The Chosen End

Касабланка, Марокко. 22 января 1943 года. После того, как он пятнадцать минут всматривался в ряды бутылок в баре, – виски, водка, что-то местное, что он так и не узнал, – Россия решил, что ничего из этого не хочет. Он передвинул руки на отполированной стойке и опустил голову в ладони. Бармен его не трогал. Россия закрыл глаза. Легкий бриз ворвался на террасу, разбавил жару пустыни. Кто-то забрался на барный табурет рядом с ним. Сочная темная древесина скрипнула и смолкла. Россия не шелохнулся. Он услышал, как бармен отбивает шаги по кафельному полу: - Хотите что-нибудь выпить? - Ага, здрасьте, - ответил Америка. – Мне виски. Неразбавленный. А ему водку. - Ничего мне не надо, - пробормотал Россия в изгиб своей руки. И Америка, и бармен его проигнорировали. Америка стянул очки, потер лицо руками, выдохнул. Он заметил через мгновение: - Я думал, ты занят в Сталинграде. Не знал, что ты появишься. Воздух между его лицом и барной стойкой утрачивал свежесть, так что Россия сел прямо. Его спина оцепенела. - Так и есть, - веки слишком тяжелые. Он потер глаза. – Меня здесь нет. Америка обдумал это. - Оу. Так ты шпионишь за нами? – бармен поставил стаканы перед ними. Америка поднял свой и немного помахал им в знак благодарности. - Да, - Россия провел пальцем по ободку своего. Он хотел его выпить – но еще больше он хотел вмазать им Америке по лицу. – Когда мне больше нечего делать. - Да, городишко славный, - Америка резко задрал стакан и сморщился. Бармен взглянул на него, подняв бровь, и тот кивнул. Его стакан снова оказался добросовестно наполнен. – А разве шпионить не эффективнее, если я не найду тебя в баре через три квартала? - Ты и правда думаешь, что нашел бы меня, если бы я уже не составил отчет? – миг раздумий – и затем Россия выпил. Алкоголь опалил его внутренности. Отвратительное пойло. Не самое худшее в жизни, что он пробовал, но близко к тому. Он взмахнул рукой, требуя бутылку. - Дело говоришь, - Америка звучал слишком устало, чтобы спорить. Он ссутулился над барной стойкой, сложил руки перед собой и опустил подбородок на запястье. Подушечками пальцев он гладил дужку очков, сложенных перед ним. Россия глядел на свет, тускло поблескивающий сквозь линзы. Он налил себе еще, стараясь заглушить боль в ребрах, пока его люди погибали, за тысячи километров отсюда. Его рука сжала столешницу, и он опрокинул напиток в себя, поднял взгляд на Америку. - А ты чего вообще хочешь? - Ничего, - Америка втянул виски сквозь зубы. Стер золотистые капли с уголка рта. – Я хотел бы пить, пока не вырублюсь, но у меня завтра дела. - Разве война в Тихом Океане не идет для тебя успешно? – Россия не смог собрать достаточно энергии, чтобы вопрос прозвучал язвительно. Что ж, по крайней мере, он это подразумевал. Америка вздохнул и опустил щеку на изгиб локтя. Он повернул свой стакан и смотрел, как свет отражается от ободка. - Просто шикарно, - пробубнил он. Россия вздохнул, прижал запястья к векам. - Рад слышать, - прорычал он. Он не знал, почему он еще не ушел. Или хотя бы почему не врезал ублюдку. Он выпил еще. Еще шесть или семь стаканов – и он бы смог. Они пили в тишине еще некоторое время. Песчинки катились по яркому синему полу, подгоняемые вечерним бризом. - Гниение заживо, - задумался Америка. Он перешел к четвертому стакану, уставился в него. – Это проблема. Горлышко бутылки тихо звякнуло по ободку стакана России, когда он его наполнял. - Ужас какой, - сказал он бесцветно. Америка просто взглянул на него, затем переключился обратно – на мягкие газовые отблески на стойке. Налить. Уставиться. Выпить. Россия потерялся в ритме этих нехитрых действий, пока тени вокруг них сгущались, превращали синие изразцы в черные. Он сделал вялую пометку сказать что-нибудь едкое – Налить. Уставиться. Выпить. – передумал – Налить. Уставиться. Выпить. – и сделал снова. - Если ты вырубишься, я тебе за комнату платить не буду, - он понял, что Америка наблюдает за ним. Россия моргнул и выронил – пустую? – бутылку на стойку с глухим стуком. - Что? Америка помахал рукой перед его лицом, и он оттолкнул её. - Хватит, - выпалил с гневом он. – Я в порядке. Америка положил руку обратно на стойку. Он пожал плечами и вернулся к своему виски. - Как хочешь. Еще бутылку будешь? Боль пронзила хребет России, внезапно, и он с силой зажмурился. Он