Покровители и демоны Флоренции

***

      Преподаватель Чезаре не зря упомянул о мистической Флоренции, однако сам вряд ли придал словам большое значение, думая об этом как об очередной красивой легенде, призванной взбодрить студентов перед началом лекции. Начало XIV века.       У городов и правда есть их двойники, почти полностью копирующие их архитектуру, расположение улиц и домов. Отличий на первый взгляд не так много. Эти города основали и обустроили их покровители — люди, обладающие созидательной энергией, своеобразной формой магии, способной лишь давать начало чему-то новому, ни в коем случае не разрушать. Покровители ничем внешне не отличаются от людей, разве что имеют возможность достичь бессмертия раньше отведённого им срока, совершенствуя свои способности в созидании. По достижении пятидесяти лет покровитель в любом случае становится бессмертным. И вполне ясно, почему многие стремились достичь бессмертия раньше: юность хотели сохранить все.       В любом городе, деревне, посёлке, будь они огромными или крохотными, всего на пару домиков, всегда параллельно существуют два мира, и они взаимосвязаны сильнее, чем можно себе вообразить. Задача покровителей — использовать созидательную энергию во благо и развитию города, сохранять дружескую атмосферу между жителями. От настроений — положительных или негативных — зависели силы покровителей. Если в какой-то момент жители будут недовольны всем, что происходит в городе, покровители лишатся сил и потеряют бессмертие, а город опустеет, разорится и станет заброшенным. Подобные примеры, когда великие города приходили в упадок, история знала, и не один.       Масла в огонь всегда подливали демоны — но демоны не в понимании людей, не христианские и не языческие. Демонами покровители называли плотные сгустки всей злобы, желчи, недовольства и ярости — словом, всех негативных эмоций, какие только могли возникнуть у человека. Если они появлялись внутри города, справиться с ними ничего не стоило, так как их силы и численность всегда были малы. Однако если они пытались пробиться внутрь города извне — это приносило проблемы. Дело в том, что внешние демоны были чрезвычайно сильны и даже имели свою форму — расплывчатую, тёмно-серую, похожую на кляксы. Обычно они появлялись большими скоплениями, и их нападения было не так просто отбить.       Сложно сказать, откуда они брались в таком количестве. Ходила догадка, будто это ненависть всех людей, погибших в разные войны. Покровители выстраивали магическую защитную сетку вокруг своих городов, используя кусочки мрамора как проводники созидательной энергии, но из-за её неоднородности и необходимости следить за ней демоны иногда успевали забраться в город-изнанку и напакостить. Всё, что они успевали натворить, отражалось на городе настоящем, где жили обычные люди. Если нападение было мощным, улицы утопали в сером потоке демонов, а покровители не успевали с ними справиться, то город ожидал скорый конец. Например, мог неожиданно проснуться рядом стоящий вулкан или выйти из берегов река… Покровители всегда более прочего боялись внешних демонов и старались уделять защите города особое внимание.       Обычные жители не могли найти путь в параллельный мир их города, ведь не обладали способностями, а вот покровители спокойно умели пересекать границу через специальные переходы, которые они устраивали в разных частях города, и гулять по их владениям, прислушиваясь к желаниям людей. Никто не запрещал им общаться друг с другом, даже влюбляться и заводить семьи. Ребёнку покровителя и человека иногда выпадала удача обладать способностями созидания! Однако слишком распространяться обычным жителям насчёт того, кто они такие, всё же не советовали: в иные времена люди бы признали это ересью и наказали бы за это смертной казнью.              Похожую краткую историю Чезаре выслушал, как только ему исполнилось семь лет. В детстве подобные сложные вещи не воспринимались всерьёз, поэтому он только бездумно похлопал глазками и попросил учителя скорее отпустить его погулять, ведь на улице стояла такая чудесная погода! Только гораздо позже он осознал это сам: и кто он такой, и каков мир вокруг.       Ему повезло родиться в королевской семье — даже покровителям нужен был правитель и свои законы, которые хоть как-то могли структурировать хаотичную жизнь. Более того — Чезаре повезло стать не первым и не вторым сыном короля, великолепного Клементе, а самым последним — младше него была только сестрёнка. Точнее, так долгое время считал сам Чезаре; теперь же, глядя на свою жизнь, он бы никогда не назвал это везением.       С детства Чезаре привык к свободе. Его никогда не заставляли выполнять домашнее задание до конца, дочитывать абзац книги, дописывать строку сочинения, подольше отработать выпад с мечом. Учителя благосклонно относились к его желаниям завершить урок как можно скорее и отправиться гулять. Маленький Чезаре считал это абсолютным счастьем и пользовался удачным, расслабленным детством. Он запомнил, что до шестнадцати лет был абсолютно свободен.       Его семья жила в просторном, богатом дворце, который люди вскоре узнают под названием галереи Уффици. Ничего страшного, что в начале четырнадцатого века её не существовало: вскоре Козимо I Медичи пройдёт по этому пустующему участку, споткнётся о подкинутый покровителями камешек, и его озарит гениальной идеей построить здесь величественный музей. Искусный Вазари, готовя проект здания, перебросится парой слов с прохожим, которым будет один из покровителей, и заразится его революционной мыслью построить дворец с двумя крыльями, несмотря на опасность затеи и близость к реке Арно.       