Терапевт

Саске освобождает плечи от пальто, отодвигает створку шкафа и останавливается с вешалкой в руке. Боруто падает вперёд, обвивает руками его талию и жмётся всем телом. Сквозь прогревшиеся слои одежды он с вожделением чувствует только свой пружинящий от упругих ягодиц живот. Скрепляет спереди ладони и не двигается. Он смотрит вбок, на дверь, щекой упираясь под лопатками. Даже если Саске терпит, у Боруто нет сил и на единую мысль. Немигающие глаза ощутимо подсыхают, а он всё никак не может собраться. — Боруто, дай мне повесить пальто. Он разжимает один кулак и вместо исполнения просьбы залезает ладонью под жилет. Расстёгивает пуговицу у пряжки ремня. Саске грубо перехватывает его запястье, нагнетая в пальцах давление. — Я не давал тебе разрешения. Узумаки всего перекашивает и он шарахается от него, как от огня, ударяясь о стоящий позади комод. Обида настолько сильная, что не хватает духу ответить. Саске вешает пальто в шкаф и протягивает руку. Не за рукой Боруто, а за его пальто, которое также оказывается на вешалке. Грудь глубоко вздымается. Узумаки в голову ударяет кровь, он никак не может справиться с накрывшей его волной иррациональности. Мужчина разворачивается к нему и подходит. Боруто совершенно некуда отступать, и всё, что остаётся, — опустить подбородок вниз. Он всё ещё открыт для Саске нараспашку и без остановки кровоточит. — Почему ты меня не слушаешься? — напускно раздосадованно спрашивает Учиха, щурясь. Он кладёт одну ладонь Боруто на шею, а другой берёт за лицо, сдавливая щёки и губы под ней. Если пытается своим способом поправить ситуацию, то его ждёт разочарование. От признания удерживает лишь страх потерять чужие руки на своём лице, пусть и такие грубые. — Я флуфаюсь, — мычит Боруто, не поднимая на него глаз, полных скопившихся слёз. Саске скользит рукой вниз, освобождая губы и насильно поднимая подбородок выше. — Тогда почему не смотришь, когда я смотрю на тебя? Он знает, что как только раскроет веки и взглянет вверх, на него, выкатившиеся слёзы будет не вернуть. А если Саске ещё и не обратит внимания, то он разревётся по-настоящему. Почему Вы опять так поступаете со мной? Учиха наклонил голову, чуть повернув её в сторону, и с закрытыми глазами накрыл его рот своим. К ушам скатились по обе стороны две слезы. В покалывающем изнутри носу начала скапливаться щекочущая влага от запрокинутой головы. Вот-вот и потечёт в поцелуй. Боруто тянет руки ему за спину, под мышками в желании обнять. Он царапает скользящую ткань жилетки, и Саске отстраняется. Холодная в перчатке ладонь усиливает хватку на шее Боруто. Слёзы высыхают, когда он пытается вдохнуть, но доступ к кислороду пережат. На лице Саске с внутренней стороны голубых глаз расплываются ядовитого цвета кляксы. В голове всё приятно тяжелеет; колени подгибаются. Он продолжает обнимать его спину. Саске настолько близко, что непонятно — это его горячее дыхание касается губ Боруто или его собственные губы. Когда он начинает говорить, они всё-таки задевают рот Боруто. — Ты мне совсем не доверяешь. В горле у Узумаки щёлкает плач. Он прикрывает веки и немного собраннее откликается: — Очень доверяю. — Тогда почему так ведёшь себя, будто жаждешь наказания? Боруто пытается вслепую потянуться к чужим губам, но Саске крепко держит его за шею. — Вы ужасно со мной поступаете, — хрипит пережатым горлом Боруто. — Кроме того, Вы превышаете свои полномочия как врача. Рот хватает воздух в присутствии бесполезного носа, но все попытки бесполезны. Он не может дышать. Сквозь тёмные пятна, то приобретающие цвета, то вновь чернеющие, время от времени появляется лицо Саске. Боруто не может прочитать его мимику, потому губами шепчет: — Прошу, отпустите. Саске всё это время следит за его состоянием, потому опускает на землю поднявшегося на цыпочки Боруто так же за горло. Первый вдох хриплый; возможность снова дышать опьяняет, как превосходство, и трезвит, как холодный воздух. Смысла бояться — никакого, ему даже в голову не закрадывается подобная мысль. Всё, что можно было занять, заполонила обида. — И в чём же? — бормочет Саске, как теперь понятно — ошарашенный собственными действиями пуще своего Нижнего. — Чем я ввёл тебя в заблуждение? Близкий к истерике Узумаки улыбается сквозь слёзы и сопли. Вытирает манжетой рубашки под носом — даже колебание перед чётко осознаваемой победой не может его затормозить. Он поднимает на него красные глаза и сдавленно хмыкает, расплываясь в кривой от расстройства улыбке. — Всем. — У Саске дёргаются вверх брови; хватка на горле ослабевает, но Боруто уже продышался. — С самого начала. Саске весь сжимается. В животе вдруг распаляется непредвиденное, но вот остальные части тела леденеют. Движения сковывает эта корка, когда он кладёт ладони на тонкие плечи и отталкивает, прилагая усилие скорее из вежливости перед собой. — Ты надумываешь, — парирует Учиха, но руки его висят вдоль тела, а взгляд слегка дрожит. — Мы обсуждали всё вначале. Я не могу дать тебе того, что ты хочешь — если ты хочешь именно этого. Боруто отстраняется от комода, выпрямляясь и делая шаг вперёд. В последний момент его убеждает крошечное движение назад от отступающего Саске. Он шмыгает. — Тогда зачем согласились? — ясным, спокойным тоном спрашивает Узумаки, больше никак не наступая — с него хватит. — Зачем, если знали, как дико я в Вас влюблён? — А ты был? — нервно переспрашивает мужчина, уже очевидно для них обоих оттягивая время. Боруто впервые не хочется улыбаться. Лучше него говорят ноги, шагающие вперёд, и рука, вытащившая наружу и намотавшая на кулак чужой галстук. — Незаметно? Он говорит на коротком выдохе, своей паникой только подстёгивая Боруто, с безумно бегающими глазами от чужих глаз к губам и обратно. — Нам обязательно говорить об этом сейчас? — То есть Вы знали с самого начала? Саске отворачивается всего на секунду, пугая, но тут же возвращается. Кончик его языка показывается на долю секунды меж растянувшихся в короткой улыбке губ, в следующую секунду плотно сомкнувшихся. Всё в нём так и говорит о том, что Саске думает о его поведении. — Терапия должна была вылечить и от этого недуга. Лёгкость ответа выбешивает Боруто в чересчур короткий срок. Он тянет галстук чуть на себя. — Боюсь, степень Вашего на меня влияния имеет прямую зависимость с этим, как Вы выразились, недугом. За своими эмоциональными тирадами он не замечает, как Учиха наклоняется вслед за сковавшей его петлёй без сопротивления. Когда же осознаёт, продолжает без ответа: — Если уж превысили полномочия, возьмите ответственность. — Получив теперь уже намеренное молчание в качестве ответа, Боруто приходится сглотнуть. В коленях снова слабеет. — Я хочу Вас. Как только Саске собирается вставить ремарку о несвойственном ему промедлении, Боруто дёргает галстук на себя, второй рукой обвивая его шею и сразу открывая горячий, весь в скопившейся слюне рот. Его захватывают во взаимный поцелуй, позволяя успокоиться и вести. Обеими руками он обнимает вцепившегося в него мальчика так, что в следующую секунду будет удобно отстранить его от себя. И Боруто действительно не сопротивляется, давая Саске прекратить. — Боруто, послушай… Он не заканчивает, когда Узумаки широким языком с причмокиванием облизывает сверху вниз его шею, внизу припечатывая ласку агрессивным поцелуем. От тени боли и столь страстной настойчивости у Саске, кажется, впервые за много лет закатываются глаза, а в ушах пускают шум от сломанной телевизионной антенны. Он всегда твёрдо стоял на ногах, но сейчас кто-то режет ему одно за одним сухожилия. Объятие становится настоящим, и часть веса мужчины падает на Боруто. Тот, если и удивлён, не останавливается, вплетая пальцы в чёрные волосы и целуя с тем же настроением. Пульс бьёт даже с внутренней стороны глаз. Не различить — то ли головная боль, то ли удовольствие, столь яркое, забивающее нос запахом Боруто, что не находится слов. Саске внутренне чертыхается раз десять, не меньше, с досадой дифференцируя блаженную боль удовольствия, единственную ему доступную. Эта мысль позволяет прийти в себя быстрее. Учиха, обнаруживший себя навалившимся на прижатого к стене Боруто, быстро меняет их положения. Мягкие локоны на затылке собираются в его кулаке. — Я разве разрешал? — за строгим тоном тяжело скрывается его неизгладимое впечатление. — Что? — в край осмелевший Узумаки даже уточняет: — Целовать первым можно только Вам? Или… — натянувшаяся кожа головы не мешает с придыханием ухмыльнуться, внезапно прижавшись