The Chosen End

Чикаго. Март, 1956 год. В Чикаго было до дрожи холодно даже для России. Ветер проносился над озером, прорезал его тело под пальто, вонзал иглы холода в его шарф. Участок кожи между его рукавами и перчатками онемел. Когда он вдыхал, воздух сковал болью его легкие. Иллинойс в марте ощущался как родной дом. Он постучался в дверь дома Америки, стал ждать. Озябшие, огрубевшие руки подрагивали в его карманах. Прошло много времени, прежде чем Америка открыл дверь, всё ещё путаясь во втором свитере. Он моргнул. - Россия? Россия уставился на него, его дыхание клубилось в воздухе между ними. Он шагнул ближе – лед захрустел под его сапогами. Он хотел сказать что-то. Он пришел сюда специально. Но перед ним стоял Америка, теплый и немного раскрасневшийся, его волосы были взлохмачены из-за свитера, а за спиной его за каминной решеткой плясал огонь. - Обними меня, - прошептал Россия. Это не то, что он хотел сказать, но внезапно он понял, что ни о чем другом он думать не может. – Пожалуйста? Тихая, болезненная тишина разлилась между ними. Америка сощурился. Затем, мягче, почти не веря своим глазам: - Россия? Америка схватил его за руку, втянул за порог, захлопнул дверь и обхватил руками за плечи. - Я здесь, ненаглядный, что случилось? Он произнес это тем самым голосом, которым Америка говорил только с ним. Россия вздрогнул, от макушки до пят, будто кто-то вонзил булавку ему в позвоночник. Он повернулся лицом к теплой впадине шеи Америки. - Я-я... Это было совсем не то, что он планировал сказать, но... но Америка прижимал его к себе так нежно, и... и... Он зажмурился, дернулся, сухо и ужасающе всхлипнул. - Я так ненавидел его! Голова закружилась. Он содрогнулся в объятиях Америки. Америка поймал его прежде, чем они оба успели рухнуть на пол, и провел его внутрь, все дальше и дальше, к камину. Россия опустился вниз; коснулся коленями ковра в нескольких футах от дивана. Америка упал рядом с ним, тесно прижался к нему. - Кого ненавидел?.. - Сталина! – прорыдал Россия. Он крепче прижался к телу Америки; казалось, это имя может заставить его призрак взреветь у заледенелых окон. – Я т-так сильно старался для него... Америка вздрогнул, обхватил его, сжал в объятиях так крепко, как только мог, и провел рукой по спине России, снова и снова. - О Боже, милый... Россия, я здесь, все в порядке, в порядке... Россия вцепился пальцами в вязку свитера Америки. - Нет, не в порядке! Я г-годами пытался сделать так, чтобы он полюбил меня! Годами! Я делал все, что он только хотел... Америка прижался носом к волосам России: его теплое дыхание обдало их. - Теперь все позади, и взгляни на себя – ты такой сильный, все ещё сильный, и храбрый, и, и после всего, что с тобой произошло у тебя нет просто никакого права быть таким, черт возьми, поразительным, - сильные, теплые пальцы вжались в его лопатки. – Ты это сделал. Он был ублюдком, а теперь он мёртв, и ты... ты по-прежнему... - Но я не знаю, что я без него! Мои-мои люди, они потеряны, сбиты с толку... О-он должен был быть им как – как отец! А-а теперь он умер, и им страшно, и больно, и-и я не знаю, что делать... – теперь он наполовину сидел на колене Америки, дрожал, как последний лист, цепляющийся за ветку. Америка гладил его, успокаивал, целовал в волосы; он схватил одеяло, свисающее с края дивана, и обернул им их обоих, соединив их друг с другом. Он потерся носом о линию челюсти России, шептал что-то ласковое, что в итоге превратилось в... – С ними всё будет хорошо... с тобой все будет хорошо... ты гораздо сильнее, чем его тень, я знаю, это так... Холод медленно стекал с кожи России. Огонь горел за