Покровители и демоны Флоренции

***

      Если бы Чезаре сказал, что созидательная энергия и то, что с её помощью можно вытворять, не заинтересовали его, то точно бы соврал. Наутро после пира он увидел, что их старания с матерью превратились в красивейший пруд, полный нежно-розовых кувшинок. Тогда мальчик всецело погрузился в тренировки. Благо времени и свободы у него было в избытке. Путь в людской мир ему и правда показали, однако вместо любопытства и интереса он вызвал лишь краткое отвращение и неоднозначные чувства, среди которых перемешались страх и сомнение. Чезаре надеялся увидеть другое. А получил тёмные грязноватые улочки, чумазых бедняков, насилие около торговых лавок и жестокую расправу над воровками.       Это совершенно отвадило его от лишних прогулок среди людей. Но и усилило желание сделать их мир лучше. Чезаре старался, совершенствуя умения. Начал он с простых вещиц и предметов, которые легко сложить из веток и камней или даже нарисовать. Так, с помощью его магии Флоренция оживилась яркими садами и виноградниками, а некоторые бедняки смогли утолить голод щедрым куском хлеба, который Чезаре изображал на стенах их ветхих хижин. Постепенно его мастерство повышалось, он мог вкладывать больше энергии в то, что создавал, а его ум стал обладать изобретательностью и умел абстрагироваться.       Самое серьёзное, что ему удалось создать, это просторную конюшню для одного торговца, потерявшего значительную часть своих денег и вещей из-за очередного потопа во Флоренции. Вода смыла его прекрасных лошадей, которых он продавал, и, казалось, его жизнь повисла на волоске. Но Чезаре умело сконструировал новую конюшню из каменных пластин, которые сам же и обточил, а парочку новых лошадей пригнал с бесхозных полей рядом с городом. Они были ничем не хуже прежних. Чтобы не напугать торговца внезапным появлением новой постройки, Чезаре решил вмешаться сам. Он вышел к торговцу в облике простого встречного, который также сетовал на разрушительный потоп, снёсший дом его семьи. Войдя к нему в доверие, Чезаре намекнул, что есть способ всё восстановить, но он зависит от Бога. Он выдумал забавный ритуал, который торговцу следовало повторить. Тот послушно выполнил указания. К тому времени Чезаре уже справился с новой конюшней. Он был не слишком доволен, что провернул своё дело не без упоминания Бога, но порой выбора совсем не оставалось.       Так прошли два года. Чезаре не замечал, как менялся сам. Постепенно он стал ловить на себе восхищённые взгляды и часто накидывал капюшон, чтобы не привлекать своим лицом прохожих. Не зная, что делать со своими светло-каштановыми курчавыми волосами, Чезаре решил оставить их длину чуть выше плеч — слишком короткая причёска ему тоже не шла, ведь пряди смешно торчали в разные стороны. Когда-то мать заметила, что он растёт красивым юношей, но Чезаре воспринял её слова лишь как необходимый, но далёкий от правды комплимент. Теперь же, изредка проходя мимо большого зеркала в главной зале их дворца, он бросал на своё отражение быстрые взгляды и начинал осознавать, что в его внешности было нечто незаурядное, всегда блиставшее чуть ярче на фоне других людей.       Возможно, Чезаре просто начинал взрослеть.       Маргерита приезжала к ним так же редко, и её визиты ничем не отличались от прошлых. Она казалась всё такой же уставшей, измученной и грустной, мало разговаривала, и Чезаре иногда думал, что, видимо, та их встреча ему только приснилась. Атмосфера же в дворце сделалась чуть мягче: то ли из-за того, что уроков стало меньше, то ли из-за каких-то решений короля. Теперь братья и сестра проводили друг с другом больше времени. Три-четыре раза в неделю они выделяли по два часа вечером, чтобы встретиться всем вместе и что-нибудь обсудить. Чезаре подозревал, что всё это неспроста.       