бёдрами к бёдрам Саске, — нельзя видеть Вас таким? Кажется, секунду назад Вас всё устраивало. Его действительно всё более чем устраивало, но концепция поведения Верхнего, вросшая в глубокие поведенческие положения, разжигает в нём злость. — Если ты не можешь удержать себя в руках и помнить изначальную цель наших встреч, то… — Я хотел внимания, — перебивает Боруто, резко подаваясь бёдрами вперёд и делая несколько тугих фрикций, — и такого тоже. — То вон, — заканчивает Саске, убирая руки и отступая на шаг. Он снова может себя контролировать — правда, лишь частично, потому как Боруто почему-то воспринимает его резкость как руководство к действию. — Как пожелаете, господин Терапевт. — Он сползает по комоду вниз, падая на расставленные колени. — Прямо сейчас? Он придвигается, вытирая брендовыми брюками пол, и, не используя рук, прижимается торсом к ноге Саске. Боруто укладывается щекой в сгиб бедра, губы его скрываются чуть ниже. Затуманенный взгляд с огромными зрачками дополняет мокрый рот. — Вы хотите этого прямо сейчас? — как щенок у порога повторяет Боруто, без движения вглядываясь снизу вверх в лицо Саске. Учиха перестаёт думать о чём-либо, кроме идеи преданного мальчика у его ног. Хочется толкнуться бёдрами вперёд, чтобы Боруто сидел точно так же, обездвиженный, готовый на всё. С этой мыслью Саске, наконец, приходит в себя. И не может понять, насколько здравомыслящей, насколько истинной была эта мысль. Страх хватается за его руки и ноги так стремительно, что приходится опуститься на одно колено к Боруто. Учиха успокаивающе гладит его по щеке, на самом деле утешая себя. — Я сделаю всё, что захочешь. Давай только сначала переоденемся. Они по очереди идут в душ. Саске уступает первенство, намеренно угадывая время, чтобы прийти в себя в своей комнате. Он долго сидит на стуле за рабочим столом, сосредоточенно цепляя ногтями застёжку часов. Стало очевидно, что даже после такой ссоры Боруто останется у него на ночь. Ему не нравились рассуждения о том, где он собирается спать. И сколько, исходя из его решения, возникнет тупиковых вопросов после. Кроме того, существовала ещё одна, не менее сложная проблема помимо места сна. Он не намерен был раздеваться перед кем-то. Как-то обходился без этого последние двадцать лет, и хотел обойтись столько же. Уложить его в комнате на диване в гостиной? В комнате Сарады? Или в комнате Итачи? Вариант с кроватью в комнате, где они играли свои роли, отметался: ему не хотелось, чтобы это место ассоциировалось с чем-то кроме облегчения от давления. В мышцах отложилась жужжащая усталость. Ещё одной сессии он выдержит, а в ванне велик риск заснуть. Не то чтобы он не доверял Боруто, но не хотелось торопить события. А попросту — не хотелось обнажаться. Он не раз спал в перчатках, Сарада даже видела его руку (правда, в детстве), но уровень тревожности резко подскочил. Хорошо контролируемой, потому навязчиво маячащей, как неугомонная оса, над ухом. Саске снял часы, оставил на столе запонки и зажим для галстука. Выбрал для Боруто одну из повседневных рубашек, мягких, чтобы было приятно спать. Сам он засыпал в халате, который всегда ждал его в ванной. Боруто не изъявил желания быть одетым. В прострации вытерся сам, пока Саске не было рядом, и теперь сидел на стуле рядом с раковиной, закутанный. Такой расстроенный, что Учиха не решился напрямую выпроваживать его куда-либо. Он отдал рубашку, которую Боруто взял и спрятал обратно в запах полотенца вместе с рукой. Не понадобилось ничего говорить: он вышел сам. В тишине долопывались пузырьки в не спущенной воде. В ногах отдалось желание лечь в неё, не раздеваясь. Потому он и отдал себе команду раздеться (правда, предварительно закрыв дверь), чтобы в который из тысяч раз наступить на горло беспокойству. Копившееся в клетках, словно свинец, оно готовилось убить его в любой подходящий момент. Вода тёплая — не от кожи Боруто, конечно же, и эта мелочь не несёт в себе совершенно никакой информационной ценности. Саске откидывается на спинку, разгружая вагоны бесконечного поезда собственных мыслей. Медитация не даёт того облегчения, что дарила в школе, но он исправно пытается обточить водою камень. Пока получается только упасть водопадом в реку; а реке-то что — она течёт сама по себе. Руку он опускает в воду и омывает самой последней. Не только из-за того, что неприятно и всё ещё больно, даже если боль эта ненастоящая, а всего лишь извращённая память в фантомных сошедших слоях кожи. Он пытался приучить себя смотреть на неё без лишней рефлексии, без забиваний самого себя. Он не бежал, но прикрыть эту часть себя, как он прятал своё тело, оказалось наименее растратно. Примерно в это время он вернулся туда, откуда начал, только теперь — по другую сторону. За какие-то пару лет успело произойти слишком многое, но после двадцати пяти у него было с лихвой времени подумать. Дома он носил мягкую бархатную перчатку, без проблем гнущуюся во все стороны. В цвет тёмно-синего халата, сливающуюся с ним гармоничнее, чем собственная кожа. Боруто лежал в темноте. Он нашёл его комнату, нашёл спрятанные включатели лавовых ламп, расставленных по углам. Он лежал, поджав к груди ноги, на боку, отвернувшись от двери. В щели меж шторами мелькали фарами машины. Саске задвинул их плотнее, и цветные пузыри в вязкой жидкости засветились ярче. Они предназначались для комнаты Сарады, потому он выбирал разноцветные в холодной гамме. Когда она неожиданно отказалась, он на время оставил их себе и не разочаровался. Когда с засыпанием были проблемы, они неплохо усыпляли: две высоких, в полтора метра, и три настольных. Боруто не спит. Он лежит, как в трансе, смотрит немигающим взглядом вперёд себя. Его не прочитать, и Саске предпочитает не строить догадок. Дёргает прикроватную лампу, самую обычную, за цепочку, и она загорается привычным желтоватым светом. Не зря же его ждали. Саске укладывается на кровать, будто в чужом доме. Не может расслабиться. Сцепляет пальцы на животе и слушает пустоту в голове, так тревожащую его существо. Боруто не уйдёт — не требуется спрашивать, он твёрдо намерен оставаться на месте. Хорошо, если из вредности, а не от хандры и уныния. Что же ему делать? Они полежали с минуту молча, не шевелясь, и Узумаки не выдержал: замешкался, вырвавшись из дрёмы. — Почему Вы никогда не снимаете перчатку? — спросил Боруто и следом приподнялся на локте, чтобы проверить реакцию Саске на довольно нетактичный вопрос. — Ты начал игру? Обмениваемся невежливыми вопросами? — равнодушно отпустил Саске, прекрасно понимая, что это ему только и осталось: тянуть время перед неизбежным. Узумаки, видимо, тоже был в курсе, потому что выдал намёк на слабую, но всё же с оттенком хитрости улыбку. Совсем короткую, но она сразу не понравилась Саске — слишком уж нежная и полная невысказанных, но очевидных чувств. — Вы таких задавать не станете, я не против спрашивать в одностороннем порядке. Грудь приподнялась в тяжёлом вдохе. Никто из его Нижних (да и других людей, за одним единственным исключением) ещё не доходил до подобной наглости. Но страшился Саске вовсе не её, а своего внезапного желания поделиться. После взаимодействия с водой рука как всегда покрылась противными мурашками. Боруто заскользил растопыренными пальцами по его предплечью и накрыл ими его ладонь в перчатке. Переплёл их настолько, насколько позволил пассивный задумавшийся Саске. Они не стали развивать очевидно неприкасаемую тему, задумавшись каждый о своём. — Мне на самом деле легче, — вдруг мурлычет себе под нос Боруто, придвигаясь ближе и как бы невзначай утыкаясь носом в мягкую ткань свободного рукава халата. Саске моргает, внимательно слушая. — Не после трости, — довольно ровно упоминает он так напугавший его предмет, — а вообще. Если Вам это знакомо, я живу, будто под гипнозом. — Узумаки сглатывает, вдруг теряясь на середине монолога. — И когда появляется надежда, что я сам могу сбросить это наваждение, мне вновь звонят. Боруто и не догадывается, о чём размышляет Саске, туда-сюда перекладывая паззлы из разных коробок своих предположений. — У вас получается привести меня в чувство в рекордные сроки, — заканчивает свою мысль он. — Спасибо. Саске поражённо сжимает зубы, понимая, что проиграл и в этой схватке с принципами. — Пусть это будет актом терапии, — спустя некоторое время бесполезных сомнений комментирует Саске, и под недоумённым взглядом Боруто, завернув манжету, по одному пальцу стягивает перчатку на левой руке. Приходится повернуть