Чезаре обожал ходить без дела по дворцу — бегать по его шахматным галереям, отдыхать в прохладных нишах, лежать на черепичной крыше в облачные дни и зажигать свечи в подвалах одним взмахом ладони. Братьев и сестру он видел только во время приёма пищи, а отца с матерью — лишь вечером. Считалось, что королевские дети получали высокое образование, им прививались различные науки: от литературы до владения мечом. Порой Чезаре целые дни проводил в одиночестве, но оно его никогда не угнетало. В столь огромном дворце и прилегающих садах и угодьях маленькому мальчику всегда находилось, чем занять себя и развлечь.       Одно время их обучали вместе с сестрой, Лукрецией. Она была всего на год его младше, однако потом их почему-то разъединили. Чезаре не сразу понял, что это из-за его отношения к учёбе. Лукреция, девочка прилежная и тихая, умная для своих лет, всегда ответственно подходила к занятиям и часто просила преподавателей рассказать больше. А Чезаре же спешил покинуть надоедавший ему класс, так что к десяти годам они вместе не учились. Гораздо позже Чезаре осознал, какой же горькой была правда, скрываемая за богатыми фасадами их дворца: заточённая под одной крышей, его семья казалась ему чужой, никого из них он не знал по-настоящему, даже с детьми придворных слуг, что играли с ним днями напролёт, он познакомился гораздо лучше.              Одним из ярких воспоминаний Чезаре из детства было празднование шестнадцатилетия его старших братьев. Такой возраст считался отправной точкой взросления, юноша уже воспринимался многими мужчинами как равный им. Старший сын Клементе — Лоренцо — был любимчиком публики и считался полноправным следующим правителем их небольшого государства, даже учитывая то, что власть среди покровителей не передавалась по наследству, а короля выбирали в совете. Но всем казалось очевидным, что юношу, столь успешного во всех сферах, куда бы он ни подался, ждало одобрение совета и престол, как только иссякнет век, данный его отцу на правление.       В тот ноябрьский, на редкость прохладный день их разбудили очень рано. Чезаре не понимал, при чём здесь он, ведь это не у него день рождения. Ему было всего двенадцать лет, и он желал порезвиться во дворце, убежать на пару часов в город со своей компанией мальчишек и залезть на верх какой-нибудь остроносой башни, чтобы оттуда обозревать их прекрасную, похожую на тканое панно Флоренцию. Вместо этого его заставили тщательным образом умыться, одеться в неудобную, яркую одежду и в восемь утра уже позавтракать в молчаливой обстановке сумрачной столовой. За столом сидели все, кроме отца и Лоренцо — те готовились к церемонии.       Ради торжественного события приехала их мать — «печальная» Маргерита. Так её называли вне стен дворца, услышал Чезаре. Встречи с матерью он мог пересчитать на пальцах одной руки, она редко просила аудиенции со своим младшим сыном. Чезаре уже был достаточно сообразителен, чтобы сделать из этого простой вывод: мать его не любила. Так говорили вновь за пределами королевской резиденции. Вообще предполагалось, что дети короля не могли разгуливать по городу без дела, никто просто не знал о вылазках Чезаре и никогда не признавал в нём младшего сына Клементе по его простой одежде. Чезаре слышал пару дней назад, как только начали обсуждать будущую церемонию, что́ торговки на базаре говорили про скорое прибытие королевы во дворец из её резиденции во Фьезоле.       — Интересно, будет ли королева приезжать на каждое шестнадцатилетие всех королевских детей? — спрашивала та, что была помоложе, посмуглее и торговала ароматными специями, от запаха которых Чезаре кружило голову уже издалека.       — Навряд ли, — отвечала вторая, старше, белее и полнее первой; в её лавке продавались свежие румяные фрукты. — Думаю, к первым двум сыновьям она приедет точно, к остальным — нет. Разве что ещё к дочери, это ведь её желанный ребёнок!       На этом моменте Чезаре пришлось покинуть удобный пост для подслушивания рядом с соседней лавкой, потому как в начале рынка показалась королевская стража, делавшая свой утренний патруль и следившая за порядком и чистотой торговли. Они могли узнать его, поэтому он юркнул в узкий ряд между рыбными прилавками. Он чувствовал себя немного смятенно и тревожно из-за услышанного. Конечно, каких только нелепиц не говорилось на рынке! Не всему стоило верить, ведь однажды про него пошёл слух, будто он умственно отсталый, именно поэтому его не так часто можно было видеть на публике! Но почему-то та дурость лишь рассмешила его, а вот сегодняшние слова каких-то торговок про его мать только расстроили… Возможно, он сейчас и сам в глубине души понимал, что это грустная правда, от которой не убежать.       И всё-таки Чезаре не мог презирать или ненавидеть свою мать. Боясь сказать ей лишнего слова, которое могло бы её утомить, он был с ней предельно краток и вежлив, когда на официальных обедах она подходила к нему поздороваться и узнать о его успехах. А глубоко внутри он хотел рассказать ей какую-нибудь шутку, увидеть смех в её усталых глазах и обнять, наконец почувствовав себя чьим-то сыном, а не королевским бездушным отпрыском.       Сегодня же, сидя за длинным большим столом, Маргерита выглядела ещё более печальной и задумчивой, нежели обычно. К коротким, едва опускавшимся ниже уха чёрным волосам едва притронулись щёткой, из-за чего они продолжали забавно торчать в разные стороны. Под глазами залегли тени и лучики морщинок.       