Сын маминой подруги

Во сне ему было тепло. Снилось что-то хорошее, просыпаться не хотелось, поэтому Илья повернулся на другой бок и изо всех сил пытался ухватить сон за хвост. Мам, ну еще пять минуточек. Мам, я сейчас. Мам… Илья резко открыл глаза и вспомнил всё. Зона, возвращение, квартира, мама. Он лежал в своей комнате, а еще его ночью кто-то укрыл стареньким пледом поверх одеяла, потому и было так хорошо. Кто-то, ну конечно. Илья сел на кровати и первым делом посмотрел на телефон. Тот заряжался на тумбе, на первый взгляд его не сдвигали с места — вроде бы. А там кто знает. Илья протер глаза и встряхнул головой. Плевать, сегодня всё закончится. На часах был полдень, долго же он спал. Илья вдруг услышал из глубины квартиры голос — бодрый и уверенный, односложные реплики, как будто кто-то говорит по телефону. Кто-то, кто бы это мог быть? Илья непонимающе уставился на Петин телефон, который покоился на зарядке и медленно перевел взгляд на закрытую дверь в комнату. Диван в зале был уже собран обратно после ночи. Петя аккуратно сложил белье, подушку и одеяло в одном углу, а сам устроился в другом — рядом с тумбой и старомодным, еще дисковым телефоном. Мама не была сторонницей гаджетов, предпочитала по привычке платить за городской, а старый кнопочный мобильный потеряла еще когда Илья был на первом курсе. Она часто перезванивалась с подругами, сидела на диване под торшером и выводила какие-то бессмысленные узоры на бумажке. Сам Илья сидел в детстве — вот точно так же закинув ноги на подлокотник, постукивая карандашом по записной книжке… Стоп. Илья резко зажмурился и снова открыл глаза. Ситуация не изменилась: Петя Хазин сидел у него на диване, болтал по его телефону, держал на коленях старую записную книжку его матери и даже что-то чёркал в ней карандашом. Невозможность этой идиотской ситуации только подчеркивали домашние вещи Ильи, которые он сам вчера выдал Пете. Как будто они в один миг поменялись ролями. — Да, Людмила Антоновна, ну конечно мы будем, — бодро говорил Петя в трубку. Он уже заметил Илью, но никак не отреагировал. — Еще раз спасибо. Мы сначала в школу, а потом к вам. Ну что вы, что вы, он придет! Конечно, передам. До свидания. Петя положил трубку, отставил телефон обратно на тумбу и вскочил с дивана. Илье показалось, что он как-то ненавязчиво отодвинулся от него в сторону окна. Боялся, что снова будут бить? Вспомнил? — Что происходит? — Послушай, только не психуй. — Я спокоен. — Я вижу, — Петя нервно дернул плечом. — Давай я просто спокойненько всё расскажу, а ты дослушаешь до конца и потом решишь едем мы опять в травму сегодня или не едем. Илья с усилием выдохнул и разжал кулаки, надо же, сам не заметил, как встал в “боевую тюремную стойку”. Петю эти жесты похоже слегка приободрили, и он начал задушевным тоном: — Меня сегодня телефон разбудил ваш домашний — слушай, старик, может я и не помню нихрена, но точно знаю, что таких допотопных агрегатов давно не видел, — я трубку схватил поскорее, чтобы ты не проснулся. Вроде успел. А там на меня как начали орать: так вас растак, Илья Горюнов, почему мать не забираете столько дней, и бла-бла, и в полицию они позвонят, и куда-то пожалуются. А я со сна охуевший еще, в ответ на них наорал, что они пидорасы — точно не вспомню, что говорил, но за всё каюсь и извиняюсь, конечно же. Просто нельзя ж на таких понтах в восемь утра разговаривать. В общем, поорали друг на друга, попосылали нахуй, к президенту и в спортлото, и бросили трубку. Они бросили — так что один-ноль. Петя остановился перевести дух и дать Илье время возмутиться, или дать какой-то другой ответ, но тот молчал. — Я должен был тебя разбудить, чтобы посоветоваться, согласен. Но ты спал с таким выражением на лице… как будто меньше всего сейчас хотел бы проснуться. Ну и я вернулся обратно сюда и заметил фотографии, — Петя указал рукой на полочку, а потом на рамки под стеклом в серванте. — Групповое фото с классом, фотки с учениками разных лет, фото с учителями, с субботника, с какого-то новогоднего празднования. Твоя мама работала в школе. И была классным руководителем. Он не спрашивал, а утверждал. Илье даже не нужно было кивать, он просто завис взглядом на полочке, где раньше были и его фотографии с классом, дипломы и медаль за победу на городском конкурсе рисунков на патриотическую тему. Сейчас там были только ученики. Исчезли и его детские фотки: два портрета от школьного фотографа в пятом и девятом классе, совместные фотки с друзьями, они с мамой на отдыхе, они с Верой на выпускном… Наверняка мама переставила их в свою комнату или спрятала с глаз долой, чтобы не расстраиваться лишний раз. Илья ее не винил, но вот Хазин с его острым глазом мог наделать лишних выводов, детектив хренов. — Твоя мама вела бурную общественную жизнь, и походу телефон здесь должны обрывать не всякие пидорасы из морга, а неравнодушные ученики, — Петя подошел к стене и легко коснулся кончиками пальцев одной из рамок. Раньше там висел один из рисунков Ильи, он точно помнил. Сейчас — весёленькая грамота, разрисованная смешными рожицами и кривыми цветочками, с надписью “Самой лучшей учительнице русского языка!”. Цвета уже были немного выцветшими, наверное, дети рисовали дешевыми фломастерами. — А потом я нашел это, — Петя взял в руки записную книжку. — Случайно, она прям здесь лежала, честно! В комнату матери я не ходил, мы же договорились. И тут сразу же всё: телефон школы, личный телефон директрисы, завуча, родителей. Всё подписано по годам и классам, еще и почерк такой понятный… Илья прикрыл глаза. Да, у мамы был идеальный “учительский” почерк. Да, она была страшной занудой и обожала списки, а конспекты ее уроков можно было нести на выставку в любой момент. Она часто отчитывала его за безалаберность, за то, что ничего никогда не записывает даже в заметки, всё держит в голове и тут же забывает — в одно ухо влетело, в другое вылетело, — а он отвечал, что в любой момент сможет воспользоваться ее детальными записями. Кто бы из них мог подумать, что всё обернется именно так. — Ты меня вообще слушаешь? — Петя щелкнул пальцами почти у него перед носом — расслабился. — Я позвонил директрисе, представился родственником. Там, оказывается, все сидели и только твоего звонка ждали. Денег на похороны они собрали, готовы и прийти, и приехать, и помочь с поминками… Кстати, поминки! Директриса сказала мне позвонить некой Людмиле Антоновне, и надо же, в книжке тоже нашелся ее номер! У нее свое кафе, да? Она готова предоставить его завтра бесплатно. Нужно только зайти к ней… Илья, ну что ты молчишь, нужно собираться, я уже всем позвонил. Нужно управиться до завтра. — Заткнись, — тихо сказал Илья. — Закрой рот. Он вдруг ощутил, что его трясет. Что еще было в маминой записной книжке? Он выхватил ее из руки Пети и быстро пролистал страницы. Телефоны подруг, коллег, детей и их родителей. С обратной стороны аккуратно выписаны имена и часы приема знакомых врачей. Ничего криминального, во всех смыслах слова, не было. Видимо, адрес и телефон его колонии мама выучила наизусть. — Кто тебе дал право в это лезть? Петя поджал свои и без того тонкие губы. Ему не шло ужасно, лицо становилось совсем уж крысиным. Зато смотрел нахально, совершенно без страха, как будто не сам тут намекал на повторный визит травмы. — Зачем ты в это полез? Кто тебя просил? — Слушай, давай не начинать. Может, я и ёбнулся, но это не значит, что я совсем не понимаю, что происходит. Вместо того, чтобы искать деньги на похороны хоть как-то, ты поехал ловить по клубам меня. — Завали. — Нет уж, дослушай. Илья, твоей матери больше нет. — Заткнись, заткнись немедленно! — Илья шагнул к Пете в каком-то сомнамбулическом состоянии, но тот не отшатнулся, а наоборот, схватил его за руки и тихо продолжил. — Это уже случилось, тут ничего не поделаешь. Она не воскреснет. Ее нужно нормально похоронить. Ты же мучаешься, я вижу. Тебе нужна помощь. — Не от тебя. Он оттолкнул Петю, легко, всего на шаг и ушел в сторону ванной, не оборачиваясь. — Но здесь никого нет, кроме меня! — прилетело ему в спину. Илья врубил воду сразу в ванной, переключил смеситель на душ и сунул голову под струи ненагревшейся воды. Заорал и хлопнул ладонью по плитке. Пальцы мелко подрагивали, он залез в ванну прямо в трусах и футболке, обнял себя руками и несколько минут просидел так, пока в груди не перестало дрожать что-то мелкое и противное. Вода нагрелась, в ванной появился пар. Илья снял вымокшую насквозь футболку и трусы, швырнул их на пол, а потом подумал и вылез сам. Вытер запотевшее зеркало и взглянул на свою помятую рожу. Господи, за что ему это? Чертов Хазин был прав, в том-то и соль. Ему нужна помощь, а рядом не было никого, кроме этого отбитого. И если он хочет помочь, то, может, в этом есть какой-то знак и божественное провидение? Илья усмехнулся самому себе в зеркале. Нет уж, это больше похоже на отработку кармы — вот только кем из них? Он замотался в большое банное полотенце и вышел обратно в мир живых. Петя снова сидел на диване возле телефона, поджав под себя одну ногу, и тупо пялился в окно. Записная книжка осталась лежать на полу, там, где Илья ее бросил. Он подобрал ее и вернул на полку, к остальным важным вещам и фотографиям. — Терять