Долорес 3.

— ты б, не знаю…попытался бы выдохнуть, чтоль — сидящий подле выпивающего уже третий бокал Пятого Лютер Спэрроу поджал губы, отводя взгляд. Он будто наблюдал картину, за которой следить просто не имел никакого права — отчаяния. Этот мальчишка будто осознавал, что его сестра с каждым днём находясь в отчем доме отдаляется от него всё больше. Уже меньше времени проводит рядом с ним, смотрит не так часто, вот, даже разобраться в себе пожелала в одиночку, а не в его компани. — она просто пошла погулять, зачем ты так грузишься? — когда отношения себя изживают, люди начинают грузиться. Наверное — остаток алой жидкости катиться по горлу как вода, что заставило напрячся — вино было крепким, судя по этикетке, а ощущалось аж никак -первый признак алкоголизма, в который он заталкивает своё совсем ещё юное тело .Так и помереть точно в срок можно, несмотря на то, что ему для пожить накинули годков эдак шестьдесят. — тоже заметил? — мужчина не обладал способностью поддерживать людей, тактом был обделён, казалось, с самого рождения, потому любил говорить чётко, прямо и по делу, никогда не скрывая от людей правды, пусть даже она была горьше самого хренового палёного спирта. — что она отдаляется? Ещё с попадания сюда. Но я человек, желающий всё свести в шутку или собственную недальновидность. В общем, надеялся на то, что мне просто кажется или я всё неправильно понимаю. но, походу, понимаю я всё так, как нужно. — жаль тебе? — да нет. Не страшно, побешусь и успокоюсь — лжёт. Ну или по крайней мере недоговаривает — может, ему и не было жаль этих отношений в привычном Бэновском понимании — он бы точно не убивался и спокойно пошёл дальше через пару недель после разрыва — его окружали достойные его люди, и, кажется, с некоторыми из них он имел прочную ментальную связь. Но он не желал выходить из отношений, в которых ему было как минимум комфортно находиться — найдя один раз человека, мысли которого вам не нужно угадывать для того, чтобы понять их смысл, вы не захотите ни на шаг отпустить его — найти второго такого не всегда удаётся, а если и удаётся, то весь флёр последующих таких встреч растворяется, стоит только вспомнить, чем закончилась первая. — мне кажется, ты говоришь нправду. Хотя, я и не желал наткнуться на грустную повесть о неудавшихся отношениях с моей сестрой. Она всегда была странноватой в этом плане, мы с Лютером до конца думали, что и с Диего у них ничего не выйдет… — Терри был охотник до сплетен, всегда готов был любую поддержать. Никогда в злом или мстительном ключе — он был лишён всякого долгоиграющего душевного зла, хотя и умел искуссно обрушить его на чужие головы так, чтобы это выглядело опасно, а не жалко. Но всё же умением своим предпочитал не пользоваться, и затрагивал в своих разговорах темы повседневные, бытовые, как сейчас, например. и ведь знал, подлец, на какую струнку внутри напряжённого сознания следовало надавить, чтобы она со звоном, практически слышным в воцарившейся резко тишине гостиной разорвалась, задевая другие и заставляя их требовать продолжения банкета. Глаза у сидящего напротив Пятого загорелись ленивым интересом в той степени, в которой загораются у людей, ощущающих над собеседником, пусть и знавшим больше их, значительное превосходство. Это подлило ещё больше масла в огонь, что горел в глазах «шщерлока». Раззадорить мальчишку как можно сильнее — к слову, кем был этот Диего? Долорес не хотела ничего говорить о нём. — беседа всё больше походила на перекидывание мячика, словно они очутились на одном из многочисленных свецких раутов, которые устраивал его отец до прибытия непрошенных гостей с завидной частотой. — да так, один из наших братьев — говорил он об этом, как об очередной обыденности, но на душе от одного только воспоминания скребли кошки. Тема, безусловно, выбрана правильно, пот только нервы он помотает не только собеседнику, но и себе. В голове свежи были воспоминания их совместно проведённых в одной комнате часов, тренировок, с которых они уставшие до ужаса но довольные возвращались