Глядя на эту бледную и уставшую женщину, Чезаре почти не мог разглядеть в ней девушку, какую увидел на картине в кабинете отца: в зелёном платье, с подвязанным подолом, оголявшим ей ноги аж до колена, с мечом в руках и задорной, даже издевательской улыбкой. Эта девушка с длинными тёмными волосами, выбивавшимися из-под пучка, стояла в боевой позиции, подняв меч, и соглашалась с кем-то помериться силами. Легенду этой картины Чезаре ещё не знал, но удивился, что раньше его мать считалась хорошей воительницей. Девушек обычно не стремились посвящать в боевое искусство, однако никто никогда не бывал против, если вдруг сама девушка изъявляла желание обучиться обращению с мечом. Маргерита даже в молодости не считалась первой красавицей — её лицо не было классически красиво, лишь слегка симпатично из-за острых скул, синих пронзительных глаз и соблазнительной родинки на щеке. Однако чем-то же она привлекла будущего короля, и Чезаре думал, что боевые искусства сыграли здесь не последнюю роль.       Потом же с ней что-то случилось, и она забросила занятия с мечом, обрезала свои прекрасные волосы и отдалилась от семьи, уехав во Фьезоле. Прекратив совершенствование своих способностей, она с каждым годом теряла возможность обрести бессмертие раньше пятидесяти лет, которые считались уже «старостью». Король же обрёл бессмертие год назад, в свои тридцать пять лет, и теперь навсегда сохранится зрелым, статным мужчиной.       Наконец с тягостным завтраком было покончено, и они направились в главный внутренний двор, длинный и просторный, зажатый с двух сторон крыльями дворца. Тянувшиеся галереи по обеим сторонам отливали золотисто-серым в редких, болезненных лучах солнца — погода сегодня хмурилась и грустила, чем-то напоминая Маргериту. Места для королевской семьи расположили под массивной аркой; над ними находились покои короля, давно пустующие. Позади вздымалась и шипела Арно, переливаясь грязными волнами и выкидывая на берег клочки склизкой пены. Хотя между полноводной рекой, любившей затоплять берега Флоренции осенью, и дворцом пролегала небольшая набережная, Чезаре почему-то нервно оглядывался назад, боясь, что однажды их всё-таки захлестнёт огромная волна. Холодные мелкие брызги неприятно ласкали его щёку и заставляли отфыркиваться.       Выбранное для церемонии место оказалось более чем подходящим. Вдалеке виднелась тёмная кладка высокой башни Веккьо, галереи по обеим сторонам двора заполнялись людьми, желавшими глянуть на юного старшего сына короля, его гордость и образец для подражания, а булыжник, начищенный стараниями слуг, сверкал ослепительно, будто драгоценный камень. Между крыльями домов протянулись разноцветные флаги, гирлянды из шёлковых лент, бумаги и фруктов, а балюстрады окон забились охапками роскошных ароматных цветов. Подле ступеней, сбоку от прохода, сидел моложавый художник в шапочке с пером, нанятый специально, чтобы запечатлеть такой знаменательный день. Чезаре с интересом разглядывал его баночки с красками, набор кистей, чистый холст и деревянную палитру для смешивания цветов. А вот его собственные картины, нарисованные на уроках, едва отличались хотя бы скудной правдоподобностью, так что до таланта ему было далеко!       Они просидели на своих тронах, пусть и мягких, слишком долго. Косые лучи солнца уже царапнули последние окна галереи, значит, минул полдень, решил Чезаре. Народ не стеснялся говорить, шуметь, смеяться, и от гудения их разномастных голосов разболелась голова. Художник уже несколько раз перемешал краски, боясь, что они засохнут. Чезаре оглянулся на свою семью: они сидели в порядке убывания возраста.       Сначала мать — со скучающим видом она разглядывала всё это и словно не замечала времени. Потом Томмазо, второй сын короля, который через год сам будет главным героем этой церемонии. Затем Марцио — он заскучал и нагло заснул прямо на троне, прикрыв лицо светлыми прядями. Его трон всегда ставили чуть глубже основной линии; он был им всем братом только по отцу. Наконец, сам Чезаре и рядом Лукреция, недовольно бренчавшая пальцами по подлокотнику. Троны отца и Лоренцо находились по правую руку Маргериты и пока пустовали. По задумке, король должен был провести своего сына верхом на коне вместе со свитой по всему городу, чтобы самые обычные люди, не успевшие попасть в королевский двор, смогли поглядеть на принца. Видимо, Лоренцо был так популярен, что жители не отпускали его, вдоволь не налюбовавшись им.       Наконец по толпе прошла волна взволнованных шепотков, и все притихли, устремив головы к началу двора. Чезаре впился взглядом в эту точку, пока та не обрела черты конной процессии, которую возглавлял их отец, король, и Лоренцо. Оба восседали на прекрасных конях цвета вороного крыла, с блестящей шёрсткой и мощными ногами. Толпа радостно взревела, едва копыта лошадей коснулись булыжника во дворе. В воздух взлетели цветы, головные уборы, платки, разноцветные бумажки. Чезаре подумал, что скоро оглохнет, и, поморщившись, прикрыл ладонями уши. Сестра одёрнула его за рукав и прошептала, что это неприлично и скоро слуги и приближенные, стоявшие позади них, начнут шептаться.       Когда Лоренцо и отец подъехали ближе, Чезаре нетерпеливо посмотрел на них, будто за одно утро многое могло измениться.       