Малиновый чай

      Драко сидел за обеденным столом и старательно пытался накормить мать, которая упорно отказывалась есть пюре, приготовленное верным домовиком Тилли. — Мам, давай уже. Ты должна поесть. Сколько можно отказываться от еды, ты еле-еле на ногах держишься. Хватит упрямиться. Что за ребячество, — шипел юноша, наблюдая за Нарциссой, которая крепко сжала зубы и крутила головой из стороны в сторону. — Не буду. Не хочу картошку. Хочу шоколадное мороженое. Папа всегда разрешал его есть мне на обед, он всегда разрешал, пока я не стала взрослой. Пока не стала должна выглядеть красиво, — Нарцисса натужно рассмеялась.       Мать теперь часто впадала в полузабытье ,в полубезумие. Это было эффектом от примененного к ней темного пыточного заклинания, эффект которого усугубился после казни Люциуса. У женщины будто что-то переключили в голове ,и теперь она большую часть дня проводила в молчании, а когда же говорила, вела себя как тринадцатилетняя школьница, которая еще не сменила фамилию Блэк на Малфой. Колдомедики ничего не могли сделать с поврежденным рассудком — они лишь давали необходимое количество успокаивающих и снотворных зелий, которые домовики старательно подмешивали в еду, ибо пить женщина их отказывалась. — Хорошо. Ты победила. Сейчас принесут тебе шоколадное мороженое, но за это ты выпьешь вот эту микстуру. Хорошо, мама?       Сейчас должны были последовать бередящие душу слова. — Хватит меня так называть, я же просто студентка третьего курса! Какие глупости. Но… Мороженное, — и она поднялась за бутылочкой.       После принятия микстуры, разум матери прояснялся, и она либо начинала заливисто плакать, либо же извиняться перед Драко, который уже не мог дышать эти вечные женские всхлипы. — Поешь, пожалуйста. Потом посмотри какие платья надо починить. Милли должна забрать их. И да, не проси у нее зеркало. Она тебе его все равно не даст. Хорошо, — юноша коротко приобнял притихшую женщину и вышел из-за стола.       Зеркала исчезли из поместья сразу же после того, как Нарцисса, увидев себя сегодняшнюю ,начала биться в истерике, обвиняя всех в какой-то противозаконной магии, которую к ней применили. И чтобы лишний раз не тревожить и так не спокойную женщину — сын повелел снять все зеркала, а отражающие поверхности покрыть матовым слоем. Эльфы лишь беззвучно послушались хозяина и натёрли все воском, лишив зеркального блеска.       Драко же после инцидента с матерью ощутил себя в западне, свободу которой он чувствовал лишь в своем кабинете. Где частенько засиживался над древними текстами о черномагических артефактах, в которых он не видел угрозы — это было тем, что могло его спасти.       После падения Темного Лорда осталось слишком много проклятого, зачарованного и заколдованного, что могло разрушить человека за одно лишь прикосновение — так в общем и произошло с его матерью. И вот на протяжении уже четырех лет Драко погружался все глубже и глубже , становясь вхож в эту область магической науки. И перед ним были ненависть и зависть, обида и отчаяние, которые концентрировались в артефакты, окутанные аурой человека, которому принадлежали эти чувства.       И пускай в Хогвартсе говорили, что любовь побеждает все, а вера в друзей убережет тебя от неприятности — это все сказки. Настоящий ущерб, наносят именно негативные чувства, и никакая любовь не убережет.       Драко никогда не считал себя сентиментальным, особой привязанности к людям не питал, но мать любил искренне и всепоглощающе. Для него она была тем светом, который помогал балансировать на грани, которую, слава Мерлину, юноша так и не перешел. Так и не убил. И пускай среди его ровесников ходят истории о том, что это было проявлением трусости и мягкотелости — Драко действительно в тот момент старался остаться почти хорошим, почти таким, каким его в далеком детстве хотела вырастить мама.       