День за днем с утра вереница — Стены, капельницы — больница. Греет наскоро медсестрица Руки И смотрит вниз. Все давно уж глаза отводят, Разговор все реже заводят, Дверь закрыв со слезами уходят. Я как будто не слышу — Сплю. Я привык. Я не жду. Мечтаю — Что однажды за чашкой чая Я увижу, как залетает В приоткрытую форточку снег. Нет, конечно же, снег не лечит, Но, ты знаешь, было бы легче Вспоминать нашу зимнюю встречу, И замерзшие хрупкие плечи, И твое молчаливое «да». И кружиться под хлопьями снега, И искать ТО созвездие в небе, Умирать от истомы и неги И любить Одного Тебя... Еще_одна_Поттер
Руки ужасно саднило. Гарри весь день работал в саду и жутко устал, в основном из-за жары и той тяжёлой лености, что она с собой несла. Вечерело, и еле ощутимый ветерок, понемногу стал освежать. Гарри среза́л секатором ветки распустившегося белого шиповника. Он набрал уже целую охапку, бессознательно выбирая самые красивые, крупные бутоны. Он примет душ и отнесёт этот огромный букет, исцарапавший, к слову, ему все руки своими шипами, отнесёт его Драко, потому что в списке вчера он прочёл «Белые цветы» и тут же подумал об этом с виду нежном, но кусачем кустарнике. Белый шиповник, благоухающий, прекрасный, но острый и жалящий. — Тебе подходят, — сказал Гарри, ставя большой букет в воду на прикроватной тумбочке, аккурат рядом с фигуркой оленя и книгой про узоры. Палата наполнилась свежим, терпким ароматом цветов. Гарри сел на подоконник, по привычке вновь попадая в поле зрения Драко, смотрящего как всегда в окно, в небо. — О, опять милуются в беседке, — смеялся Гарри. — Каждый вечер там кто-то шебуршит, — он покачивал ногой и устало откинул голову на оконную раму. — Ты оценил мой сегодняшний наряд? — прикрыв глаза, спросил он и сильнее для наглядности поднял ногу, плотно обтянутую ярко-зеленой, почти изумрудной джинсой. — В списке Панс написала, что ты любишь зелёную одежду. И я вот знаешь что думаю... Нет, серьезно?! Серьезно, Малфой? Зелёную одежду?! Тебе что, четыре года? Я не думал, что ты такой банальный, но если тебе так приятнее... — он лениво достал свою волшебную палочку и метнул в Драко заклинание, в результате которого простецкая больничная пижама в унылую коричневую полоску тут же стала шёлковой, искрящейся глубоким зелёным цветом. — Ты так ещё бледнее стал, — констатировал Гарри. — И вообще, может, сходим на солнышко, м? Что скажешь? — Драко, конечно, ничего не ответил, но вместо него ответила мадам Помфри, неожиданно вошедшая в палату в этот момент: — Гарри, его не стоит сильно волновать и уж тащить в такую жару на солнце тоже, — мягко, но с укором напутствовала медиведьма. — Дорогой, я хотела попросить тебя, — чуть замялась она. — У меня сегодня семинар в городе, и надо уже уходить. Не мог бы ты... Сегодня было так жарко, и освежиться никому не помешало бы, — она выставила перед Гарри из-за ширмы небольшой, но глубокий тазик и кувшин с водой, в тазу лежала мягкая губка. — Ты не мог бы обтереть мистера Малфоя губкой? Это несложно. Только шею, плечи, чтобы снять липкость от этого зноя, будь он неладен. И откуда такая жара, ведь лето только началось, — сетовала мадам Помфри и, даже не дожидаясь утвердительного ответа от Гарри, словно птичка упорхнула из палаты, что-то напевая себе под нос. Гарри растерянно посмотрел на тазик, а потом на Драко. — Ну, что, Малфой, сейчас я подвергну тебя своей заботе, — рассмеялся он, скрывая за шуткой своё смущение. Поттер откинул простынь до середины, неловко оправляя её у ног Драко. — Что, ничего не скажешь? — приподнял он бровь. Малфой, как и прежде, смотрел в окно, в опостылевшее Гарри небо. — Ну что ж... — он медленно, неловкими пальцами, отчего-то ставшими, как назло, ну просто деревянными, стал расстёгивать пижамную куртку на Драко. Гарри старался не задеть открывавшуюся кожу, но все же то и дело проходился случайно подушечками пальцев по впалой груди, распахнул полы пижамы и на секунду замер. Драко был худой, как птенец — косточки, прожилки, бледные соски, отсутствие волос на теле. Ничего красивого, ничего волнующего, но Боже, как же всё тряслось внутри у Гарри, как дрожало! Разве можно было быть... Да господи ж ты... — Малф, я знаю, как тебя поднять с этой койки, — усмехнулся Гарри, вновь пряча за своими весёлыми словами своё же смятение. — Я вот сейчас тебя трогаю, — при этих словах он бережно провёл по груди Драко тёплой