***
Удушающий холод и кровь. Кровь, пропитывающая пустошь, что просачивалась в серую землю, клубилась под корнями почерневших, иссохших деревьев. Сапоги России были пропитаны ей. Он упал, два раза, зарываясь руками в грязь и кровь, чтобы удержаться на ногах. Ветер обжигал его лицо, обветривал губы, и он, казалось, не был в силах закрыть глаза. Раньше это было поле, бескрайнее поле. И они могли быть людьми, эти лопнувшие твари, распластавшиеся по земле и висевшие, как украшения на деревьях, до того, как гниль и сырость проникли в них, породили личинок под ребрами и грибок в глазах. Теперь они лопнули, как приготовленные на пару моллюски, и болезненная белизна вылезла из них и тоже погрузилась в мертвую землю. И вдруг рядом с ним появилась фигура. Это была сухая, почерневшая от времени старуха. Но вскоре это была уже не она – она обратилась в прокаженного, каждый дюйм кожи которого был обернут бинтами, а между ними просачивалась и капала смола. Но и он исчез: вместо него предстала фигура из теней, глубоких и чернильных, отбрасываемых самым ярким светом. Но и она поменяла форму. Она долго смотрела на него и протянула две скрюченные руки с когтями. Они были мокры от крови и смолы. Всё вдруг обесцветилось – Россия не мог различить цвета. Он отшатнулся. - Оставь меня в покое! Перекошенное существо взяло его лицо в когти, оставив на щеках мокрый отпечаток. - Ты и так оставлен всеми. Она отпрянула, и вдруг стала выше России, выше деревьев, выросла до самых небес, поглотила поле, заслонила звёзды. Кровь лилась с её пальцев, текла из её рта, и он тонул, кричал, пока отвратительная ледяная волна не нахлынула, не поднялась и, наконец, не поглотила его. Он бился в конвульсиях, его рвало – его рвало смолой, и он понял, понял, что эта фигура – это он сам… - …сия, - было темно и холодно, и что-то схватило его за руку, что-то схватило его за руку – он содрогнулся и задохнулся от крика. Он услышал. – Россия! – и ладонь снова схватила его за плечо. – Россия, проснись! Он резко распахнул глаза. Стропила. Тусклые и далекие, но реальные. Его стропила – понял он… И его собственная кровать, и его простыня, и… Холодный липкий пот катился по пояснице, и он снова вскрикнул, изумленный, и по коже поползли мурашки. - Эй, тише… - он почувствовал, как матрас сдвинулся к краю кровати, и почувствовал неуклюжие теплые пальцы на своем лице, в волосах. – Эй, это я, это был просто сон… я здесь… Россия отполз назад, и резкое движение туго натянуло одеяло на его груди и основании горла. Его грудь вздымалась, он бешено скручивал руки в одеяле. Задыхался, он снова задыхался, и его шея… Снова крик, теперь громче и отчаянней. - Россия… - Америка заполз на кровать к нему, откинул одеяло, притянул его к себе. – Проснись, проснись, всё хорошо, это я… - Америка обнял его за плечи, а другой рукой провел по его волосам. – Тише, тише… Осознание нахлынуло на него. Сердце его колотилось, его трясло, но ничего, ничего: он был здесь. Ничего плохого не могло случиться, пока он был здесь. Он уткнулся лицом в грудь Америки (тепло) и сжал пальцы на рубашке. Беспомощный звук сорвался с его губ. - Полегче… - пробормотал Америка, и его большой палец провел вверх и вниз по плечу России. Он переместился на кровати, чтобы Россия мог свернуться калачиком к нему поближе. Он натянул одеяла прямо вокруг них обоих, и Россия почувствовал легкие поцелуи на своих волосах. – Хорошо, всё хорошо. Ты в безопасности, - его дыхание было тёплым, как и его ладони, и его голос. – Теперь ты в безопасности, я рядом. - Я-я разбудил тебя, так? – он поднял подбородок настолько, насколько осмелился – его горло всё ещё щипало от фантомных прикосновений – и, прищурившись, всмотрелся в темноту в поисках лица Америки. – Прости… - Не глупи, - Америка убрал с лица России влажные от пота волосы и поцеловал в лоб. – Я здесь, чтобы позаботиться о тебе, помнишь? – он мягко сжал его плечо. Россия опустил глаза. - Тебя даже не должно быть здесь, - пробормотал он. Он не стал бы оскорблять Америку, добавив к этим словам «Я в порядке». - Шшш, - ответил ему Америка с нотками