The Chosen End

Москва. Ноябрь 1918 года. Америка стащил свои вещи с полок посольства в Москве и постарался не возненавидеть себя за это. Он уже заполнил три коробки. Он и не подозревал, сколько времени провел здесь, пока не освободил стены, ящики и книжные шкафы от своей коллекции бейсбольных карточек, тайника с американской жевательной резинкой, моделей самолетов, запасной куртки... На стенах висели фотографии его и России, и они тоже ему нравились, н он… он оставил их на месте. Они были выражением его добрых намерений в отношении… чего бы то ни было. Он смутно чувствовал, что окажет России медвежью услугу, если заберет их. Каким-то образом, когда дверь его маленького кабинета открылась позади него, он точно знал, кого ждать. - Вот как. Ты и впрямь уходишь? Америка заставил себя расслабиться, заставил плечи опуститься, затем повернулся и одарил Россию нерешительной улыбкой. Он не нашел в себе сил встретиться с ним взглядом. - Я, эм. Похоже, что так. Россия издал тихий горловой звук и захлопнул дверь. Обе его ладони остались лежать на дверной ручке, прижатой к пояснице. Его взгляд скользнул по беспорядку на рабочем столе Америки, и он изогнул бровь. - Ты правда собираешься забрать всё это? Твой корабль просто не сможет отчалить. Америка выдохнул и почесал затылок. Его взгляд последовал за взглядом России. - Да, мой босс сказал забрать всё, потому что он обеспокоен… эм… - неловкая тишина. – Эм, мародерством, - зависание в конце фразы выглядело тяжеловесно и неестественно, так что он добавил слабое. – …Ты же понимаешь, - но это не помогло. - Мародерством? – голос России был сухим, насмешливым, но в нем слышалась резкость, что окрасила воздух между ними. – И почему же он думает, что в посольстве небезопасно находиться? Мои люди не предались анархии – но, конечно же, ты это и так знаешь, правда? Ты не можешь быть настолько невежественным, чтобы всерьез думать, что мой босс доведёт меня до того, чтобы я трещал по швам. - Боже, Россия, ну добей меня, чего уж там, - пробормотал Америка. Он бросил на него умеренно рассерженный взгляд. – Это не моя инициатива, ладно? Мой босс сказал, что мне нельзя… что мне некоторое время нельзя с тобой разговаривать, пока всё… немного не уляжется. - Но всё уже улеглось, Америка, - внезапно он сделался серьезным и пересек комнату тремя быстрыми шагами, остановившись перед ним. – Всё же просто… - недоверчивая улыбка. – Чудесно. Америка почувствовал, как нечто маленькое, горячее и тугое сжалось в его груди. Он уставился на пол между их ног. - Да, но… В смысле, я рад за тебя… вроде того… - он уперся руками в край стола позади себя и немного откинулся назад. Так ему была лучше видна его обувь. – Просто… я знаю, что ты всё ещё подавляешь… антиправительственные группировки и всё такое, и… это просто как-то… просто как-то странно для меня, понимаешь? В смысле… всё это. Дыхание России сбилось от легкого смеха. - Почему? Он машинально потер лицо. - Слушай, просто… Ты же знаешь, мы поддерживали царя, правильно? А затем, когда вы от него избавились, мы признали Временное правительство. Мы признали его раньше всех, - настоял он. – Так что я или мой босс вовсе не против перемен у тебя. Но когда ты и их опрокинул и пришли эти новые ребята – они, эм, они немного странные, и все их разговоры о том, как они хотят «распространить революцию». Это… это не что-то, что все остальные хотели бы услышать, знаешь? Не нужны нам революции, спасибо. Что-то ожесточилось во взгляде России. - У тебя уже была одна. И насколько я помню, в твою новую систему тоже тогда никто не верил, - он поджал губы и вздернул подбородок к потолку, а поза его была пронизана сарказмом. – Но дай-ка вспомнить… кто тогда решил не делать поспешных выводов и поверить в тебя? - Ты сам не спешил устанавливать со мной дипломатические отношения до самого 1807-го, - напомнил ему Америка. – Послушай, это ведь… То же самое. Мы с тобой уже ладили в тот момент, верно? Но ты был, политически говоря, в щекотливом положении, так как Англия не хотел признавать меня и всё такое, и никто не мог дать гарантию, что я протяну дольше нескольких лет, так что ты… ты решил подождать и посмотреть, правильно? Всё именно… - он рискнул поднять взгляд на Россию. – Всё именно так. - Ты был молод, - Россия встретился с ним глазами, скрестил руки на груди. – Никто ничего не знал о тебе. Так что само собой разумелось, что надо подождать, - он вцепился пальцами в свой же рукав. – Это совсем не одно и то же. Ты и я, мы не… мы не незнакомцы, Америка. Что ж, это был… довольно хороший аргумент, и Америка попытался проигнорировать румянец, что залил его щёки, но… - Слушай, твоё новое правительство поддерживает насильственное свержение власти. Это… это проблема, понятно? К тому же, они ненавидят меня! Я не понимаю, почему, то есть, мне на ум приходят гораздо большие мудаки – например, я бы начал с Германской империи, так как они, ну знаешь, прямо сейчас тебя оккупируют и всё такое; разве они – не очевидный выбор? Но, похоже, нависшая угроза торговли гораздо более страшная, - он не смог сдержать нотку растерянной обиды в своём голосе. Половица скрипнула, когда Россия шагнул назад. - Они не ненавидят тебя. Они просто… - Что? – пробормотал