The Chosen End

Рейкьявик, Исландия. Август 1972 года. Лошадки. Америка называл их лошадками. Он сидел рядом с Россией, наблюдая, как руководители турнира раскладывают доску, черную с одной стороны и белую с другой, и произнес с набитым льдом ртом: - А я думал, лошадки должны быть снаружи. Чертовы лошадки – и его игрок только что забрал слона Спасского. Россия сжал пальцы под металлическим сиденьем. Он склонился вперед, смотрел, как Спасский занес руку над оставшейся ладьей; да так и опустил её через несколько секунд. Он издал небольшое рычание от злости – и вперился жестким взглядом в Америку. - Как ты это делаешь? – прошипел он. - Делаю что? – прошептал Америка в ответ. Он отпил немного газировки через трубочку. Хлюпанье заставило зрителей вздрогнуть и повернуться к ним. – Я что, побеждаю? Глаза России сузились, его пальцы скользнули к линии пуговиц на рубашке Америки. Он сжал их. - Я сейчас не в настроении, Америка, - он перевел взгляд обратно на доску, стиснул зубы. Спасский сделал ход, и Россия не только пропустил это, но и всё вокруг казалось неправильным: твой ферзь, идиот, он почти что взят... Он дернул Америку на дюйм ближе к себе, не глядя на него. Прорычал: - Ты накачал его наркотиками, так? Каким-то... каким-то галлюциногеном из ЦРУ, и ты жульничаешь... Америка поставил стакан на пол, прежде чем тот упал. - Ты думаешь, я контролирую разум твоего игрока с помощью наркотиков? – он захихикал. – Может, он просто не так уж и хорош, а? С заднего ряда раздалось громкое шиканье. Россия вскипел от гнева. - Я убью тебя, - прошептал он. – Клянусь тебе. Ещё раз оскорбишь Спасского, и я затащу тебя в центр помещения и затолкаю в глотку короля Фишера, и извиняться не буду... Тем временем Спасский потерял ещё одну пешку. - Проклятье! На сей раз окружающие обернулись на него. Россия залился краской. - А этот чувак Фишер, похоже, очень хорош, - просиял Америка. – Он забирает фигуры одну за другой. У доски что-то щелкнуло. Фишер скорчился на стуле, как возбужденный ребенок. Спасский посерел ещё сильнее. Америка откинулся на спинку своего стула. - А те штучки, которые на башенки похожи, они как называются? Руки России сжались в кулаки на его коленях. - Ладьи, - прорычал он. Он мог чувствовать слово в своих ребрах. – Ладьи, и ты не заслуживаешь это знать, потому что когда матч закончится, ты уже всё забудешь! Ладонь Спасского парила над оставшимися фигурами, как у пианиста, забывшего мелодию. Живот России скрутило. - Ты убил его кошку? Или... или оставил окровавленную курицу у него на крыльце, или угрожал его... – он замолк и повернулся к Америке, глядя на него с полудикой безумной уверенностью. – Ты угрожал его семье, да? Боже, никогда не думал, что ты опустишься так... - Иисусе, Россия, ничьей семье я не угрожал... - Спасский не проигрывает! – Россия вскипел. – Я не проигрываю! – ещё один щелчок со стороны доски. Россия вздрогнул. Америка скользнул по нему взглядом. Он заулыбался. - Что ж, думаю, теперь проигрываешь. Когда чернота растворилась во взоре России, он схватился за рубашку Америки и подтащил его к себе, пока их носы почти не соприкоснулись. Он вгляделся в его глаза. - Я тебя закопаю. Спасский потерял ещё одну пешку.

