The Chosen End

Дом Швейцарии. 18 июля 1955 года. Уловка это просто уловка он бы не стал / Россия не сделал бы / но он показал свою шею в смысле так и было на публику перед всеми людьми он показал свою / уловка всего лишь уловка Россия ненавидит его ненавидит его ненавидит его / чертовы коммунисты, они сделали это с ним / красивый Россия / нет нет нетнетНЕТНЕТНЕТ... Так, ладно... Пришло время помириться с Советами. Из окна гостевой комнаты Америка глядел на альпийские хребты. Так говорили все вокруг. Так говорил Эйзенхауэр. Даже Франция и Англия так говорили, и так сказал Швейцария, когда они четверо (Америка, Франция, Англия и Россия – появившийся часом позже) прибыли в его дом (хотя звучало это скорее как «устроите неприятности – и я вас пристрелю). Америка слышал «иди, поиграй с Россией» практически ото всех, кого знал, целый месяц, и он от этого устал, и он не хотел «играть» с Россией, но... но... Он задвинул ящик с носками и засунул пустой чемодан под кровать. Дом Швейцарии был очень чистым. Он вышел из своей комнаты и с громким топотом на весь дом пробежался вниз по лестнице. - Англия! – позвал он. – Франция! – он засомневался. Будь дипломатичным, будь дипломатичным. – Р-Россия! Когда у нас ужин начнется, у нас будет время оглядеться, просто виды здесь реально потрясные, и я хотел... – он замер. Поток золотого света падал на ковер сквозь открытую дверь, а воздух стал непрозрачным от дыма. - Они ушли. Голос России. Америка последовал за ароматом дешевых сигарет на крыльцо. Он закрыл дверь. - Швейцария тебе голову продырявит, если запахом его гостиная будет напоминать пепельницу, - сообщил он. Россия издал тихий звук глубоко из груди и ещё раз затянулся. Он выпустил дым в прозрачный воздух над ясными вершинами гор вдалеке. - Англия с Францией ушли, - повторил он. – Захотели посмотреть Женеву. - Оу, - Америка посмотрел на дорогу, ведущую к подъездной аллее. – А они вернутся к нам к ужину, или, типа... как? Что они сказали? - Франция сказал, что он вернется, чтобы помочь с готовкой. Ну и чтобы «спасти нас от самих себя», - Россия переместил тлеющий окурок в правую руку, сделал последнюю затяжку и затем затушил его о дверной косяк. Он продолжал держать его в руках после того, как он погас. – Боюсь, мы остались здесь вдвоем. - Оу, - снова сказал Америка. Посмотрел на белую дощатую обшивку. Почесал нос. – Ну, я думаю, это неплохо, в смысле... мы же находимся здесь, чтобы быть дипломатичными, правильно? – когда ответа не последовало, Америка засунул руки в карманы джинс. – Я, эм, собирался прогуляться. – Дальше говорить было физически тяжело. Он ненавидел дипломатию. – Х-хотел бы ты пойти? Россия вскинул бровь. - С тобой? Америка сжал челюсть. Россия посмотрела на двор, на тропинку, уходящую в лес, на битую гальку, сияющую тусклым, почти закатным светом. - Ладно. Окурок он опустил в карман пальто. Они дошли до деревьев в тишине и спокойствии, не глядя друг на друга. Корни деревьев обрамляли узкую тропу, ведущую в горы. Америка пытался придумать, что ему сказать. - Мой босс хотел бы, чтобы мы лучше ладили, - может, слишком уж прямо. - У меня создалось впечатление, что для этого мы и собрались на этой конференции, - ответил Россия. Он согнулся, проходя под низко висящей ветвью. – Или ты имеешь в виду конкретно нас с тобой? - Я имею в виду нас. Типа. Всех. Нас с тобой. Может... нам стоит попробовать начать торговлю, и... не убивать друг друга. И все такое, - Америка направил взгляд сквозь деревья и моргнул от слабого солнечного света. Россия перешагнул поросль грибов, растущих посреди тропинки. - Мой босс попросил меня попробовать быть немного... дипломатичнее, - начал он, запнулся, встретился взглядом с Америкой, какое-то отдаленное выражение промелькнуло на его лице, затем он замолк и потер ладонью заднюю часть шеи. Они столкнулись плечами. Это была случайность. Все слова разом вылетели из головы Америки. В последний раз, когда он виделся с Россией... ничего не произошло. Просто плевки ядом, оскорбления, угрозы, как обычно, но ничего реально не произошло. Так же и с предпоследней их встречей, и с встречей перед ней. Но если он продолжал разматывать нити памяти, они приводили его к тому ошеломляющему столкновению в штаб-квартире НАТО, когда Россия прижал его к стене и дышал ему на шею, и... Каждый раз, когда он встречал Россию после того случая, он просыпался посреди ночи после снов о холодном дыхании на