The Chosen End

Париж, Франция. Май 1960 года. Бокалы звенели друг о друга, на подносах и в буфете. В доме пахло хересом и сигарами: и то, и то – французское. Ужин закончился час назад, но в гостиной Франции все ещё было слишком людно. - Слушай, эм... История такая, забавная... Россия моргнул, отвлекаясь от бокала с хересом; стеклянная вещица выглядела слишком крохотной в его руке. Он одарил Америку одной из своих первых настоящих улыбок за вечер. - Слушаю. Америка перенес вес с правой ноги на левую, а на лицо его, словно извещение о выселении – на дверь, была приклеена улыбка. - Эм, ну. Я, эм... н-наверно ты о ней ещё не слышал. Тут произошло кое... кое-что?.. Кстати, как ты вообще? Кое-что. Россия вздохнул, поднял брови. - У меня все хорошо, - он повысил интонацию в конце фразы, намекая Америке, чтобы тот продолжил. Его колебание продлилось слишком долго, на целую секунду. - Это отлично! В смысле, хорошо – это же отлично, да? Типа, не настолько отлично, как... «отлично», или что-то вроде, но... – Америка снова переместился, поправил улыбку. – У меня тоже хорошо! И... знаешь, случилась пара вещей. Ничего плохого! Но типа... я рад, что у меня есть возможность поговорить об этом, понимаешь? – Америка выжидательно взглянул на него. - О чем ты, Америка? – голос России был мягким: он высказал догадку, добавляя. – Может, нам лучше выйти на улицу? Здесь не поговоришь с глазу на глаз. Америка выдавил деревянный смешок. Он вертел свой бокал в руках. - О, не то чтобы. Это. Что-то нужно, эм. Обсуждать с глазу на глаз. В смысле... Это не так. Англия, Германия и Ирландия перешептывались за бокалами скотча у дверного порога; Франция вовлек Бельгию в беседу на диване перед камином. Италия и Япония вместе рассматривали книгу с картинками. Все прочие обходили их, переходя из комнаты в комнату. - Тебя не затруднит выразиться поконкретнее? – Россия попытался улыбнуться. Каким-то образом между ними оказалось слишком много пространства; Америка зажимался, не сокращал его. Ещё один фальшивый, пустой смешок. - Да, эм, ага. Что ж, я просто... просто немного нервничаю, понимаешь? Потому что... эм, я не хочу, чтобы ты неправильно меня понял. Россия отхлебнул хереса. - Америка. - Нуу, дело в том, что у меня, типа, самолет потерпел крушение в твоем воздушном пространстве, - пальцы Америки сжались на бокале. Тишина, длиной в две секунды. - Метеорологический самолет. Россия моргнул ему, один раз, медленно. Они были на людях. Америка решил сделать это на людях. - Правда? – смог вымолвить он. Америка уставился на стык плинтуса и паркета и сказал: - Ага. И теперь тишина стала... слишком тихой; все остальные прислушивались. Америка прокашлялся и продолжил: - Это был, эм, самолет, который собирал метеорологические данные, и мы потеряли с ним связь на севере Турции. Это... вообще история забавная. Должно быть, пилот уснул, а дальше автопилот работал. Или типа того... он, во всяком случае, сообщил по аварийной частоте, что у него проблемы с кислородной системой. Россия чувствовал, как все взгляды в комнате впились ему в спину. - Я, конечно же, надеюсь, что с ним все в порядке. - Да, я тоже, но, типа... – Америка мог хотя бы попытаться скрыть облегчение в голосе? – С ним не удавалось выйти на связь с самого крушения самолета, так что особой надежды нет. Но, вообще, не суть важно. В смысле... это сейчас плохо прозвучало; я уверен, это важно для его семьи и все такое, но... – его голос затих. Он моргнул, всматриваясь в глаза России. - В любом случае, суть в том, что я не знал, знал ли ты об этом. Так что я хотел, чтобы ты узнал об этом. От меня. Эм, в смысле, услышал об этом впервые от меня. Потому что, не то чтобы я пытался нарушить твое воздушное пространство, но я понимаю, что ты мог бы понять всё не так, если бы увидел, как самолет падает, и я подумал, что мог бы всё разрулить, и... Россия старательно очистил свое лицо от всяких эмоций. - А этот пилот... его случайно не Пауэрс зовут? Америка застыл. Тишина, окутавшая комнату, затекла в углы, в последний раз нарушенная словами Италии «О, но Япония, а что ты думаешь...», пока ему не заехали локтем в бок. В дверном проеме Англия вполовину обернулся к ним, впился взглядом в Америку, изменив выражение лица на непроницаемо-нейтральное. Херес перекатился в бокале, пока Россия перекладывал его в другую руку. - Он в полной безопасности, так что можешь больше