близких тяжело. — Откуда ты знаешь? Ты ж не помнишь нихуя. Петя обернулся к нему и пожал плечами. — Не помню. Но знаю. Наверное, терял. Илья смолчал. Он-то знал, что родители у Пети были живы-здоровы, хотя тут нельзя было исключить ситуацию, что у него был человек ближе и дороже их. Мало ли. — Я знаю, что сделал неправильно. Не должен был трогать твои и мамины вещи, лезть в вашу жизнь. Но позволь помочь. — Хер с тобой, Хазин. Если хочешь с этим всем возиться, валяй. Одевайся, пойдем. Петя радостно вскочил с места и тут же замялся: — Слышь, Илюх, я там вчера штаны в стиралку бросил, а достать посушиться забыл. Одолжишь что-нибудь? Илья воздел очи горе. Вот хочет человек помочь, а не может нормально — ну что за гондон! *** Это “одолжишь что-нибудь” стоило им лишнего часа проволочки. С вещами у Ильи было туго по понятным причинам: самое теплое было на нем, его шкафы мама давно перебрала и рассортировала всё только в ей известном порядке. В итоге Пете перепали совсем уж старые, не особо презентабельные, но всё еще крепкие джинсы. Потом они долго препирались насчёт пальто — не по сезону, грязное, ворот залит кровью, да и слишком позерски выглядит для их местности. Но лишних теплых курток в доме тоже не было, поэтому Пете пришлось натянуть еще один свитер поверх водолазки и прохудившийся пуховик, который мама за семь лет почему-то так и не выбросила. Странно, что не прозвучало ни одной шуточки про то, что вещи не модные и не подходят его высочеству, Илья бы даже понял предъяву. В его шмотках Петя смотрелся потешно, как бедный родственник приехавший из глухой деревни. Впрочем, вместе они составляли колоритную парочку, местные бомжи оценят. — Я должен что-то знать, прежде чем мы дойдем? Они шли медленно, за ночь подморозило, а ближе к школе появлялось все больше раскатанных детьми ледянок, и приходилось то и дело хвататься друг за друга, чтобы не улететь с горы. Илья пожал плечами. — Не знаю, что ты хочешь услышать. — Ну… какие-нибудь тайны мадридского двора? Что-нибудь эффектное про здешние нравы, директрису… Это ведь и твоя школа тоже? Мама здесь работала, а ты учился? — Да, только учился давно. Директриса уже поменялась, на пенсию ушла. И здесь никогда не происходит ничего интересного — это же просто школа. — Жаль, очень жаль. Как думаешь, нас с тобой вообще внутрь пустят? Илья смерил его скептическим взглядом. — Ну, ты можешь даже за ученика сойти. — Неправда, я три дня не брился, видок у меня тот еще. Илья фыркнул. У Пети было слишком молодое лицо, за семь лет он совершенно не изменился — ни морщин, ни резкого набора веса, ни банальных мешков под глазами. Ходячая реклама нездорового образа жизни при прекрасной генетике. Но щетиной, как оказалось, обрастал некрасиво — какими-то клоками, а над верхней губой выступили дурацкие усики. А что, очень даже похож на школьника в периоде жесткого пубертата, особенно в этих шмотках. — Я просто подумал, что зря я встречу в школе назначил, надо было ее сразу к Людмиле Антоновне гнать. Я же вижу, как ты не хочешь туда идти, ты весь сжался как пружина… — Петь. — Илья остановился и заставил себя вдохнуть морозный воздух, а выдохнуть облачко пара. — Пожалуйста, прекрати это. — Что? — Сканировать меня. — А откуда мне прикажешь получать информацию, если я нихрена не помню? — Тогда держи свою информацию при себе. В школе Илья вдруг понял, почему Петя боялся, что их не пустят. Едва они вошли, их остановил охранник и заставил пройти через металлодетектор. Петя бросил на него триумфальный взгляд, мол, ага — обычная школа, где ничего не происходит, ну-ну! С последнего посещения здесь многое изменилось, а мама никогда не писала о таком. — Вы к кому, молодые люди? — К Анне Ивановне, директрисе. — По какому поводу? — Слушайте, она нас ожидает уже. — Я Горюнов, — сказал Илья и прошел мимо, сразу к нужному кабинету на первом этаже. — Сын Тамары Горюновой. А он со мной. Охранник замялся где-то у них за спиной и прокряхтел что-то вслед, но Илья уже не расслышал. Петя догнал его в три больших шага, он был уверен, что сейчас получит очередную порцию “с тобой что-то не так”, но тот послушно молчал. С директрисой они столкнулись в приемной — та неспешно беседовала о чем-то с секретаршей, а увидев вошедших, тут же поменялась в лице и всплеснула руками. — Илюша! Ну наконец-то, — она обняла его и прижала к себе. — Я так тебе соболезную, боже, ну какое горе! Илья замер, не зная, как реагировать. Анна Ивановна в период его учебы преподавала английский и одновременно была завучем, тянула на себе львиную долю общественной работы. Она всегда любила педсоветы, совещания и даже субботники больше уроков — логично, что руководящая должность наконец досталась ей. Наверное. Про это мама тоже не писала — она вообще мало писала о работе, всё о нем да о нем. — А вы, наверное, Пётр, — Анна Ивановна наконец отпустила Илью и пожала руку Пете. — Ну проходите скорее, поговорим. Ириш, сделаешь нам чай? Они неловко устроились на стульях для посетителей, Илья мгновенно запарился в своей куртке, но решил не раздеваться и тем самым показать, что они здесь ненадолго. А вот Петя снял шапку и попытался пригладить вставшую дыбом челку так, чтобы прикрыть шов на виске. Анна Ивановна смотрела на них с каким-то странным выражением лица, Илье чудилось, что это брезгливость — объяснимое чувство. Но, наверное, это все же была жалость. — Я еще раз очень сильно вам обоим соболезную, мальчики, — тут Илья мимоходом покосился на Петю, но тот сделал абсолютно безмятежное лицо, — но давайте сосредоточимся. Я не задержу вас надолго, прекрасно знаю, что у вас сегодня дел выше крыши. Анна Ивановна достала из верхнего ящика стола два конверта и положила перед Ильей. — Тут всё, что смогли. Двадцать тысяч от педколлектива, тридцать со всех классов, где Тамарочка работала. Илья почувствовал, как краска бросилась к и без того горячим щекам. — Не надо так много, Анна Ивановна, в похоронном бюро сказали тридцать пять максимум… — Ты что, дурак что ли? — вмешался Петя и ловко подмел оба конверта. — А место на кладбище? А в морге на лапу дать? — Бери, Илюша, от нас не убудет, — она перевела взгляд на Петю и дальше продолжила уже для него, выбрав наиболее адекватного из их пары: — На похороны, на самом деле, не все смогут вырваться — только те, у кого уроков завтра нет, — ну вы понимаете. — Приезжайте на поминки чуть позже? — Ох не знаю, не стесним ли мы Людмилу Антоновну? — А я вам сейчас телефончик ее скину, то есть запишу, сможете созвониться? Правда, мы еще у нее сегодня не были, но она обещала всё обставить по высшему разряду. — Ну хорошо, наберу ей ближе к вечеру. Петя толкнул Илью ногой, и тот достал телефон, чтобы продиктовать нужный номер, который до этого по настоянию Пети и записал. — О, а вы же говорили еще про какую-то Мартынову, маму Мартыновой! — Маму Мартыновых, — поправила Анна Ивановна и вернула этот ласково-жалостливый взгляд на Илью. — Твоя мама довела Аню и Катю Мартыновых до весьма приличных баллов на ЕГЭ — и это с их-то неусидчивостью, — а теперь вот класс Вани до выпуска… вела. В общем, Мартынова ужасно ей признательна, едва узнала какой кошмар случился, так звонила каждый день и спрашивала чем помочь, пыталась тебя разыскать. — Так можно ее телефончик? — осведомился Петя. Илья записал еще и номер неизвестной Мартыновой. Было жарко, он все-таки сбросил куртку на спинку стула, украдкой вытер вспотевшее лицо рукавом. Секретарша наконец принесла чашки с чаем на подносе и раскланиваться вот так сразу стало совсем уж неловко. Вот же попадалово… Петя, впрочем, хлебал чай и закусывал печеньем как ни в чем не бывало. Похоже, ни странная ситуация, ни разговор не казались ему чем-то из ряда вон. Сам же Илья чувствовал себя так, словно сидел в цирке в первом ряду, но представление почему-то всё равно разворачивалось вокруг него. Анна Ивановна всё распиналась про гениальных Мартыновых, и, судя по рассказу, эта школа никогда не выпускала настолько выдающихся учеников, а мама приложила к их становлению все усилия и просто душу в них вложила. — Илюша, это, конечно, не мое дело, — вдруг сказала она, переключая внимание на него, — но я рада, что вы с мамой помирились. Илье показалось, что он ослышался. — Мы — что? — Я не знаю всей вашей ситуации — Тамарочка ничего детально не рассказывала, не волнуйтесь! Но все-таки так просто с места на заработки не срываются. Илья сглотнул, пытаясь понять, что ответить на такое. Петя посматривал на него из-за чашки с чаем встревоженно — то есть снова нужно было врать, но при этом как-то синхронизироваться с информацией Анны Ивановны. Он морально готовился к обсуждению другой непростой темы, но такого предположить не мог. — Это уже дело прошлое, Анна Ивановна, — наконец неубедительно промямлил он. — Конечно-конечно. Только мне вот Петенька про твое бедственное положение с деньгами упоминал… Ты не подумай, конечно же, деньгами на похороны никто попрекать не будет, и даже думать забудь, чтобы отдавать потом что-то, или что ты там можешь прифантазировать, я знаю! Но Тамарочка говорила, что ты ей половину зарплаты отправляешь, ну, с тех пор, как помирились, и я просто хотела узнать. Илья вдруг почувствовал какой-то мертвенный холод внутри, несмотря