The Chosen End

Лондон. 27 октября 1962 года. «Паб “Кингс Хэд” на улице Уайтхолл» - Боже, мог ли Англия быть ещё более британским? Да и черт с ним, внутри было тепло; на улице снаружи в воздухе будто летали шершавые сырые кристаллы, и холод словно просачивался сквозь куртку и пронизывал иглами внутренности – если только не надеть одно из тех толстых плоских шерстяных пальто, которые носили все в Англии, те самые, которые напоминали свинцовые костюмы. Бар был теплым и хорошо освещенным. Очки Америки запотели. Он стянул их, расстегнул куртку, почувствовал, как у него оттаивают кончики ушей. Ко времени, когда он вытер очки подолом своей футболки и нацепил их обратно, Англия за барной стойкой уже заприметил его, вполовину осматривая его, с пивным бокалом чего-то в руке. Америка направился к нему. Его пару раз пихнули, но не много: здесь было не так людно, как он предполагал. - Здаров, - сказал он с полуулыбкой. Упал на стул рядом с Англией. Англия приподнял брови, издал приветственный звук из-за своего бокала. Он с шумным звуком опустился на барную стойку, когда тот закончил. - Я уж думал, ты заблудился. - Дважды, - оживленно ответил Америка и сбросил куртку на колени. – Но я спрашивал дорогу. Это первый раз, когда твои люди общались со мной дружелюбно, знаешь? Когда они советовали, как бы мне убраться побыстрее. - Лондонцы, - произнес Англия с ноткой нежности в голосе. Он наклонился и постучал костяшками по стойке, привлекая внимание девушки, которая отмывала стаканы. – Ещё один, мисс, будьте добры, - он оглянулся через плечо на Америку. – Что тебе взять? - Ты всегда орешь на меня, когда я пытаюсь заказать что-нибудь в твоих пабах, - Америка провел рукой по волосам. - Потому что ты заказываешь пиво, которое едва ли заслуживает маркировки. А ещё расстраиваешься, когда тебе подают пинту горького, да ещё и не охлажденного. Его не пьют охлажденным, Америка. - Просто дайте мне то же, что и у него, - обратился Америка к девушке. Он опустил локоть на барную стойку и взглянул на Англию. Прошел миг тишины. - Что ж, эм... - «Эм», разумеется, - сухо ответил Англия. Он смотрел, как в его бокал льется «Гиннес». – Вы двое были очень заняты последние несколько дней. - Ага, да, поэтому я и здесь, - Америка подпер щеку кулаком. Несколько прядей волос заслонили ему глаза. – Если мы с Россией взорвем мир, то я подумал, что хотя бы угощу тебя выпивкой напоследок. - Очень любезно с твоей стороны, - Англия сел, принял оба наполненных бокала у официантки. Он осторожно опустил бокал Америки перед ним. Пена вздрагивала у самых верхушек. – Ты сделал всё, что только мог? Действительно приложил усилия?.. Или мы все умрем из-за твоей гордыни? - Мне что, девять? – Америка подтянул напиток к себе и поморщился. – Да, я пытался. И знаешь, гордыня здесь совершенно ни при чем. - А разве не так? – Англия нахмурился. – Вы оба, и ты, и Россия, скорее развяжете войну, чем потеряете лицо. Если это не гордыня, я не знаю, что это такое. - Забудь, - пробормотал Америка и чуть отпил из бокала. Они немного пили в тишине, пока посетители болтали и смеялись вокруг них. Наконец, полпинты спустя, Англия повернул корпус и подпер голову кулаком, взглянул на Америку. - Тогда в чем же дело? Америка вздохнул у кромки бокала. Рябь прошла по поверхности его пива. - Я не знаю. Он распробовал вкус пива во рту, затем отставил напиток в сторону и опустил голову меж расставленных ладоней, придавив пальцами виски. - У нас... у нас творится... что-то. Я не знаю. Это не гордыня, - повторил он. Он искоса взглянул на Англию. – Типа... Я не буду притворяться, что её нет совсем, но... – как ему, черт возьми, объяснить? – Это, типа... – он закусил губу, брови были плотно сдвинуты. – В смысле, Иисусе, ты же знаешь, между мной и Россией дичь происходит уже... уже шестьдесят гребаных лет... Боже, целых шестьдесят лет прошло. Англия лениво провел пальцем по шву манжета свитера. - И корень... этой безвыходной ситуации проистекает именно из этого, а не из... обычного упрямства, - его голос был пропитан сомнением. Америка впился взглядом в Англию и снова схватил свой стакан. - Я знаю, обо мне и моем упрямстве мнение у тебя сложилось довольно стойкое, но ты хоть немножко мне довериться можешь? Я