***

- Так получается, Фишер теперь ведет? На целых два очка? Или... на полтора очка... знаешь, я в эту систему подсчета баллов совершенно не въезжаю... Дверь их гостиничного номера с грохотом захлопнулась за ними. Америка швырнул куртку на комод, бросил России сияющую улыбку через плечо. - Но хэй, Россия, есть же еще столько игр! Может, твой парень ещё сумеет победить! - Не думаю, что обслуживанию номеров понравится, если я оставлю в ванной наволочку, набитую твоими конечностями, - пробормотал Россия. Он сдернул свое пальто и швырнул его на спинку стула. Америка обернул руку вокруг локтя России. - Ты слишком серьезно относишься к этой игре, знаешь? Это просто шахматы. Россия отшатнулся. - Нет такой вещи, как «просто шахматы», - прорычал он. Он схватил пальто, порылся в карманах, выдернул шахматную фигуру – короля, черную и тяжелую, вырезанную из сланца; из того самого набора, что подарил ему Ленин, давным-давно, и похоже, что не особо-то он и приносили удачу, ведь Спасский устроил из себя чертово посмешище – и помахал ей перед носом Америки. – Вот. Знаешь, что это? Америка отступил на шаг. - Шахматная фигура? – попробовал он, сбитый с толку. – Король или ферзь, наверное? У него корона ещё такая... - Король! Я мог простить тебе ладьи, но это король, Америка! Это даже ребенку известно! Самая важная фигура на доске! Цель всей игры! – он ткнул фигурой воздух перед лицом Америки. – Ты не заслуживаешь победы, если не знаешь, ради чего играешь! Америка ухмыльнулся. Его глаза следили за королем, которым Россия размахивал в воздухе перед ним. - Достаточно того, что я играю, чтобы победить тебя, разве не так? Пальцы России сжались на фигуре. - Нет, не так, - на этот король пронесся в опасной близости от глаза Америки. – Ты говорил мне, что ты можешь узнать всё, что нужно знать о жизни, из игры в бейсбол, помнишь? Что ж, ты ошибался. Шахматы – они научат тебя всему. Мои игроки тренировались десятилетиями! А тебе просто повезло, что на твоей стороне оказался сверходаренный гений с проблемами в социализации! Америка схватил Россию за руку. - Ты когда-нибудь играл в шашки? Я намного лучше шарю в шашках, и они гораздо менее запутанные. Эта ухмылка... Этот гаденыш скалился специально! Россия навис над ним. - Хочешь, чтобы я доказал, что все угрозы, которые я озвучил сегодня, не были пустой болтовней? – он выдернул запястье из хватки Америки. – Я затолкаю тебе фигуру в глотку. Невелика потеря. У меня еще белые дома лежат. - Ох, валяй, - Америка внезапно прижался к нему, и... ...Лизнул короля, глядя России прямо в глаза. Россия уставился на него. Что-то горячее и липкое раскрылось у него под ребрами. Ему захотелось отдернуть руку, вытереть фигуру о брюки и врезать Америке. Он захотел усадить его на кровать и объяснить, что такое король. Ему хотелось... Он издал низкий, голодный звук, и протолкнул короля Америке в рот. Америка заулыбался, пока пальцы России не коснулись его губ. Он кашлянул, тихо – Россия почувствовал сопротивление, когда корона короля коснулась задней части мягкого нёба Америки. Затем Америка согнул шею и сомкнул губы вокруг пальцев России. От этого тепла разряд прокатился по его хребту. На виду осталась только красная войлочная подушечка у основания короля. Россия чувствовал, как фигура смещается в его пальцах, когда Америка оборачивал язык вокруг неё. Он смотрел Америке в глаза, приблизился так, что их тела соприкасались при каждом вдохе. Через несколько секунд Америка отстранился с тихим влажным звуком. Его губы расползлись в красной улыбке. - Итак, значит, - протянул он. – Это король. Россия ответил ему глубоким, дрожащим смехом и вплел ладонь в волосы