The Chosen End

Берлин, Германия. 8 мая 1945 года. Люди кричали на улицах, слились на тротуарах у магазинных витрин в один ревущий массив лиц, тел и открытых ртов. Но сейчас... сейчас все было по-другому. Наконец, наконец они ликовали, взмахивали руками – чтобы сжать друг друга в объятиях, разразившись морем радостных криков, чтоб размахивать красными флагами. Россия слился с толпой, безликой, безымянной, исступленной. Со всех сторон его сжимало гражданскими и солдатами, и – и он уж успел забыть, как сладок вкус победы. Его флаг (Боже, разве он не прекрасен?) развевался над Рейхстагом, алый с золотом сверкали под приглушенно-серым поверженным небом. Молодого солдата слева от него заключила в объятия и поцеловала девушка, которую он видел впервые в жизни, - и развеселый возглас на миг разнесся над бушующей толпой. Россия улыбался так широко, как мог. Чувствовать радость своих людей – величайшее счастье, которое страна только может испытать. Внезапно чья-то рука потянула его за локоть, его развернули – он только и успел заметить девушку, золотоволосую, с блеском в карих глазах, перед тем как его обвили руками и от души поцеловали в губы. Он подавил радостный смех и, зараженный её ликованием, поцеловал её в ответ. Вспышка сверкнула в лицо, девушка взвизгнула от неожиданности и обернулась. Голливудская улыбка показалась из-за широкой черной камеры, и фотограф – корреспондент – Америка заорал, перекрикивая грохот: - Вам не попадет, если ваши родители узнают вас в газетах, мисс? - Даже американцы сегодня заслуживают поцелуи! – возрадовалась девушка и бросилась из объятий России к Америке. Тот отшатнулся, разразился хохотом, схватил её – она оставила поцелуй ему на щеке, прежде чем раствориться в толпе. «Даже американцы сегодня заслуживают поцелуи»... Россия подумал, что так и есть. Улыбка стала ближе. - Я подумал, что единственные, кто доберется сюда быстрее, чем армия – это пресса, - вот и все, что Америка успел сказать, и они обнялись, на публике – но как и все вокруг них. Россия решил, что это неважно. Он уткнулся лицом в изгиб шеи Америки, поцеловал его там, где никто не мог увидеть. - Выглядишь, как персонаж из твоих фильмов, - засмеялся он. – Настоящий корреспондент бы возмутился. - Хорошо, что здесь, похоже, ни одного настоящего... – слова утонули в шуме, но это было неважно. Америка вцепился в волосы России и прильнул к нему. Немного... немного теснее и на чуть более долгий миг, чем люди вокруг них, и Америка, кажется, понял это, потому что он отстранился и хлопнул ладонями по плечам России. Он улыбался так широко, что ему, должно быть, было больно. – Боже, я никогда не был так счастлив видеть этот чертов флаг... Серп и молот вспыхнули на ветру, пока Америка говорил, и взгляд России взметнулся к ним. Затем он протянул руку и крепко обхватил предплечье другой страны. Легкое головокружение охватило его. - Я был на той крыше, поддерживал человека, что повесил его, и это... я не мог... не мог поверить... – он замолк: нужные слова никогда бы не пришли на ум так быстро. Америка яростно обнял его - камеру зажало между ними – и шепнул что-то ему на ухо, что затерялось в реве. Он отпрянул и схватил Россию за руку, увлекая его в толпу. - Пошли! Россия попятился. Скоро Сталин должен был дать слово, и он рассчитывал, что Россия будет при нем. - Я нужен моему боссу, Америка. Я не могу так просто уйти, - ему нужно было кричать, чтобы его расслышали. Америка закатил глаза, оглядываясь из-за плеча, и потянул еще сильнее. - Да оглянись вокруг, это ж сумасшедший дом! Просто скажи, что потерялся. От мысли, что он встанет прямо перед своим боссом, и заявит ему в лицо, что «потерялся», живот скрутило. Но... Америка был прямо перед ним, улыбающийся и настойчивый, и нос его уже успел обгореть под ярким солнцем. Внезапно в груди его что-то сжалось. Америка смотрел на Россию еще миг, а затем прижался к нему. Он провел ладонью по вискам России, пальцы впутались в волосы, и он произнес, глядя прямо в глаза, на расстоянии выдоха от его лица: - Это самый важный день столетия, Россия. Я хочу, чтобы ты провел его со мной. Губы России разомкнулись, но он так и не смог ничего сказать. Вместо этого он обнял Америку за спину, и прижал его к себе на какое-то мгновение. Толчея вздымалась вокруг них, быстро и бурно, и чей-то локоть врезался России в поясницу – ровно с такой силой, чтобы его губы и губы Америки перестало хоть что-нибудь разделять. Америка ответил на поцелуй, горячо и цепко, лишь на несколько секунд, - а затем отпрянул, смеясь. - Пошли! Я правда не хочу втягивать тебя в неприятности – так что если поторопимся, найдем отель или что-то типа того еще до того, как все стихнет. Они разомкнули объятия, схватились за запястья, прокладывая путь через бурлящую толпу солдат и гуляк. Вокруг – смех, приветственные крики, отрывки музыки – его музыки, громкой и чистой. Внимания России хватало лишь на его флаг, сияющий под небесами, да пульс Америки под своей ладонью. + Ночью они украсили друг друга уже совсем другими отметинами. Когда сил наконец стало хватать на что-то ещё, кроме того чтобы хвататься друг за друга и в исступлении