***
Главное не думать. Очередной картофельный очисток упал в ведро, и тётушка Аксал тяжело вздохнула. — Снова слишком толсто? — почти шёпотом спросил Топсед, стараясь сжимать нож в руке так, как ему показывали: не слишком сильно, не слишком слабо. Если держать сильно, то очистки получаются толстыми, а картофелина в результате удручающе маленькой, если же слабо — нож будет выпадать из руки, или вообще можно порезаться. На самом деле порезаться можно, как нож ни сжимай. Топсед очень этого боялся, из-за страха потели ладони, дрожали пальцы, но тётушка Аксал не сдавалась. Она называла это трудотерапией и утверждала, что Топсед научится и привыкнет. Изменится. Сумеет стать частью нового мира, который созидается там, снаружи. Выковывается мечом и пламенем. — Они там воюют, — объясняла тётушка Аксал, — но и мы здесь выполняем не менее важную миссию. Топсед не понимал, кого она имеет в виду под своим «они»: войска, верные трону, или мятежников. Подозревал, что вторых, но старался об этом не думать. Это ведь самое главное, а иначе больно. Ведь тётушка Аксал — единственная, кто, помимо министра Тукреба, замечал, что он ещё жив, но министр Тукреб во дворце теперь не появляется, а остальные… Остальные, будто бы удивлены, что Топсед ещё не переехал в фамильный склеп. В ведро с водой отправился очередной крошечный клубень. Чем бродить по коридорам, напоминая самому себе призрака из книжек, которые ему прежде читала на ночь матушка, лучше здесь, в тепле и уюте, рядом с горячей печью и напевающей тётушкой Аксал. Иногда она даже напевала то же, что и матушка когда-то. Матушка… В ведро с очистками закапали слёзы. — Что ты? — забеспокоилась тётушка Аксал, накрывая крышкой огромную кастрюлю с супом и откладывая половник, — Неужто порезался? Крови не видать… Резко развернувшись, Топсед уткнулся ей в передник (едва не задев ножом) и несколько минут не отрывался, мелко подрагивая от рыданий. Тётушка Аксал молча гладила его по лысой макушке. — Отдохни, — мягко посоветовала она, вынимая нож из почти окоченевшей руки и придвигая к себе вёдра с очищенной и неочищенной картошкой, — Уже почти время обеда, а нам ещё салат готовить. Салат и огромная кастрюля супа, которая будет растянута на неделю. И то, и другое, конечно же, без мяса. Топсед до сих пор не мог поверить, что его обед, прежде состоявший из десяти этапов, сократился всего до двух, да ещё и таких скудных, но об отдельном меню теперь можно и не мечтать. Поварята разбежались, а главный повар находился в таком глубоком запое, что несколько раз принял Топседа за… Топсед не знал и не хотел знать, за кого его приняли, потому что после беготни по коридорам от повара с тесяком, грозящего порубить его на жаркое, Топседу несколько ночей снились кошмары. Спасла положение, разумеется, тётушка Аксал. Но к несчастью, в её программу по превращению Топседа в члена нового общества входило умение бороться со страхом, поэтому именно Топседу выпало носить повару пузырь на опохмел. Тётушка Аксал и тут утверждала, что он привыкнет, но трясло Топседа каждый раз, как в первый. А ведь когда-то этот тучный человек с опухшим лицом и в высоком белом колпаке стоял перед ним навытяжку, рассказывал, что умеет считать лишь до четырёх, и смертельно боялся, что Его Величество останется голодным. Так, не думать! Не думать и не вспоминать! — Сегодня у нас большой день. Топсед моргнул и удивлённо уставился на тётушку Аксал. — Да-да, с нашей кухни с сегодняшнего дня будут кормиться не только работающие министры и защитники дворца, но и дворяне с ремесленниками, которым министр Тукреб предоставил убежище во дворце. — Дворяне будут жить с… с простолюдинами, и все они будут жить во дворце? — Ну да. — Но как же… — А в помощь нам пришлют поваров, которые прежде служили на кухнях Благородных Домов. Вот здорово, правда? Топсед не думал, что хоть что-нибудь из перечисленного — здорово, но беспомощно улыбнулся в ответ. — Здесь появится больше народу, станет веселее. Да уж, веселее, особенно после такого представления — король на кухне в роли подёнщика. Позор-то какой. Тётушка Аксал вдруг осмотрелась и принюхалась. — Слушай-ка, милый, вынеси мусор. Нам ещё пол и очаг следует помыть, всё-таки придут новые люди, надо произвести хорошее впечатление. Топсед медленно сполз со стула, попереминался с ноги на ногу, опустил голову и всхлипнул. — Что? Снова? — в голосе тётушки Аксал появились строгие