The Chosen End

Белый Дом, Вашингтон. Ноябрь 1934 года. - Альфред?.. Альфред? - Да, сэр? - Ты услышал хоть слово из того, что я сейчас сказал? Америка склонил подбородок в кивке и уставился куда-то вдаль. Овальный кабинет давил на него и усыплял, но ему казалось, что он может сморгнуть эту тяжесть. - Да. Вы говорили о… заговоре. - Верно. О фашистском заговоре. - И они… хотели, хотели свергнуть вас. - Что-то вроде того, - ухмыльнулся Рузвельт. - Теперь фашисты. - Корпоративные фашисты, верно. - Не коммунисты? – он поднял взгляд. Рузвельт хлопнул его по руке, когда проехал на кресле мимо него к винному шкафу. - Хочешь верь, хочешь нет, но не все угрозы, с которыми мы сталкиваемся, исходят от коммунизма, - ответил он сухо. Скрипнула дверца шкафа, звякнули стаканы. – К тому же, они почти закончили со всем этим… ты знаешь, - он замер с расфокусированным взглядом, с бутылкой скотча, наполовину вынутой из шкафа. – Подстрекательством, - закончил он. - Кто, Социалистическая партия Америки? Я слышал, как они протестовали против… - Америка зашагал по кабинету, чтобы помочь своему боссу, но тот лишь махнул на него рукой. Он затих, переминаясь с ноги на ногу. - О, я имел в виду Советы, что раньше спонсировали СПА, а теперь перестали. Как они и обещали в прошлом году, - он опустил два маленьких стакана на стойку и налил. - О, - Америка прикусил губу. – Так они снова начнут. Рузвельт вздохнул. - Сейчас об этом не стоит беспокоиться. И будь оптимистичнее – порой люди могут тебя удивить. Америка отвернулся и натянул манжеты. - Россия – не люди. - Не цепляйся к словам, - посоветовал президент. - Я не цепляюсь. Просто он придурок. - Что ж, придурки тоже люди. Выпей, Альфред, - Рузвельт протянул ему стакан. Америка вышел из-за стола президента, взял его и заглянул в него. – Я пытаюсь сказать, что тебе не о чем беспокоиться. Мы узнали об этом, и это всё, что имеет значение. - О чём, о том, что… Советы спонсировали..? - Нет, о – о фашистах, - Рузвельт странно взглянул на него. - О. Точно. - А ты, кажется, и правда витаешь в облаках. Похоже, с тех пор, как мы признали Советский Союз в прошлом году, ты… - он замолчал. Америка выдавил улыбку и сказал: - Вы можете сказать «в депрессии», сэр, я не буду думать, что вы смеетесь надо мной. - Называй, как хочешь, - продолжил он. – И сдается мне, ты немного зациклился на коммунистах. - А я разве не должен? Они хотят свергнуть демократию! – пальцы Америки сжались на стакане. - Это всё ещё фашисты. - Красные тоже хотят! Все говорят, что депрессия – моя вина… - Альфред… - И-и может быть, так и есть, но они говорят, что если бы, если бы у меня была другая система, коммунизм, или фашизм, или что угодно, то ничего бы этого не случилось, - голос его был подернут отчаянием. – Если бы… он думают, что если бы я был другим… - Мы над этим работаем, - успокоил его Рузвельт. Он опустил руку Америке на предплечье. – Мы выберемся из этого, подожди – и сам увидишь. - Но они ждать не будут! – запротестовал Америка. – Коммунисты и… и… они продолжают… продолжают придираться ко мне, и если они отнимут у меня демократию, сэр, я не знаю, чем я стану… - Ладно, Альфред, успокойся – демократию у тебя никто не отнимет. Но давай поговорим о коммунистах, если тебе станет от этого легче, - Рузвельт поставил бутылку виски обратно в буфет. – Социалистов в Америке всего лишь полмиллиона. Я бы не назвал это угрозой. - Полумиллиона достаточно! – он поднял бокал к губам, опустил его вниз и сказал. – У фашистов было «всего лишь» полмиллиона солдат для марша на Белый Дом, не так ли? - Ах, так значит, ты слушал… - Моих собственных солдат! - Они лишь сказали… - Я думал, они гордятся мной! – голос Америки надломился. Он опустил стакан. Его руки тряслись от нерастраченной энергии. - Они лишь сказали, что у них полмиллиона солдат. И – если мы всё ещё говорим о СПА – мы же всё ещё говорим о них?.. – Рузвельт посмотрел на него с полуулыбкой в уголке рта. – Они не солдаты. Многие из них просто… ребята из колледжа. - Ему плевать, - пробормотал Америка. Он взял свой стакан и покатал его между ладонями, наблюдая, как золотистая жидкость переливается у его краев. – Он бы… - Он?.. О, Россия. - …снабдил их оружием и натравил их на нас, если бы мог, он меня ненавидит… - Я уверен, всё не настолько плохо… - Именно настолько, он ненавидит меня! – Америка вдруг понял, что он почти кричит. Он сконфуженно отступил на шаг, затем залпом выпил свой напиток. Рузвельт смотрел на него, приподняв брови, и воспользовался неожиданной тишиной, чтобы отхлебнуть скотч. - У тебя и раньше были плохие отношения с другими странами, и это не становилось концом света. - Это другое, - пробормотал Америка. Он уставился вниз, на свои ботинки, чтобы не смотреть на президента. – Все считают, что я облажался. В смысле, облажался по-крупному, во всём. И мы с Россией были друзьями! – он резко поднял взгляд. Рузвельт сжал руку Америки, посмотрел ему в глаза и настоял: - Я не считаю, что ты облажался. Америка моргнул от внезапного жара в его глазах. - А что до друзей… Что ж, иногда люди меняются, сынок. - Но он… - его