бы не запустил в Россию ракетой из упрямства, - снова эта мысль: о том, что он нанесет удар по России, сделает России больно... что-то темное сжало его сердце. - У меня есть толика веры в тебя. В меньшей степени – в Россию. Ты, может, и не начнешь войну из-за гордыни, но я затрудняюсь поверить, что он этого не сделает. - Он тоже не хочет делать мне больно, - выдал Америка. Что с его пивом? Оно осело в желудке, тяжелое, как свинец. - И всё же – вот мы здесь. Америка пожал плечами, отхлебнул ещё раз. - Не ждал от тебя, что ты поймешь, - отразилось от кромки его бокала. Глаза Англии сузились. Он поймал взгляд Америки, когда тот опустил свой бокал. - А давай проверим. Америка молчал где-то полминуты. Он смотрел на отблески в своем стакане, на отблески на барной стойке. Прислушивался к тому, как люди Англии двигаются за ними и огибают их. Его рот на мгновение закрылся, когда он попытался заговорить. - Слушай, я люблю Россию, - это вышло мягко. – И... и он тоже любит меня. Но мы... продолжаем лажать, я не знаю, - он выпустил длинный, судорожный вздох. – В смысле... Мы пытаемся и сближаемся, но мы все время всё запарываем. А потом я расстраиваюсь, а он принимает всё в штыки, и всё летит к хуям, а потом кто-то вытаскивает пистолет, обычно я – обычно это делаю я, - признал он. - ...Понимаю, - меж бровями Англии залегла глубокая складка, как происходило всегда, когда он взвешивал слова. Последовало долгое молчание. – Ты когда-нибудь... когда-нибудь думал, что любить его – недостаточно? Невзирая на то, что говорят все твои фильмы, Америка, миром не движет любовь. Америка стукнул очками по столешнице. - Ты можешь не капать мне на мозги нравоучениями хотя бы пять минут?! - Прошу прощения, очень сложно не капать на мозги нравоучениями тому, кто угрожает покончить с собой! – некоторые люди повернули к ним головы, и голос Англии упал: стал тихим, но всё таким же безжалостным. – Я хочу помочь тебе, но я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Ты ищешь честности? Я могу ответить ей прямо сейчас. Но если ты просто хочешь знать, что я на твоей стороне во всём этом, то тебе не нужно было являться сюда. Я всегда на твоей... - Может, я бы искал честного ответа, если бы твои честные ответы не сводились всегда к «Америка, завали варежку и делай, как я тебе сказал», - прошипел Америка, его пальцы сжались крепче на ручке бокала. Сердце забилось быстрее, он почувствовал, как он сжал зубы. – Ты спросил меня, что происходит, и я пытаюсь объяснить! Черт, я знаю, что просто любить недостаточно, в смысле, да мы только расставались раз пять точно, дураку понятно, что просто любить... - Или, может, вам следовало бы остаться порознь, - выпалил Англия. Он отодвинул стакан, слишком резко, но сумел поймать его, прежде чем тот перевернулся. Его пальцы сжались на нем, и он тяжело выдохнул. Когда он вновь заговорил, ворчание исчезло из его голоса. – Я понимаю, что ты хочешь пытаться ещё и ещё... Ты всегда так хочешь, с Россией, или с чем-нибудь другим... Но это... это просто того не стоит, - он взялся за воротник рубашки Америки прежде, чем тот смог перебить. – И не потому, что дело в вас обоих. Слишком многое поставлено на карту. Америка сжал челюсть. Что-то... что-то из того, что сказал Англия, заставило почувствовать, что где-то он это уже слышал. - Россия сказал мне что-то такое, - произнес он. – Или... скорее, Россия пытался сказать мне что-то такое. Англия снова отклонился на свой стул. - Что конкретно он сказал? Что-то сжалось внутри Америки, он ощутил холод. Облизнул губы. - Что мы... что мы не должны пытаться... потому что, возможно, мы вымучиваем что-то... типа того, - Америка подобрался. – Но Россия всегда говорит подобную херню, он всё время пытался меня оттолкнуть, потому что... потому что он в ужас приходит от мысли об уязвимости перед кем-то, или от того, чтобы с ним хорошо обращались, то есть, он... слушай, у него есть свои загоны, ладно, - короткий вдох. – И он сказал, что мы должны отнестись к кризису как к политическому, типа, по-рабочему, хотя, черт возьми, как это не может быть личным, всё, что с нами происходило – это личное... На дне стакана Англии осталось совсем немного пены, но он всё равно сглотнул её. - У него могут быть