задался вопросом, сколько бригадных звеньев он потерял. - Не от тебя, - выплюнул он. Америка наблюдал за ним со странным выражением лица, пока он не перестал сжиматься. Затем перевел взгляд на стакан в своих ладонях и пробормотал себе под нос: - Уверен, что тебе не нужно просто поспать? Россия потянулся и схватил Америку за подбородок, заставил их взгляды пересечься. - Заткнись. Америка дернулся. Его кожа под пальцами России была теплой. Россия попытался отпустить, но... но его хватка не разжалась. Он с тяжестью моргнул, и понял, что они до сих пор смотрят друг на друга. Что-то пощипывало у него на затылке. Америка вцепился в рукав куртки России. Он выдал: «Господи Боже, Россия», затем сжал челюсть и схватил с барной стойки очки. Проворчал «Твою ж мать» и помахал бармену. - Эй, извините. Где можно заплатить за номер? - Заплатите сначала за напитки. - Ага, конечно... – он отпустил Россию, вынул бумажник и пролистал пальцем купюры. - Я не собираюсь быть твоим должником, - сказал Россия отстраненно. Он хлопнул две купюры на стойку. Его табурет заскрипел, когда он собрался с силами и встал. Плитка плавала у него перед глазами, размываясь и подергиваясь, как потоки жидкой смолы. Это все изнеможение – всего одна бутылка не могла на него так подействовать. - Сядь обратно, Господи... Я пойду заплачу за комнату и вернусь за тобой, и не вздумай спорить, - Америка вдавил очки на переносицу и соскользнул на пол, рефлекторно проведя ладонью по руке России – тот отшатнулся, как от ожога. Россия отпрянул и грузно приземлился на кресло. Закрыл лицо руками. От его дыхания тянуло алкоголем, грудь тяжело вздымалась, боль разливалась везде. Он кивнул, глаза зажмурились в судороге. Америка оставил его. Россия не знал, сколько времени прошло, прежде чем тот вернулся, но бармен пересчитал сдачу, а во рту все еще стоял вкус паленой водки, когда рука Америки опустилась на его плечо. - Пошли, - с его среднего пальца свисал ключ. Россия встал на ноги. Пьяный, глухой шум, который начал звенеть у него в ушах, когда Америка пытался расплатиться, – теперь он стал громче. Америка обхватил рукой его талию, затем выше, за ребра, поднимая его. Его пальцы впились в пальто – даже сквозь ткань Россия чувствовал тупое давление. - Третий этаж, - сказал Америка и закинул руку России себе на плечо. Его голос звучал странно, будто вибрируя. - Не нужна мне твоя... – Россия запнулся, замолчал, когда пальцы Америки напряглись на его боку. Он оглядел лестницу, осторожно и медленно совершая каждый шаг. Последнее, чего он хотел, – это чтобы Америка не дал ему свалиться. Последнее, чего он хотел, – чтобы Америка вообще к нему прикасался. Его ладонь сжала рукав другой страны. Тело Америки давило на него сбоку теплой тяжестью. Он не знал, почему вдруг не мог сглотнуть, и ему казалось, что он чувствует, как Америка дрожит. Дыхание Америки стало быстрым и прерывистым, когда они добрались до номера 327. Он продолжал сжимать челюсть, взгляд устремлен на все что угодно, кроме России. Он нащупал ключ в руке и вставил его в замок, не отпуская Россию, даже притом, что ему пришлось опереться бедром о дверь, чтобы повернуть ключ. Комната была темной и прохладной. Россия стряхнул его, медленным и липучим движением, попытался встать самостоятельно. Невозможно было ничего увидеть – он даже не мог разглядеть кровать. Свет из коридора тусклой полоской падал на ковер, зацепив оправу очков Америки. Дыхание России сбилось – этот звенящий шум перерос в рев – и он закрыл дверь ногой. Комната погрузилась в темноту. Америка тихо охнул, а затем Россию прижали к двери. Одна рука Америки обхватывала его талию, поддерживая его, вдавливаясь в него, а другая распласталась на стене возле уха России. В сознании едва отпечаталось, что Америка поцеловал его, затем прошелся губами по волосам России. Ни один из них не видел ни зги. Дверную ручку вдавило России в поясницу, и он оттолкнулся, сильнее вжимаясь Америке в объятия. Это... это не... Он тонул в ощущениях: пульсирующая боль у основания шеи, ногти, впившиеся ему в бедро, и ненависть, и отвращение, и ужас, и жажда – все раздирало его изнутри. Он уперся предплечьем в грудь Америки и оттолкнул его. Другой ладонью он прошелся по руке Америки, вцепился ему в плечо, притянул его ближе. Америка схватил Россию за запястье, отдернул