разливать тихий шепот по коже, они натянули одежду и пробежали слишком много пролетов по лестнице на самую крышу. Он понятия не имел, где они находятся: должно быть, в каком-то жилом здании. Америка облокотился о перила рядом с ним, болтая сигаретой России между пальцами. Усталая улыбка заиграла на его губах, когда первые брызги фейерверков окрасили его лицо золотом. - Все почти закончилось. Россия улыбался – сегодня он делал это чаще, чем за последние три года – и затянулся. - Знаю. Ровно год назад я думал, что это не закончится никогда, - он взглянул на Америку, на то, как тот касается сигареты кончиком языка, и вздрогнул от небольшой волны жара. Он прижал пальцы к цепочке следов от укусов чуть повыше воротника Америки. Синий цвет разлился по их коже, когда прогремел следующий взрыв. Америка закрыл глаза и прильнул лицом к руке России. Он прислонился к перилам, спрятал носок позади пятки другой ноги – Россия никогда не видел его таким раскованным, таким расслабленным. Он пристроил свою ладонь под ладонью России и поднес его пальцы к губам. - Теперь только Япония. А потом... после этого – понимаешь? И подумать безумно. - Он так легко не сдастся, - Россия коснулся большим пальцем уголка губ Америки. – Германия не сдался. Он думал о том, как будет вычищать кровь Германии из-под ногтей, о том роскошном треске, что он слышал, когда впечатывался сапогом ему в ребра... Он не помнил, когда в последний раз смеялся так долго и так громко. Америка прикусил кончик большого пальца, сбросил горстку пепла вниз на улицу. - Я знаю, - еще один золотой взрыв озарил небо. – Впрочем, я готов. Россия рассматривал светящийся кончик своей сигареты, столь же яркой, как фейерверки, когда дуновение ветра прошлось по нему. - Мой босс обещал тебе помочь. Так что я... мы будем на твоей стороне. Америка улыбнулся в ответ и произнес, открыто: - Ты будешь. У России перехватило дыхание. - Я... Да, - он попытался взять себя в руки. – Я. - Тогда мне не о чем волноваться, - Америка затянулся в последний раз, глубоко, а затем отпустил окурок – и он скрылся в темноте. Сверху раздался звук, как от грома, и затем – дождь красных и белых вспышек. Кончиками пальцев Америка скользнул по руке России, коснулся впадинок его запястья. - А еще, похоже, та штука с Объединенными Нациями и правда станет явью? Должен признать, я до последнего не думал, что Дядюшка Джо на это пойдет, пока он реально не согласился. «Дядюшкой Джо» американцы называли Сталина. Америка всегда произносил это с плохо скрытым презрением. Россия неотрывно глядел на яркие брызги фейерверков и молчал. Он осторожно повернул запястье в руке Америки, обнажив мягкую внутреннюю поверхность для прикосновений его пальцев. Прямо сейчас он мог сказать Америке правду. Помощь Сталина – ложь. Мира не настанет. Берегись того, что грядет... Но голос Америки был полон – полон надежды. Россия не мог найти сил отобрать её у него. Только не сегодня. Америка отошел от перил и шагнул к нему, провел губами по линии его челюсти. Америка никогда не касался его шеи, но он целовал его челюсть, его плечи, его уши – и это могло значить, что... - Было бы здорово ещё раз взглянуть на тебя целиком, - прошептал он. Россия захлопнул глаза и вообразил губы Америки на своих шрамах. Теплые, настойчивые, может быть, они даже оставят отметины – внезапный черный ужас расцвел у него в животе, и плечи его напряглись. Он подавил морок. - Правда? – отозвался он шатко, лишь наполовину вслушавшись в то, что сам произносит. Америка провел ладонями по талии России, его плечам, притянул его к себе, пока кончики их носов не соприкоснулись. Россия чувствовал дыхание Америки на своих губах, когда он выдохнул: - Да, - короткий поцелуй с сомкнутыми губами. – Я скучал по тебе. - Я скуча... Я-я не... – Россия сдался. Он поцеловал уголки губ Америки. Опустил руку ему на бедро, сунул её под его смятую рубашку. Кожа Америки была теплой пол его пальцами. Он пристроил ладонь на изгибе его талии, чуть вжав ногти, совсем немного. Америка вдохнул, прижался к нему. Небо озарилось золотыми и алыми всполохами, и Америка прошептал ему на ухо: - С днем Победы, ослепительный мой. Россия позволил улыбке заискриться на его лице. Он ответил, заглушая сладкую боль в сердце: - И тебя... Америка. Комментарий к главе: У меня настолько низкая планка ожиданий от ТСЕ, что в этой главе я порадовалась тому, что авторы реально прописали то, как Россия радовался Победе, а не посвящал 90% своих мыслей Америке, хотя казалось бы, а как иначе. Но отсюда мы уже очень близко к холодной войне, и намёки на примитивность описания перехода к ней заметны уже на этой главе, например, вот здесь: Прямо сейчас он мог сказать Америке правду. Помощь Сталина – ложь. Мира не настанет. Берегись того, что грядет... Но голос Америки был полон – полон надежды. Россия не мог найти сил отобрать её у него. Только не сегодня. Наш прекрасный подход "не знаете, как прописать ухудшение отношений героев? просто добавьте беды с башкой у Брагинского!" снова в деле. Потому что зачем сложность, взаимный страх и взаимное же желание подмять под себя весь мир, когда есть сучка-разлучница Сталин.