Молодой человек вздохнул и сел в кресло, стоящее рядом с книжным шкафом, в котором хранились самые редкие книги по черномагическому искусству, какие вообще можно было найти в магическом мире. Нужно было разбираться с проклятым жемчужным ожерельем, которое для снятия заклинания ему дала мать Блейза, но очень-то совершенно не хотелось возиться с побрякушками, которая прокляла обиженная любовница. Хотелось делать что-то важное, особенное, интересное, а главное — значимое.       Это его стремление Блейз, его лучший друг, не понимал. Зачем трудиться, если можно жить спокойно, да, не так шикарно как раньше, но можно быть собой и не бояться. Да, возможно избегать общество святых гриффиндорцев, но это на время. Недостатка в деньгах нет — поэтому почему бы и не подождать. Блейз сейчас этим и занимался — развлекался в Италии, сливался с толпой волшебников в Неаполе и наслаждался заграничной пищей. Его волновало только суммы, которые переведет мать, имеющая солидный счет в банке.       Драко же не понимал для чего была вся эта учеба в Хогвартсе, ради галочки? Можно было и вовсе избавиться от этого времени, лишь потому что его предки оставили ему достаточно денег? Не находите ли что тут есть какая-то ошибка? Вот и Драко ее находил, отчего сейчас старался создать что-то свое, чем он мог бы искренне гордиться. Пускай этим на данный момент для него станут проклятия, почему нет? — Хозяин, — окликнул задумчивого юношу домовик Толли, телепортировавшийся в закрытую комнату, — к вам пришла волшебница из министерства. Она выглядит очень злой. — Она представилась? — Это подруга Гарри Поттера, сэр. Грейнджер, мисс Грейнджер.       Положа руку на сердце, парень ее ждал. Ждал неосознанно с того самого момента, как пару недель назад сказал ей о зачарованном поисковом предмете, который по стечению обстоятельств попал к нему четыре года назад. Думал, что он будет для нее немного важнее и она появится в тот же день, но, похоже, это не так волновало волшебницу. Может быть она пришла по другому делу?       Не торопясь, молодой хозяин поместья спустился в холл, где стояла бывшая сокурсница, как всегда одетая совершенно нелепо. До неприличия худенькая особа была облачена в бордовую министерскую мантию, из-под которой выглядывала желтая магловская рубашка с крупными цветами, а образ довершали нелепые старушечьи туфли, на которых, несомненно, не ушло ни грамма драконьей кожи. — Грейнджер, ты все же посетила меня? Ты уверена, что сегодня не первое апреля? — Я вроде бы не паясничать пришла, мистер Малфой. Я пришла за помощью. Пожалуйста.       Малфой как раз хотел выдать еще одну колкость, но сдержав себя, жестом пригласил девушку пройти внутрь.       Грейнджер неловко присела на диван в его кабинете и, пробежав глазами по книгам на полках, начала свой рассказ, слегка постукивая пальцем по обивки мебели. — На самом деле, я забросила это дело еще месяца три назад. Смирилась, если можно так выразиться. Но тут ты со своей помощью. Надежда. Понимаешь? Девушка глубоко вздохнула и замялась. — Меня бы подняли на смех, если бы узнали, что я пришла просить помощи у бывшего Пожирателя смерти. Но знаешь, я бы тоже сказала им пару ласковых о том, что ярлыки не стоит вешать на человека. Драко Люциус Малфой, пожалуйста, спаси мне жизнь. Гермиона замерла и посмотрела на хозяина дома, который очень старался скрыть свое удивление. — Тебе удалось заинтриговать меня, Грейнджер. Что ж, я хочу выслушать всю историю, даже обещаю не вставлять колкости, — он отхлебнул чай. — Все началось после окончания волшебной войны. Мы с Роном решили жить вместе, как ты знаешь. Все было хорошо пока на теле на стали появляться рисунки, — девушка одним движением сняла красную мантию, сразу же обнажившую руки от запястья до плеча. На одной из них виднелись фиолетовые отметины — изображения, похожие на длинные куски текста, перетекающие в рисунок. — Он появился на запястье, а затем стал медленно, но неумолимо занимать все большее пространство. Но, скажу тебе так, в то время он распространялся медленно, намного медленнее чем… — Чем после смерти Уизли? — Да, после его смерти рисунок, словно вырвался на свободу. И начал занимать все больше места. Сейчас он перебрался на грудь и скоро переползет на шею. Как ты, наверное, понял. Я не сидела, сложа руки. Я искала то проклятье и причины его вызвавшие. И, как ты, наверное, мне сейчас скажешь — это ненависть. Ненависть, запечатанная в предмете, которое я не должна была касаться, вызвала это. Это Опустошающее проклятье, призванное питаться магической энергией. Почему моей? Единственная причина, которую я могу назвать — чистота моей крови. Предмет? Один из крестражей Волан-де-Морта. Вот.       