The Chosen End

Омаха, штат Небраска. Май 1952 года. Россия никогда раньше не был в Небраске. Он всегда мысленно помещал её в один ряд с Южной Дакотой и Аризоной: неплохой штат, но абсолютно непримечательный. Но теперь он осознавал, каким приятным было это место – особенно Омаха. Было, однако, жаль, что ему пришлось очутиться в Америке, чтобы это понять. Он сделал глоток кофе и смотрел, как восходящее солнце блестит над гладкой поверхностью реки Миссури. Кафе было маленьким и тусклым, но кофе в нем был приличным, хоть и горьким, а девушка, подававшая его, заставила его повториться лишь дважды. Ему не нравилось, что Средний Запад заставлял его сомневаться в своих знаниях английского. Рука появилась в поле его зрения, над его плечом, уперлась в край стола. Присутствие ощущалось за его спиной и плечами. - Я знал, что найду тебя, если просто продолжу искать, - шепот Америки раздался близко от его уха. В шее начало покалывать, но Россия опустил свою кружку медленно и небрежно. Керамика соприкоснулась с древесиной с мягким звоном, и он оглянулся через левое плечо – их лица почти соприкасались. Он улыбнулся. - А я знал, что ты найдешь способ испортить мне утро, если я просто прожду достаточно долго. Америка выпрямил спину, увеличил расстояние между ними, хоть это и заставило его предплечье почти соприкоснуться с плечом России. На нем был черный костюм, начищенные туфли и его пистолет. Он улыбнулся России – широко и зубасто. - Что ты здесь делаешь? Россия вывернулся из-под руки другой страны, не стараясь этого скрывать. В одежду впиталось немного тепла. - Пью кофе, сэр? – с намеком на вызов. - Кофе, - Америка отстранился, сжал плечо России и уселся в кресло напротив него. Он оперся локтями о круглую деревянную столешницу и подпер подбородок сцепленными пальцами. – В трех милях от авиабазы Оффут. - Да, я, кажется, слышал пару-тройку вещей об этом месте, - например, то, что оно было забито пилотами, готовыми вскарабкаться на свои бомбардировщики при первых признаках советской агрессии. Он встретил нескольких из них во время прогулок по городу, и его раздражало то, какими жизнерадостными они все были: довольными своей миссией, защитой своей страны, объединяющей их ненавистью к красным. Лишь один из них узнал его акцент. Он сделал ещё один глоток. - Эй, мисс? – Америка откинулся на спинку стула и потянулся к хорошенькой официантке. Она остановилась, посмотрела на него и моргнула. – Можно мне кофе? Она поправила каштановый локон над ухом. - Конечно, дорогой. Вы хотели бы с молоком или с сахаром? Он одарил её широкой улыбкой. - Без молока. Сахар сам насыплю. Спасибо. Она ушла. Америка подался вперед на своем стуле и улыбнулся России. Не так приятно, как официантке. - Да уж, было несложно тебя выследить, - сказал он, будто бы продолжая незаконченную мысль. – Ты сделал себя максимально заметным для местных. Как будто чтобы любой бы мог найти тебя, если бы хотел перекинуться парой словечек. Солнечный круг подрагивал над дальним берегом. Лучи падали на одежду России, на длинную бледную полосу его шарфа, отбрасывали на лицо Америки прохладную тень, скрытую ореолом сияющих золотых волос. - С чего бы мне прятаться? – спросил Россия, широко распахнув глаза. – Разве проникновение в сердце страны незаконно? - Думаю, с тебя достаточно проникновений, - Америка наблюдал за ним, не сводя пристального взгляда, улыбка его не исчезала. – Тебе здесь не рады. - Ты уж точно сегодня настроен враждебно, - Россия продолжал улыбаться в ответ, сопротивляясь желанию выплеснуть остатки своего кофе Америке в лицо. – А еще параноидально. Тебе не идет. - О какой паранойе речь, если я и впрямь нахожу тебя здесь. Ох, спасибо, милашка, ты просто прелесть, - чистые, яркие глаза – официантка вернулась и опустила перед ним кофе с сахарницей. Она улыбнулась, покраснела, юбка обернулась вокруг её бедер, когда она вновь уходила. Россия смотрел, как Америка шлепнул в чашку четыре ложки сахара. - Я настроен враждебно по отношению ко всем, кого терпеть не могу, да, - закончил он. - А твои люди принимают гостей гораздо лучше, чем ты когда-либо, - Россия