Цвет моего сердца

      — Трисс, — тихо позвала меня мама, заглядывая в комнату, — Я сегодня на работе допоздна. Еда на плите. — Я легонько кивнула, повернувшись, а затем вновь вернулась к книге. Мама, мне так показалось, еще некоторое время стояла в дверном проеме и смотрела на меня. А может это просто ощущение от ее взгляда осталось на моей спине. Сколько бы раз я не прочитала строчку, а я сделала это много раз, в голову ничего не лезло, словно я не держала в руках книгу, словно не пыталась прочитать ее уже второй час.       — Вот это да, — шепотом прошептала я, — Вот это почитали! Какой прогресс, вы посмотрите. Никогда и подумать не могла, что содержание такое интересное, а информации сколько! Боже мой! Это определенно стоило того, чтобы потратить на это два часа. Не понимаю, — притворно удивилась я, — Зачем люди вообще пишут книги? Достаточно ведь одного содержания.       Я тяжело вздохнула, отложив книгу, выглянула в окно, прикрывая глаза и пытаясь заметить запах каких-нибудь цветов, но ветер ничем не пах. Как будто все то, что могло как-то встряхнуть меня и вывести из этого полусонного состояния просто исчезло. Вокруг было тихо… Но тишина эта была до того глухой и неприятной, что хотелось кричать, только бы заполнить комнату хоть какими-то звуками, хотелось сбежать от этой тишины. Глаза сами собой нашли снующих прямо под окнами детей, а в голове завертелись мысли, и это было отчего-то очень приятно и нужно.       «Пойду в парк.»       Вообще-то меня нельзя было назвать человеком, который захотел и пошел гулять. Я зачастую чувствую себя крайне некомфортно в одиночестве вне дома. Скорее всего потому что появляются ненужные мысли, а может я просто боялась людей? С кем-то знакомым я чувствовала себя, наверное, защищенной. На улице светило солнце. Парк был наполнен людьми. Я присела на скамейке около тропинки, а надо мной шелестел еще не облетевшими листьями дуб. Я запрокинула голову, рассматривая каждый листочек и слушая это размеренное шелестение.       Мимо прошла девушка, ярко улыбающаяся, когда взгляд ее перенесся на ребенка в коляске. Она остановилась совсем рядом со мной, и я увидела ее прекрасное материнское сердце. Пастельный оранжевый граничил с золотистым, белым и еще многими другими цветами. И я залюбовалась ее сердцем.       — Мари! — сзади к ней подошел мужчина, от которого сквозило отчужденностью. Даже если бы я не видела его сердце, он был бы мне отвратителен, но сердце усугубляло ситуацию. В нем было всего четыре цвета. Оливковый, серебристый, серый и темно-бордовый, при виде которого я вздрогнула. Во взгляде мужчины не было ни капли тепла, не было там ни любви, ни нежности, пожалуй, только полное отвратительное безразличие и злость. Я украдкой перевела взгляд на девушку и даже как-то загордилась ею. В ее сердце тоже не было любви, там был только яркий и стойкий желтый.       — Что ты хочешь Фил? — она насупилась, прижимая к себе ребенка.       — Пошли уже домой… — мужчина залез в свой телефон, поэтому не увидел, как девушка сжала кулаки.       — Я не звала тебя с собой, ты сам пошел за мной сюда, но на протяжении всего пути ты только и делаешь, что ноешь. В конце концов, если ты хочешь домой-просто иди туда, желательно поскорее. У меня заканчивается терпение, — Она проговорила все это с таким невозмутимым видом, что я не смогла сдержать улыбку, прикрывая глаза. Эта девушка поразила меня. Поразила тем, что она была действительно счастлива, несмотря на все. Несмотря на мужа, несмотря на осень, она концентрировала все свое внимание на своем ребенке, на том, что делало ее счастливым, забывая обо всем остальном. На площадке бегало много детей, и я наблюдала за ними. Они бегали, оставляя свои игрушки родителям и поднимая с земли палки. Они смеялись, когда на небе появлялось смешное облако и улыбались, когда находили в траве божью коровку. Они поднимались, после падения, и буквально падали со смеху, когда кто-то из родителей показывал им совсем легкий трюк. И я должна была признать то, что наблюдать за ними было приятно. Может дело было в их непосредственности или просто в их детской забавности, но они вызывали широкую улыбку на моем лице.       — Девочка, девочка, — потянул меня за рукав кофты какой-то мальчуган, — хочешь, я покажу тебе фокус? — я кивнула, и мальчик засмеялся. Он сложил одну ладошку, оттопырив большой палец, и показал ее мне. Потом взялся за палец другой ладошкой и стал крутить. Он так усердно пытался выдернуть палец, что лицо его приняло совершенно смешное и безумное выражение. Когда он убрал ладонь, палец был на месте, и мальчик, расстроившись, недоумевал. — Подождешь немного? — спросил он, и я кивнула, закрывая рот ладонью, чтобы не засмеяться. Мальчик тоже кивнул мне и побежал к своему отцу. Родитель ласково улыбался, когда вновь показывал сыну фокус, а потом исправлял, когда у мальчика не получалось. Через несколько минут мальчик подошел ко мне в сопровождении своего отца.       — Это мой асисент, то есть, аситен. — гордо проговорил мальчуган, кивая на отца за своей спиной.       — Ассистент, — поправила его я, не прекращая улыбаться.       — А вы очень умная, девушка! — восхитился мальчик, прикрывая рот ладошкой. Папа мальчика тоже прикрыл рот, посмеиваясь. — В общем, он мне помогает, но это я что. Это совсем детский трюк! — он махнул ладошкой и выставил ладони перед собой, —Приступим, — кивнул он своему «ассистенту». В этот раз у малыша вышло чудесно, и я похлопала ему.       — Вы очень искусны, маэстро, — я тихо прошептала ему это, и он вновь ярко улыбнулся, дергая отца за край рубашки.       — Пап, пап, — они отошли от меня, и я уже не услышала, что же такое он хотел спросить у отца, возможно значение слова «маэстро».       Я вновь откинулась на скамейку, прикрывая глаза и размышляя о том, что эти дети по-настоящему счастливы, все дети. Мы, когда взрослеем перестаем радоваться мелочам. Дождь перестает быть для нас развлечением, и мы обходим лужи стороной, мы перестаем становиться на первую ледяную корочку на лужах, чтобы услышать хруст и увидеть красивые трещинки. Мы перестаем почему-то собирать букетики из осенних листьев и не собираем красивые камушки. Мы больше не рисуем каракули на бумаге. Мы, одним словом, становимся слишком серьезными. Мы мечтаем о чем-то, думая, что вот оно то точно принесет нам много счастья. Да, достигая этого мы радуемся, но долго ли? Сколько? День? Вряд ли. Для радости хватает нескольких часов, потом то, чего мы достигли огромным трудом, начинает казаться нам таким пустяком, пустым местом, и мы забываем про это. Другое дело дети. Они наслаждаются каждым мгновением, каждой секундой, они представляют необыкновенную сказочную страну, на месте обыкновенной игровой площадки, представляют себя нянями, учителями, офицерами. Они пробуют себя во многих профессиях, и не могут определиться, потому что в каждой находят что-то соблазнительное и радостное для них. Они смотрятся в зеркало, после того, как поплакали, чтобы увидеть то, какими выразительными и яркими, чистыми становятся их глаза. Они смеются, от глупых шуток. Их ручки смело обнимают каждого, кто как им кажется достоин их объятий, а достойны их все. Они целуют в щеку на прощание, сжимая тебя в маленьком и теплом кольце рук. Они без стеснения подходят к грустным людям, сидящим на скамейке и без труда заводят новые знакомства. Дети легко открывают свое сердце, они чаруют своей улыбкой, и ты сам не замечаешь того, как открываешь им свое.       И в этот момент, момент, когда вокруг царил покой, я подумала о том, что ведь и мне ничто не мешает радоваться каждой мелочи. И я улыбнулась, видя, как мальчик вновь показывает фокус своей матери.