***
— Я не буду это надевать, — буркнул Боруто, складывая руки на груди. В голосе даже проклюнулись нотки каприза, но отступать стало уже некуда. Ну правда, кто такое станет надевать. Из зеркала на него хмурился представитель начала прошлого века, на вид ещё младше, чем на самом деле был. К несчастью, Саске в той же манере в зазеркалье стоял намертво. — В твоём возрасте я только такое и носил, — спокойно парировал он, вертя в ладони трость с блестящим набалдашником. Серебро вилось вокруг ручки в виде венка оливы. По его словам, в такие магазины следовало приходить именно в таком виде. С каждым стуком её о пол нервы посылали ложные импульсы с приказом побега к мышцам ног и рук. — Лет тридцать назад? — хмыкнул Боруто, набираясь наглости. Рубашку с мерзким воротничком, галстук и шерстяную жилетку одобрила бы его мама. Он предчувствовал, как будет стоять и задыхаться, как задыхался на выпуске. В «новые» штаны, которые родительница вытащила с невесть какой барахолки, вместился бы ещё один Боруто. Он еле сдерживался от предложения понести Химавари за поясом, чтобы они хотя бы не спадали. С поступлением в университет Боруто смог вдохнуть полной грудью, без хрипов в горле. Одежды не прибавилось, но теперь он мог выбирать её сам. Однако, раз появился выбор, новый образ его мало устраивал. — Я отказываюсь. Консультант — флегматичный старичок с причёсанными в одну сторону тремя седыми волосинками и одетый в стиле того, что выбрал для Боруто Саске — уже пять минут держал на вытянутой руке крючок вешалки. Из-под нависших складок торчащих во все стороны бровей он переводил взгляд со своего постоянного клиента на его вздорного спутника. Саске не изменился в лице. — Пиджак ещё ничего. — Хотя и до него Боруто стеснялся дотрагиваться: узор тонкой белой полоски на неприлично дорогой ткани пугал своей очевидной заносчивостью. — А остальное — стариковское, — резюмирует он и тут же тихо добавляет, взглянув исподлобья на консультанта: — Извините. — И что же ты хочешь? — вздохнув, сдаётся Саске. Он кивает знакомому старичку: — Заверните только пиджак.***
— Одолжите своё пальто, — поворачивается Боруто к Саске, едва они останавливаются у обочины. Учиха поворачивает ключ в замке, и машина утихает. — Ты настоял на том, чтобы и дальше ходить в своей прохудившейся куртке, чтобы попрошайничать моё пальто? Боруто с улыбкой закатил глаза. Саске был слишком далёк от его понимания крутости. К счастью, сейчас он сам всё увидит. Ему впервые пригодился инстаграм не как свидетельство того, сколько из желаемого он не может приобрести. Это было первым его брендовым приобретением, и Саске даже не сопротивлялся, когда Боруто крутился перед ним выбранным образом. Они одновременно вышли из машины — в дикий холод, оба без верхней одежды. Саске передал скрючившемуся Боруто сложенное на предплечье пальто, а сам остался стоять поодаль. Узумаки вильнул бёдрами, звякнув цепочкой с кольцом на поясе, поправил водолазку, собрав воротник в мелкие складки. Освободил руки от пиджака, и только затем накинул на себя расправленное чёрное пальто — в два раза больше него самого. — Вот так, — воскликнул Боруто, стеснённым движением поправляя волосы и зачёсывая их пятёрней назад. — Я готов. Саске, пользуясь его отвлечённостью, решил не противиться ползущей на губы ухмылке. Он вытащил из кармана свой телефон и включил камеру. — Может, дать тебе мой рабочий мобильник? Боруто фыркнул, кончиками пальцев подтягивая на ладони рукава водолазки. Плечами он — в сложной позе, применяя несколько законов физики, — удерживал незастёгнутые пиджак и пальто. — Нет-нет, и так будет картинка со звуком, — ответил Боруто и сам хмыкнул со своей шутки. Саске несколько раз