постукивал пальцами по ручке кружки, прислушивался к мягкому звону и звукам просыпающегося города. – Я даже обсуждал с ними свою «вредоносную идеологию», - он ухмыльнулся. – Оказывается, американцам очень даже нравится коммунизм – если открыто не называть его коммунизмом. - Держу пари, - Америка размешал свой напиток и протянул другую руку через стол. Она оказалась слишком глубоко внутри личного пространства России. – Ты бываешь очень убедительным. Особенно когда полон дерьма. Россия опустил взгляд на ладонь Америки – он уже и забыл, какими большими они были, почти такими же большими, как у него – и решил проигнорировать эти слова. - Я не призывал к государственному перевороту. Я просто общался. Не думаю, что нарушаю какие-нибудь законы, - он медленно провел рукой по волосам. Они сияли в исходящем от реки свете. Америка посмотрел на них – Россия знал, что он так и сделает. Его взгляд вновь метнулся к глазам России. - Я не говорю, что ты нарушаешь законы. Я пришел не арестовывать тебя. Просто сказать, чтобы ты катился нахуй домой. Россия допил кофе, поставил чашку. Он закончил дела в Омахе неделю назад, но внезапно ему захотелось остаться еще на месяц – и даже на год. - А если я этого не сделаю? - Есть множество вещей похуже ареста, - голос Америки глухо раздавался в его чашке. Россия подождал. Продолжения не предвиделось. Он вздохнул. - Например? Америка ответил ему раздраженным взглядом. - Воображение никогда не было твоей сильной стороной, не так ли? - Если уж мне угрожают, я хочу знать, что стоит на кону, - он поиграл с мыслью о том, чтобы вытянуть ногу под столом, упереться в край стула Америки и столкнуть его с террасы в реку. Америка поставил чашку. - У меня есть фотографические свидетельства, что ты отсасывал мне в отеле в Теннесси шесть месяцев назад. Завтра утром они могут быть на столе у твоего босса, - он приложил салфетку к верхней губе, затем взглянул на Россию. – Так что скажи. Сейчас чувствуешь, что тебе угрожают? Что-то в его животе сжалось. Россия моргнул. Он ослеп от ярости. Он снова моргнул. Ничего не изменилось. Он скрестил руки на столе и наклонился немного вперед. Оставил лицо бесстрастным. - И как же ты раздобыл эти свидетельства? Я даже никогда не был в Теннесси. - Разве это имеет значение? – Америка снова улыбался. – Если ты сможешь убедить его, что они ненастоящие. Ему будет до этого дело? Россия вспомнил о своем левом плече, о том, как его босс вывихнул его шесть месяцев назад после небольшой ссоры с Китаем. Как оно до сих пор болело. Его губы сжались. - Так почему бы тебе, - Америка сцепил пальцы вместе и склонился над руками. Их лица были всего в полуметре друг от друга. – Не отправиться домой, не заняться... как там её... переоценкой ценностей. И не подумать, действительно ли тебе так важно забивать головы этих милых людей своими омерзительными идеями. Рука России сжалась в кулак. Он склонился ближе. - Довольно лихо с твоей стороны говорить о моих «омерзительных идеях», когда у тебя есть этот психопат Маккарти с его охотами на ведьм. - Срать я хотел на Маккарти. Он полезен, - Америка щелкнул пальцами. – Он рассказывает людям об угрозе, это правильно. Через пару лет всем будет на него плевать. Но люди, что охотятся на тебя и твоих маленьких друзей здесь, - они останутся. - Уверен, что так и будет, - прорычал Россия. Глаза Америки были синими до боли, за плечом его текла река. – Должен ли я быть польщен таким уровнем одержимости? - Если хочешь. Ведь ты – тот, кто рыскает по моей земле. Тебе больше нечем заняться? Кроме как пытаться заставить моих людей забыть все ужасное дерьмо, что ты натворил, и полюбить тебя, - Америка подпер рукой подбородок и захлопал ресницами. Россия фыркнул, скрестил руки сильнее. Его спина уже начинала болеть оттого, как сильно он склонился над краем стола. - Я не жду, что они меня полюбят, - ответил он. – Я не разбрасываюсь этим словом направо и налево, как ты. Америка так и делал: он любил всё. Голубое небо, солнечные дни, и шоколад, и колу, и милых девушек с каштановыми кудрями. Так что, в некотором роде, любовь его значила меньше. - Ты