Америки. Он потянул. - Получается, тебя можно научить. - Наверное? В смысле – у тебя в пальто целый шахматный набор спрятан? – Америка подался вперед, навстречу хватке России, потерся о его губы своими. – Учусь я лучше всего, когда двигаюсь. - К сожалению, для тридцати двух фигур места в карманах недостаточно. Или даже для шестнадцати, если уж на то пошло. Так что... – пальцы свободной руки России скользнули к пуговицам на рубашке Америки, расстегнули две, три, четыре. – Я попробую научить тебя по-другому. Америка вцепился в рубашку России и подтянул их обоих к кровати тремя резкими шагами. - Я сейчас жутко восприимчивый, - он упал на спину. Россия забрался следом. - Я постараюсь воспользоваться этим редким случаем по максимуму, - ухмыльнулся Россия. Он пригнулся, опираясь на локоть, и поцеловал Америку в шею. – На доске шестьдесят четыре клетки... Восемь строк и восемь столбцов, - выдохнул он. Оставил укус чуть выше пульса Америки. – А теперь скажи мне, сколько фигур у каждого из игроков? Я только что дал тебе ответ. - О Господи, ты серьезно будешь учить меня шахматам? – ахнул Америка. Он расстегнул линию пуговиц России, не остановился, когда добрался до брюк. – Эм – черт – ты сказал, шестнадцать? - Очень хорошо, - Россия позволил Америке стянуть рубашку со своих плеч. Концы его шарфа висели между ними. Он прижался своими бедрами к бедрам Америки, глубоко качнув ими. – И я могу только научить тебя, как играть в шахматы. Чтобы обучить тебя шахматам, как ты выразился, потребуется очень, очень долгое время, - он провел ногтями по груди Америки. - О Боже, - Америка сгорбился ему навстречу. Рывком раздвинул колени. – Ты не заведешь эту песенку, про то, что «шахматы – это воплощение марксистско-ленинской системы», потому что правило никакой коммунистической пропаганды в спальне вступает в силу прямо сейчас! – он стряхнул свои ботинки с изножья и вцепился руками в волосы России. Россия прогнулся под его прикосновениями, словно довольный кот. - Говорят, что шахматы – отражение идеального советского человека, - горячо выдохнул он. Америка стянул его брюки ниже на его бедрах. – Вдумчивого, рационального, применяющего научный подход даже в своем досуге... - Что я только что сказал, - простонал Америка, и Россия удобно устроился у него между бедрами. Спустя полминуты они выпутались из оставшейся одежды. Россия сбросил всё на край кровати – и поймал свой шарф, прежде чем он упал. Он не мог учить без подручных средств. - Строки, - выдохнул он. Его кожа заскользила по коже Америки. – Обозначены слева направо буквами от «A» до «H», - пальцы Америки на его груди. Их дыхание перехватило. – А столбцы обозначены похожим образом, но цифрами от единицы до восьмерки. Как ты думаешь, в чем смысл этой маркировки, Америка? - ...Строки и столбцы? – Америка опустил очки на тумбочку и отметил поцелуем уголок рта России. Закинул руки ему на спину. Россия ущипнул Америку чуть выше бедра. - Ряды и шеренги. Ряды – столбцы – вертикальные, шеренги – строки – горизонтальные. И помечены они цифрами или буквами, как я уже сказал. - Оу – оооо, ряды и шеренги, как в армии! – Америка закинул ногу России на бедро и прижал его в затяжном, изнуряющем порыве. – Получается, обе стороны – это что-то типа армии – то есть, двух армий – с рыцарями, башенками и всем таким прочим? России потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что Америка никогда раньше не улавливал эту связь. - Тебе очень повезло, что я уже раздет, иначе я бы встал и ушел прямо сейчас, - прорычал Россия. Он резко впечатал свои бедра в бедра Америки – до вспышек перед глазами; боль зазвенела в их костях. – А теперь ответь