нажал на белый кругляшок съёмки. — Подождите, я рассмеялся! Последовала ещё минута попыток сделать серьёзное, дорогое «фэшн» лицо. Они пытались достичь нужного Боруто результата по субъективным ощущениям вечность. Мороз сделал своё дело. — Фон отличный, — уже в машине стучал зубами Боруто, согреваясь пиджаком и чужим пальто, теперь же основательно закутавшись. — Самая классная — первая. Только лицо улыбающееся. Саске хотелось возразить, что, собственно, наоборот — Боруто больше всего идёт улыбаться, а не строить из себя холодную фифу, но промолчал. — Куда поедем? — закончив с обработкой и отдав Саске телефон обратно, начал подпрыгивать на сиденье Боруто. — Домой, доделывать твои уроки. Узумаки надулся, но кислая мина не смогла перекрыть дикую радость при слове «домой». Саске выкрутил руль и как бы невзначай добавил: — Можем сначала поесть. Это, разумеется, дело меняло. Они рядились не первый раз и даже не первый час по поводу положения дел Боруто в вузе, а обстояли они из рук вон плохо. «Как ты собираешься помогать мне, — спрашивал Саске, — если простейших вещей не вразумеешь?». Узумаки плевался в потолок, легкомысленно отвечая, что всему научится на практике, и так по кругу. И бесполезно было объяснять, что всей экономике, математике, политике, маркетингу и менеджменту не выучишься за пару недель — а Саске работал именно с этими отраслями в совокупности. — Я думал, вы меня как Вашего кофеносца представите, — буркнул Боруто, копаясь в дисках для магнитолы. После рождественской вечеринки он значительно расслабился. Иногда вспоминал мимолётом, что всё это очевидно не вечно, — даже после откровений со стороны Саске, — но старался долго не обсасывать и жить дальше, наслаждаясь моментом. Местами не получалось совсем. — Никто из моего близкого окружения не носит кофе, и тебе я заниматься этим не позволю, — отрезал Саске, уже явно злой хождением вокруг да около. Его раздражало это что в работе, что в жизни, и потаканием игре в кошки-мышки он также заниматься не собирался. — Тогда дайте мне хорошую работу, раз так волнуетесь, — пробурчал Боруто, ковыряя ногти. — Ты не научился ещё на хорошую работу. Узумаки закатил глаза. Лучше, если спорить перестанет именно он, иначе всё перетечёт в ссору — раз, у них у обоих испортится настроение — два. А вот Саске был настроен идти до победного. Они встали на светофоре, и он перевёл дыхание. — Как я представлю тебя своим стажёром, если ты даже закрыться не можешь? — Ну не представляйте! — злоба всё-таки взяла верх, и Боруто повысил тон, что особенно ощущалось в тесной машине. — Сдался я Вам, такой тупой и никчёмный… — Я такого не говорил, — попытался вклиниться Саске, но Узумаки уже было не остановить. Он задвинул полку с дисками под магнитолу обратно (там что-то опасно хрустнуло) и развернулся, чуть ли не крича. — Вы мне кто? Не отец уж точно, чтобы отчитывать! Не хочу — значит, не хочу! Не хотите меня такого у себя в стажёрах, представьте эскортом, я не!.. Мигающий свет светофора переключился на жёлтый, подумал несколько секунд и отдал разряд тока зелёному. За эти ничтожные моменты машина Саске успела разделиться на две части: в месте, в звуке отвешенной пощёчины, от разбушевавшегося вулкана Боруто осталась гробовая тишина. На водительском сидении Саске кипел на медленном огне, дав злости убежать из тела и головы всего на секунду. Её хватило, чтобы в зеркале бокового вида заметить красное от обиды лицо Боруто. Саске умел ударить сильно, умел эффектно. Умел звучно, но несильно — в качестве профилактики. Ехать предстояло ещё минут тридцать — время достаточное, чтобы в молчании переварить случившееся. Учиха не собирался отменять ужин, смена курса в сторону