не беспокоиться. Мы за ним хорошо приглядываем, - это прозвучало более зловеще, чем он планировал, но это единственное, что он мог сделать, чтобы удержать проблеск смеха в своих глазах. О, Америка попался. – А ещё у нас есть его самолет. В целости и сохранности. Мои ученые даже смогли проявить некоторые из сделанных им снимков. Америка открыл рот. Закрыл его. Россия улыбнулся. - Шпион из тебя всегда был так себе, Америка, - последнее слово – с ноткой нежности. Бельгия прокашлялась, тихо и неловко; длинная стрелка часов с щелчком переместилась между числами. Америка наконец обрел голос, сухой и слишком тонкий. - Я не шпионил. Франция откинулся на спинку дивана и помассировал глаза большим и указательным пальцами. - Получается, ты любовался пейзажем? – ухмыльнулся Россия. Он закинул один из концов шарфа дальше за плечо. - Я... – вот и всё. Америке ничего больше не оставалось. Он вперился в дверь, зажмурился, покраснел. Россия сказал себе переждать это. Он прислушивался к треску огня, наслаждаясь томительной тишиной и задавался вопросом, позволит ли Америка чуть позже сцеловать с его щёк этот румянец, или же... ему понадобится некоторое время наедине с собой. Наконец его выражение лица смягчилось. - А теперь, когда всё это стало для всех совершенно неловким, почему бы тебе не извиниться и не позволить Франции подать десерт? - Я-я... нет! Россия заметил, как всю комнату скорежило. Америка немного выпрямился, впрочем, все ещё не отрывая взгляда от пола. - Ты не можешь ожидать от меня, чтобы я просто... извинился! - Я могу, и я ожидаю. Ты попался, Америка. - Нет! Франция обменялся взглядом с Англией и встал с дивана. Глаза России сузились. - Ты не выставишь себя большим дураком, чем уже выставил, если извинишься. - Не разговаривай так со мной! – Америка намертво вцепился в свой гнев, позволяя ему увлекать себя, поднимать голову, пока не встретился взглядом с Россией. Что-то мрачное крылось в его лице. - Или что? – прорычал Россия, пока какая-то отдаленная его часть продиралась в его сознании сквозь их разговор, пытаясь вернуть его в обратное русло... Франция двигался им навстречу. Америка сжал кулаки. - Я не извинюсь! Это не... ты всё время шпионишь за мной! Дело было не в шпионаже, и они оба это знали. Россия шагнул ближе, в личное пространство Америки. - Но я недостаточно безмозглый, чтобы попадаться! И даже если бы так и было, у меня бы не хватило наглости врать тебе в лицо! - Да это дерьмо собачье, Россия, ты врешь мне постоянно... – Америка выпрямился, поправил очки на носу резким движением. (- Они сейчас подерутся? – прошептал Италия, съежившись и прикрыв поджатые колени книгой. - Италия-сан... - Но здесь так много милых стеклянных вещиц...) - Правда? Уточни, пожалуйста, - Россия раскинул руки в коротком, резком движении. Струйка хереса упала на ковёр. – Если уж ты так настроен закатить сцену. Англия отделился от группы рядом с дверью и теперь стоял за Францией, с каменным выражением лица. Америка стукнул бокалом по столику. - А что насчет того щедрого подарка в конце Второй мировой? А? Помнишь, что ты мне подарил? «В знак дружбы»? – Америка швырнул эту фразу, словно перчатку. Печать. Россия сжал челюсть. - Это не ложь, - сказал он наконец. – Я просто никогда об этом не упоминал. - Ты сказал группке очаровательных советских детишек преподнести её мне, Россия. Ты был такой, типа «Эй, прими эту шикарную Печать, повесь её в свой кабинет, не-не, не стоит благодарности, мы ж союзники», а потом с её помощью ты шпионил за мной семь лет! Так что не надо мне разливаться про самолет... метеорологический самолет; у тебя рыльце в пушку не меньше, чем у меня... хотя это не значит, что моё в пушку... – Америка зажался, чуть сдавая назад. - Ну прости меня за ту чертову Печать, ладно? – Россия не помнил, когда в последний раз был менее искренним. – Вот. Я извинился. Видишь, как это просто? - Ах, значит это всё, что нужно? – выпалил в ответ Америка. – В таком случае прости уж, что мой гребаный самолет сбили! - Дорогие мои, - ясно произнес Франция, вставая между ними, кладя руку каждому из них на плечо. - Не смей, - прорычал Россия и отшатнулся. Его не будут успокаивать посреди запруженной людьми комнаты, как какую-то разъяренную, одичавшую собаку. - Это мой дом, - Франция чуть повысил голос. – Так что я попросил бы вас вести себя соответствующе. - О, это я могу, - Америка отступил