***
Прошла пара недель, процесс брожения вина, приготовленного Чезаре, подходил к концу, и он собирался исполнить желание и показать Джузеппе результаты своих трудов, хотя глубоко в душе предполагал, что тот будет не слишком-то и в восторге. Однажды юноша решился на это, после одного из утомительных занятий, когда наставник загонял его до изнеможения и впихнул в тренировку пробные упражнения на мечах (из-за них Чезаре теперь не чувствовал рук). Джузеппе с ухмылкой выслушал его просьбу пойти с ним, но не спрашивать, куда именно и зачем, однако пообещал, что так и сделает. Чезаре довёл его до заброшенного сарая и только там рассказал, что же это всё значило. — Если ты подумал, что тогда я шутил насчёт винодела, то ты неправ, — заявил юноша, едва они переступили порог. — Не ручаюсь за результат, это моя первая попытка. Но доверюсь твоему мнению! Джузеппе подозрительно обвёл взглядом помещение, заросшее паутиной, потопленное в хламе и сломанных вещах, со следами вековой грязи на стенах, но всё-таки зашёл за ним следом. Чезаре уверенно направился к вмятому гербу и вытащил из-за него бочонок — целый и даже полный! Это значило, что никому не удалось найти его тайник, но оно и понятно — здание было совсем ветхим и неприметным, мимо него редко проходили даже слуги, а уж внутрь вряд ли кто-то заходил последние пару лет. На это Чезаре и рассчитывал. Он снял крышку с бочки и понюхал тёмно-красный, но в сумраке сарая почти чёрный напиток. Пахло приятно, как и должно вину: немного кислинки и сладости, приправленной свежестью винограда. Чезаре заранее приготовил кубки и первую пробу сделал сам, чтобы убедиться — такое давать другим хотя бы безопасно. Вкус его тоже удивил — конечно, не их королевское вино, знаменитое огромным количеством тайных специй, которые в нём смешивали для получения изумительного привкуса, но тоже пойдёт! Только затем он подал кубок, полный своего вина, Джузеппе с крайне гордым видом. Тот сделал несколько глотков и даже не поморщился, наоборот — его брови легко взлетели кверху от удивления. Чезаре быстрее запил собственную неловкость, ведь насколько же плохо о нём помышлял наставник, раз так откровенно изумился его хорошему вину! — И правда вкусно! — остановившись на половине, воскликнул Джузе и покачал головой. В слабом свете, протыкающем темноту сарая, как иглы, сквозь дырявую крышу, Чезаре едва разглядел его улыбку. — Тебе понравилось? — Да, хотя к вину я отношусь довольно спокойно. Но у тебя оно вышло добротным. А раз это твой первый опыт… Замечательно, Чезаре, что тут ещё сказать! — Джузеппе не иронизировал, а говорил с искренним восхищением, и юноша ощутил, как же вовремя сумрак скрыл его румянец. Они выпили ещё по кубку, а остальное он перелил в специальный кувшин и отнёс себе в комнату, перед этим пообещав Джузеппе, что не будет усердствовать. Сказал это Чезаре раньше, чем успел предупредить его наставник, отчего тот довольно улыбнулся. Чезаре показалось, что они стали ближе, хотя слишком очевидных намёков на то не было. Пару раз между ними случались проникновенные беседы, похожие на ту, случившуюся в Дуомо, но чаще они разговаривали по делу. Чезаре никогда не переживал из-за этого, понимая, что каждому разговору — свой черёд, и, как только один из них будет готов приоткрыть ещё уголок своей души другому, это случится и ничто не встанет на пути. Принц же продолжил обучаться боевому искусству и, надо сказать, окунулся в него так глубоко, отдавая все свои силы, что почти забросил развитие созидательной энергии. Но вскоре опомнился сам и начал понемногу тренироваться: сначала на мелочах, а уже потом в создании сложных предметов. На развлечения и забавы, безделие и распитие вина времени у него почти не оставалось. Он скучал по своей прошлой жизни, свободной и разнеженной, но понимал, хотя порой и не без усталой улыбки, что всё, происходящее с ним