его руку между ними, ступил на шаг ближе. Положил руку России себе на бедра, растрепал волосы России, втянул его в еще один палящий поцелуй. Россия закрыл глаза – никакой разницы не было между тем, держать их открытыми или закрытыми, вообще никакой – и ответил, прикусил губу Америки, шершаво провел языком по ранке. Его рука взметнулась вверх, легла на шею Америки, и он прижал их тела друг к другу. Каждый сантиметр кожи, что касался Америки, горел, запястья, губы, ладони... Россия подавил стон. Америка застонал, втерся в него всем телом, впился пальцами в пальто и волосы и – и отпрянул, оставил его, холодного и задыхающегося, у двери. Он услышал стук, звяканье, а затем вспыхнул свет. Америка стоял у кровати, одна рука – у выключателя ночника, другая – на узле галстука. Он стряхнул его, затем пиджак – всё полетело на пол. Россия потянулся и, после недолгой возни, запер дверь. Он не сводил глаз с Америки. Пальцами он расстегивал свою легкую куртку, медленно, открывал пуговицы одну за другой, опираясь на дверь, вглядываясь. Куртка соскользнула с его плеч на пол, когда он закончил, и внезапно высокий воротник рубашки стал слишком тонким, потому что... потому что его шарф висел на стуле в его комнате в Кремле, его босс заставил оставить его там... Он облизнул губы, его рука легла на шею. Америка бросил очки на тумбочку, затем оглянулся на Россию – он все еще стоял, не двигаясь, - и направился к нему, как хищная кошка. Он взял Россию за ладонь, поцеловал в ладонь, притянул его к себе, в свои объятия. Руки Америки прошлись вверх по спине, по его предплечьям, по бедрам, по плечам, по ягодицам, везде, куда он мог дотянуться (кроме его шеи). Он нетвердым шагом повел их обратно к кровати. Свет был слишком ярок, но Россия смазанно подумал, что выдержит. Он выгнулся в руках Америки и вцепился в его волосы, откинул его голову назад и обнажил горло. Он расстегивал пуговицы на рубашке Америки, пока оставлял дорожку горячих, кусачих поцелуев на его – идеальной – шее. Дыхание прерывалось, приглушенное, бессмысленное. Он попятился, откинулся назад, когда почувствовал матрас у лодыжек – и притянул Америку поверх себя. Америка держал голову запрокинутой, оставляя место для поцелуев России, ощупывал рубашку, расстегивал пуговицы. Он справился с половиной из них, остановившись под ребрами России – затем напрягся и разорвал все остальные. Обжигающие руки Америки скользили по его голой коже. Америка опустил свою ногу между ног России и впечатал в него бедра. Россия застыл, затем качнул бедрами в Америку, украсил его горло лиловыми метками. Он не помнил, как расстегнул рубашку Америки, но каким-то образом он уже проводил ногтями по его груди и ребрам, глубоко вонзал их всякий раз, когда дыхание Америки менялось. Он чувствовал себя взвинченным, раскаленным добела, всасывал воздух с широко открытым ртом. Его свободная рука опустилась на ягодицы Америки, и он с силой сжал их бедра вместе. - О, Боже, - голос Америки был едва слышен, он изогнул голову, чтобы обнажить шею. Волны дрожи проходили сквозь его тело. – Ты помнишь... Россия почувствовал вспышку ужаса в животе, но затем Америка рывком расстегнул ремни, пуговицы, молнии, наполовину раздел их обоих, прежде чем потерял терпение и опустил руку России в штаны, грубо обхватил его. Голос России сорвался на стон, он толкнулся бедрами к прикосновению Америки. Слабая дрожь из-за алкоголя заставляла кружиться все, что было в его поле зрения, усталость отдавалась тупыми вспышками в руках, но все было... все было лучше, чем раньше. Он выдохнул имя Америки, один раз, нащупал пояс его брюк Вскоре они оба избавились от одежды, выпутались из нее, и Америка отодвинулся к изножью кровати. Он опустился между ног России и провел руками вверх по его телу – от лодыжек, по ногам, по бедрам, пока не опустил их на грудь и не посмотрел на него сквозь золотистую вуаль челки. Он не решался. Россия резко поднял тело и поцеловал его, голодно и отчаянно. Он не мог ничего слышать, кроме звона в ушах, не мог видеть ничего, кроме Америки, не могу чувствовать ничего, кроме его рук. Обратная сторона век загорелась красным – воздух, ему нужен воздух – перед тем, как он разорвал поцелуй. - Давай, - прохрипел он. Америка был единственным, что не двигалось. – Чего ты ждешь? Америка ответил ему улыбкой, этой