голову, чтобы понять безмолвную реакцию. Для верности Саске вновь бросает взгляд на приподнятую руку, с которой спал вниз рукав халата: он и сам нечасто смотрит на неё без цели смыть грязь, а так, чтобы полюбоваться последствием своего опыта. Единственное достижение, которым Саске по-настоящему гордится, — это принудительное ограждение от пучины раскаяния и стыда, затягивающей хуже болота. И быстрее. Саске слышит, как Узумаки сглатывает, и передумывает проверять его выражение лица. — Если не хотите рассказывать, лучше не надо, — с запинками бормочет Боруто, смущённый собственной наглостью. Тот по-доброму усмехается. Теперь точно имеет смысл рассказывать. Теперь вспоминать и пугать Боруто — весело. Они вместе рассматривают обнажённую до локтя руку Саске, покрытую прозрачным бугристым подобием кожи, сквозь которую красно-синим просвечивали вены и фиктивно прикрытая от внешнего мира плоть. Не контролируя себя, Боруто несколькими дрожащими пальцами оттянул вверх складку рукава: ожог, исчерченный глубокими белёсыми шрамами, тянулся к плечу, напоминая географическую карту. — Я рассказываю это не потому, что ты спросил, — учтиво поясняет Учиха, — а потому, что ты упомянул о гипнозе. — Вы никогда не спрашиваете подробностей, как Вы понимаете, что лечите именно то? Саске коротко дёргает уголки губ в стороны. — Потому что я сам когда-то был на твоём месте. — Пояснение более чем исчерпывающее: Боруто замолкает и всем видом показывает, что готов слушать. — Моя семья родом из Киото. Наше семейное древо настолько высокое, что впору называть род кланом, — Саске снова становится серьёзным, и Боруто упирает подбородок в подставленную ладонь, внимая и посматривая на действительно страшный ожог. Живая только по определению, но не по фактическому виду кожа выглядит отталкивающе. Боруто никогда бы не смог предположить, что она принадлежит безупречному мужчине в строгом костюме и планом от буквы А до Z на любой случай. — Как потомки самураев мы обязаны хранить традиции одной из школ боевых искусств. Много столетий Учиха обучались как фехтованию, так и джиу-джитсу — технике гармонизации своего тела с так называемыми чакрами. Ещё до отмены титула самурая в двадцатых годах дед моего отца познакомился с мужчиной из провинции, таким же военнослужащим, как и он сам. Им был Уэсиба — основатель Айкикай, первоисточником Айкидо. Эта встреча так произвела впечатление на моего прапрадеда, что он решил отречься от философии кэн-дзюцу — искусства владения мечом. Собственно, как и большая часть его сыновей. — Звучит как сказка, — буркнул между делом Боруто, незаметно подползая ближе, намеренно посматривая на его левую руку. — Я принадлежу к главной ветви, ответственной за современную интерпретацию джиу-джитсу. Только вот что сейчас, что тогда… у меня были некоторые проблемы с расслаблением. Саске смотрит в потолок, и взгляд его замыливается при всё более глубоком и подробном погружении в воспоминания. Это одновременно и завораживает, и смущает. Боруто не умаляет, но и не преувеличивает своей значимости. Так откуда столько слов, связующих теперь его настоящего и прошлое господина Терапевта? И, что более важно, их обоих сейчас. — Мой брат и я в обязательном порядке посещали школу боевых искусств в Токио, единственную, обладавшую достаточным набором предметов и преподавателей. — На секунду в комнате повисает пауза, и Учиха вдруг понимает, что ему тяжело продолжать. Это ничем не выражается, кроме дёргающейся руки, по иронии не замечаемой самим Саске. — И однажды, мои занятия… точнее, мои неудачи заметил один преподаватель, специализирующийся на «гармонии с собой». — Только не говорите, что это был тот, о ком я думаю, — закатил глаза Боруто, не подозревая, как ловко разрядил обстановку и тучи в голове Саске. — А о ком ты думаешь? — заинтересованно спросил он. — Кто ещё мог выбрать подобное описание? Действительно, — подумал Учиха, перебирая в голове воспоминания. Он делал это уже не раз, и — что удивительно — не один, но сейчас появился шанс ещё раз посмотреть на ситуацию с другой, чуть более объективной стороны. — У него хорошо получилось завуалировать свои услуги, — тем не менее продолжил Саске. — Он принадлежал к школе Айкидо, но также занимался Ходзёдзюцу. Которое, разумеется, не афишировал, — глаза сами собой раздражённо закатываются. Ругать себя из прошлого бесполезно, но удовлетворительно — лучше, чем не делать ничего. — Что это? — Школа связывания. — Оу, — только и может выдавить Боруто, морщась. — Я действительно полагал, что мне помогут его… услуги. И даже какое-то время верил, что они действительно работали. А потом, — левая рука замирает, Саске возвращает над ней контроль, — Учитель подвесил меня вверх ногами и не рассчитал температуру кленового сиропа. Боруто вздрогнул, съёжившись, как будто это сотворили прямо сейчас с ним. На самом деле ему не помешало бы немного тепла — в комнате стало слишком зябко поверх одеяла, но прижаться к Саске в такой момент казалось кощунственным. Его голос потерял все оттенки. — Не вспоминайте, — выпалил Боруто прежде, чем подумал. Он привстал, и перегнулся через мужчину, выключая прикроватную лампу. Лавовые лампы постепенно начали набирать мощность, насколько вообще они могли осветить пространство на метр вокруг. Цепочка выключателя звякнула о металлический держатель, а ладонь Боруто опустилась Учиха на второе плечо, не давя. Саске повернул к нему в ночи подбородок, и тенью блеснула полуулыбка. Боруто замер над ним, не торопясь слезать. Как только свет исчез, голос рефлекторно упал до шёпота. — Побейте меня в следующей раз вашей пострадавшей рукой. — Она почти ничего не чувствует, Боруто. В качестве компенсации Саске отводит упавшую на лоб прядь из чёлки будто криво слепленными из глины пальцами. Гладит по скуле, едва касаясь: кожа пальцев, ладони невыразимо нежная, и Узумаки подаётся к ней вперёд. — Зато я, — в его носу начинает щипать, — я всё чувствую. Шуршит подушка, с которой Саске приподнимается вперёд и находит губы Боруто своими. На несколько секунд им обоим отрубает мысли, и они выходят на один канал с тишиной. Узумаки ложится на его тело, повторяя контур, и плотнее прижимается ртом. — Не вспоминайте. Саске улыбается в поцелуй. — Ты приложил все усилия, чтобы я не вдавался в подробности. — А откуда шрамы? Боруто отстраняется и видит его умиротворённое выражение лица. — Оттуда же, откуда глаз. — Они переплетают пальцы обеих рук по инициативе Боруто с одной стороны, с другой — Саске перехватывает его хулиганящую у пояса халата кисть. — В той школе у меня был друг по оружию. И по жизни. Как я думал, близкий. Как выяснилось позже — недостаточно. Его опущенный вниз левый глаз практически полностью прикрыт верхним веком, в то время как правый — лишь на половину. — Своими действиями я, видимо, как-то оскорбил его достоинство, — с иронией добавляет Саске, усмехаясь. — Но я был молод и глуп. Это нормально в твоём возрасте — поддаваться чужому влиянию и ловить все шишки своим телом. Но одного опыта должно быть достаточно, чтобы справиться с этим и никогда больше не позволять подобных ошибок. — Вам делали пересадку кожи? У Саске разглаживается лицо. — Нет, и это к лучшему. От новых ударов она бы сползла. А старую было уже не жалко. Боруто боится сказать лишнее. Как и спросить. Не имеет значения, кем были все эти люди, как и то, кто раньше подчинялся Саске. Никто не заходил так далеко. Он подбирается выше и, как кот, тыкается носом в шею и громко сопит, качая головой и молча поддерживая в силу своих возможностей. Слова казались лишними и фальшивыми, но он всё равно озвучил первую лучшую мысль, которая нашла отражение в его истинных намерениях: — Со мной такого не произойдёт. Со мной всё будет по-другому. И хоть Саске ничего не ответил, то, что он не отобрал свою покалеченную руку из полуобъятия Узумаки, о многом говорило. Боруто сглотнул, не решаясь отстраняться и продолжая льнуть. Ожог наверняка искажал ощущения, и рука часто мёрзла, не отдавая отчёта хозяину. — Пока ты со мной, да. — Благоразумнее было пропустить мимо ушей это «пока», что Боруто и сделал. Оно осело в животе тяжестью, но выяснять его природу не осталось сил. — Давай спать. Саске накрыл их одеялом, оставив свет от лавовых ламп мягко растекаться по полу и мебели. По движению крупных капель, а точнее по их очертаниям, он понимал, насколько его зрение в левом глазу сбито чужим кулаком — на сетчатку проецировалась лишь свекольного цвета вспышка в окружении темноты.