теперь, определённо шло ему на пользу. Его тело начало обретать задатки сил и ловкости, мышцы вытачивались на теле медленно и тяжело, как из мрамора, но всё же этот процесс шёл, и Чезаре нравилось собственное отражение всё больше. Его же ум и духовные силы тоже крепли, впитывая новые знания от бесед с Джузеппе и учителями. Он так и не стал прилежным учеником, но сделался довольно любознательным и дотошным, если уж какая-нибудь тема его интересовала. Вечером у него едва хватало времени, чтобы сделать короткий глоток своего вина и доработать новый рецепт, подсмотренный у королевских виноделов. Так как подсматривать приходилось тайно, Чезаре выхватывал ингредиенты по очереди и выписывал их последовательность и объёмы в листок. Также он раздобыл в библиотеке книгу о виноделии — не без помощи сестры, которая летала меж стеллажей, как птичка в родном лесу, и знала каждый уголок и корешок. Даже демоны прекратили свои нападения, и в городе, что в их, что в людском, воцарилось долгожданное спокойствие. От последствия голода, бедности и безработицы покровители ещё избавлялись, поэтому отец и старший брат, сделавшийся официально чуть ли не его советником, всегда были заняты работой и обсуждениями. Второй братец, Томмазо, продолжал собирать восхищение в сторону своих шедевров, а сборники его стихов разлетались не хуже кубков вина в праздник Первого Винограда. Лукреция помогала ему и одновременно занималась своими экспериментами в химии. А вот чем занимался Марцио, никто толком и не знал. Чезаре никогда не был близок со своим единокровным братом, более того — с ним часто общался только Лоренцо, способный разговорить и немую рыбу. Нрав у бастарда отличался крутостью, никто не знал, будет ли он тебе рад или посмотрит так косо, что сразу захочется убежать от него подальше. Он общался только со своей свитой из северных земель, которую ему приставила мать. Правда, несколько раз Чезаре обращался к нему за помощью или советом, связанными с боевыми искусствами. Уж в чём, а в этом его воинственный братец разбирался лучше всех. В такие моменты Марцио забывался и увлечённо рассказывал или демонстрировал какой-нибудь выпад, а Чезаре казалось, что он такой же, как они, вовсе не «ледяной принц», как прозвали его во дворце, способный тем не менее в любую секунду вспыхнуть. В целом, жизнь налаживалась и переставала казаться невыносимой.Глава 7. Праздник Первого Винограда
26 декабря 2021 г. в 17:00
Они встретились около дворцовых ворот. Джузеппе всегда выглядел опрятно и симпатично, даже на тренировках, никогда не позволял себе скатиться в неряшливость. Чезаре вновь стало совестно, но стыд растаял, как только они улыбнулись друг другу и повернули к площади Синьории.
Город сильно преобразился за то время, пока Чезаре его не замечал. Всюду были развешаны маленькие ажурные фонарики, между домами протянуты ожерелья из настоящих лоз винограда с целыми гроздями, по каменным домам расползлись красочные рисунки искусных мастеров — гортензии и фиалки горели лилово-розовым пламенем во всю стену, белые чёрточки чаек перелетали от одного окна к другому, по фронтонам зданий прорастала яркая зелень, а на старых дубовых дверях танцевали счастливые люди с полными кубками вина. После праздников краску быстро смоют, зато как расцвёл город под этим пёстрым облаком!
Виноградные листья налепили на все статуи в городе, а на главных улицах устроили бесконечные ряды лавок и шатров, украшенных богатыми тканями, расшитыми звёздами и луной. Куда ни ступи, рядом обязательно будет стоять плетёная корзинка с мясистыми гроздями белого и чёрного винограда. Сегодня попробовать вино мог и бедняк — оно было абсолютно задаром, только держи кубок наготове! Виноделы старались расхвалить свой напиток, шум их голосов стоял в груди вибрацией, ведь отдельный прилавок — это отдельный винодел, а по городу их развернулись целые сотни.