окончательности. Его пальцы снова нашли кончики волос России. – Хочешь рассказать мне, о чём был сон? Может, тебе полегчает. Вспышка стыда пронзила его тело. Америка был… слишком хорошим, слишком золотым для таких вещей. Но его губы раскрылись против его воли, и он рассказал ему, запинаясь и дрожа от страха. Он останавливался и поднимал взгляд каждые несколько минут, морщась, ожидая, что Америка испытает к нему отвращение, оттолкнет его, но Америка просто гладил его по волосам тыльной стороной пальцев и ждал продолжения. Когда колебания России затянулись, он воспользовался возможностью, чтобы поцеловать его в скулы. Россия почувствовал, что немного расслабился, почувствовал, как его руки разжались на рубашке Америки, пока, к тому времени, как он дошел до конца... Я тонул в своей собственной крови. …Он снова дышал ровно и смог поверить Америке, когда тот сказал, что это был всего лишь сон. Америка немного отстранился и улыбнулся ему, когда он закончил. - Это глупо. Я бы не позволил тебе утонуть. Россия нежно потерся лбом о ключицу Америки. Он чувствовал гибкость в своих руках. - Ты не можешь быть и в моих снах, - во всяком случае, не… не в таких. - Я бы мог, - ответил Америка надменно. – Если бы ты не был таким придурком и позволял мне помочь тебе. Россия мягко рассмеялся. - Зуб даю, я смог бы надрать зад тому смоляному монстру. - Ты бы попытался, не так ли, - Россия отстранился на дюйм, просто чтобы посмотреть на него. - Конечно. Монстры как раз для того и созданы, чтобы надирать им зад. - Я бы дал тебе попробовать, но мой босс не хочет, чтобы я принимал от тебя помощь. Америка раздраженно вздохнул и легонько стукнул Россию костяшками по скальпу. - Во всяком случае, не официально. Вот так вот ходить на цыпочках с задернутыми шторами последние несколько недель… люди подумают, что ты завёл любовницу, или типа того. Россия фыркнул. - Может, мне стоит. Она не будет настаивать на том, чтобы спать на раскладушке, - поддразнивание, вот и всё. От остатков адреналина у него кружилась голова. - А кто ж настаивает? – легкомысленно ввернул Америка. Но его руки замерли на плече России, в его волосах. Тон его изменился за несколько секунд. - Не знаю, - ответил Россия и осторожно улыбнулся. – Это кажется пустой тратой половины кровати. Но вы, капиталисты, такие расточительные. - Я думал, ты хочешь, чтобы я спал там, - сказал Америка, тоже улыбаясь, но это была не… не шутка. Его голос звучал так, будто бы это и впрямь была шутка, но на самом деле он... России казалось, что он вступает в холодную воду, погружаясь глубже. Грудь Америки согревала его лицо, и он слушал, как стучит его сердце, и старался не думать. - Почему ты так решил? - Эм… Я не знаю, на самом деле… - в легком смехе Америки слышалась дрожь. Его пальцы сжались в волосах России. – Я думаю, просто, кажется… как бы сказать… слишком самонадеянно предполагать обратное… - Значит, Англии и Франции удалось научить тебя кое-каким манерам, - просто слова, чтобы заполнить тишину; Россия забыл их в тот же момент, как произнёс. - Манеры… так вот, как это теперь называется, - слабо ответил ему Америка. Россия думал о чудовищах, кошмарах и мертвой земле, пропитанной кровью. Он думал о том, как просыпался от одного и того же безумного голоса больше раз, чем мог сосчитать. Помощь… Наступил краткий миг тишины. Он повернул голову, медленно, и начал целовать каждую костяшку Америки. - Так и есть, - прошептал он. Америка замер. Затем, после долгих колебаний, он поцеловал Россию в волосы. Его ладонь повернулась у затылка России и заскользила, небольшими рывками, вниз по спине, между его лопаток. Россия повернул его руку и уткнулся носом в ладонь, легко скользнув языком по коже между большим и указательным пальцами. Америка вздохнул, резко и тихо. Он немного сместился – ближе к России. Движение было таким незаметным, они оба могли притвориться, что это всего лишь случайность. Америка вжал в его кожу ногти, просто чтобы попробовать, и прочертил слабые линии вдоль его спины, затем вверх, и снова вниз. Он стал покрывать поцелуями лоб России и опустил