своей коже, и он... он... Он не знал, почему. Ладонь России упала с его шеи на его плечо, немного задержалась, прежде чем свеситься к боку. Он бросил взгляд на Америку краем глаза; он длился не более, чем полсекунды. Его горло коснулось ткани, когда он вздохнул. - Сейчас мы ведем себя дипломатично. Совершаем прогулку в лесу. Уверен, наши боссы бы нами очень гордились. Америка наконец обрел голос. - М-мы должны попросить кого-нибудь сделать фото, или что-то вроде. «Смотрите, мы ведем себя хорошо», – слабый смешок. Солнечный свет упал на лицо России, на его плечи, волосы, а затем снова погас за ветвями. Америка понял, что он пялится. Он перевел взгляд на тропу перед ними, обрамленную искривленными корнями. - Этому никто не поверит, - прошептал Россия. Он выдохнул немного громче, чем обычно. Он сощурился на свету, облизнул губы. Руки опустились в карманы пальто, сжатые в кулаки. Они шли в тишине полминуты. Америка обводил взглядом воздух. Сознание его пульсировало красным, стало горячим, напряженным – а все полезные мысли улетучились напрочь. - Маккарти осудили, - продолжил он. – Я, эм... я не знаю, что на меня нашло тогда. Я... кажется, со мной тогда было... сложно иметь дело. Пауза. - Ну, ты сам сказал, что он долго не протянет. ...Помнишь, когда мы встретились в Небраске? – это был не совсем вопрос, и голос России потемнел; загрубел. Почти... почти мурлыканье. – Но радостно узнать, что твои люди наконец пришли в чувство. Воспоминание о том, что случилось в Небраске, ударило с такой силой, будто было осязаемым. Америка споткнулся на половине шага. - Да, - пробормотал он, направив взгляд под ноги. – Я помню Небраску. А затем он заметил ладонь России, наполовину вынутую из кармана – теперь застывшую, но до того вытянутую, чтобы поддержать его. Америка остановился. Взглянул на другую страну. Когда Россия замер, посмотрел на него в ответ, Америка выдал: - Т-ты мне все ещё не нравишься. Или коммунизм. В жопу коммунизм. Но... но... эм, - он поглубже засунул пальцы в карманы. - А мне никогда не нравился ты. И твоя идеология, - Россия немного подождал, а затем вынул руки из карманов пальто. Он выдохнул – и содрогнулся всем телом. - Но... здесь мы должны... попытаться наладить отношения, - вздохнул Америка. – В смысле... сделать их получше, во всяком случае. Чем... чем то, что раньше было, - Россия... в шаге от него, даже не в шаге, он был... – Что отстойно, потому что я тебя реально терпеть не могу, но... Ты знаешь... Мы должны попробовать... - Я понимаю, - взгляд России скользнул по нему. А затем он потянулся, медленно-медленно, и засунул два пальца в передний карман джинс Америки. Они соприкоснулись кожей, внезапно, раскаленно. Что-то сжалось у Америки в груди, взлетело вверх по хребту – и он схватил ладонями лицо России, затянул его в сокрушительный поцелуй. Россия обхватил его, и они зашатались по неровной земле, по узловатым корням, пока лопатки Америки не ударились о ствол дерева, и Россия не распластал широкую ладонь у его головы. Другой рукой он обхватил Америку за ребра, поднял его вверх, прижимая к своим губам. - Боже... – Америка простонал, вскинул руку, впутал пальцы в волосы России и сжал их, сдавил пряди между пальцами. – Ослепительный мой, ослепительный... – другой рукой он обхватил Россию за талию, стянул их тела в единое горячее, пульсирующее целое. Пальцы России вцепились в подол рубашки Америки, впились ему в поясницу. Он разомкнул поцелуй, чтобы прижаться зубами к бьющемуся пульсу Америки, прильнуть к нему губами. - Да... Америка ахнул, коротко и резко, вперился в изломанный ветвями солнечный свет. Россия, Россия прижат к нему, от ключицы до колена, Боже, его твердые, тяжелые бедра, эти огромные ладони, Россия... Америка обхватил обеими руками его широкую спину, вдохнул запах его волос, а его сердце билосьбилосьбилось... Он залез пальцами России под рубашку, к этой, пожалуйста, коже, он не видел её почти десять лет, это было, это было – это было безумием. Это было невыносимо. Россия издал резкий всхлип и оторвал руку от ствола дерева – вместо этого он опустил ладонь на лицо Америки. Он втягивал его в поцелуй, глубже и глубже, пока у обоих не кончился воздух в легких, Америка задыхался, краснел, да, Господи, пожалуйста... Пальцы России скользнули в ямку за челюстью Америки, втерлись в этот изгиб, будто всегда там были. Они купались в этом исступлении, холодном, сладком и тяжелом, пока