The Chosen End

Белый дом. 16 октября 1962 года. - Да быть такого не может. Америка уставился на стопку громоздких глянцевых фотографий. Каждые несколько секунд он перебирал их, всматриваясь в новую. Газопровод – он мог разобрать газопровод. Палатки, свежие щебеночные дороги, водопровод; грузовики – с продовольствием и медицинскими аппаратами. Грузовики без опознавательных знаков. Техника: краны, экскаваторы, обозначения на стройплощадке. Возвышенные конструкции, тонкие черные штучки на столбах. Шлейфы пыли, пойманные камерой. Строительные работы. Джон Кеннеди наблюдал за ним через стол. Америка отложил фотографии. - Быть не может, - повторил он. - Они поступили сегодня утром, - сказал Кеннеди. Он вертел ручку пальцами: одна из его привычек, слишком много энергии. Нервы. – Мы отправили «Локхид», чтобы проверить. Ещё один самолет У-2. Может, им стоит прекратить выпускать У-2, ничего, кроме дерьмища, они не... Америка отвернулся от президентского стола, направился к стене. Вперил взгляд в ковер между своими ступнями несколько секунд; затем вернулся обратно и опустил обе ладони на стол. Кеннеди поднял бровь. - Он сказал мне, что не станет этого делать, - настоял Америка. – Он обещал. Уголок рта президента сухо дернулся. Взгляд его стал тверже. - Ты рассказал мне немного о своем... личном участии в дипломатии с Советским Союзом... Ирония, столь свинцовая, утонула бы в грязи. Америка затряс головой. - Он обещал мне снова и снова. Он обещал мне на прошлой неделе. - И все же факты таковы, Джонс... - Потому что из Майями поступали все эти отчеты, и поэтому я такой «эй, Россия, мне есть о чем волноваться?», и он ответил «тебе не о чем волноваться, Америка»... - Факты таковы, - Кеннеди прервал его. Сместил вес на локтях на столе. – Что Советский Союз перевез ядерные боеголовки на Кубу. - Нет, - сказал Америка. - Он возводит ракетные установки на Кубе. - Он обещал, - Америка оттолкнулся от стола, провел рукой по волосам, другую руку опустил на заднюю часть шеи. Уродливая, бледно-синяя дрожь ожила в глубине его горла. – Этот сукин сын, он обещал. Кеннеди откинулся в кресле. Он скрестил руки на груди и вгляделся в потолок. - Он, должно быть, думает, что мы не ответим, - пауза. – Возможно, потому что вы такие... ммм, близкие... - Твою мать! – что-то вздымалось, звенело, оранжевое и горячее позади глаз Америки... Президент посмотрел на него и почесал переносицу. - Нет, - наконец сумел произнести Америка, стараясь сделать голос ровным, но это было непросто, это... это был словно удар в то самое негнущееся место под сердцем, словно в хромую ногу, что так до конца и не выздоровела, словно в сломанную кость – то, как он чувствовал, что что-то так и не зажило с того самого дня в Белом доме в 1933 году, он вздрогнул... – Нет, он бы такого со мной не сделал. Кеннеди взглянул на него тем же самым слишком умным взглядом в слабом свете лампы: у него хорошо получалось так смотреть. - Он не ждал бы, что ты поступишь по-другому? Из-за дружбы? - Он бы не воспользовался мной таким образом. Не засчет бомбы, - прорычал Америка. Между ними повисла горячая, отвратительная тишина. Кеннеди вновь сел. - Что ж, ракеты сейчас на Кубе. - Сколько? – голос Америки надломился. – Дальнего радиуса или среднего? Нам это известно? А что слышно с Кубы? Этого не может... Куба не может хотеть этого; это идиотизм, зачем Кубе этого хотеть... Кеннеди провел пальцем по краю стопки фотографий. - Четыре ракетных базы... среднего и дальнего радиуса действия, как сказали мои парни... возможно, около сорока боеголовок. - Сорок, - пальцы Америки вцепились в брюки на его коленях. – Сорок... сорок, в смысле... насколько это все меняет? – Где Макнамара? Америка внезапно не смог вспомнить, сколько у них было ядерных боеголовок. Эта цифра – в нынешнее время он должен помнить её, как свой день рождения, она должна быть у него под рукой, но внезапно всё стало... он будто думал сквозь патоку, он не... - Это неважно, - Кеннеди уперся лбом в кулак. – У нас пять тысяч боеголовок, у Советов – около трех сотен. А теперь около трехсот сорока. И что с того, - вымученный смех. – Ты же знаешь, что дело не... - ...