The Chosen End

Потсдам, Германия. 1 августа 1945 года. - Вы знали о ней, не так ли, - прошептал Америка России в спину. Огни свечей, огни города из дальнего окна падали на обнаженную бледную кожу. Он провел языком России по хребту, снизу вверх. Россия выгнулся и застонал. - Конечно знали. Можешь в это не верить, но... – он запрокинул голову, и его ресницы задрожали. – Мое правительство не совсем некомпетентно. Мы внедрили пару человек в проект «Манхэттен» некоторое время назад, - простыни сместились, он потянулся и провел пальцами по бедру Америки. Америка улыбнулся. Он поцеловал левую лопатку России, оставил серию поцелуев на пути к его ребрам. Россия был обнажен с головы до пят. Как и они оба: они закончили заниматься любовью полчаса назад. Продукты из бакалейной лавки и смятая одежда усыпали пол между дверью и кроватью их номера. Где-то на другом конце Потсдама все еще продолжалась очередная скучная конференция. - Значит, ты узнал о ней ещё раньше, чем я. Свет блеснул в глазах России, когда он изогнул шею достаточно сильно, чтобы пересечься с Америкой взглядом. Уголок его губ приподнялся. - Да. Как и мой босс. Хотя его и не устроило, что официально ему преподнесли новости поздно, - он мягко вздрогнул под губами Америки. – Я видел его взгляд, когда твой босс сообщил ему. - Ну и пусть перебьется, - отбрил Америка. Он прикусил России бок; мягкий смех осел на нём. – Хотя, думаю, я тоже был не особо в восторге оттого, что узнал все последним, - он ткнулся носом России в поясницу. – Да и черт с ним. Она есть у нас – вот что важно. - Она есть у тебя, - поправил Россия. Тончайший оттенок льда замерцал в его голосе, но сам он был по-прежнему мягок и открыт рукам Америки. Он протянул ладонь – и вплел пальцы в его волосы. Америка замолк. Он потерся макушкой о руку России. - Ага, - признал он. Он опустил руки на тяжелые бедра России, затем поднялся и сел рядом. Взял стакан с прикроватного столика. Россия отвел его на рынок, чудом не поврежденный бомбами и все еще работающий, – хоть и на поставках союзников – и там даже можно было купить колу с огромными кусками льда в бутылке. Он подумал, что это, возможно, самый романтичный поступок, который Россия когда-либо делал для него. Он выпил остатки газировки вместе с растаявшим кубиком на дне. Широкие плечи России сместились, и он выдохнул. Америка опустил на него взгляд – его рука сдвинулась вниз, и он погладил России волосы, пропуская мягкие и густые пряди через пальцы. Он подавил желание поцеловать их – он не смог бы сделать это, не пролив напиток. После недолгого молчания он выудил наполовину растаявший кусочек льда и зажал его между указательным и средним пальцами. - Россия, - осторожно произнес он, вопрошая, и провел им по пояснице, оставляя сияющую в свете свечей дорожку. – Тебе холодно от этого? Россия даже не шелохнулся. Но когда он заговорил, голос его был ниже на октаву. - Да... Но не так холодно, как могло бы быть тебе, - матрас скрипнул, когда он повернулся лицом к Америке. Положил руку под голову и устремил взгляд на капающий лёд. Провел языком по губам. Еще одна капля пробежала по запястью Америки, по его предплечью, и упала с локтя на простынь. Америка вздрогнул. Он улыбнулся, кинул лед обратно в стакан, поставил его на тумбочку. Пальцы болели от холода. - Прости. Ветер мягко вздохнул сквозь открытое окно. Россия выждал, а затем поднялся и потянулся к изножью кровати, откуда его шарф свисал на пол. Он сложил его, встретился с Америкой взглядом, когда вытирал им тонкую влажную дорожку. Америка склонил голову, рассматривал его с любопытной улыбкой. - Спасибо, - рука его сместилась ниже. – А тебе нравится холод? Россия отложил шарф в сторону. - Я привык к холоду, - он сместился ближе, опустил руку Америке на внутреннюю сторону бедра. – Но уверен, можно заставить меня полюбить его. Улыбка Америки стала только шире. - Я не хочу заставлять тебя делать что-нибудь, - ухмыльнулся он. - ...