на мгновение голову, чтобы коснуться его виска. Россия придвинулся ближе, потому что ему надо было растянуться, а одеяло натянулось на его ногах, и из-за новой позы Америки ему пришлось переносить свой вес, и, и… что-то пронзило его, тепло поселилось в его груди. Его кожу покалывало под ногтями Америки, и он закрыл глаза, опустил его руку, что он целовал, на своё бедро. Слабый порыв тёплого воздуха подсказал ему, как далеко он может двинуться, и он слепо прижался губами к губам Америка. Рука Америки судорожно сжалась на бедре, и мягкий вздох вышел из него. Он сглотнул и опустил подбородок, чтобы ответить на поцелуй. Поцелуй оставался нежным, неуверенным, даже когда Россия открыл свой рот шире, позволив пальцам Америки запутаться в своих волосах. Это было… не страшно; потому что страшно было из-за сна, от которого он не мог проснуться; страшно было видеть своих людей тощими, как колосья пшеницы, что отказывалась расти. Это было чем-то иным. Его дыхание сбилось на полувздохе, когда Америка начал чертить круги на остром выступе его бедра. Америка выгнул шею, прижал голову, волосы, к ладоням России, в то же время покрывая поцелуями линию от уголка рта до изгиба нижней губы, провёл по ней языком. Его грудь вздымалась и опускалась от коротких, пустых вздохов, а его ладонь под одеялом скользила по изгибу бедренной кости вниз и вверх, от мягкого углубления в самой нижней части его бока до впадины на стыке бедер. Его пальцы были сильными и тёплыми. Он почти дрожал. Россия выпрямился под рукой Америки. Провел ногтями по его волосам, нежно вжавшись в скальп; ладонь сместилась вниз, к основанию черепа, и подтолкнула его, раскрасневшегося, горячего. Он не мог привести в порядок свои мысли, но сумел, приложив усилие, протолкнуть имя Америки сквозь зубы – спрашивая разрешения. Америка резко выдохнул и сполз вниз, так, что их лица оказались на одной высоте друг с другом. Он издал тихий звук, когда обвил рукой талию России, перекинул ногу через его бедра и резко прижался к нему. Поцелуй стал быстрым и горячим. Россия едва успевал дышать. Он опустил пальцы на рубашку Америки и взялся за пуговицы. Его язык скользил по линиям губ Америки, прочерчивал их, запоминал их, и он легко двинул бедрами в его сторону. Америка дернулся, его нога напряглась. Он вытащил руки из рукавов, как только Россия расстегнул его рубашку. Затем он провёл ладонями по его коже, и… Россия на миг задумался, что он всё ещё слишком худой, но кажется, Америке было всё равно. Он вжался в него, и его обнаженная кожа обжигала грудь России. Россия распластал ладонь на животе Америки, провел ей вниз. Он остановился на его поясе, сжав пальцами ткань, вдавив костяшки в кожу. Америка прикусил губу, но слишком сильно, но… но и не особенно мягко, и мышцы его живота напряглись, а бедра приподнялись на дюйм к руке России. Ногти Америки скользнули по его позвонкам, пока не уперлись в поясницу и надавили, когда он качнулся ему навстречу. Россия застонал ему в рот, а затем стянул его пижамные штаны с его ног. Он облизнул губы и двинулся в том же направлении, роняя короткие, горячие поцелуи на живот Америки, на изгибы его бедер – туда, где Россия ещё никогда не касался его так. Он зажмурил глаза и затем сместился, лишь немного, и опустил поцелуй на член Америки. Резкий, рваный вдох – будто Америка внезапно вынырнул из-под воды; он выгнулся на кровати. Одна его ладонь всё ещё была в волосах России, а другой он вцепился в его плечо, оставляя на коже бледные красные полумесяцы. - Россия, - его голос был хриплым. - Да? – Россия мог произнести это лишь раз, и если бы Америка не разобрал… а он мог и не разобрать, слова были едва слышны – Россия бы не смог повторить. Он не двигался. Его дыхание оседало прохладой на раскрасневшейся коже Америки. Америка сильнее вжал в него пальцы, и его бедра, ноги и мускулы на его животе дрогнули, и тишина стояла несколько секунд, прежде чем он издал беззвучный, полный воздуха смех и покачал головой. Большим пальцем он ласкал кость за ухом России, уголок его челюсти. Россия склонил голову навстречу его ладони, и