***

Боруто проснулся раньше обычного — это он понял по тяжести в ногах, не успевших привести пережитое напряжение в исходное состояние. Но голова отдохнуть смогла — до неё быстро дошла информация от кожи и носа. Гладкое накрахмаленное бельё, хрустящее и нагретое человеческим теплом, его вытащили прямиком из рекламы. Он решил не мучить себя и сразу открыл глаза, но, посмотрев перед собой, перевернувшись на другой бок, Боруто обнаружил себя в одиночестве. Всё в нём противилось лишним телодвижениям; сползти вместе с одеялом на пол оказалось пределом. Будь он в своей комнате в общежитии, холодный линолеум быстро отрезвил и стимулировал идти до чайника. У Саске даже полы были с подогревом — Боруто был готов остаться и заснуть на том месте, куда приземлился с кровати. Из прихожей эхом донёсся звон ключей. С полным сожаления мычанием Узумаки поднялся на ноги, закутался поплотнее и пошлёпал к прихожей. Саске у зеркала над комодом застёгивал запонки на манжетах. Сложенное вдвое пальто лежало под рукой. Часы плотно сидели поверх края перчатки, прикрытые сверху рубашкой. Он залез в карман пальто и полистал карточницу. — Ключ, — запасной, он бесшумно кладёт его параллельно столешнице, — кредитка, когда захочешь есть, — карточка опустилась точно рядом с ключом. Боруто ничего не ответил, опёршись о косяк и спустив слегка одеяло с плеч. Он наблюдал из-под не до конца раскрывшихся подвижных век за ни разу не взглянувшим на него мужчиной. Саске накинул идеально севшее на плечи пальто, отвернувшись спиной. — Уже уходите? — лениво спросил Боруто, недостаточно бодрый для препираний или обиды. — Вернусь к трём. — В кармане пальто звякнула невидимая связка металлических предметов, видимо, от его рабочего пространства. — Люди стремятся закрыть все рабочие сделки между Рождеством и Новым годом, чтобы в дальнейшем выйти в новые триста шестьдесят пять без незаконченных вопросов. — Я хотел полежать с Вами, — бормочет Боруто, не размениваясь на ответы на не интересующие его темы. Саске оборачивается и, глядя на него, поправляет воротник пальто. А затем подходит вплотную: не задумываясь кладёт руку ему на шею и целует в переносицу. — Я скоро вернусь, не скучай и чувствуй себя как дома. Он не из тех, кто будет растягивать обмен сантиментами, потому Боруто не удивляется как его стремительному приближению, так и отстранению. И так по кругу. — Завтра мы съездим за твоими долгами. А перед новогодним корпоративом — ты же не передумал идти — обновим костюм. Не покажешься же ты в том же самом. — Да мне без разницы, — его перебивает рвущийся наружу зевок. — Что ты говоришь, — без тени сопротивления отзывается Саске — с одной лишь иронией, — поэтому твой виш-лист забит брендовой одёжкой и аксессуарами. Так бы и сказал, что не для себя заполнял. Туман в голове от недосыпа не помешал залиться краской. Боруто вжал голову в плечи, и всё равно из-за одеяла продолжали торчать краснющие уши. — Это на будущее, — проворчал он недовольно. — Считай, что будущее уже наступило. — Щёлкнула фурнитура проверенного перед выходом дипломата, Саске поправил узел галстука и, не оборачиваясь, зашагал к двери. — Скоро вернусь. Узумаки решил подождать. И не зря: закрывая дверь, Саске всё-таки взглянул на него. Неловко и нерешительно. Замок схлопнулся, и переубеждать господина Терапевта в заблуждении (или же спорить с очевидной правдой) стало поздно. Неприятно было осознавать, что в его деланном равнодушии, смешанном с толикой внимательности, больше вины за свою несдержанность в откровениях, чем искренности. Боруто ненавидел ждать. Кого-то, чего-то, до вечера или до неопределённого срока. Разговор стоил меньше минуты — я не стал любить Вас меньше, даже если Вы не любите меня, — а теперь драме внутри них обоих предстояло тушиться чуть меньше восьми часов. Боруто бездумно посмотрел на глухую дверь с пару минут, а затем, не проснувшись от дрёмы, ушёл в комнату досыпать. Быстрее всего время ожидания пролетает именно в бессознательном состоянии — грех было этим не воспользоваться.