дома грозила новыми провокационными разговорами и, что хуже, лишней драмой. Лёгкий каприз всегда был уместен, было приятно ему угождать, но отпускать его в общежитие (куда он непременно побежит со своими скудными пожитками) не было резона. Пусть думает над своим поведением в машине. — Разблокируйте дверь, — шмыгнул носом Боруто. — Я выйду. Они стояли в средней полосе. Если бы и в крайней — Саске никогда не открыл бы двери. — Тебе нужно поесть, — будничным тоном отозвался он, — и, может быть, выпить. Послушаем хорошую музыку. — Я не хочу ничего из этого, выпустите! — Узумаки, судя по резко скаканувшему вверх тону, пропустил этапы накопления обиды и сразу перешёл к агрессии. Он пнул заблокированную дверь и стал сражаться с ремнём безопасности. Саске постукивал пальцами по рулю и демонстративно игнорировал разворошённую ауру на соседнем сидении. Справившийся с ремнём Боруто дёрнул ручку и снова пнул плечом неподвижную дверцу. А затем обречённо завыл, съехав по сиденью вниз. Попытки выломать дверь не увенчались успехом, лишь высосав силы. Саске с выражением титанического спокойствия на лице следил за светофором. Вечером на выезде из города всегда был аншлаг. Он использовал это время, чтобы подумать, чему замолчавший надувшийся Боруто только способствовал. Светофор мигнул жёлтым, с заминкой переключившись на зелёный, а ряд всё стоял. Со всех сторон раздались сигналки. У него накопилось вопросов, но ни один из них не предназначался Боруто. Услышь он хоть часть первого, выломает лбом стекло и выпрыгнет тут же. В боковом поле зрения вихляющаяся туда-сюда рука щупала магнитолу в поисках правильной станции. — Если хочешь, возьми другие дискеты в бардачке, — на автомате прокомментировал Саске, и машина перед ними тронулась. Если бы была возможность опустить в себя индикатор и понять, почему конкретно дела Боруто стали так сильно его тревожить, он непременно бы это сделал. Само собой разумеющееся, что раньше Саске и близко не были интересны чужие, обычно сами собой налаживающиеся дела. Опущение этого аспекта его невмешательства из направленного воспитания превратилось в недопустимую грубость. Со стороны Саске как Верхнего ещё и в унижение — низко было лезть в ту сферу жизни Боруто, в которую его не посвящали добровольно. Но частью которой он заочно являлся посредством другого человека. — Кто платит за твоё обучение? Ему несложно было подождать ответа, последовавшего даже через минуту с лишним. Чашу его терпения недооценивали поголовно все, начиная с Орочимару. — Родители. — Отец? В этот раз он молчал слишком долго, так, что Саске принял тишину за положительный ответ. — Иначе бы, полагаю, не звонил так часто. Саске беззвучно сглотнул. — И о чём вы с ним из раза в раз не можете договориться? Только озвучив первую мысль, он понял, как погорячился. Но Боруто будто бы и не заметил: он так и полулежал, отстегнув ремень, и смотрел на открывавшийся с такого ракурса кусочек многолюдной улицы. Они выезжают за пределы центра. — Мне хотелось побывать в этом месте до конца года, — делает первый шаг Учиха, ступенчато сглаживая каскад его негативных эмоций. Предполагается, что за этим последует что-то ещё, но Саске специально выдерживает паузу. Десяток лишних секунд дают Боруто наедине со своими мыслями взвесить только что сказанное: несмотря на отстранённое выражение лица, думать ему сейчас рядом с Саске более не о чем. — А я хочу домой, — бурчит он себе под нос, хмуря брови, но решительности в голосе определённо поубавилось. — После ужина я отвезу тебя, куда захочешь, — без нареканий мнимо соглашается Саске. Полосы постепенно редеют, машины рассасываются, и он может, наконец, переключить передачи. Боруто громко