В обрамлении соломы и красивых листьев стояли кувшины с вином на продажу для того случая, если кого-то впечатлил их вкус и они желали приобрести напиток. Из огромных бочонков же вино лилось для всех. Ряды с виноградным напитком перемежали лавки со специями и изысканными сырами. Чезаре восхищался всякий раз, как видел эти большие мешки с ароматными травами и сыпучими, как песок, разноцветными горками приправ. Ему даже не верилось, что всё это надо добавлять в еду и вино, а не наслаждаться их прекрасным видом и запахом. Он поделился этой мыслью с Джузеппе, и тот легко усмехнулся над ним. Они попробовали несколько видов сыров: от мягкого, почти творожного, до твёрдого и дырчатого. Это слегка заглушило голод, они даже прошли ещё несколько улиц, но как только вышли к площади Сан Джованни около недостроенного людьми собора Санта-Мария-дель-Фьоре и вдохнули аромат жареного мяса, так сразу потеряли самообладание.
На площадях разместили жаровни и кухни под открытым небом. За умеренную плату можно было получить целую тарелку мясной нарезки и кубок вина — этим они с Джузеппе и воспользовались. Чезаре поколебался, когда ему вручили красивый кубок, но, бросив взгляд на подмигнувшего наставника и увидев его улыбку, он осмелился и попробовал напиток одной из главной виноделен Флоренции. То ли день был так хорош, то ли мясо было столь сытным, но вино показалось Чезаре даже лучше их королевского. По всей площади длинными рядами тянулись дубовые столы и скамьи, и они сидели в самой гуще весёлой толпы, распевавшей старинную песню про беднягу Луку, который отказался от вина и в итоге умер с горя. Сюжет песни отдавал печалью, если подумать, но звучала она так легко и игриво, что её всегда пели городские жители в своих харчевнях и кабаках.
Безголовая дель-Фьоре трепетала на ветру разноцветными флагами и расшитыми гербами, которые развесили на её стенах. Чезаре, глядя на тёмный собор, всегда задумывался, для чего же люди строили его, год за годом, десятилетие за десятилетием, так долго и так нудно, умирая на этой стройке и делая собор камнем преткновения в любом споре. Покровители старались чем-то облегчить их страдания, но часто бывали проблемы поважнее. Джузеппе проследил за его взглядом и неожиданно предложил:
— Хочешь подняться на самый верх? Там безопасно, я уже бывал.
Глаза Чезаре заблестели восторгом, и Джузеппе этого было достаточно. Покончив с едой, они направились к Дуомо. В их мире собор вечно пустовал. Тёмный, большой и одинокий, он походил на сироту-подростка, вставшего посреди площади собирать милостыню в своих, уже маленьких для него, лохмотьях на угловатой фигурке. В мире же людей около и внутри собора всегда кипела жизнь: ругались строители, беспечно пили вино их бригадиры, женщины тайком пробирались к своим мужьям и совали им тёплые обеды, а где-то фоном всегда оглушительно работали молотком или долотом.
Раз в несколько дней, в зависимости от проделанной работы и преображения собора, он «обновлялся» в мире покровителей: в начале строительства это было особенно заметно — за ночь стены могли вырасти до нескольких десятков браччо или появиться неф, но теперь это были лишь мелкие детали — резное украшение или статуя. Работа встала, как только дело коснулось купола: начав столь грандиозный проект, люди не подумали наперёд и теперь не знали, как же к такому огромному собору, одному из самых больших во всём мире, пристроить купол. Все схемы и планы отметались, потому что было очевидно даже людям, далёким от архитектуры: стены не выдержат такого массивного купола. Чезаре даже жалел этот собор и этих людей, питавших надежду построить произведение искусства; в итоге церковь лишь безжалостно съедала деньги вкладчиков и вселяла раздор в людские сердца. Возможно, когда-нибудь мир породит гения, способного выдумать нечто безумное и спасительное.