на мой вопрос. Как ты думаешь, почему на доске такая маркировка? – его губы нашли мочку уха Америки. - Да пошло оно всё нахуй, - смог выдать Америка. Он изогнул голову в другую от России сторону, выгнул шею обнаженной линией. – Эээ... это чтобы... черт, да не знаю я, Россия, чтобы записывать ходы, как судьи делали?.. Россия наградил его цепочкой острых поцелуев, что начинались чуть ниже его подбородка и продолжались на изгибе шеи. - Да. Вместе буква и цифра соответствуют одной клетке на доске, - он потерся кончиком носа о чувствительную к щекотке линию шеи и плеч Америки. – Так что я могу переместить моего слона с С1 на Е3. Кстати говоря, - он резко встал, взял свой шарф, расстелил его на своих коленях. Связал его в узел и петлю. – Как двигается слон? Головокружительная дрожь прошла по боку Америки, когда Россия коснулся зубами его шеи. - Х-христа ради, Россия, это то, о чем ты реально хочешь сейчас думать?.. – Америка потерся об него бедрами. Поток жара прокатился по нему – и Россия ахнул. Затем сосредоточился. Он перекинул петлю через голову Америки и повернул её так, чтобы узел находился у основания его черепа. - Расценю это как «я не знаю», - другой конец шарфа был дважды обмотан вокруг изголовья, прежде чем он закрепил его. Это была удавка. Она затягивалась тем сильнее, чем ниже Америка сползал по кровати. Рука Америки взметнулась к шарфу: он поднял дикие глаза на Россию. - Да я даже не в курсе, как выглядят слоны, - взмолился он. Просунул пальцы между петлей и шеей. - Что ж, тогда смилуюсь, - прошептал Россия. Поцеловал его. – Лишь на этот раз, - он отстранился, приподнялся и порылся в ящике тумбочки. Вот он, этот тюбик. Он снова забрался на Америку... - А теперь слушай внимательно. ...и скользнул в него пальцем. Америка издал мягкий звук и отпустил петлю. Его левая пятка уперлась в кровать. - Слоны – это заостренные фигуры, - прошептал Россия. – У каждого игрока их по двое. А ещё у них по две ладьи и по два коня... – ещё один палец, глубокое давление внутри Америки. – Король и ферзь, и восемь пешек. – Россия поцеловал левое колено Америки. – Скажи... как называются «башенки» и «лошадки»? Америка выгнулся в спине. Шарф натянулся. - Т-ты сказал, что «башенки» - это ладьи, - его голос дрожал. – А... а лошади... это кони? Но Англия говорил мне, что ладьи – это птицы... Нежный огонек затеплился в груди России. Он согнулся почти вдвое и оставил мягкий поцелуй на животе Америки. - Столетия назад эти фигуры были похожи на колесницы. Тогда они назывались «возницы» - или «рухи», - третий палец, наконец – и он раздвинул их. - О-ох... – Америка выдохнул. Зажмурил глаза. Горячий румянец разлился по его коже: по его бедрам, и груди, и щекам, и даже по его члену. Он морщился каждый раз, когда Россия сгибал пальцы; путал ладони глубже в одеяле. - Не отвлекайся, Америка, - напомнил Россия. Он вышел из него, медленно, и смотрел, как Америка расслабляется дюйм за дюймом, пока смазывал себя. Последние мерцание погасло в глазах Америки, когда Россия сжал его плечо тяжелой рукой и вжался в него. Он горячо выдохнул в шею Америки. Америка резко поднял ноги, согнулся – Россия чувствовал, как колени Америки вдавливаются ему в ребра. Америка ахнул в волосы России, затем прижался к ним щекой. - Я-я-я слушаю, - сказал он. Бьющийся пульс проходил через него. Россия вошел в него, медленно, глубоко. - Ладья может ходить на любое количество клеток вперед, назад, влево или вправо... – его голос был полон воздуха, дрожал. Он опустил ладонь Америке на бедро. – Слон ходит на любое количество клеток по диагонали. А ферзь... – он застонал, когда ногти Америки процарапали ему спину между