Цвет моего сердца

      Шон приехал в больницу ненамного позже семьи Фрейсов. Охранник махнул рукой Розамунд, и та кивнула ему.       — Здравствуй, Шон.       — Почему мы здесь? Что-то случилось?       — Здравствуйте, — к ним подошел Картер Филиус и приветливо улыбнулся. —Пойдемте я проведу вас в палату Трисс, моя сестра там.       — Палата Трисс? Что случилось? — в недоумении уставился на них Шон.       — Трисс упала с лестницы, — выдохнув, прошептал Картер. — Нам покажут камеры чуть позже, чтобы мы знали… эм… что это было ненамеренно.       — Трисс, -проговорил Шон, и девушка повернулась на звук его голоса.       — А, Шон. Привет, — она как-то вымучено улыбнулась, но все остановились в дверях. Все дело было в ее взгляде. Там не было ровным счетом ничего. Взгляд был как у мертвеца, совершенно пустой.       — Трисс… — прошептала Роз, делая шаг, но все также останавливаясь. — Ты…       — Я сделала это не специально, если вас это беспокоит. Я упала случайно, я с удовольствием сидела бы с Зеем, а не лежала здесь, как будто при смерти. Зачем вы все здесь? — девушка окинула всем взглядом, откидываясь на подушки, а затем прикрывая глаза.       — Нас вызвал врач по поводу Зея, — проговорил Патрик, опираясь на дверной косяк.       — Что-то случилось? — встрепенулась девушка. Только Камилла хотела покачать головой, как Патрик молча кивнул.       — Его показатели хуже с каждым днем. Врач говорит, что он нас не слышит, почти никак не реагирует на внешние раздражители, единственное что он испытывает –это боль. Ему не помогают обезболивающие, действуют слишком слабо. Он не может дышать самостоятельно и… — Патрик опустил взгляд на пол, убрал волосы со лба и, помассировав переносицу, выдохнул, — Врач сказал, что нам стоит подумать над тем, чтобы отключить его от аппаратов.       — Но… вы же сказали, что он не может… Вы же не серьезно, правда? Дядя Патрик, скажите, что вы не серьезно. — Патрик посмотрел на нее самым серьезным своим взглядом. Такой разговор действительно состоялся у Фрейсов с лечащим врачом их сына пару дней назад. Супруги и думать не думали этого делать. Они будут держать его столько, сколько потребуется для того, чтобы он очнулся, так они думали в самом начале. В самом начале разговора все так и было, а потом с каждым днем этот разговор проникал в их сознания все больше и больше, глубже и глубже. И в конце концов он стал для них каким-то собственным котлом вне ада. Потому что сколько бы они не думали: как поступить, они все время возвращались к этому разговору.       — Мы… еще обдумываем это, Трисс. Дело в том, что Зей… Он ведь страдает, Трисс. Я…Я не знаю, как поступить. Я не хочу ничего решать. Я просто хочу, чтобы он очнулся, но, если ему больно. Если он мучается. Как я, как мать, должна поступить? — Камилла села на стул, стоящий возле стены и тихо всхлипывала, стискивая ткань собственной кофты в ладонях. — Кто даст мне гарантии, что все его старания будут не напрасны? Кто даст мне их Трисс? — девушка смотрела на них не верящим взглядом. Она никак не могла их понять то ли потому, что действительно не могла, то ли потому что просто не хотела. Ей безумно хотелось крикнуть, что она может дать эти гарантии. Что его сердце все еще живет, а значит и он сам еще жив. Ей хотелось крикнуть, что надежда есть, но в другую секунду она сама вспомнила о призрачности своей надежды, о бессмысленности своей возможности видеть эту надежду, и желание утихало.       — Убирайтесь отсюда, — прошептала она, ложась на кровати и накрываясь одеялом с головой, — Уйдите все вон! — закричала она, сдерживая рыдания. Салли провела рукой по одеялу, пытаясь успокоить дочь. — Уйди, мам. Потом. Пусть, пусть Шон останется. Мне нужно с ним поговорить. Завтра, мама. Завтра, хорошо? — женщина кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь.       — Я сяду? — Шон кивнул на стул, но Трисс подвинулась на кровати.       — Садись ко мне. — парень улыбнулся и сел. Трисс положила свою голову ему на плечо и всхлипнула.       — Поплачь, Трисси, поплачь.       — Знаешь, Шон. Он ведь не написал мне письма. Я понимаю почему, но все равно так больно. Потому что… Потому что я ничего не… У меня не будет его последних слов. У меня ничего не будет.       — Дать мое? –Шон провел рукой по волосам девушке, усаживаясь удобнее и аккуратно перемещая голову Трисс себе на колени. Она только помотала головой. — Знаешь, когда я впервые тебя увидел, подумал, что ты удивительно сильная, — Трисс усмехнулась, — Серьезно! — смеясь ответил парень, поглаживая девушку по волосам. — Ты была такой стойкой, удивительной. Постоянно мирила Мередит и Френка, когда они чуть ли не разрушали «Фейерверк», а в тот раз, когда ты помогла той девочке… Я восхищался тобой, Трисси. Да я и сейчас восхищаюсь, не улыбайся! — пихнув легонько девушку, снова засмеялся Шон, — Я серьезно, Трисси. Думаю, Зей тобой тоже восхищался. Прямо как ты им. Вы двое были просто поразительны. От вас веяло, не знаю, как сказать, такой теплотой и энергией, что сразу на все был готов. Ну вот, ты снова смеешься. Я ведь серьезно. А знаешь, что поражало больше всего? Ваше понимание друг друга. Он мог просто посмотреть на тебя, немного тряхнуть головой, и ты уже смеялась, словно посмотрела какую-нибудь комедию. Он знал о тебе все, Трисс, наверняка даже больше чем ты сама. Как-то раз я спросил его, почему тебе нравится работать с цветами. Вот скажи: ты знаешь почему? — Трисс повернулась так, чтобы иметь возможность смотреть парню в глаза и, вытирая слезы со щек, махнула головой. Шон кивнул, — «Потому что цветы дают ей то, что никто больше не может. Они всегда выслушают ее, но больше всего она в них ценит то, что они всегда щедро благодарят за ее работу. Трисс недооцененный ребенок, поэтому для нее так ценно получать похвалу, видеть, что все, чем она занимается, она делает не зря.» Вот что он сказал мне. А знаешь почему ты любишь именно кофе? —девушка снова помотала головой, удивленно смотря на Шона, — «В детстве Трисс выпила какой-то чай и у нее началась аллергия. Она чуть не умерла. С того дня ночью ей стали сниться кошмары, но как бы она не пыталась не спать не получалось. Потом она попробовала кофе. Трисс не спала всю ночь, зато потом кошмары перестали ее терзать и ее сон был крепким.» Видишь? Он знал тебя, мне кажется, лучше, чем кто бы то ни был. — Трисс улыбнулась и повернула голову, чтобы смотреть в окно.       — В детстве у Зея были довольно длинные волосы.       —Правда? –девушка кивнула.       — Потом какая-то девочка в лагере залепила их жвачкой, и никогда больше он не растил волосы. Он уже забыл об этом случае, но, когда видел кого-то с длинными волосами, инстинктивно передергивался, — усмехаясь рассказала Трисс. Стало немного легче. — Его… его действительно отключат? То есть… могут ли врачи быть уверены в том, что… в том, что ему больно?       — Думаю, могут. Если бы не могли, вряд ли бы стали говорить. Отключить… — Шон с нежностью посмотрел на девушку и грустно улыбнулся. «Делай все что угодно, только увези ее от меня, Шон. Все, что угодно.» — вспомнил он слова из письма и тяжело выдохнул. — Я думаю… думаю стоит это сделать, Трисс. Он мучается, — девушка скривилась и повернулась, чтобы скрыть свою гримасу боли. Было больно. Больно было Трисс, потому что, как бы она не хотела осознавать-она осознавала. Больно Шону, потому что врать было невыносимо и неправильно.       — Я понимаю, — шепнула она, — Но легче не становится. — Шон только кивнул.