В плену

      Наступила ночь. На тёмный небосвод в окружении частых звёздочек величаво выплыл месяц. Тёмная громада леса безмолвно высилась на берегах озера. Всё в природе погрузилось в тихую дрёму и лишь иногда бесшумно пролетала сова или пробегала дикая собака.       Большинство жителей Пристани уже уснули, набираясь сил перед завтрашним беспокойным днём. Город погрузился в тишину. Не спали только адепты в патрулях и один человек внутри крепости.

***

      - Я уже так долго тебя ищу.       В кабинете снова царил полумрак. Только две свечи стояли на столе и время от времени, будто переговаривались причудливыми колыханиями пламени. Глава Цзян вновь сидит за столом, но перед ним нет свитков – все они разложены по полкам и ждут завтрашнего утра. Перед ним лишь свечи, кувшин и искусно написанный портрет. В его руке зажата маленькая пиалочка с рисовым вином. На скулах мужчины лежит лёгкий румянец.       На портрете изображён юноша. Чуть взъерошенная одежда, черный растрёпанный хвост, весёлые серые глаза и задорная улыбка до ушей. Парень на картине чем-то походил на воробья – такой же вечно всклокоченный и весёлый, болтающий без умолку и вечно двигающийся. Вэй Ин. Призрачное дитя. Единственный друг, старший брат. Потерянная любовь.       - Не уберёг, потерял…. Так с какого же, я здесь, гуя сижу?! Вперёд, снова в путь, на поиски!…. Ах да…       Мало кто мог видеть великого Саньду Шэншоу в столь расстроенном состоянии. Кривой излом губ и бровей, чуть покрасневшие и опухшие глаза. Вся радужка яркого цвета глицинии, на секунду вспыхнув светом решимости, снова потухла. По щекам двумя тихими ручейками катились слёзы. Обыкновенно собранная причёска была распущена и тяжёлые тёмные пряди плащом лежали на плечах и спине. Но Цзян Ваньинь не беспокоился о своём внешнем виде – сильным воином, справедливым главой он будет завтра. Сейчас же время только для него самого и парня на картине.       - Тринадцать лет… Долгие тринадцать лет… Знаешь, а ведь я всё ещё жду когда ты вернёшься. Где же ты, куда же ты пропал?       Он скользнул взглядом по полотну.       - Они…все они – эти лицемеры, подонки – говорят, что тебя развеяло твоё собственное искусство. Что ты сбежал, поджав хвост, испугавшись их. Сплетничают так, словно не благородные господа заклинатели, а обычные торговки с базара… Всё ложь… Мне ли не знать, как ты впереди всего ордена пёр грудью на орудия и мечи противника? Ты бы не стал прятаться – вышел бы против многотысячной армии, стремясь защитить родных и близких. Но почему же ты не давал защитить себя, а, Вэй Ин?       Картина не отвечала. Она смолчала бы, даже если бы умела говорить. Горькая усмешка исказила губы мужчины.       - Всегда ты так. Молчишь, не отвечаешь, переводишь тему. Прячешь все переживания, всю боль внутрь, за красивую маску улыбки. Я ведь всё это видел, возможно, где-то даже лучше А-Цзэ. Неужели я был настолько плохим братом и другом, что ты даже не мог открыться мне до конца?       Он опрокинул в себя пиалу. Свечи медленно приближались к половине своей длины. Цзян Ваньинь долго наблюдал, как они постепенно тают. Нет, даже если бы он мог, он ни за что бы ни открыл свои чувства А-Ину. Тот был озорным вольным ветерком, которого волей судьбы забросило в озёрный край. Как он мог позволить себе привязать это смешливое чудо к одному месту?       - Но я не верил и не верю, что ты мёртв. Я искал тебя повсюду, где у меня есть хоть какая-то власть, а где её нет – искал тайно. Я расспросил многих людей, что попадались на пути. Даже забирал тёмных в орден. Знаешь, какую чушь нынче разносят сплетни?       В народе ходили поистине жуткие слухи об охоте клана Цзян на заклинателей пути тьмы. Многие «свидетели» видели, как тех забирали в Пристань Лотоса. И до сих пор никто из забранных не возвращался даже в виде трупа.       Да только знали ли они о настоящем положении дел?       Да, тёмных забирали в орден. Но там с ними в основном просто проводили беседы. Почти у всех спрашивали, не знают ли они местонахождение Вэй Усяня и готовы ли были они перестать взращивать тьму. Если те были согласны вернуться к светлому пути или хотя бы отказаться от культивирования миазма и экспериментов, то чаще всего их отпускали, предварительно очистив от тёмной Ци. Многие из них осели в пригороде, кто-то остался в озёрном ордене. Помощь талантливых теоретиков всегда была нужна.       Между тем Ваньинь продолжал:       - Кровавый палач, судья зла… вот как меня называют. Было бы за что: казним и наказываем мы только совсем отбитых или тех кто действительно совершил преступления. Попался вон недавно, заклинатель без мизинца. Как же его звали? – Мужчина задумался. – Шоэ… Суэ… а, нет, Сюэ, точно! Сюэ Ян из Куйчжоу. Был пойман когда хотел вырезать клан заклинателей из Юэяна. Совсем на голову двинутый.       Полотно оставалось безмолвным. Ваньинь отхлебнул ещё вина.       - Знаешь, а ведь оно теперь постоянно молчит. Тогда, во времена Аннигиляции Солнца, да и после неё, ядро постоянно давало сигналы. Иногда слабые, иногда жутко болезненные. Все они были связаны с тобой. Если тебе было больно, оно будто резало грудь, пока тебе не становилось лучше. А когда ты грустил, тихо ныло. Но иногда такое случалось, когда надо было спасать людей. Любых, без исключения. В день Осады оно будто взбесилось. Казалось, это ядро всё хотело вырваться и лететь спасти кого-то. Но потом затихло. Лишь иногда бывают резкие всполохи, будто оно всё ещё зовёт спасать того человека. Сейчас же оно мне говорит, что я рядом, совсем близко к тебе, будто бы ты ждёшь за стенкой в соседней комнате. Но это ведь не так…       Цзян Ваньинь опустил голову на стол. Завтра снова будет новый день, снова надо будет быть сильным и справедливым Главой ордена и вести людей к процветанию. А Цзян Чен, маленький и мягкий, спрячется до поры до времени за миллионами дверей в душе, чтобы вернуться когда-нибудь в такой же тихий тёмный вечер и снова вспомнить о первой любви.       - Если бы ты знал, как мне тебя не хватает, маленькое тёплое солнце. - прошептал он. - Вэй Ин, ты всегда был рядом, всегда помогал. Ты всегда мне нравился. Я тебя люб…лю…       Дальнейшие слова слились в неразборчивый шёпот. Наконец, мужчина за столом уснул. Из руки выкатилась пустая пиала.       Свечи, догорев, коротко вспыхнули последний раз и погасли. Ничего не двигалось в тихой комнате. Лишь портрет, будто несомый неведомым ветром сорвался с подставки и накрыл голову спящего.       Картина как бы говорила этим: «Не бойся, я уже рядом. Скоро всё будет хорошо».