лопаток. – Ф-ферзь может ходить, как угодно. На любое расстояние, по вертикали, горизонтали или диагонали. Понял? - Д-да как мне вообще запомнить это... – Америка вцепился в него, наполовину смеясь, поцеловал край уха России. – М-может нам... – Россия впечатался в него; дыхание Америки прервалось и изломалось на несколько мгновений. – Боже... Продолжить с этим потом? - Я не... все равно не думаю, что ты скоро будешь способен говорить, - выдохнул Россия. Он сдвинул Америку на дюйм вниз, и тот резче дернулся навстречу члену России; петля затянулась ещё сильнее. – Но напоследок... конь ходит... – горячий поцелуй. – На две клетки вперед, назад, влево и вправо и на одну клетку перпендикулярно, - ещё один. – Буквой «Г». - Я это всё через пять минут забуду... – Америка обвил руками талию России, сдвинул их ниже, теснее прижал его к себе. Россия почувствовал, как пятка Америки скользнула по его копчику; издал тихий звук, прижал его губы к своим. Он схватил Америку за бедра, почувствовал кости под ладонями. Глубокое движение – и он притянул Америку навстречу себе. Шарф натянулся. Румянец на плоти Америки стал более темным, у него закололо в губах, и сами они припухли. Он выстонал России в губы тот немногий объем воздуха, что оставался у него в легких, – его будет нелегко возместить – а затем подался навстречу члену России, требуя ещё. Россия всё ещё не понимал этого: эйфорическую нужду Америки в воздухе, то, как он хрипел, и извивался, и твердел с каждой минутой – но он обожал это. Сладостная судорога горла Америки под ладонью России заставляла его сердце трепетать, как не заставляло ничто другое. Он смотрел на шарф, на красную полосу там, где он врезался Америке в кожу, на пульсирующий румянец, растекшийся до его висков. Он спросил тихо, с любопытством: - Больно? Америка исступленно закивал, но уже через секунду затряс головой. Хрупкий вдох, чтобы глотнуть каплю воздуха. У него не хватало дыхания объясниться. Россия вновь налег на него, и пальцы Америки вжались ему в плечи до синяков. Россия надеялся, что он расцветит пурпурными метками всю его кожу, яркими и ноющими. Он касался их ночью, в темноте, когда Америки не было рядом. Ладоням он скользнул по ребрам Америки, обхватил обе стороны и потянул вниз крепкими пальцами. Дыхание вырывалось из его легких, когда его бедра соприкасались с бедрами Америки, тяжело, снова и снова. Зрение помутилось, закружилось, и он закрыл глаза и вцепился в Америку. Америка не издал ни звука, ни одного хриплого выдоха: лишь слабые стоны России раздавались вокруг, его выдохи сквозь стиснутые зубы и резкие шлепки кожи по коже. Америка гнулся в его руках. Когда ему было это нужно, когда ему было абсолютно необходимо, он прижал руку к горлу и стянул шарф вниз на полдюйма, ровно настолько, чтобы один раз вдохнуть и выдохнуть, с кашлем и всхлипами. Всё остальное время он хватался за Россию и насаживался в ответ так сильно, как только мог. Россия крепче сжал его, дернулся, впечатался в него ещё раз, свел их бедра вместе – Оргазм его пришел внезапно, тяжелый и глубокий, накатившийся от самого основания хребта. Он сжал шею Америки через шарф, прижался к нему губами. Губы Америки были опухшими и слишком теплыми; и всё ещё было так непривычно и потрясающе целовать его, не чувствуя горячее и ритмичное дыхание на щеке. Америка вздрагивал под ним, снова и снова, слабо и дергано качал бедрами вверх, пока Россия не размягчился и не опустошился внутри него. Через несколько мгновений Россия почувствовал, как Америка тянет его за волосы – его набухший член прижимался к его животу. - Америка, - выдохнул Россия, наполовину погрузившись в поцелуй. Он просунул