Бывшая гриффиндорка опустила глаза и уставилась в одну точку на ковре, не желая показывать выступившие на глазах слезы. — К кому еще ты обращалась с этой проблемой? — К колдомедикам святого Мунга. К иностранным целителям. К китайским шаманам, которые опрыскали меня кровью дракона и отправили на все четыре стороны. К профессорам, к практикующим сглазникам и превосходным проклинателям. Они не могут понять, почему после всех этих ритуалов рисунок продолжает распространяться. Они могут лишь замедлить его, дав мне настойку бузины и корня пустырника. У этого зелья, к слову отвратительный вкус и запах. Я его ненавижу. — Ты его перебиваешь табачным дымом?       Гермиона удивленно подняла бровь. — Именно. Ты один заметил ту связь, другие просто не понимают почему я вдруг начала курить, травмируя собственное здоровье. — Почему ты думаешь, что я смогу тебе помочь? — Я же сказала, Малфой. Надежда. Только она у меня осталась. Я уже ни во что не верю, я лишь надеюсь, что что-то изменится.       Малфой задумался, глядя на отчаявшуюся девушку, героиню войны, подружку Поттера и лучшую студентку курса. Она пришла к своему врагу и все, абсолютно все, ему рассказала. Она даже не ждет от него помощи, она ждет надежды, которую он ей может дать. И отказа девушка, верно не перенесет. — Да… Не думал, что докачусь до такого, но я берусь за это дело. Да, я сделаю все, что от меня зависит. И нет, я не буду действовать спустя рукава, надеясь на твою смерть. Я не жду смерти своих клиентов. — Спасибо. Сколько же будут стоить твои услуги. — Боюсь, у тебя нет достаточно золота, чтобы покрыть хотя бы десять наших встреч. Но я попрошу другую плату, только не пойми неправильно. Это не жалость. И, не дай бог, не сочувствие. Просто я хочу использовать единственный шанс получить от тебя-то, что ценю больше всего.       Гермиона напряглась. Но все задала следующий вопрос. — Что же это? У меня нет ничего кроме маленького домика, который из-за моих вечных отлучек напоминает необитаемое жилище. Еще парочка магических артефактов и может быть древнемагический котел. Что еще я могу тебе предложить? Сомневаюсь, что ты хочешь получить что-то от меня в физическом смысле, ты ведь ненавидишь грязнокровок. — Эх, Грейнджер. Сама же сказала, что ненавидишь ярлыки. Но я действительно хочу получить от тебя кое-что нематериальное. Твой голос. Вернее, я хочу услышать твое пение. Оно меня всегда завораживало, еще со времен первого курса. Давай так, одна встреча — одна песня, которую, естественно, ты знаешь.       Девушка откровенно не понимала юношу, который смотрел не нее со странной полуулыбкой, придававшей лицу человеческое выражение. — Святые чародеи, Грейнджер. Хорошо. Раз уж ты раскрыла мне свои карты, я раскрою тебе свои. Хорошо? Ты не будешь смотреть на меня как на умалишённого? Ты ведь была солисткой в школьном хоре, я знаю. Откуда? Заметил я тебя лишь на третьем курсе, когда ты пела песню на день матери. И тогда, тогда я подумал, что ты не такая уж и противная зараза. А спустя несколько дней — ты меня ударила. Но все равно считаю, что твой голос заслуживает того, чтобы слушать его, просто потому что мне нравится. Может же мне что-то нравиться? Та песня… Мне ее пела мама. Колыбельная… — По рукам Малфой. Будут тебе песни. Я меняю их на твою посильную помощь. — По рукам, — юноша внимательно посмотрел на нее. — Да, я поняла, хоть сейчас спою. Легко.       Девушка встала, оправила волосы, вновь накинула мантию на плечи и запела.