на шаг, поднял разведенные руки. – Тема нахрен закрыта, да, Россия? Нет. Нет, он этого не сделает. Он не собирается проводить остаток вечера, делая вид, что ничего не произошло, или притворяясь, что не замечает, как все смотрят на него, будто он вошел через вход для прислуги. Он всадил зубы во внутреннюю сторону губы, сильно, пока на языке не расцвел вкус меди. Покачал головой. - Ты от меня такого не дождешься, Америка. Он шарахнул бокалом по ближайшему столику; звук разнесся по комнате, словно выстрел. Все страны расступались, съежившись, с его пути, пока он пересекал комнату, а затем он подошел к Бельгии и схватил свое пальто со спинки дивана. Она вздрогнула. Почему-то от этого всё стало только хуже. Как будто бы именно из-за него... Он глубоко вздохнул, встретился взглядом с Францией. - Спасибо за ужин. Америка вперился в обои на стене в том месте, где раньше стоял Россия, стиснув зубы. Франция тоже глубоко вздохнул, приходя в себя. - Я... да, конечно. Эм... удачного тебе пути домой. Россия кивнул – слишком резко. Он не смотрел на Америку. Он надеялся, что тишина окутает их всех, словно паутина. • 1 мая 1960 года на Советским Союзом был сбит американский самолет-разведчик У-2. Президент Дуайт Эйзенхауэр немедленно выступил с легендой, будто это был самолет, который собирал метеоданные и сошел с траектории полета над Турцией, не зная ещё, что в СССР взяли и пилота, и самолет в целости и сохранности. Хрущев дождался американского объявления, чтобы совершить свое разоблачение. Инцидент с У-2 стал катастрофой для советско-американских отношений, а также публичным унижением для Соединенных Штатов, которых уличили в откровенной лжи. • Напряжение достигло апогея на Парижской конференции две недели спустя, когда Хрущев потребовал от Эйзенхауэра принести извинения, от чего Эйзенхауэр отказался. В ответ Хрущев ушел с конференции, после чего та потеряла всякий смысл. • 23 мая Советский Союз созвал заседание Совета Безопасности ООН, стремясь осудить нарушение воздушного пространства (и США в целом). США ответили, разоблачив подслушивающее устройство внутри деревянной Большой печати США, засвидетельствовав, что Советский Союз вел шпионскую деятельность минимум с 1945 года. Попытки Советского Союза осудить шпионаж Соединенных Штатов были отвергнуты подавляющим большинством голосов. • Примечание переводчика: про жучок можно почитать здесь: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D0%BD%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D0%B1%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D1%80 Комментарий к главе: Так, что же мы здесь видим. Во-первых, приятно поглядеть на ситуацию, где Америка чуть ли не впервые безоговорочно неправ, и авторы это никак не тушуют. Это здорово. Чуть-чуть, на самую капелюшечку, разбавляет образ золотого мальчика. На этом достоинства главы заканчиваются, потому что дальше начинается то, что уже было многократно отмечено местными комментаторами, а именно: - Шпион из тебя всегда был так себе, Америка, - последнее слово – с ноткой нежности. <...> Россия сказал себе переждать это. Он прислушивался к треску огня, наслаждаясь томительной тишиной и задавался вопросом, позволит ли Америка затем сцеловать с его щёк этот румянец, или же... ему понадобится некоторое время наедине с собой. То есть Россия обнаруживает, что за ним шпионили, и не просто шпионили, а ещё и пытаются прикрыть это максимально тупой сказочкой, но ему насрать? Это не мешает ему думать о том, как он будет потом с Америкой сосаться? Мне кажется, в этой главе как нельзя более ярко видно, что холодная война (как и войны в принципе) для авторов - это что-то несущественное, что не обладает ценностью и весом само по себе, а то, что играет роль исключительно в контексте отношенек главных героев. И это печально, чёрт возьми. И как обычно: - Не смей, - прорычал Россия и отшатнулся. Его не будут успокаивать посреди запруженной людьми комнаты, как какую-то разъяренную, одичавшую собаку. <...> Он шарахнул бокалом по ближайшему столику; звук разнесся по комнате, словно выстрел. Все страны расступались, съежившись, с его пути, пока он пересекал комнату, а затем он подошел к Бельгии и схватил свое пальто со спинки дивана. Она вздрогнула. Почему-то от этого всё стало только хуже. Как будто бы именно из-за него... Боже, ну почему им ОБЯЗАТЕЛЬНО всегда делать его таким жалким? 🤬