***

Если раньше Боруто полагал, что квартира Саске внушительна, теперь он с чистым сердцем мог опровергнуть свою гипотезу — она была устрашающе огромна. Зачем одному человеку столько пространства: второй этаж, два санузла и королевские комнаты, больше похожие на номера Four Seasons, оставалось только строить предположения. Ближе к двенадцати Узумаки пробудился сам, а потом ещё час валялся. Даже прилипший к позвоночнику желудок не служил верной мотивацией вылезти из пахнущей Саске кровати. Он потянулся, сходил в душ, а после несмело отправился исследовать со всей тщательностью квартиру. На всё это его побудил обязывающий желудок, исправно урчащий и напоминающий о себе. На кухонном столе его ждал английский завтрак в натуральную величину — остывший, правда, но не менее вкусный. Хотя бы от того, что утром Саске приготовил его на двоих, причём с мастерством шеф-повара. Если бы не близость голодного обморока, Боруто готов был попредставлять, как господин Терапевт в полном рабочем облачении и фартуке на поясе занимается переворачиванием бекона на сковородке. После спасительного приёма пищи у него даже проклюнулось желание помыть за собой посуду. Правда, где проклюнулось, там и сгнило в зачатке. Не хотелось портить одолженный домашние вещи брызгами капель, потому Боруто вернулся в хозяйскую спальню. Здесь всё мало отличалось от комнаты, в которой Боруто расплачивался за самоистязания. Разве что вместо комодов стояли шкафы — высокие, в ряд. Да и сама комната казалась значительно светлее. Узумаки не стал отказывать себе в удовольствии удовлетворения любопытства: раздвинул каждую створку. Коллекция костюмов, рубашек и туфель поражала своим разнообразием. Они висели в защитных чехлах на протяжении всего комплекса. Для туфель, украшений (кроме запонок, которые почему-то были выставлены в прихожей), галстуков и перчаток (потрогав их все, Боруто сделал вывод, что рассматривал их до этого плохо — не все были из кожи и латекса). Шкаф с несколькими десятками тысяч долларов — подобной роскоши Боруто даже в телевизоре не видел. Он провёл рукой по чехлам, потыкал в галстуки, примерил пару колец (сказали же — как дома). Некоторые туфли стояли в двух идентичных экземплярах; покрутив их, Узумаки обнаружил различия в подошвах. Почти гладкая, где выделялась только гравировка фирмы, и с рельефом. Попытки вспомнить ощущения давящей на член ступни не увенчались успехом: внизу живота только всколыхнулась тактильная память, разослав сигнал по рукам и ногам, но не более. Из мебели рядом с кроватью стояла безликая тумбочка, на первый взгляд вообще пустая. Боруто не поленился и выдвинул по очереди незапертые ящики. В самом верхнем лежала фотография с множеством (лично для него) людей — не меньше восьми. Люди в возрасте по краям шеренги-для-фото, судя по чёрным похоронным костюмам, тоже относились к коалиции. Саске всегда было найти несложно. Вот он, стоит, спрятав руку в карман, с выражением лица не менее постным, чем перед представлением Мицуки в их первую встречу. Тем не менее, обнимает черноволосую девушку в очках рядом. На ней строгая синяя форма частной школы. Выделяется ещё женщина по другую сторону от, как догадывается Боруто, дочери Саске — с крашенными в хипстерский розовый цвет волосами. Все, кроме неё, будто с одного куста ежевики сорвали. И судя по выражению лиц родственников Саске, стоящих со стороны женщины (единственной широко улыбающейся), ей были явно не рады на этом празднике жизни. На дне верхнего ящика лежали пустые, менее интересные рамки. Однако любопытство в Боруто взыграло неконтролируемым фейерверком. Он вытащил то немногое, что было, и принялся рассматривать задник. С Итачи — почему-то тоже пустая, хотя Боруто помнил, что Саске ведёт дела компании именно с братом, причём вполне успешно. В школе На тренировке с Узумаки Сердце споткнулось и ударило довольно сильно. Рёбра сдержали напор, но удар поднялся в горло. Пара вдохов. Боруто сглотнул ком. Мама говорила, что со стороны бабки осталось довольно много родственников. Только вот он ни одного из них ни в глаза, ни на фотке не видел. Но это — сущие мелочи, ведь так? Мало ли в мире однофамильцев. В одном Токио, — Боруто сглатывает и вертит рамку туда-сюда, для верности встряхивая, надеясь на магическое выпадение фото, — найдётся с тысячу Узумаки. Ещё один вдох. Боруто сгружает всё, что вывалил, обратно, не заботясь о порядке. Выдвигает второй ящик, но там лишь куча макулатуры, в которой ему не охота рыться. Он поднимается с колен, озабоченный лишь одним вопросом — где эти фотографии, которые Саске посчитал нужным вытащить и упрятать в другое место. Голова рефлекторно встряхивается — да почему спрятал? Переложил. А зачем тогда рамки оставил? Боруто сам не понял, как оказался напротив пыточной. Он сполз по стенке на слабых ногах, ощущая напавший из ниоткуда озноб. Засмотревшись на дверь, Боруто только через несколько минут понял, куда она вела. Ручка плавно опустилась под небольшим давлением. Он замешкался, но толкнул её с излишней решительностью. Как дома. Он — как дома. Ключевое «как» будто засело в этой полупустой комнате с зашторенными окнами. Никаких ламп, шкафов, тумбочек, но пространства — с лихвой. Из мебели — кровать, пара стульев и строгий дубовый комод, из которого Саске раз за разом выуживал что-то новое. Он отвлёк своими фигурными ручками. Боруто сглотнул похожее на огорчение замешательство и выдвинул верхний ящик, изнутри обитый синим бархатом. Свечи, блюдца, штыри — закрученные и выпрямленные, наручники и ленты, занимавшие половину пространства. Всего — по минимуму, разложено совсем не как в медицинском кабинете. Воск по большей части не распакован, наручники и какие-то прищепки — будто по линейке. Каждый миллиметр положения выверен. На них, как и в комнате, нет и следа — ни Боруто, ни чьего-либо другого. Это одновременно и радует, и пугает. Девственная чистота внушает параллель с местом преступления, которое его убийца тщательно убирает. Второй ящик, как и первый, изнутри выстлан тканью. В нём всего несколько предметов, которым Боруто не может придумать названия. Всё — палки с разными наконечниками. Напоминающие хлыст, стек наездника, кожаную бахрому. Короткая полоска кожи с расширением на конце. Ничего шибко страшного. А вот в третьем его поджидает то, что он предпочёл бы не видеть. Не знать о существовании подобном в квартире Саске. Мицуки не врал. У Саске была своя трость. Длинная, чёрная, покрытая лаком и с серебряными ручкой и набалдашником на конце. Она лежала в углублении бархата, созданном точно по меркам девайса. Попытки вытащить её не увенчались успехом, и Боруто выдвинул ящик до конца. Блеснувшая в тени вещь удивила намного больше ротанга. Зачем-то среди всех специализированных девайсов Саске держал катану. Боруто вспомнил о скопившейся во рту слюне только после того, как она начала стекать в горло и стало трудно дышать, не давясь. Значит, трость — это не последняя инстанция, а лишь проверка на прочность? Исследовать чужие шкафы и спрятанные там скелеты окончательно перехотелось. Мечом, несомненно, он впечатлился гораздо больше, чем пустыми рамками, но это было чересчур. Первым побуждением был побег. Боруто даже предпринял попытки поискать свою одежду и прямо в чужой рубашке прошлёпал с ними в прихожую. А затем заметил ключ и кредитку. Саске не мог верить в его джентльменские порывы — он намеренно оставил его здесь одного. Он знал, что Боруто заглянет везде, куда дотянется. Или не знал? Вероятно, не соображающий Боруто топтался в прихожей так долго, что накликал беду: за дверью одномоментно послышались два тормозящих шага, звякнул в связке нужный ключ, а затем и в замке, его два раза прокрутили. Узумаки на бешеном адреналине перепрыгнул в несколько шагов расстояние до ванной, бросил свои вещи охапкой на стиралку, откуда их, собственно, и взял. Пришлось обойтись без пощёчины и справиться глубоким дыханием. Ноги то и дело сводило судорогой, пока он возвращался в прихожую. Саске с дипломатом под мышкой что-то печатал в телефоне. Не глядя на Боруто, вместо приветствия без улыбки пробормотал: — Почему такой бледный? Отпираться было бесполезно: дрожащий голос выдавал с головой. — Н-нет. — Он боялся пробовать и повторять снова злополучное «нет» — могло получиться ещё более неправдоподобно. — Вы раньше закончили. Саске кивнул, нахмуренный. — Забрал часть работы домой. — Чат в телефоне доставлял дискомфорт. Прошло несколько секунд, пока Боруто мялся и боялся, почёсывая одну лодыжку о другую. Наконец, прозвучало уведомление свёрнутой вкладки. — Что, — с кривой ухмылкой и тенью издёвки начал Учиха, — нашёл катану? Если и оставалось свободное от страха место в голове Боруто, оно заполнилось стыдом. Прежде бледное, красное как помидор лицо отвечало лучше рта. Он опустил глаза и сжал пальцами рукава рубашки. Выглядел, наверное, как нашкодивший щенок. Саске корпусом развернулся к нему лицом. — Подарок Итачи. Подарил после окончания обучения в Академии — он никогда по-настоящему не любил мечи. — В груди Боруто вновь заболело — это замершее сердце восстановило ход. — Да. — Что — «да»? — Нашёл, — буркнул Боруто, поднимая глаза на забавляющегося Саске. Он, что удивительно, был совершенно не обижен на инспекцию по своим личным вещам. — Собирайся, — как ни в чём не бывало перевёл тему он, — съездим за твоими учебниками и конспектами сегодня.