голос дрогнул, и он сдался. Рузвельт склонил голову и улыбнулся своей стране. - И может быть, когда-нибудь вы снова станете друзьями. Кто знает? Америка втянул воздух сквозь зубы и уперся свободной рукой в бедро. - Я так не думаю. Не после того, что он сказал. - Ладно, может, и не станете… но Альфред: тебе следует верить в себя. Забудь о России, - он насмешливо махнул рукой. – Ты знаешь, что ты не облажался, так? Америка поднял на него глаза и неуверенно кивнул. - Отлично. Тогда скажи это сам, чтобы я услышал. Он сглотнул. - Я-я не облажался, - Рузвельт улыбнулся ему, так что он продолжил. – Демократия не провалилась – и капитализм тоже. Это просто… просто… - Это спад, - признал Рузвельт. – Депрессия. Но послушай, - ухмылка его стала чуть шире. – Все иногда бывают в депрессии. Америка ответил ему слабой улыбкой. - Даже вы, сэр? - Конечно. Но это не заставит меня сдаться. Америка кивнул в ответ, и его хрупкая улыбка стала более уверенной. Рузвельт сжал его предплечье. - А что насчёт этих фашистов… или же Советов? - Они… они неправы. - Именно. Они чертовски ошибаются на твой счёт, - в голосе Рузвельта было столько жизни. Затем он прибавил с насмешкой. – Они не нужны тебе. - Нет, - промолвил Америка, не обращая внимания на холодную дрожь в сердце. – Не нужны. Президент допил остатки своего напитка и со счастливым вздохом поставил стакан. - Ты выйдешь из этой передряги сильнее, чем когда-либо. Я тебе это обещаю. Америка фыркнул и почесал подбородок, но все равно почувствовал – почувствовал небольшое оживление под ребрами, лёгкий воздух внутри, словно поднимающий его вверх. - Да, - протянул он, и теперь лишь полушутливо. – Выберусь на самую вершину. - И никогда не сомневайся в этом. Понял меня? Даже не смей сомневаться в себе. - Я-я попытаюсь, сэр. - Прекрасно. Я знаю, что ты лучшая страна на свете, - Америка рассмеялся от этих слов, но тут же покраснел, смущённый и довольный. – Ты им всем покажешь, - закончил Рузвельт. - Вы правы, - Америка заставил себя выпрямиться, расправить плечи. - Естественно. А теперь иди, меня ждет работа, которую больше нельзя откладывать. И помни о том, что я сказал! – бросил он через плечо, когда они оба отвернулись. - Что из этого, сэр? - Всё! Он мягко закрыл за собой дверь. Улыбка Америки не сходила с его лица всю дорогу до его комнаты. Там он закрыл дверь, провел рукой по волосам и прислонился спиной к стене. Он снял очки, уткнулся в сгиб локтя и затем издал короткий невеселый смешок, который никто, кроме него самого, не услышал. Боже, как же он рад, что сейчас у него хороший босс. Он бы не вынес очередного Гардинга. Лучшая страна в мире, хах. Что ж, и правда. Почему бы и нет. О нём давно никто не говорил ничего подобного, но… Рузвельт верил в это, так что Америка тоже поверит. Он опустил руку и подошел к зеркалу, внимательно рассматривая себя. Картина была… едва ли вдохновляющей. Он выглядел усталым, бледным, исхудавшим и слегка потерянным. Да что вообще Россия, чёрт возьми, знает о нём? Он выпрямился. Почему Россия преисполнился такой гребаной уверенности (и стал таким гребаным ублюдком), когда его народ голодал, а своих диссидентов он бросал в тюрьмы и расстреливал, как зверей, а его босс обратился в какого-то отпетого кровожадного деспота – Америка бы ему помог, если бы он попросил, но он этого не сделал, он ударил его в его собственном доме и сказал… сказал… Что ж, к черту Россию. Америка был прав. Это было так… странно – решать быть правым, но это чувство ему понравилось; в его груди что-то задеревенело, стало твёрдым и звенящим, словно металл. Он посмотрел на свое отражение в зеркале и снова представил себе этот синяк, бледно-фиолетовые пятна не щеке, и эти ранки по всей челюсти, с затвердевшими царапинами от маленьких ногтей – и его красные глаза, и тот взгляд, тот жалкий взгляд на своем лице, что он раньше никогда не видел, и… вдруг решил, что ему плевать. Они не нужны тебе. Нет, мать вашу, не нужны. Привычная дрожь исчезла под натиском нового, железного чувства. Кем бы они ни были – чего бы они ни хотели от Америки, будь то фашисты, или коммунисты, или Англия, или Россия, гребаный Россия, этот сукин сын, неужели он думал, что может просто, просто плюнуть Америке в лицо, напасть на него в его собственном доме и остаться в одиночестве против всего мира лишь с этой проклятой кривой ухмылкой и пригоршней грубостей, чтобы она приклеилась намертво… Он дышал слишком быстро. Он сделал долгий, глубокий вдох, немного задержал дыхание, прежде чем выдохнуть. Америка был прав, а Россия – нет. Он отвернулся от зеркала, потер глаза и сбросил с плеч жакет. Он мягко упал на пол. И даже если он был неправ, прошептал он сам себе, а Россия – наоборот… Всё равно пусть катится к чёрту. Комментарий к главе: Видит бог, это первая глава ТСЕ за долгое время, которая меня ничем не выбесила и в которой всё происходящее АДЕКВАТНО. Рузвельт ведет себя, как здоровый взрослый человек, советующий Америке не принимать на себя чужие нарративы, а сосредоточиться на том, что сам Альфред считает правильным. И какой же это чертовски полезный совет.