Лоренцо справедливо считался копией своего отца: то же идеальное, красивое лицо с аккуратным носом, лукавым взглядом, размашистыми бровями и тонкой полоской губ, прекрасно складывавшихся в соблазнительную улыбку. Даже в свои шестнадцать он выглядел гораздо старше и статнее, чем все юноши в его возрасте — его тело уже стало шире в плечах, а мышцы проглядывали даже сквозь одежду, всё из-за постоянных тренировок. Он всегда носил короткую стрижку — непослушными чёрными волосами всё-таки пошёл в мать. Держался Лоренцо всегда учтиво, но осознавал себе цену; не смел дерзить, но и вставить острое слово к месту умел; в любой разговор вливался без стеснения, какую бы противоречивую тему там ни обсуждали. А ещё он умел работать с публикой, знал, когда следует улыбнуться и как, кому нужно махнуть рукой и на кого обратить своё внимание в особенно удачный момент. Например, как сейчас: он поймал цветок, брошенный ему девушкой, зажал его между ладоней, использовал созидательную энергию и пустил ей в ответ разноцветную большую бабочку, которая села ей на волосы вместо заколки. Лоренцо был хорош в подобных красивых жестах, и Чезаре невольно им залюбовался. Таким идеальным, светлым и счастливым он отпечатается в его памяти навсегда.       Лоренцо одели в самые дорогие одежды из красной ткани — подобный краситель ещё только входил в моду, добывать его было сложно. На поясе висел массивный меч с рукоятью, выкованной специально с его инициалами и коротким девизом. Чезаре знал, как брат великолепен в бою. Однажды он, забравшись на крышу одного из зданий дворца, увидел его во время занятия. Остальные ученики, самые искусные воины во всей Флоренции, меркли перед его движениями и ловкими взмахами мечом. Но что ещё Чезаре знал точно — брат был хорош и в остальных сферах. Он читал много литературы, участвовал в собраниях философов города, грамотно излагал мысли в письме, знал основы математики, мог без проблем рассказать, каким зерном засеять поля в этом сезоне или где находилась страна Викингов. Единственное, пожалуй, чего он не умел — это играть на музыкальных инструментах. Однажды за обедом он как-то сказал: «Жалею, что у меня столь мало свободного времени: я бы с удовольствием потратил его на обучение игре на флейте или мандолине».       Они с братом общались не так много: Чезаре бездельничал днями, а Лоренцо готовился стать будущим королём, к тому же у него была целая свита мальчишек, следующих за ним, словно верные псы. Однако иногда они всё же пересекались, если у Лоренцо появлялась свободная минутка, которую он успешно делил между всеми братьями и сестрой, стараясь никого не обидеть. Однажды брат удивил его, когда подкинул спелую грушу высоко в небо, прыгнул следом и разрезал её на несколько частей прямо в воздухе. Чезаре едва успевал ловить дольки, смеясь и восхищаясь братом. Лоренцо был единственный, кто мог его немного пожурить за праздность и лень, и сделать это так, что Чезаре не обижался и даже прислушивался к его советам. Например, лишь по его, брата, совету, он начал каждый день бегать вокруг дворца по десять кругов, чтобы не растерять форму, и залезать на громадные деревья, которые росли на противоположном берегу города.       Отец же сегодня выглядел счастливым и гордым и довольно потирал короткую бороду. Ни для кого не секрет, что именно на первого сына он возлагал большие надежды, хотя всегда во всеуслышание говорил, что все его дети для него равны. Но даже Чезаре понимал, что любимчиком среди них был и останется навсегда Лоренцо, и почему-то не мог на это обижаться; будь на его месте кто-то другой, в чувства неизменно вплелась бы зависть. Но таким уж человеком был этот Лоренцо — думалось, даже враги (если они у него имелись) обожали его.       Они медленно подъехали к ступеням, около которых ловко спустились с лошадей. Взойдя на площадку, король поклонился королеве, а та, в свою очередь поднявшись с трона, учтиво кивнула ему. Все дети также поприветствовали отца — встали и поклонились ему. Когда обмен официальными любезностями закончился, началась пора обряда посвящения во взрослую жизнь — самая увлекательная часть из всех. После неё следовал праздничный пир, танцы, соревнования среди лучников и долгое веселье до полуночи.       Обряд же заключался в следующем: на крыше дворца, прямо над ними, устанавливали деревянный шест, на который вешали медальон из серебра — для каждого королевского ребёнка его делали особенным, гравируя на крышках узоры и сюжеты, каким-либо образом связанные с ним самим или его олицетворявшие. Никто, кроме короля, королевы и мастеров, которым они заказывали столь изысканную вещь, не знал, чем же будет украшен медальон, до того, пока сам ребёнок его оттуда не достанет. Испытание же заключалось в том, чтобы достать медальон с крыши, при этом нельзя было пользоваться лестницами, этажами дворца и прочими приспособлениями, разрешалось использовать только свою созидательную энергию и физические силы. Если получалось забрать медальон, то королевский отпрыск удосуживался чести носить его как особый признак своих выдающихся способностей. Своего рода это был экзамен. Если же все его попытки в течение часа оканчивались неудачей, а такие случаи бывали, то испытание проваливалось. Ребёнок не удостаивался дорогого медальона, а в народе начинали ходить слухи о лености и праздности его характера.       Толпа ожидала, как справится первенец Клементе со своим заданием. Плотный шёпот вибрировал в ушах. Чезаре едва улавливал отдельные слова и с интересом разглядывал Лоренцо. Тот вышел из-под галереи, вытащил меч и посмотрел наверх, где легко позвякивал медальон — раньше его лёгкий звон ещё можно было отличить среди остальных звуков, теперь же он потонул в рокоте голосов.       