в кухню, чтобы стащить со стола только-только приговленные сёстрами сдобные булочки. Всё же, он был любимым членом их дружной (кто бы что не смел сказать на этот счёт, а именно таковой они и были) семьи. — сбросился с крыши, стоило ему понять, что Долорес домой не вернуть — как бы не старался он взять всё свою существо под контроль, получилось у него уж очень плохо — голос, как и рука, до этого покоившаяся на быльце кресла дрогнули. — подробнее? Хотя, если тебе трудно говорить об этом — внешне Харгривз никак не показал своих чувств, но глаза, зеркала души, отражали всё в точности, будто он открытая книга, что было удивительно для людей его опыта и возраста — страх, что он задел тему собе6седнику неприятную, некоторое отвращение к его слабости и смущение, ведь он предполагал, что явно было заметно в том, с каким холодным спокойствием он опустил сосуд для питья на стол подле себя, что он услышит что-то для себя крайне неприятное, что-то, что в дальнейшем ему только на пути встанет. — нет, совсем нет — у Лютера же, наоборот, глаза были скорее орудием к распознаванию и получению в свою власть человеческих эмоций, чем способом трансляции в массы собственных .Он весь сам по себе создавал впечатление человека, который наполнен лишь одной эмоцией -скукой, и который с лёгкостью сможет даже по движению твоего пальца определить, какими эмоциями наполнен ты сам. Это заставляло Пятого до этой самой минуты обходить его стороной и избегать всякого личного общения -чувствовать себя уязвимым для него было также ново, епе для Лютера-ощущать перед кем-то сконфуженность. — он умер молодым ещё, ему не было девятнадцать — не дожил ровно два дня. С Долорес их связывалит не только тёплые, иногда до тошщноты доводящие окружающих чувства — между ними связь была куда прочнее. Они были повязаны, причё1м иным образом, чем Ваня с ней же, или Клаус с Ваней — ясно было, что он говорил про Дэвида, которого до сих пор отказывался называть по новопридуманному имени. Почему ясно? Да потому что на второго Клауса, которого он считал маленьким ребёнком в теле тридцатилетнего фрикованного парня он внимания не обращал — детей, как и бывших наркоманов он презирал. — они иногда понимали друг-друга без слов. На тренировках они двигались так слажено, как единый организм, поэтому на задания повышенной важности их почти всегда отправляли парой, в обычное же время я был партнёром Долорес, а Диего — Клауса. Они часто сбегали, когда думали, что никто их не видит, могли часами молча сидеть, привалившись друг к другу плечами и делать вещи, никак не соприкасающиеся между собой. И даже находясь на разных уголках одной комнаты, одного здания они прекрасно друг-друга ощущали. НАм всем казалось, что стоит кому-то подбить Долорес в тренировочной, как на том же месте у Диего, мирно посапывающего в кровати расцветёт прекраснейший синяк. — он прочистил голос, неосознанно потянувшись к полупустой бутылке вина, всё ещё стоявшей около их кресел. Сделал пару глотков прямо с горла и поджал губы, ибол пить не привык ничего крепче шампанского — от того нам всем было ещё более непонятно исчезновение Лорс со всех радаров. Мы тогда старались её искать, и удивлялись, когда Диего просил нас прекратить бесполезные попытки. А всё почему? Потому что он её чувствовать перестал. История их любви, а нам всем кажется, что это была именно любовь, не больше, не меньше, закончилась для обоих неожиданно трагично. Мы надеялись, что этого нам удастся избежать, но…как видишь, не у всех сказок хорошие финалы. Пятый сидел каменным изваянием в своём кресле, поджав одну ногу под себя и изобразив на лице подобие холодной задумчивости. На самом деле в голове его зияла дыра, больше той чёрной, о которой ему вечно твердили в его отделе, когда отправляли на задания. Если он хотя бы до середины короткого, занявшего какие-то четыре с половиной минуты (считая время, потраченное на выпивку и судорожные вдохи, помогающие расказчику восстановить дыхание) рассказа он пытался хоть как-то анализировать сказанное, то сейчас и эти