вжимались телами друг в друга. Сердце Америки сжалось, когда Россия прервал поцелуй – нет не останавливайся он придет в себя а потом – и сорвал с него рубашку, чтобы просто посмотреть. Россия глядел на него дикими глазами, его бледная грудь вздымалась и опускалась на огромных, неровных вздохах. Он проводил языком по губам, снова и снова, сначала быстро, затем замедляясь, пробуя Америку на вкус. Было что-то неведомое в его лице – неприкрытая, обнаженная без остатка уязвимость. Он дрожал. Америка упал на колени. Они заболели, ударившись о корни. Он посмотрел вверх, потускневшее солнце пробивалось сквозь ветви и освещало нос России, его длинные ресницы, его скулы. Америка глядел на него, и что-то такое... неистовое пробивалось у него под ребрами, и такое... такое яркое... Он поймал Россию за кончики пальцев, потянул за них, умоляя. Иди сюда. Пальцы России дрогнули у него на ладони, а затем он опустился рядом с ним, обхватив руками плечи Америки. Миг нерешительности – и затем Россия прижался виском к его виску. Америка выдохнул – как будто впервые за десять лет. Он свободно и тепло обвился вокруг тела России, гибко, словно пружину внутри него наконец отпустили. Судорожный выдох: и затем он нежно поцеловал волосы России. Россия расплавился в его руках, мягко и тяжело, дотронулся лбом до плеча Америки. Америка поцеловал его за ухом, а кончики пальцев России касались его спины. Он повернул голову на плече Америки, предлагая то же самое место для ещё одного поцелуя. Америка улыбнулся, закрыл глаза; было больно. Он уткнулся носом в ямку за ухом России. России нравилось, когда касались этого места; Америка отыскал его в 1922, заново открыл в 1943, а теперь он чувствовал, как Россия вздрагивает в его руках, легко-легко, как будто Америка пускал электрические разряды в эту ямку в основании черепа. Кончиками пальцев они изучали друг друга, каждую новую отметину и знакомую впадинку. - Привет, - прошептал Америка после нескончаемой, расцвеченной золотом тишины. Россия вздрогнул, как испуганная лань. - ...Привет. Каждый изгиб его тела был податливым и мягким в объятиях Америки. - Те новые парни, что теперь у тебя, - Америка снова дотронулся губами до того места. Обнял Россию нежно, крепче, пока прижимался к нему. – Булганин и Хрущев... Они хорошо с тобой обращаются? - Да. Они оба хорошие люди, - молчание – а затем Россия залился краской. – Они и пальцем меня не тронули, если ты об этом. - Я это и имел в виду, - выдохнул Америка и снова прижал Россию к своей груди. Их ноги переплелись. - Это даже не было невыносимым, - пробормотал Россия у ключицы Америки. - Для тебя нет ничего невыносимого, - прошептал Америка. Он ощупал нежный изгиб спины России кончиками пальцев. Россия замолк. Он ответил одним-единственным, разгоряченным поцелуем сквозь ткань рубашки Америки. - Неважно, - слабо просочилось наверх. Америка уткнулся щекой в волосы России. Он чувствовал... что у него голова кружится. - Всё в порядке, - прошептал он. – Нам не обязательно говорить об этом сейчас. Я просто хотел убедиться. Россия расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике рубашки Америки и провел языком по коже, обнаженной в безопасной близости их тел. - Знаешь, я не скучал по этому, - пробормотал он вскоре. Уткнулся носом. – Совсем не скучал... – его ладонь нежно покоилась на вершине бедра Америки. - Я тоже, - сильная дрожь прошла сквозь сердце Америки. – Т-ты просто... просто... - Головорез... – Россия поцеловал Америку в нижнюю губу. – А т-ты... надменный, м-материалистический... аах, – Америка снова провел губами ему за ухом. – Паршивец, - наконец смог выдать он. Его пальцы подрагивали под одеждой Америки. - Ты не головорез, - Америка выпутался из своей же рубашки, не обратил внимания на очки, запутавшиеся в воротнике, бросил рубашку, скомканную, в зазор между корнями. Подхватил Россию – и Россия снова обмяк на нем. Он прижал их друг к другу, почувствовал, как кожа скользит по коже, и прошептал. – Ты ненаглядный... Уголок губ России изогнулся, как всегда изгибался, когда Америка говорил подобные вещи. - Всё еще плохой лжец... – но несмотря на это он прижался своим широким телом к телу Америки, оставляя нежную дорожку маленьких поцелуев на изгибе только что обнаженного плеча. Америка судорожно выдохнул. - Мне бы... эм... пришлось по душе, если бы мы... попытались... поладить. Россия чуть прикусил выступ ключицы Америки. - Должно