на то, что щеки всё еще горели от стыда и жара. — А когда помирились? Ну, по ее версии. Анна Ивановна впилась в него взглядом, почуяв потенциальный источник сплетен. — Три года назад. — Я думаю, нам уже пора, — Петя вскочил со стула и начал закутываться в шарф. — Все-таки мы с Ильей слишком долго собирались, а у нас еще куча дел сегодня. — А как же Мартынова, разве вы ее не дождетесь? — Мы же записали ее номер? Вот и хорошо, правда, Анна Ивановна, спасибо вам, и мы ждем вас завтра. До свидания, а мы полетели. Они и правда вылетели из кабинета, Петя тащил его за рукав, как на буксире. Илья едва поспевал переставлять ноги и криво застегнул куртку, не разобравшись с молнией на бегу. Как только свежий воздух коснулся лица, ему стало легче. Он жадно вдохнул и замер на месте, как Петя вчера. Рядом понимающе хмыкнули. — Курить будешь? — Не хочу пока. — Тогда дай зажигалку. Илья сунул руку в карман и отдал Пете всё — и пачку с остатками сигарет, и зажигалку. — Вот зачем ты опять влез? — Бля, я как знал, что “спасибо” от тебя не дождусь. Ну ничего, я и без того вполне доволен результатом — ты теперь не выглядишь так, будто тебя инсульт на месте разобьет. — Докуривай быстрее и пойдем в контору. Не хочу встречаться с этой Мартыновой, мамой Мартыновой. — Бонд. Джеймс Бонд, — сказал Петя и, прищурившись, сделал выстрел из пальца куда-то в сторону. — Ладно, пошли уже. Больше всего в их школьном походе Илья боялся не встречи с прошлым, а что Петя узнает про отсидку и сделает соответствующие выводы — тут даже гением быть не нужно, дедукция Хазина и без того была на высоте. Но оказалось, что мама сохранила его маленький секрет. Если уж даже директриса не знала, а пыталась наводящими расспросами выудить из него хоть что-нибудь… Очень умная и логичная ложь, маме бы житья в школе не дали, если бы узнали, что Илья сел — да еще и по какой статье! Куда проще сказать, что они просто поругались, Илья уехал на заработки, бросил ее, а ближе к сроку выхода — помирились, и все снова чудесно. Ему вдруг перестало хватать воздуха, он встал на месте, едва не поскользнувшись на ледяной крошке. В груди бухало сердце, перед глазами всё плыло. — Илья! Илюш! Ты что? Дыши давай, раз-два, со мной. Вдох-выдох. Илья попытался послушаться Петю и нормализовать дыхание. Он вцепился в его плечи, смотрел в темные глаза, эти усы дурацкие, губы разбитые позавчера уже немного зажили, корочка в углу рта. — Она соврала. Понимаешь, соврала про меня. Стыдилась меня. Петя обнял его, прижимая к себе, заставляя уткнуться носом в шею. — Ну всё-всё, тише. Это родители. Еще и не такую фигню устроить могут. Всё будет хорошо, Илюш. Ты только дыши, слышишь? У нас еще сегодня много дел, которые я без тебя сделать не могу. А потом вечером накидаемся, хочешь? Пустая болтовня почему-то подействовала. Илья уже давно перестал задыхаться, но остался стоять, слушая Петину чушь и ощущая легкие поглаживания по спине еще пару лишних мгновений. Горечь как будто отступила, спряталась за поворотом. Илья отстранился и неловко кивнул на вопрос всё ли в порядке. Они пошли дальше. *** Похоронное бюро находилось в двух кварталах от школы, но из-за погоды показалось, что они добирались до него вечность. Когда до двери под безрадостной табличкой “Ритуальные услуги” оставались считанные метры, им кто-то посигналил. На единственном расчищенном пятачке в окружении сугробов элегантно припарковалась черная Тойота, водительская дверь распахнулась, и из салона выскочила миниатюрная брюнетка. — Здравствуйте, вы же Пётр и Илья? — Да. Я — Илья, это Петя. — Мы с вами, вероятно, разминулись перед школой. Анна Ивановна сказала, что вы уже ушли в ритуальное агентство — я подумала, что здесь есть только одно поблизости. Я Мартынова. — Мама Мартыновой, я понял. Петя пихнул его в бок, несильно, а через куртку так вообще не ощутимо. — Мама Мартыновых! Она улыбнулась. — Можно просто Елена. Примите мои глубочайшие соболезнования, Илья. Я бы очень хотела помочь вам с похоронами, если это возможно. Илья с трудом проглотил раздраженный вздох и резкие слова, даже глаза не закатил. — Спасибо большое, но не нужно. У нас есть деньги из школы. Я не хочу быть обязанным еще и вам. Мартынова недоуменно смахнула со лба неловко упавшую прядь волос и несколько снежинок. Она была одета дорого и со вкусом, машина пусть и не понтовая, а все же не копеечная, да и маме за занятия со своими гениальными отпрысками платила наверняка хорошо. Просить у этой женщины еще больше денег? Нет, спасибо. — Вы не будете мне обязанным, что за чушь. Петя снова ткнул Илью куда-то под ребра и прошипел прямо на ухо: — Ну ты чего опять? Дают — бери, бьют — беги, — он повернулся теперь к Мартыновой и мило улыбнулся. — Вы извините его, он с самого утра какой-то нервный. — Да, я понимаю... — Делайте, что хотите, — сказал Илья, повернулся к ним спиной и вошел наконец в ритуальную контору. Там его уже ждал агент — молодой человек в псевдо-траурном костюме, — который с интересом подсматривал за сценой на улице через окно. — Здравствуйте, меня зовут Иван, соболезную вашей утрате… — Слушайте, давайте без этого? — Понял, — легко согласился Иван и убрал с лица мерзкое участливое выражение. — Что конкретно нужно? — Самый дешевый вариант. У меня только пятьдесят тысяч, на большее не рассчитывайте. Звякнул проклятый колокольчик над дверью — Мартынова с Петей зашли в помещение и взгляд Ивана тут же переметнулся на них. — Добрый день, вы же вместе? Соболезную ва… — Не нужно, — так же резко ответила Мартынова. — Что он попросил, самое дешевое? Не слушайте, лучше принесите каталоги. — Один момент, — сказал Иван и понимающе скрылся в соседней комнате. Можно было представить, как всё это выглядело со стороны: родственнички скандалят из-за похорон, он бедный, она богачка, оба хотят чтобы все было “по-человечески”, но друг друга не выносят. Где-то в этой ненастоящей пьесе затесался вопрос о наследстве и Петя — мутный персонаж в старых шмотках с чужого плеча, но с орлиным профилем и хитрющими глазами. Трикстер. Илья тяжело вздохнул и повернулся к Мартыновой. — Послушайте, это все-таки моя мать, так что мне решать, как ее хоронить. — Илья, я прошу вас, не злитесь. Я всего лишь хочу помочь. Ваша мать очень много сделала для моей семьи… — Я знаю. — Нет, вы не знаете. Я хочу выразить признательность именно ей, — не вам, вас-то я впервые вижу. Это важно для меня и для моих детей. Благодаря вашей маме моя старшая дочь поступила в МГУ на журфак, средняя туда же на филологию. У младшего Вани дислексия, он терпеть не мог читать и писать сочинения, а теперь мечтает стать писателем. — Ну, насчет последнего я бы так не радовался. Петя фыркнул от смеха и тут же извинился, но Мартынова великодушно улыбнулась и ему, и Илье. — Для меня это правда важно — в последний раз выразить ей уважение. Я понимаю, что вы с ней были в ссоре, но можно же как-то… Илья закрыл глаза и попытался досчитать хотя бы до десяти. Отлично, просто великолепно, теперь оказывается, что об этой их “ссоре” знает даже какая-то Мартынова, у которой просто чудесные дети, один другого краше — не то что он. Когда он открыл глаза, оказалось, что рядом стоит Петя и придерживает его под локоть. — Они не ссорились, — спокойно сказал Петя, глядя на Мартынову. — Это всё большое недоразумение. Илье сейчас очень плохо, поймите и вы его. Он возвращался домой и опоздал на пару дней, узнал, что его мать скоропостижно скончалась. Он просто сам не свой и до сих пор не верит, что это происходит. Мартынова кивнула. — Я понимаю. Давайте тогда просто решим всё вместе, как взрослые люди? Вернулся Иван с каталогами, и, судя по выражению его лица, он слышал как минимум прекрасный монолог Пети и очень им проникся. Они расселись на диванчике перед столом, заваленным альбомами с разными моделями гробов, венков, крестов и памятников. Мартынова сняла короткую шубку и длинные перчатки до локтя; Илья только сейчас заметил, что она была вся в черном, как будто это у нее умерла мать и она уже в глубоком трауре, но теперь подобные детали не вызывали раздражения. Слова Пети не облегчили его состояние, но попали в точку — он действительно все еще не мог поверить, оттого и злился. На маму и ее дурацкую ложь во имя “лишь бы не подумали чего”, на добросердечную сплетницу Анну Ивановну, на деньги в конвертах за пазухой, на дурацкого Ивана с гробами и венками, на Мартынову, маму Мартыновых, которая искренне хотела помочь. На себя, на себя, на себя. Гроб и остальную атрибутику выбирала Мартынова, изредка вопрошая “Илья, как думаете? А здесь что скажете?”