сопит забитым носом, всё ещё обиженный. Однако через пару минут хрюканье носом становится размеренней: он задрёмывает. Выходные затягиваются, и чем больше приток эмоций, тем меньше ему хочется возвращаться в комнату, где только он, телефон с одним пропущенным от отца и пятью от мамы, где мысли совсем не об экзаменах. Ему не нравится, что они в пути так долго, запертые без возможности отодвинуться. Ещё и этот… двери заблокировал. Противно в машине, потому что тепло, и на улице, где они наконец останавливаются, тоже премерзко — очень холодно. Боруто выскакивает из машины первым, лишь бы побыть пару секунд в одиночестве. До того, вытащив ключ зажигания, Саске заставляет его сидеть с ним несколько секунд в тёмном салоне. — Ты успокоился? «Чтоб Вас» — Нет. Саске уложил локти на подлокотники по обе стороны, перебирая в пальцах ключи. — Тогда будем сидеть, пока не угомонишься. Снаружи ресторанчик совсем безликий и кажется, что крошечный. Справа и слева по улице — целый ряд похожих друг на друга баров. Сложно в таком месте, полном оравы голодных до пьянства и тусовки подростков и студентов, представить Саске. Однако все панорамные затемнённые окна вдоль по улице, оказывается, принадлежат этому месту. Из приоткрытых у карнизов форточек доносится музыка. Они входят, отдают свою верхнюю одежду в крошечный гардероб, Саске забирает у Боруто номерок в виде бутылочной пробки. Их провожают до диванчиков. — Чуть подальше, — просит Учиха официанта. Они проходят меж столов в полупустом зале, что слегка удивительно: на сцене в свете голубого прожектора мурлычет певица. При взгляде на неё, в бархатном красном платье и видных с другого конца зала сверкающих подведённых глаз, Боруто забывает о том, что не хотел идти. — Никого нет, — констатирует Саске с оттенком вопроса. — Рождество, — наклоняет подбородок официант, предлагая меню. Саске не недоволен, но Боруто замечает, что что-то в его жестах не так: не может же он быть раздражён отсутствием людей? Едва он начинает строить догадки, Саске поднимает на него глаза: — Ждал другую программу. — И, не касаясь меню, сразу просит: — Бокал Кьянти и двойной виски, сейчас. — Она на разогреве, наша посудомойщица, — чуть тише необходимого комментирует официант; брови Саске дёргаются вверх, — Майкл опаздывает. — А Ричарда сегодня нет? С тем давлением, которое оказывается на бедного официанта, Боруто в шаге от прерывания этого психологического насилия. Хотя бы ради самого себя. Впрочем, и сам парень — чуть старше его самого — так спешит скрыться из виду хмурого гостя, что только не подпрыгивает. Саске же отчего-то вцепился и не желал его отпускать. — Он на гастролях, — нервно сглатывает официант. Боруто выдвигает вперёд ногу. Она предсказуемо (с его-то везением) натыкается на носок туфли Саске, но не беда: Боруто тут же меняет направление, и теперь трётся своей лодыжкой о его, приподнимая вверх штанину. Саске кивает и отпускает зашуганного парня. Вздыхает, поправляет пиджак и скрипит перчатками, натягивая их к запястью потуже. Нога под столом не отодвигается. — Хотел, чтобы ты услышал его. «People equals shit» и «Supermassive black hole», по моему скромному мнению, заслуживают того. Он поднимает на него взгляд и что-то ищет на лице. Боруто поджимает губы, понимая, что сейчас Саске снова окажется подловит его. Видимо, в названиях песен была заложена ирония, которую Узумаки с его «London is the capital of Great Britain» физически не мог уловить. Боруто сглотнул. Саске сложил руки на груди и начал сверлить в нём взглядом дыру. Его нога двинулась вперёд. — Зачем ты пошёл в экономику, если тебе это совершенно неинтересно? Ясно — разговор состоится не дома, да и после он вряд ли