быть, будет... легче, чем... я думал, - он не смотрел Америке в глаза. Америка приподнял подбородок России согнутыми пальцами, прикоснулся губами к его губам. Россия вздрогнул, затем подался вперед и провел языком по языку Америки. Америка чувствовал... он никогда не чувствовал такого облегчения. Лес потемнел вокруг них, а дорожка стала холодной. Россия крепче сжал Америку в руках. - Нам нельзя... мы не сможем снова... так? – он подобрался ближе, был теперь наполовину у Америки на коленях. Издал слабый вздох. Америка зажмурился, ощутил, как колотится сердце, провел языком по губам. - Наверное, сможем, - он крепко обнял Россию за бедра, подтянул его ближе. – Я не... я не знаю, если мы сможем всё улучшить, то... - Улучшить? Ты думаешь, это... возможно? – Россия снова опустил голову Америке на плечо, и его ресницы задевали изгиб его шеи каждый раз, когда он моргал. Одна из ладоней опустилась на ладонь Америки на его бедре. В животе что-то сжималось, сжималось, сжималось при каждом ударе. - П-почему нет? Наши... наши боссы теперь хотят, чтобы мы сблизились... верно? Россия снова поцеловал его в бьющийся пульс, мягко, с открытыми губами. - Да, - прошептал он. – Но... мы всё ещё... всё ещё на войне, - его голос звучал так потерянно. – Я не понимаю, как нам... - Но мы не на войне-войне, мы просто... – Америка резко поцеловал его за ухом и зачесал тому волосы назад. – Война в наших головах. Россия прогнулся под этим поцелуем, схватился за Америку в поисках опоры. - А что со всеми остальными? Наши... наши боссы и наши журналисты, и наши р-рабочие, и наши народы? Она и в их головах тоже! Я не могу заставить это пройти в-вот так! Мой босс и моя страна делают то, что они хотят, я не имею значения! Америка почувствовал, как внутри распускается оторопь. Он отклонился назад, сжал ладонями лицо России, прикоснулся кончиком носа к его, вперился в его глаза. - «Твоя страна»? Россия... ты и есть твоя страна. Ты не не имеешь значения. Ты... черт, - губы его шевелились, продираясь сквозь эти слоги. – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика... это ты, - он запустил пальцы России в волосы. – Ты не какая-то побитая собака, ненаглядный. Ты – большее, чем любой из них. - Но... – Россия плотно сжал губы, не произнёс ничего ещё долгое время. Он беспомощно смотрел Америке в глаза, прижимался лицом к его ладоням. Он снова дрожал, будто ему стало плохо. – Я... я все ещё не в силах сделать так, чтобы они передумали. - Тебе и не нужно, - Америка пригладил ему волосы. – Просто передумай сам. Россия замер. Он впился взглядом в ствол дерева, над плечом Америки. - Я не... не думаю, что смогу, - дрожь пробежала в его глазах. Этот взгляд разбивал ему сердце. Америка поцеловал Россию в лоб. - Эй, для этого мы сейчас в доме Швейцарии, верно? – он пожал плечами, улыбнулся. – Все понимают, что в этой поездке изменений не произойдет, мы просто... – он потянул за кончики волос России. – Мы просто должны, эм, немножко растопить лёд. Перемены... придут позже. Если мы оба этого захотим. И постараемся. Россия кивнул, прижался щекой к ладони Америки и затих на какой-то миг. Затем... - Нам надо вернуться назад до того, как остальные пойдут нас искать. Не думаю, что им н-нужно это видеть... – хмурые складки, что Америка сцеловал, вернулись на место. – Это... всё усложнит. У Америки была догадка, что всё уже было довольно сложным. Вообще-то он был уверен, что всё довольно сложно с самой Первой мировой. Он кивнул, начал подниматься, а затем обнял Россию, снова потянул его вниз. - Россия... Россия... ты мне дорог, ты же знаешь это, верно? – он смотрел ему в глаза. – В смысле... очень дорог. Неважно, что... что случится, или что... мы скажем, или... ты знаешь, так? Россия ответил ему неверящим, озадаченным взглядом. - Ты... правда? Америка почувствовал горячий прилив в самом сердце, и он втянул Россию в теплый, разгоряченный поцелуй. Россия издал тихий звук, растаял в нем. Его пальцы робко вплелись в волосы Америки. Когда они отстранились, взгляд Америки был теплым. - Хорошо. Пойдем. Они оба пошатывались и прижимались друг к другу, пока поднимались, с онемевшими от сидения ногами, молча оделись. Россия осторожно коснулся своими пальцами пальцев Америки, когда они выдвинулись, одарил Америку нерешительной, ломаной улыбкой. Когда они подошли к дому, они всё ещё улыбались. Комментарий к главе: https://telegra.ph/Pomeshatelstvo-i-otvetstvennost-03-07