Вход в собор никем не охранялся — в их мире сюда почти никто и не ходил. Джузеппе зажёг искрой факел, висевший на стене, и взял его с собой, чтобы освещать путь. Они ступили под тёмно-бархатистые, пыльные своды собора и замерли. Каждый шаг здесь звучал гулко, объёмно, доставая до стрельчатого потолка и струясь по колоннам вниз. Джузеппе пошёл прямо по центру, и Чезаре двинулся следом. По бокам уже давно оформились часовни, бедно заполненные бледными иконами, фресками и цветами. Чезаре видел, что такое настоящая, богатая церковь у людей: это бесконечная позолота, серебряные подсвечники, пышные свежие цветы по углам, яркие краски картин, тонущее в драгоценных камнях убранство священников. Обстановка здесь разительно отличалась, но Чезаре понимал, что собор ещё не был достроен и поэтому всё пребывало в упадке. Несколько скамей сдвинули к галереям, чтобы прихожане могли молиться на службах. Чезаре немного знал об этом, правда, людская вера была ему чужда — сложно найти логику в том, чего никогда не видел и о чём можно судить лишь по огромной странной книге, больше похожей на собрание мифов. Свет извне, густой и сладкий, как вино, и такой же лилово-бархатный, вырезал круг алтаря там, где должен быть купол. Чезаре задрал голову и увидел звёзды. Шум с улицы, песнопения, музыка флейты — все звуки здесь истончались до далёкого, тихого гомона, какой слушаешь, закрыв уши на многолюдной гудящей улице — также отстранённо.
Джузеппе повёл его к боковой галерее. Там, за неприметной дверцей, скрывалась потайная лестница, грубо вытесанная из камня. Подъём оказался дольше, чем рассчитывал Чезаре. Голова от вина и однообразности ступенек начала легонько кружиться, и на одном из поворотов, уже ближе к концу, он едва удержался на ногах, запнулся и покачнулся назад. Его руку быстро схватил Джузеппе, и, благодаря этой цепкой хватке, Чезаре, неловко улыбнувшись и прошептав сдавленное «спасибо», продолжил подъём без травм. В воздухе вдруг почувствовалась свежесть — прохладная, ночная, рассеявшая затхлость пыльного воздуха лестничных пролётов. Чезаре понял, что они наконец дошли. Ещё пару ступеней, и их волосы растрепал юркий цветочный ветерок Флоренции и тут же улетел вниз, к праздным гулякам и подвыпившим певцам. Они вышли на широкую площадку, опоясывавшую недостроенный купол собора. Далеко внизу, за перилами, виднелся бледный золочёный алтарь и суровый крест. С другой же стороны открывалась вся Флоренция.
— Здесь очень красиво! — воскликнул Чезаре и положил локти на ограждение. Город, и так известный своими аккуратными чистыми улочками, образцовыми домами с гербами и анфиладами, а также островками площадей, на которых возвышались щербатые башни, в праздник казался ещё ярче. Свет лился по сплетениям улиц, как кровь по венам, и впадал в большие озёра площадей, на которых расползлись пятна волшебных шатров, тёмными чёрточками вырисовывались лавки с вином и воздух над ними зажигали снопы разноцветных искр, бросаемых фокусниками. Куда ни глянь, каждый кусочек города праздновал: пел, качаясь из стороны в сторону, танцевал, смыкая хороводы людей, впитывал вино, пуская его меж булыжных камней улиц, вспыхивал ласковым огоньком, который разводили для очередного куска свинины. Город вибрировал и дрожал, переливая потоки людей из одного алкогольного тумана в другой. Чезаре, присмотревшись к площади Сан-Лоренцо, увидел знаменитый винный бассейн, устроенный специально в такой праздник. Обычные фонтаны, из которых плескался тёмный или светлый напиток, они с Джузеппе уже видели, пока шли сюда. А вот целый бассейн, вырытый и отделанный камнем, для нескольких десятков людей — трудно вообразить нечто более безумное и забавное! Чезаре постыдился уговаривать наставника пойти туда. Ему было нетрудно предположить, в каком состоянии можно вернуться после такого удовольствия. Коротко вздохнув, Чезаре облизнул сухие губы и подумал о вине, в которое можно погружаться с головой и тонуть. Почти как в его сне, только реальность! «А волну я бы и сам себе мог устроить…».