Но думаю, кое-что другое тебе точно понравится больше. Он оставил поцелуй на уголке губ России, облизнул палец и затушил ближайшую свечу. Взглядом Россия последовал за его рукой, поймал струйку дыма, нависшего над почерневшим фитилем. Пальцы его сместились к бедрам Америки. - Покажешь? Америка его поцеловал. Затем вынул свечу из подсвечника и наклонил её, так, чтобы тяжелая капля воска соскользнула вниз так же, как холодная вода скользила по его руке. Он повернул свечу – теперь воск не обожжет его пальцы – наблюдал, как капли охлаждаются, собираются у основания. Он смотрел на Россию, когда поднес свечу к нему, наклонил её ещё чуть-чуть, чтобы капля упала России на ключицу. Его тело содрогнулось, ресницы затрепетали. Воск брызнул при падении, крошечные пятнышки рассыпались на покрасневшей коже. Мягкий звук сорвался с губ России, и он вцепился в плечо Америки. - Хорошо, - прошептал он. Америка почувствовал, как в нем поднимается волна гордости. Конечно. России нравится жар. Он надавил теплым концом свечи России на ребра, нагнулся и поцеловал его в висок. - Где твоя зажигалка? - В правом кармане... - Россия откинулся на подушки. - ...правом кармане пиджака. Фитиль оставил на его коже темную дорожку сажи. Америка перегнулся через край кровати и зашуршал одеждой в её поисках – добротной зажигалки, увесистой, сделанной из стали. Он видел её в руках России сотни раз. Он вынул её, открыл и снова зажег свечу. Он оседлал Россию, сдержал его, положив ладонь ему на плечо, и стал удерживать свечу над ним. Он смотрел, как пламя затрепетало, осторожно повернул свечу так, чтобы капля воска сбежала по ней вниз и охладилась, а затем упала с кромки России на живот, раcплескалась мелкими брызгами по его ребрам. Мышцы России напряглись под его кожей. Бедра подались вверх, но все его тело оставалось неподвижным – послушным. Взгляд его был устремлен на капли воска, что стекали по свече, как застывшие слезы. Америка свел их бедра вместе, продолжил уверенные действия: щелкнуть, зажечь, подождать, дать стечь, капнуть. Россия так и не сводил взора с пламени свечи, со скупых капель воска, и Америка позволил себе отвести взгляд от свечи – на ожерелье из шрамов России. Они блестели, изгибались, когда он глотал, - затейливая бело-розовая паутина на бледной коже. Россия ненавидел, когда Америка смотрел на них, но Америка считал их красивыми. Взгляд его метнулся к глазам России – он не заметил. Внезапно он перевернул свечу и позволил увесистой капле упасть прямо с фитиля на плечо России. Она зашипела, когда приземлилась, и Россия зарычал, вспыхнул под руками Америки, изогнулся под ним. Он сместил лопатки и осмотрел затвердевающую лужицу воска. Шрамы его натянулись. - Неплохо, - прошептал он. В улыбке его был вызов. Америка не подносил зажигалку к свече. Засохшие бусинки растекались по его пальцам. - Хочешь, чтобы я остановился? Россия засмеялся, глубоко из груди. - Нет. Америка все же поставил свечу обратно в подсвечник, вытер ладонь о простынь. - Тогда закроешь глаза? Миг раздумий – и Россия сделал, как ему было сказано. Огни с улицы падали из открытого окна, заставляли его ресницы блестеть. На какое-то мгновение Америке показалось, что он собирается что-то сказать, но слов не последовало. Америка мягко улыбнулся. - Сядь. Он потянулся за оставленным Россией шарфом, когда тот так и сделал. Америка сложил его, потом еще раз, положил на глаза России, а затем связал концы за его головой. Россия слепо склонил голову на звуки голоса Америки. Он потянулся, взял его за предплечье, провел подушечками пальцев по его коже. - А я-то думал, тебе нравится, когда на тебя смотрят. Америка поймал его руку, поднес к губам и поцеловал пальцы. - Не все время, - он помассировал ладонь России, распрямил его пальцы в воздухе. – Можешь снять его, когда захочешь, - прибавил