прекрасной улыбкой, первой настоящей за десять лет. Он схватился рукой за волосы России и поцеловал его, проник глубоко в рот языком, а затем оторвался достаточно далеко, чтобы смочить пальцы и опустить руку между ними. Россия почувствовал резкое, внезапное давление, а затем пальцы Америки вдавились в него, растягивая, пока Америка ронял горячие, быстрые поцелуи на его лицо, на щеки, на губы и на скулы. Думать, дышать было выше его сил. Мягкий изгиб запястья Америки – и Россия подавил стон задней частью ладони, погрузил зубы в свои же костяшки. Он устойчиво держал взгляд поверх ладони, вперившись в Америку, не умоляя, ни в коем случае не умоляя, но... но... Боже, он не знал, что бы с ним стало, если бы Америка остановился. Он качнул бедрами вверх. - Сейчас, - слово вырвалось с рычанием. Америка мягко рассмеялся, вразрез с тем, как он дрожал, едва-едва, почти невидимо под золотым светом лампы. Он задрал ногу России, убрал свою руку и оставил Россию незаполненного (одного) на несколько секунд, прежде чем войти в него. Воздух вышел из легких Америки одним вздохом, и он обхватил Россию руками, впился пальцами в бок и плечи, начал двигаться внутри него. Россия застыл, впился руками в острые выступы лопаток Америки. Он задрал голову, позволил взгляду скользнуть по потолку, резко и быстро вздыхая, двигаясь бедрами навстречу Америке. Нет. Он заставил себя отвести глаза обратно, встретиться взглядом с Америкой. Он поднял руку к его лицу, и на краткий миг он собирался опустить ладонь ему на щеку... Он передумал. Вместо этого он вплел пальцы в золотые волосы. Америка сжал губы. Их взгляды пересеклись на какое-то мгновение, пока Америка не закрыл глаза и не поцеловал Россию в уголок рта, а затем опустил лицо в изгиб плеча России. Но рукой он крепко держался за бедро России, а затем сжал его член, другую руку погрузил, осторожно, в его волосы. Америка входил в него, глубоко и быстро, на полную длину, издавал хрупкие звуки, как будто не мог перевести дыхание. Россия ненавидел то, как близко он был к разрядке, так скоро, но он надавил пяткой Америке на поясницу, прижал его, глубже, быстрее. В его груди что-то дрожало от сбившегося, горячего дыхания Америки. Лампа – все еще слишком яркая – вспышкой горела на периферии его обзора, и он отвернулся, спрятал взгляд в волосах Америки. Вцепился ему в макушку, прогнулся в пояснице – так, что она приподнялась над кроватью – и больше ничего не мог сделать, чтобы развязать этот узел. Все продлилось лишь несколько минут: они оба блестели от пота, вцепившись друг в друга, тяжело дыша друг другу в уши, защищая друг друга от света. Америка целовал его волосы снова и снова, пока трахал его, Россия впился ногтями в спину Америки. Тот впечатывался, резко, несколько ноющих секунд, прежде чем издать грубый, низкий стон и замереть. Его рука на теле России продолжила двигаться, быстро и отчаянно, и он с силой прижался губами к его губам. Этого было достаточно: голос России дрогнул на последнем стоне – он выдался болезненным, даже в его собственных ушах, – и он кончил, бурно, на животы им обоим. Он лихорадочно целовал Америку, хватался за него, пытаясь притянуть к себе. Так больно. Казалось, что прошло много времени, пока Америка лежал на нем, лишь наполовину опираясь на колено и предплечья. Он продолжал целовать его, приглаживая волосы теплыми пальцами, горячо и суматошно поначалу, но постепенно замедляясь, углубляясь, пока поцелуи не стали мягкими и нежными, ищущими. Рукой Америка закрыл свет лампы в уголке глаза России. Он осторожно вышел из него, не отрывая губ, и выдохнул. Россия поднялся и осторожно обнял Америку, удерживая его совсем близко. В его голове все по-прежнему звенело, и комната все еще вертелась, кружилась, сбивая с толку, и... и Америка прижался горячей грудью к его груди, мокрый от пота. Он отклонился, совсем чуть-чуть, опустил лоб на плечо Америки. Усталость охватила его, он потерялся в пространстве. Америка прижал его голову к себе и потянулся, чтобы нащупать выключатель. Тьма разлилась внезапно и милосердно. Они сгребли одеяло и простыни, и Америка лег рядом с ним, натянул на них покрывало. Он поцеловал Россию в лоб, выдохнул «Просто ничего не говори», и прижал его к себе. Их руки и ноги переплелись. Россия кивнул, прислонил висок к челюсти Америки и уснул.