— Почему люди продолжают строить этот собор, хотя от его строительства уже давно никто не получает наслаждения? — желая отмахнуться от винных размышлений, спросил он Джузеппе, устроившегося рядом и задумчиво разглядывающего город. Сначала тот задумчиво хмыкнул и покачал головой, затем ответил:
— Вера в Бога. Они думают, что, построив Дуомо, смогут возвеличить своё стремление служить их Господу. Только мне кажется, что с этой стройкой они совершенно забыли о правилах, которые сами же и придумали, и теперь пытаются лишь похвастаться своими богатством и мощью. В итоге, на любом совете города, как я слышал, каждый спор рано или поздно склоняется в сторону собора. Есть те, кто говорят, что этот позорный недострой будет вечным клеймом на лике Флоренции и единственный вариант избежать этого — снести его, пока не поздно, пока слава о нём не разнеслась так широко. Другие говорят, что это пустая трата денег, что люди убиваются здесь, а все идеи купола заканчиваются провалом, так есть ли смысл вкладывать в это силы, раз всё бесполезно? Но есть и такие люди, которые считают своим долгом возвести это великолепное строение и запечатлеть свои имена в истории. Они верят, что этот их жест благодарения Богу, совершенно бескорыстный и искренний, найдёт отклик во многих сердцах. Кто-то идёт в строители добровольно, иные получают небольшую плату, но всё равно даже её едва хватает, чтобы окупить все опасности, которые их здесь поджидают.
— А что же Медичи? Я слышал, это довольно богатое и влиятельное семейство, и они напрямую связаны со строительством собора.
— Медичи будут везде, где есть деньги и шансы на процветание города. Их сегодняшний глава считает, что не доживёт до окончания строительства собора, но будет рад, если это удастся увидеть его детям или внукам. Посмотрим, к чему приведёт эта стройка: или к величию, потому что собора, подобного Дуомо, на сегодня нет, или к позору, поскольку никакую информацию утаить не удастся, в какой-нибудь бумаге это всё равно сохранится и будет передаваться из поколения в поколение.
— Ох, Джузеппе! — восторженно проговорил Чезаре и растёр плечи от прохлады, резко налетевшей с чёрным покрывалом ночи. — Ты так много знаешь о людях и об их мире! Моим знаниям до твоих так далеко…
Наставник бросил на него один из своих быстрых, угловатых взглядов, оценивающих и соглашающихся одновременно, а потом резко стянул с себя плащ и накинул на его плечи. Чезаре даже не успел отказаться, даже ради приличия — приятное сукно плаща уже согревало его лёгкое блио, не предназначенное для ночных прогулок. Джузеппе ловко стянул шнурки на его вороте, чтобы сквозняк не залетал под одежду. Чезаре рассматривал его сумрачное лицо, вроде бы близкое, но почему-то всё ещё далёкое; шрам разрезал щёку, подобно комете, что иногда летали на небосводе, и всё же в этом было больше прекрасного, чем пугающего. Джузеппе забыл убрать ладони с его груди и вдруг заговорил — так поспешно и настойчиво, будто боялся остановиться и больше никогда не решиться на такое вслух. И слова, как вино из пробитой бочки, полились такие же опьяняющие:
— Мне кажется, ты ведь уже догадываешься, почему я знаю о мире людей так много. Всё же я родился там, во мне есть их часть, и всё младенчество и раннее детство я впитывал дух именно той Флоренции, бедноватой, грязной, такой же, как другие европейские города и их голодающие районы. Я говорил, что плохо помню детство, может, всего пару отрывков, не более, но разговор о Боге вдруг напомнил мне об одной сцене. Она так глубоко спряталась в воспоминаниях, что всплыла только сегодня…
До Чезаре почти доносилось его дыхание, а вот взгляд, беспокойный и блестящий, уткнувшийся в пол, он поймать так и не сумел.