Не в том, насколько сильно изменится баланс, - закончил Америка. Ему захотелось выпить. Очень, очень захотелось выпить целую бутылку чего угодно, что имелось у президента, и он мог бы сидеть здесь и пить, пока фотографии не сотрутся из... – А в том, насколько это похоже на изменение баланса. Для... для всех остальных. - Верно, - согласился Кеннеди. - Твою мать. - И я сам, лишь месяц назад, пообещал, что если ядерное оружие появится на Кубе... - Ага, - Америка опустился в одно из кресел напротив стола Кеннеди. – Нам нужно что-то сделать. - Мне придется созвать совещание Объединенного комитета начальников штабов... - Ох, нет, только не этих ублюдков, - Америка выпрямился и замахал руками, хватит хватит хватит хватит. – Они просто скажут, что надо вторгнуться на Кубу, а если мы вторгнемся на Кубу, тогда... - ...Тогда Советы вторгнутся в Западный Берлин, - Кеннеди кивнул и скрестил ноги. – А потом... - ...А потом ракеты полетят во все стороны... - Мы хотим избежать этого, - сухо сказал Кеннеди. А затем, твердо. – Но мы должны держать свои обещания. Гребаный Россия. Гребаный Россия и его гребаные обещания, каждый блядский раз... Кеннеди наклонился над столом и сплел пальцы вместе. - Думаешь ли ты, что твой друг отступит, разберет ракеты и увезет их домой, если узнает, что мы были бы готовы начать войну из-за них? Америка сглотнул. Его язык казался слишком большим. Было трудно дышать. Он ответил: - Думаю да, сэр. - Хорошо, - Кеннеди кивнул и встал с кресла. Он подошел к бару. Америка следил за движениями его рук с каким-то хрустяще-стеклянным отчаянием, пока президент готовил разливал две порции мартини. – Нам придется обсудить это с начальниками штабов. Вторжение на Кубу – наше последнее средство, Джонс. Эти ракеты должны исчезнуть – но мы не хотим войны. - Мы не хотим войны, - эхом повторил Америка. Он подумал о России... (Его ненаглядном России...) Боже, если ему придется воевать с ним когда-нибудь, Америка просто... он просто... Четыре базы. И Россия обещал. - Но если выяснится, что никакого иного способа сохранить баланс сил больше нет... – продолжил Кеннеди. - Просто дайте мне поговорить с ним, - Америка выпрямился, умоляя, сжал стакан, когда Кеннеди дал его ему в руки. – Просто... ради Бога, дайте мне поговорить с ним. Кеннеди встретился с ним взглядом и твердо кивнул. - Заставь его отступить. Потому что мы этого не сделаем. Открытое море. 22 октября. Америка не понял, откуда он узнал, как остановить корабль – тот самый корабль, он бросил бинокль на палубу и помчался к командному центру корабля «Эссекс», ткнул пальцем в отдаленную точку в океане и потребовал, чтобы они остановили этот корабль прямо здесь – всего лишь одно из потока судов, которые заходили в кубинские воды и выходили из них за последние несколько дней... Он поправил манжеты и поспешил вниз по лестнице на палубу, где они собрали команду корабля. Каблуки его сапог глухо звенели о скрепленный болтами металл. Он оглядел ряд угрюмых лиц. Советские моряки находились здесь уже пару часов, ожидая, пока экипаж «Эссекса» обыскивал корабль в поисках «подкарантинного материала». Так они его называли. Нельзя