уголки его губ изогнулись в маленькой дрожащей улыбке. Его руки дрожали на боках Америки; пальцы заскользили по впадинам его рёбер. Затем он провел ими ниже, схватился за бёдра. Россия прижался щекой к внутренней стороне бедра Америки и прикусил кожу, прежде чем глубоко взять его в рот. Он тяжело дышал через нос, медленно тянул язык по длине Америки. Америка издал слабый, застрявший в горле звук, и затем зажмурился и испустил судорожный вздох. Он вжимал пальцы в волосы России, не дергая, не прилагая силу, просто… чувствуя, перебирая пряди меж. Он выгнул спину, то и дело подергиваясь. Россия потянулся – и, после мига поисков, нашел руку Америки и сплел их пальцы вместе. Его разум опустел, побелел, и это было… это было нормально, потому что ему не требовалось думать. Америка льнул к нему, пока его костяшки не побледнели, и какое-то время в мире существовали только его вкус и форма, и Америка подрагивал, прогибался и рвано дышал, издавая слабые беспомощные звуки в ответ на всё, что делал Россия. Спустя какое-то время – он понятия не имел, как долго оно длилось – он почувствовал, как его руку потянули, вверх, и ещё нежнее потянули за волосы. Америка был весь красный, везде, с взъерошенным ворохом волос, и он дрожал, неровно и мелко. У него было такое лицо – Россия не знал, видел ли он его у кого-нибудь когда-либо ещё. От этого внизу живота его скрутило, резко и внезапно. Он позволил Америке потянуть его вверх по его телу, и он водил руками по каждому дюйму кожи, пока подтягивался, отпечатывая в памяти мелкие подергивания и всхлипы. Он оперся на руки, обрамляя предплечьями лицо Америки. Эти глаза, что смотрели на него так, такие серьёзные и… ослепительные, они были такими живыми, такими настоящими. Он подавил восторженную улыбку на своих губах и прильнул, чтобы поцеловать его в нос, в высокие скулы. Америка подтянул колено, провёл им вдоль его бока, его кожа отдавалась жаром на талии и бедрах России. И затем Америка… осторожно, задержав дыхание и не отводя глаза, провел ногтями по рёбрам России. Четыре красные линии вспыхнули на его боку. Россия зашипел, затем склонил голову, всмотрелся в его глаза. Через миг он опустил руку и провел ногтями по груди Америки, вниз, до живота. Дрожь разнеслась по телу Америки вниз от самого затылка. Его глаза распахнулись, он вскинул брови, но это было... не совсем удивление. Россия не был уверен, как это назвать, но он уже видел этот взгляд раньше. Он опустил глаза на Америку, и его мысли вернулись на много лет назад, ко дню, когда они охотились на бизонов. Он вспомнил, как вонзил зубы в ладонь Америки, вспомнил, как тот застыл с широко распахнутыми глазами. Так что Россия сместил руки, перенес на них вес и наклонился, прижимаясь губами к груди Америки. Сначала это было лёгкое, нежное касание – но когда Америка выгнулся ему навстречу, Россия укусил его, сильно. Звук, что Америка издал, громкий вздох с открытым ртом, заставил что-то тугое и горячее прокатиться от его горла к паху. Америка вцепился России между лопаток, закинул ногу ему на бедро. Ему понадобилось несколько неровных, судорожных секунд, чтобы собраться с силами, опустить голову и укусить его за плечо, оставляя аккуратный ряд отпечатков зубов на коже России. Россия застонал, прижавшись к его бедру. Он потянулся губами к его шее, и его зубы сомкнулись на хрупкой коже. Он обхватил ладонью эрекцию Америки и стал медленно качать рукой. Маленькие капли крови выступили на горле Америки, и Россия слизнул их. Америка сжал его, тяжело дыша, запрокинув голову и двигая бедрами навстречу ладони России, упираясь ногой в кровать. Он судорожно сглатывал каждые несколько секунд, а его горло поднималось и опускалось у губ России. - Боже, - это было единственное слово, что Америка смог выдавить сквозь зубы. Мысли России путались. Осознание, что он в состоянии это сделать, что он может вызывать такие чувства у Америки, у Америки, обжигало. Он оставил укусы вдоль линии его челюсти, мысленно моля о метках каждый раз, когда вздох слетал у Америки с губ. Он провел пальцем по головке его члена, сжал его, лишь