он, маскируя щелчок зажигалки. До того, как Россия мог почувствовать запах дыма, он медленно провел пламенем по его пальцам. Рука России задрожала. Ладонь его потянулась еще ближе к свету. Он не прекращал попыток найти источник голоса Америки и приподнял подбородок, совсем чуть-чуть. Средний палец он опустил в огонь. Америка смотрел на его лицо, его приоткрытые губы и учащенное дыхание, провел пламенем туда и обратно под пальцами России, все медленнее и медленнее с каждым разом. Тишетишетишетише, пока пламя трепетало между его пальцами, затем тише, тише, тише, тише... Америка поцеловал его в припухшие губы, поймал это неровное дыхание. Тише... тише... тише... тише... Он отпустил его руку. Как только Россия освободился, он прижался бедрами к Америке, опустил руку прямо на огонь. Он застонал. Америка захлопнул зажигалку и прижал металлическую крышку к покрытой волдырями коже. Россия содрогнулся, от запястья до плеча. Что-то блеснуло между их ладонями. Америка рассмотрел зажигалку в свете свечей. Издал мягкий, изумленный смех. - Это Zippo, - сказал он. – Американская зажигалка. Россия выгнул бровь. Край её выглянул из-за шарфа. - И? Америка повертел её в руке, взвесил её. - Где ты её достал? – он провел её гладким краем по нижней губе России. – Долго пользуешься? - Взял у мертвеца, - Россия провел языком по ней. – В Минске. Не знаю, где он её раздобыл. Америка почти спросил «А твой босс знает, что она у тебя есть?», но он уже знал ответ. Глаза его чуть помутились, он открыл зажигалку и снова щелкнул ей. - Знаешь, сейчас они выпускают образцы получше, - он обхватил Россию рукой, прижал зажигалку к его пояснице. Обжигающе горячий воздух растекся по спине России. Америка выдохнул ему в ухо. – Хочешь, достану тебе такой? Россия вздрогнул от неожиданности, но уже через миг он согнулся, тяжело дыша, навстречу жару. Его пальцы бездумно сомкнулись на лопатках Америки, когда он произнес: - Нет... Не люблю подарки... Америка прильнул к нему, заставил выгнуться над пламенем. - Но я хочу, чтобы она у тебя была, - он прикусил его мочку, поднял огонь к его лопаткам. - Конечно, хочешь... – Россия склонил голову к Америке, мягко уводя свое ухо из-под его зубов. А заодно – и свою шею. Огонь лизнул шрамы – новые – что искрещивали его спину. Они засияли. Америка отстранился и посмотрел на него. - Как знаешь. Он захлопнул зажигалку и положил её на тумбочку. Что-то... что-то между ними прошло не так. Россия все еще лежал, откинувшись, не шевелясь. Америка снял шарф с его глаз. Он улыбнулся, когда Россия моргнул. - Привет, - затем, когда он слез с него и опустил шарф на кровать. – Похоже, теперь твоя очередь. Россия сел, протер глаза тыльной стороной ладоней и вытянул руки. Он смотрел не на Америку, а на свои пальцы в искусственном сиянии огней города: оценивал повреждения. Затем он перевернулся на бедро и уперся рукой в матрас рядом с Америкой, заточая его в небольшом пространстве. На лице его было странное выражение. Америка не отпрянул, но ему... ему почему-то внезапно захотелось. Он все ещё улыбался. - В смысле, ты же разрешил мне проделать с тобой всякое. - Разрешил, - губами он коснулся шеи Америки. – Свободный обмен – это ведь один из ваших капиталистических идеалов, так? – он не дожидался ответа, погрузив зубы в его кожу. - Тебе правда так нужно сводить все к политике? – Америка застонал, запрокинул голову назад. Пальцами слегка вцепился в простыню. - Мне ничего не нужно, - прорычал Россия. Он перенес внимание на мягкую дугу трахеи Америки, когда схватил свой шарф. Он резко выпрямился, схватил запястья Америки так сильно, что мог бы оставить синяки. Ткань обернулась вокруг них, один раз, два, три, а затем Россия завел запястья ему за голову и привязал их к хлипкому изголовью. Америка осторожно дернул. Что ж, Россия был хорош в завязывании узлов. - Все нормально? – спросил он. Россия яростно