Может быть, их отец всё же понял, что они выросли под одной крышей, но чужие друг другу, и так пытался их сблизить? Пытался хотя бы немного загладить свою чудовищную ошибку? Чезаре не знал, впрочем, эти встречи, несмотря на их вынужденность и обязательность, вскоре ему понравились. Всё-таки они — одна семья, и понимание между ними отпечаталось в их крови.       Лоренцо к тому времени стал уже совсем мужчиной, даже отпустил небольшую бородку, как у отца. Второй сын, Томмазо, отметил совершеннолетие и успел прославиться во дворце и за его пределами своей страстью к литературе. С детства Чезаре видел его не иначе как с книжкой в руках. Его первые стихи понравились изысканной дворцовой публике и разошлись в народе. Чезаре восхищался тем, как Томмазо умел ощущать мир — совсем по-другому, превращая его в набор метафор и витиеватых выражений. Чезаре бы сроду такое не выдумал, дай ему хоть сотню лет на один стих. Но Томмазо ничуть не выдумывал — слова шли из его души.       Марцио, третий и внебрачный сын короля, хоть и был старше Чезаре всего на полгода, не стеснялся задирать даже Лоренцо. Нрав у него был взрывной и неугомонный, он любил спорить, а ещё больше — драться, за что частенько наказывался отцом. Сражался он, надо сказать, просто отменно. Наполовину дитя норвежцев, наполовину — флорентийцев, Марцио смешал в себе две противоположные стихии, и, казалось, оттого они не прекращали бороться внутри него. Его светлые, золотистые прямые волосы, выгоравшие летом до пшеничного, сразу выделяли его из толпы, а походка, тяжеловатая для парящих флорентийцев, всегда выдавала в нём иностранца. Чезаре не видел его без меча и редко пересекался с ним, боясь отвлечь от занятий. А вот с Лоренцо северный принц частенько воевал, не решаясь уступать ему в спорах и сразу вызывая на бой. Лоренцо относился к этому полушутливо, но в драке никогда не отказывал. Выходили они с ничьей — это многое говорило о боевых способностях Марцио.       Младшая сестра, Лукреция, в детстве часто раздражала Чезаре своим влечением к учёбе. Но оказалось, что не зря. Учителя говорили о её широких познаниях в химии восторженно, признавая, что для её лет это гениально. Кроме того, дабы отвлечься от утомительных часов изучения древних фолиантов и размять тело, она полюбила танцы. Отец, желая угодить любимице королевы, их единственной дочери, открыл при дворце секцию танцев, чтобы дочери было не так скучно. Туда приглашались только самые талантливые девочки-танцовщицы. Вскоре даже на их фоне Лукреция танцевала лучше всех. Внешностью она действительно пошла в мать, хотя была ещё слишком мала, чтобы сказать точно. Однако копна её длинных, отливающих на солнце чёрных волос выделялась уже издалека.              Чезаре запомнился один тёплый апрельский вечер — хрустящий и нежный, как карамель, которую им изредка давали в обед. Во Флоренции уже было тепло, даже чуть жарковато, иссиня-лазурное небо слегка подтаивало белёсыми разводами, а солнце играло на черепице, как на флейте, но никто не способен был услыхать его безмолвную музыку. Чезаре отдыхал на ветке дерева, которое «создал» сам, исключительно для себя. Он сделал ему мощную крону, толстую кору, ажурные листья, но добавил сверху сноп светло-лиловых брызг — из крупных и приятно пахнувших цветков. Дерево расцветало не только весной и не походило ни на одно из известных Чезаре. Ему нравилось любоваться цветками, которые он же и нарисовал: шесть кверху сужавшихся лепестков, по их контуру — фиолетовая полоска, внутри тоже несколько крапинок лилового оттенка. Такие цветы больше нигде не росли, кроме как здесь.       