Разбежавшись, Лоренцо с удивительной, кошачьей ловкостью подпрыгнул, залез на подоконник второго этажа, вставил меч между двух колонн наподобие перегородки, зацепился за него и подтянулся на руках. Наконец запрыгнул на крышу. Лёгкой поступью пробежав по ней и ни разу не споткнувшись, Лоренцо точно разрубил нить, на которой держался медальон, и подхватил его в воздухе. Вернувшись на край, он победно сжал в одной ладони заветную вещицу, другой поднял меч, и толпа радостно закричала, перемежая его имя с задорными возгласами. Никто и не сомневался, что великолепный Лоренцо справится с этим заданием идеально. Чтобы усилить эффект, юноша спустился на флаге, протянутом между зданиями, а затем, оттолкнувшись ногами от подоконника, соскользнул по колонне вниз. Это ещё сильнее обрадовало простой народ, и уши даже заложило от их криков и аплодисментов.       Через полчаса толпа стала редеть, разбредаясь по городу — всем хотелось успеть на ярмарку, устроенную в честь дня рождения принца. Королевскую семью также ожидал шикарный пир во дворце, и Чезаре ждал этого момента сильнее всего.       Длинный дубовый стол, за которым могли поместиться сразу несколько десятков гостей, разместили в огромной зале, утопающей в огнях свечек — даже днём во дворце теперь бывало темно и печально. Рыжие отблески, скользящие по стенам, немного разбавляли тяжкую атмосферу. Чезаре почти не бывал в этой части дворца — она принадлежала отцу и хорошо охранялась. Зала, как и многие другие комнаты королевской резиденции, выглядела изысканной и роскошной: потолок украшали резные фигуры, витиеватые позолоченные узоры, фрески, на которых застыли в красочном мгновении окрестности Флоренции, заросшие вереском и мелкими цветами. Стены перемежались дорогими деревянными панелями и картинами в бронзовых рамах. Кое-где отблеск свечи выхватывал из полумрака белизну мраморной статуи. Окна же, во всю высоту залы, выходили на увитые плющом и виноградом террасы, откуда по лестнице можно было спуститься в укутанный влажной дымкой сад — ещё не совсем растерявший своей красоты, хотя изрядно поредевший без летних роз.       От разнообразия блюд разбегались глаза, такого пира Чезаре не мог припомнить за всю свою жизнь и сейчас даже не знал, с чего лучше начать. Различные сорта сыров, полные мяса тарелки, диковинные фрукты, завезённые недавно — каждый их плод стоил целое состояние. Рыбные блюда щедро усыпаны специями — невероятно дорогими и ароматными, а кувшины с вином едва умещались на столе. Однако, несмотря на праздник, детям вино запрещалось — только подслащённую воду или фруктовые соки. Чезаре попробовал дотянуться до кувшина, но всевидящий отец вовремя одёрнул его, кинув в его сторону один только настороженный взгляд. Пришлось смириться и пригубить кубок с соком.       За стол также пригласили гостей — людей, приближенных к королевской семье. Это были многочисленные друзья и знакомые Лоренцо, важные люди из совета — с ними как раз сейчас что-то обсуждал отец, а ещё почётные покровители города. Чезаре сидел далеко от взрослых, среди которых разрешили сесть лишь Лоренцо. Но, иногда перехватывая чьи-то шепотки, он смог разглядеть отца своего отца, в прошлом одного из советников. Тот достиг бессмертия только в пятьдесят лет, и его лицо успело покрыться морщинами, а голова — седыми волосами, но в остальном он казался энергичным и способным править городом ещё несколько лет, если понадобится. На нём их род прерывался, потому как все его предки погибли во время одного крупного нападения демонов — так рассказал Чезаре… нет, вовсе не отец, а обычный кузнец в городе. Семья же матери никогда не отвечала на приглашения — наверное, они были в ссоре с ней, так думал мальчик.       — Вы знаете, кто тот юноша рядом с прекрасным Лоренцо? — вдруг задорно спросил мальчик из шумной компании, в которую подсадили Чезаре. Это были всё дети привилегированных покровителей из совета. В целом они были забавными и интересными, но иногда Чезаре ужасно утомляла их скучная болтовня — даже в компании подружек Лукреции казалось тише! Следуя за его вытянутым пальцем, взгляды мальчишек переместились далеко вперёд, ближе к началу стола. Рядом с Лоренцо и правда сидел парнишка с бледной кожей, растрёпанными чёрными волосами и узким, но явно выделявшимся шрамом во всю щёку. Чезаре казалось, что он уже видел его.       — Это один из лучших друзей принца! — не заставив себя упрашивать, презрительно бросил тот мальчишка, который и указывал. Чезаре жутко не понравилось его крысиное, узкое лицо и белобрысая голова. Что-то просачивалось сквозь его вроде бы отличные манеры и дорогую одежду — какое-то высокомерие или пренебрежительность.       — Говорят, управляется с мечом чуть хуже принца, но лучше всех остальных. А ещё он, кажется, на самом деле сирота, его нашёл король во время одного из своих походов в другую Флоренцию. Значит, этот парнишка был ребёнком простого человека и покровителя! Его давно воспитывает приёмная семья — знакомые короля, живущие при дворце. Так что он вырос почти как королевское дитя, — мальчишка тараторил, а все слушали, разинув рот, и иногда похихикивали. Чезаре же ничего смешного не находил и, подперев голову рукой, задумчиво разглядывал этого юношу.       — А откуда у него шрам? — спросил кто-то из компании своим тоненьким голосом. Белобрысый усмехнулся и, даже не поморщившись, сразу выдал:       — Говорят, его настолько не любили собственные родители, что в глубоком детстве рассекли ему щёку мечом, желая отвязаться от него. Король нашёл его, когда ему было четыре года, с окровавленной щекой, и сжалился над ним. Если бы не Его Величество, он бы уже давно сгнил на улицах той, варварской и дикой Флоренции! И всё-таки не очень ясно, почему столь невзрачный юноша достоин зваться лучшим другом нашего милого принца? Что же в нём особенного?       