***

В гостиной, где напротив длинного узкого дивана предполагалась громоздкая плазма (разумеется, по представлениям Боруто), через кофейный столик вместо неё стоял диван-близнец. Для чего-то Саске усадил его напротив, уложил стопочкой потрёпанные полупустые тетрадки рядом, а сам придвинулся на край дивана, вдумчиво что-то печатая на своём макбуке. Еле живой компьютер Боруто пылился рядом, закрытый. Причём пылился буквально: он так давно его не протирал, что серый налёт въелся в поверхность крышки. Он рассматривал карниз на высоком потолке: с виду обычный, шторы раздвигались и сдвигались с помощью пульта. Металлические балки с геометрически закрученными спиралями на конце сейчас отвлекали больше вида за окном — живого и безмолвного. Непривычного, настолько непохожего на обычное окружение Боруто, что он внезапно почувствовал себя в своей тарелке. Предел его мечтаний об идеальном виде за панорамным окном сошёлся в этих электрических карнизах, пульт от которых он дёргал, пока ждал переодевающегося Саске. Боруто опустил на него взгляд. Во рту собиралась слюна на три глотка от одного взгляда на прилаженные к запястьям манжеты и расправленные даже при наклонённом корпусе плечи. Всё в нём стремилось в один прыжок оказаться рядом с Саске, сесть сверху и продемонстрировать всю глубину своего желания. Учиха моргает, помогает себе в чём-то мышкой в пару кликов (как оказалось, в оформлении таблицы) и разворачивает компьютер к сползшему по спинке Боруто. Он ощущал себя сейчас ещё хуже, чем выглядел: то, что Саске находился на расстоянии вытянутой руки уже второй день, только развращало. Отношения с концентрацией внимания у него и до того были не ахти, в шаговой доступности от предмета его неконтролируемого возбуждения всё пошло прахом. Саске ждал, пока он соизволит посмотреть вниз. Боруто тут же пожалел своё схватывание приказов без слов: отметки трёх страниц и тучи текста хватило, чтобы сдрейфить. — Это что, — дрогнув голосом из-за запрокинутой головы, начал Боруто, — шифр советской разведки? Вывести Учиха на улыбку или хотя бы тень веселья не удалось. — Прочитай, прежде чем возмущаться. Они несколько секунд в упор смотрели друг на друга, и Боруто с сожалением осознал, что так просто Саске от него не отстанет. С его стороны благоразумнее было послушаться. Спина заболела, как только он вернул её из скрюченной в три погибели буквы «зю» в естественное положение. Пришлось понаклоняться в разные стороны, отмахиваясь от навязчивого желания вернуться в кровать. Он упёр локти в колени и уложил лицо в ладони. Полистал напечатанный за три минуты внушительный документ вниз, но понимания не прибавилось. — Ну? Боруто поджал губы и с умным видом изрёк: — Шифр японской разведки. Но я всё равно ничего не понял. Кожа перчаток скрипнула, когда Саске сцепил пальцы меж собой. — Это практическая задача по теме твоего предстоящего экзамена. Если ты сможешь её решить, считай, закрыл весь семестр. От вдохновлённых речей Саске энтузиазма у Боруто не прибавилось. Скорее наоборот. В таблице на последней странице, пустой, полной непонятных обозначений в верхней полосе, видимо, предполагалось его решение. — Это последний контракт нашей компании. Итачи, мой брат, занимается поиском возможных инвестиций. Он находит проекты, и если они стоят себя, то мы их выкупаем и работаем дальше: сначала на качество, а затем на прибыль. Вверху документа жирным шрифтом было выделено название компании. Судя по расшифровке аббревиатуры, что-то на морскую тему. — Вы выкупили этот? — Ещё нет. Я занимаюсь проверкой перспектив. Пока нет уверенности, что хотя бы по истечении пяти лет кампания принесёт прибыль, вкладываться и открываться — сродни прыжкам с незнакомого пирса. Этот план я накидал сегодня на работе. Там нет ничего, что бы ты не проходил на курсе. — Зачем это всё? — Боруто закатил глаза, откидываясь обратно. Всё, чего ему сейчас хотелось, — это сползти под кофейный столик и не вылезать оттуда, пока Саске не забудет о его присутствии и сам не доработает. Узумаки впервые видел эти английские буквы, которые даже не знал, как прочитать без акцента, а уж прибегать к каким бы то ни было формулам — недоступная ему роскошь. Его риторический вопрос был воспринят со всей серьёзностью. — В глобальном масштабе — чтобы получить прибыль и расширить предприятие. Если ты хочешь услышать что-то конкретное, — миллисекундная пауза, которая заставляет поникшего Боруто вновь поднять взгляд на Саске, — то я хочу помочь тебе. Уши загорелись красным от стыда — не требовалось смотреть в зеркало, чтобы убедиться. ещё немного, и он готов был заплакать. Не счесть, сколько раз он отмахивался буквально ото всех — от мамы, друзей, преподавателей, объясняя своё незнание равнодушием в принципе ко всему и особенно — к получаемой специальность. И как неловко ему стало перед Саске. Банальное «я не знаю» (а точнее — «я ничего не знаю») стало приближающейся казнью тупым топором. — Я думал, мы будем отдыхать, — пробормотал Боруто, пытаясь как-то уйти от темы учёбы. Отвечать на вопросы о том, как прошёл несколько семестров, не вылетев и оставшись с перекати-полем в голове. — Мы поработаем и отдохнём. По Павлову лучший отдых — это смена деятельности. — Боруто расстроенно забулькал, обречённо выдыхая через неплотно сомкнутые губы. Они оба замолчали. Узумаки грустно рассматривал окна с различными сюжетами, не особо подробными из-за расстояния между зданиями. Перечитывать то, что он изначально не понял, не было смысла. Потому оставалось только ждать, когда Саске сам догадается о его нетрудоспособности. — Ты не знаешь? — Пауза, означающее согласие на поникшем лице. — Совсем ничего? Ещё одна гробовая пауза. Только холодильник на фоне едва слышно шуршит на смежной кухне. Саске поворачивает ноутбук обратно к себе. — Хорошо, иди сюда, я объясню тебе решение. Боруто не сдвинулся с места. Но что-то в нём встрепенулось то ли от облегчения, то ли от вновь разгоревшегося желания. Желания, ранее придушенного угрызениями совести. Он поднял ногу, протянул её и носком захлопнул крышку ноутбука. Саске успел изящно убрать из-под неё руки. — Вы совершенно не умеете отдыхать. «Давайте покажу, как надо». — Можно сесть рядом? Боруто взмахнул ресницами, чувствуя ослабление хватки слёз на своём горле. Он помогает себе руками — встаёт и обходит стол, не дожидаясь ответа. Саске немного ведёт подбородком в его сторону, когда Боруто усаживается рядом, подминая под себя согнутую ногу. — Боруто… Он укладывает подбородок ему на обтянутое белой тканью плечо, заглядывая в лицо. — Давайте отдохнём? Саске молчит, но не двигается. Слушает. — Можно прикоснуться к Вам? — шёпотом произносит Боруто на одном дыхании, и сердце в ту же секунду подскакивает к горлу от собственной наглости. В животе завязывается ещё один узел в дополнение к тому, что возник после предложения объяснить всё с азов. Саске моргает. Его повреждённое веко двигается медленнее. — Если мы отдыхаем — отдыхаем так, как хочу этого я, Боруто. Это не обсуждается. — Почему? — продолжает шептать Боруто. — Я не сделаю ничего, что бы Вам не понравилось. Саске отворачивается, вновь смотря перед собой — на закрытый ноутбук. Напряжённая аура, которая вдруг стала осязаемой, расползается от его кожи. Боруто немного жалеет о своём предложении, но не настолько, чтобы озвучивать извинения. — Дело не в этом, — холодно цедит Саске, и взгляд в его сторону пустой и холодный. Он не собирается больше ничего объяснять, и видно, что жалеет об уже сказанном, похожем на оправдание. Боруто медленно накрывает его бедро ладонью, чувствуя откуда-то взявшееся превосходство. Как будто это он вчера избил своего Нижнего до невменяемого состояния, по-настоящему надавив психологически, а не физически. Ласка получается слишком звучной: кожа шуршит по ткани брюк, и Боруто уменьшает амплитуду, делая упор на большой палец. — Тогда сделайте со мной всё, что позволит Вам расслабиться, — пробормотал он, придвигаясь ближе и торсом делясь жаром с его тёплым боком. Саске перехватывает его ладонь своей, но не отстраняет. Искусственная кожа не имеет ничего общего с настоящей, особенно после того, как Боруто видел её. Ему хочется попросить его раздеться хотя бы частично, но озвучивать просьбу нет нужды — Боруто и так в курсе, что ему откажут. Он даже знает, почему. Поэтому Узумаки довольствуется позволением уткнуться с горячим выдохом во впалую щёку носом с подобием поцелуя. Учиха встаёт первым, поднимая Боруто вслед за собой. Если и помнит про работу, благосклонно не упоминает о ней вслух.