было назвать их действия блокадой, потому что блокада была бы актом войны, а это был просто карантин, хотя «блокада» для Америки звучала более приятно – это напомнило ему о том, как он сам нарушал блокаду – хотя в этом случае именно он был тем, кто применяет блокаду, так что, возможно, блокада – не лучшее название... Он ударил рукой по стене, привлекая взгляды всех собравшихся. - Брагинский! – заорал он. – Пошли со мной. Сейчас же. Мундир морского офицера был таким синим, что казался почти черным, а черты лица России были слишком бледными, слишком жесткими над его высоким воротником. Он выступил из группы людей и наградил Америку бесстрастным взглядом. Мгновение – и он прошел вслед за ним через палубу. Они ни единым словом не обмолвились, пока поднимались выше и выше, по уровням корабля. Америка несколько раз задел плечом стены и проскальзывающих мимо моряков, но он ни разу не обернулся и не посмотрел на Россию, пока они не добрались до капитанской каюты, и подождал, пока Россия зайдет внутрь, и закрыл за ним дверь, прежде чем прижать его к стене и зашипеть: - Что ты творишь? Что ты творишь? Россия был мягок под его руками: не податливый, но... равнодушный. Он склонил шею на дюйм, посмотрел Америке в лицо. - Жду, пока мой корабль произвольно обыскивают. А ты что творишь? - Это карантинная мера, - сказал Америка. Он сжал пальцы на плечах темно-синего мундира России. – Ракеты, черт тебя дери. Ты сказал... ты поклялся мне... - Сорок ракет, - отрезал Россия. Он не пытался оттолкнуть Америку от себя. – Лишь крупица от того числа, которым ты располагаешь. Разве ты не доверяешь мне? – уродливый изгиб ухмылки. - Я тебе доверял, - Америка сжал челюсть. Он мог чувствовать, как корабль вибрирует под подошвами его ботинок – и дрожь эта доходила до самых его зубов. – Когда ты сказал, что никогда не поставишь меня в такое положение. Яркие солнечные лучи струились сквозь чистые зеркальные стекла окон, падая на ворс ковра. Взгляд России скользил по ним несколько мгновений. - Я должен защитить свои интересы, Америка, с обещаниями или без. Ты же понимаешь. Америка встряхнул головой, продолжал трясти ей, его глаза распахнулись, устремились на Россию. - Это... Иисус всемогущий, Россия... В смысле, это нарушение... Пакта Рио 1947 года, и совместного постановления обеих палат 88-го Конгресса, и, и Устава ООН, ты помнишь, что подписывал его, правильно? И доктрины Монро, я не знаю, помнишь ли ты о доктрине Монро, я помню доктрину Монро – и когда я её придерживаюсь, когда я сказал тебе не делать этого ещё в сентябре, дважды... И чего ты, мать твою, от меня ждешь? Что я это просто так оставлю? - Да, я подписывался, такое ощущение, что под сотнями договоров... Но ты должен помнить – на мои слова никогда нельзя было особо положиться. Ты и правда считаешь, что буду просто стоять и позволять тебе попирать целое полушарие? – Россия всё смотрел Америке в глаза. – Я не позволю тебе вторгнуться в Кубу. Америка уставился на него. - Так вот в чем дело? В Заливе гребаных Свиней? Да это было, черт возьми, худшее вторжение в моей жизни! Оно даже не считается!.. Да я даже и не думал сделать ещё что-то с Кубой, пока не увидел снимки твоих чертовых ракет! - Сорока ракет, Америка. Вряд ли они представляют большую угрозу, чем тысячи у тебя под рукой, - Россия сместился у стены; Америка мог чувствовать, как его лопатки заскользили по полированному дереву. Он устраивался поудобнее. - Суть не в этом, и ты это знаешь! – Америка отпрянул от него, скрестил руки, бросил взгляд в окно. Свет, свет, слишком много света в воде. Гул начинал подыматься в его ушах. – Ты... если я позволю тебе оставить