педагогические нотки, — Мы ведь уже говорили об этом. Что мы говорили? — Что неважно, кто ты: король или прислуга, все между собой равны, — покорно продекларировал король. — Верно, а что ещё? — Я не должен пренебрегать никакой работой, потому что ничего ещё в жизни не умею. Когда научусь, тогда и перестану чистить картошку и носить мусор, а раз сейчас я не могу приносить пользу иначе, то должен делать хотя бы это. — Умница, — похвалила тётушка Аксал. Топсед смиренно проковылял к очагу, вытащил из-за него пакет с мусором и отправился на задний двор, всей душой надеясь не встретить никого из прислуги. Надежды не оправдались. Почти сразу на пути попался официант, спешивший на кухню за обедом для тех министров, кто сегодня работал во дворце. — Надо же, один мусор несёт другой мусор, рассказать кому — не поверят, — бросил он находу, заворачивая за угол. — Что ты сказал? — послышался возмущённый голос тётушки Аксал. Продолжения Топсед не услышал, в голове набатом гудело «один мусор несёт другой мусор»… Тяжёлый пакет бил по ногам, Топсед заплетался, стараясь поднять его повыше, но из него всё равно постоянно что-то вываливалась, и приходилось останавливаться, подбирать очередной очисток или бутылку. Выйдя на двор к мусорным бакам, Топсед сдвинул крышку одного из них, но попытка закинуть туда пакет успехом не увенчалась. Бак оказался слишком высоким. Топсед неловко взмахнул пакетом, но тот перевернулся в воздухе, и в одно мгновение король оказался покрыт толстым слоем пыли, очистков, огрызков, осколков и сока из сгнивших овощей. Только после этого Топсед вспомнил, что тётушка Аксал учила завязывать пакет с мусором перед тем, как его выбрасывать.***
Удовлетворённое выражение на лице Нушрока достаточно быстро сменилось недовольным и даже каким-то злобно-разочарованным. — Эта стекляшка не работает, — процедил он сквозь зубы, стиснув уголок осколка так, что остальная поверхность покрылась рябью трещин, — Ещё одно изобретение Аблока, которое не стоит и ломаной диоптрии, девчонка никак не отреагировала на попытку промыть ей этим сознание. Анидаг осторожно погладила отца по руке. — Вы, как обычно, слишком торопитесь и слишком многого хотите от других. Аблок всего лишь ассистент, удивительно, что он вообще успел что-то намешать к вашему приходу. — Я тороплюсь достаточно, дорогая Анидаг, — градус негодования Нушрока постепенно опустился до отметки «лёгкое раздражение», — Время работает отнюдь не на нас. Кстати о нём, давайте выясним, сколько времени удалось выиграть нашим министрам. И Нушрок вынул письмо из руки Анидаг. Девушка нежно улыбнулась. — Уверена, как только за дело возьмётесь вы, новое зеркало появится в рекордные сроки. — Как только за дело возьмусь я… — задумчиво повторил Нушрок, не отрывая взгляда от послания, — Кажется, спать нынче ночью мне не придётся. — Всё так плохо? Нушрок ответил спустя несколько минут сосредоточенного молчания. — Да нет, как ни странно. Вы были правы, это новости с фронта, послание от Тукреба. Мятежники проиграли бой за зеркальные мастерские, а значит, лишились основного источника оружия. Конечно, они могли бы напасть на наш склад боеприпасов и пороховой погреб, но сейчас у них вряд ли достанет для этого сил. — Так это же прекрасно! — Да, но четвёртая дивизия Железного корпуса хоть и частично, в отличие от пятой и шестой, но перешла на сторону мятежников, поэтому на поиск штаб-квартиры восставших можно не рассчитывать. Если только Клов не отыщет что-нибудь в стенах Дрофско, однако у меня на него нет надежды. Скорее Вел добровольно и без условий сложит оружие, чем Клов сдаст хоть одного из своих студентов, будь они трижды виноваты перед троном. — Это уже… не настолько прекрасно, — прокомментировала Анидаг, — Но вы же можете поговорить с ним предметно, не так ли? Нушрок на мгновение отвлёкся от чтения и поджал губы. Ему никогда и в голову не приходило, что к Клову можно применить пытки. Это же Клов. Он не участвует в интригах, не вступает ни в какие партии, как Нушрок ни заманивал его в свою, не… В общем, Клов мог бы покрывать студента, замешанного в мятеже, но, выяснив от него местонахождение штаб-квартиры, непременно уведомил бы Нушрока, ведь так? Ладно, об этом после. Нушрок вновь опустил взгляд в письмо. — О возвращении имущества кому бы то ни было не может быть и речи. В городе идут беспорядочные бои, цветёт пышным цветом мародёрство, но стратегически важные