влажной губкой от шеи к животу и обратно, — и, знаешь, меня это всё очень волнует, — прищелкнул он языком. — М? Что ты на это мне скажешь? Ничего? Опять ничего? — Гарри отжал воду из губки в тазик и взял сухое полотенце. — Знаешь, я тебе сейчас такое скажу, что ты точно подскочишь и убежишь отсюда, теряя свои больничные шлепанцы, — не унимался Гарри, насухо вытирая тощую грудь полотенцем. — Я уверен, что я — гей, — выпалил он, впервые озвучив этот факт кому-то, да ещё и не просто кому-то там, а Малфою! И каково же было его счастливое удивление, когда в ответ на эту свою явную провокацию, он увидел, будто лучиком из прошлого, как Драко так знакомо, так в своем характере издевательски закатил глаза, мол, тоже мне новость, придурок шрамоголовый! Он, конечно, ничего такого не сказал, но по этому жесту, взгляду Гарри и так всё понял и будто услышал в своей голове этот скрипучий голос. — Я всё видел, Малф, — рассмеялся он и стал обратно застёгивать пижамную куртку Драко. — Я удивлён, что ты всё ещё тут, а не выпрыгнул в панике из окна! — Глаза Драко вновь сделали издевательский полукруг. — Ладно, я шучу, — мягко, примирительно похлопал по его груди Гарри. — Ну, то есть не шучу, конечно, но я рад, что тебе, похоже, по барабану. Знаешь, я ещё никому не говорил... И твоя реакция обнадёживает, — рассмеялся он. — С тобой вообще легко говорить о сложном, Малф. Можно сказать, ты мой лучший собеседник, — уже вовсю смеялся Гарри, относя обратно за ширму таз с водой и кувшин. — Угадай, что я для тебя сегодня приготовил? — таинственным шёпотом спросил Гарри. — Я штаны эти, между прочим, не просто так надел. И если ты сейчас не станешь мне аплодировать и желательно стоя, то ты просто невоспитанный тип, — напутствовал Гарри, вынимая при этом из своего рюкзака маленький приёмник. Зашипели свистящие радиоволны, наконец Гарри поймал ненавязчивую мелодию и встал у окна весь пунцовый от смущения, но преисполненный идиотской решимости... «Степ» — было очередное слово в списке Паркинсон. И вот уже нагретые летней жарой стены больничного крыла сотрясает приятный ритмичный цокот оказавшихся весьма ловкими ног Гарри Поттера. — По-моему, мне нужна шляпа, — чуть сбившись с дыхания, смеялся Гарри, не переставая отбивать лихую чечётку по паркетному полу. — Главное — не смотреть себе на ноги, — веселился он, выделывая очередной пируэт, — так что я буду смотреть на тебя. — И смотрел, смотрел прямо в глаза, распахнутые, удивленные, вдруг лучистые отблеском вечернего солнца, льющегося в окно. «Улыбнись мне, пожалуйста», — думал Гарри, не прерывая своего представления и ни на секунду не отводя взгляда. И магическим импульсом, телепатической азбукой Морзе прошла эта просьба, эта заветная, глупая мальчишеская просьба к мирозданию, и достигла чужого сердца... Последний красный луч заходящего за горизонт солнца высветил своим алым поцелуем ямочку на щеке Драко Малфоя. Этой ночью Гарри почти не спал. Всё крутился, крутился в постели, превращая простыни в перепутавшиеся жгуты. Было жарко и душно, и томительно. Он не мог вдохнуть полной грудью, хотелось метаться по постели, по комнате, словно он что-то забыл и никак не мог вспомнить, или будто его кто-то ждал, но он не мог понять, кто и где. Невыносимое, странное чувство. Хотелось выбежать на улицу прямо в пижаме, в лунную дорожку, упасть грудью в куст шиповника, и пусть исцарапает, пусть исколет... но обнимать, обнимать эти цветы и этот воздух, и это небо! Обнимать, обнимать... И весь день он ходил будто нервный, и работалось тяжко, через силу и влом. Всё сердце сбивалось, сбивалось. И снова хотелось бежать, спешить, торопиться. К ужину Гарри не мог описать своё состояние иначе, как «тупой и радостный» Именно так. Он чувствовал себя тупым и радостным одновременно. Закончив с очередными приготовлениями к своему визиту, Гарри до больничного крыла натурально бежал. Бежал, спотыкался и путался в поворотах, бежал так, что слышал свист в собственных бронхах и в ушах. Он ввалился в палату и только тут остановился, чтобы отдышаться. — Я сегодня пораньше, Малф, — через выдох и улыбку вместо приветствия сказал Гарри. Серые тусклые глаза, как обычно, смотрели в чистую гладь неба, острый профиль неподвижным абрисом замер всё в том же положении. Он не шелохнулся, не посмотрел, никак не среагировал, вообще никак, его тут не было, совсем. Идиотская счастливая улыбка