их, это, это выставит меня слабым; перед тобой, перед моими союзниками... – он сжал челюсть, сильнее, сильнее, а затем он глубоко вдохнул, ещё и ещё раз. – Ты считаешь, что я просто спущу тебе это с рук, не так ли. Россия распрямился, расправил мундир. На плечах его виднелись складки, оставленные пальцами Америки. Россия попытался разгладить их. - Скорее всего. Ты не знаешь, как бороться за свое место в мире. Тебе никогда не приходилось. Америка просто... уставился на него. Не смог вымолвить ни слова. Это было так... так несправедливо, так неверно, так... так оскорбительно... Он открыл на мгновение рот, как будто ждал, что мозг заполнит его брызгами фраз, но Америка чувствовал, словно все его мысли растворяются, превращаются в тишину, как будто черную доску в его голове, озаглавленную словами а вот это мы говорим, когда злимся облили ведром воды. Тишина висела между ними, самое меньшее, полминуты. Может, дольше. Секунды тянулись, темные и уродливые. - Ты не думаешь, что я запущу бомбы, - произнес он наконец с тихим изумлением. – Ты правда не думаешь. Воротник России сместился, когда он сглотнул. Он будто бы подыскивал слова, выигрывая время, даже если его глаза оставались безучастными. - А ты запустишь? Ещё один горячий, медленный поток секунд. Америке казалось, будто он мог слышать мотор корабля. - Да, - сказал он. Ответ пришел незамедлительно. - Нет, не запустишь, - что-то ядовитое просочилось в голосе России. – Если ты не думаешь, что можешь заставить меня отступить. Снова. Дыхание Америки отдавалось слишком рвано и темно в его легких. Ему не хватало воздуха. Но почему-то и дышать глубже не получалось. Он услышал свои собственные слова: - Я укомплектовал самолеты боеголовками, предназначенными для упреждающего удара по тебе. Когда я перешел на второй уровень боевой готовности. Ты слышал об этом? Я не закодировал сигнал, потому что я хотел, чтобы ты услышал. - Я услышал, - звук шагов России тонул в ковре, пока он шел к Америке. Он передвигался задеревенело, негибко. – Ты хочешь поставить меня на колени, - Россия глядел на него сверху вниз, тяжело и бесстрастно. – Всегда хотел. Я не позволю тебе это сделать. Не в этот раз. Америка вытащил свой пистолет. В воздухе прозвучал щелчок. Он вгляделся в глаза России – не сказал ничего. Рука России инстинктивно сместилась к его собственному бедру, остановилась на полпути. У него не было кобуры, не было оружия; люди Америки разоружили его военных. Его взгляд медленно поднялся к взгляду Америки. «Кольт» появился между ними. Америка держал его обеими руками в трех дюймах от сердца России. - Ты правда хочешь поставить на карту наши жизни, потому что считаешь меня слишком бесхребетным, чтобы я подкрепил свои угрозы делом? – его голос звучал тихо, прерывисто. - Я не хочу. Но я поставлю, - Россия сместил вес, едва-едва, навстречу пистолету. – У тебя духу не хватит. Америка всегда думал, что рассвирепеет, если дойдет до такого. Но этого не произошло. Ему было холодно и тошно. - Ненаглядный, я не хочу этой войны, - сказал он мягко. Поправил хватку на пистолете. Дуло поднялось вверх – и вниз, на долю дюйма. – Но я не дам тебе использовать мое нежелание войны, чтобы делать всё, что тебе, черт возьми, заблагорассудится, - он смотрел России в глаза: России не было страшно, но страх был не тем, чего Америка искал. Он просто... хотел всмотреться в него, так глубоко, как только получится, ведь, возможно, это может быть... может быть... (в животе что-то сжалось). – Богом клянусь, если ты не уберешь ракеты с Кубы, я застрелю тебя. Россия выдохнул, долго, спокойно и размеренно. Он прищуренно взглянул на Америку сквозь