Он вырастил это дерево в самом непримечательном месте дворца, желая спрятать от лишних глаз. Тут жили слуги, имелся ряд покосившихся деревянных домиков, где хранились повозки для лошадей и прочий инвентарь. За ними располагался пустырь с жёсткой, неплодородной почвой и каменистыми впадинами. Он не подходил для земледелия, да и строить здесь что-либо было невозможно. Поэтому Чезаре и обосновался на нём, вдали от людей и дворцового шума. Никто и никогда не мог его здесь найти. Рядом же с ним возвышалась каменная стена, после которой начинался мир обычных жителей. Чезаре вырастил дерево такой высоты, чтобы с него легко перепрыгивать на край стены и разглядывать развилку улиц и кипящую на них жизнь.       В тот вечер он услышал разговор двух слуг, оказавшихся поблизости тех ветхих домов, что служили ему стеной.       — Да где же принц Чезаре? Нигде его не могут найти! Его Величество попросил сегодня именно его позвать всех на вечернюю встречу.       — Может быть, ещё раз поискать во дворце? — на этом слуги спешно удалились, а Чезаре, недовольно фыркнув, ловко спрыгнул с дерева. Перед каждым их собранием отец назначал кого-нибудь, кто должен был оббежать весь дворец и пригласить всех королевских детей к определённому времени в их уютное каменное патио. Именно сегодня выбор пал на него! Отряхнув штаны и жилетку от лепестков, Чезаре побежал ко дворцу. Забравшись в галерею через оконце, выходившее на покатую черепичную крышу пристроя, юноша устремился по сумрачным, прохладным залам, изредка сторонясь суетливых слуг и прячась за белоснежными изящными статуями, в точности копируя движения их рук и ног.       Лукрецию он нашёл быстро, она и не могла быть где-то ещё, кроме королевской библиотеки. Тёмные шкафы из полированной древесины возвышались к потолку, полки ломились от потрёпанных жёлтых фолиантов, лампадка слабо мерцала на столе, а в распахнутое окно залетали чудесные ароматы сиреневого сада, раскинувшегося прямо под окнами, словно нежно-лиловое облако.       Марцио же нашёлся на крыше, где с упоением отстреливал упитанных уток, подлетавших к реке. Чезаре не стал допытываться, для чего они ему, ведь идти подбирать их и жарить он явно не собирался. Сообщив ему о встрече, он поспешно удалился, так и не услышав ответ. С Томмазо проблем тоже не возникло, он был в своих покоях и, полуразвалившись на пёстром покрывале кровати с балдахином, задумчиво что-то сочинял. Его пальцы посерели от чернил, а взгляд мечтательно скользил по потолку. Чезаре показалось, что он его вообще не заметил, но, едва его ноги переступили порог, Томмазо встрепенулся и неожиданно окликнул его.       — Чезаре! Помоги с метафорой. Не могу придумать, как описать зелёную, сочную траву на лугах так, как ещё никто не описывал… — Томмазо пощекотал пером кончик носа и внимательно уставился на него. Чезаре хмыкнул, приложил палец к губам и задумался.       — Траву… Хм. Ты знаешь, я не слишком силён в литературе, но вот сегодня я видел траву такой, — Чезаре приготовился перечислять, а Томмазо сжал в пальцах перо и нагнулся над бумагой. — Сначала в неё поплевали мальчишки, затем вылили туда ведро с отходами, а потом…       — Фу, Чезаре, прекрати! — скривился Томмазо и кинул в него подушкой. — Всё вдохновение сбил своими гадостями!       Чезаре, увернувшись, со смехом вылетел в коридор и, убегая прочь, ещё долго не мог успокоиться и позабыть перекошенное лицо Томмазо. «Как будто его самого окунули в ведро с отходами!» — закрыв лицо ладонями, чтобы не рассмеяться в голос, он отправился за третьим, старшим братом. Вот его оказалось найти сложнее всего…       В своей комнате Лоренцо не было. Чезаре побежал в учебные классы, но и там пусто: лишь солнце отливало на деревянных отполированных партах да в воздухе витала меловая пыль. «Значит, он тренируется с мечом…» — с этой мыслью Чезаре спустился на первый этаж, пересёк каменные террасы с влажными потолками и заросшими колоннами и двинулся к учебным полянам позади дворца — их выделили специально для занятий мечников. Но и там никого не оказалось. Недовольно хмыкнув, Чезаре решил наведаться в ту часть дворца, где жили слуги, и не прогадал.       