поцеловал его, горячо и плотно. Он прикусил его губу, сильно. - Нормально, - бросил он. Он опустил ногти между ребрами Америки, всадил их. Яркие красные полосы загорелись на его коже, несколько капелек крови просочилось на поверхность. Господи. Америка дернул локти вниз, желая защититься, но узлы были недостаточно ослаблены. Он извернул запястья, потянул так сильно, что доски затрещали, но он не мог освободиться, не сломав к чертям кровать. Дыхание его перехватило. - Что ж, тогда не стесняйся, - прорычал он. - Не буду, - Россия опустился вдоль тела Америки, пока лицо его не оказалось напротив царапин. Он подул на них (холодно), провел по ним языком (ещё холоднее), а затем вцепился зубами, слишком глубоко. Он ласкал член Америки кончиками пальцев. - Черт, - прошептал Америка. Он чувствовал, как бешено заходится его пульс, по всему телу. Он согнулся, уводя ребра от зубов России, толкаясь бедрами в его руку – и подумал, какие же синяки останутся утром. Россия провел большим пальцем по набухшей головке, грубо помассировал, а затем отпустил его и полностью отстранился. Он поднялся на ноги. Глаза его потемнели. Их вещи были раскиданы по полу, брюки, ремни и пальто: Россия потянулся к рубашке Америки и вытянул его синий галстук из-под белого воротника. Он сложил его в руках. Америка перевел взгляд с рук России на его лицо, брови его слегка приподнялись. Россия положил ладонь на лицо Америки, пока седлал его, но что-то... что-то было не так в его жесте. Слишком грузно, слишком грубо, палец его чуть не задел уголок глаза Америки. Он вытянул галстук, туго натянул его, закрыл им Америке глаза, завязал за его головой. Несколько золотых волосков попало в узел. - Эй, - Америка попытался сесть. – Стой... Тишина. Америка издал высокий, неестественный смешок. - Я, эм. Я не особо фанат повязок на глаза. В смысле. Эм. Не люблю ничего не видеть. Россия проигнорировал его. Зубы его сомкнулись на плече Америки, бедро вжалось между его ногами, твердо. Его руки – внезапно – были везде, везде, они царапали, скребли, хватали. Америка содрогнулся, дернулся прочь от этих рук, холодных, тяжелых, они были везде, они резали, его ноги, и – и его зубы, и – и вокруг была кромешная темень, и Америка её ненавидел, ненавидел темноту, и все мешалось, он не знал, откуда Россия дотянется до него через мгновение. - Сними его, - произнес он. – Россия, мне не нравится, когда я не вижу... В ответ – ногти, дерущие кожу на его руках, и Россия обрушился на него всем своим весом, погребая его под собой. Губы на его горле, снова – он почувствовал поцелуй, нежный, перед тем как Россия укусил его горло так сильно, что стало больно дышать. Америка издал хриплый, гневный возглас, рванул за шарф России. Изголовье слабо хрустнуло, но не поддалось: черт, оно крепче, чем казалось. Он пытался вытащить свои ноги из-под России, но тот прижимал его, не давая двинуться. - Россия, - потребовал он, высоко и хрипло. – Хватит – я сказал, сними его! Тяжелые руки ударили ему по плечам, прижали обратно к кровати, а затем этот вес исчез. Матрас покачнулся – Россия снова встал. Зашелестела одежда. Гладкая, прохладная форма прижалась к мягкой впадине за ухом Америки. - А я сказал, что не сниму. Америка застыл. Теперь, когда он снова мог дышать, ему внезапно расхотелось. - Ты, - он облизнул губы. – Ты чего делаешь? Он узнал дуло пистолета. Голос России был мягким. - Не нравится, когда тебе угрожают? - он провел тыльной стороной пальцев Америке по щеке. – Разве тебе не нравится быть беспомощным, во власти кого-то, у кого просто случайно оказался пистолет? – тишина. – Я ничего не сделал, чтобы заслужить такую власть, не так ли? Я просто взял её первым, - он выделил последние три слова тремя тычками в кожу Америки. Холод стек по горлу Америки, скопился в глубине его живота. Он отвел голову. - Ты обвиняешь меня, что я изобрел бомбу раньше, чем