немного. Америка всхлипнул и выгнул поясницу над кроватью. Затем… - Боже, избавь меня уже от этих страданий, - тихий смешок в прерывистом дыхании. Как и раньше, он сказал это так, будто шутил, но… в его голосе звучала угроза, отчаянная и голодная, и она обещала, что его Россия только подумает о том, чтобы остановиться… Внезапно Америка укусил Россию за плечо, так сильно, что проступила кровь, а дыхание России застряло в его лёгких. Америка провел губами по кровавому следу, так что они заблестели алым, а затем облизнул их. Он встретился взглядом с Россией, и этот взгляд был… тем же самым, невыразимым, но он рос, превращаясь в нечто совсем иное. Россия пристально всматривался в него. Ему внезапно захотелось видеть эту сторону Америки, всегда, часто – она была слишком дикой, слишком великолепной, чтобы прятать её. Он поцеловал его, погрузив язык в рот, ощутив вкус собственной крови во рту Америки... Свободной рукой он вцепился в его затылок. Его запястье резко изогнулось, а пальцы сжались, лаская его быстрыми, отчаянными рывками. Америка застонал, его бедра дернулись вверх – а затем свободной рукой он схватился за запястье России, останавливая его с неожиданной, ужасной силой. Сейчас Америка не играл – и эта угроза лишь возросла. - Это не то… что я имел в виду, - процедил он сквозь стиснутые зубы. Его хватка на запястье России была способна оставить синяки. Тембр его голоса изменился, понизился, и Россия замер от восхищенной дрожи. Резкая, понимающая улыбка тронула уголки его рта, и он выдернул руку из хватки Америки. Он поднёс два пальца ко рту и облизнул их, медленно, не разрывая с ним зрительного контакта. - Это… - он опустил скользкие пальцы вниз и вжал их, совсем чуть-чуть, - то, что ты имел в виду? Америка сморщился, закрыв глаза, и в ответ насадился на его пальцы. Его руки путались в постельном белье, напрягались и расслаблялись в ответ на каждое движение. Мысли России рассеялись – снова – и затем он согнул пальцы внутри него, открывая его. Россия едва удерживал себя от… от… он не знал, от чего, но в его животе нарастал тугой, горячий клубок чувств, и он обжигал всё внутри. Его губы скользнули по животу и бедрам Америки, задержавшись на нежном суставе бедра. Америка ответил ему резкими, дразнящими звуками, и приподнялся на локте, чтобы дотянуться рукой до волос России и сжать их, скручивая между пальцами. Он нанизывался, трахал себя рукой России. Это было… Россия не хотел отстраняться, так что он держал руку на месте, пока выпутывался из своей одежды. Ещё один резкий изгиб запястья – и спина Америки выгнулась. Он убрал пальцы, резко, притянув Америку ближе, горячего и красного, к своему телу. Россия уткнулся лицом в изгиб его плеча и тяжело втянул воздух, пока вжимался в него. (Тепло) Россия замер, вцепившись в него, дыхание выходило тяжкими рывками. Он услышал «Черт» - и руки Америки обвились вокруг его спины и с силой потянули его вниз. Все тело Америки напряглось, одеревенело, Россия чувствовал его напряжение и невыносимые волны жара, исходившие от него, когда он изо всех сил пытался приладиться. Россия не мог… не мог заставить себя пошевелиться, только не когда Америка извивался и краснел под ним, вздрагивал и вздыхал из-за него, оставляя мокрые от пота следы пальцев на его плечах и боках. Он немного отстранился, чтобы посмотреть на него, чтобы увидеть это. Всё тело Америки затрепетало, медленно расслабилось, и он поднял ноги выше. Россия вжался в него, один раз, медленно, и Америка издал грубый, тихий звук глубоко из груди. Он был… болезненным, но… когда июльские полуденные глаза распахнулись и взглянули на него, Америка сместился под ним, глубже, и эти прекрасные губы изогнулись в вызывающей улыбке. Он выгнул шею и укусил Россию за изгиб челюсти. Россия издал тихий стон и вцепился пальцами в волосы Америки, держа их лица в нескольких дюймах друг от друга. Он запечатлел поцелуй на его лбу и начал входить в него, сначала медленно, улавливая любое малейшее движение. - Ты… - прошептал он. Он открыл рот, собираясь сказать что-то, но эта улыбка… его рука невольно