Скрытый кустарниками бугенвиллии и стеной заброшенного склада со снедью, Лоренцо выбрал самый неприметный, но уединённый клочок земли, чтобы потренироваться в боевом искусстве. При нём, конечно же, был его верный друг Джузеппе. Они сошлись в бою, изредка прерывая его, чтобы обсудить выпад или движение, а также перевести дыхание. Чезаре не хотел врываться в их гармоничную компанию и потому, осторожно войдя в кусты, затаился там, раздвинув пару ветвей. Ярко-розовые лепестки нежно щекотали ему кожу, и он с удовольствием вдыхал их аромат. Оба юноши отлично, быстро двигались, мечи только и звенели, ослепляя глаза блеском и стремительностью. Чезаре не представлял, как можно иметь такую реакцию и одновременно помнить о своём теле, не забывать переставлять руки-ноги, отпрыгивать и уворачиваться. Мечи были учебными, тупыми, но даже один неловкий удар мог на мгновение выбить из человека дух.       Лоренцо сиял не хуже солнца, что ласково подбиралось к ним сквозь сетчатую тень. Чезаре привык к его красоте и мужественности, ведь думалось, что ещё даже ребёнком тот понимал, сколь важно ему выглядеть безупречно и доблестно. И, глядя на него, люди всегда видели в нём будущего короля. А вот Джузеппе сильно изменился, и Чезаре был удивлён подобными трансформациями. «Сколько же я его не видел? — почесав голову, прикинул он, а потом пристыженно дотронулся до носа: — Точнее, сколько я его не замечал?..» И действительно, Джузеппе часто бывал вместе с принцем, только вот Чезаре не обращал на него никакого внимания. Джузеппе был словно тенью Лоренцо, малозаметной, но неотступной. Во дворце даже говорили: если принц — это ласковое, яркое солнце, то Джузеппе — спокойная, молчаливая луна. Только вот сейчас, глядя на него исподтишка, Чезаре не мог найти спокойствия в его страстных движениях и горящих глазах, а молчания — в его задорном смехе и редких окриках «Потише!», «Вот это здорово!», «Я почти тебя победил!».       На них обоих была простая тренировочная одежда, ничем не напоминавшая королевские и дворцовые наряды: чёрные штаны из хлопка и белая рубаха. Сквозь свободные рукава Чезаре впервые смог разглядеть тугие мышцы Джузеппе и признать, что телом он нисколько не хуже, чем их великолепный братец. Лицо его изменилось, и трудно сказать, как именно, ведь ничего конкретного с ним не произошло, но… Шрам всё тот же, розоватой стрелкой рассекающий его щёку, но теперь казалось, будто сам Джузеппе не считал его недостатком. В детстве он носил длинноватые волосы, почти как у Чезаре сейчас, стараясь прикрыть ими лицо. Теперь же слегка вьющиеся пряди были коротко подстрижены и ловко зачёсаны назад, чтобы не мешать тренировке. Так он выглядел куда более раскованно и зрело. Тёмная синева его глаз скрывала немало тайн, между бровей часто пролегала задумчивая складка, а тонкие, напряжённые губы чаще знавали разочарованное выражение, чем улыбку, но и улыбка им очень шла. Он красив, но той красотой, что зовётся теневой, лунной, несовершенной, расколотой шрамом и отвратительным детством. Чезаре поглощал его образ отрывками, что прилетали к нему, словно клочки неудачного стихотворения Томмазо, которые тот любил бешено рвать. Джузеппе тоже — словно неудачное, но крайне полюбившееся Чезаре стихотворение, не идеальное для его творца, но почему-то близкое ему. Как и с бумагой, складывая отрывки по частям и вчитываясь в строки с неровной рифмой, Чезаре аккуратно склеивал между собой собранные детали его образа и проникался открывавшейся картиной.       