. Петя молчал и изредка кивал, поглядывая на него, Иван записывал и проставлял расценки. Илью слегка мутило. Вообще-то он ненавидел похороны и даже немного их боялся, во времена его детства у них в доме почему-то частенько умирали разные бабушки, траурные процессии с ужасной музыкой оставили неизгладимое впечатление. Вспомнилось, как однажды во время очередных проводов он случайно выглянул в окно, мать тут же подняла крик — плохая примета, нельзя так смотреть на покойников! От мысли, что теперь ему придется смотреть на нее в гробу, замутило еще больше. — Извините, — сказал он и встал, прервав говорившего о чем-то Ивана. — Я выйду, проветрюсь немного. Его проводили сочувственными взглядами — в каком-то смысле это было даже хуже соболезнований, но не запретишь же людям смотреть. Илья остановился у крыльца, пошарил в кармане в поисках сигарет и вспомнил, что отдал всё Пете у школы. Возвращаться обратно за такой мелочью не хотелось. Он глубоко вдохнул, несколько секунд просто постоял, наслаждаясь морозом, ветром и снежным крошевом в лицо. Потом достал телефон. Контакт, переименованный в “мама Пети” теперь не оставлял никаких комфортных ловушек для сознания. Там, за облачками сообщений в чате, была действительно чужая мама, которая беспокоилась и заботилась о вполне конкретном Пете, только отвечал от его имени до сих пор Илья. На ворох утренних сообщений разной степени тревожности он отписался, что всё в норме и ему нужно еще пару дней. Мама Пети тут же поинтересовалась, как там его, Петин, друг, и посоветовала не напиваться на поминках. Илья отправил ей несколько стикеров с животными — он не особо понимал принцип их выбора, но когда листал историю сообщений заметил, что Петя пару раз уходил так от ответа. Интересным был чат с Ниной: “Созвонилась с твоей мамой, она рассказала, где ты. Мог бы и не секретничать!” “Кстати, не знала, что у тебя есть друг, ради которого ты можешь сорваться вот так, на несколько дней, никому ничего не сказав” “Это не наезд, просто помню, как ты говорил, что все друзья у тебя как будто и не друзья вовсе” “Здорово, что всё же есть кто-то нормальный” “Передавай другу мои соболезнования. Как он там?” Тут Илья не выдержал и истерически хихикнул — его с этими соболезнованиями сегодня доконают. “Позвони, как сможешь” Илья усмехнулся и набрал в ответ: “Пока не могу говорить. Мы в ритуалке щас. Тут жесть” Затем подумал и дописал: “Другу очень хреново” Мгновенно появилась иконка, извещающая о том, что Нина набирает ответ. “Ну еще бы” “Хорошо, что ты рядом!” Илья писал и стирал несколько раз, но потом всё же отправил: “Да, это уж точно)” Звякнул колокольчик и хлопнула дверь, на улицу вышел Петя, недовольно натягивая шапку. Илья тут же спрятал телефон в карман, протянул руку для сигареты. Они оба прикурили от одного огонька, защищая его от ветра ладонями, и некоторое время молчали. — Ну ты как? — наконец спросил Петя. — Нормально. Не люблю похоронную тему просто. — А кто ж ее любит? Илья усмехнулся. — Ну, судя по всему, эта Мартынова, мама Мартыновых, обожает обустраивать похороны. Иначе зачем ей лезть в чужие. Петя мимолетно улыбнулся. — А, ты тоже заметил? — Что? — Да она ж просто вылитая Мортиша Аддамс — вся в черном, бледная, строгая такая. Ей небось не привыкать. С такой точки зрения Илья на ситуацию не смотрел. И потом — надо же, он думал, что Пете понравилась эта Мартынова, очень уж он пристально на нее смотрел, ловил каждое слово, да и поссориться с ней не дал, а оказалось он в своей голове какое-то другое кино прокручивал. — Интересно. Мне она показалось похожей на Маргариту Николаевну. — Кого?! — Ну Маргариту же. Как там было: “Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы, любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, так поражает молния, так поражает финский нож!” Эту Маргариту. Петя вдруг рассмеялся в голос и посмотрел на него лукавым взглядом, как с того селфи на заставке. — Интересные вещи у тебя в голове происходят, Илюш. — У тебя сейчас всё равно интереснее. — Один-один. Ладно, пойдем внутрь. Они там вроде закончили, тебе только свою подпись на договоре поставить нужно. Илья озадаченно моргнул. — На каком договоре, с дьяволом, что ли? — С хуяволом, блядь, ну, Илюх! Обычный такой договор об оказании услуг, только ритуальных, чтобы всё чин по чину. Ты заказчик, Мартынова платит, все контакты тоже дублируются на нее, чтобы тебя лишний раз не дергать. — Просто странно, что для этого нужен договор. Это же просто гробы и венки. — Гробы гробами, а везде работают люди и накосячить могут. По сути это для нас страховка больше, а для них бюрократия. Давай уже, зануда. — Сколько насчитали? Петя остановился, развернулся и мягко взял его за плечи, пристально глядя в глаза. — Послушай, сколько бы не насчитали — не думай об этом. Похороны всегда дорого. Но ты ничего ей не должен, не чувствуй себя виноватым, она же сказала, что делает это не ради тебя. Это для нее как благотворительность — могла в приют котиков эту сумму отправить или на аукционе картину купить, но на наше счастье она Мортиша Аддамс и любит похороны. — Тебя это всё забавляет, правда? Смешно тебе? Улыбка Пети тут же погасла, и Илья почему-то почувствовал себя гадом — еще больше, чем до этого. Ну что он в самом деле, как этот. — Нет, Илюш, мне совсем не смешно. Он отпустил его плечо, как-то странно поднял ладонь, словно хотел коснуться его лица, убрать снег с волос или поправить воротник, но Илья не стал дожидаться продолжения движения и отступил на шаг. Петя поджал губы, сжал пальцы в кулак и тут же опустил руку безвольно. Обиделся, но явно ненадолго — сейчас он вцепился в Илью бульдожьей хваткой и вряд ли простой грубости, или странного поведения хватит, чтобы избавиться от него. Подписи и окончательные расшаркивания не заняли много времени. Илье пришлось записать еще и номер Ивана на всякий случай, взять визитку и даже какие-то купоны. — Ну что ж, осталась только выписка из морга, и можем приступать. Она у вас? Илья с Петей переглянулись. — Блядь. Петя тут же расплылся в очаровательной улыбке и повернулся к Мартыновой. — Они звонили нам сегодня с утра, нарвались на разбуженного меня. А Илью они вообще не уважают. Елена, вы не могли бы съездить поговорить с ними, ну или хотя бы подбросить нас до больницы? Мартынова посмотрела на часы, потом скользнула взглядом по Пете и остановилась на Илье. Тот не знал, какой реакции от него добиваются, и просто пожал плечами. — Хорошо, я поеду с вами. Иван, можно будет отправить вам скан документа или фото? — Да, конечно, как вам будет удобно. В чужой машине Илья чувствовал себя неуютно, тем более Петя отсел на переднее сидение и болтал с Мартыновой о каких-то пустяках вроде будет ли завтра снег и как вообще жить с этой погодой. Откуда-то вернулось раздражение. Неправильность происходящего, своя собственная неуместность сводили с ума. Что он вообще делал здесь, в этом месте, с этими людьми? Он заерзал на сидении и телефон в кармане неудобно перевернулся, уперся в бедро углом. И кто только придумал делать такие лапти? Когда Илья садился мобилки еще помещались в ладонь, с трудом, правда. Петя, словно почувствовав его нервозность, обернулся и подмигнул ему. — Всё в порядке? Илья пожал плечом и уставился в окно, надеясь, что тот просто отвалит. Но Петя так и просидел всю дорогу, слегка повернувшись и периодически сканируя его взглядом. В морге к нему пристала какая-то медсестра, или санитарка, и в итоге развела на отпевание в церкви. Илья сам был виноват — не смог заставить себя зайти даже в кабинет за документами, отправил Мартынову со своим паспортом и Петю в качестве моральной поддержки. Хотя, впрочем, любой другой сотрудник наверняка точно так же в доле с местной часовней и предложил бы те же услуги. Илья отдал пять тысяч, и как раз в этот момент из-за двери вышла Мартынова. — Завтра будет отпевание. В десять. У Мартыновой на лице было написано всё, что она думает об этом решении, но вслух она сказала другое: — К сожалению, я не смогу прийти, у меня аллергия на ладан. В церквях часто становится плохо. Но я позвоню Ивану и всё согласую, хорошо? — Спасибо. Она отошла в сторону и тут же взялась за телефон, а Илья встретился глазами с Петей. — Мама верила. Ей было бы приятно, что я не забыл. Петя поднял руки в защитном жесте. — У меня никаких претензий, я вообще молчу. Только получается, кроме нас в церкви никого не будет? — Можешь не ходить, если у тебя тоже аллергия на ладан. — Нет у меня никакой аллергии, и тебя я не кину. Но, может, еще кого позовем? Соседку какую-нибудь, подругу. — Тёть Иру можно, соседку. Хотя она такая, что сразу бы на поминки. Но посмотрим. — Ну ок, тебе лучше знать. Илья кивнул. Он в который раз поразился парадоксу: из них двоих с отбитыми мозгами вроде бы был Петя, но при этом соображал куда быстрее и подмечал важные вещи. Просто удивительно, что он всё еще не понял, не сложил в своей безусловно гениальной голове два и два. *** — Значит так. При тёте Люде не отсвечивай особо, зубы не заговаривай — это тебе не Мартынова. Она не любит чужих, тебя не знает. — Ну ладно, но я вообще-то с ней утром говорил. — Она не любит чужих, — с нажимом повторил Илья. — Мы с ней давно не виделись, моих друзей она знает только из школьных. — А она тебе кто? Реально тётя? — Крёстная. Хотя сейчас даже не знаю, она вроде бы мусульманкой стала. Петя тихо присвистнул и пробормотал что-то вроде “весело у вас тут”. После морга они долго решали, куда ехать дальше, чуть не поссорились и даже хотели бросить монетку. В итоге выбрали сначала тётю Люду, а потом на кладбище. Уже стемнело, в принципе, тёть Люда работала допоздна и их должна была ждать, но кто знает, мало ли. А кладбище уже точно никуда не денется. Мартынова наконец уехала по каким-то своим делам, попросив звонить в любое время, если что, они снова остались вдвоем и без