сжалась на коже Америки. Америка повторили слово одними лишь губами, соглашаясь: ты. Он запустил одну руку в волосы России и держал его за голову, так, чтобы они смотрели друг другу в глаза, в то время как жар… и давление… и они оба дышали резко, громко и рвано – и пятка Америки вжалась в его поясницу и подтолкнула его. Россия стал двигаться резче, грубее. Он вдруг понял, что захотел опустить глаза. Он провел свободной рукой по плоскому животу Америки, обхватывая его член. Его пальцы стали скользкими от пота и предсемени. Америка поднял бедра с постели, и у России перехватило дыхание от внезапной перемены, от угла… Его веки затрепетали. Из горла Америки вырывались всхлипы каждый раз, когда Россия вдавливал его в матрас. Он скользнул руками вниз по бокам России, к его талии, к углам бедер – впился пальцами и использовал его как рычаг, чтобы толкаться вверх, навстречу его движениям. Америка теперь тоже вздрагивал от этого контакта, его взгляд метался от ресниц России к его бровям, к впадинам его щёк, к холодным каплям пота на висках, затем снова к глазам – он всегда возвращался глазам. Россия почти освободил его, почти отвернулся, чтобы дать ему сделать так же… Но всё это, жар, трение, и – и внутри, да, о Господи… …Всё это было неважно рядом с мягко сияющим нечто, что пропитало воздух между ними. Америка оторвал одну руку от бедра, опустил её на лицо России, так быстро, как будто ему было больно не прикасаться к нему. Он притянул Россию вниз, пока их лбы не соприкоснулись. Америка поднимался в поле его зрения с каждым глубоким движением. Россия откинул с глаз концы мокрых от пота волос и устремил глаза на Америку, и Америка тоже больше не пытался отвести взгляд. Его ногти впились в мягкую впадину за ухом России. Его дыхание было коротким и быстрым, выходило сквозь зубы и приоткрытые губы. В груди вдруг заболело, что-то сдавило вокруг сердца и сжалось, и Россия осознал, что за все долгие годы их знакомства ему никогда не хотелось поцеловать Америку так сильно. Он содрогнулся и накрыл губы Америки своими, а затем замер и застыл, застонав ему в рот. Его пальцы запутались в его волосах, и Россия зажмурился, пока кончал. Америка сглотнул дрожащее дыхание; он прижал к себе лицо России и поцеловал его глубже, приподнялся на лопатках, вкладывая силу в поцелуй. Россия всхлипнул. Его рука сжалась вокруг него и сделала несколько резких рывков. Америка оторвался с тонким, умоляющим стоном, и его бедра выгнулись навстречу руке России. А потом этот хрупкий звук оборвался, растекся в торопливом вздохе, который застрял на полпути в его легких, и Америка замер, безнадежно прижавшись к нему. Россия просунул руку ему под спину, придерживая его, когда его пронзали легкие судороги. Прошло несколько долгих, теплых и полных дрожи секунд, прежде чем Америка глубоко вздохнул. Узел в животе у России немного ослаб, когда он начал осыпать легкими поцелуями лицо и волосы Америки. Америка провел кончиками пальцев по волосам России и остановил его, направляя обратно в нежный поцелуй, едва касаясь того губами. Россия нащупал его руку, сплел их пальцы вместе и сместился ровно настолько, чтобы выйти, так осторожно, как только мог. Они оба втягивали воздух крошечными вздохами. Его взмокшие волосы снова упали ему на глаза, и он зачесал их назад их сложенными вместе руками. Америка поднял голову и поцеловал внутреннюю сторону его запястья. Он продолжал целовать, от основания ладони России, по бледной и чувствительной коже, вниз по его предплечью. Каждый поцелуй был горячим и долгим, будто он оставлял их от всего сердца. Россия издал тихий звук и смаковал каждый разряд маленькой дрожи, что шла от губ Америки до самых его позвонков. Россия прислонился щекой к изгибу его плеча и почувствовал, как в уголках его рта заиграла сонная, неверующая улыбка. Америка пошарил в стороне, подобрал брошенные одеяла и натянул их на плечи России. Он обвил рукой его талию и погладил вверх почти до плеча – кончиками пальцев, а не тыльной стороной ладони. Это было так… по-собственнически – Россия вздрогнул. - Я пока не хочу идти