Не имея больше сил их слушать, Чезаре резко вышел из-за стола и направился к террасам, чтобы оттуда спуститься в сад и подышать немного прохладным воздухом. Зала уже изрядно нагрелась, да и от разговора к горлу подкатил тошнотворный ком. Страшно подумать, сколь гнилы и противны были мысли такого маленького господина из порядочной семьи! А ещё ужаснее то, что когда-нибудь он вырастет, сильнее укоренится в своих суждениях и будет служить Лоренцо, в лицо говоря ему лесть, а за глаза опорочивая его близких друзей и, кто знает, его самого.       — С какой стати, — тихо и недовольно бурчал Чезаре себе под нос, слетая по гладким перилам в сад, — теперь о чужом достоинстве рассуждают те, кто менее всего достоин даже банального уважения? Наличие у юноши шрама и печального прошлого не делает его изгоем. Мой старший брат выбрал его, и, я уверен, не просто так. Если его способности в бою чуть хуже, чем у брата, значит, он на голову выше нас всех.       Чезаре почувствовал себя немного легче и огляделся. Перед ним вдаль уходила аккуратно подстриженная дорожка, по бокам шелестели клумбы и розарии, похожие на водную гладь реки, по которым цветной искрой чиркали не пожухшие бутоны цветов. Деревья подёрнулись липкой дымкой, напоминая нарисованные густой изумрудной краской старые картины в галереях, затянутые паутиной. Воздух полнился ароматами поздних яблок и медовых трав. Чезаре слегка продрог и не пожалел, что захватил с собой верхнюю тёплую тунику и плоскую шапочку. Он пошёл боковой дорожкой, иногда обходя аккуратные грядки и едва не наступая на цветы. Ближе к высокой каменной ограде, отделявшей сад от города, росло большое старое дерево, разрубленное молнией пополам, но всё ещё живое. Из разговоров садовников Чезаре слышал, что это каштан и рос он здесь уже несколько веков. Он дошёл до него, дотронулся рукой до шершавой, черноватой коры, местами обугленной, и почувствовал себя спокойнее. Как будто самообладание, и так шаткое, возвращалось к нему, стоило дойти до величественного дерева, вынесшего и потопы, и грозы.              — Так и знала, что найду тебя здесь. Те мальчишки изрядно утомили тебя… — от голоса, призрачного и лёгкого, словно этот туман вокруг, по коже Чезаре пробежали мурашки. Он обернулся и увидел королеву — свою мать, ловко перепрыгнувшую через последнюю клумбу с нарциссами. Она оправила синее платье, так хорошо подходившее к её ясным глазам, и подошла к Чезаре. Он так опешил перед неожиданным появлением матери в такой обстановке и мягким выражением её лица, что не нашёлся с ответом сразу.       — Они говорили ужасные вещи, матушка, — хрипло проговорил Чезаре и взволнованно прижал ладонь к дереву. Маргерита внимательно на него посмотрела, и ему показалось, будто по её губам скользнула, словно спадающая вуаль, тень улыбки. — Они сомнительно отзывались о друге Лоренцо, том, что со шрамом. К несчастью, так и не узнал его имени, — чувствуя себя почему-то пристыженно и неловко из-за имени и своей торопливой речи, Чезаре замолчал и опустил глаза книзу. Менее всего ему сейчас хотелось утомить мать или показаться ей глупым.       — Его зовут Джузеппе, — усмехнувшись, ответила Маргерита. Чезаре даже пришлось незаметно ущипнуть себя, чтобы убедиться — он не спал и усмешка матери, звонкая и чудесная, ему не послышалась! — У этого юноши была нелёгкая судьба. Как знать, может быть, он тебе поведает её сам, в своё время. Но главное, что это достойнейший человек, и твой брат очень ценит его дружбу. Они с ним ровесники, так что почти одновременно вступили во взрослую жизнь, и я рада за них.       Она притихла и задумчиво оглядела дерево. Чезаре же смотрел на неё и изумлялся, сколь мягким и доверчивым оказалось её всегда печальное лицо вблизи. Она умела улыбаться, одним лёгким движением уголков губ, её взгляд не источал холодность, а полнился интересом и энергией. В волосы пробрались пару седых волосков, кожа около глаз собиралась в прозрачные морщинки, но почему-то именно тогда Чезаре поверил, что перед ним стояла та девушка с картины, пусть немного и изменившаяся. Теперь он корил себя за то, что когда-то решил, будто мать его совсем не любила…       — Ты растёшь очень красивым мальчиком, Чезаре, — она повернулась к нему, её губы вновь озарил блеск улыбки. — Надо же, насколько естественно в тебе сошлись наши с Клементе черты! Его лицо прекрасно лукавой красотой, столь нужной королю, а моё — не так красиво, но смею предположить, что достаточно приятно. Лоренцо пошёл в отца, Томмазо и Лукреция — в меня, а ты — как наше объединение. И ведь тебе всего двенадцать лет! — Чезаре смутило восхищение матери его внешностью, и щёки вспыхнули огнём. Маргерита вновь усмехнулась — второй раз — и мягко потрепала его по светлым каштановым волосам.       — Вы меня смутили, матушка, я нахожу себя посредственным… — заикаясь, выпалил Чезаре и почему-то подумал, что сейчас мать улыбнулась ещё шире. Жаль, что ему так стыдно и он не мог поднять глаза!       — Ничего страшного, Чезаре! В своё время ты это осознаешь и, кто знает, может, это случится как раз в твой шестнадцатый день рождения?       Они немного помолчали, прежде чем Маргерита продолжила:       — Знаешь, я бы хотела рассказать тебе кое о чём. Ты не против, если я украду тебя с пира? Мне показалось, ты всё равно перестал получать от него удовольствие...       Чезаре поспешно закивал, совсем забыв о манерах. Когда бы он только посмел мечтать о том, что мать захочет с ним аудиенции! Они тихонько пошли по саду, удаляясь всё дальше от дворца, и приблизились к уединённой, выточенной из мрамора роскошной беседке, где их никто не мог подслушать. Её колонны оплетали каменные цветы, а потолок усыпали золотые звёзды. Мать не стала садиться на удобную скамейку с мягкими персидскими подушками, а подошла к перилам. Чезаре последовал за ней.       — Мне жаль, Чезаре, что я не была тебе хорошей матерью, — тихо и задумчиво произнесла она и опустила глаза. Показалось, что в них блеснули тоска и усталость. — Не думаю, что тебе это нужно теперь, когда ты почти взрослый, ровно то, как тебе и не нужны эти мои слова и раскаяние. — Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза так, что он не смел отвести их и уже чувствовал, как их неприятно стало щипать от горечи. — Боюсь, тому поступку нет оправданий. Однако я бы хотела исправить то немногое, что могу.       Она затихла, обдумывая своё следующее предложение, а Чезаре сомневался, стоило ли ему сказать о том, как сильно он скучал по ней и почему ему нужна мать до сих пор. Но слова повторно ранили душу, застыли в сердце и так не нашли адресата.       — Я слышала, что ты не сильно прилежен в учёбе и больше любишь отдыхать и проводить дни с весельем, — заметила она с улыбкой, а щёки Чезаре вспыхнули, как от огня. — Я не порицаю тебя, вовсе нет. На самом деле, мне даже кажется, что детство должно быть счастливой порой, временем наслаждения и игр. К тому же, как сказали твои учителя, ты вполне сносно пишешь и читаешь, разбираешься в истории и географии, а ещё частенько проводишь время в городе, среди простого народа, и это тоже неплохо. Порой полезно взглянуть на жизнь с другой стороны.       Чезаре виновато посмотрел на неё, чувствуя себя почему-то пристыженным и уличённым в плохом деле, но в лице матери не было ни единого сердитого оттенка. Она продолжала легко улыбаться, и на душе посветлело.       — Однако учителя что-нибудь рассказывали тебе о созидательной энергии? — вдруг серьёзно спросила мать, и Чезаре ощутил, что они перешли к чему-то по-настоящему важному. Собрав все свои мысли, он негромко ответил:       — Да, но не столь много, матушка… Этой энергией мы можем управлять и с её помощью делать жизнь людей другой Флоренции лучше, в чём и заключается наша цель как их покровителей, — слова учителя вспомнились с трудом, и наверняка Маргерита уловила в его голосе сомнение.       — Хорошо. А как именно мы делаем их жизнь лучше? Сможешь привести пример? — поинтересовалась она и дотронулась до бледных вьюнов, оплетавших мощную колонну.       — Боюсь, матушка, я не настолько хорошо изучил эту тему. Прошу меня извинить… — Чезаре совсем стушевался и ощутил острое желание изучить этот вопрос, чтобы рассказывать матери без запинки и с интересом и видеть её одобрение. Однако ж, ожидая её негодования, он увидел в ней только мягкость.       — Ладно, Чезаре, здесь нечего переживать. Я тебе сама расскажу! Выйдем на эту поляну позади нас.       Они обошли беседку с другой стороны и оказались на ровно подстриженной лужайке, притаившейся у стены сада.       — Как ты знаешь, все мы являемся покровителями и обладаем созидательной энергией, но некоторые сильнее развивают её и свои способности. И поэтому составляют элитную часть нашего общества — а именно, входят в совет, который возглавляет сейчас твой отец. Они вместе решают, как повернуть жизнь людей в лучшее русло и тем самым увеличить собственные силы за счёт их положительных эмоций. Процесс этот долгий и трудный. Люди не всегда открыты переменам, склонны доверять старым предрассудкам и жестоко обходиться с теми, кто думает по-другому. Дело усугубляет их вера в высшее божество — в Бога — и суровая власть церкви. То, что считается нормальным здесь, у нас, для них выглядит варварством. В этом плане наши нравы и законы всегда были чуть мягче их, но мы стараемся медленно выводить их к верному пути.       Маргерита помолчала некоторое время, затем продолжила:       — Скоро тебе покажут пути в их мир, но будь осторожен, Чезаре. Я знаю твою любознательность, но прогулки в их мире — не то же самое, что у нас, — складка легла между её бровей, а губы вытянулись в напряжённую ниточку — Чезаре сразу понял, что она говорила о серьёзных вещах. — Не все люди жестоки, и не все жестокие люди такие по своей природе — иных может напугать нечто странное и новое для их сознания. Поэтому всегда будь внимательным в их мире. Впрочем… — тут же одёрнула она себя, — я слегка забежала вперёд. Я бы хотела показать тебе кое-что. Пробовали ли вы с учителем что-нибудь создать с помощью энергии? — спросила она и при этом начала собирать мелкие камешки около колючих кустарников. Чезаре удивился настолько, что позабыл вопрос, а когда нашёлся, то голос его прозвучал вяло и хрипло:       — Эм… Ну… Мы, вроде, пробовали самое простое. Я нарисовал на коре дерева лозу винограда красками, вложил в них немного энергии, и на следующий день там вырос спелый виноград.       — Что ж, это неплохо. Подержи, пожалуйста, — отряхнув праздничное платье, королева вложила в его ладони горстку камней и подошла к клумбе с цветами. — Действительно, в самом простом случае созидательная энергия так и работает. Рисовать, вкладывая при этом энергию, — популярный способ что-нибудь создать. Но многое не нарисуешь, да и не всё, что нарисовано, сумеет преобразоваться в нечто материальное. Если дело касается розы или подушки, то всё очень хорошо, а что, если нам понадобится построить целую площадь? На неё если и хватит красок, то точно не хватит энергии даже десятка покровителей. Поэтому и существует ещё один способ. Он требует опыта и достаточно сил у покровителя, но сверх меры окупает себя, если в итоге цель будет достигнута.       