Америка. Он потёр лоб тыльной стороной костяшек. - Мой босс… ну, он говорит, что мы поможем, когда дела наконец пойдут плохо. В смысле, для тебя, - слова выплеснулись в странную смесь взволнованности и беспокойства. – Но было бы здорово, если бы ты поменял своё мнение пораньше. Америка упёрся ногой в пол и осторожно выпрямился. - Мне… мне не нужно «менять мнение» в принципе, Россия. У меня всё в порядке. Руки России взметнулись, схватившись за плечи Америки. - Это только пока. Но так не будет продолжаться вечно – в конце концов ты рухнешь под тяжестью капитализма. И тогда я буду рядом, чтобы помочь тебе, - теперь его голос был нежен. – Я обещаю. - Вот уж спасибо, - Америка вздрогнул под его руками и подавил позыв отодвинуться. – Но мне пока что неплохо живётся с капитализмом. Слушай… а мы не можем… просто уважать наши различия? Например, я буду считать, что твоя система жуткая, а ты будешь думать, что моя построена на рабском труде, или каким ещё хреном она должна работать, но хэй, какая разница, верно? – он не чувствовал особой надежды в своём голосе, как и в своей душе. Россия нахмурился. - Я не против твоей системы. Я просто знаю, что она не сработает, - он убрал прядь волос с лица Америки, задержал прикосновение. Его слова были нежны. – Я думал, ты поддержишь моё решение. Америка вздрогнул, его шею покалывало, и стало слишком жарко. - Я… поддерживаю, просто… нам надо убедиться, что твоё новое правительство будет вести себя прилично. Внезапно Россия отшатнулся. Его губы сжались в жёсткую линию. - Что ж, справедливо. Америка моргнул, осознав, что между ними вдруг прибавилось пространства. Он взглянул на Россию. - Почему ты так ведешь себя? Я… мы всё ещё друзья, просто… просто всё сложно. - Сложно. Да, - Россия отвёл взгляд. Одной рукой он возился со свободными концами шарфа, плотно натягивая его на горло. – Я понимаю, почему ты считаешь неразумным доверять мне. Америка закрыл глаза на несколько секунд. А когда снова открыл их, его голос был мягким. - Я… я доверяю тебе. Просто… Боже… У тебя откуда ни возьмись возникают все эти трения со мной, с моим образом жизни, которых раньше не было, и… Россия… знаешь, черт возьми, совсем не здорово слышать что-то вроде «о, ты обречен, но не волнуйся насчёт этого, я помогу тебе навести порядок, когда всё, во что ты веришь, рухнет»… - Я не хочу, чтобы ты пострадал, - настоял Россия. – Но ты… ты должен быть готов. Когда я был молод, как ты, я-я не был. У меня никого не было, - он сглотнул, и стало очевидно, что ему трудно подбирать слова. – Мой босс дал мне разрешение предложить тебе руку помощи… что я и делаю. Я хочу этого. Ради тебя. Америка с несчастным видом скользнул взглядом к стыку пола и дальней стены, и пробормотал: - Что ж, ладно, когда демократия потерпит неудачу и мои люди решат, что им надоел капитализм, они начнут обстреливать здание Капитолия*, а Египет придёт, оглянется и скажет: «О, реки крови? С чего это вдруг?»… Ты будешь первым, кому я позвоню. Как насчет этого. Челюсти России сжалась, и он одарил Америку неприятной улыбкой. - Превосходно, - его руки погрузились глубоко в карманы; он сместил вес, и линия тела под его плащом сделалась согнутой и неправильной. – Если я окажусь занят, я уверен, Англия будет готов броситься тебе на помощь. Воцарилась тишина. - Это, - отметил Америка. – Было низко. - Разве? – Россия наблюдал за ним из-за полуприкрытых век. – Я не заметил. Америка смотрел на него – и вдруг вспомнил 1861 год, то, как Россия держал его за руку в его квартире в Нью-Йорке, и как он слушал его ломаные признания, что Англия бросил его, предал его; предал его доверие, если не больше. Он чувствовал неодобрение России, его безмолвный гнев по отношению к Америке, и это было… успокаивающе, это было подтверждением, в котором он отчаянно нуждался. Он был так благодарен… Он и представить не мог, что Россия напомнит ему об этом моменте вот так. Он сглотнул и произнёс так ровно, как мог: - Я знаю, ты всегда был рядом со мной в трудную минуту. И я… я хочу отплатить за это. Я пытаюсь, ладно? Просто… дай мне время. Неясная эмоция витала в уголке рта России, затем он дернулся один раз, и она исчезла. Его глаза закрылись и открылись снова. - Хорошо, - слово было резким, оборванным на конце. Что-то изменилось, Америка почувствовал это. Это горячее, раздосадованное чувство в его груди разрослось. Он посмотрел на коробки на своем столе и пробормотал: - Мне ещё нужно собрать вещи. Россия кивнул. - Не стану тебе мешать, - он повернулся на каблуках, рывком распахнул дверь и... остановился, держа руку на ручке. Его спина была напряжена, плечи сгорблены. – Счастливой тебе… дороги домой. Америка прикусил губу и закрыл глаза от тяжелого пульса своего сердца. - Россия, - его голос не сорвался, он не сорвался, ему просто нужно было прочистить горло, или что-то вроде того. – Я… - он «что»? – Я… буду на связи, хорошо? – но он не будет на связи, вот что это значило. Россия не оглянулся. Он кивнул. - До свидания, Америка. Он закрыл дверь за собой с мягким щелчком. Америка не хотел думать о том, почему ему вдруг захотелось плакать. Комментарий к главе: и снова Брагинский мудачит на ровном месте. По мелочи, конечно, но всё равно неприятно.