Покровители и демоны Флоренции

***

      — Юный принц! — голос доносился откуда-то далеко-далеко, словно из другого мира. Чезаре поморщился: так не хотелось терять эту тонкую грань сна. И когда ему показалось, будто он опять переступил её и упал обратно в перьевые подушки, звонкий женский голос вновь прорезал мягкую оболочку: — Юный принц Чезаре! Вы встаёте?       Слова перемежались с ужасными стуками в дверь, которые толкали юношу к реальности всё быстрее. Наконец, недовольно вздохнув, он окончательно проснулся.       — Вы же помните, принц Чезаре, что сегодня ваш шестнадцатый день рождения? Вы должны предстать перед королём уже через полчаса.       Юноша недовольно промычал, забрался с головой под одеяло и попытался заснуть, но служанка и не думала отступать:       — В вашем гардеробе висит одежда, специально сшитая для сегодняшнего дня. Наденьте её! И не забудьте собрать волосы — это просьба лично короля…       Чезаре откинул одеяло и равнодушно уставился в потолок балдахина. Служанка с её противным звонким голосом всё же сумела вырвать его из сна. Он ответил ей — иначе она не отстанет и не уйдёт прочь — поднялся и первым делом раздвинул тяжёлые портьеры, пустив в комнату дрожащий серый свет. День сегодня выдался на удивление хмурый для апреля, но довольно тёплый. Маленький дубовый лесок, разросшийся ещё давно на территории дворца, поблёк и напитался тенями, что пахли листьями, сгнившей древесиной и дикой земляникой. Едва ли перевалило за семь утра. Чезаре глубоко вдохнул сладковатый, прохладный воздух и непонимающе покачал головой: почему-то своим днём рождения он не мог распоряжаться, как хотел.       Вчера его заставили принимать ванну так долго, что вода уже начала остывать и неприятно покалывать кожу. «Вы должны выглядеть безупречно!» — говорили ему слуги через дверь, не имея права заходить. Чезаре тогда и не знал, что это только начало мучения.       Он окинул взглядом комнату. Его покои были обставлены богато, но не вычурно, и мебели здесь стояло не так много. Стены покрывали красочные светлые фоны с природными орнаментами и перемежались деревянными вставками. Рядом с небольшой комнаткой, служившей гардеробом, виднелось широкое огромное зеркало в золочёной раме. В углу стоял каменный умывальник. У стены — большая и обожаемая Чезаре кровать с балдахином, вечно неприбранная и с разбросанными подушками. Затем много различных сундучков, в которых хранилось столько безделушек и старых вещей, что Чезаре давно потерял им счёт.       У окна стоял полированный гладкий стол, на котором он делал что угодно, только не учился. Перекусывал, сооружал заготовки для будущих моделей, которые вскоре с помощью энергии превращал во что-то полезное, сидел, однажды даже заснул, полностью забравшись на него. А ещё нечаянно он обронил в одну из его трещин семечко, которое специально готовил для эксперимента с магией, и оно как назло проросло. Теперь по стене его комнаты из угла стола тянулся настоящий перец. Толку в нём было мало: плоды его слишком остры, чтобы можно было их между делом съесть, да и цветы невзрачные, бледные и потрёпанные. Зато само растение никак не желало выкорчёвываться из этого угла. Чезаре однажды чуть не сжёг свою комнату, но перец так и продолжил расти, впитав его энергии. Поэтому юноша смирился и в сезон плодоношения тайно подбрасывал острые перчики на кухню. Сегодня растение не могло порадовать его даже своими яркими плодами, поскольку Чезаре посчастливилось родиться всего лишь весной.       Он отодвинул ширму, закрывающую вход в гардероб, и осмотрелся. На покрытых рисунками плечиках из тёмного дерева висела его повседневная одежда — простых тёмных и светлых оттенков. Именно поэтому в глаза сразу бросилось яркое красное одеяние, расшитое цветами и золотыми узорами. Вниз — белая рубаха, наверх — яркое блио, просторное, но в то же время не широкое, с чёрным поясом и жёлтой вышивкой по краям. Также штаны и остроносые башмаки, которые, вероятно, натрут после первого часа ношения. Рядом лежала отглаженная красная ленточка из натурального шёлка — ткани из арабских стран, очень дорогой, даже этот тоненький лоскут на рынке мог стоить целое состояние!       Чезаре облачился в новую одежду, посмотрел на себя и решил, что больше походит на шута. Он не привык к ярким оттенкам и теперь не мог свыкнуться со своим отражением. «Может быть, я и выгляжу неплохо, — задумчиво решил, посмотрев самому себе прямо в карие глаза, — но такого я больше в жизни не надену!». Уже под торопливые восклицания служанок из-за двери он завязывал ленточкой волосы, которые едва ли достигали плеч, но всё равно раздражали отца. Тот считал, что на людях его сыновья должны появляться в прибранном виде, а не так неряшливо, как порой вкатывался туда Чезаре со своими пышными курчавыми волосами. Впрочем, если это было не слишком официальное мероприятие, отец всё ему прощал и только снисходительно посмеивался.       В огромный, богато обставленный зал, где отец работал и принимал гостей, Чезаре вбежал не совсем по-королевски и чинно, а запыхавшись и покраснев. Клементе одарил его сначала недовольным взглядом, но с губ не успели сорваться упрёки — лицо отца посветлело от улыбки, стоило ему только взглянуть на своего сына. Чезаре сначала подумал, что, наверное, как-то неправильно оделся, не застегнул какую-нибудь пуговицу или перепутал изнанку спросонья, и ещё больше стушевался под его взглядом. Но слова отца рассеяли сомнения:       — Ты выглядишь просто чудесно, сын мой! Сначала я хотел отругать тебя за совершенно неподобающее принцу поведение, но потом увидел тебя и уже ничего не смог сделать, кроме как улыбнуться, — Клементе всегда говорил ясно и просто, но в словах его таилась невидимая сила, какой он неосознанно влиял на людей. — Запомни, Чезаре, что твоя внешность будет решать половину проблем всегда, даже если в остальном тебе не хватит хитрости, и пользуйся этим. Однако помни, что, кроме красоты, надобно обладать и другими талантами… Ну, а теперь нам пора выдвигаться к конюшенному двору!       