The Chosen End

Уайтсэндский испытательный полигон: округ Сокорро, штат Нью-Мексико. 1945 год. Америке никогда раньше не доводилось слышать о Роберте Оппенгеймере, или о Лос-Аламосской национальной лаборатории, или проекте «Манхэттэн» до того, как генерал Гровс поднял его с кровати в одиннадцать вечера и сказал прибыть в Нью-Мексико так быстро, как может. К тому времени, как он высадился из автобуса – вместе с дюжиной встревоженных солдат – в центре предрассветной пустыни, у него уже имелись кое-какие соображения насчет того, ради чего все это затевалось. Он уже почти уверился в них, когда какой-то паренек со слишком детским лицом подал ему руку и представился: - Здравствуйте, вы Альфред Джонс? Пройдемте со мной. Я Ричард Фейнман... физик. - Вы сомневались, что я вам поверю? – Америка широко улыбнулся. - Со многими так и происходит, - живо ответил ему Фейнман. Некоторое время народ толпился вокруг них, а затем они оба сели в другой автобус. Фейнман объяснил ему некоторые принципы работы «устройства», испытания которого проходят на полигоне. В его речи часто упоминались тяжелые нейтроны и компрессионная детонация, и Америка ничего из этого не понял. - Давай попроще, - перебил он. – Насколько сильно рванет? Фейнман замялся. - Никто пока что не знает. Поэтому мы ее испытываем. Мы, кстати, ставки решили сделать... некоторые поставили на то, что эта штука вообще не будет работать. - А-ха. - Еще есть мнения, что «рванет», как рванула бы взрывчатка весом от двух до восемнадцати килотонн. В тротиловом эквиваленте, конечно. Америка моргнул. Автобус качнулся и проехал мимо потрескавшегося засохшего пустынного болота. - Восемнадцать тонн... - Килотонн, - поправил Фейнман. – Еще пара ребят считает, что мы взорвем весь штат Нью-Мексико, - Америка изумленно вдохнул. – Не знаю, зачем в таком случае они ставки делают... ведь если они победят, то вряд ли смогут забрать деньги, правильно? – он фыркнул от смеха. Америка уставился на него. - Еще один или двое поставили на то, что мы, эм... Сожжем атмосферу и уничтожим всю планету. Америка опустил взгляд на свои руки, а затем повернулся к окну. Предрассветные лучи озарили голубым ореолом широкое пространство пустыни. - Но мы произвели множество вычислений, и такой исход крайне маловероятен, - добавил Фейнман. - Оу, - только и смог произнести Америка. – Это хорошо. Через некоторое время автобус остановился у небольшого бункера, и все вышли. Один из ученых настраивал радио. В четыре утра в Нью-Мексико было холодно, даже в июле. Америка топнул ногами и прислушался к хрусту иссохшей земли. Большая часть остальных пассажиров собрались вокруг радио. Америка остановился чуть поодаль, а Фейнман – рядом с ним. - Выглядит так, будто здесь должно быть больше людей, - прокомментировал Америка. - Большинство в наблюдательном бункере. Он ближе, за десять миль от устройства. Мы находимся за семнадцать. Америка поморщился и всмотрелся в темноту. - А мы хоть что-нибудь разглядим за семнадцать миль? - Если оно сработает? – улыбнулся Фейнман. – О да. Радиоприемник зашелся помехами. Все напряглись. Раздался голос Оппенгеймера, тонкий и звонкий, и сообщил, что испытания были отложены на час из-за погоды. Тяжелые серые тучи нависали над пустыней, освещаемые слабым отраженным светом. Группа снова вернулась к суете, перешептываниям, расхаживаниям. Америка переступил с ноги на ногу. - А как долго вы, ребята, над ним работали? Фейнман почесал затылок. - Где-то три года, наверное. Вообще дольше, но в Лос-Аламосе мы живем... около полутора лет. Америка задрал голову к небу. - Я никогда не слышал об этом. - В том-то и суть, - кивнул Фейнман. Они немного подождали. - А чем ты занимаешься, осмелюсь спросить? – произнес Фейнман. - Работаю на Президента. - А что именно делаешь? - ...