ты? – выдохнул он. Россия не ответил. Он просто схватил голову Америки другой своей рукой, зафиксировав её у пистолета. - Как оно? Беспомощность. Расскажи, как тебе такое. Америка дернулся у изголовья кровати. - Я не беспомощный, - выплюнул он. - Ты выглядишь беспомощным, - Россия укусил изгиб его челюсти. Америка зашипел, пытаясь отпрянуть; не смог. - Т-ты не пристрелишь меня, - черт бы побрал дрожь в его голосе. Какое-то мгновение Россия молчал. Затем он вставил пистолет Америке в рот. Америка издал маленький, болезненный звук, когда прицел процарапал его мягкое нёбо. И затем он понял – на пистолете России, ТТ-33, не было такого возвышения, такого наклонного прицела. Он протянул язык вдоль нижней части ствола. Он был круглым, а не квадратным и притупленным. Россия заставил его сосать свой собственный пистолет. Револьвер сместился, когда Россия приспособил хватку и затолкал его глубже. - Он заряжен? – край цилиндра не должен быть далеко от губ Америки – он мог бы дотянуться до него своим языком. – Насколько большая опасность тебе сейчас грозит? Америка все ещё ничего не видел. Он ненавидел это больше, чем вкус стали и крови у себя во рту, или то, что он практически давился дулом пистолета, то, как сжималось его горло. Он не мог видеть лица России, не мог понять, поставлен ли предохранитель. Конечно его гребаный пистолет был заряжен. Затылок его был прижат к изголовью: он не мог отклониться сильнее, чем сейчас. Он прокашлялся, один раз, а затем быстро сглотнул, чтобы подавить новые позывы. Места в его рту хватило, чтобы снова протянуть язык по длине ствола. Зубы России заскользили по его шее, когда пистолет начал медленно двигался в его глотке, вперед и назад. Россия не торопился, заставляя Америку менять скорость движений его языка, открывать рот шире. - Я могу трахнуть тебя им, - промурлыкал Россия. Ухо Америки обдало прохладным дыханием. – Тебе бы это понравилось, правда? Америка снова закашлялся. Пошел ты нахуй – подумал он, но сказать так и не смог. Лед в его животе таял, плавился в жидкий, настойчивый жар. Он сглотнул – больше слюны, больше крови, больше вкуса стали. Россия впечатался своими бедрами в его и постепенно убрал пистолет, заставляя Америку тянуться за ним. Америка упал вниз, на матрас, откуда он больше не мог выгнуться, пот блестел под его волосами, дыхание выходило сбитым из легких. Россия прижал дуло к его груди, провел по ребрам, по животу. Остановился на внутренней части бедра Америки. - Не я один удовольствие получаю, - при этих словах Россия огладил член Америки дулом пистолета. Америка снова застыл, разгоряченный, сердце его зашлось в панике, но боже, менее каменным у него не стал. Дуло «кольта» было теплым после его рта. - Ты – ты не можешь, не им, не... – прицел, чертов прицел: если Россия трахнет его его собственным револьвером, Америка точно попадет в больницу. Он ахнул, попытался вспомнить слова, которые хотел сказать. Какая бы чертовщина ни творилась у России в башке, он бы не стал... он бы не стал и впрямь... Россия наклонился над Америкой и нащупал тумбочку. Америка услышал, как его ладони сомкнулись на маленькой баночке с вазелином. В тишине Америка представил, как он смазывает ствол его револьвера, представил, как его пальцы ласкают прицел – и затем Россия скользнул стволом по внутренней части бедра Америки... - Нет! – но Господи, так и есть, Россия, блядь, не слушал. У него вырвалось. – Возьми свой, пожалуйста! Россия издал довольный вздох глубоко из груди. Матрас сместился, когда он поднялся – вверх, в сторону, опять шуршание, и затем он вновь навис над Америкой. - Хороший выбор, - прошептал он. Раздался скользкий звук – он смазывал пистолет. Он подался вперед, стоя на коленях. Вцепился пальцами Америке в волосы, когда вдавил в него дуло. - Кстати, - он надавил ещё сильнее. – У «ТТ-33» нет предохранителя. Америка резко вдохнул. Его спина