Чезаре поразили слова отца — больше оттого, что это была самая длинная речь, которую он слышал от него лично. Обычно отец ограничивался короткой похвалой или критикой, когда они пересекались во время ужина. «Тебе следует больше времени уделять тренировкам с мечом!» «Ты должен читать больше классической литературы!» «Люди с другой Флоренции благодарят тебя за новый хлев». Подобное откровение же со стороны отца его немного обескуражило. Да, мать ему однажды сказала о том, что он растёт красивым мальчиком, что он — истинный их сын, смешение их кровей и черт, но он никогда не придавал значение своему облику. Да и сейчас отец то ли воздал должное его якобы красоте, то ли принизил все остальные его качества, как бы намекнув, что больше ничем Чезаре отличиться не смог.       Пожалуй, слова Клементе должны были вдохновить его, но только расстроили. Тем временем они шли по череде тёмных гулких галерей, где пахло воском и свежими красками, а с потолка на них смотрел незавершённый ангел с отрисованной половиной лица. Эту часть дворца ещё расписывали фресками и готовили к открытию, именно поэтому по ней можно было легко и незаметно пересечь хоть всё королевское сооружение. Чезаре перебегал взглядом от беспорядочного скопления баночек, вёдер, широких кистей, сваленных в угол лестниц и покосившихся портьер, скрывающих места отдыха художников и разбросанные кубки для вина.       У конюшни их уже поджидали слуги. Кони, такие же прекрасные и чёрные, какими их помнил Чезаре со дней шестнадцатилетия своих братьев, нетерпеливо подбивали копытом и словно звали своих всадников поторопиться. Когда всё было готово и они с отцом оседлали лошадей, ворота открылись и специально подготовленная стража замкнула их между своих рядов. Процессия началась.       Они продвигались довольно быстро, Чезаре думал, что обход займёт гораздо больше. Их путь лежал через ближайший мост, построенный недавно и уже обраставший торговыми лавками по бокам. В другой Флоренции его пока не существовало, а когда его построят, то назовут Понте Веккьо. Чезаре нравился этот массивный, грубый мост, на котором едва вмещались по-птичьи миниатюрные магазины с крохотными оконцами и яркими вывесками. Товары, что там продавались, ласкали взгляд и ужасали ценой — золото, драгоценные камни, ожерелья, дорогие китайские ткани, редкие специи, способные придать любому блюду изумительный вкус. Чезаре тоскливо поглядывал на тюки с развалами ароматных трав и вдыхал их дразнящий запах: он вспомнил, что с утра так ничего и не съел.       Дальше путь следовал по южной стороне Флоренции, холмистой и застроенной настоящими хижинами простых сельских людей, что выращивали неподалёку зерно или овощи. Затем процессия вернулась к мосту и теперь должна была петлять среди главных тесных улочек каменного сердца их города, продвигаясь к Палаццо Веккьо. Чезаре не понимал, как Лоренцо мог так долго улыбаться людям на протяжении всего пути — у него лично свело скулы уже на мосту и пришлось немного помассировать их, чтобы прогнать боль. Людей, на его взгляд, появилось не так много, но всё же прилично. Кое-где на улицах не хватало места, и жителям приходилось залезать на балконы и крыши. Но ничто не сравнится с тем ажиотажем, который вызвал Лоренцо своим совершеннолетием. Флоренция буквально кипела пёстрой, радостной толпой, переливаясь волнами шапочек и заплетённых кос. Люди даже рисковали своими жизнями, забираясь на узкие, высокие фронтоны и балки, только чтобы увидеть принца. Пожалуй, рекорд старшего брата никто не сможет побить.       Чезаре не выдумывал иллюзий на свой счёт. В народе о нём говорили как о праздном красивом юноше, иногда перемежая это совсем уж глупыми сплетнями о его якобы развратном времяпрепровождении и неумении даже читать. Возможно, его даже и любили, но той любовью, о которой только что говорил отец — такою любишь все хорошенькие, но бесполезные вещички, что продаются на душных восточных базарах. Отец тоже своего отношения не скрывал и, хотя наверняка глубоко в душе обожал его, всё же находил далёким от совершенства в самых разных областях. Чезаре не думал, что Клементе хорошо знал его — так, как знал своего первого сына, например. Тем не менее он радовался той мысли, что не противен своим родителям, хотя его детское желание быть замеченным ими уже давно поугасло.              К счастью, обход города уложился в час с лишним. У Чезаре уже ныло в желудке от голода, но он понимал, что сначала ему предстояло испытание. Процессия уже свернула в длинный просторный двор их резиденции — далеко впереди, скрытая тенью галереи, сидела королевская семья и с нетерпением ждала их. Закатав рукав, Чезаре проверил запас энергии, махнув ладонью по коже. Зелёная, чуть светящаяся линия показала, что у него ещё много сил. Юноша облегчённо выдохнул, хотя проверял запасы ещё утром. В детстве слова матушки о полном истощении созидательной энергии и её окончательной потере встревожили его не на шутку, поэтому иногда он даже слишком часто проверял себя.       Глубоко в душе он знал, почему его страхи так параноидальны и резки. Безусловно, каждый покровитель боялся потерять свою энергию навсегда, но он — в особенности, ведь больше ничего в этой жизни толком не умел. Его увлёк процесс созидания: от задумки, схематичной модели до непосредственного вливания энергии, когда ладони пульсировали теплом и светом. Если он этого лишится, его, вероятно, просто выгонят из дворца; точнее, так себе рисовал страшное будущее без способностей Чезаре, думая о родителях хуже в силу возраста.       Когда он сошёл с лошади, а отец сообщил ему о предстоящем испытании, юноша поднял взгляд на крышу дворца, где на привычном месте тихонько позвякивал на ветру медальон. Проходя мимо него, отец шепнул: «Только не опозорь меня!». Чезаре и не думал, ведь у него уже давно был готов план. Выжидая паузу, он поднял взгляд и встретился им с матерью; мягко улыбнувшись, та легонько кивнула ему. В ушах звучал её голос, хотя ничего сказать она сейчас не могла: «У тебя всё получится!». Чезаре благодарно улыбнулся ей в ответ, надеясь, что она тоже это услышит или поймёт: «Я тебя не подведу».       