транспорта. Илье стало от этого немного легче. Странно, эта женщина бескорыстно помогала ему, слова не сказала дурного, а всё равно почему-то вызывала глухое раздражение. Возможно, негатив, накопленный на Петю, нашел себе нового адресата. Мозг не справлялся с поступающей информацией — вчера Петя был врагом, сукой последней, мразью, жизнь поломавшей, а сегодня в мгновение ока превратился в доброго заботливого друга, который без сомнения подставил плечо в трудную минуту. Мир вокруг изменился, встал с ног на голову. Гнев же, живший внутри, разъедавший плоть и душу, искал себе новую цель. Здание, в котором находилось кафе тёти Люды, не изменилось за семь лет. Зато сменилась вывеска — простая надпись “Людмила”, отдающая дань девяностым и придорожным забегаловкам, теперь превратилась в готические буквы “Шато”. Илья покачал головой и попытался внутренне порадоваться — ну хоть у кого-то за это время дела пошли в гору. Если быть точным, у всех, кроме него. Внутри тоже многое поменялось: цвет стен из дурацкого зеленого стал нежно персиковым, прибавилась дешевая лепнина, светильники стали подороже, даже двери более добротными. Было заметно, как “Шато” изо всех сил пытается повысить свой статус до ресторана, но всё равно не может пройти какой-то незримый рубеж. Впрочем, это всё пустое и неважное — главное, что внутри было тепло, светло, пахло едой и кто-то их ждал. Искать ее долго не пришлось — тётя Люда стояла почти у самого входа, у стойки администрации и о чем-то тихо разговаривала с красивой очень юной официанткой. Она подняла глаза на Илью, замолчала и шагнула к нему, раскрыв руки. — Илюша. Ты вернулся. Илья обнял ее, пытаясь сморгнуть предательские слёзы. Он мечтал услышать точь-в-точь эти слова и обнять маму, но не сложилось. — Здрасьте, тёть Люд. — Господи, сколько лет. Как ты? — Ну так. Более-менее. — А если серьезно? — тётя Люда отошла на шаг, чтобы взглянуть ему в лицо. — Держишься? — Честно? Херово. — Вижу. Крепись, родной, больше ничего не остается. Она отпустила его и наконец заметила Петю, который действительно стоял в двух шагах, неловко мял шапку и молчал, как и договаривались. — А вы, значит, Пётр? Это я с вами утром разговаривала? — Да-да, Петя, друг. Добрый вечер, Людмила Антоновна. — Можно просто тётя Люда, если это удобно. Вы же весь день сегодня мотаетесь, голодные, наверное? Давайте в зал, сейчас скажу, чтобы вам приготовили чего. Они с Петей дисциплинированно сдали куртки в гардероб, вымыли руки — туалет оказался тоже отремонтирован в новом стиле, — и уселись за дальний столик у окна. Несмотря на вечерние “рабочие” часы, в кафе практически не было посетителей. Петя с любопытством оглядывался, но, что удивительно, помалкивал. Наверное, он был единственным человеком на планете Земля, которому удар по башке и потеря памяти пошли на пользу. Ну, или это было так исключительно с точки зрения Ильи. Петя перестал быть похожим на суку, вот так чудесное преображение. Исчезли презрение и надменность типичного московского мажора, заметные даже по фотографиям в инстаграме, ушли водой в песок замашки сотрудника наркоконтроля, даже семейные драмы перестали беспокоить — тут вообще нереально свезло. Статус, должность, семья — это вроде бы всё, что есть у человека, но если убрать всё это, что останется? Петя заметил повышенный интерес к своей персоне и стал беспокойно приглаживать челку. — Что, шов видно? Сильно? — Да забей, всё нормально. Его в любом случае видно, какая разница. — Хочу понравиться твоей крёстной. — Зачем? Петя только улыбнулся. Оказалось, что простая улыбка без всяких подтекстов, поз и ироний ему очень шла. Жаль, что нельзя было ответить тем же. Илья всё не мог понять, какой Петя сейчас рядом с ним. Точно не исчадие ада из воспоминания семилетней давности. И не выёбистый говнюк с фотографий из соцсетей или позавчерашнего вечера. Даже не парень из видосов в собственном телефоне — там он очевидно рисовался перед Ниной, даже когда снимал только ее. А сейчас с него как будто слетело всё наносное, можно было сказать, что рядом с Ильей он был самим собой. Тут мысль делала круг, возвращаясь к изначальному вопросу: кем был человек без его памяти? Тётя Люда вернулась и поставила на стол чайник с чаем, две чашки и корзинку с хлебом. Петя первым делом схватил хлеб, вцепился в него зубами и блаженно прикрыл глаза. Илья разлил чай и тоже взял себе горбушку, не удержавшись. — Что, такие голодные? Ну ничего, сейчас еще нормальной еды принесут. Ешьте спокойно, а то как с голодного края. — Так весь день носились. — Понимаю. А чего такие побитые оба? — Подрались, — Петя все-таки встрял, а Илья пожал плечами как можно более невозмутимо. — Не друг с другом, а параллельно. Так получилось. — Понятно, прям синхронисты по прыжкам в воду. Ладно, рассказывайте, что с похоронами, деньги нашлись? Илья кивнул. — Да. Школа помогла, там нашлась какая-то активная Мартынова, мама у нее учила детей дополнительно… — А, мама Мартыновых. Весь телефон мне оборвала, еще в первые два дня. Когда похороны, да чем помочь, да что делать, куда бежать… Я ей говорю, мол, погодите, сын должен приехать, а она названивает, говорит, может, давайте я всё организую, раз вам так всё равно. Петя фыркнул и тут же извинился. — Мы просто думаем, что она Мортиша Аддамс и поэтому так любит похороны. Тётя Люда посмотрела на него без всякого выражения, но все-таки слегка улыбнулась. — Да, чем-то похожа, — она тут же потеряла к нему интерес и обратилась к Илье: — Не знаю, говорила ли мама тебе, но она денег скопить пыталась, всё от учеников своих несла в банк один — я ей говорила, что ненадежный, да только ты ж сам знаешь, ее не переубедишь, если что себе втемяшила. Он и прогорел, сгинул со всеми вкладами. Так что все деньги, если что, у вас дома — ну, что осталось. Илья медленно отпил чай, смакуя незнакомые вкусы — в кипяток определенно добавили что-то вроде имбиря или гвоздики. В тюрьме о таком и подумать было нельзя. — Нет никаких денег, теть Люд. Квартиру грабанули и как бы не врачи скорой. Все места, где мама могла заначку сделать, обнесли. Может, я, конечно, чего-то не знаю… Но пока у меня своих три тыщи плюс похоронные от школы. Тетя Люда молчала, Петя тоже замер, как мышь под веником, даже жевать перестал. Неловкую паузу заполнила официантка с подносом: поставила перед ними две тарелки с супом-харчо — пахло восхитительно. Илья взял ложку и начал есть. — А он еще и от денег школьных отказывался! — отмер наконец Петя. — И от помощи Мартыновой. Ну и зачем? — Весь в мать, — веско сказал тётя Люда. И не поспоришь — больше не в кого. — От моей помощи, я надеюсь, не откажешься? Тем более, я и деньгами не предлагаю. — Ну как же, не деньгами. Вы ведь весь ресторан на день закрыть хотите? Вся ваша выручка за день, плюс то, что на нас потратите — вот всё, что я вам должен. Тётя Люда смотрела на него строго, с брезгливым осуждением. Небось сетовала мысленно на то, во что он на зоне превратился. Она, конечно, не заслуживала грубости, холодности и попрекания деньгами. Это просто Илья злился на то, что по-настоящему встретила и обняла его она, а не мама. — Да, закрою на весь день, — тем временем говорила тётя Люда. — Могла бы и один зал, но поминки не день рождения, знаешь ли, не хочется чужих людей в наше горе пускать. А ты, Илюша, зря мои деньги считаешь, с ними я сама разберусь. Лучше бы помог и сказал, на сколько человек готовить, а то ты смотри, как складно все подсчитал! — Понятия не имею. Анна Ивановна, директриса, сказала, что не все смогут прийти. Школа, уроки. — Это на похороны не все, а на поминки, может, подтянутся, — снова встрял Петя, вот кто его просил. — Телефон ее есть? Петя достал бумажку и продиктовал номер. Тётя Люда встала из-за стола и отправилась звонить выяснять. Официантка забрала у них пустые тарелки из-под супа, поставила второе — котлеты с картошкой. Илья думал было, что наелся, но, увидев еще одну тарелку нормальной еды, не смог отказаться. — Почему не рассказал про ограбление? — А что бы это изменило? Деньги бы точно обратно не появились. Петя сокрушенно покачал головой. Илья хотел было сказать ему, чтобы прекращал, чтобы не смел его жалеть, но в итоге не произнес ни слова. Вся его злость на Петю как будто превратилась в пыль и теперь периодически высыпалась на людей, которым вовсе не была предназначена. — Я всё не пойму, почему ты посреди всей этой адухи меня вытаскивать поехал. Сказал бы матери моей, что тебе сейчас не до меня, да и всё. Илья усмехнулся. — Да просто взял и поехал, было б чего понимать. Может, захотелось из адухи вырваться, голову проветрить. Думаешь, у меня совсем чердак протек от этого всего? — Нет, это я, скорее, за свой чердак волнуюсь. — А, ну да. Твоим чердаком придется заняться чуть позже, уж извини. — Да не горит, на самом-то деле. Они поулыбались тупой шутке и друг другу, и вернулись к еде. Тётя Люда вернулась с вестями, когда они уже закончили. Сообщила, что со всеми договорилась, даже с Мартыновой, которую для такого дела пришлось даже достать из черного списка. Петя фыркнул от смеха и выскользнул из-за стола, сообщил, что на пару минут, и скрылся в сторону уборной. — А теперь давай честно: кто он? Илья вздрогнул. Тётя Люда смотрела ему прямо