Чезаре слушал матушку с открытым ртом, боясь упустить хоть одно её слово, и бережно складывал предложение за предложением в своё тесное сердце. Ему уже было так жаль, что он не способен уместить всё, а ведь иные её мысли казались ему пока непонятными и сложными — в силу возраста. Маргерита сорвала пару лепестков с цветов, зачерпнула плошкой воды из большого ведра, забытого кем-то из садовников, и нашла в недрах листвы совок. Чезаре пока не понимал, для чего это всё. Они нашли около дерева клочок мягкой земли. Мать продолжила рассказ:       — Способ этот состоит в том, чтобы собрать модель, похожую на то, что мы запланировали. Звучит довольно сложно, но, думаю, ты поймёшь суть, как только увидишь. — Маргерита подогнула платье и легко села прямо на землю; не жалея своих одежд, Чезаре тоже сел рядом на колени. — Представь, что мы с тобой — два советника, решающие, что бы нам такое придумать для города, — улыбнулась она — улыбка её ещё до сих пор выходила блеклой, едва заметной, неловкой, как у человека, давно не улыбавшегося, но Чезаре почему-то знал, что она счастлива — прямо сейчас. — Будем думать над чем-нибудь простеньким, но радующим взгляд жителей, которые каждый день будут идти мимо этого и наслаждаться. Например, небольшой, но уютный пруд, — она довольно усмехнулась, увидев изумлённое и жаждущее лицо Чезаре — после всех простеньких вещиц, что он делал вместе с учителем, создание пруда казалось приравненным к невозможному.       — Пока что у тебя не так много сил, чтобы заставить их соединить между собой элементы модели и воплотить её в мире реальном. Поэтому я тебе немного помогу, но дальше тебе нужно будет учиться самому и тренировать энергию. Постепенно переходи от простого к более сложному. Когда ты сможешь выходить к людям, обязательно проверяй, что на том месте, где ты планируешь что-либо создать, нет ничего важного. Или это место не просматривается кучей народу. Тогда внезапное появление чего-либо вызовет лишь страх и злость, и созидательной энергии у тебя поубавится.       — А то, где мы сейчас делаем пруд? — спросил Чезаре, увлечённый её рассказом. — Там есть что-то важное?       — Нет, это место прикрыто деревом с внешней стороны. Люди увидят его не сразу, но как только увидят, будут очень рады, — проговорила она. — Теперь приступим. Сделаем маленькую версию пруда. Раскопай небольшое углубление, а я нарву больших листьев, которыми мы устелем дно, чтобы вода быстро не впиталась.       Вдвоём они справились быстро. Чезаре выкопал и уложил листья, а мать вылила туда плошку воды. Кромку пруда они обложили камешками, а сверху присыпали лепестками. Потом Чезаре поднял ладонь над их творением и вложил столько созидательной энергии, сколько сумел. Ладонь наполнилась теплом, и воздух около неё приятно замерцал. Мать помогла ему и тоже внесла часть. Чезаре очень надеялся, что энергия правильно поймёт их замыслы и превратит это место в прекрасный пруд.       — Ну вот, готово. Завтра приди сюда и посмотри, что будет, — Маргерита поднялась и отряхнула юбку. — И помни кое-что ещё, если будешь тренироваться, — она говорила «если», но для Чезаре это давно стало «точно». — Энергия не бесконечна. Её запасы в нас всегда имеют предел. И нужно время, чтобы восстановить их. Смотри, — она подошла к нему, взяла его левую руку, задрала рукав и провела ладонью от локтя до кисти. Вслед за её движением на теле Чезаре проявилась шкала, заполненная зелёным светом. Мальчик пригляделся и увидел тёмные линии, обозначавшие весь запас его энергии. Зелёный свет заполнял не всё их пространство, лишь половину. Значит, на такой простой трюк с прудом у него ушло так много энергии?       — Сейчас ты потратил половину. Всегда проверяй, что у тебя достаточно энергии на создание чего-либо. Видишь эту чёрточку? — мать провела пальцем по черте, поперёк пересекавшей шкалу ближе к концу — Чезаре заметил её только сейчас. — Это минимальный запас энергии, пересекать её нельзя.       — А что тогда случится? — наивно спросил Чезаре. Мать внимательно заглянула ему в глаза и сжала его руки в своих ладонях.       — Тогда ты перестанешь быть покровителем. Стоит твоей энергии пересечь эту черту, и она больше никогда не вернётся. Бессмертия не лишишься, но жить станет довольно трудно… Ведь смысл всех наших жизней в созидании, а создавать что-либо без энергии невозможно, — Маргерита нахмурилась, но затем тут же улыбнулась, прогнав со своего лица печальное выражение. — В любом случае я уверена, что ты будешь внимателен, правда, Чезаре?       — Конечно, — после услышанного мальчик готов был через каждые пять минут проверять свою энергию. Тем временем они шли по дорожке из беседки обратно в сад, и между ними повисло молчание. Как бы Чезаре желал его преодолеть — этот хлипкий, наскоро воздвигнутый между ними мостик из давней скуки и любви! Но слова раздуло ветром из его головы, словно охапку золотых листьев по саду. Преследуя его страх лишиться общества матери прямо сейчас, когда хотелось ещё немного поговорить с ней, рассказать о себе что-нибудь хорошее, их догнала служанка. Извинившись, она оповестила о прибытии музыкантов и артистов и о том, что скоро начнётся представление. Маргерита тяжко вздохнула и мягким, извиняющимся взглядом посмотрела на сына. Она словно хотела сказать: «Прости, обязанности вновь разъединяют нас!».       Они вернулись в залу, и пир продолжился. Чезаре же запомнил это день вовсе не по количеству блюд на столе, а по тому теплу, что согрело его сердце при общении с матерью.       А ещё он даже не представлял, через сколько лет полученные сегодня знания пригодятся ему на самом деле!