Ему было интересно, что же изобразили на его медальоне. У Лоренцо это были скрещённые меч и перо, а на заднем плане — Флоренция, у Томмазо — стопка книг, свитки и чернила, у Марцио — одинокий меч, объятый пламенем. Каждый рисунок красноречиво говорил о своём владельце. Чезаре вспомнилось, что шестнадцатилетие Марцио прошло не без скандала: его хотели вообще отменить, поскольку тот был незаконнорождённым сыном. Мать демонстративно не приехала на праздник, а людей, встречающих строптивого юношу в городе, было гораздо меньше, чем сегодня. Все знали, что Марцио, следуя зову крови своих воинствующих предков, искусен с мечом и успел побывать на поле боя с демонами, когда в прошлом году те прорвали защитную сетку и ворвались в город. Но характером он пошёл в родную мать, которая всё-таки приехала к нему на день рождения из далёких северных земель. Чезаре как сейчас помнил её: норвежская воительница, с бледной кожей, подведёнными чёрным глазами, что смотрели холодно и презрительно, и светлыми волосами, заплетёнными в хитрые сложные косички. Из одежды — настоящая броня, грубые штаны, тяжёлый меч наперевес. Это поразило всех дам Флоренции! И тем не менее она приковывала к себе взгляды и, несмотря на боевую экипировку, выглядела женственной и даже симпатичной. Впрочем, как говаривали во дворце, в общении она была очень злой и своенравной, будто ядовитая змея, которая во что бы то ни было стремилась тебя укусить. Марцио унаследовал и её холодную, точёную внешность, и всю скверну её характера.              Однако Чезаре слишком увлёкся своими мыслями. Люди ожидали от него действий. До сих пор в народе пересказывали яркое выступление Лоренцо, изящное — Томмазо с его летающим свитком, и быстрое, надменное — Марцио, который даже не потрудился махнуть пришедшим ради него людям и сразу ушёл. Чезаре легко выудил из внутреннего кармана маленький мешочек, в котором лежало несколько крупных, похожих на персиковые, косточек. На его дело хватит и одного, но он взял с запасом, побоявшись, что где-нибудь невзначай их уронит. Земли во дворе нет, только грубый камень, но этой косточке и не нужна плодородная почва — всё, что требуется растению, уже содержится в нём самом.       Чезаре подбросил одну косточку в воздухе и, как только та приземлилась, накрыл ладонью и сосредоточился. Его мысли прорезал образ мощного, но гибкого древесного ствола, способного изгибаться, словно лиана. Листьев на нём почти не было, да и к чему они, а вот мелкие цветочки, светло-лиловые, в тёмно-фиолетовую крапинку, усыпали все его побеги и ветки. Чезаре сделал их лишь для красоты, ведь на самом деле это растение в чём-то повторяло созданное им дерево, на котором он отдыхал, скрываясь за домами слуг. Он добавил ему только гибкости и убрал листья. Под рукой завибрировало. Спустя минуту прямо из-под камней вылез плотный, сплетённый из множества веток ствол, и Чезаре, легко ухватившись за него, продолжил вливать созидательную энергию.       Дерево росло и извивалось, а та часть, на которой сидел юноша, почти не двигалась, чтобы ему было удобно и устойчиво на ней находиться. Вот он поднялся уже на высоту первого этажа, затем второго. Люди внизу охнули от изумления, когда его план стал им ясен, а затем и вовсе одобрительно захлопали, ведь на дереве стали распускаться цветы и при каждом его движении осыпали мягкими, ароматными лепестками всю округу.       Чезаре остановил рост около самого шеста с медальоном, ловко схватил его и внимательно уставился на крышку. Цветок! Шесть заострённых лепестков, аккуратные крапинки, более тёмные ободки по краям. Да это же те самые цветы, что росли на его дереве в заброшенном пустыре, и сейчас, на этом новом растении! Чезаре немало удивился. Кто-то же узнал об этом… Навряд ли мать или отец сами до этого догадались. Вероятно, кто-то из братьев подкинул им идею. «Впрочем, — Чезаре улыбнулся, — это выглядит очень красиво!». Прежде чем повесить медальон себе на шею, он приметил деталь, ранее им не замеченную: на крышке выгравировали не просто цветок, а словно наложили его на фон карты Флоренции. На ощупь она была бугристая и мелкая, и, если приглядеться, можно было увидеть на ней знакомые улицы и дворцы: Веккьо, Даванцети, реку Арно и Дуомо, хоть и недостроенный в реальности, здесь же изображённый с великолепным куполом…       Чезаре легко соскользнул по стволу своего дерева, как по живой горке, и оказался внизу. Люди аплодировали ему и явно остались довольны представлением — кричали его имя, кидали цветы, махали яркими флагами, стреляли миниатюрными световыми брызгами, надеясь разогнать хмурь этого нетипичного весеннего денька. К счастью для юноши, теперь начиналась самая важная часть праздника — пиршество…              Уж с чем, а с пирами во дворце никогда проблем не было. И в этот раз всё сделали шикарно: от еды ломился их длинный, широкий стол, приятная музыка играла где-то вдалеке, а вино так и текло рекой. Чезаре наконец-то разрешили попробовать крепкий напиток официально, хотя он, конечно, уже его пробовал — во время своих весёлых вылазок в город. Но то, городское вино не шло ни в какое сравнение с этим, королевским. Его делали из лучшего винограда, выдерживали месяцами, хранили в специальных бочонках при нужной влажности в подвалах. Оно приятно сластило язык, отдавало лёгкой, пробуждающей кислинкой и теплило грудь. Чезаре выпил два полных кубка и понял, что поторопился. Неожиданно духота сковала его тело, и пришлось покинуть торжество — на нём хорошо справлялись и без него.       Чезаре не захотел идти в сад, а вышел через соседнюю, пустующую залу в тёмный коридор, которым ходили слуги, приносившие блюда. Поплутав по одиноким прохладным галереям, где замерло само время, отразившись в холстах художников, юноша наткнулся на массивные створки дверей, покрытых красивой гравировкой. Подумав, он потянул чугунную ручку на себя и удивился, что дверь была не заперта. На него налетел ветерок, принёсший аромат воска, бумаги и нежных фиалок. Лишь оказавшись на пороге, Чезаре вдруг вспомнил, что это покои его отца — вечно охраняемые и запертые несколькими замками. Сегодня произошло исключение.       