спать, - Америка издал мягкий смешок. Россия усмехнулся. Он повернул голову, поцеловал ключицу Америки, затем подавил зевок тыльной стороной запястья. - Боюсь, не смогу тебя заставить, - прошептал он. – Но… Америка… - ему просто хотелось произнести его имя. – Чем бы тебе тогда хотелось заняться? Америка крепче схватился за него и сместился, перекатил их на бока, а затем приподнялся на локте и толкнул Россию на спину, не выпуская его ладони из рук. Одеяла сдвинулись в сторону, так что он сначала поправил их, а затем согнулся над Россией, закинув ногу ему на бедра. Он осыпал его лицо поцелуями, и Россия мог чувствовать, как бьется его сердце. - Я хотел это сделать с тех пор… - он целовал впадины его глаз, его щёки, уголки его губ. – С тех пор, как… Я даже не помню уже… - снова к его челюсти, к его волосам. – С пятидесятых годов, наверное? Уже давно. - И правда давно, - согласился Россия. Он подставил лицо под поцелуи Америки и улыбнулся этим глазам, чистым и живым без очков. Очки… тысяча восемьсот пятидесятые… он вспомнил, как увидел их впервые, как они сверкнули над ним на фоне сияющего белого неба. Он был… расстроен, смутно, с примесью опиума. На самом деле глупо было из-за этого расстраиваться, но в его памяти внезапно всплыла вспышка… вспышка обиды. Он нахмурился. Америка прервал свои ухаживания и моргнул, глядя на него. - Что такое? Россия почувствовал, что его застали врасплох. Его ноги сместились в тишине, переплетаясь с ногами Америки. - Ничего. Америка склонил голову, его брови озабоченно сдвинулись. Ладонь сжалась на ладони России. - В чём дело? Россия вздохнул и решил, что отсутствие тревоги в голосе Америки стоило крупицы его гордости. - Я вспомнил, как впервые увидел тебя в очках, и как… как странно это было. Америка вновь расслабился, и обеспокоенность на его лице сменилась удивлением. Он неуверенно улыбнулся. - А что в них такого странного? Многие страны носят очки. - Знаю. Но ты – не «многие страны», - он знал, что Америка просто так это не оставит, поэтому решил сэкономить им обоим время. – Помнишь, что я сказал тебе, когда мы познакомились? Помимо тех слов о Екатерине… и Франции. Америка смотрел на него секунду. Затем застенчиво улыбнулся и, опустив голову, спрятал её в изгибе плеча России. - Ты сказал, что у меня красивые глаза, - прошептал он. Россия повернулся и нежно взял подбородок Америки пальцами, приподнял его лицо. - Сказал, - произнёс он мягко. – И сейчас говорю. Затем Россия поцеловал его, легко и коротко, и отстранился, чтобы еще раз взглянуть на него. Америка покраснел в темноте, но все еще улыбался, а через несколько секунд лег на сгиб руки России и поднял лицо и глаза вверх, предлагая себя для осмотра. Он выглядел… всё еще смущенным, но в то же время... довольным. - А вот это, - прошептал Россия, касаясь губами раскрасневшейся щеки Америки. Было так странно произносить эти слова – бессмысленные, они бы не повлияли ни на что – но это тоже было… в какой-то степени облегчением. – Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как я видел, как другая страна краснеет? - Я видел, как ты краснеешь, - Америка отвел взгляд с маленькой улыбкой. Он вплел пальцы в кончики волос России. Россия выдохнул, смеясь, и легонько провел пальцами по ребрам Америки. - И каждый раз это была твоя вина, - он замолк. – Как тогда, с лауданумом. – Он наклонился, коснувшись губами раковины уха Америки, и выдохнул. – Что там было, Америка? Я позволил тебе разрезать мою одежду ради глотка подслащенной водички? Америка заулыбался ещё шире, не скрывая неприкрытого восторга. - Тебя это так тревожило с тех самых пор? – спросил он нарочито. - Время от времени, - пока они лежали, сплетенные друг с другом, обнажённые, лучше было отвечать честно. Америка отстранился и обхватил затылок России предплечьем, и они соприкоснулись лбами. Боже, эта улыбка. - Нет, ты не был одурманен. Это был просто раствор этанола, так что, возможно, ты был немного пьян. Хотя погоди, не думаю, что ты способен опьянеть от глотка этанола… Россия опустил глаза и приложил усилие, чтобы не усмехнуться. Он ущипнул Америку за бок. - Засранец. Америка поцеловал его в лоб, в щёки, в губы. - Эй, тебе понравилось. Воцарилась долгая тишина. Затем: - Так что… когда ты укусил меня, мне ещё доставало координации, чтобы вмазать тебе – но я этого не сделал. - Мм-хмм. - Тебе очень повезло, - прошептал Россия и прикусил его за мочку уха. Америка уткнулся носом ему в плечо и поднял одеяла со счастливым вздохом. - Да. Я знаю.***