Наваждение закончилось слишком быстро, когда над ним что-то ощутимо просвистело, а затем на голову упала груша. Чезаре ойкнул и потёр макушку. Взглянув на ребят, он понял, что попался, когда задумался и раздвинул ветки кустарника слишком широко.       — О, Чезаре! Долго ли ты тут сидишь? — опустив меч в ножны, проговорил с улыбкой Лоренцо и стёр пот со лба.       — Он сидит здесь уже минут пять, — лицо Джузеппе, как и его голос, сделались вмиг непроницаемыми и даже суровыми. Чезаре пробрало неприятной дрожью от его взгляда, пристального и равнодушного, и неловкость заполнила его всего, заставив покраснеть и нервозно коснуться кончика носа.       — Ого, Джузе, ты кинул нож в дерево специально, чтобы груша упала на голову моему брату? — Лоренцо, хоть и пытался сдерживаться, прыснул от смеха и подтолкнул Джузеппе в бок. Тот ухмыльнулся и кивнул. А Чезаре уже проклял тот момент, когда решил притаиться в кустах и подглядеть их занятие. Столько курьёзов с ним случалось в городе и среди компании ребятишек, но так унизительно ему стало впервые! Щёки его налились не хуже тосканских помидоров, что росли около верескового поля за городом.       — Отличный бросок, Джузе, но, прошу тебя, больше никогда так не делай! Видишь, как ты смутил моего брата? — отсмеявшись, Лоренцо постарался прибавить голосу серьёзности, но выходило не очень, и он сжимал губы ладонью, чтобы не улыбнуться вновь. Чезаре понимал, что шутка удалась.       — Отец попросил передать, что мы должны сегодня в семь вечера собраться. Место как обычно, — сконфуженно проговорил Чезаре и опустил взгляд на землю, не желая смотреть на ребят. Он чувствовал себя ужасно неловко и пристыженно. И, хотя Лоренцо и Джузеппе были всего на четыре года его старше, это казалось всё равно что опозориться перед старшими. И вроде бы Чезаре никогда не искал одобрения взрослых, но сегодня всё почему-то изменилось…       Приметив упавшую и слегка помятую грушу, Чезаре ловко подцепил её носком ботинка и взял в руки. Стёр с неё пыль и огляделся по сторонам. Будучи уверенным, что про него уже забыли — Лоренцо в это время уговаривал Джузе прийти на их сегодняшнюю встречу — Чезаре оторвал небольшой кусок отходившей коры и положил на неё грушу. Прикрыв это ладонями, он влил немного энергии, и вот в его руках была глубокая деревянная чаша, хорошо отполированная, а в ней — вкуснейшее грушевое пюре. Подумав, Чезаре быстро соорудил ложку из того же дерева и поспешил удалиться. На ходу поглощая пюре, он старался забыть сегодняшний конфуз. А вот чего он действительно не заметил, так это изумлённых взглядов Лоренцо и Джузеппе…       Чезаре уже сильно продвинулся во владении созидательной энергией, и быстренько соорудить что-нибудь лёгкое не казалось ему трудным, даже не требовало времени, как раньше. А вот серьёзные проекты ещё созревали по несколько дней…              В их каменном патио уже зажглись яркие фонари, разливавшие сливочный свет по узловатым веткам цветущих яблонь. Солнце отсюда уходило слишком быстро, а Томмазо ещё любил зачитать им пару стихотворений. Чезаре обычно лениво покачивался в самодельном гамаке и иногда даже успевал вздремнуть, а вот Лукреция с Лоренцо часто взахлёб обсуждали что-нибудь научное и спорное. Марцио скучающе игрался с мечом и иногда вставлял своё резкое, насмешливое словечко. Каждый из них старался поделиться чем-то, что запомнилось ему в ближайшие дни, или рассказать о своих успехах.       — Ну, как вам? — свернув бумагу, спросил Томмазо после того, как прочёл стихотворение — короткое и простенькое. — Я сочинил его, пока добирался сюда.       