попытки были им прекращены. Лишь спустя время оон сумел заставить себя сделать глоток из бутылки, которую уже минуту ему протягивали и выдавить из себя короткую, но ёмкую фразу — нужно ли ей всё это в таком-то случае? — мне кажется — Лютер же был также спокоен, как и десятком минут ранее, когда они обсуждали РУсскую Классику, в частности Достоевского, и пытались найти в умах его героев хотя бы крупицу той остроты, описание которой присуще английским мастерам слова. Эти Харгривз мог только восхититься — этот кажр, пожалуй, представлял самый большой из всей семьи интерес для искателей необычных характеров — что вы с ней связаны не меньше, чем те двое, просто связь у вас другого толка. — какого же? — посуди сам. Вы с ней -один человек, по сути своей, просто выросли в разных концепциях одного и того же мира, даже не в разных вселенных -в одной, вами же изменённой. Вам присущи одни и те же черты характера, одни и те же способности, образ и ход мыслей у вас с ней одинаков. Разве это не то, что нужно для построения гармонии? — то есть, ты хочешь сказать — онпонимал, что следующиим сравнением мог обидеть своего собеседника — если проводить аналогию — вы с Лютером один и тот же человек? — возможно, если бы в детстве он не упал головой в кафльный пол, в чём я не сомневаюсь, он был бы также сообразителен и красноречив, как я. Но, увы, не всем везёт получить то воспитание и поддержку, которую когда-то получили дети моей семьи — всё же, укол в его сторону был расценен им как оскорбление, и он поспешил уколоть в ответ, ведь из коротких разговоров с сестрой был осведомлен о том, как отец относился к своим амбрелловским отпрыскам. — что ж, ты прав. Вероятно, именно поэтому двое из них разными способами поспешили как можно скорее эту семью покинуть — Пятый же, в противовес к Лютеру просто обожал ответить резким словом тому, кто причинил ему своими словами хотя бы малейший дискомфорт. Единственным исключением из правила когда-то была Пемберли, но и на её упрёки он теперь мог найти ответ достаточно острый, чтобы мигом лопнуть чужое терпение и вывести на эмоции. — вероятно — но Терри, казалось, ничем не возможно было пронять. Он лишь по- птичьи склонил голову на левое плечо, доброжелательно улыбаясь и не выражая во всей своей позе и доли напряжения, которое овладевало его собеседником — что ж, думаю, тему с семьями мы можем закончить, разве нет? Предлагаю вернуться к обсуждению Разумихина- я считаю… И они вновь втянули друг-друга в трясину разговора, обоим безразличного и ни к чему обоих не обязывающего, однако, позволявшего коротать время, которое для них двоих слишком рано стало более обузой, чем дарованием свыше. *** Пемберли хотела бы подняться на ноги, или обернуться хотя бы так, стоя на коленях, но сил на это не было, как и смелости. Не хватало ни того, ни другого. И если с последним было яснее ясного — как это, смотреть в глаза человеку, которому ты своими же руками могилу вырыл и положил в неё же, бережно засыпая крышку землёй- то с первым всё было не так просто. Холод, исходивший от чужой плоти будто расползся по всему её телу, сковал руки и ноги не давал даже пальцем шевельнуть. Ни подняться, ни шеи повернуть возможным не представлялось — будто невидимыми нитями её всю пришили к плите, будто она теперь вечность проведёт вот тут, под памятником любимого, кажется, человека, вырисовывая одни и те же незамысловатые картинки пальцами, продавливая вытесненное «мы любили тебя». Казалось, что лишь Диего мог хоть как-то повлиять на её способность двигать, что только он мог ей вернуть её, но он как назло молчал, лишь едва слышно дыша где-то над её ухом — наклонился, и смотрит вместе с ней в одну точку. а она на него посмотреть не может — всё ещё опасается, что один неосторожный взор и он по пещинкам рассыплется прямо перед её носом да и улетит куда-то, где она уж точно его не увидит. С пару минут они просидели в этом давящем на одну и успокаивающем другого молчании, которое будто живительным огнём подпитывало его силами, дабы произнести