в глаза. — Друг мой. — Не ври, какие друзья, ты только пару дней как вышел. Кто это? Илья тихо выдохнул. Несмотря на строгость тона, кто такой Хазин, она не знала, да и откуда бы? Про обстоятельства его заключения, про подброшенные наркотики слышала только с материных слов, та точно не могла показывать ей фото. — Это правда мой друг. Мы сидели вместе. Он тоже по 228-й, но у него только хранение. Распространение не доказали, повезло. Год всего чалился, а потом вышел по УДО. — Не похож на наркомана. На барыгу — похож. Илья прикусил щеку изнутри, чтобы не расплыться в улыбке — у тёти-то глаз-алмаз. — Да какой барыга, так, мажор-тусовщик. Сынок богатых родителей, устраивал вечеринки, сам слегка употреблял. Поймали по глупости — обдолбанного и с порошком в кармане. Отец не стал отмазывать, решил поучить уму-разуму. В итоге за год вроде поостыл немного. — Всё равно странный парень. Не наш, понимаешь? Не верю, что ты с таким подружиться мог. — Я и не пытался подружиться. Этот сам мертвого достанет. Я думал, он свалит и забудет, а он продолжал писать и звонить. И мужиков не забывал, и ко мне пристал как банный лист. Ложь мешалась вместе с правдой: действительно, на зоне был парень, чью историю сейчас приплел к Пете Илья. Смешливый тусовщик, который сидел, благодаря папиным деньгам и связям, а также заботе адвоката, как на курорте. Из всех заключенных он залипал в телефоне дольше всех и, кажется, даже вел какой-то интернет-дневник о своих похождениях. Только с Ильей они так и не сошлись — слишком уж он напоминал ему суку-Хазина, не смог пересилить себя и поддаться чужому обаянию. Тусовщик и не настаивал. Вышел через год, как птица из клетки выпорхнул, на праздники еще пару лет присылал гостинцы в посылках, а потом и вовсе запропал. На Петю чужой образ примерился легко. Не отличишь, где правда, а где ложь. Главное, чтобы сами Петя с тётей Людой не стали этой правдоложью за его спиной делиться и нестыковки находить. — Это все, конечно, хорошо, но как бы он тебя в какую историю не втравил. Ты же только вышел, тебе сейчас нужно быть предельно осторожным. Опять захочешь помочь по доброте душевной, а он тебя кинет. — Не, тёть Люд. Это он мне сейчас по доброте душевной. Я бы без него… не знаю, что делал. Позвонить в школу или к вам точно не додумался бы. — Почему? Я ждала твоего звонка со дня на день, а ты всё не звонил. — Не знаю. Я как узнал, как будто в ступор впал. Петька меня хоть тормошит немного. Тётя Люда ласково погладила по плечу. — Ладно, если доверяешь своему Петьке, это хорошо. Но знай, что ты всегда можешь прийти за помощью сюда. Ты мне не чужой человек, могу помочь с работой, с деньгами на первое время. Илья посмотрел на нее недоверчиво. — Оно вам надо? Бывшего зэка к себе устраивать. — Надо, Илюша, надо. Ты вернулся и ты здесь не один. Илья столкнулся взглядом с заходящим в зал Петей и кивнул. *** Чтобы добраться до кладбища сели на маршрутку. Петя неожиданно заартачился, начал ныть и предлагать вызвать такси, но Илья был непреклонен. На улице шел снег — легкая пороша, не метель, не вьюга, чего выделываться. Зачем было ждать машину и мерзнуть, если до остановки рукой подать, да и ехать не так уж далеко. В полутемном салоне микроавтобуса было не особо заметно, но, когда они наконец вышли на свет божий, стало понятно, что Петя не в порядке. Он покачнулся, но удержался на ногах, присел рядом с фонарем, как и прошлым вечером, набрал пригоршню снега и умыл лицо. Илью прошило тревогой. — Ты… как? Плохо? — Нормально. Голова просто закружилась, в маршрутке укачало. Сейчас пройдет. Илье на мгновение стало совестно и стыдно за свою тупость, но Петя поднялся сам и даже улыбнулся ему. — Порядок. Идем? Они оба понятия не имели, куда идут в таких случаях, но блуждать долго не пришлось — уже было очень поздно, и в единственном здании, которое могло оказаться принадлежащим администрации кладбища, горел свет. Илья заглянул в окно, но не увидел толком ничего из-за закрытых штор, поэтому постучал прямо в стекло, чтобы было слышнее. Дверь открылась довольно быстро. На пороге стоял лысый мужик с ружьем в руке. Илья инстинктивно отступил назад, дернув за собой Петю за куртку, а тот вскинул руки. — Воу-воу, полегче, свои! — Вы кто такие? Чего шляетесь? Глаза привыкли к электрическому свету, бившему из-за порога, и Илья заметил, что это не мужик, а просто бритоголовый парень, молодой, возможно, даже младше их с Петей. — Брат, извини за вторжение. Мы не бомжи, нам завтра мать хоронить. Участок купить заехали. Парень хмыкнул, ружье повернул дулом вниз, но не убрал до конца. — Вы чё, бухие? Времени сколько, видели? — Видели. Весь день на ногах, веришь? Еле живые. Илье казалось, что парень сейчас их пошлет и обматерит напоследок, ну или вежливо скажет, что он просто сторож и это всё не его заботы, приходите утром. Но тот постоял пару секунд, пожевал губу, а потом махнул рукой. — Черт с вами, заходите. Изнутри здание оказалось разделено на “офисную” часть и “жилую”. В уютной комнатёнке, заваленной какой-то рухлядью, бормотал телевизор, на низком столике стоял ноут, из гнезда торчали наушники. Пахло свежезаваренной лапшой. Нормальное такое рабочее место для ночного сторожа. Из натюрморта выделялся только потрепанный томик Кафки, валявшийся рядом с диваном — библиотечный, похоже. Их сторож включил свет в коридоре, а затем провел в соседнюю комнату, больше похожую на офис. — Мне начальство по шапке надает за такое, но куда ж вас девать, если приехали. И надо, как обычно, на самое утро, да? — Не совсем. На двенадцать. С утра отпевание просто. — А, ну ок, всё равно впритык. Выписка из морга и паспорт с собой? — Ага, — Илья протянул ему документы. — Сейчас отсканю и данные вобью. Пока он включал технику, ружье небрежно прислонил к столу, и от глупой легкости этого жеста Илья даже умилился. Деловая решительность и отсутствие соболезнований только прибавляли ему очков, по сравнению с той же Мартыновой или дежурно сочувствующим Иваном из ритуалки. — Тебя как зовут-то, брат? Парень почему-то ухмыльнулся. — Виталя. — А меня Илюха. Это Петя. Петя тихо завозился где-то у него за спиной, Илья даже обернулся проверить, не упал ли в обморок. Но нет, стоял, хоть и прислонившись к дверному косяку. Виталя тоже встревожился: — Тебе что там, херово, что ли? — Нет, нормас. Устал за день, голова раскалывается. — Можешь пойти в комнате на диван прилечь. Или тут садись, вон стул. — Спасибо, я постою. Виталя пожал плечами и присел за компьютер. — Так, на карту кладбища посмотреть желаете? Или у вас уже где забронировано чего. — Брони нет. Похороненных родственников с землей рядом тоже нет. И с деньгами тоже не особо. Виталя оторвался от экрана и смерил Илью взглядом, а потом снова почему-то расплылся в улыбке. Смешливый он был и улыбался заразительно, беззлобно, тянуло улыбнуться в ответ, хоть и порадоваться откровенно было нечему. — Ясно. То есть вам просто участок без выебонов. — Как-то так, да. — Ммм, ну тогда смотрим дальнюю сторону, на западе. Далековато от входа, зато там место хорошее, хоть и не считается таким. И это сейчас там пусто, а через полгода будет не протолкнуться, знаю, о чем говорю. Есть участки за тридцатку. — Тридцать тыщ, что ли? Петя за его спиной аж присвистнул от возмущения. Виталя стрельнул на него глазами, а потом подмигнул Илье. — Могу найти за двадцать. Но это совсем уж в жопе мира. — А можно не в жопе? — Илья достал из-за пазухи конверт и отсчитал пять пятитысячных купюр. — Двадцать пять. Двадцать за землю, пять тебе за хлопоты и наше внезапное появление. — Илюх, да ты чего, он разводит тебя! Надо было через агентство. Виталя подвинул к себе четыре бумажки, а пятую демонстративно отложил в сторону. — Двадцать будет достаточно. И мне вовсе не хлопотно, я для того тут и посажен, вы думаете, вы одни тут по ночам шатаетесь? Ха. Да садитесь, сейчас пока распечатается, пока туда-сюда. Принтер у нас тупит страшно. Петя устроился на стуле у двери, а Илья поближе к столу. Виталя поманил его к монитору и ткнул куда-то на карте. — Вот ваш участок, сразу как эта линия заканчивается. Я завтра ребят-могильщиков к вам нормальных отправлю, они покажут. Кстати, телефон ритуального агента есть? Чтобы сразу не возились. Илья кивнул, разблокировал Петин телефон, продиктовал номер и снова прищурился в монитор. — Может, я чего-то и не понимаю, но место нормальное вроде. Точно двадцать тысяч хватит? — Хватит-хватит. Я бы даже сказал, что это много, но пять заберу себе и так. Я ж студент, подрабатываю тут, а шеф сам говорит: хочешь жить — умей вертеться. — Студент, говоришь? — Илья посмотрел на Виталю более осмысленно. — Я там у тебя Кафку на столе видел, филолог, что ли? — Бери выше — философ! — А, ну тогда и подработка понятна. Виталя рассмеялся и с жаром кивнул. — Вот ты понимаешь, чувак. Сидишь тут по ночам, сливаешься с экзистенциализмом практически в прямом смысле слова. А вот ты филолог, угадал? — Почти. Недоучившийся. Обстоятельства. — Понимаю. Ну, образование дело такое, я вообще балбес и не с первого раза поступил, а теперь даже о второй вышке подумываю. Ну а чё, учиться же прикольно. Илья улыбнулся. — Да. Очень прикольно. Слушай, а тебе точно за это от начальства ничего не