выгнулась. Боже, пистолет был холодным, и негнущимся, и болезненно-жестким – и слишком коротким. Америка прижался бедрами навстречу руке России, принял в себя пистолет так глубоко, как только мог. - Я знаю, - прошептал он. Россия изменил угол ствола, поднял его вверх, и всадил в него, и поцеловал его, кусая и посасывая нижнюю губу. Большой и указательный пальцы его свободной руки коснулись основания члена Америки и ущипнули его. - Ах – боже! – его бедра содрогнулись. Он снова стал бороться со своими путами, дергая и натягивая их, заставляя сломанное изголовье стукаться об стену. Нет предохранителя, нет предохранителя – мысль гремела в его голове, сильнее и сильнее, - и это почему-то не казалось такой большой угрозой, как заостренный прицел, когда Россия смазывал его, чтобы всадить, но теперь, Господи, он, должно быть, – они оба, блядь, рехнулись. Америка понял, что умоляет, только через несколько секунд, как начал изливаться бессвязным потоком: - ...Трахни меня, трахни меня, трахни меня, трахни меня... Россия грубо ему надрачивал, засунул пистолет так глубоко, как было возможно, повернул его. Он соскользнул вниз вдоль тела Америки, пока не припал к его бедрам, одной рукой все еще двигая пистолетом внутри него. Его губы зависли над головкой Америки. Он выдохнул прямо на неё. - Нет. Америка застонал. Внезапно он понял, что рад повязке, потому что когда он зажмурился, из глаз брызнули слезы бессильного гнева. Он попробовал податься бедрами вперед, ко рту России, но тот впечатал пистолет в него и изогнул запястье – и Америка замер от боли. - Вот что значит быть беспомощным, Америка, - прошептал Россия. – Быть полностью в чьей-то власти... – он втолкнул пистолет снова; он царапнул внутри. – И ты знаешь, что сейчас все именно так, не правда ли? – его язык едва коснулся члена Америки. – Скажи мне, - прошептал он. – Скажи, какой ты слабый. Америка всхлипывал от возбуждения. Пальцами он вцепился в шарф России, выгнул бедра, сильнее, сильнее, приподнял их над кроватью. Когда он заговорил, что-то словно разрывалось в его груди, будто листок бумажки рвали на мелкие кусочки. Он продавил слова сквозь это чувство. - Я-я-я слабый, - пробормотал он с запинкой. Издал хриплый, тугой всхлип, когда Россия вытащил пистолет почти полностью, а затем всадил его снова. – Я... боже... нах-хуй пошел... ты можешь, можешь сделать со мной что угодно... т-ты можешь убить меня, и я, и я... не с-смог бы тебя остановить... - Нет, не смог бы, - раздался еще один царапающий звук от баночки с вазелином, и затем – судорожный вздох России. Давление пистолета исчезло; смятое одеяло расправилось под тяжестью брошенного «ТТ-33». Россия проехался ногтями по задней части бедер Америки и, не произнеся ни слова, впечатался в него с такой силой, что их бедра соприкоснулись. - О, боже! Да! – ни разу за всю свою жизнь Америка не кричал во время секса – но не теперь; теперь он орал так громко, что охрип, и содрогался, и дышал тяжело, и обвил ногами Россию, вцепившись в него как в опору – одна нога на его плече, вторая – вокруг талии. И он умолял, отчаянно умолял, и ему было на это совершенно поебать. – Силь... сильнее, да, господи, Россия – пожалуйста, боже, трахни меня... Россия обвил рукой бедро Америки, молча вламывался в него. Он согнулся, припал губами к горлу Америки, как будто его туда притянуло, и он укусил, разорвал кожу, размазал кровь. Он обхватил ладонью член Америки, сжал его, погрузил в него ногти. Изголовье разлетелось к чертям, и внезапно руки Америки стали свободны – все еще связаны шарфом России, но свободны. Одной рукой он вцепился России в волосы, прижал его к своему истерзанному горлу, другую выпутал из шарфа и разодрал его спину, оставляя сквозь рубцы кровоточащие полосы. - Ты... да... сукин ты... Боже, да... – слова выходили на резких, коротких выдохах. – Россия – пожалуйста... Я... блядь... я что угодно