одну-единственную, тихую фразу: — немного похож, но нос у меня без горбинки. и у Долорес сердце, если она таковое имело и если оно не осталось в его груди гниющей, атрофированной, отмершей в некоторых местах после многочисленных доз и литров спиртных напитков, менявшихся с дешманскими сигаретами по акции мышцей упало в пятки, а потом через них под землю, и было втоптано, размазанно в атомарный порошок и пропитанно сквозь гравий её же ногами. потому что это был его голос. голос её брата, которому она минутами ранее посвящала самые искренние слова, полные чувства, на которые была способна после кучи предательств и не меньшего количества разочарований. Рука всё ещё держалась за её плечо, и ей показалось вдруг, будто он и не держит её вовсе, выказывая своё присутствие, а пытается сыскать поддержки, чтобы не увалиться прямо на влажную вечернюю траву. Ей грешным делом в голову начали приходить страшные картинки — изломанные ноги, лицо всё в крови — восставший из гроба, забальзамированный полумертвец-самоубийца, ударившийся всем телом о асфальт десятком лет ранее и теперь восставший из своей «опочивальни» воимя превращения её жизни в ад сущий. Но они жили в её голове недолго — она посторалась их отогнать как можно быстрее. Дрожащими руками она оперлась от землю под собой встала вначале на колени, отползая немного, чувствуя при этом, как её поддерживают, а потом на эти же колени поднимаясь и оборачиваясь. взрыв. лицо чуть улыбающееся, без каких -либо изъянов, с тонкими губами, обрамлёнными густыми глазами ресницами — всё это принадлежало ему, Диего. И был он совсем уж юным, почти таким, каким она его запомнила. Глаза наполнились слезами, но их удалось сдержать — не время для них, она пролила целую кучу за эту неделю, в сотни раз больше, чем за всё своё нахождение в Далласе. — если это чья-то шутка- я этого шутника на кол посажу — прошщептала она, не решаясь и руки протянуть, но купаясь при этом в исходящих от брата лучах тепла и любви. — почему? — он поджимал губы и чуть порщился, когда говорил, будто горло у него саднило, будто он заболел и совсем недавно только смог рот раскрыть. — потому что шутка жестокая — непроизвольно понизила голос она, наконец подняв ладонь, но всё ещё не решаясь касаться даже кончиками пальцев щеки — неужели ты не иллюзия…может, обман моего воспалдённого сознания, что желает больше всего на свете увидить тебя пред собою… — отчасти — сдержанно ответил, хотя видно было, что он сам желает кинуться ей на шею и сжать в руках, растворить в себе — так давно они не виделись, так он жаждал этой встречи. — от…части? — растерянно пробормотала рыжая, только сейчас отмечая, что кожа его чуть прозрачна, и если попытаться -можно рассмотреть очертания стен особняка сквозь неё. И тут же пришло осознание, что по щекам текут тёплые струйки — вот только это не слёзы, а кровь. их знак отличия. Именно так проявлялось использование способности её брата, когда он пытался проецировать себя сквозь комнаты и стены. — ты не здесь — разочарованно пробормотала, наконец поднимаясь на ноги, заставляя Диего подниматься за ней следом. — у нас мало времени — парень заторможенно кивнул, проводя наконец призрачной, холодной — теперь понятно, почему холодной — ладонью по её щекам — моих сил вряд-ли хватит и на десять минут. — то есть ты.жив? — нет, мертвее мёртвого — а это всё призраки прошлого. пора прекращать питьотцовский джин. — придурок, у тебя ещё хватает времени на пошутить! — нервный смешок сорвался с губ. Как она будет объяснять лицо, покрытое запёкшейся кровью она пока думать не хотела — погоди, но раз ты жиВ, почему… — тебе нужно пробраться вниз — серьёзно попросил он вдруг, прерывая её жестом руки — туда, где тебя держали после припадка. Хотя, думаю, они заподозрили неладное… — ты помог мне убить тех ублюдков, верно? Я одна не могла с такой силою выжать из них всю кровь. — конечно. Разве ты забыла- тебе с твоей способностью несвойственно убивать. А вот мне с моей…слушай, это всё пустое. Когда ты найдёшь меня -мы вдоволь обо всё наговоримч, видит