Личные комнаты короля тянулись вереницей в южной части дворца. Сначала просторная, украшенная нежно-зелёными мраморными колоннами и синими портьерами зала для приёма гостей. Сегодня здесь даже не горели свечи в массивных подсвечниках, в зеркалах тускло блестел начищенный каменный пол, а томные древнеримские музы кокетливо смотрели с картин. Здесь всегда вели себя прилично, не допуская и помарки в своём поведении, двигались и говорили, следуя протоколу общения с королём, а стража с копьями всегда была готова увести тех, кто допускал ошибки. Сегодня же здесь так пустовало, что Чезаре слышал свои громкие нелепые шаги, пока двигался вперёд и разглядывал искусную потолочную лепнину. Ещё не избавившись от назойливых паров вина, что туманили ему голову, юноша сделал несколько ловких поворотов, раскинув руки в сторону, и в этом подобии танца едва не докрутился до падения. Его спасла статуя, о которую он упёрся руками. Поблагодарив прекрасную деву, Чезаре отправился дальше.       Личная столовая отца, зала для отдыха, его собственная винная комната. Чезаре присвистнул: королём быть очень здорово! Будь у него столько вина, он бы и не выходил больше к людям. Затем юноша толкнул ещё одну боковую дверь и ввалился в небольшую комнату с высоким потолком, книжными шкафами по бокам и массивным столом на возвышении, к которому вела широкая мраморная лестница. Личный кабинет отца! Чезаре был здесь пару раз от силы. Это место интересно вовсе не фолиантами, хранившими в себе тайны и истории их рода покровителей, и не исписанными свитками, небрежно оставленными на столе с пером. И даже не богатым мраморным полом, сверкавшим, как лучшее стекло, в котором отражался позолоченный, похожий на букет осенних листьев потолок. Разбежавшись, Чезаре проскользил по полу и едва не шлёпнулся на спину, кое-как удержав равновесие.       Личный кабинет отца был знаменит изысканной картинной галерей, которая хранила историю их семьи.              Картины были все огромны, под несколько метров в высоту и ширину, и выполнены самыми лучшими художниками их современности. Мастера работали иногда по несколько лет. Портреты висели на стенах в толстых золочёных рамах, и иногда требовалось задирать голову, чтобы рассмотреть их полностью. Чезаре мельком пробежал мимо всех картин, направляясь к той, что скрывалась в нише, невидимая со стороны входа, зато открытая взору короля на его рабочем месте. Мимо него пролетали годы, что прошли давно — шестнадцатилетие великолепного Лоренцо, первое публичное чтение стихов Томмазо, Лукреция в танцевальном наряде, и те, что случились ещё задолго до его рождения — свадьба родителей, рождение первого ребёнка, крупное нападение демонов на Флоренцию. Чезаре затормозил напротив последней картины — делал так всегда. На ней его изумляли сами демоны — похожие на грязно-серые, мутные кляксы, они поражали полотно подобно болезни, грозились поглотить людей, бесстрашно сражавшихся с ними. Чезаре демонов вживую ещё ни разу не видел, и ему хотелось бы узнать, похожи ли они на свои изображения.       Наконец он добрался до ниши, взял подсвечник и, щелкнув пальцами, россыпью искр зажёг свет. Он мог бы сделать яркое освещение и сам, но боялся, что большая часть сил уже ушла на сегодняшнее испытание. Подняв руку со свечою, он рассмотрел картину.       Это было то самое полотно, на котором его молодая мать, подобрав юбку и встав в боевую позицию, собиралась с кем-то драться. В её взгляде ни капли страха или сомнения, одно лишь лукавство и насмешка. Чезаре нравилась эта картина, нравилось, как Маргерита вскинула меч, слегка отведя корпус назад, и, казалось, что следующий эпизод — это её резкий, неожиданный для противника выпад. Он рассматривал картину жадно, желал запечатлеть её в памяти полностью — а вдруг это последний раз, когда он её видит? Отец был слишком строг к ним и не разрешал заходить в свой кабинет часто, кроме Лоренцо или своих советников.              Когда Чезаре услыхал позади себя тихие шаги, то понял, что попался. Увлёкся, забыл обо всём, а теперь никуда не скроешься — его фигура в красных одеждах ярко выделялась среди тёмной залы в мягком свечении. Он уже думал прикинуться пьяным, чтобы хоть так объяснить своё появление (всё же это было недалеко от правды), но обернулся, и слова повылетали из его головы. Мягко улыбаясь, к нему медленно шла Маргерита.       — Стало скучно на своём празднике? — спросила она, как только подошла к нему и встала рядом; Чезаре услышал её добрую усмешку, хотя её губы так и не научились складываться в настоящую улыбку. — Извини, надеюсь, я не помешала тебе, просто заметила, как ты ушёл и… — она не договорила и подняла глаза. Чезаре же поспешил объясниться:       — Да, матушка, вы правы, мне малость наскучил праздник, всё равно общее внимание опять приковано к Лоренцо, да я и не против! Только вот десерт всё не несли, и я решил прогуляться, — помолчав, Чезаре смутился и добавил: — А ещё, должен признаться, я выпил чересчур много вина и мне стало душно.       Маргерита слышно усмехнулась, и её взгляд, на секунду ставший лукавым, почти как на картине, метнулся к нему. Она легонько потрепала его по курчавым волосам и вздохнула.       — Ох, Чезаре!.. Хоть тебе и исполнилось шестнадцать, глубоко в душе ты всё равно остаёшься ребёнком, — она задумалась и снова посмотрела на картину. — Тебе нравится?       — Да, матушка! — то ли вино так раскрепостило Чезаре, то ли обстановка, но сегодня он чувствовал себя рядом с матерью не таким стеснённым, как в прошлые разы. — Расскажите, с кем же вы дрались? Кто бросил вам вызов? И… победили ли вы? — юноше показалось, что с каждым вопросом лицо матери накрывала всё более мечтательная тень, а взгляд слегка туманился, уходя сильнее в прошлое. Прошло около минуты, Чезаре уже решил, что его вопрос повиснет в воздухе и растает, как непригодный, однако неожиданно мать заговорила:       — С кем я дралась — это ты можешь увидеть и сам. Надо только вглядеться, — она улыбнулась и внимательно посмотрела на него. — Раньше у тебя не было возможностей, чтобы добраться до самого верха и рассмотреть его в деталях. Попробуй сейчас.       