прав, - Америка выпрямился, сложил салфетку. – Я говорю это о многих вещах, не имея в виду на самом деле, не так ли. - Так, - выплюнул Россия. – И это делает тебя лжецом, - наступила пауза, и он заполнил её, прежде чем она смогла разверзнуться ещё шире. – Не то чтобы я был удивлен. Просто решил упомянуть об этом. - Сообщив твоему боссу, что ты раздвигаешь передо мной ноги, я тоже стану лжецом, - Америка допил свой кофе. – Но я все равно прав. - Нет, не прав, - Россия откинулся, скрестил ноги. Ступней он случайно задел голень Америки; все его тело напряглось. – Ты бредишь, - смог вымолвить он. - Я прав! Я был рожден правым! – Америка наполовину вскочил со стула, навалился на столешницу, опираясь на локоть и протянутую руку. Дикий свет вспыхнул в его глазах, но его лицо, его рот, линия плеч – всё одеревенело. – Так что плевать, если факты мне порой противоречат, я прав по жизни, Россия. Мир движется по-моему, а не по-твоему, и я заставлю тебя прочувствовать каждый сантиметр, что ты потеряешь, - пока не станешь ничем. Россия наблюдал. Он не – не ожидал этого, однако осознал рассеянно, что должен был. Он склонил голову набок, посмотрел в горящие глаза страны напротив. - Я проливал кровь за каждую пядь того, чем обладаю теперь. За каждую пядь, ещё до твоего рождения. Если ты думаешь, что способен стереть меня с карты этим, - он сделал движение двумя пальцами, указывая на неподвижное тело Америки. - То сильно ошибаешься. Ты не можешь угрожать мне или запугать меня, чтобы я трясся за твоей спиной, - его губы изогнулись. – Я видел, как ты извивался и стонал подо мной, больше раз, чем могу сосчитать... Тебе никогда не устрашить меня. Его ладони подрагивали на коленях, совсем чуть-чуть. Он заставил себя унять дрожь. Америка продолжал наклоняться вперед, пока не уперся коленом в край стола рядом с его чашкой, пока не сжал одной рукой спинку стула России. Другие посетители уставились на них. Глаза Америки были в считаных сантиметрах от его. - Что ж, на этот раз выебут тебя, - выдохнул он. – И понравится тебе гораздо меньше, чем мне. - Не сомневаюсь, - прошептал Россия. – Ты никогда особо не понимал, что делаешь, - слова были запоздалыми. Он приподнял подбородок, вгляделся в глаза Америки, ощутил его дыхание на своих губах. Он не чувствовал себя под угрозой, не был напуган, просто... заинтригован до глубины души. Ему никогда, никогда не доводилось видеть эту сторону Америки раньше. Он потянулся и опустил свою руку на стол, почти у самого бедра Америки. Америка издал мягкий смешок, отмахнувшись от оскорбления. Он изогнул голову и прошептал у челюсти России: - Вали домой. Поток тепла заструился по изгибу его челюсти, проник под шарф, растекся по ключицам. Он облизнул губы, выдохнул, смеясь, в ответ, поднял руку и стряхнул с плеча Америки кусочек ворса. Лишь через пару мгновений убрал пальцы. Он мог бы придушить его сейчас, перед всеми этими людьми. Не сказал ничего. Америка отстранился ненамного – чтобы встретиться с ним взглядом. Улыбка его была веселой. - Ты знаешь, что я сделаю, если ты не уйдешь, - он склонил голову в другую сторону, и кончики его волос коснулись пальцев России. – Ты думаешь, я блефую? - Э-эм... – раздался дрожащий голос. Официантка, в синей развевающейся юбке. – У вас... какие-то проблемы..? Америка не ответил. Он даже не прервал зрительный контакт. Он оставался наполовину на столе, пока тянулся во внутренний карман пиджака и извлекал небольшой кожаный бумажник. Он раскрыл его и показал ей. – Федеральной бюро расследований, мисс. Этот человек – известный коммунист. Пожалуйста, не вмешивайтесь. Она посмотрела на него, затем прочистила горло, скомкала в ладонях юбку и произнесла через силу: - Вы... вы пугаете других посетителей, и-и... Америка засунул удостоверение обратно в пиджак. - Простите, мисс, - его улыбка никуда не делась. Ресницы его дрожали, обрамляя этот истязующий свет. Он вынул свой пистолет и прижал его к боку. – Но у меня есть право стрелять на поражение в любого, кто встревает в исполнение моих обязанностей. Краем глаза Россия увидел, как официантка побледнела. - Скажите всем, что