бог, у меня для тебя припасено с десяток истерик, пару литролв слёз и сотня нерассказанных историй. вопрос ещё больше, но это всё пустое -нам нужно думать, как спасти тебя и тех, кто не попал под отцовское влияние. — о чём ты? — немного растерянно спросила Пемберли, отряхивая от гравийной пыли колени, на которых сидела всё это время. — папа, он… слушай, будет звучать безумно, но он держит меня в каком-то месте. Здесь холодно и сыро — раз в неделю ко мне приходит пого, приносит какое-то дерьмо, похожее на еду и таблетки. — таблетки…транки? — интуитивно поняла она, и, увидив, как брат кивает похолодела внутри. И при это удивилась себе -не думала, что с таким хладнокровием сможет воспринять всё происходящее, не думала, что сможет спокойно его выслушать, не накинувшись перед этим — погоди, почему я должна тебе верить? — когда нам было по четырнадцать, мы часто выходили на крышу. Там у нас было своё место — старый ковёр, который мы стащили из закрытой комнаты -а ты помнишь, для нас в этом доме запретных мест не было — и там я сделал тебе подарок на день рождения. Этот кулон до сих пор висит на моей шее, как и твой на твоей — он коснулся призрачной ладонью сначала её, перепачканных в крови, сжимая пальцы, а после перевёл пальцы на её шею, ткнув куда-то под одеждой. И правда, на её шее всю её сознательную жизнь, сколько она себя помнила болтался кулон — простенькая мандала, которую она хранила чуть ли не также сильно, как колечко, подаренное пятым. Вот только до неё никак дойти не могло — зачем она хранит этот металлолом. — во сколько мы впервые поцеловались? — испытыюще спросила она. Эту информацию, только что сказанную мог знать любой в этом доме, а вот на этот вовпрос никто кроме них ответить не смог — им стыдно было до ужаса рассказывать эту историю. — нам было по двенадцать. Мы тогда шли за пиццей в папу джонса, нас отправили туда.Одну коробку ты уранила прямо в подворотне, и так разволновалась, что тебя наругают за испорченную пиццу, что я ничем не мог тебя успокоить, и не придумал ничего лучше, чем поцеловать. Знала бы ты, что я ощущал в тот момент. — ты ж эмпат — не видно было, но она выдохнула расслабленно и чуть ли не счастливо — её брат здесь, с ней, это не проделки жестоких родственников. А если это проделка мозга — то чёрт с нею, пусть будет так, чем никак вообще — от тебя стыдом за километр разило. Но…ладно, теперь я верю, что это ты. Про…продолжай. Хотя нет, стой, как ты сумел пробраться сюда ко мне, если тебя\ пичкали транквилизаторами? — я сумел научться прятать их под язык, а потом вываливать в глази — я надеюсь, что это грязь, там почти нихрена не видно, и откидывать к краям темницы, туда не смотрят. — то есть… тебя держат в тюрьме? Но зачем? — думаю, отец перестал контролировать мою силу после твоего ухода и решил, что меня стоит держать под контролем. — твоё самоубийство инсценировали? Или ты правда пытался лезть на крышу? — почему-то ей важно было услышать «да» именно на этот вопрос. — я пытался вскрыться. Но тогда я был сверхчувствителен, мне было, кажется, пятнадцать. И в итоге, судя по тому, что всем поведали историю о моём самоубийстве, это сыграла со мной отвратительную ш… — он резко замолчал и побледнел в несколько раз. Теперь стены дома, которые минутами ранее были видны едва-едва выделялись на фоне его лица чётко — чёрт, сил нет больше…я… Долорес замотала головой, протягивая руки и сжимая в ладонях воздух в том месте, где находились плечи видения — нет-нет, стой, погоди немного…мне нужно так много сказать тебе, попросить прощения…мне нужно больше информации, чтобы найти тебя.