два пальца под шарф, оттянул его от шеи Америки. Восхитительная дрожь всё ещё стучала по его позвонкам. – Америка? Его пальцы сместились в центр груди Америки, скользнули по его животу и нависли прямо над его членом. Америка ахнул: тяжелыми, холодными вздохами. Затем последовал кашель. Он потянулся к руке России, и несчастный стон вырвался сквозь его зубы, когда кончики пальцев России едва задели его. Россия ещё больше ослабил петлю, затем осторожно вышел из Америки. Он спустился по линии тела Америки, касаясь его и целуя. - Америка, - снова прошептал он. Его слова осели на члене Америки. – Как ходит конь? Несколько секунд стояла тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием и тихими хриплыми звуками жажды, но не словами. А затем Америка прижал ладонь к глазам и начал смеяться, глухо и беспомощно. Россия почувствовал, как сам заулыбался. Он провел пальцами по внутренней стороне бедра Америки. - Это серьезный вопрос. Америка вздрогнул, стал дышать спокойнее. Он впутал пальцы в волосы России. - Я-я не помню, - прохрипел он, всё ещё вздрагивая от смеха. – О Боже... Россия поцеловал головку члена Америки. - Я надеюсь, что это не так. Иначе сегодня вечером тебе будет трудно заснуть. - Буквой «Г», - ахнул Америка. – Твою мать... – Легкий, как перо, трепет прошел сквозь него. Он втирал пальцы России в череп, его бедра пульсировали в воздухе. – Твою мать... - Превосходно, - Россия сместил руку на ногах Америки, накрыл его ладонью. – А как он выглядит? - Э-это те, что лошади, сукин ты сын, - Америка смеялся, дергался, извивался, его пятки бились о кровать. Мерцание чего-то, очень похожего на счастье – и Россия поглотил Америку на следующем вдохе. Он водил языком по всем местам, которые помнил, вдавливаясь, дразнясь и стягивая удовольствие тугим узлом. Америка кончил быстро, обжигающе; хриплый стон вырвался из его горла. Россия чувствовал, как Америка растирает пряди его волос между пальцами, нежно и трепетно, пока его бедра пульсировали, пульсировали и пульсировали. Спустя некоторое время – когда кости Америки расплавились в топленое золото – Россия вскарабкался и лег рядом с ним. Америка упал ему на грудь с тяжелым вздохом. Шарф по-прежнему привязывал его к изголовью кровати. - Вот что ты сделал со мной, когда Фишер выиграл одну партию, - его голос был очень грубым. – А что ты сделаешь, если он выиграет турнир? - Вызову тебя на матч-реванш и побью тебя сам, - Россия коснулся зубами нижней губы Америки. – А затем, пожалуй, буду драть тебя, пока ты не забудешь, как выглядит шахматная доска. Америка опустил лицо в изгиб плеча России. Его плечи тряслись от смеха. - Хорошо, но потом – я хочу матч-реванш по шашкам. И посмотрим, как долго ты протянешь. • Чемпионат мира по шахматам 1972 года стал образцовым эпизодом из истории Холодной войны, когда советский чемпион Борис Спасский проиграл американцу Роберту Фишеру. Победа в «матче века» сделала Фишера первым чемпионом из США за 40 лет и прекратила 24-летнюю эпоху советского шахматного доминирования. Поскольку Фишер действительно выиграл турнир, мы можем предположить, что советское доминирование осталось неоспоримым в своем более интимном проявлении в гостиничном номере России и Америки. • En Prise – шахматный термин, обозначающий незащищенную фигуру, которая может быть взята. Сленговый термин для той же ситуации – «удавка». Умно, черт возьми. • Примечание переводчика: в следующем примечании авторы сокрушаются, что внезапно выяснили, что термин knight по-русски переводится именно как «конь» или «лошадь», так что они притворятся, что диалоги персонажей действительно имеют смысл, так как говорили они на