Чезаре догадался и в следующее мгновение бросил на пол косточку из своего мешочка. Но, проверив запас энергии, он понял, что не вытянет ещё одно растение, пусть и небольшое. Тогда мать пришла ему на помощь.       — Знаешь ли ты, что энергию можно передавать? Не всякий согласится поделиться тем, что для него превыше всего, но такая возможность есть. Дай ладонь.       Она взяла его ладонь и прислонила к ней свою. Тепло наполнило руку Чезаре, а затем и всё тело. Он проверил запас и обнаружил почти полную зелёную линию. Тогда он без проблем поднялся на дереве к краю картины. Сначала ничего необычного не заметил: здесь только лицо матери и острие меча позади неё. Когда же Чезаре пригляделся к мечу, то охнул от неожиданности и едва не свалился с дерева, вовремя зацепившись за ветку.       — Матушка! — посмотрев вниз, на неё, юноша в изумлении помотал головой и даже протёр глаза, думая, что вино ещё жгло остатки разума в его сознании. — Не может же быть, чтобы с вами дрался… отец!       В отражении меча, в самой верхушке, был изображён Клементе — тоже молодой и даже безбородый, но вполне узнаваемый, красивый юноша. Припав к ветке дерева, Чезаре внимательно рассмотрел отца — выражение его лица нельзя было назвать спокойным или таким же лукавым, как у Маргериты, а скорее изумлённым и застигнутым врасплох.       — Это так и есть, Чезаре. Если ты спустишься, я расскажу тебе историю.       Он тут же быстро съехал по стволу вниз и щёлкнул пальцами, чтобы его дерево превратилось в сотню мелких лепестков, которые вскоре разнесёт местный дворцовый ветерок. Мать сложила руки на груди и задумалась, глядя на картину. Она явно искала слова. Чезаре мельком поглядывал на неё: она совсем не изменилась с тех пор, как они общались так же плотно, как сегодня. Разве что морщины у глаз легли сильнее, а платье теперь было тёмно-зелёным, отчасти похожим на то, что нарисовано на картине. Чезаре бы хотел общаться с ней гораздо чаще вот так, чем один раз в четыре года; он искренне не понимал, почему так не могло быть всё время.       — Ты ведь знаешь, Чезаре, что раньше я считалась хорошей воительницей, — тихо произнесла она. — Возможно, обо мне говорят ещё что-нибудь в народе, м?       Он смущённо ответил, заикаясь:       — Матушка, я никогда не слышал о вас чего-либо. Почему-то я могу стерпеть сплетни о любом из нас, но когда дело касается вас, то сразу закрываю уши и убегаю подальше от этого места.       В его словах — одна лишь правда. С его вседозволенным образом жизни было несложно узнавать самые свежие сплетни, что говорились в торговых лавках и на улицах. Никто и не ведал, что порой рядом с ним в совсем простых одеждах и натянутой на лоб шапочке сидел сам младший принц. Он никогда не старался делать это специально, лишь раз в пару дней выходил в город, чтобы собрать новости и хотя бы так приблизиться к тому, что происходило за пределами дворца, а порой и внутри, ведь его семья редко касалась официальных дел во время ужинов и встреч.       — Всё в порядке, — мягко улыбнулась Маргерита и легонько тронула его ладонь, чтобы показать — он может не волноваться. — Даже если бы ты что-то услышал, не думаю, что это слишком бы удивило тебя. Мне было восемнадцать лет, когда я пришла во дворец по приглашению на бал. Мои родители состояли в королевском совете и частенько уговаривали меня явиться хотя бы на один из них. Мотивы их мне были понятны ещё тогда: они желали подобрать мне подходящую партию, ведь эти балы посещало такое количество юношей из благородных семей, что трудно было на них остаться в одиночестве. Я же вечно сопротивлялась и не особо любила балы. В грации и изяществе я всегда уступала своим смазливым сверстницам, зато по душе мне были упражнения с мечом и тренировки с одним опытным мастером. Родители не препятствовали моим занятиям, но видно, что тревожились.       Вечером дня, когда проходил бал, я надела одно из своих самых красивых платьев — светло-зелёное, расчесала длинные волосы и пришла в залу. Но почему-то всё равно я чувствовала себя неловко. Девицы вокруг меня казались красивее и лучше, даже когда я считала, что впервые в жизни выгляжу сносно. Мне совсем не с кем было поговорить, танцевать я не хотела и потому сидела скучала, дожидаясь, когда пройдёт час и я смогу вернуться домой, не нарвавшись на расспросы родителей, почему так рано. И вдруг я услышала разговор.       То была толпа девушек и юношей, всех одинаково прекрасных и в богатых нарядах. Среди них выделялся довольно статный юноша, он был окружён толпой девиц и что-то задорно говорил, стараясь всех поразить. Я бы и не стала прислушиваться — мало ли мне дел до чужих разговоров, но они находились довольно близко, и всех их слова я ненароком услышала. Юноша говорил сначала на пространные темы, затем перекинулся на то, что его отец хотел включить в обязательную учебную программу боевую подготовку даже для девушек и спешил внести это предложение на рассмотрение короля. Юноша же явно не одобрял его затею. «Девушкам не следует даже приближаться к мечам — им же будет только хуже. Это не их дело и никогда не будет им под силу!». Вокруг раздался одобрительных смех девушек. А вот я стерпеть не смогла.       И вот, Чезаре, слово за словом, и мы с твоим будущим отцом устроили настоящую перепалку. Он и не придал бы моим словам значения, ведь кто я такая, в своём недорогом платье, чтобы ему возражать? Но я использовала не слова, а действия. Я предложила ему дуэль. Если выиграю я, то ему придётся публично принести извинения всем девушкам, которые интересуются боевыми искусствами, а если он… То меня, вероятно, ждало бы наказание родителей и такой позор, какой не смоешь и через сотни лет. Он не ставил условий, просто хотел доказать всем, что девушки не способны драться так же хорошо, как мужчины. Мы вышли во двор, нас обступила толпа, мне выдали хороший меч, и бой начался.       