отвезёт его в общежитие. — Родители выбрали. — Боруто упирается локтями в столешницу и сгорбливается. Дерево под лаком тёмное, с кучей прожилок. В сумерках зала и голубоватом свете прожектора выглядит органично. — Отец… выбрал. А мама согласно покивала, обрадовавшись тому, что муж хоть как-то в жизни сына, их общего чада, поучаствовал. Хотя именно в этом аспекте его слова и совета не требовалось. — В чём проблема? — коротко успевает спросить Саске прежде, чем возникший рядом официант ставит перед ними часть заказа. Учиха продолжает мучить его незнакомыми названиями на английском, отдаёт бесполезное меню. Боруто в шаге от того, чтобы отпроситься в туалет. — Ни в чём, — взмахивает руками он и едва не роняет бокал. Хватается в последнюю секунду за тонкую ножку; бордовая жидкость ударяется изнутри о стенки, всколыхивается и стекает по стеклу, оставляя влажный след. — Вы не пьёте? Саске и внимания не обратил на стакан с ведёрком льда. — После еды. Короткий ответ не даёт ему и маленькой передышки, потому ничего не остаётся, кроме как попробовать вино. Он опрокидывает в себя половину в несколько глотков и чувствует, что готов прикончить его до дна — так сильно хочется пить. — Вы столько спрашиваете, — бурчит Боруто себе под нос: голос на время затих, на фоне остался инструментальный блюз из встроенных колонок под потолком, — о моей семье. Зачем Вам эта информация?.. Саске не меняется в лице. На фоне того, что раньше задавал вопросы лишь Боруто, звучит неубедительно. Но Учиха слишком хорошо воспитан, чтобы препираться, кто сколько вопросов озвучил. — Я жду ответа на вопрос, который задал первым, — проговорил Саске, когда молчание затянулось. Теперь Узумаки начал с особой тщательностью следить за движением его рук в перчатках. Ему хотелось, чтобы Учиха снимал их перед ним всегда. Прожектор на секунду погас, и в зале почти не осталось света. Боруто так и смотрел в темноту, туда, где едва подсвечивалось лицо его сопровождающего, однако слух уловил сзади цокающие шаги. Как только они затихли, сначала подсветился зал: гнетущим красным по углам, напомнив Боруто о месте, в котором они были совсем недавно. Но следом полумрак разрезал привычный глазу голубой свет, направленный прямо на сцену. Черные глаза, волосы и одежда Саске впитывают тень красного, не давая полутонов. Боруто же чувствует, как из него сочится всё, дающее глазу различить оттенки. — Рад вас всех видеть, друзья, которым не сидится дома, — голос со сцены заполнил каждую пору, и в зале раздались смешки. Губы Саске также дёрнулись, и Боруто обернулся к сцене: иностранец в тёмных очках широко улыбался и о чём-то быстро и самодовольно вещал на английском. — Я спою вместо извинений за долгие сборы — вы ведь за это заплатили, не правда ли? Боруто позволил себе поджать губы, ведь Саске всё равно не видел. Он начинал ненавидеть это навязчивое чувство неполноценности. — Маэстро, — единственное, что не требовало перевода: мужчина в бархатном синем костюме, цвет которого только подчёркивал свет прожектора. Пианист ударил по клавишам рояля. Солист поклонился остальным аккомпаниаторам, прежде чем коснулся губами микрофона. — Очень красиво, — пробормотал Узумаки, не зная, правильно ли сидеть спиной к ансамблю, когда они играют для трёх калек, как выразился высокомерный (надо сказать, у него для того были все причины) певец. В виски упала пара кубиков льда, звучно надколовшихся. Это заставило вернуть внимание на спутника. Саске сидел, откинувшись на спинку диванчика и опираясь о неё согнутым в локте плечом. Ему нравилось. Он знал, что Боруто подобное тоже впечатлит. — Вы говорили, что шрамы оставил Ваш друг, — сглотнув, прошептал Боруто, рассматривая