***

Свет. Это было первое, что он умудрился осознать. Он заполнял пространство через единственное высокое окно, разливался бледными и теплыми мазками по дверной ручке, по грубым одеялам, по белому кафельному полу, по золотой коже в сантиметре от его лица... Россия обмер. Он закрыл глаза, подождал, открыл снова. Комната никуда не исчезла, ужасная в своей осязаемости. Он свернулся у груди Америки, лбом прижимаясь к его ключицам, руками обняв его так крепко, что мог чувствовать биение его сердца всем телом. Водка... Чертова водка. Америка чуть шелохнулся, прислонил щеку к голове России, устроил поудобнее руки на нем. Он так же крепко обнимал Росиию, как и Россия его. Во сне они цеплялись друг за друга, как утопающие цеплялись бы за кусок плавающей древесины. Россия разжал пальцы. Америка не реагировал. Он осторожно вытащил левую руку из-под головы Америки, выпутал пальцы из его волос. Он только потому был осторожен, что так было нужно, - его голова раскалывалась недостаточно, чтобы отвлечь его оттого, насколько он был взбешен. Слежка – это все, ради чего он здесь находился. А затем он позволил себе... позволил этому случиться. Будь всё проклято. Он подумал о том, чтобы отпихнуть Америку, встать и подойти к своей куртке, смятой у двери, порыться в карманах в поисках сигарет, которые, как он знал, все еще там оставались, и решил, что не будет поступать настолько шаблонно. Он грузно откинулся обратно на постель, вдруг осознав, что ему все равно, разбудит ли это Америку. Америка моргнул своими синими глазами, отыскал Россию в свете утреннего солнца. Он склонил голову, поднял взгляд, полный сонного, рассеянного замешательства – и моргнул снова, немедленно уступая место ясности. Россия вспомнил, как резко Америка приходил в сознание, пробуждаясь ото сна – и затем тот зажмурился, опустил лицо России на плечо, и замер, не двигаясь. Россия чувствовал ресницы Америки на своей коже, и это было... это был ужасно, и он хотел... - Посмотри на меня, - вырвалось у него. Америка отклонился на достаточное расстояние, чтобы встретиться с Россией взглядом. Уголки его глаз и рта дрожали, пока он прилагал усилия, чтобы очистить лицо от любых эмоций. Россия позволил себе на краткое, эгоистичное мгновение всмотреться в эту синеву. Во всем теле раздавались отголоски недомогания, разряды боли. Руки Америки покоились у него на коже: одна на спине, вторая на ребрах. Они смещались при каждом его вздохе. - Мой босс, - знакомая волна ужаса разлилась в груди. Ему пришлось постараться, чтобы голос остался ровным. – Не должен об этом узнать. - Да кому я нахуй расскажу? – спросил Америка, затем замолк и вгляделся в Россию. Россия отклонился и метнул в него быстрый взгляд. - Что? - ...Ничего, - Америка повернул голову к подушке. Через мгновение он убрал свои руки с России и оперся на локти. Потер свои глаза. Простыни натянулись у бедер России, когда он сел и провел рукой по волосам. - Это было ошибкой, - сказал он наконец. Америка посмотрел на него через плечо, сузив глаза, как бы отвечая Как будто бы мне непонятно. Он опустил голову, сцепил пальцы на задней части шеи. Линия свежих и красных следов от укусов цвела под его ладонями. Россия уставился на них. Часть из них – один у челюсти Америки, другой на самом основании горла – уже превращались в синяки. Он все еще мог чувствовать их вкус. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза. - Надень что-нибудь с высоким воротником на следующее собрание, - он произнес эти слова прежде чем успел подумать. Америка испуганно вздернул голову. Провел пальцами по шее. Прикосновения замерли у самой глубокой отметины, когда он прошелся по ней – и его лицо преобразилось странным образом: глаза наполовину закрылись, и, самыми уголками губ, он улыбнулся. Россия нахмурился. - Что здесь смешного? Мечтательный вид исчез. Рука Америки упала на матрас. - В смысле? – он наполовину сел, подтянув под себя ногу. - Ты улыбался, - сказал Россия. Он резко потер свою собственную шею, почувствовал грубые, рельефные рубцы под ладонью. От этого все сжалось в животе. Так происходило всегда. - Правда? – спросил Америка в явном замешательстве. Его взгляд последовал за движениями руки России и сместился к его шее. Россия пожал плечами, перехватил взгляд Америки. Пальцы сжались на пульсе. - Проехали, - молчание. Затем. – Разве сегодня утром ты не должен встретиться с Англией? – фраза вышла и вполовину не такой язвительной, как должна была. - Ты бы знал, не так ли? – ответ звучал скорее безразлично, чем враждебно. Америка пошарил в белье в поисках их одежды, прошелся по полу, разделил, что кому принадлежало, на две стопки. Он вытащил штаны из смятых простыней, встал и начал одеваться. - Слушай, я уверен, мы оба не хотим, чтобы кто-то увидел, как мы уходим вместе. Я пойду возьму себе кофе вниз по улице, ты уйдешь, а я через час-другой вернусь обратно, чтобы сдать ключ. Ладно? - Мм, - Россия откинулся на подушки и засунул руку под голову. Взгляд его нашел трещину в потолке. – Пойдет, - согласился он. Взгляд Америки упал на него, задержался на пару секунд, а затем он резко застегнул воротник и закончил одеваться. Последними он надел ботинки и очки. Положил ключ в карман и ушел, не сказав ни слова. Россия подождал, пока звуки шагов Америки не стихнут вдали коридора, а затем сел и потянулся к своей стопке одежды. Он поискал в одном кармане, в другом... нашел. Блок сигарет. Он зажег одну из них и позволил взгляду блуждать по яркой краске, что отколупывалась от стен. Место рядом с ним, где лежал Америка, уже успело остыть. Россия отчаянно старался ни о чем не думать. Мой комментарий к главе: Много было сказано про эту главу в прошлом, много чего выражено, и вот, когда дошло до дела, я обнаружила, что совершенно не знаю, что написать по её поводу в традиционной заметке. Точнее знаю, но вряд ли это будет отличаться от разгневанных междометий. Я не знаю, как выразить всю глубину моего фейспалма оттого, что в главе происходит, от начала и до конца. Как в частностях: - Оу. Так ты шпионишь за нами? – бармен поставил стаканы перед ними. Америка поднял свой и немного помахал им в знак благодарности. - Да, - Россия провел пальцем по ободку своего. Он хотел его выпить – но еще больше он хотел вмазать им Америке по лицу. – Когда мне больше нечего делать. ...Так и в целом. Что я могу здесь написать такого, что вы сами не поймете? Что во время Сталинградской битвы Россия должен быть в Сталинграде? - Рад слышать, - прорычал он. Он не знал, почему он еще не ушел. Или хотя бы почему не врезал ублюдку. Он выпил еще. Еще шесть или семь стаканов – и он бы смог. Что на тот момент главным врагом России был Германия, а не Америка, несмотря на то, что авторы пытаются это выставить именно таким образом? Что шпионить за своим союзником в самый тяжелый момент войны - говно идея? - Разве война в Тихом Океане не идет для тебя успешно? – Россия не смог собрать достаточно энергии, чтобы вопрос прозвучал язвительно. Что ж, по крайней мере, он это подразумевал. Что сама война для персонажей (для РОССИИ) - это не что-то, что угрожает самому его существованию, а просто какие-то игрульки на фоне, а обосрать Америку - вот что действительно важно? Что ебля в Марокко - оскорбительный сюжет для главы, где фоном (!!) идет Сталинградская битва? Вы, я думаю, прекрасно всё это поймете и без меня. А я пока что пойду и проблююсь.