— Я не помню своей матери, но вдруг увидел её, сидящую около алтаря, того самого, что внизу. Видимо, она привела меня в собор, едва-едва обустроенный внутри, ещё весь в лесах, но уже тайком освящённый несколькими епископами. Помню, как слабо горели свечи, как пугала меня темнота, скомканная по углам, какими зловещими казались изгибы подсвечников. У матери были длинные светлые волосы и серое заплатанное платье. Но я вспомнил только её спину и глухие, неразборчивые слова. Теперь мне кажется, что мы пришли в собор после их очередной ссоры с отцом, и она просила прощения и за себя, и за него. Но что-то прощение так и не было услышано, видимо, так и не дошло до адресата или потерялось, не знаю… Однако думаю, что, когда я почувствовал жуткую боль на своей щеке и увидел хлынувшую на пальцы кровь, то разочаровался и в Боге, и в людях. Но всё равно что-то тянет меня туда, тянет изучить их мир, привычки, поступки; даже не разделяя их мнений, хотя бы узнать. Это странно? — впервые за свою длинную речь Джузеппе обратился к нему с вопросом, и сразу трудным, без правильного ответа, без времени собраться и выдать что-нибудь умное. Поэтому Чезаре начал с искренности:
— Это вовсе не странно, это даже объяснимо. Может быть, копаясь в их мире и умах, ты пытаешься найти… оправдание своим родителям? А если не его, — добавил Чезаре, заметив, как стиснули пальцы его ворот, — то хотя бы причину.
Юношу напугал взгляд, на мгновение сверкнувший злостью, но вскоре это всё пропало: пальцы разжали одежду, а глаза бессильно опустились. Тут ладони переместились на его плечи, и Чезаре легонько охнул, когда его тело мягко толкнулось в Джузеппе. Не объятие, конечно, недостаточно нежно для него, но что-то, похожее на краткое, приятное, тёплое безумие. По позвоночнику пробежала вибрация. Чезаре улыбнулся и опустил голову на его плечо. Почему ему показалось, что теперь с Джузеппе у него появились шансы на дружбу? Сегодня они перекинули ещё один мост друг к другу через бурную реку недопониманий и разниц; так же, как и во Флоренции с каждым годом строили всё больше и больше мостов через Арно, делая переходы удобнее. Джузеппе наконец сделал пару шагов в сторону, улыбнулся и даже опустил руку на его макушку.
— Это не из-за вина, — прошептал он так тихо, словно желал скрыть от Чезаре, и тому пришлось читать буквально по губам. — Я рад, что наконец-то услышал честный ответ.
Чезаре долго потом размышлял, что он имел в виду, пока они возвращались во дворец. Джузеппе спрашивал это у многих и слышал ложь? Значит, догадывался о правде? Но почему все лгали и кто эти все? Наверняка Лоренцо и отец, но точно юноша сказать не мог...
И всё равно улыбка не могла сползти с его губ до конца прогулки, когда уже перед самыми покоями Джузеппе развернул его к себе и отчётливо, с ироничной усмешкой проговорил: «Я обещал вернуть тебя, принц Чезаре, в целости и сохранности. Отдыхай и не думай о винном бассейне». Чезаре тихо рассмеялся, но не поспешил расставаться. Он медленно стянул с себя плащ, подал его Джузеппе и ответил: «Между прочим, когда-нибудь я и сам смогу сделать такой. Ведь, мой наставник, если ты не знал, нынче я заделался виноделом!». Джузеппе едва сдержал смешок, открыл дверь в спальню Чезаре и легонько подтолкнул его туда. Наверняка он посчитал его слова бредом, но юноша знал, что вскоре удивит его.