будет? Может, возьмешь больше? Виталя развалился в кресле и с наслаждением потянулся, закинув руки за голову. — А чё они мне сделают, уволят? Кто еще согласится на такую веселую должность? У них выбор из бомжей и алкашей тут обычно, а я все-таки с компьютером обращаться умею. А если тебе так охота мне денег дать, то можем в киношку сгонять или зависнуть где-нибудь. Петя громыхнул стулом где-то у двери, а Илья непонимающе моргнул. Виталя смотрел на него светлыми насмешливыми глазами, синими-синими и не спешил переводить всё в шутку. — Я… пока занят, — на что-то более умное и осмысленное его не хватило. Виталя подобрался и сделался серьезным, поджал губы и кивнул. На мгновение стало жаль его улыбки. — Да. Что-то я это… Понял, отвалил. — А, может, вам в контору и дневной сторож нужен? — вдруг ляпнул Илья. — Я просто пока без работы. Улыбка Витали вернулась и засияла пуще прежнего. — Это не ко мне, увы, а к начальству. Вот визитка, Пал Палыч, позвони завтра. Скажу ему о том, что появился кандидат. Работы на кладбище так-то дохуя, нормальных сотрудников днем с огнем, сам понимаешь. А по тебе видно, что человек хороший. Я б тебя взял, — он сделал почти неуловимую паузу, — даже без всяких собеседований. — Илья, сиги остались? Я пойду покурю. Петя выглядел скорее раздраженным, чем больным, поэтому Илья не стал выходить с ним, а просто передал пачку с оставшейся парой сигарет и зажигалку. Тот кивнул и быстро скрылся в коридоре, потом бахнул входной дверью. Виталя сочувственно посмотрел ему вслед. — Брат? — Нет, — честно сказал Илья и тут же прибавил вранья: — Дальний родственник. — А. Ну ты правда позвони Палычу, он хороший мужик. Слушай, а запиши и мой номер на всякий? Когда Илья вышел на улицу, Петя уже не курил, а бездумно смотрел куда-то в пустоту, сунув руки в карманы. Ему, наверное, было холодно в старых вещах Ильи, которые к тому же были еще и не по размеру. Петя был чуть выше, Илья шире в плечах и в бедрах. Куртка откровенно болталась на нем, не спасали даже два свитера, а джинсы навевали жалостливые мысли о детях-беспризорниках. Шапка тоже была “холодная”, на раннюю осень, а не на зиму. Но даже в этих обносках на задворках Лобни Петя выглядел так, будто ему здесь не место, он принадлежит другому миру, как инопланетянин, просто забыл об этом. Забыл, ха. — Я всё. Документы подписал. Петя кивнул не глядя на него. — Окей. Пойдем маршрутку ловить, если они еще ходят. — Я такси вызвал, у ворот подождать надо. Петя обернулся и посмотрел на него исподлобья. — Серьезно? — Да. Виталя сказал, что тут какой-то Алик крутится, местный, приедет за две минуты. — А, ну конечно, раз Виталя сказал… — А что такого? — Да ничего, нормально всё. Илье не нравился его тон, в груди заворочалось беспокойное предчувствие. — Ты что-то вспомнил? Петя посмотрел на него на этот раз насмешливо. — А что я должен был вспомнить? — Не знаю, мало ли. — Если это была проверка, то нет, нихуя я не вспомнил. И теперь даже не думаю, что хочу вспоминать. Илья пожал плечами. Еще пара таких дней и он разбежится да ударится головой об косяк, чтобы тоже всё так удачно забыть. *** Всю дорогу домой Петя просидел, закрыв глаза и прижавшись лбом к холодному окну. Такси шло плавно, но все-таки на поворотах его слегка заносило в сторону; он бился лбом о стекло и морщился, но глаз не открывал. Илье хотелось что-то сделать, как-то прекратить это бредовое самоистязание, но лезть к человеку с головной болью себе дороже. Да и что он мог сделать? Отвлечь, утешить, расслабить? Ага, нужны Пете его утешения, конечно. Впрочем, долго это не продлилось — таксист Алик домчал их с ветерком, взял всего лишь сто рублей и потребовал записать свой номер на случай непредвиденных обстоятельств. Илья только диву давался, сколькими новыми контактами пополнился хазинский телефон за сегодня. Их высадили недалеко от дома, у круглосуточного магазинчика. Нужно было купить сигарет, и Петя неожиданно потребовал бритвенный станок и лезвия, которых в ванной у Ильи почему-то не нашлось. Уже только на кассе, показывая сонной девушке паспорт, Илья подумал, какое же бредовое получилось сочетание товаров. Когда покупают веревку с мылом, все даже не так очевидно. А вот когда сигареты и лезвия, то что можно подумать? Оказаться дома после такого дня было наслаждением. При виде знакомых стен внутри всё еще плескалась горечь, отсутствие того, что должно быть здесь, бросалось в глаза, но тело приятно ныло от усталости — хорошей усталости после долгого продуктивного дня. Дня, где он долго ходил пешком по заснеженным улицам города, встречал разных людей и все они были к нему добры, ел вкусную еду и никто, никто не мог забрать у него этого. Еще неделю назад это была далекая мечта. Петя сразу прошел в ванную, а Илья задержался в коридоре, потом вернулся на лестничную клетку и постучал к тёте Ире. Та предсказуемо согласилась прийти и на похороны, и на поминки, узнав о том, в каком кафе они будут проходить. Согласилась и на церковь, только посетовала, что вставать придется рано. Они распрощались, пожелав друг другу доброй ночи, и Илья вернулся в квартиру. Повесил куртку, разулся, решил помыть руки на кухне, раз уж ванная занята и застыл на пороге. В раковине лежал пакет с мясом. — Ну и кто… Петя бесшумно возник у него за спиной, выглянул из-за плеча и удовлетворенно хмыкнул. — Это я фарш нашел и с утра кинул, чтобы разморозилось. — То есть, ты еще и в морозилке шарился? — И в холодильнике, и в ящиках, и в записной книжке твоей матери, только в спальню не заходил — потому что ты попросил. Давай сейчас пожарим к макарошкам, ммм, как смотришь? — Мы же только недавно ели. — Ну ничего страшного, на завтрак будет. У тебя тут в плане еды вообще шаром покати, извини. — В холодильнике есть щи. — Всю жизнь их терпеть не мог, — Петя притворно скривился и вдруг его лицо дернулось уже в настоящей гримасе боли. — Блин, слушай, а от головы у тебя нет ничего? Илья вздохнул и полез к нужному шкафчику за аптечкой. — Понятия не имею. Меня давно дома не было. Может, “Анальгин” какой найдется. — “Анальгин” это очень плохо, братиш, чего бы посерьезнее. Илья неожиданно громко закрыл дверцу подвесного шкафчика, даже сам испугался такого резкого звука. Поставил перед Петей коробок с лекарствами, а сам полез дальше за кастрюлей, набирать воду для макарон. — Чего посерьезнее у нас нет, но ты поищи, вдруг найдется. — Илья, да ну блин! — Всё, завали. Петя тихо копался в аптечке и, похоже, что-то нашел для себя. Илья уже сам был не рад, что так глупо сорвался — вот, спрашивается, нахуя? Человек ничего не помнит, можно сказать, это совсем другой человек, какие ему претензии можно предъявлять к событиям семилетней давности? Но к тому же человек — мент и может по косвенным уликам кое до чего дойти своим умом, и вот надо ли это сейчас в их ситуации? Похоронить бы мать, раз так всё удачно и неудачно сложилось, сплелось в один узел. Похоронить бы мать, а там трава не расти. Тогда уже и рассказать можно, и предъявить, и проводить пинком под зад. — Илюш, мы можем поговорить? Этого еще не хватало! Илья повернулся к Пете, тот сидел у окна и вертел в руках сигаретную пачку, но не тянулся закурить. Пальцы у него были длинные, беспокойные, он отковырял кусочек целлофана, снял всю упаковку и начал судорожно сжимать ее, не обращая внимания на мерзкий шуршащий звук. Илья вырвал мусор из рук Пети и выбросил в ведро. — Можем. Говори. — Я тут кое-что заметил, не пойми меня неправильно, ладно? Бля, даже не знаю, как сформулировать… Можно, я просто спрошу? Илья кивнул. Нехорошее предчувствие затопило его с головой, но откладывать это всё, просить заткнуться или самому прекратить разговор было нельзя. Петя поднял на него глаза и спросил очень серьезно: — Мы ведь с тобой раньше встречались? — Ну… да? Это вроде как очевидно. — Нет, ты не понял. Или делаешь вид, что не понял. Мы ведь встречались, правда? Были вместе. Трахались. Или как мы это называли? Уверен, что никак нормально. Илья опешил. Наверное, он сейчас очень странно выглядел со стороны, с вылезшими из орбит глазами и красными щеками. Он вообще легко краснел, всем лицом, да так, что по шее тоже шли безобразные пятна. Как там Петя говорил днем — “как будто тебя удар сейчас хватит”. — Что? — Ты, конечно, можешь всё отрицать и сделать вид, что не было ничего, а я просто попутал. Совсем башку отбил. Но я же вижу, что ты делаешь. Холодно-горячо. — Что? — беспомощно повторил Илья, всё еще надеясь, что это какая-то шутка. — Игра такая: холодно-горячо. Помани-оттолкни. Обычно так делают в отношениях, чтобы ништяков каких срубить, но у тебя это получается непроизвольно. Ты вроде и хорошо ко мне относишься, а в каких-то моментах я тебя прям до трясучки бешу — это очень заметно. Но и бросить меня не можешь, хотя своих забот полон рот. — Бред. Илья судорожно соображал, что вообще в его поведении могло натолкнуть Петю на такие мысли. Он ведь… не из этих, совсем нет. Никогда даже в сторону такую не думал. Разве что когда-то давно мужскую анатомию на курсах рисовал очень уж увлеченно, прилежно и в деталях. И потом, если бы он был таким, если бы дал хоть малейший намек, то в тюрьме ему бы просто житья не дали. Но Петя не знал про тюрьму, да и вообще