глухой рукав в поле зрения: перчатка, часы, плотная манжета. Ни шанса рассмотреть снова. — Как Вы позволили так обращаться с собой? У Саске тянется в сторону угол губ. — Ну ты же позволяешь. Боруто улыбается, краснея. Эйфория от вина накрывает через пару минут. Дьявол. — Это отступление от темы. Вы прекрасно знаете, о чём я. Приносят еду. Официант в скором порядке расставляет тарелки и приборы в деревянном судке. «Блаблабла», которое выглядит как рыбный стейк, обильно политый белым соусом с овощами, оказывается прямо у Боруто под носом и соблазняет восхитительным запахом. Он не успевает рассмотреть, что у Саске, набрасываясь на свой ужин, как будто ест в последний раз. — Ещё один бокал Кьянти, пожалуйста, — просит Учиха, пока официант топчется рядом. Они на некоторое время прерывают беседу. Боруто то и дело прерывается и оборачивается к сцене; на третий раз это становится затруднительным. Голова тяжелеет, а мышцы размякают. Узумаки отодвигает от себя тарелку и ставит локти на стол, укладывая подбородок в подставленные ладони. — Стало быть, дело не в Вас, а в друге. — Он обследует его мельчайшую мимику по секундам, вслепую. — Особенном друге. — Ты прав, не обычном друге, — кивает Учиха, с закрытыми глазами погружая кусочек мяса на конце вилки в рот. Боруто не может сдержать негативных эмоций. Он щурится, глядя сверху вниз. — Раз этот друг был таким необычным, почему он позволил себе такое зверство? Саске действительно задумывается; его глаза под длинными ресницами бездумно рассматривают содержимое тарелки. Он будто весь замирает во времени и обращается в мрамор. — Не всегда те, кого мы любим, могут дать нам действительно необходимое. И когда они начинают пытаться, никто не в состоянии проконтролировать, как далеко это зайдёт. Насколько всё будет правильным, — после долгих раздумий цедит Саске, обращаясь будто и не к Боруто. — Поэтому я и стал тем, кем являюсь. Единственный человек, в чьих мыслях и поступках я могу быть уверен, — это я сам. — Ловко Вы от ответа уходите, — веселясь, нахальничает Боруто. Всего один бокал красного вина, изгнавшего лишние сдерживающие барьеры на языке, и любой ответ Саске парируется тут же. Стейк Саске, весь в гранатовом соусе, разваливается на мягкие волокна под малейшим давлением вилки. — Вы учите меня спокойствию, а сами оправдываете при этом тех, кто зашёл дальше всех возможных границ. Саске подносит гранёный стакан к губам и отпивает, забывая о еде. По остекленевшим зрачкам видно: не думает, отвечая. — У нас и не было никаких границ, чтобы пересекать их. Тебе следует перестать надеяться, что каждая выдвинутая гипотеза верна. Боруто не пугается ни на секунду его тона. — А как же вы? — Что — я? — опешил на секунду его собеседник. — Почему тогда гипотеза о Вашей симпатии ко мне оказалась правдой? У Саске мгновенно смягчается лицо; он повержено поднимает уголки губ в улыбке. — Такая была? Боруто дёргает подбородком, откидывая упавшую на верхние ресницы прядь чёлки. Он кладёт в рот кусочек рыбы, отодвигается от стола, опираясь на спинку кресла, и медленно дожёвывает. Запивает только что принесённым вином. Чувствует себя преотлично. — Возможно, — медленно кивает он. — То есть твоя гипотеза — на самом деле не экспериментальный прыжок в мою сторону. — Улыбается. — Прыжок ради прыжка. Мицуки был прав. Он знал с самого начала. Боруто краснеет, когда едва не выпаливает «возможно» просто потому, что хочет казаться крутым и ответить дважды одно и то же. — А с Вашей стороны? Любой другой на месте Саске опустил бы глаза вниз. Но не он. То, как блестели его зрачки, лучше слов говорили о плескавшемся внутри воодушевлении, давившем на затылок и грудь. В таком состоянии ему