***

— Я хочу попросить Вас. Саске выворачивает рукава толстовки, которую только что снял с него. Укладывает на спинку стула, подходит вплотную и дёргает за завязки домашних брюк. Боруто несмело перехватывает его руки, но этого достаточно, чтобы Саске остановился. — Побудьте со мной сегодня без одежды. В животе кто-то сжимает в тиски внутренние органы под невыразительным взглядом Саске. Ему хорошо, он не чувствует давления неправильности. Саске поднимает руки к его лицу, берёт его, укладывая в ямочки под возвышениями больших пальцев, и приподнимает к себе. — Ты ждёшь от меня поведения своего любовника. Боруто накрывает его ладони своими и шагает вперёд, под его губы. — А чего Вы ожидаете? У меня всё дымится от желания к Вам. Рот Саске искривляется в короткой ухмылке. Он вдруг отворачивает голову в сторону, и Боруто синхронно краснеет: смутился. Непоколебимый даже во время рассказа о своём неприглядном прошлом, Саске не устоял перед чем-то столь пошлым. — Хорошо, — кивает Учиха и убирает руки. Снимает с левой перчатку: дёргает за пальцы, отворачивает край, и вторая кожа исчезает с кисти. — Я возбуждён, — выпаливает Боруто, едва не захлёбываясь слюной, затуманенным взглядом рассматривая при свете длинные пальцы и ладонь, обтянутые розовой прозрачной кожей. Под манжету с тыльной стороны от большого пальца убегал белый шрам другой, более однородной текстуры. Он знал, что под рукавом их больше — и они крупнее. — Подрочите мне этой рукой? — не в состоянии вдохнуть, просит Боруто и резко поднимает взгляд, для верности хлопнув ресницами. Улыбаясь, Саске не отворачивается. Напротив, наклоняется и берёт Боруто за шею своей покалеченной рукой, чтобы развернуть ухом к своим губам. Кости тают, плавясь от жара. Дыхание Саске только добавляет градусов хлеще любого алкоголя. — Слишком много для первого раза. — Даже если я буду хорошо себя вести? На него нападают слишком неожиданно — это даже нападением не назвать, но сам факт зеркального поцелуя под ухом сбивает с ног. Из раскрывшегося рта вырывается звучный вздох. Остаётся только хвататься за мужчину, на удивление не противящегося (только если в глубоких сомнениях Боруто). Боруто падает на стоящую сзади кровать красный, как рак. Узреть развлечение на лице оставшегося на месте Саске ему хотелось меньше всего. — Не смейтесь, — обиженно бурчит Узумаки. — Что в твоём понятии «хорошо»? — между делом интересуется Саске, отходя к комоду. Он выдвигает верхний ящик и замирает. Спустя секунду оборачивается на неподвижного Боруто, опирающегося позади себя широко расставленными руками. У Саске такое очевидно хорошее настроение, что кожа Боруто начинает источать жар. Во взгляде, направленном на его голое тело, столько внимания и ожидания честного ответа. Губы растягиваются во влажной улыбке. Несмотря на вчерашнее, он спокоен: ничего не болит, как Саске и обещал. Предвкушение сильнее страха. — Подтверждение того, что я Вам доверяю несмотря на то, что находится в Ваших руках. Прежде чем он отворачивается, Боруто успевает заметить его дёрнувшиеся вверх брови. Саске плавно опускается на одно колено, выдвигая четвёртый, самый нижний ящик, до которого расстроенный Узумаки так и не добрался. Он знает, что хочет взять. — Иди в ванную, я сейчас приду. Боруто, оборачиваясь на комод, бочком выходит из комнаты. На столешнице лежит пара непрозрачных мешочков с непонятным содержимым. Он задерживается у двери, пока Саске не косит в его сторону красноречивый взгляд: Узумаки сдувает ветром. В ванной он садится полубоком на бортик, не касаясь голыми ногами, и рассматривает встроенный в стену стеллаж. Не хватает только классической музыки из динамика под потолком: многие книги он не только не знает, но и прочитать названия на корешках не в силах. Всё на английском. — Пффф, — разочарованно бурчит Боруто. Он не заставит его. Пусть хоть всю ночь издевается, Боруто не собирался заниматься ни профилем, ни английским, ни ещё чем бы то ни было. Он вообще спал и видел, как забирает документы. Да только мама не позволит — отец же заплатил. Единственное, что сделал, и то — лишнее и не подходящее. Дверь хлопнула; Боруто даже не услышал шагов. — Снимай бельё. У Узумаки и мускул не дрогнул. Он ждал немного другого, но отсутствие на левой руке перчатки уже радовало. В ванной приятно пахло туалетной водой. Это был один из тех запахов, что подсознательно успокаивают, ассоциируясь с хорошими вещами. Боруто силился вспомнить, когда же услышал его впервые, так сосредоточился, что пропустил копошения Саске в шкафу над раковиной. Опомнился, едва Учиха вырос над ним с полотенцем, балончиком и бритвой. Неглубокую плошку с водой он поставил рядом с ванной. Боруто как сидел, голый, на своём нагретом краю, так и продолжил хлопать непонимающе глазами. У Саске от немой сцены дёрнулась бровь. Казалось бы, что тут непонятного. — Можешь опереться руками сзади, — спокойно подсказывает Саске, — или повернуться ко мне спиной. Боруто хмурится и переводит взгляд с реквизита в чужих руках на лицо, оттёненное вежливым ожиданием. Наконец, через несколько секунд светлые брови подскакивают вверх, а губы кривятся в смущении. Однако кровь и не путается выдать этого: видимо, сосредоточилась внизу. — Зачем? — шёпотом спрашивает Боруто. Саске моргает. — Тебе не хочется? Брови возвращаются в исходное положение. Такая матёрая провокация, что даже сказать нечего. Потому Боруто решает попытаться напасть на своё замешательство первым: — Только сзади? Хотя с кем он тут норовился тягаться? — Везде. Боруто поджимает губы, опускает голову. Брови сами собой снова вытягиваются вверх. Он думает несколько секунд, а точнее собирает остатки дезертировавших в неведомые дали мысли. Передвигает ноги прямо, чуть раздвигает их и опирается руками о противоположный бортик: далековато и тяжеловато, зато обзор отличный. Да и Саске управляется методично и быстро, стоя на одном колене на ступеньке, ведущей к ванной. Потому глаза и смотрят в потолок. Круговые лампы занимательно слепят глаза. Со стороны Саске было очень мило погладить его по внутренней стороне бедра, прежде чем выдавить на лобок крема. Боруто всего передёргивает, когда его рука с неровной кожей, но такая прохладная, начинает тщательно распределять образовавшуюся пену. «Не вставай, не смей», — приказал себе Боруто, чувствуя, как от вынужденного напряжения ноги затекают. Живот впал от остановившегося дыхания. Саске невесомо перенёс пену на яйца. А затем растёр её, держа их в руке. У Боруто самопроизвольно голова дёрнулась вниз. Видимо, чтобы точно убедиться, что член дёрнулся прямо у Саске под носом. Он снова начал дышать, правда, если бы не видел, то мог поклясться: краска залила не только уши, лицо и шею, но и оставшуюся половину тела. Бритва звонко скрипит по коже. Проходят минуты, а Боруто всё никак не привыкнет к виду под собой. Учиха вдруг крепко берёт его ствол в руку, не меняясь в лице, и отводит в сторону, чтобы сбрить посередине. Рот у Узумаки распахивается, из глубины лёгких выбивает весь воздух. Кончик головки слегка блестит. Хоть и производит неожиданные телодвижения, Саске до крайнего аккуратен. Когда Боруто кажется, что со следующим перемещением бритвы у