ничего про Илью, по сути, не знал. Зато начал с азартом загибать свои длинные пальцы. — Ну вот смотри: ты полез меня искать по клубам, хотя у самого были дела поважнее. Но один звонок моей матери и ты уже в Москве. Ты подпускаешь меня к себе, в личное пространство очень легко — хотя ты не самый открытый на свете парень, согласись. Запрещаешь мне трепаться при твоей крёстной — она что-то знает, или, наоборот, не знает? А еще ты при мне флиртовал, блядь, с кладбищенским сторожем — уму непостижимо! Специально выводил на ревность. Илья рассмеялся скрипучим булькающим смехом. Нет, это был полный бред, какая же чушь! Это всё испорченность Пети. Наверняка у него в жизни были не только Нина, Ксюша, Анфиса, Катя, а еще и какие-нибудь Ваня, Паша и Гоша, только последних он хотя бы додумывался скрывать. Еще один закономерный штрих к портрету майора Хазина, который ловит наркоманов и сам барыжит на сторону. На мгновение захотелось ему всё рассказать — и про это лицемерие, и про то, как обстоят дела на самом деле. — А еще у тебя на телефоне заставка — мое селфи. Красивая фотка, я оценил. Только я что-то сделал, и теперь ты меня ненавидишь. Илья резко перестал смеяться. С какой-то точки зрения эта чушь стала обретать разумные очертания. Петя смотрел на него серьезно, вглядывался, словно и вправду хотел понять. Словно ему было жаль этих потерянных несуществующих отношений. — Я что-то сделал, так? Такое “что-то”, чего ты никак не можешь простить, хотя ты добрый и отходчивый. Что? Хотелось сказать ему. Слова вертелись на языке, более того, в груди снова зарождался гнев, почти такой же силы, как несколько дней назад на мануфактуре, когда всё чуть не закончилось трагедией. Хотелось вмазать Пете. Еще и еще. Чтобы не думал, что Илья добрый и отходчивый, чтобы не смотрел своими оленьими глазами так, будто он всего лишь провинившийся любовник. Нужно было рассказать правду. Нельзя было рассказать правду, ни в коем случае. — Что-что. Просто был собой. Ты же у нас, Петенька, мажор, у тебя такая семья — не чета всем остальным. Папа-генерал, бабы вокруг красивые вьются. Человек-праздник. Что для тебя я? Так, пыль под ногами, песчинка на обочине. Даже не знаю, был ли я один такой дурачок у тебя. Но мне это и не интересно. Ты мне всю жизнь испортил, под откос пустил. Но и тут я не один такой — ты как радиация, как черная дыра, как проклятье, всё, к чему прикасаешься, уродуешь и уничтожаешь. От тебя ко всем протянуты электрические провода, по которым ты шарашишь не током, а ядом, и от тебя не спастись. Ни случайным знакомым, ни дальним друзьям, ни близким. Ломаешь других людей играючи и тут же забываешь об этом. Петя усмехнулся и наклонил голову. — Забываю, говоришь? Наверное, я тебя на самом деле сильно любил, раз только тебя из прошлой жизни и помню. Это было как удар в голову, в висок — почти смертельная рана, еще один сантиметр в сторону, и всё. Илья почувствовал, как весь гнев вышел из него, словно воздух из сдувшегося шарика. Ну что, сказал ему? Полегчало? Правда снова смешалась с ложью, была от нее неотличима. — Знаешь, что я такой мудак, оказывается, — это как-то даже не новость. Я почему-то верю, что ты не врешь, хотя впервые слышу об этом всем. Но, как там Данила Багров говорил, сила в правде? Я знаю, что причинил тебе боль. Не помню, как точно, но знаю. Правда, извиняться за это сейчас — ну такое. Тебе до жопы сейчас мои извинения, и что-то мне подсказывает, что так просто такое не прощают. — Давай замнем эту тему. Сейчас обсуждать это всё глупо и бессмысленно. Петя грустно покачал головой. — Мне очень стыдно сейчас. Странно, знаешь, я всё это слушаю, как про чужого человека, но при этом понимаю, что ты обо мне говоришь, и мне стыдно. За этого чужого мерзкого человека стыдно. И ты еще, наверное, и половины не сказал, да? Всё как-то слишком обтекаемо. Петя поднял руки к лицу, надавил на глазные яблоки, а потом машинально потянул пальцы к вискам, чтобы коснуться и там, успокоить головную боль. Илья перехватил его правую руку, не дав задеть шов. — Дурак, еще разойдется! — Блин. Вечно забываю. Еще и это! — Петя грустно рассмеялся. — Там хоть мозг наружу не лезет? Тупая шутка. Илья отвел в сторону длинную челку — шов как шов. Разве что еще раз в больницу зайти придется и снять, но это через пару дней только. — Может, помазать его чем-нибудь надо? Врач не говорил ничего? — Говорил, зеленкой можно или йодом. Но я не буду ходить с разноцветной башкой! — Давай хотя бы водкой протрем? Петя заржал, а Илья наконец выпустил его руку и неловко встал, покрутился на одном месте. Дернулся в сторону аптечки, вспомнил, что водка стоит в холодильнике, а потом наконец заметил, что вода в кастрюле уже давно закипела и булькает теперь. Пришлось засыпать макароны и помешивать. — Илюш. Ты снова уходишь от разговора. — Петь, правда. Давай не будем, что было то прошло. Отложим разборки, хотя бы пока ты всё обратно не вспомнишь? — А если я так и не вспомню? Илья обернулся. Петя был сейчас очень спокойным, даже перестал вертеть в пальцах всё подряд. — Слушай! Или наоборот. Я всё думаю о том, что мне сказал вчерашний чудо-травматолог, что потеря памяти моя не от удара, а защитный механизм психики. Судя по тому, что ты мне описываешь и что великодушно опускаешь, то я вокруг себя знатное говно устроил. Такое, что в итоге сам слился, кукушка уехала наиболее благоприятным образом. — Так не бывает. — Бывает-бывает. Та болезнь, которую я всё вспомнить не могу — ну загугли, блин, по описанию должно найтись! Там человек забывает свою жизнь, чтобы не решать свои проблемы, и сваливает. На что похоже? Илья возвел глаза к потолку. — На идиота. — А я тебе о чем! Вполне в моем стиле. Наворотить делов и свалить. Только фишка этой болезни в том, что потом пациент вдруг всё вспоминает… и забывает о том, что с ним было в тот период, когда он свалил! Удобно, а? — Звучит всё еще как несуществующая придуманная болезнь. Но такой вариант меня бы устроил. — Я знал, что ты так ответишь! — Петя улыбался, почти такой же задорной улыбкой, как Виталя с кладбища, но выглядел при этом очень грустным. *** Он проснулся из-за того, что кто-то орал. В тюрьме часто кричали, стонали во сне, ругались и даже начинали биться в припадке. Там он быстро научился не реагировать на это всё, отключаться, не слышать. Еще по ночам мог быть шмон, шухер и еще бог весть что. Нужно было дорожить ценными минутами сна — свободы, хотя бы ненастоящей и призрачной. Но сейчас он уже был не в тюрьме. Илья сел на кровати и снова услышал это — дикий крик, который перешел в болезненный стон. Он вскочил с кровати, поежился от холода под босыми ступнями и прошел в зал. Петя спал, скрючившись в углу дивана, сжавшись в комок, и продолжал постанывать во сне. Илья сел, потряс его за плечо. — Петь. Петя! Очнись. Давай-давай, просыпайся. Петя вскинулся и схватил его за руку — как наручниками за запястье, крепко, больно. Илья попытался вывернуться, тот ослабил хватку, но до конца не отпустил. Он открыл глаза, но смотрел куда-то в сторону, как будто в ночных тенях кто-то прятался. Мокрый был от пота, как мышь. — Это я. Илья. — Я понял. Извини, я кричал во сне, да? — Петя нервно рассмеялся и вдруг уткнулся Илье лбом в плечо. — Плохой сон? Что-то вспомнил? — Да, странный. Такой темный подвал, вообще ничего не видно, вокруг кто-то ходит постоянно. И говорят не по-нашему. И очень страшно. А вот это было интересно. Темным подвалом могла быть канализация, Петя вполне мог слышать голоса проходивших над люком людей, пока валялся там, внизу. Но кто мог говорить “не по-нашему”? Дворники? Или это какая-то спецоперация Пети, о которой Илья мельком видел упоминания в сообщениях? — Принесу тебе воды. — Нет, стой! — Петя снова судорожно сжал пальцы у него на запястье. — Не уходи. Мне нужно… чтобы кто-то рядом. Извини, я знаю, это глупо… — Давай тогда вместе пойдем. Они встали с дивана — Петя слегка пошатывался от пережитого, — дошли несколько шагов до кухни. Илья теперь уже сам сжимал его руку, чтобы не оставлять в одиночестве и в темноте. Он налил воды из чайника в стакан, дал выпить и с удовлетворением отметил, что Петя постепенно успокаивается. — Я… наверное, тут посижу, ты иди спи. Завтра рано вставать. — Вот именно, — Илья потянул Петю за собой. — Пошли-пошли. Ночью надо спать. Они прошли опять по темному коридору, не включая свет, Илья остановился только чтобы подхватить подушку с дивана и завел его в свою комнату. Кровать у него была обычная, полуторка, уже не детская — меняли после школы, когда он поступил. Они с Петей были оба такими худыми, что могли поместиться в ней без проблем. — Здесь фонарь дурацкий за окном светит, почти как ночник. — Не раздражает? — Да не, наоборот. Ложись. Петя забрался в кровать первым, устроился у стены, вытянулся и утомленно вздохнул. Илья вспомнил, что надо было бы взять с собой еще и одеяло, но в итоге махнул рукой и просто лег рядом. — А нормально, что… — Нормально. Спи. — Я думал, ты скажешь “заткнись”. — Ну надо же какой ты умный, знаешь, что делать. Петя тихо хмыкнул и завозился, пытаясь лечь на бок поудобнее. От его волос тянуло свежим цветочным ароматом — маминым шампунем. Илья закрыл глаза и попытался ничего не представлять.