объекты: дворец, склад боеприпасов, пороховой погреб, банк — надёжно защищены… Разорённые и не сумевшие уехать дворяне и ремесленники запросили убежища во дворце, и Тукреб позволил им это… Правда, временно, потому что… Да! Да! А Нушрок предчувствовал, что что-нибудь этакое обязательно должно случиться! И пусть Абаж после этого хоть раз заикнётся, что люди массово и поголовно его ненавидят! Как же… Может, только после этого мятежа народ поймёт, какое огромное одолжение Нушрок на самом деле сделал ему. До чего же смешно получится, если угнетаемые бедняжки осознанно и по своей воле сделают ужасного главнейшего министра сакральной фигурой. — Что, отец? Что? — Анидаг подпрыгнула от нетерпения и попыталась заглянуть в письмо. — Люди с «Рисовых полей», отказавшиеся присоединиться к мятежникам, взялись за оружие и добрались до столицы. Глаза Анидаг округлились от ужаса. — Нет! Неужели и они… — Они объединились с дворянами и ремесленниками, не пожелавшими укрыться во дворце. — Что вы хотите этим сказать и почему выглядите так, будто мятеж уже подавлен или будет подавлен в кратчайшие сроки? — Потому что это ополчение, дорогая Анидаг, собирается сражаться не просто за трон, а за кривые зеркала. За право вернуться под их влияние! — Невероятно! — Но факт. Тукреб уже формирует из них отряды. Он, конечно, возмущён, что люди вышли биться не за короля, а за свой комфорт, но выбирать не приходится. Анидаг задумалась на несколько мгновений. — Вот как. Так значит, у нас тут война любителей свободы с любителями дешёвого комфорта. — Вздор! Так называемые любители свободы всего лишь видят в ней своё удобство. Так что у нас тут война одного понимания комфорта с другим пониманием комфорта. Чернил мне, Анидаг, быстрее. Чернил и бумаги. — Зачем? — спросила Анидаг, тем не менее, сразу кинувшись исполнять просьбу отца. — Торк что-то не торопится уведомить меня о последних экономических новостях, росте инфляции диоптрии. Да и Абаж молчит. А ведь именно он с Ханством Восходящего Солнца может создать нам серьёзных проблем. — А новый министр внешней политик Афорд, конечно же, человек Абажа и гавкает только по его команде. — Вы, как обычно, поражаете проницательностью, моя дорогая. Найдите мне Лакаша, скоро потребуется отнести письмо.***
— Я должен идти, Аблок без меня не сдвинется с мёртвой точки. — А я говорю, вам непременно надо отдохнуть, вы уже весь серый от усталости! Кому станет лучше, если вы свалитесь от переутомления в самый ответственный момент? — Анидаг, у меня и помимо создания нового зеркала масса дел. Необходимо встретиться с Абажем, проконтролировать поведение посла Ганъята, у меня есть кое-какие новые мысли относительно оружия, замешанного на чёрной крови, которое может дать нам военное преимущество, к тому же эта девчонка… — Абаж не враг нашего королевства, и он не предпримет без вашего ведома никакого по-настоящему серьёзного шага, а девчонка и вовсе ни к чему, пока нет зеркала, которое можно на ней испытывать, да и новые потрясающие идеи никуда от вас не сбегут. Честное слово, вы обязаны хотя бы иногда отключаться, иначе мир слетит с оси именно из-за этого! — Я уже говорил, что вы не совсем хорошо представляете роль девчонки в моём плане. — А я уже говорила, что вам не поможет ни одна из ваших отговорок, я никуда вас не пущу, пока вы не поспите хотя бы несколько часов. Нушрок снял перчатку и, проведя рукой по голове дочери, пропустил сквозь пальцы её волосы. Анидаг… Воплощённая мисс Коварство, скользкая, хитрая, гипнотизирующая, как и положено мисс Коварству. Истинная дочь своего отца и наследница Дома Коршунов. Но какой же нежной она может быть, какой ласковой. Её руки, словно шёлк, словно самый мягкий голубиный пух; её волосы отвечают названию Дома, к которому она принадлежит, ведь под жёсткими внешними перьями коршуна всё равно скрываются мягкие; её лицо… никто не мог бы сказать, что в нём хотя бы одна черта неправильна, но его эффект на Нушрока сравним только с эффектом кривых зеркал на народ. Анидаг… Какой любовью сияют её глаза и какое самодовольство скрыто в изгибе её губ. Она знает, что он послушается и сдастся, и это радует её, заставляет держать спину прямо, а голову высоко. Она обладает влиянием на сурового и страшного главнейшего министра, кто бы на её месте не гордился, а он и рад. Он только счастлив сдаться на её милость. — Я отдохну, Анидаг, но при условии, что вы побудете со мной.