него останется вместо двух семенников один, все опасения беспочвенны. Когда Саске планомерно переходит к промежности, он почему-то продолжает держать Боруто за ствол. Стоит больших усилий не толкнуться вперёд, коими он, разумеется, не располагает. Никакой реакции, за исключением усилившегося на таз давления: теперь он не только сжимал его член, но и придавливал таким образом Боруто к бортику. Боруто поджимает губы, и из-за слюны получается слишком звучно. Бритва горизонтально перемещается по сгибу от промежности до начала бедра, когда Саске поднимает большой палец и давит на головку. — Ха, — выдыхает Боруто, по инерции зажмуривая глаза и запрокидывая голову. По-хорошему, Саске никогда его ни к чему и не принуждал. Он ведь сам к нему притащился, страстно желая всякого внимания. А теперь, получив его, ещё и чем-то недоволен. Его тщательно вытерли. — Можешь повернуться. — Саске отклонился, встав с колен. Одна его рука была вся в пене, он не стал её чистить. Повернувшись к бортику лицом и наклонившись над ним, Боруто понял, что без помощи его господин Цирюльник не справится. Дрожащей то ли от долгого стояния в одной позе, то ли от нерешительности, рукой Боруто взялся за правую свою ягодицу. Как у приёме у врача. Ах да. Саске скользнул гладкой ладонью по внутренней стороне, и у Боруто потемнело в глазах. С члена капнуло на пол. Его намазали, пожалуй, даже слишком тщательно. Диафрагма резко опустилась, наполнив лёгкие аномальным количеством кислорода, когда большой палец надавил на анус. Голова опустилась на плечо, и Боруто расплылся в шкодливой улыбке. Голос его звучал аналогично. — Вы хотите, чтобы я кончил? Хотелось обернуться, чтобы убедиться: губы Саске дёрнулись в улыбке, иначе почему пальцы переключились на необработанную заднюю часть промежности и бёдер. — Я, знаете, не против, — в догонку буркнул Боруто, потея от напряжения. Стоять стало невероятно тяжело. Опорное плечо дрожало от накатившей слабости, его сковывала боль, перекрывавшая такую же неутешительную информацию от ног. В этот раз бритва двигалась чуть быстрее предыдущего. Свободной рукой в пене Саске отвёл вторую ягодицу, спускаясь вниз. Боруто чувствовал, что лезвие проходится по уже гладким участкам, когда оно исчезло и гладкая ладонь спереди назад прошлась по коже, проверяя, не осталось ли колющихся волос. Боруто наклонился и спрятал лицо в сгибе локтя. При таком обзоре сложно было проигнорировать его сжавшийся от удовольствия анус. С сжавшихся мышц в ту же секунду стёрли остатки крема. Затем коснулись и остальных частей, включая голени и щиколотки, по которым стёк жидкий крем. Смотревший в пол Боруто увидел, как последними стёрли прозрачные капли на полу. Еле дойдя до кровати, Боруто рухнул на неё животом. Саске взял всё, что хотел с комода, и подошёл к нему. — Что такое? — поинтересовался он, раскладывая что-то на краю вне видимости Узумаки. — Силы кончились, — пробормотал Боруто, у которого член всё ещё упирался в кровать и живот. Ему ещё никогда так не хотелось побыстрее кончить, что он был близок к тому, чтобы требовать. — Так даже лучше. Кровать с краю прогнулась; между торсом и кроватью протиснулась рука. Тёплая, отрезвившая Боруто желанием угодить ей, такой нежной и внимательной, жестом приподнимающая его с матраса. Получилось довольно резво приподнять бёдра, но руке этого почему-то не хватило: она уперлась в его грудь и потянула всё тело наверх. Затылок упал на чужое плечо. Боруто поджал губы, чтобы не улыбнуться, ведь даже смотрящий вниз Саске всё уловит. Он слегка повернул голову, коснувшись носом нижней челюсти. В животе всё расплавилось быстрее, чем плавится золото в плавильне. На его слегка неприятно от нетерпения зудящий член легли чужие ладони, и Боруто задумался о температуре плавления своих внутренних органов. Его оголёнными нервами сейчас можно кого-то убить. У основания что-то довольно сильно, потому отрезвляюще, стянуло ствол. Он всё ещё стоял, но дёрнувшийся Боруто разглядел резиновое кольцо. О, Боже. Он не успел вспомнить себя, когда холодные скользкие пальцы растёрли оставляющую вязкие следы смазку по промежности. Саске надавил, крепко перехватывая Боруто поперёк груди. Одна его нога прочно стояла на полу, давая опору под нестабильным мальчишеским телом. — Всё в порядке, Боруто? — спросил Саске, слегка наклоняя к нему подбородок. Только когда пришло время отвечать, Узумаки обнаружил себя с приоткрытым пересохшим ртом с вяло работающим языком. После наводящегося вопроса он вдруг окончательно расслабился, и внизу (Саске не мог не заметить) мышцы стали мягче под чужой рукой. — Издеваетесь? — выгадав момент, когда один из пальцев был уже внутри, пролепетал Боруто. Рука на зависть держала крепко. Саске полностью вытащил палец, и Боруто почувствовал у входа два. — Ответ неверный, — отозвался он в обычном тоне, будто для него это ничего не значило. Боруто расплылся в глупой улыбке и толкнулся задом на пальцы. Саске и не стремился специально отстраняться и наказывать его. — Всё очень в порядке. Саске развернул ладони другой стороной начал двигать, сгибая пальцы в другом направлении, неудобном для себя, но более чем удачном для Боруто. Его подушечки скользили внутри, там, где не помнивший себя Боруто дифференцировал удовольствие. Член, казалось, дрожал и готовился взорваться. От беспомощности на глазах выступили слёзы, а в животе всё скрутилось; мышцы вокруг пальцев Саске туго сжались. Боруто не видел его выражения лица, так как глаза смотрели либо в потолок, либо закатывались назад, в черепную коробку. Он почувствовал, как пальцы попытались раздвинуться, расширить его, и рефлекторно сжался ещё сильнее. Тогда пальцы исчезли. — Встааавьте обратно, — тут же возмущённо вскрикнул Боруто, не заметив, как Саске на секунду наклонился в сторону. — Кольцо недостаточно сильно сжимает? — судя по голосу, риторически поинтересовался Учиха. Были бы у Боруто силы, он фыркнул, но в его чуть расслабившиеся в ожидании пальцев мышцы погрузилось что-то чуть шире. От неожиданности мышцы тут же сжались вокруг якобы кончившегося предмета, но снаружи в него упиралась пластина. Саске убрал колено и быстро развернул Боруто за плечи, медленно роняя на кровать. Стоя над ним, под его безотчётным взглядом, он демонстративно поддевает манжету и стягивает перчатку с правой руки, бросая её на пол. Он достаёт зацепленную сзади за ремень кожаный пэддл, по виду совсем безобидную. Коленями он раздвинул его свисающие с кровати щиколотки и поднялся, стоя в туфлях на прогнувшемся между ног Боруто матрасе. Саске по очереди сгибает ноги, голенями в противоположных направлениях фиксируя бёдра Боруто. Тот опускает глаза и едва дышит от восторга открывшегося вида: через плотно прилегающую к паху ткань собравшихся в складки брюк виден напрягшийся член. Дёрнув подбородком, Саске отводит с неидеальной стороны лица чёлку. Боруто не может оторвать взгляд от его бледной кожи, крепко держащей рукоятку девайса. — А теперь расскажи мне, Боруто, — начинает Саске, у которого в голосе впервые слышно что-то кроме бесстрастности, — чего ты хочешь? Боруто бессознательно улыбается и закусывает губу. — Много Вашего, — сглатывает, — всё Ваше внимание.