сделаю... что угодно... Россия, пожалуйста... Россия зарычал, содрогнулся под ногтями Америки, слизал кровь, стекающую с его шеи. Он прижал плечо Америки к кровати, заставил его прогнуться – и внезапно угол изменился. Комната была слишком темной, слишком маленькой и хлипкой, чтобы сдержать этот шум, сдержать движение... Россия сжал его член ладонью и содрал галстук с его глаз. Америка охнул от холодного воздуха, хлынувшего в лицо, вперился в Россию – их взгляды пересеклись. Глаза Америки были широко распахнуты, лицо залито слезами, и рядом лежал пистолет, о боже, тот самый пистолет... Он содрогнулся от затылка до пяток, застонал так громко, что звук эхом отразился от потолка, и кончил сильнее, чем когда-либо в жизни. Его сознание замкнулось, стянулось в крошечный плотный тугой ком, он пульсировал, сжимался, всасывал воздух. Россия смотрел на него дикими глазами и кончил миг спустя. Его спина согнулась пополам, руки затряслись, и он застонал что-то, что Америка не понял, что-то по-русски, снова и снова. «ТТ-33» свалился на пол. Он вбивался в Америку еще полминуты, не разрывая зрительный контакт. Он сжал подушку Америки – Америка вцепился в покрывало. Боже, черт, один только взгляд России в глаза заставил его дрожать и изгибаться ещё несколько мучительных секунд. Он медленно откинулся на кровать. Его ноги соскользнули с России, рухнули рядом с ним, как упавшие ветки с дерева. Бешеный пульс начинал наконец успокаиваться. Он понял, что все ещё всхлипывает, слабо и умоляюще, на каждом выдохе, так что он закрыл рот и тяжело сглотнул. Он... он не осмелился отвести взгляд первым. Гудок машины раздался с улицы, и Россия резко повернул голову – взгляд бессознательно упал на окно. Америка был свободен. Прошло несколько секунд, проведенных в тиши, в свете города, и затем Россия вышел и осторожно лег рядом на кровать – на живот. Красные отметины полыхали у него на пояснице. Он обвил руками подушку, смял её, и опустил на неё голову с мягким вздохом. Америка сел. Было больно. Он уперся локтями в колени и протер глаза руками. - Черт. Россия поднял покрывало повыше, к его бедрам. Он ответил Америке утомленным, горьким взглядом. - Ох, что ж, - пробормотал Америка. Он вытер волосы с лица и откинулся назад, на разрушенные остатки изголовья. – Я учту твои чувства по этому поводу. Он прижал колени к груди, чтобы прикрыться. Россия наблюдал за ним, смотрел на укусы, на кровь и синяки, затем нащупал ещё одно одеяло за своей спиной и протянул его Америке. Америка моргнул, уставившись на него – на Россию – и взял одеяло, пока что-то маленькое, теплое и щемяще-сладкое расцветало в его груди. Он отложил его в сторону, обнял Россию за плечи и сполз к нему под покрывало, прижав голову к изгибу плеча России, к его груди, под его подбородок. Он дрожал. Пальцы сжались на ключице России. Россия сомкнул вокруг него объятия, мягко опустив ладонь на голову Америки, пригладил его волосы. Каждый сантиметр кожи России отдавал холодом, но каким-то неведомым образом впадина между их телами оставалась теплой. Они придвинулись ближе друг к другу. Россия поцеловал его волосы, задержал на них губы. Америка взял лицо России в свои ладони и поцеловал его, тягуче и сладко. - Останься, - взмолился он. Они уже решили, что проведут ночь вместе. Никого из них не ждали раньше полудня следующего дня. Америка заправил России прядь волос за ухо. - Ты же останешься, да? Россия не смотрел ему в глаза, когда сказал, что останется. Но он прижался к груди Америки и позволил себя обнять. • Потсдамская конференция проходила в Цецилиенхофе, резиденции крон-принца Вильгельма Гогенцоллерна, в Потсдаме, на территории оккупированной Германии, с 16 июля по 2 августа 1945 года. Участниками её были представители Советского Союза, Великобритании и Соединенных Штатов. На конференции обсуждались вопросы устройства послевоенного порядка, детали мирных