нечего было бояться, а Саске среагировал не сразу. Он открыл рот, чтобы ответить, но по столу разошлась мягкая вибрация. Они одновременно глянули вниз: Боруто быстро прочитал на дисплее незнакомое имя. «Итачи» Саске отложил вилку и провёл на дисплее значок вызова. Приложил телефон к уху. — Да. — Боруто, не скрывая интереса, пронаблюдал за небрежным жестом, поправившим полу пиджака. — Необычно слышать тебя в такое время. — Взгляд на Боруто. — Да, занят. — Боруто не выдерживает и улыбается от смущения под таким вниманием. — Очень занят. Да, позже созвонимся. Саске, вопреки ожиданиям, аккуратно положил тонкий гаджет обратно на стол, правда, дисплеем вниз. Осмотрел свою тарелку, вилку с ножом, и вернулся к зрительному контакту с Боруто, откидываясь назад и складывая руки на груди. — Так на чём мы остановились? Узумаки поджимает губы. Воображающе закатывает глаза. — На том, что Вы крайне заняты мной. Тонкие брови Саске дёрнулись вверх. — Тебе хватит, — он красноречиво опустил глаза на почти пустой пузатый бокал с остатками Кьянти. — А вот Вам бы допить, — настаивает Боруто, демонстративно допивая своё и пододвигая стакан Саске ближе к противоположному краю. — Если всё ещё ждёшь ответа на свой вопрос, то я польщён твоим вниманием к моей персоне, — кивает он терпеливо и обхватывает стакан пальцами на столе. — Я жду совершенно не этого, — отозвался Узумаки, закрывая растопыренными пальцами лицо, оставляя промежутки для глаз. Саске вздыхает и опрокидывает в себя остатки на дне стакана. — Следует помнить — не постоянно, разумеется; достаточно возвращаться к этой мысли в самый последний момент — что все твои теории относительно других людей остаются совокупностью бестолковых гипотез, практически со стопроцентной вероятностью недоказуемых. Боруто слишком пьян, чтобы переживать о том, как выглядит. Щёки горят; вероятно, он неадекватно красный с ног до головы. Что странно, учитывая прилившую в член кровь, как будто нигде больше её и не осталось. Он трогает себя за запястья, за шею, вытирая пот, проверяет сердце (определённо лишнее — оно бьётся у него везде). Он наклоняется над столом и не может оторвать взгляда от приоткрытого рта Саске. Больше почему-то не вписывается в поле его зрения. — Надеюсь, вы тоже чувствуете себя превосходно! — пауза не успела продлиться и пяти секунд, как солист крикнул неидентифицируемую фразу, которую плавно продолжил вместе с пианистом в новой композиции. — Когда Вы говорите подобное… — начинает Боруто, но Саске вдруг встаёт с дивана напротив. Он обходит их стол, застёгивая пуговицу пиджака. — Я сам хотел Вас пригласить. Боруто поднимается вслед за Саске, принимая его приглашение, и они выходят к свободной от столов площадке поодаль. Учиха резко разворачивается, пугая заторможенного юношу. Его холодные перчатки, облегающие будто не привычные Боруто ладони, касаются его горячего тела через одежду. Он думает только о том, как бы случайно не переплести пальцы и не наступить ему на ногу. Саске делает несколько шагов вперёд и в сторону, и Боруто путается в своих ногах. Резкий выдох на ухо совершенно точно является смешком. — Я как будто двигаю кресло. Он и так это знал. — Расслабься. — Саске пользуется своим чересчур близким расположением и толкает его не слушающиеся бёдра коленями. — Я держу тебя. У Боруто от смущения скривились губы. Возможно, эта мелодия была слишком быстрой для них. Для него. Он никогда не танцевал до того, а факт ведомого положения вкладывался в его мироощущение с ещё большим скрипом, чем принимающая позиция в постели. Саске повернул подбородок и коснулся губами холодного завитка его уха. Боруто вздрогнул от разницы температур и невольно отстранился, уложив