Золотой мой малыш, Спи спокойно, не бойся кошмаров. Я связала волшебную шаль, Чтобы та от злых духов тебя защищала. Мама вплела в нее кусочки любви, Бисером вышила защитные руны, Добавила вышивку против тоски И соткала серебряный узор от разлуки. Золотой мой малыш, Начни бороться за правду Защищать слабых умей И подставлять плечо тем, Кому оно надо. Я заклинаю своей душой, Не бойся на пути оступиться, Сойти с дороги по тропке не той, Главное — на путь истинный возвратиться. Спи спокойно мой золотой, Твоя мама тебя очень любит Поэтому взрослей спокойно, дорогой. Пока она воздушные замки возводит.

      Гермиона замолчала и внимательно посмотрела на светловолосого парня, который, словно оттаял. По вытянутому лицу пролегли удивленные и грустные морщины, а в уголках глаз собралась вода, которой он ни за что не даст скатиться по щеке. — Кажется, Грейнджер, ты стала петь еще лучше, чем в школьные годы. — Кажется, ты стал лучше слушать, — прошептала девушка медленно складывая своей голове совершенно новый образ юноши. — Грейнджер? Ты ведь поняла почему Уизли умер, я прав?       Улыбка, едва зажёгшаяся на лице волшебницы, тут же погасла. — Конечно.Я так хотела быть не правой, но... — Ты поэтому отдалилась от Поттера? И от девчонки Уизли?       Гермиона сама не заметила как заплакала. За все эти годы никто так быстро, четко и ясно, не мог определить причины ее действий. Окружающие лишь обижались, бросая косые взгляды на замкнутую девушку. Джинни затаила обиду, Гарри и вовсе не понял почему подруга больше не приходит к ним на чай вечерами. А миссис Уизли вовсе при каждой встрече кричала на несостоявшуюся невестку.       Девушка закрыла лицо руками и старательно пыталась заглушить всхлипы, пока ее плеча не коснулась холодная рука Малфоя. — Они дураки, Грейнджер. Но помимо этого, ты же знаешь, что Мэнер — это магическое поместье, и оно таковое не из-за того, что тут живут маги. А потому что тут есть собственное НЕИССЯКАЕМОЕ волшебное ядро. Грейнджер, хватит плакать.Я говорю тебе, что здесь ты не сможешь поглотить чью-то энергию, как это проклятие в тебе сделало с Уизли. Здесь ты получишь время. Да хватит рыдать, Господи. Я предлагаю тебе время, ты слышишь?       Гермиона замерла и разломила мокрые ресницы.       Малфой стоял от нее на расстоянии прикосновения и внимательно смотрел ей в лицо, от чего становилось немного жутко. — Почему? Я не вижу в этом смысла. Зачем тебе ТАК мне помогать? — Ты же сама пела песню о том, что золотой мальчик должен помогать слабым, вот я и пытаюсь делать хоть что-то ,что когда-то давно пыталась внушить мне мать. — Спасибо.       Гермиона вытерла слезы и уже собиралась выйти за дверь, когда вдруг очнулась от транса, стремительно подошла к юноши и коротко, чтобы тот не успел вырваться, прижалась к нему. — Спасибо. Спасибо, Драко Малфой. Я буду должна тебе намного больше, чем ты можешь у меня попросить, — и сразу же вышла из комнаты.       Малфой же не успел ничего ответить на странный всплеск эмоций и лишь одернул идеальный костюм, который помяли девичьи руки.