их спинами. Россия провел большим пальцем по руке Америки и, спустя некоторое время, робко поцеловал его в щеку. Он не позволил губам прильнуть. Он всё ещё не знал, как много ему было дозволено. - Я... прости, что... заявился сюда вот так. Америка чуть-чуть отстранился и воззрился на него с изумлением. - Я... нет. Не извиняйся, - столько тепла в этих словах. Он одарил его дрожащей улыбкой. Россия выпутал руку, взъерошил волосы. - Ты... не огорчен? Америка взял его за руку, поднес её к губам, поцеловал костяшки. Он смотрел на Россию теплыми глазами поверх их соединенных ладоней. - Я рад, что ты хотел меня видеть. Россия уткнулся носом в шею Америки, оставил нежный поцелуй ему под подбородком. - Ты бы... – он задрожал, жар пульсировал у него в ушах. Он начал расстегивать пуговицы на пальто. – Коснулся меня? ...Здесь? – он направил руку Америки к подолу своего свитера. В мысленном взоре он мог видеть шрамы, иссекающие его живот. Америка замер: затем кивнул. Он осторожно опустил руку России на затылок, придержал его, пока другая его рука... она была такой теплой, и она вжималась, и Россия мог чувствовать кожу Америки, пока он покрывал шрамы новыми прикосновениями. - Где ещё? – выдохнул он. Россия вздохнул, снова запустил пальцы в волосы Америки. - Везде, - прошептал он. Ему внезапно захотелось этого: почувствовать, как губы Америки скользят по его коже, легко, словно перышко, опускаются во впадинки на теле, прижимаются к нему, теплые и мягкие на изгибах его ребер. Прими меня обратно. Америка поцеловал его за ухом, нежно опустил на пол с мягким сиянием в глазах. Он положил очки на диван, затем склонился над ним. Он поцеловал Россию в живот; накрыл ладонью, поцеловал выступающие тазовые косточки; его большие пальцы сжались на талии, сдвигая брюки вниз, обнажая совсем небольшую полоску кожи. Их взгляды пересеклись. Россия облизнул губы, провел рукой по затылку Америки. - Пожалуйста, - выдохнул он. Кожу покалывало, резко и воспаленно. Америка вздохнул. Улыбнулся, возможно, даже не замечая этого. Когда Америка не знал, что улыбался, улыбка выходила особенной; Россия никогда не видел, чтобы она расцветала при ком-нибудь ещё. Эти теплые ладони, губы, глаза, горячее дыхание – тепло разлилось по телу России. Америка поцеловал его бок, прижал пальцы к ребрам; он снял свитер России, расстегнул его рубашку, распахнул её на ковре. Губы прижались к его груди – на несколько мгновений; и к широким изгибам его плеч. Америка целовал его уши, виски – затем отстранился (с заметной неохотой) от волос России, взял его запястье, отыскал место, где косточки не лежали так, как нужно. Он поцеловал и его тоже, скользнул по нему зубами. Россия схватился за край свитера Америки, потер ладонями теплый изгиб поясницы. Его искривленное запястье пульсировало под кончиками пальцев другой страны. Он чуть пододвинулся на ковре. - Мм... – его голос сорвался, запнулся, перетек в сладкий стон. – Ко мне, иди ко мне... Америка восторженно заулыбался. Он забрался поверх России, прильнул губами к его губам, запустил обе руки ему в волосы и перекатил их на бок. Он приподнял ногу, перекинул её через бедро России. - Т-ты..? – скучал по мне, скучал по мне, ты скучал по мне? – Россия сбился, испустил мягкий вздох и скользнул пальцами по бедру Америки. Америка прижался носом к его носу. Его взгляд подрагивал, будто рябь на огромном подземном озере внутри него. - Боже мой, ослепительный... да. Что-то вспыхнуло искоркой между его ребрами в ответ, задрожало. Россия соединил их бедра вместе, тихо ахнул. - Не ослепительный, - пробормотал он. – Лучше бы ты... так не говорил... Нахальная