Его непослушные тёмно-каштановые волосы были перехвачены сзади лентой в короткий пушистый хвостик, добавляя поэтичности. За его ухом всегда торчало перо, а в поясной сумке имелся начатый флакончик с чернилами. Настоящий писатель! Пока все думали, что ответить, Чезаре мельком оглядел своего второго братца. Опять его изумила собственная невнимательность и рассеянность! Он видел его пару раз в неделю, но никогда не замечал, сколь сильно тот успел измениться. Томмазо всего на год младше Лоренцо и, несмотря на свою сидячую работу, выглядел собранным и немного худощавым. Его тело не покрывали мышцы, с мечом он обращался ещё хуже Чезаре — то есть вообще никак, но у него был определённо дар в литературе, а ещё он неплохо управлялся с созидательной энергией. Чезаре никогда не замечал в нём подобных умений, но на своём шестнадцатом дне рождения, когда все гадали, как же он справится с заданием, а отец порой в открытую говорил, что его сын наверняка провалит испытание, и при этом посмеивался, переводя всё в шутку, — вот тогда Томмазо всем показал. В одно мгновение он создал большой лист бумаги, на котором без проблем уместился сам, и нагнал такой силы ветер, что тот поднял его на листе, как на ковре-самолёте из сборника арабских сказок, и доставил к медальону на крыше.       Лицом Томмазо и правда пошёл в их мать, как говорила она сама. Не лучезарно красив, как Лоренцо, но приятен и симпатичен. Та же задумчивая складка губ, островатые скулы, о которые резались красивые слова, пристальные синие глаза, всегда смотревшие чуть настороженно и только затем — открыто и по-доброму. Иногда, скучая по матери, Чезаре было достаточно посмотреть на него, чтобы вспомнить её черты. Даже Лукреция не стала её полной копией.       — По-моему, замечательно! — похлопав, искренне выдал Лоренцо — для поэзии у него была не слишком тонкая натура, для него всё, что хорошо складывалось в рифмы и звучало загадочно, становилось шедевром. Ни для кого это не было секретом. Томмазо даже незаметно сжал губы и стиснул ладони в кулаки.       Иногда, наблюдая за ним вот так, Чезаре думал, что между старшими братьями невидимой нитью проходила вечная борьба. Возможно, Лоренцо о ней и не знал. В королевстве всем было ясно, что, в случае, если со старшим сыном что-то случится, ни один из следующих детей Клементе не пойдёт по его стопам. Такими уж они выросли. Для Лоренцо были открыты все двери, для остальных всё выглядело по-другому. Чезаре подозревал, что глубоко в душе именно Томмазо могло обижать это отношение — он оказался вторым, но не только по рождению, а ещё и по значимости. Остальным детям было не так обидно: Марцио жил как будто вообще в параллельном мире, и никто не воспринимал его всерьёз, замечали лишь его агрессивность. Лукреция — девочка, и так любимица короля, любые её прихоти всегда будут исполнены по первому желанию. Чезаре — вообще ленивый и бестолковый, как говорили в народе, от него толку, как от козла молока.       Задумавшись об этом, он едва не упустил разгоревшуюся дискуссию.       — Да что ты можешь понимать в стихосложении?! — сердито восклицал Томмазо, потрясая листом. Глаза его наполнились испугавшей Чезаре злобой. А обращался он к Лукреции, которая бесстрастно сидела на подушках, спокойно закинув одну ногу на другую.       — Может, и ничего, но фраза звучит и правда глупо. Как небо может литься на землю? Это невозможно! — спокойно парировала девочка, скрестив руки на груди. — Солнце — да, луна — тоже, но не небо.       Лукреция более, чем кто-либо в их семье, обладала острым умом и здравым сомнением. Как человек, с детства погружённый в обучение и чтение сложных фолиантов, она уже во многом отлично разбиралась и могла спокойно возражать даже их отцу — самому королю! Её не пугали озлобленные эмоции оппонента, ведь на её стороне были неоспоримые знания и доказательства. В тринадцать лет это могло показаться даже пугающим, но, обладая миловидным личиком, по-детски розовыми щеками и умным, лукавым взглядом, Лукреция не вызывала отторжения, а наоборот — восхищение и желание научиться её выдержке.       