английском (где Америка называл коней не knights, как правильно, а horses). И они-то притвориться могут, а вот я при переводе чувствовала себя максимально ущербно. Пост о том, как я корпела над этой напичканной терминами ебаниной: https://vk.com/lorelinasjewelbox?w=wall-197046025_585 • Примечание переводчика: а ещё я почитала немного про самого Роберта Фишера. Он прославился не только выдающимся талантом, но и репутацией скандалиста: выставлял организаторам турниров невыполнимые условия, требовал привилегий (например, чтобы его партии начинались не раньше 16 часов, так как вставал очень поздно), нарушал регламент, опаздывал на матчи на час, иногда вообще на них не являлся. А вот что написано в вики: Отчасти требования Фишера к организаторам соревнований можно объяснить тем, что он обладал повышенной восприимчивостью к освещению и шумам, неровный свет и посторонние звуки действительно мешали ему сосредоточиться. Перед ответственной партией его секундант неизменно проверял освещённость сцены, где сидели соперники. Если от стоящего вертикально карандаша на шахматный столик падала тень, освещённость признавалась недостаточной. Борис Спасский называл уши Фишера «локаторами». При доигрывании одной из партий в заднем ряду пустого зала два заинтересованных шахматиста вполголоса сказали друг другу несколько слов. Фишер в этот момент думал над ходом, но отвлёкся, посмотрел на судью и раздражённо сказал: «В зале шумно». Учитывая, что Россия и Америка шумели, а Америка вообще сосал газировку через трубочку, было бы аутентично, если бы на них шикнул сам Фишер. Комментарий к главе: Помните, как мы возмущались, что Россия в ТСЕ не прописан? Что он просто унылый хикка, о котором мы ничего не знаем, ни о его жизненных взглядах, ни о увлечениях, ни о том, что он любит или ненавидит? Так вот... Он дернул Америку на дюйм ближе к себе, не глядя на него. Прорычал: - Ты начал его наркотиками, так? Каким-то... каким-то галлюциногеном из ЦРУ, и ты жульничаешь... Америка поставил стакан на пол, прежде чем тот упал. - Ты думаешь, я контролирую разум твоего игрока с помощью наркотиков? – он захихикал. – Может, он просто не так уж и хорош, а? С заднего ряда раздалось громкое шиканье. Россия вскипел от гнева. <...> - Но хэй, Россия, есть же еще столько игр! Может, твой парень ещё сумеет победить! - Не думаю, что обслуживанию номеров понравится, если я оставлю в ванной наволочку, набитую твоими конечностями, - пробормотал Россия. Он сдернул свое пальто и швырнул его на спинку стула. Оказывается, ОН ОБОСРАТЬСЯ КАК ЛЮБИТ ШАХМАТЫ - Нет такой вещи, как «просто шахматы», - прорычал он. Он схватил пальто, порылся в карманах, выдернул шахматную фигуру – короля, черную и тяжелую, вырезанную из сланца; из того самого набора, что подарил ему Ленин, давным-давно, и похоже, что не особо-то он и приносили удачу, ведь Спасский устроил из себя чертово посмешище – и помахал ей перед носом Америки. – Вот. Знаешь, что это? Настолько любит, что аж таскает шахматные фигуры в своих карманах!!1 (Серьезно, вы видели, чтобы хоть кто-то когда-нибудь так делал?..) Мать моя женщина, поверить не могу, что наконец-то, за две главы до конца, они наконец опомнились и осознали, что пора бы уже и придать глубину персонажу! Но даже эта глубина кажется какой-то over the top, на протяжении всего фика ему было на всё наплевать, кроме Америки, даже на космос ему было похуй, а тут вдруг он уже фигурку Америке в глотку запихать готов, потом заменить эту фигурку своим хуем, а потом снова запихать обратно, и это странно, не? Секс с параллельным обучением игре в шахматы, конечно, хорош и горяч, но от общей тупорылости это не спасает.