сползла с лица Гарри, словно её смыли и стёрли, как неправильное уравнение со школьной доски. Захотелось кричать. На него. Трясти. Трясти, может, даже ударить... Но, конечно, ничего такого Гарри не сделал. В списке оставалось всего несколько пунктов, ну, по крайней мере из тех, что он мог бы воплотить или использовать как-то. — Почитаем? — пытаясь бодриться, улыбнулся Гарри и плюхнулся в кресло. — Помнишь, я тебе про комиксы говорил? Сомневаюсь, что ты в курсе, что это, но я сейчас покажу, — он достал из рюкзака тонкий журнальчик с яркими рисунками. На обложке красовался череп и кости и надпись: «Приключения Черной Бороды». — Я тебе почитаю про самого страшного пирата семи морей! Надеюсь, ты в подгузнике, Малф, потому что будет жутко! — усмехнулся Гарри и попутно натянул на глаз черную повязку, а из рюкзака достал ещё и самую настоящую саблю. Он залихватски махнул ею в воздухе: «Вжих! Вжих!» «Пираты», — писала Панси в своём списке, и вот уже Гарри на пять голосов читает для Драко кровавые приключения Черной Бороды и его головорезов. «Вжих! Вжих!» — рассекает воздух сабля, и Гарри вступает в сражение с проклятой конфедерацией! «Вжих! Вжих!» — и Черная Борода покарал свою возлюбленную невесту за измену! «Вжих! Вжих!» — и летят искры из-под клинка, скрестившегося с клинком доблестного капитана Нельсона. — Сдавайся, гадкий вор и убийца! — махнул Гарри в азарте по латунному изголовью кровати и сам испугался грохота и лязга от удара. Он вскинул глаза на Драко и только теперь увидел, что бледные щёки покрыл яркий румянец, глаза его точно смотрели не куда-то там, а на Гарри, и блестели затаённым на дне зрачка весельем, руки, до того плетьми лежавшие вдоль тела, сместились на живот и сплетались теперь в удобном положении. Гарри от неожиданности охнул и выронил саблю. — Извини, что-то я разошёлся, — смущенно потупился он и осторожно присел на край кровати. Он ещё ни разу так не делал, не нарушал личного пространства Драко, предпочитая всегда сидеть в кресле напротив. Воздух тут же будто загустел и стал сухим, как в пустыне. Гарри видел, как тощая грудь, скрытая зеленой пижамой, вздымалась на три такта быстрее, чем обычно. Гарри и сам дышал будто сдал сейчас стометровку. Воздуха становилось всё меньше и меньше, и дышать стало совсем, ну совсем невозможно. «Целоваться». Предпоследний пункт в списке Панси. Гарри робко склонился к застывшему лицу Драко, к его огромным, испуганным, распахнутым глазам, которые тут же прикрыли дрожащие белёсые ресницы. Гарри почувствовал слабый выдох на своих губах. Тёмные волосы скользнули по впалым щекам... Губы Драко были сухие, упругие, сжатые в нить, Гарри коснулся их своими губами, прижался сильнее, но не надавливал и уже собирался отстраниться, но тут почувствовал, как горячий, болезный рот приоткрылся ему навстречу... Голова закружилась, как дышать Гарри забыл навсегда. Он скользнул языком в приоткрытые губы и ласково коснулся кончиком самого кончика языка Драко. Ощущения были такие, словно его парализовало, тело не слушалось, превратившись в одни сплошные губы. Весь он был одни сплошные губы, и только они и жили, ласкали, словно опомнившись и дорвавшись до самого главного в жизни, целовали так сладко и нежно, медленно, тихо, чувствуя ответные трепетные касания, слабые, едва ощутимые, но тоже сладостные, робкие и горячие. Какие же горячие были губы Драко и уже чуть припухшие, яркие, мягкие, отзывчивые. Гарри будто летел с высокой горы вниз, без страховки и парашюта, раскинув руки и задыхаясь... летел и летел, не чувствуя ни тела, ни времени, только губы, ласковые, доверчивые. Сколько поцелуев было в жизни Гарри Поттера?.. Да сколько бы ни было. Этот был первый. Тот самый. Единственный. Важный. Нужный. Решающий. И этой внезапной, такой понятной и четкой мыслью Гарри словно ошпарило. Он вздрогнул и дёрнулся. Драко, все это время, оказывается, тянувшийся к его лицу, откинул голову на подушку и зажмурился, прикрыв глаза ещё и рукой. Гарри вскочил с кровати, попятился, неуверенно бегая глазами по ломкой, какой-то отчаянной позе Драко, и выбежал. Шумно, быстро, позорно убежал, чуть не сбив в коридоре кого-то из студентов. Он бежал, и губы его горели, и сердце его пылало, и очень хотелось кричать. Кричать на всех языках, даже тех, которых не знал, кричать во весь голос, чтобы севшая глотка хрипела в конце последними буквами на земле:Я люблю Тебя...