договоров и ликвидации последствий войны. • В начале 1945 года президент Рузвельт умер, так что должность перешла его вице-президенту Гарри Трумэну. Последний придерживался иного курса в отношениях с СССР, гораздо более жесткого, чем Рузвельт. Трумэн и его советники расценивали действия СССР в Восточной Европе как агрессивный экспансионизм, несовместимый с условиями, на которые подписался Сталин в Ялте в феврале того же года. • Американцы провели испытания ядерной бомбы за несколько дней до начала конференции, но Трумэн ничего не говорил Сталину до 25 июля, когда он сообщил ему, что США теперь располагают «новым оружием необычайно разрушительной силы». Несмотря на то что Сталин, казалось, остался безучастным, позже было отмечено, что он был возмущен тем, что президент Трумэн не поделился с ним этой информацией раньше. В реальности же сведения об испытаниях поступили Сталину раньше, чем Трумэну, так как два шпиона уже были внедрены в проект «Манхэттен». • https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%82 – это «Кольт», револьвер Америки. • https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%A2 – это «ТТ-33», пистолет России. • "Quid pro quo" на латыни означает «услуга за услугу». Комментарий к главе (осторожно, много гнева): С ЧЕГО БЫ МНЕ НАЧАТЬ С ЧЕГО БЫ МНЕ БЛЯТЬ СУКА НАЧАТЬ МОЖЕТ, С ТРЕТЬЕГО АБЗАЦА: Он поцеловал левую лопатку России, оставил серию поцелуев на пути к его ребрам. Россия был обнажен с головы до пят. Как и они оба: они закончили заниматься любовью полчаса назад. Продукты из бакалейной лавки и смятая одежда усыпали пол между дверью и кроватью их номера. Где-то на другом конце Потсдама всё ещё продолжалась очередная скучная конференция. ВСЕ, НАХУЙ, МОЖНО ЗАКРЫВАТЬ ОЧЕРЕДНАЯ СКУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ НА КОТОРОЙ РЕШАЕТСЯ СУДЬБА ВСЕГО СУКА ЕБАНОГО МИРА ВСЕГО СУКА ПОСЛЕВОЕННОГО ПЕРЕУСТРОЙСТВА Знаете, вот есть такое явление как "секс в неположенном месте", за которое дают административку, а у авторов - СЕКС В НЕПОЛОЖЕННОЕ ВРЕМЯ, ПОТОМУ ЧТО ПОТОМУ ЧТО ПОСТДАМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ, А ОНИ ЕБАТЬСЯ ОТПРАВИЛИСЬ СУУУУУУУКААААА КАК СДЕЛАТЬ КАПС КАПСА НАХУЙ Окей, я попробую абстрагироваться (ХОТЯ КАК БЛЯТЬ) и разобрать главу, как будто этой МАЛЮСЕНЬКОЙ НЕСОСТЫКОВКИ У НАС НЕТ, посмотрим, что непосредственно происходит. А происходит то, что Брагинский ведет себя, как тотальный урод, даже в той части главы, где он ещё не был уродом. Россия отвел его на рынок, чудом не поврежденный бомбами и все еще работающий, – хоть и на поставках союзников – и там даже можно было купить колу с огромными кусками льда в бутылке. Он подумал, что это, возможно, самый романтичный поступок, который Россия когда-либо делал для него. Пиздец, Ал, пошто у тебя такие низкие стандарты? Для тебя реальный потолок - когда ебырь тебе принес похавать?? Девочки, не делайте, как Альфред, НИКОГДА, вам нужны те, кто будет вас НА РУКАХ НОСИТЬ И ЗВЕЗДЫ ДОСТАВАТЬ, А НЕ ЭТО И хуй бы с ним, что он его практически изнасиловал (но в итоге Алу понравилось, так что не считается 🤡), где блять афтеркейр? Почему после он снова ведет себя, как урод? Вопрос был риторическим, но не совсем, потому что я прекрасно понимаю, что это нужно как задел для следующих глав, где на фрустрацию Брагинского опять свалят АБСОЛЮТНО ВСЁ, АБСОЛЮТНО ВСЮ СЛОЖНОСТЬ ПЕРЕХОДА К ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ И знаете чё, самое обидное, что подобная ебля пистолетами - это здорово, вот без шуток. Это именно тот самый кинк, который мог бы здорово вписаться именно в этот пейринг, потому что это два бессмертных существа, оба с выдающейся темной стороной и богатой военной историей, знаменитые своей любовью вооружаться. Так что супер идея, почему нет. Хоть противотанковые ракеты в своих постельных игрищах используйте, ребят. НО НЕ ЗДЕСЬ, СУКА. НЕ СЕЙЧАС.