скрытые мотивы, но я полагаю, что он прав. Политические отношения между тобой и Россией были неустойчивыми в течение нескольких десятилетий, и ты не можешь отрицать, что, отчасти, такой порядок вещей сложился по причине вашей... эмоциональной вовлеченности. - Он прав, - повторил Америка. – Ты говоришь мне, что Россия прав. Он заводит эту чертову шарманку со мной уже гребаных сто лет... - И посмотри, к чему тебя привело её игнорирование, - слова прозвучали так мягко, что их едва можно было расслышать в шуме паба. Живот Америки скрутило. Его... его горло внезапно стиснуло. - Но это... нет, Англия. Легкий звон стаканов прозвучал в тишине, словно заклинание. - ...В смысле... мы дороги друг другу, и мы... я-я люблю его, - запнулся Америка. – Это не... и он тоже любит меня, он наконец признал это, разве... разве неправильно пытаться, чтобы все сложилось... разве... - Не неправильно, нет, - прошептал Англия. – Но любовь сама по себе – не достаточно веская причина, чтобы продолжать попытки. Если вы будете продолжать в том же духе, задыхаясь в ваших политических путах, в следующий раз... – он остановился. – Прости, так не пойдет, Америка. Если между вами не произойдет никаких изменений, я не думаю, что следующий раз вообще состоится. Америка ссутулился над своим пивом. Он... ему не хотелось больше пить. Или же ему захотелось выпить нечто гораздо более крепкое. Когда он заговорил, голос его был громким – но хрупким. - Так, так что мне делать, просто... не обращать внимание на наши чувства? Типа, всё время? Прекратить... прекратить проводить время друг с другом, просто... свести всё в рабочее русло? – внутри у него потемнело. Англия заколебался – блеск отразился в его глазах – а потом положил свою руку на предплечье Америки. Сжал его. - Можешь ли ты придумать способ получше? - Я... – голос Америки надломился. Он встретился с Англией взглядом. - Я не хочу делать ему больно, - взмолился он. – Т-то есть... Я не хочу идти на войну с ним, я не... я не... - Тебе, может, и не придется, если ты сможешь с этим совладать, - ответил Англия. Его пальцы постукивали по рукаву Америки. – Тебе придется сделать так, чтобы Россия согласился с тобой. - Россия уже согласен, - горестно пробормотал Америка. Он смахнул волосы со лба, но они упали обратно. – Россия годами пытается убедить меня, что всё это того не стоит. В пабе начало становиться тихо, а воздух, казалось, сгустился вокруг них: теплый и спертый, пропитанный запахом спиртного. - Ты тоже так считаешь? – так нежно Англия не спрашивал ещё никогда. – Или же у тебя попросту не осталось других вариантов? Что-то тяжелое, сумрачное и несчастное будто пригибало голову Америки вниз. Ему пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем он сумел заговорить снова. - Ну... не то чтобы мой вариант сработал, правильно? – в его голосе всё ещё мерцала хрупкая тоска, едва заметная надежда. – То есть... конечно, мы любим друг друга, и мы оба это знаем, это отлично. Но мы всё ещё стоим наизготовку, готовые снести друг другу головы. Может... – в каком-то темном, слишком горячем уголке сознания Америка не мог поверить, что произносит эти слова. – Может, Россия действительно прав. Может, нам стоит... стоит... – он неровно выдохнул. – Сосредоточиться на чем-то, что не делает нас такими... эмоциональными. - Россия предпочитает думать, что он полностью неуязвим, не правда ли? Он приспособится достаточно легко. Но ты... полагаю, чтобы сделать это, ты должен действительно принять на себя обязательство, - Англия смотрел на него, его ладонь бесшумно покоилась на рукаве Америки. – Ради твоего же блага, как и блага России, или моего, или всего остального мира. Америка направил взгляд на свои ладони. - Этому же не придется длиться вечно, - промолвил он тихо. – В смысле... если отношения станут чисто рабочими, тогда... тогда всё должно перестать идти наперекосяк. И... и в конце концов наши отношения... наши р-рабочие, политические отношения... они нормализуются, правильно? – слова прозвучали слабо. – И тогда мы сможем. Мы сможем решить, что мы хотим со всем этим делать. Англия медленно кивнул. - Полагаю, что так. Но ваши политические отношения могут не меняться ещё долгое время, неважно, как сильно вы отстранитесь