Он до последнего думал, что я откажусь, переведу всё в шутку и это станет началом нашего знакомства. Так Клементе говорил мне потом. Он ведь уже тогда был поражён моей смелостью и напористостью. Но я и не думала отступать. На картине я изображена в тот момент, когда поднимала меч и вставала в позицию для первого выпада. В отражении меча — его крайне удивлённое лицо. Мы сошлись в бою. Твой отец, Чезаре, считался и до сих пор считается одним из лучших воинов. Тогда он думал, что справится со мной за считаные минуты и вскоре выбьет из моих рук меч, а я неловко упаду и начну молить о пощаде. Но он нарвался не на ту девушку! — Маргерита довольно усмехнулась.       Говорят, мы сражались целый час. Кто-то возражал, что больше. Для меня же тогда не существовало времени, я полностью отдавалась любимому делу и не теряла бдительности. Твой отец был остёр в атаках, но частенько терялся в защитных действиях, и я спешила подловить его на ошибках. Но и он оказался довольно умным воином, не вёлся на мои провокации и обманы. В общем, бой затянулся, мы начали уставать, зрители постепенно теряли интерес. В итоге нас разняли стражники, которых позвали остановить это безумие. Никто из нас не выиграл, но и не проиграл. Думаю, это была ничья.       Меня под присмотром стражи отвели домой и рассказали родителям о моём позорном поступке. Отец был разгневан, мать плакала. Они пообещали мне, что запретят любое упоминание меча в доме. Их можно понять, Чезаре. Сейчас я понимаю. Я ведь опозорила их в высшем свете. Но на этом история не закончилась. На следующий день Флоренция разрывалась от новости: Клементе (только тогда я и узнала его имя) выступил на площади Синьории перед публикой, несколько раз повторив одну и ту же речь. «Раньше я был глупцом и говорил, что девушки не способны сражаться и плохи в обращении с мечом. Сейчас я искренне прошу прощения у всех, кого могли ненароком или специально задеть мои ужасные слова!» — если вкратце, то вот о чём он говорил.       Я была поражена. Это слегка изменило моё мнение о нём, ведь он не проиграл мне — и всё равно извинился. Однако по большей части мне уже стало безразлично, что он там думал о девушках с мечом, я просто хотела, чтобы мои родители поняли, что ничего ужасного я не совершила, и вернули мне занятия. Не прошло и пары дней, как я изнывала со скуки без своего меча, а отец с матерью пришли ко мне и с довольно виноватым видом сказали, что наказывать меня было слишком сурово. Они вернули мне мои мечи и занятия. Оказывается, Клементе подходил к ним и отчаянно убеждал их в том, что я ни в чём не виновата, что, наоборот, я поступила очень смело и все мной во дворце лишь гордятся. Я удивилась ещё сильнее. А дальше, Чезаре… трудно объяснить, что случилось дальше, — мать опустила голову, и взгляд у неё подёрнулся печальной прозрачной дымкой.       Он искал встречи со мной, я же пыталась их избегать. Но вскоре мы стали общаться больше и плотнее… Знаешь, Чезаре, когда ты однажды полюбишь, то осознаешь: это чувство — самое сложное и самое прекрасное в нашем мире. Если оно будет приятно жечь изнутри и воспалять бедную душу, то не обращай внимания, это всего лишь глупая влюблённость, и она исчезнет, стоит трудностям легонько надавить сверху. Но если чувство давит глубоко изнутри, выламывает важную часть тебя и душит нестерпимой ответственностью, то это оно, это и правда настоящая любовь. Мы с Клементе полюбили друг друга, и, пусть наш путь был нелёгок, он продолжается и сейчас.       — Ваши родители были против?       — Мои — да, поскольку считали Клементе плохой партией и были наслышаны о его легкомыслии. Не спорю, в ранней юности он и впрямь был дерзок и не держал язык за зубами, но ведь не зря всеобщим советом его выбрали королём, когда ему едва исполнилось двадцать! В тот момент предыдущий король как раз заканчивал своё столетнее правление, а Клементе отлично показал себя в разных государственных делах: от решений по сельскому хозяйству до сражений с демонами.       Взгляд у матери горел ярко, когда она говорила об этом. Она словно скинула все эти ненавистные десятки лет и снова стала двадцатилетней девушкой, будущей женой короля, что ещё могла позволить себе драться на мечах и получать звание лучшего воина среди девушек, а то и среди мужчин. Что же произошло потом? Чезаре уже шевельнул губами, чтобы задать этот вопрос, до боли интересовавший его, но шум позади них сбил его.       Это был стражник, искавший королеву и младшего принца.       — Прошу прощения, Ваше Величество, что помешал вам, но король просит вас вернуться на пиршество и удостоить вниманием гостей! — согнувшись в поклоне, выдавил стражник сбивчивым голосом. Он, конечно, прав, ведь Чезаре с матерью покинули праздник уже на неприлично долгое время, а правила стоило соблюдать.       — Передайте королю, что я скоро вернусь, а юному принцу нужно ещё немного освежиться на воздухе, — подмигнув ему, Маргерита мягко коснулась ладонью его макушки. Чезаре благодарно ей улыбнулся — он не хотел возвращаться в душную залу, где его голова вновь бы загудела от шума и не отступившего алкоголя. Прогулка точно не помешает. Стражник бегло удалился, а мать, улыбнувшись ему ещё раз, неспешно проследовала за ним. Чезаре остался наедине с картиной. Свеча уже оплыла и грозилась потухнуть, поэтому юноша задул её сам. Бросив последний взгляд на девушку с мечом, он вышел из покоев отца. Теперь ему стало ясно, почему отец хранил эту картину так близко к себе. Но он всё ещё не понимал, что же дальше пошло не так. Почему мать так отдалилась от них? Когда к ней прицепилась кличка «печальная Маргерита»? Что стояло за рождением Марцио — бастарда, которого всё равно воспитывали в королевском дворце и относились к нему не хуже, чем к остальным принцам?       Чезаре вспоминал слова матери о любви. Он ещё ни разу не любил, но слышал много историй, в которые неизменно вплеталось это чувство, и они надрывали душу, стоило лишь представить себя на месте главных героев. Сыграла ли любовь с его родителями злую шутку? И если это так, то стоило ли вообще отдавать своё сердце в чужие, ненадёжные руки, в страхе ожидая, что его вернут изувеченным и расколотым? Чезаре спешил к выходу в сад и отчаянно пытался отбросить тяжёлые мысли. В детстве его не мучили такие вопросы, всё казалось простым и понятным, слишком далёким от его крохотного мирка.       