ресторан закрыт, - Америка снял предохранитель. Россия понял, что невезучая официантка еще с мгновение постояла с разинутым ртом, а затем обернулась и исчезла внутри кафе. Другие посетители вокруг них заскрипели стульями, в спешке покидая террасу. Но он не сводил глаз с гладкого, прохладного пистолета Америки. Кровь стучала в его ушах – ему все ещё не было страшно. Он хотел коснуться его. Америка не двигался, пока они не остались одни на веранде, и речной ветерок не развеял брошенные салфетки по каменным плитам. Затем он прислонил дуло пистолета к блюдцу и толкнул. Чашка и блюдце полетели на землю и разбились на осколки. Америка вскарабкался на стол, согнув колени, одну руку держа на спинке стула России; молодая страна возвышалась над ним. Америка легко держал пистолет в другой руке; его указательный палец скользил по спусковой скобе. Россия перевел взгляд со ствола на глаза Америки и обратно. Они оба дышали тяжелее, чем должны были, с хрипотцой на каждом выдохе. Америка повернул пистолет, приложил его к щеке России. Ствол едва касался его. Америка не поставил никакого ультиматума, но его улыбка испарилась. Россия повернул голову. Пистолет заскользил по его коже, пока конец дула не прикоснулся к уголку его приоткрытых губ. Он чуть сжал пальцы на краю стола. Он ждал. Он хотел, хотел попробовать его. Америка наблюдал за ним, с этим неистовым светом в глазах. Он провел дулом по щеке России, затем наверх, по мягкой впадине виска, лаская с привкусом металла, щекоча. Америка зачесал несколько прядей в сторону, как раньше делал это нежными кончиками пальцев. Он повернул пистолет, так, чтобы он был направлен России в лоб, и надавил. Осмелишься? – не сказал Россия, в страхе разрушить чары. Он мог чувствовать этот запах с такого близкого расстояния, этот чистый аромат мыла с водой. Америка никогда не пользовался одеколоном, сколько Россия его знал. Америка улыбнулся ему с прищуром, и этот свет не тускнел, не шел на убыль, он... стал холодным. Он надавил сильнее. Дуло вонзилось в кожу России. Россия понял, чего он хочет. Его шарф был тугим, был плотно затянут, он не порвется – Россия знал это. И он хотел почувствовать ещё – ещё больше этой гладкой прохлады, изгибов пистолета, на его лице. Его плечи напряглись, и он запрокинул голову, совсем чуть-чуть. Одобрение мелькнуло на губах Америки. Россия был вознагражден за... за послушание: Америка провел пистолетом ниже, по переносице России. Дуло холодно и нежно вдавилось во впадину его глазницы; он мог чувствовать этот скошенный край сквозь веко. Ниже, ещё ниже, по чувствительному канальцу между щекой и изгибом носа, и затем... затем он вновь остановился, рядом с уголком его губ. Америка ждал: хотел посмотреть, что он будет делать. Россия тоже ждал. Всё ждал, смотрел, как Америка наблюдает за ним. Левый уголок губ его слегка приоткрылся. Миг – и он коснулся самым кончиком языка горького края дула. Америка отдернул пистолет, нахмурился. Мой – твердили его глаза. Пистолет мой, он часть меня; у тебя не было дозволения так делать. Это было самым близким к тому, чтобы попробовать Америку на вкус, впервые за семь лет. В животе что-то сжалось. Это было отвращение. Отвращение. Он опустил взгляд, безмолвно извиняясь. Сделай это снова... Длинная, горячая, ужасная пауза тянулась, пока Америка взирал на него сверху вниз холодными глазами, сжав губы в твердую линию. В эти бесконечные секунды, слишком длинные и слишком тихие, казалось, что Америка уйдет. Оттолкнется от стола и зашагает прочь. Россия бы этого не вынес. Затем пистолет вернулся, прижавшись к его губам: это было испытание. Ему делали снисхождение. Россия знал это, и ему было плевать. Не сейчас. Он вгляделся в лицо Америки, прижал неподвижные мягкие губы к металлу. - Запрокинь голову сильнее, - прошептал Америка. Россия так и сделал. Он не был обнажен, но это не помешало чему-то маленькому и темному затрепетать в его груди. Он подавил это ощущение. Америка выдавил кривую улыбку, резкую и внезапную. - Я позволю тебе попробовать его. Ты уйдешь, конечно же, - это не было предложением об обмене: он не имел в виду согласись