солнечный свет. - Нет, - прошептал он. – Ты этого не сделаешь. Америка опустил пистолет и отвернулся. Но они оба знали, что настоящее оружие прямо сейчас загружается на самолеты и летит через Тихий океан. - Я очень надеюсь, что ты передумаешь, - слова Америки отдавали свинцом. Он открыл дверь. – Убери свой корабль отсюда. Ты не настолько глуп, чтобы находиться на корабле с подкарантинным материалом, правда ведь? - Правда, - Россия потер кончиками пальцев край воротника. – У меня было чувство, что ты можешь найти меня. Америка кивнул, тяжело выдохнув. - Пошли, я отведу тебя к твоим людям. Америка ворвался в Овальный кабинет. Кеннеди взглянул на него, встал и отодвинул свои документы. Его галстук был наполовину распущен. - Что он сказал? Америка стиснул зубы и покачал головой. Президент смотрел на него несколько мгновений, а затем постучал пальцами по краю стола, устремив взгляд в сторону. - Он готов рискнуть войной ради этого? Америка рухнул в одно из темных кожаных кресел, что заскрипело под ним. Он выдал: - Он думает, что у меня кишка тонка довести дело до войны. - Но это не так, - сообщил ему Кеннеди. Америка вскинул голову: посмотрел президенту в глаза. Тот ответил ему, ясным и спокойным взором. - Ага, - мягко произнес Америка. – Это не так. • В сентябре 1962 года Хрущев и кубинский лидер Фидель Кастро договорились тайно разместить советские стратегические ядерные ракеты на Кубе. Как и Кастро, Хрущев чувствовал, что вторжение США на Кубу неизбежно и что потеря Кубы нанесет вред коммунистическому движению, особенно в Латинской Америке. Он сказал, что хочет противостоять американцам «не только с помощью слов... логичным ответом стали бы ракеты». Советское руководство полагало, что Кеннеди избежит конфронтации и примет размещение ракет как свершившийся факт, основываясь на недостатке уверенности Кеннеди во время высадки в заливе Свиней, которая произошла в апреле 1961 года. • Кеннеди впервые увидел фотографии возводящихся пусковых установок 16 октября. Объединенный комитет начальников штабов США единогласно озвучил вывод, что полномасштабное вторжение на Кубу будет единственным способом гарантировать то, что Советский Союз удалит ракеты и впоследствии не будет пытаться тайно установить их вновь. Они заявили, что Советы не будут противодействовать американскому вторжению на Кубу. Кеннеди отнесся к этому скептически, сказав «Они, как и мы, не могут пустить это на самотек. После всех их заявлений они не могут допустить, чтобы мы вывезли их ракеты, убили множество советских солдат, а затем ничего не сделать. Если они не смогут ничего предпринять на Кубе, тогда они ответят в Берлине». • Роберт Макнамара был министром обороны США. Он настаивал на том, что 40 ракет на Кубе не сильно повлияют на стратегический баланс сил. Однако он согласился с тем, что они могут сильно повлиять на политический баланс сил, если будет замечено, что США оставят без ответа размещение советских ракет на Кубе. • 22 октября Кеннеди приказал ввести карантин вокруг Кубы, чтобы предотвратить дальнейшую перевозку наступательного оружия. Советы восприняли это как пиратство и приказали своим кораблям игнорировать эти меры. Со стороны могло показаться, что в этот момент кризис зашел в тупик. СССР не выразил никаких признаков того, что он отступится, у США не было оснований полагать, что это произойдет, и США находились на ранних стадиях подготовки к вторжению на Кубу, а также к ядерному удару по Советскому Союзу в случае, если он ответит военным путем, – что предполагалось как наиболее вероятный сценарий. Комментарий к главе (ОЧЕНЬ. МНОГО. ЯРОСТИ): https://telegra.ph/Karibskij-krizis-03-19