Наверное, этого и стоило ожидать от взросления?              Солнце немного взбило облака и запустило в них свои тонкие пальцы. Сад покрылся хрустящим золотом, а терпкий аромат весенних цветов нежно поплыл над землёй. Чезаре провёл рукой по волосам и понял, что где-то потерял шёлковую ленточку: видимо, когда лазил по галереям и своему дереву. Отец точно будет недоволен его видом, даже если он перехватит волосы обычной верёвкой, которую найдёт в сараях с инвентарём. Хотя может быть и так, что сейчас на пире уже так весело и вино льётся так споро, что никто о его причёске и не вспомнит.       Чезаре дошёл до старого, разрубленного молнией пополам каштана и провёл ладонью по его чёрной, оставлявшей следы на пальцах коре. Подумав, он забрался под его полый ствол, расщеплявшийся книзу. Раньше он без проблем вставал туда в полный рост, но это было уже очень давно. Теперь он едва помещался туда, даже сильно согнувшись и прижав колени к себе. Вот будет забавно, если кто-нибудь отыщет принца в таком состоянии! А между прочим, вот так сидеть здесь было очень приятно: душа постепенно наполнялась спокойствием, а сознание светлело, сдувая пары крепкого напитка...       Юноша едва не придремнул, но вовремя заметил фигуру, резко и неожиданно возникшую посреди боковой тропы. Как вообще можно ходить такими быстрыми и порывистыми шагами? Чезаре вздрогнул, но решил остаться на месте до конца. При большом везении его не заметят, хотя расщелина в дереве отлично просматривалась с тропы.       Но взгляд у Джузеппе, видимо, всегда был таким острым и пристальным, способным выловить даже мелкий лепесток на цветастой поляне. Да, это был именно друг Лоренцо, и сейчас он направлялся прямо к нему! Чезаре решил не выбегать с позором из-под своего укрытия, а принять разоблачение достойно. А вообще, наверняка завтра в городе только и будут говорить, что о взрослом шестнадцатилетнем принце, который по старой детской привычке залезает под расколотое дерево, хотя уже едва вмещается туда.       — Не ожидал тебя увидеть, Джузеппе! Привет! — Чезаре помахал ему ладонью и постарался улыбнуться самым естественным образом. Затем как бы нехотя вылез из-под дерева и, отряхнувшись, встал на ноги. Взгляд Джузеппе при этом стал непроницаемым и внимательным. Похлопав дерево по коре, Чезаре опёрся на него и усмехнулся: — Это вот моё излюбленное место с детства. Нет, не подумай, я не сижу здесь всегда! — спохватившись, тут же нетерпеливо бросил Чезаре и взволнованно глянул на Джузеппе. — Просто… иногда здесь хорошо, вот. Но чем больше я становлюсь, тем всё хуже получается туда влезать. Сегодня я вообще едва там уместился…       Околесицу он выдал знатную. Щёки теперь покрылись румянцем, а стыд обжёг изнутри. Не мог Чезаре просто вылезти оттуда и нормально объясниться, как подобало взрослому человеку! Он опустил взгляд, не смея даже поднять его на Джузеппе, известного своей строгостью и воспитанием, но услышал смешок, и любопытство оказалось сильнее.       — Значит, правду говорят, что с вином ты сегодня переусердствовал и отправился прохлаждаться в сад! — Джузеппе обошёл дерево, рассмотрел его и остановился с другой стороны ствола. Чезаре, затаив дыхание, наблюдал за ним. Лучший друг старшего принца тоже вырос и тоже изменился, но не столь сильно с тех пор, как они разговаривали в патио. Из неказистого, угловатого мальчика с тёмными опасающимися глазами и шрамом, которого он стеснялся, он превратился в элегантного молодого мужчину с приятными чертами лица, не лишёнными холодности, но уже более привлекательными; а шрам, как росчерк тяжёлой судьбы на его лице, только добавлял лёгкой остринки в его пресную, не удивлявшую никого во дворце привлекательность. Ему, как и Лоренцо, исполнилось двадцать лет, и подростковая неловкость, ещё ощущавшаяся в восемнадцать, теперь полностью растворилась в его статной, пусть и не столь крепкой, как у Лоренцо, фигуре. Он не отпустил бороды, как это сделал его друг, но этого и не нужно было, чтобы воспринимать его как взрослого. Четыре года — не так много, чтобы считать человека далёким от себя, но Чезаре всё никак не мог догнать его. Сегодня Джузеппе был одет в строгую одежду тёмных тонов, а его любимый меч привычно висел на поясе, говоря сразу всем, что, во-первых, он воин.       Джузеппе медленно провёл ладонью по коре и метнул к нему свой взгляд. Чезаре так и не разобрал цвет его глаз, но внутренне съёжился под их взглядом. «Луна» и не могла ласкать своим светом, только настораживать…       — Я искал тебя специально, принц Чезаре, — глухо произнёс он, сделал пару шагов и встал перед ним. Чезаре был ниже его на целую голову и теперь пожалел, что в детстве пренебрегал злаками, подбрасывая их в карманы служанок.       — Я хотел поздравить тебя с важным днём в твоей жизни и пожелать успехов в том занятии, какое ты выберешь для себя вскоре, чтобы отдать ему силы и трудолюбие, а также исполнить свой долг как покровителя. И хотел бы вручить тебе подарок… — Джузеппе всё это время прятал за спиной небольшой свёрток ткани, а Чезаре, слушая его важные и строгие слова, почему-то наполнялся тоской — так уж безутешно звучала ожидавшая его взрослая жизнь! Теперь он сам держал свёрток, и, судя по весу, это было нечто значительное и твёрдое. Чезаре раскрыл ткань и легонько воскликнул от изумления. В его руках лежал коротенький блестящий клинок, с рукояткой, довольно простой и изящной, на которой нашлось место его выдуманному цветку. Чезаре улыбнулся и восхищённо посмотрел на Джузеппе, подбирая хорошие слова благодарности, но тот его опередил:       — Ни для кого не секрет, что у тебя проблемы с боевыми искусствами и ты практически не владеешь мечом. Однако ты должен уметь защищать себя, когда никого не будет рядом. Поэтому я вручаю тебе этот короткий и лёгкий клинок, которым даже тебе будет несложно нанести удар или отбиться от кого-нибудь. Ты взрослеешь, Чезаре, и постепенно мир вокруг тебя тоже будет меняться. Ты частенько ходишь по городу, я слышал, но не все жители будут к тебе добры. Надеюсь, мой подарок станет тебе полезен.       