от ваших чувств. Могут пройти десятилетия. Может, больше. Тебе нужно быть к этому готовым. Сердце Америки сжалось, зазвенело. Он сложил руки на барной стойке и подпер запястьями подбородок, уставился в темное золото своего бокала. - Я ненавижу всё это, Англия, - прошептал он. - Я знаю, - Англия дотронулся до Америки ещё один раз, за плечо. Робко, немного неловко – Англия всегда успокаивал подобным образом – но искренне. – Но ты знаешь, что сделать это необходимо. Комментарий к главе: Эта глава примечательная тем, что в ней окончательно цементируется факт, что вся мировая политика зависит от поебушек России и Америки. Во-первых, было приятно снова увидеть Англию. Так уж повелось, что если в главе присутствует он, то ТСЕ сразу приобретает налёт адекватности, потому что Англия не обременён американо-российскими горками из любви и страдашек, поэтому часто выступает как voice of reason. - У нас... у нас творится... что-то. Я не знаю. Это не гордыня, - повторил он. Он искоса взглянул на Англию. – Типа... Я не буду притворяться, что её нет совсем, но... – как ему, черт возьми, объяснить? – Это, типа... – он закусил губу, брови были плотно сдвинуты. – В смысле, Иисусе, ты же знаешь, между мной и Россией дичь происходит уже... уже шестьдесят гребаных лет... Боже, целых шестьдесят лет прошло. Англия лениво провел пальцем по шву манжета свитера. - И корень... этой безвыходной ситуации проистекает именно из этого, а не из... обычного упрямства, - его голос был пропитан сомнением. Вот как здесь. Истинная природа конфликта (глазами Америки, но, я думаю, мы достаточно долго читаем ТСЕ, чтобы с уверенностью приравнять точку зрения Америки к точке зрения авторов) раскрывается в нескольких репликах, в которых нет места ни экономике, ни идеологии, ни геополитике, только токсичным любяшкам: - Слушай, я люблю Россию, - это вышло мягко. – И... и он тоже любит меня. Но мы... продолжаем лажать, я не знаю, - он выпустил длинный, судорожный вздох. – В смысле... Мы пытаемся и сближаемся, но мы все время всё запарываем. А потом я расстаиваюсь, а он принимает всё в штыки, и всё летит к хуям, а потом кто-то вытаскивает пистолет, обычно я – обычно это делаю я, - признал он. Англия не пытается спорить с данной постановкой вопроса, наоборот, он с ней соглашается и ведёт дальнейший разговор в её русле: - Или, может, вам следовало бы остаться порознь, - выпалил Англия. Он отодвинул стакан, слишком резко, но сумел поймать его, прежде чем тот перевернулся. Его пальцы сжались на нем, и он тяжело выдохнул. Когда он вновь заговорил, ворчание исчезло из его голоса. – Я понимаю, что ты хочешь пытаться ещё и ещё... Ты всегда так хочешь, с Россией, или с чем-нибудь другим... Но это... это просто того не стоит, - он взялся за воротник рубашки Америки прежде, чем тот смог перебить. – И не потому, что дело в вас обоих. Слишком многое поставлено на карту. И если вы ещё не до конца убедились, что в ТСЕшном мире расставание - залог снижения геополитической напряженности, то вот вам последний кусочек мозаики: - Что мы... что мы не должны пытаться... потому что, возможно, мы вымучиваем что-то... типа того, - Америка подобрался. – Но Россия всегда говорит подобную херню, он всё время пытался меня оттолкнуть, потому что... потому что он в ужас приходит от мысли об уязвимости перед кем-то, или от того, чтобы с ним хорошо обращались, то есть, он... слушай, у него есть свои загоны, ладно, - короткий вдох. – И он сказал, что мы должны отнестись к кризису как к политическому, типа, по-рабочему, хотя, черт возьми, как это не может быть личным, всё, что с нами происходило – это личное... На дне стакана Англии осталось совсем немного пены, но он всё равно сглотнул её. - У него могут быть скрытые мотивы, но я полагаю, что он прав. Политические отношения между тобой и Россией были неустойчивыми в течение нескольких десятилетий, и ты не можешь отрицать, что, отчасти, такой порядок вещей сложился по причине вашей... эмоциональной вовлеченности. В общем, оказывается, ВСЕ ПРОБЛЕМЫ, АБСОЛЮТНО ВСЕ, из-за того, что кто-то не умеет в отношения, и поэтому ссора на повышенных тонах грозит разнести весь мир в труху. Знаете, я такой тупорылой интерпретации исторических событий ещё не видела.