Чезаре не хотел слушать их перепалку и, ловко спрыгнув с гамака, отправился в сад, чтобы нарвать спелых гроздей в винограднике. Он принесёт их ровно к перемирию, закрепив его сладким соглашением.       Возвращаясь с корзинкой винограда, сделанной из листьев, веток и своей энергии, Чезаре приметил сцену, которую не захотел нарушать своим презентом. Чуть поодаль от патио стояли Лукреция и Томмазо; девочка что-то активно подсказывала своему старшему брату, а тот, слушая её внимательно и любопытно, быстро что-то черкал в своей бумаге. Они изредка друг другу улыбались и даже подшучивали.       «Помирились! — Чезаре опёрся о старый клён и забросил одну ягоду себе в рот. — И, кажется, сестра теперь станет его личным помощником в сочинении стихотворений!». Это было бы неплохо, ведь братец, хоть и был трижды одарён, всё-таки иногда перегибал со своими вычурными метафорами. Лукреция же добавит в его изящные стихи долю реализма. Так забавно они выглядели прямо сейчас: почти взрослый юноша и девочка, младше его на четыре года, едва достававшая ему до плеча, но к словам которой он прислушивался.       Задумавшись, Чезаре не заметил тени с другой стороны клёна. Когда послышался голос, хрипловатый, пробравший до мурашек, юноша вздрогнул и обернулся:       — Неплохо владеешь созидательной энергией! — это сказал Джузеппе и на мгновение задержал на нём изучающий, пристальный взгляд. — Я даже удивлён, как быстро ты смог подняться на такой уровень. То, что ты сотворил с грушей сегодня и так быстро — это очень хорошо!       Чезаре почувствовал себя неловко и коснулся кончика носа, задумчиво разглядывая кору дерева. Очевидно, Джузеппе был о нём более низкого мнения, нахватав фактов о нём из уст нерадивых слуг. Все они говорили, что младший принц хоть и прекрасен, но безбожно глуп и совершенно не приспособлен к учёбе. Чезаре давно перестало это раздражать, ведь не виноват же он, что для иных людей обучение — это лишь сидение за партой по несколько часов и штудирование скучных, пыльных учебников. А вовсе не свобода, исполненная радости и желания изучать мир вокруг!       — Ну… У меня много времени, я трачу его на овладение энергией, — почему-то при всякой встрече с Джузеппе Чезаре забывал человеческий язык и начинал что-то нещадно мямлить. — Мне нравится, что порой из совершенно разных наборов предметов получается что-то особенное. То, как действует созидательная энергия, основываясь лишь на твоём опыте и мышлении — изумительно! — Чезаре замолчал, вновь ощутив румянец на щеках. Он думал, что успел утомить Джузеппе, но, кинув на него быстрый взгляд, увидел его немного удивлённое выражение и мягкую, призрачную улыбку.       — Что ж, я рад, если тебе всё так нравится.       Он уже собирался уходить — судя по всему, старший принц решил остаться здесь надолго, а мешать Джузеппе никогда не любил. Но в последний момент обернулся и посмотрел Чезаре ровно в глаза.       — Извини, если сегодня грушей прилетело очень сильно. Я, честно, не рассчитал, что она будет такой большой… — Чезаре показалось, или он впрямь выглядел неспокойно, словно неловкость теперь перекинулась и на него? Его взгляд отражал сожаление, а рука нервно теребила ножны меча. Улыбнувшись, Чезаре незаметно оторвал одну ягоду винограда и сжал в ладони.       — Всё в порядке, Джузеппе! Голова у меня что кремень, выдержит всё, — Чезаре даже похлопал себя по макушке, чтобы увидеть облегчение в его глазах. Затем тут же разжал ладонь с ягодой и воскликнул: — А теперь лови!       