уйти домой и я разрешу тебе это. Голос был холодным и чистым: всё, чего он хотел от России – чтобы тот подтвердил два отдельных утверждения. - Конечно, - выдохнул Россия. Края дула вонзились ему в губы, когда он произнес это. Ниже по набережной река ударялась о берег, транспорт гудел, люди болтали в доках. Но весь мир сузился до бледного привкуса металла, всё ещё красившего его язык. - Открой рот. Россия повиновался. Америка вдавил пистолет внутрь, в открытые губы, и смотрел на него подернутыми, полными ожесточения глазами. Он оказался тяжелее, чем на вид, теплел у него во рту, когда он проводил языком по тупому кончику. Он тяжело дышал через нос и не сводил глаз со взгляда Америки: такого же враждебного, но уже и вполовину не такого ледяного. Теперь там был жар. Жар питал презрение Америки, а его презрение перетекало обратно в жар. Казалось, прошло много времени, однако этого не могло быть, потому что его челюсть не болела, и его шея не ныла, перед тем как Америка повернул пистолет, провел по его языку – скользкое, кислотное, отдающее маслом движение – и затем вытащил его. Он вытер его о рукав пальто России, затем сунул в кобуру и слез на землю. - Убирайся отсюда, - Америка уже шагал к выходу с веранды. Он не обернулся, когда сказал это. Россия сглотнул – он все ещё чувствовал этот вкус – и поднялся на ноги. Солнечный свет разливался по плитам, по его волосам, шее и туфлям широким потоком медового цвета. Он всмотрелся в его лучи над рекой, на то, как они горят и сияют, пока глаза не заслезились. Звуки города снова ожили, и Россия позволил им поглотить его, заглушить его дыхание. Он провел языком по гладким выступам своих зубов, и когда шаги Америки затихли вдали, когда створки ворот перестали скрипеть на петлях, он подошел к ним, толкнул их и вышел на улицу. • Авиационная база ВВС Оффут – база ВВС США недалеко от Омахи, расположенная рядом с Белвью в округе Сарпи, штат Небраска. Там расположены штаб-квартира Стратегического командования США, Агентства погоды ВВС и 55-е крыло авиационного боевого командования (последнее служит базовым подразделением). Наследие Оффутта включает в себя строительство первых двух бомбардировщиков для сброса атомных бомб и более 40 лет в качестве штаб-квартиры бывшего Стратегического авиационного командования и базирования связанных с ним наземных и воздушных командных центров США на случай ядерного конфликта во время Холодной войны. • Джозеф Рэймонд Маккарти – американский политик, который был сенатором-республиканцем от штата Висконсин с 1947 года до своей смерти в 1957 году. Начиная с 1950 года, Маккарти стал самым заметным публичным лицом периода, когда напряженность Холодной войны подпитывала страхи относительно широко распространенной подрывной деятельности коммунистов. Он был известен своими заявлениями о том, что в федеральном правительстве Соединенных Штатов и в других странах существовало большое количество коммунистов, советских шпионов и сочувствующих им. • Америка здесь скорее демонстрирует гуверизм, чем маккартизм, названный так в честь Джона Эдгара Гувера, первого директора Федерального бюро расследований. Маккарти был, по существу, орудием Гувера. Гувер печально известен использованием тактики шантажа и запугивания, чтобы заставить замолчать своих критиков, а его негласная кампания против коммунистов и крайне левых до сих пор оказывает влияние на Америку. Комментарий к главе: А знаете, чё Это уже вторая глава подряд, которая вызывает у меня скорее положительные эмоции, чем отрицательные. Это тем более ценно, что в этой главе даже ЕСТЬ Россия! И я - страшно сказать - не нашла в его поведении ничего бесячего! В главе присутствует тот самый классический лавхейт эпохи холодной войны, который многих и сделал поклонниками пейринга, при этом проявляют они свои сексуальные позывы даже не оскорбительно... А для ТСЕ это нетипично... Всё-таки свистящая фляга Америки - это вкусно. Расстраивает только, что у него она - побочный продукт временного помешательства, тогда как у нашего ненаглядного это имманентная черта характера, поэтому радоваться мы будем недолго.😞