улыбка Америки вернулась. Он сорвал поцелуй из-под изгиба челюсти России – как фокусник выдернул бы монетку. - Что ж, может, если бы ты прекратил быть таким, черт возьми, ослепительным, то я бы перестал так говорить, - теплый, неяркий шепот у мочки его уха. Америка обнял его за спину. – Я на собраниях из-за тебя всегда в мыслях Клятву верности флагу повторяю, чтобы не отвлекаться на то, как на твоих волосах свет блестит, или ещё что-нибудь... - Ты врешь, - нежно прошептал Россия. - Ты бы мне в любом случае не поверил, правда? – Америка чуть отодвинулся, прикоснулся кончиком носа к его. Улыбнулся России в глаза. – Все это время я ошибался с тобой, не так ли? - О чем ты? – Россия потянул вниз воротник рубашки Америки, провел языком по ключице. Америка поцеловал его в волосы. - Я все время пытался налепить на всё ярлыки. В смысле, - дрожь прошла по его телу, когда губы России нашли его горло. Он продолжил, шепотом более низким. – Почти с самого начала. Я пытался заставить тебя сказать, что мы друзья, помнишь? И с тех пор... с тех пор так было почти каждый раз... Я пытался заставить тебя сказать, что мы вместе, или что ты боишься меня, или что ты ненавидишь меня, или что я тебе нравлюсь, или... да обо всём, о чем я только мог подумать. И я... прямо-таки загонял тебя в угол всем этим; почти изводил тебя. Я имею в виду, - смех на выдохе. – Какого черта я ожидал ясного ответа, если был таким придурком? Он перекатил Россию на спину, жарко вытянулся на нем – их ноги сцепились друг с другом. - Тогда как, может быть, мне стоило просто сказать себе: «Эй. Он здесь. Значит, ему хочется здесь быть. Может, тебе стоит закрыть хлебальник и поцеловать его уже наконец». Россия опустил ладони Америке на лицо. Он долгое время ничего не говорил, просто нежился в свете огня и вглядывался в эту синеву; боролся с чувством, которое, возможно, было счастьем. - Я... я понимаю, - тишина. – И со мной было... сложно, - это всё, что он мог ответить. Он осторожно провел большими пальцами по скулам Америки, коснулся самыми кончиками этих золотых ресниц. Он согнул левую ногу, ограждая их с одной стороны. Америка фыркнул, подтянул колено, замыкая их друг на друге. Он потерся щекой о ладонь России. - Не скажу, что буду возражать, если в отношении меня ты станешь чуть менее упертым ослом... – он поцеловал кончики пальцев России, прикусил один, а затем снова повернулся к нему с лукавой улыбкой. – Но похоже, что «сложно» - это часть того, что ты есть. И черт возьми, я тобой надышаться не могу. Может, мне нравится, когда «сложно». Россия вздрогнул, почувствовал, как на уголках губ пробуждается улыбка, искривленная и нежная. - Ты очень терпеливый, - сказал он наконец. Он прикоснулся согнутыми пальцами к подбородку Америки, склонил его лицо набок, наблюдая за ним мягкими глазами. – Это больше, чем я заслуживаю, - он коснулся бедрами бедер Америки, один раз, так нежно. Америка тихо выдохнул, прильнул к нему всем телом, прижимаясь. - Терпеливый – это как раз не про меня, - его дыхание было горячим и тихим у уха России. – Но я не смогу забыть о тебе, даже если захочу, ненаглядный, - его губы коснулись ямки у основания черепа России. - Тебе со мной легко не будет, - выдохнул Россия. – Ты это знаешь, - он выгнулся, длинной и сладостной дугой. Задрал свитер Америки на его спине. Америка выпутался из рубашки, взъерошив волосы в нелепый ворох, и прошептал: - Значит, жить будет интересно. Он поцеловал узел шарфа России, так мягко, что Россия почти не почувствовал поцелуй. Комментарий к главе, длинный и подробный: https://telegra.ph/Kogda-tiskane-zaslonilo-soboj-Stalina-03-08