Пожалуйста, Диего! — но он уже, кажется, не слышал её, растворяясь, превращясь в дым. — чёрт! -- ничего кроме зияющей дыры размером с чёрную, которую недавно сфотографировали в космосе внутри больше не осталось. Она возненавидела себя в то тсамый момент, как поняла, что изменила жизни людей вокру себя навсегда, возненавидела тогда, когда поняла, сколько лжи выслушала, сколько пролила безпричинных слёз, сколько времени могла тратить не набеспричинное рыдание, а на реальную помощ. На попытки отыскать. И было страшно до ужаса. И стыдно, что она заставила его доказывать, что он настоящий, а не чья-то злая шутка. Если бы не эти глупые разговоры, она бы могла узнать информации больше, понять, где скрывается он, найти что-то, что бы могло к нему привести. В том, что призрак брата говорил ей правду и действительно нуждался в помощи она не сомневалась. Да, он не выглядел как мученик. Однако, если его держали в тюремной камере, ему и шестнадцать не должно было быть, разве нет? — так…думай-думай-думай — она пыталась заставить себя регенерировать уравнения в голове, но из-за волнения способность жта терялась. На плечах всё ещё был накинут плед, которым она начала спешно протирать кровавые слёзы, стараясь скрыть последствия недавнего разговора. Ведь если бы Пятый, или не дай боже Клаус увидят хотя бы разводы, они начнут допытываться, и, поняв, что она утаивает от них львиную долю правды вновь начали бы её сторониться. А этой поддержки в доме, жители которого в половине случаев презирают её или относятся с подозрением ей как воздуха не хватало даже в момент адаптации. А теперь, когда она планировала пусть все силы на розыск брата она будет есть эту поддержку как этот самый воздух. Ей понадобилось немало физических сил, чтобы торопливыми шагами преодолеть расстояние от памятника до двери, толкнуть её и войти в кухню-гостинную, в которой, на удивление, её встретил пяты и Лютер подшофе и Клаус с Дэвидом, которые играли в карты и мило о чём-то беседовали.Последний был в вечернем костюме-тройке, только пиджак висел на спинке стула, а первый в своей самой нарядной рубашке. ЗАмедлившись в проходе и забыв совсем о своём потрёпанном внешнем виде она задала вопрос, вспыхнувший в голове и очень её заинтересовавший — вы чего, со свидания пришли? Клаус, который не успел обратить на неё внимания до этого обернулся на 180 градусов и мило улыбнулся — вот, Пятый, почему ты не можешь быть таким же догадливым? Да, милая, мы пришли со свидания и это было просто прекр… — его кто-то — она даже преркасно понимала, кто — пнул под столом, однако Ло оказалась проворнее. Выставив две руки вперёд и замахав ими она проговорила: — спасибо, обойдусь без подробностей — она чувствовала на себе прожигающий взгляд потягивающего вино скаута, но старалсь на него не отвечать — ей казалось, что минутами ранее он6а ему изменила-не больше, не меньше. Ведь что стоит измена, несущая плотский характер перед изменой духовной? — у тебя что, кровь? — Лютер провёл под своим глазом пальцем, намекая на то, что она, идиотка, лицо своё не дотёрла. — тебе показлось — торопливо пробормотала она, резко срываясь с места и чувствуя на спине взгляд уже не только Пятого, но и всех остальных братьев. — ты чего? — непонимающе произнё всё тот же «Шерлок» своим чуть насмешливым голосом. — ничего. Попроси пожалуйста Пого принести мне в комнату мела, ладно? Нужно будет кое-что нашкрябать. С этими словами она удалилась вовсе, не отвечая на какие-либо вопросы, а они бы точно были, задержись она на пролёте хотя бы на минуту. Комната встретила её холодом, идущим от открытого окна, кучей разбросанных старых вещей её сестёр, которые пропадали невесть где и абсолютно чистыми меловыми стенами, которые совсем скоро заполняться цифрами. Если она найдёт то, что ей для этого так необходимо. Дрожащими пальцами она открывала потайную полочку в прикроватной тумбе, выуживая оттуда пакетик, который ранее нашла в карманах брюк после похода к Пого и трёхчасового сна у него же в кабинете. И плевать, что это может разрушить ей жизнь, плевать, что зависимость эта ломала её не только изнутри, но и снаружи. Кто не рискует, тот не находит потерянных родственников. Клаус, передавший ей в руки целую упаковку белых брусочков, закупленных, как оказалось, сразу по её возвращению только закрывая дверь заметил, что зрачки Пемберли практически затопили радужку. — ну что же, — любовно проворковала она, прикасаясь к стене мелом, оставляя белёсую точку — приступим.