Ловкий бросок — и вот Джузеппе аккуратно схватил прилетевшее ему от Чезаре в одну ладонь. Разжав, он улыбнулся, и наконец эта улыбка была полной. Почти солнечной. Почти той же, какой он улыбался Лоренцо. В его ладонях виднелась крупная ягодка винограда, обрезанная так филигранно и точно, словно с ней работали тончайшим ножом. Она изображала смешную толстую пчёлку, с вырезанными полосками на тельце, тонкими крылышками и забавной мордашкой. Уходя, Джузеппе с удовольствием съел маленький презент.       А Чезаре, глядя ему вслед, почему-то чувствовал себя довольным. Ни один созданный с помощью энергии предмет не доставил ему такого удовольствия, как эта простая ягодка, наспех обточенная и по-детски смешная! Сладкий, фиалковый ветер усилился и растрепал волосы Чезаре, приятно кольнув куда-то в сердце; он надеялся, что они с Джузеппе ещё когда-нибудь так же поговорят.              В конце вечера остались только они с Томмазо. Лоренцо нужно было присутствовать на срочном заседании совета вместе с отцом, Лукреция всегда ложилась спать рано, а Марцио явно надоело их общество. Чезаре тоже хотел вскоре уйти, ведь чувствовал себя лишним рядом с Томмазо, перечитывающим свои труды. Но Томмазо словно угадал его реакцию и опередил: отложил свитки и внимательно на него посмотрел.       — Чезаре, а ты ведь единственный, кто сегодня не поделился своими успехами. Как твои дела? Лоренцо сказал, у тебя способности к созидательной энергии.       Томмазо подсел к нему ближе на скамье, и Чезаре уловил от него приятный цветочный аромат — окна его комнаты выходили в цветущий сад, и он часами любил гулять по нему, а соцветия нежно касались его волос.       — Да, есть такое. Но, думаю, наш старший брат пока слишком высокого мнения обо мне. Мне ещё предстоит многое изучить, — честно ответил юноша. Он вполне мог оценить свои способности, и пока что они едва приближались к тем, какими должен был обладать среднестатистический покровитель. А уж до тех людей, что были в совете, ему пока слишком далеко!       — Да уж, это в стиле Лоренцо — порой перехвалить… Такой вот он человек — слишком идеальный для нас!       Они помолчали некоторое время, потом Томмазо вдруг разоткровенничался:       — А ведь знаешь, если честно, я долгое время считал его своим соперником! — Чезаре недоверчиво хмыкнул и удивлённо посмотрел на него. — Пусть это покажется тебе странным, но как есть! Мне всё время казалось, что я должен быть лучше него, во всём.       — А что же сейчас? — изумлённо спросил Чезаре. Спокойное, расслабленное лицо Томмазо противоречило тому, о чём он сейчас рассказывал. Брат только улыбнулся.       — А сейчас я понял, что мне не надо быть лучше него, мне надо быть самим собой. Я не такой, как он, никогда не был и никогда не буду, но я — другой, — пожав плечами, легко выдал Томмазо. — Он наш законный следующий король, хотя до выборов ещё далеко. А моё призвание — это проза и поэзия, это литература и всё, что с ней связано. И уж лучше мне подтянуть свои творческие умения, чем тратить время на бесполезную зависть.       Чезаре удивила простота и вместе с тем проникновенность его слов и мыслей. Никогда он толком не знал Томмазо, только издалека и сильно не вникая в его душу. В чём-то он угадал, когда сегодня ему показалось, будто между братьями существовала борьба. Но здорово, что ему это только показалось! Томмазо говорил искренне, и его взгляд теплел, когда он вспоминал брата. «В любом случае, — думал Чезаре, — без лёгкого соперничества им никогда не обойтись. Хорошо, что Томмазо нашёл свой путь».       После этого они ещё немного поболтали и тоже решили разойтись — небо уже покрылось тонкими алмазными прожилками лиловых оттенков, обещая шелковистую звёздную ночь.