голову ему на грудь. — Я держу тебя. — И будто это волновало одеревеневшего Узумаки: — Никто не смотрит. В подтверждение своих слов он вдруг отстранился, схватил Боруто за запястье и провёл сквозь полупустой зал прямо к ярко освещённой сцене. Их сумеречный угол остался позади, глаза ослепил голубоватого отсвета прожектор. В ухо громыхнул пробирающий до костей голос, оглушающий в шаге микрофон. Саске прижал его к себе обратно: поддержав уверенным и надёжным жестом под лопатками, не уводя ведущую руку от их тесно раскачивающихся тел. Второй бокал был лишним и одновременно с тем — нет: от резкой смены положения вестибулярный аппарат сбился с и так медленного соображения пространства. Сведённые судорогой мышцы одномоментно расслабились, и Боруто свободно упал Саске на грудь. Когда расслабление казалось тяжкой ношей, на деле он ощутил невероятную лёгкость. Не нужно было думать, куда ступать: Учиха делал шаг, и ноги Боруто по очереди двигались по маленькой описываемой ими окружности. Песня без перерыва сменилась новой, но Боруто того и не заметил. Зато слабость поддерживающей его сзади руки было сложно проигнорировать. Они задвигались медленнее, когда Саске, пользуясь не поддающимся физике притяжением, заставил его прогнуться назад. Бёдра Боруто по инерции вжались в Саске, когда позвоночник изогнулся на растопыренной ладони, и к запрокинутой голове прилила кровь, мигом вернувшая его сознание к относительной трезвости. Его широко открытые глаза не видели ничего, кроме ожидания новой близости лица Саске. Бёдра не успели качнуться вперёд, партнёр вернул его в прежнее положение, но так и не отстранил на более-менее приличное расстояние. Боруто поднял лицо и с закрытыми глазами горячо выдохнул в шею над белым воротником рубашки. Саске остановился на пару миллисекунд, вздрогнув. Дёрнулись и его ладони, удерживающие Боруто, который расценил это как руководство к действию. Он сжал сильнее его плечо и переплёл их пальцы. — Вы не устали? Саске опускает взгляд на Узумаки, который всего в дюйме от его лица — встанет на цыпочки, и от расстояния между их губами не останется и миллиметра. Они впервые держали друг друга за руки так. Их тела были ближе в одежде сейчас, чем когда Боруто раздевался, а Саске снимал перчатку с покалеченной руки. Его близость, его запах от кожи и волос, сила, с которой он держал его рядом с собой, не отпуская. У Боруто слабели колени, но он знал, что падение ему не грозит. Он какое-то время смотрел вниз, на длинные, практически не сгибающиеся и двигающиеся без лишних рывков ноги; пока Саске не отвлёкся и не поднял его лицо за подбородок вверх. Чувствам было поддаться чересчур легко. — Что плохого в том, чтобы приносить Вам кофе? — Боруто делает паузу, опуская с глаз на губы, снова и снова восстанавливая зрительный контакт. — Я рад Вам услужить. Саске толкает его от себя, держа за руки, а затем притягивает обратно, оборачивая вокруг оси и прижимая спиной к своей груди. Боруто, совсем пьяный, как кукла следует за спокойными и твёрдыми движениями Саске, даже когда оказавшиеся спереди ладони не могут никак помочь в сохранении равновесия. — Хочешь быть одним из многих, обезличенным? — щекочущий ухо шёпот растекается теплом вниз по шее. Узумаки наклоняет её в противоположную сторону, подставляясь под сдержанную, оттого особенно желанную нежность. Ему требуется с десяток мгновений, чтобы собрать все чувства, что рвались наружу, и с придыханием вложить их в оставшиеся на языке слова: — Из всех них Вы всё равно выбрали меня. Боруто хотелось услышать ответ вслух, но и выражения лица Саске, когда он отстранился, оказалось достаточно. Они расплатились и вышли из ресторана, не дослушав концерт.