Джузеппе говорил складно и хорошо, голос у него был приятный, хотя и хрипловатый. Но вот та правда, что сочилась в его словах, разъедала безоблачное настроение Чезаре, оставляя задумчивые пятна. Он думал о мире, в котором придётся защищаться от кого-то плохого, где всегда следует ожидать подвоха, и не хотел в нём жить, однако выбора, кажется, не было. Впрочем, это оказались хоть и тёмные, но лёгкие мысли, которые сдуло очередным весёлым ветерком. Чезаре ещё раз взглянул на клинок и даже взял его в руки, пощупал холодную сталь.       — Благодарю тебя, Джузеппе. Это очень изысканный и полезный подарок! — Чезаре и впрямь был тронут этим жестом, нежность легонько свивалась кольцами вокруг его рёбер, лаская теплом и ранним волнением. Он не знал, как ещё выразить свою благодарность, и просто посмотрел на юношу, надеясь, что в его восторженном, открытом взгляде тот прочтёт всё, что нужно. Джузеппе мягко усмехнулся, довольный эффектом.       — Значит, ты знаешь про моё дерево с такими цветами? — Чезаре указал на выгравированный цветок на рукоятке. Джузеппе встряхнул головой и скрестил руки на груди.       — Да как-то случайно заметил, — пожав плечами, бросил он и тут же отвернулся, чтобы отойти к дереву. Чезаре не успел перехватить его взгляд и, казалось, даже уловил в его голосе смущение… «Случайно такое не заметишь, — усмехнувшись, решил про себя. — Получается, ты нашёл его специально». Сейчас он мог видеть лишь спину Джузеппе, но почему-то позволил себе угадать выражение его лица — уязвимое и смущённое.       Не желая терять Джузеппе так скоро, когда им впервые удалось разговориться, Чезаре спешно стал придумывать тему для беседы. Он ведь совсем не знал его, этого порядочного юношу… Всегда видел его вдалеке, рядом с Лоренцо, начиная с детства, видел его взросление и преданность, но никогда не углублялся в эту наверняка раненую, угловатую душу. Подумав, Чезаре улыбнулся и мягко проговорил:       — Знаешь, а я ведь вспомнил кое-что. Четыре года назад, когда Лоренцо отмечал своё совершеннолетие, я впервые заметил тебя. Не то чтобы раньше я тебя не видел, но именно в тот день разглядел по-настоящему и узнал, кто же ты такой.       Джузеппе повернулся к нему и заинтересованно приподнял бровь.       — Да? Не припомню, чтобы мы разговаривали. Что же я такого сделал?       — Ну… — Чезаре замялся и сжал в руках свой новенький клинок; взгляд бегал по сверкающему лезвию, лишь бы не смотреть на Джузеппе — он понял, что попал впросак, ведь не пересказывать же глупые сплетни мальчишек? Но Джузеппе почему-то усмехнулся — усмешка у него звонкая и приятная, такая ласкала слух и разом обесценивала неловкость.       — Наверняка что-нибудь про меня говорили дети советников! А ты услышал.       — Да, но я вовсе не поверил в ту чушь, что они говорят! — воскликнул Чезаре и взволнованно глянул на Джузеппе, никак не переменившегося в лице. — Мне не понравилось, что они говорили, однако красноречие во мне слабо, я бы не смог их переубедить. Но я был уверен, что мой брат выбрал исключительного человека себе в друзья.       — Так поэтому ты тогда ушёл… — Чезаре боялся показаться Джузеппе глупым и ограниченным, совсем как те детишки, что давно выросли и стали такими же завистливыми подростками. Однако голос Джузе звучал задумчиво и тихо, и только тогда Чезаре осознал: он заметил его уход! В суете, что творилась на таких пирах, трудно отыскать даже друга, что минуту назад стоял рядом с тобой, не то что незнакомого мальчика. «А он всё равно заметил…» — пронеслось в голове, когда он внимательно смотрел на Джузеппе, который слегка изумлённо смотрел на него в ответ. Вскоре это выражение слетело с его лица, стоило ему провести ладонью по чёрным волосам и убрать курчавую прядь со лба.       — Значит, Чезаре, ещё с детства ты обладал исключительной честностью. Похвально для человека, выросшего среди королевских сплетен, — Джузеппе хоть и говорил строго, но действительно хвалил его, и в груди у юноши стало тепло-тепло, совсем как в летних томатных теплицах, где выращивали нежные сочные плоды. Также и в нём самом, казалось, стало что-то произрастать. Джузеппе обошёл его, словно собираясь покинуть на этой ноте, но остановился рядом. Склонив голову, он тихо произнёс:       — Но, Чезаре, запомни: друзей не выбирают. Лоренцо не выбрал меня, как и я — его. Друзей находят в забавных и не очень случайностях, — Джузеппе неожиданно дотронулся до своей кисти и сделал несколько ловких движений. Чезаре не видел всего из-за своего широкого рукава. Наконец на протянутой к нему ладони лежал чёрный шнурок, ранее обвязанный вокруг запястья Джузеппе.       — Это тебе, завяжи волосы, а то король будет ругаться. Красная подходила твоему наряду больше, но такого цвета у меня нет.       Чезаре только и успел, что подставить ладонь под падающий шнурок и проводить взглядом фигуру юноши, поспешно уходящего по тропе. Он негромко поблагодарил его, но так поздно, что, был уверен, его уже не услышали, и это слегка разочаровало.       Джузеппе говорил, что друзей нельзя выбирать, но можно ли выбрать любовь, хотел спросить Чезаре. Могли ли его родители выбрать её осознанно или это тоже происходило случайно? Что-то он сомневался, что в случае любви всё было так просто… Наверное, Джузеппе бы ему и не ответил, посчитав его ещё слишком глупым для подобных тем.       Однако тоскливые мысли вылетели из головы тут же, стоило его глазам переместиться на предметы, вручённые ему Джузеппе с таким вниманием. Клинок приятно холодил кожу, а шнурок ощутимо пах пряными травами, землёй и вереском, росшим на лугах недалеко от замка. Чезаре с особой аккуратностью завязал им свои растрепавшиеся волосы и пригладил остальные пряди. Лицо горело — от ветра и алкоголя, но всё же надо было возвращаться на пир. Юноша завернул клинок в ткань, спрятал свёрток во внутренний карман и бегом отправился в залу.