», — обиженно повторяет Боруто на грани слёз. Саске снисходительно пытается погладить его щёку, но Узумаки вдруг яростно отмахивается, шмыгая носом. — Что Вы имели в виду? Учиха демонстративно недоумённо наклоняет голову в сторону. — Ты уже получил свою награду. — Порку?! — А что ты хотел? — с весельем спрашивает Саске, дёргая бровью. Каков же всё-таки нахал, наверняка прокручивает в голове. — Да я!.. всего лишь!.. Боруто теряет слова. Глаза запаздывают, когда в горле поселяется непроглатываемый комок. Он несколько раз вдыхает, читая подобие мантр, но ему ничего не помогает. Эмоции становятся настолько сильными, что все мысли одна за другой выгорают. Он путает судорогу, которую испытал раньше, с внутренней дрожью сейчас. Получается чуть-чуть успокоиться, пока они едут к Саске домой. Он не сомневается, что они едут именно туда. Сердце всё ещё бешено стучит в животе, а обида не отступает, вцепившись щупальцами в тело до крови. Они стоят в пробке на кольцевой. За час Боруто успевает передумать своё поведение, опустошить фонтан чувств беззвучными самовольными слезами, и снова разозлиться от бездушия господина Терапевта. Он просит Саске включить радио. Тот касается сенсорной панели, оставляя станцию на французском поп-хаусе. Боруто тянется и увеличивает громкость до того порога, чтобы не слышать собственные мысли, и рассматривает пейзаж за окном. Не слышно, как резина жуёт снег. Зато чувствуется сквозь прохудившиеся кроссовки. Серьёзно, ему вообще всё равно? Его интересует только боль и извращённая эйфория, достигаемая через неё? Едет, весь такой расфуфыренный, в своём дорогущем пальто на понтовой тачке, а Боруто, значит, соси и глотай? Он бы и рад отсосать. Да только ему приказано исключительно сглатывать, — иронично раздумывает Узумаки, пытаясь протолкнуть слюну мимо упёртого кома в горле. И снова поддаётся нытью. Саске останавливает его недалеко от подъезда, выключает радио и заглушает двигатель. Они выходят из машины одновременно. Мимолётом нажимая на кнопку ключа и блокируя машину, Учиха зачем-то обгоняет неспешащего в принципе Боруто и становится вплотную. Истощённый сегодняшними приключениями — сначала с Мицуки, потом с Саске, потом с его жестокостью, он, как кукла, падает прямо внутрь его расстёгнутого плаща. Не забывая о своём намерении не подходить ближе, чем на метр, но давая себе небольшую поблажку. После всего — он заслужил. И Саске, и отец были одинаково с ним жестоки. Но уже в который раз рядом оказался не кровный родственник, а чужой человек, лечащий его особыми методами. Очень уверенный в них, что было не маловажно в его ситуации. Ладонь Саске ложится на один из саднящих шрамов под одеждой. — Это пройдёт, Боруто, — успокаивает он, пальцами другой руки зарываясь в заледеневшие в кончиках волосы. — Прости, что не предупредил заранее. «Дело не в этом», — вяло думает Узумаки, поворачивая голову и вытирая сопли о его жилет и рубашку. Потом также мысленно просит засунуть извинения куда подальше, отстраняясь, едва хватка на спине ослабла. — Дело ведь не в этом, правда? — выдыхает Саске над его ухом, заставляя передёрнуться от щекотки. Учиха поддевает согнутым указательным пальцем его подбородок вверх, другой рукой запечатывая на месте. Боруто не может дышать. — Мне не нужны наказания или награды, чтобы поцеловать тебя. И накрывает его приоткрытые уставшие губы своими. Боруто чувствует, как тело в мгновение обмякает в чужих объятиях, но он успевает обвить руками его шею. Вблизи кожа Саске пахла ярче, он был теплее и человечнее, чем когда-либо. Боруто поднимается на носочки, забывая о снедавшей его секунду назад злости и отдаваясь в объятия нежности. Он не знает, правильно ли всё делает, но точно уверен в одном — ему крышесносно приятно. Ему влажно, мягко, когда он кусает Саске за губу, ему весело и страстно, когда Саске кусает его в ответ, а затем ловит его язык своим языком. Он не отклоняется, а наоборот, с воодушевлением тянется к Учиха и крепче обнимает. Они оба шумно дышат и разделяют один смешавшийся воздух. Под глазами взрываются искры, а от висков поступают импульсы в живот. Губы царапают отрастающие волоски щетины над верхней губой Саске. Боруто варится в водовороте захлестнувших чувств. Время идёт, Саске не отстраняется, и он не собирается в ближайший час так точно. Сзади раздаются чьи-то шаги, и его руки за затылком насильно расцепляют. В быстром темпе они проходят мимо случайного свидетеля, чуть ли не забегают в парадную, благо, лифт на первом. Боруто судорожно теребит кнопку нужного этажа, молясь, чтобы в последний момент никто не забежал сквозь нерасторопные двери. Лифт трогается, и Саске у противоположной стены принимает его обратно в свои руки. Боруто облизывается, прежде чем прижаться к нему в поцелуе опять. Громко мычит в его рот, когда не может прорваться языком сквозь зубы, которые после этого размыкаются. — Тут камеры, — успевает вставить Саске, когда Боруто агрессивно прижимает его к стене, стоя на носках, и целует крепче. Мокрее. Нежнее, с томящимся звуком из горла. Колокольчик лифта оповещает о прибытии лифта на нужный этаж. — Тебе палец дай, руку откусишь. Саске приходится вести его к нужной двери, а попадать в замочную скважину ключом вслепую: его снова ограничили в действиях. Боруто следует за ним, как маленькая собачка. Вместо виляния хвостом — громкое и частое дыхание, от которого дрожат ноздри. Лезет на руки и смотрит точь-в-точь. — Что такое? — спрашивает Саске, стягивая с шеи шарф. На губы лезет сама собой улыбка, чего он себе, разумеется, не позволяет. Но никак не отталкивает Боруто, когда он бегом обходит его и прижимается всем телом, подняв кверху лицо. Учиха наклоняется и коротко чмокает его в подставленные выпяченные губы, на что получает недовольное мычание и уже не может сдержать усмешки. Он как в трансе развязывает шнурки на своих туфлях, а затем (раз уж всё равно сидит) на кроссовках замершего на том же месте Боруто. Пришлось мысленно встряхнуть себя за плечи, чтобы прийти в себя. Саске поднялся с колен и не без облегчения заметил, что Узумаки в слишком глубокой прострации, чтобы обратить внимание на столь излишний жест. Тем не менее, не настолько в прострации, чтобы забыть ухватиться за ворот пиджака и держать. Саске пришлось бы соврать, что он не был рад снова быть остановленным. Боруто запутался в собственных ногах и в качестве альтернативы подсунул руки под его пиджак, пуговицу которого оперативно расстегнул. Расслабленный рот свободно пропустил чужой язык внутрь, но его хозяин оказался к этому не готов. Впрочем, приятно не готов: едва руки Саске опустились с плеч на спину и за поясницу прижали их бёдра друг к другу; Боруто застонал, поздно смущаясь своей эрекции. Саске перехватывает его под лопатками и приподнимает от земли, глубоко целуя в последний раз. У Боруто на границе сомкнутых век появляются слёзы, он морщится, но не отбивается. Напротив, без памяти нежно берёт лицо Саске в ладони. Учиха, не колеблясь, отходит, одновременно опуская Боруто на ноги. — Пойдём. Не терплю задерживаться в прихожей.