Будет довольно трудно объяснить. Фейнман махнул рукой. - Забудь, что я спрашивал. Здесь мы на каждом шагу слышим «будет сложно объяснить», «я не могу об этом говорить» или «это секретная информация». - Спасибо. - Да не за что. Они еще немного подождали. Фейнман предложил ему сигарету, и они выкурили её, пока тучи на небе развеялись. Начало тихо рассветать, пустыня окрашивалась из голубого в красный. Кто-то подошел с коробкой, полной защитных темных очков, и вручил им пару. Америка посмотрел на них в смятении. Он поднял их к лицу, опустил их, затем перевернул и задумался, как ему надеть эти очки на свои. Фейнман положил руку ему на запястье. - Не заморачивайся. Мы можем пойти посидеть в одном из грузовиков. - Но я думал... они для того, чтобы защитить глаза от света, так? - Яркий свет глазам не навредит, - Фейнман убрал волосы с лица тыльной стороной ладони. – Ультрафиолетовое излучение – вот что опасно, а ультрафиолетовые волны не проходят сквозь стекло. Поэтому можем глянуть через лобовое. Америка ничего об этом не знал, но Фейнман звучал уверенно, а он был (по всей видимости) физиком. Так что он кивнул. - Если эта штука сработает, все изменится, - произнес Америка через некоторое время. Говорить такое было банально, но все же было важно сказать это вслух, перед тем, как это событие войдет в анналы истории. Фейнман пожал плечами. - Наверное. Америка решил, что ему больше интересны нейтроны, чем политика, и это был довольно освежающий опыт. Он подумал, что ему, возможно, стоит больше времени проводить с учеными. Радио снова оживилось, и голос Оппенгеймера объявил: «Начинаем обратный отсчет. Минута». - Боже, - выдохнул Фейнман и схватил Америку за руку. Тот обернулся вокруг своей оси, пока Фейнман тащил его в кабину грузовика. – Как будто нельзя было пораньше предупредить... Америка позволил Фейнману затолкать себя на пассажирское сиденье военного грузовика. Оно было холодным, и дыхание Америки клубилось в воздухе. Внезапно его сердце сильно забилось. Оно впечатывалось в ребра, и он не знал, почему. Он захлопнул дверь – как будто бы они собирались куда-то ехать. Фейнман, растянувшийся на водительском сиденье, оставил свою дверь открытой. Они не произнесли ни слова, не обменялись взглядами. Все остальные возле грузовика возились со своими очками. В почти полшестого утра все еще было наполовину темно. Америка облокотился о приборную доску. Он задумался, смогут ли они увидеть – Смогут ли увидеть – Свет Свет Свет выбил воздух из его легких. Он вспыхнул каким только возможно цветом – золотым, фиолетовым, серым, синим, дико и внезапно, разлился вокруг них. Он осветил всю долину, обнажил каждую вершину, каждую расселину, хребет далекой горной гряды. Он расцветал и расцветал, разворачивал мир перед его глазами, опалял каждую мелочь. Это был мир без теней, мир любого цвета радуги, и он мог видеть каждое дерево – каждую крупицу песка – Америка чувствовал, как что-то распускается в его груди. Ничто на свете не было столь прекрасным. Затем звук оглушил их. Он ударил по ушам, сотряс воздух. Америка содрогнулся, схватился за панель, дыхание застряло в легких. Он заставил себя выпрямиться навстречу этому звуком, до тех пор, пока он не кончился, нарастая до безумного крещендо. Холод и звенящая тишина накрыли пустыню. Все остальные заговорили, сразу и одновременно, но Америка застыл, не произнося ни звука. Он всматривался в угасающий столб огня и дыма. Что-то изменилось. Он подумал – отстраненно – об алхимии. Он никогда не занимался ей. Алхимия существовала до того, как он появился на свет. Он всегда считал, что это глупая идея: нельзя превратить вещество в то, которое им не является. Это магия, а не наука. Он не мог поверить, что Англия и Франция или все остальные потеряли на нее столько времени. Он вгляделся сквозь обожженное песком лобовое стекло, устремил взор на темный горизонт. Дикий грохот все еще отдавался в его костях. Америка подумал про себя: я алхимик. Я могу превратить железо – (Я могу превратить углерод–) Я могу превратить все, что я хочу – (Кого я захочу–) ...В золото. Конечно же, он знал, что бомбы – это зло. А еще он знал, что должен их использовать. Для войны – безусловно, для войны. Но... не только. Магию должно было творить. Комментарий к главе: Я мало что могу сказать относительно этой главы, потому что она, во-первых, сама очень маленькая, во-вторых, тема влияния на Америку того, что он теперь обладает ядерным оружием (да ещё и монополист) раскрыта в ней довольно поверхностно. Да, теперь он может превращать одно вещество в другое, сопровождая всё это ядерным бабахом, но что дальше? Что из этого следует? Какие выводы, какие размышления? На мой взгляд, глава обрывается именно там, где должно начаться самое интересное. Если так подумать, появление у Альфреда ядерной бомбы - прекрасный повод раскрыть его темную сторону, тем более на фоне атак Хиросимы и Нагасаки. А теперь попробуйте угадать, увидим ли мы это раскрытие в следующих главах или нет 🤡