Америка уехал через четыре дня. Раскладушку они больше не использовали. Они нашли новый способ заполнить неловкое молчание; всякий раз, когда наступала тишина, Америка улыбался ему и встряхивал головой, забирался на кровать, на него, и эти теплые пальцы находили путь к его ребрам или к его волосам, а затем каким-то образом их поза менялась, и... Это не было самым счастливым временем. Были в жизни России и более великие и торжественные победы. Но это было самым… нечто, что он когда-либо испытывал. Америка уходил незаметно, через черных ход, и Россия не грустил, провожая его. Америка улыбнулся и поправил кончики шарфа России, сказав: - Серьёзно, не забывай заботиться о себе. - Да, я знаю. Я не забуду, - он взял шарф из рук Америки и расправил его сам. - Это, эм. Может пройти некоторое время, прежде чем мы снова увидимся. Моё правительство всё ещё, эээ… не настроено признавать тебя, какое-то время. Наступи такая тишина вчера, Россия бы мягко прижал Америку к стене, но сейчас он улыбнулся в ответ, убрал несколько прядей волос со лба Америки и кивнул. - Я знаю. Америка просиял. - Но когда они тебя признают, - он взял Россию за руку. – Тогда мы сможем решить, что мы… в смысле, что мы захотим сделать, сделать с нами. Всё это было хорошими словами, и было важно, что Америка произносил их, но Россия не чувствовал потребности добавлять что-то от себя. Он просто опустил ладонь на лицо Америки и запечатлел на его губах последний, нежный и долгий поцелуй. Тёплый вздох вырвался у них обоих, когда они отстранились. Америка моргнул и прошептал: - Значит, ещё увидимся когда-нибудь? Россия отступил на полшага. - Увидимся. А пока береги себя. И постарайся, чтобы тебя не заметили, когда будешь уходить. Америка закатил глаза и нащупал дверную ручку позади себя. - Ага, естественно. Внезапно Россия ощутил, как за ребрами что-то сжалось, и ему так сильно захотелось добавить «Я буду скучать по тебе», но… конечно же, это и так было понятно. А затем дверь со щелчком открылась и захлопнулась – и Америка ушел. • Голод 1921 года в России (известный как голод в Поволжье) начался ранней весной того же года и продолжался до 1922 года, унеся от пяти до семи миллионов жизней. Это было следствием семи лет войны на русской земле; разрухи в сельском хозяйстве, прежде всего в результате военного коммунизма и особенно продразвёрстки; и сильной засухи, усугубившей ситуацию до уровня национальной катастрофы. Хотя коммунистическое правительство официально не запрашивало и не принимало гуманитарную помощь, оно создало комитет из лиц, не имеющих явной партийной принадлежности, для приёма и распределения благотворительных пожертвований. • Закон 1921 года «о помощи голодающим в России» санкционировал расходы в размере 20 миллионов долларов на закупку американских продуктов питания для отправки в Советский Союз. Соединенные Штаты были самым крупным поставщиком гуманитарной помощи Советскому Союзу во время голода, накормив примерно десять миллионов человек: для сравнения, Великобритания, второй по величине поставщик, обеспечила продовольствием примерно 375 000 человек. • В Соединенных Штатах были надежды, что гуманитарный жест приведет к прочному улучшению отношений с советским правительством. Однако, когда к власти пришел Сталин, в советских школьных учебниках исчезли все упоминания об американской помощи, и было преступлением говорить, что Советский Союз когда-либо принимал помощь извне для восполнения нужд своего народа [примечание переводчика: на самом деле, все признаки оказания помощи начали стирать сразу после отъезда американцев, уже в 1923 году]. Традиционный бомбёж: https://telegra.ph/Lyubov---ehto-vsyo-02-10