Покровители и демоны Флоренции

      Целую неделю они жили в таком ритме: выбегали наверх, в дом, только в крайних случаях, обязательно друг друга страховали и торопили, если замечали демона хотя бы вдалеке. Чезаре день ото дня чувствовал себя лучше: раны быстро и хорошо затягивались, от большинства из них не останется и следа. А ведь он думал, что вся его кожа будет сплошным шрамом, когда выскользнул из демона и ощутил своё изодранное тело.       Но что продолжало волновать Чезаре — и с каждым днём всё сильнее — это молчание брата. Каждый час они по очереди выглядывали на веранду, куда обычно прилетали почтовые голуби. Они не могли улететь раньше, не дождавшись их, ведь были прекрасно обучены возвращаться тогда, когда с их лапки открепят сообщение и дадут им сигнал. Тревожные мысли захлёстывали принца, особенно вечерами, когда вдобавок ещё и мрак погреба начинал давить на виски, сколько бы Джузеппе ни добавлял света и как бы ни пытался отвлечь разговорами. «Лоренцо не может молчать просто так… Он бы написал сразу же, использовал крохотный обрывок времени между своими бесконечными делами, чтобы рассказать нам. Он бы даже пожертвовал сном, я знаю, только чтобы чиркнуть нам пару строк». Причина, какая бы она ни была, уже била тревожным колоколом по сердцу Чезаре, порой сковывая дыхание и наполняя затылок тупой болью.       Когда неделя подошла к концу, Джузеппе ошарашил его прямо с утра — слова дались с тяжёлым выдохом и противоречием в душе:       — Я пойду в окрестности Флоренции, искать Лоренцо и всю королевскую семью. Один, — хмуро отрезал, как только увидел на лице Чезаре недовольство, готовое вскипеть и обернуться раздражением. — Не отговаривай меня, пожалуйста! Заодно узнаю, что там у них произошло, и раздобуду нам камни для сетки. Или же, если дела там стали лучше, вернусь к тебе и мы вместе пойдём туда.       — Почему один? Я уже хорошо себя чувствую! — всё-таки возразил Чезаре, испытав от услышанной идеи только тошнотворное волнение. Взгляд Джузеппе смягчился, но, принц это уже знал, на решение это никак не повлияло. Джузе сжал его плечо и устало проговорил:       — Потому что это опасное путешествие. Ты всё равно ещё слишком слаб для такого... Позавчера ты даже не вставал с кровати. Я знаю это обманчивое ощущение после болезни, когда думаешь, что силы восстановились и тебе любое дело по зубам. Но прямо сейчас — нет, Чезаре. Я не могу рисковать тобой снова, — пальцы на плече стиснули кожу сильнее, и Чезаре невольно ощутил горький, сильный отпечаток в последних словах Джузеппе. Спорить с ним было бесполезно, да и не мог он противоречить правде: собственное тело ещё не вернулось в прежнее состояние, даже долгая ходьба утомляла его. Но что поделать с тем въедливым беспокойством, которое расплывалось в душе, подобно чернильной кляксе на бумаге?       — Но… — Чезаре запнулся и опустил голову, — ты уверен, что сможешь противостоять демонам? А если их будет очень много?       — Я постараюсь не ввязываться в бесполезные драки, — уверил его Джузеппе и улыбнулся — легко, искренне и доверительно. Чезаре поднял взгляд как раз вовремя и успел утонуть в улыбке, прежде чем его курчавые пряди аккуратно и ласково заправили за ухо. Юноша узнал одну простую истину: иногда за прикосновениями стоят не конкретные цели — согреть, помочь, поддержать, а одни эмоции, не отфильтрованные, безбашенные и до лихорадочности слепые. Сейчас было как раз одно из таких касаний. И это разбило все убедительные доводы Чезаре, которые он приготовил, чтобы отговорить друга.       — К тому же, если мне придётся вступить в бой, — договорил Джузе, задержавшись ладонью на его щеке — всего лишь на крохотное мгновение. — То я буду стремиться выжить любой ценой. Потому что буду помнить, что должен вернуться к тебе.       Джузеппе не должен был этого говорить. Фраза выбила песчаный пол из-под ног Чезаре, хотя дальше падать и так некуда — они уже в погребе, ниже только грунтовые воды. Наверное, ему бы следовало тогда встряхнуться, найти разумные доводы, отсрочить путешествие Джузе и пойти вместе с ним, когда его тело будет способно вынести долгие переходы. Наверное, он должен был прислушаться к червячку страха, так часто пожиравшего его изнутри в последнее время, и высказать эти постыдные, но правдивые эмоции Джузеппе в лицо — и тем самым оставить его ещё на несколько суток. Но он молча согласился и только глубоко вздохнул.       И потом никогда не мог себе этого простить.       Джузеппе ушёл с рассветом — липким и ленивым, как холодная роса, покалывающая лодыжки, когда ходишь по утренней траве. Чезаре не спал всю ночь, лишь бы не пропустить уход друга, и тот быстро догадался, когда юноша догнал его в дверях, растрёпанный и бледный. Они попрощались быстро, но Чезаре ещё долго разглядывал туманную полоску, что поглотила фигурку Джузе. Он будто ждал, что наставник сейчас же развернётся и согласится, что идея была бредовая. Но дымка вскоре рассеялась, а топкое солнце разлилось по ближайшим лесам; Джузеппе так и не появился.       Чезаре не мог унять волнение все те мучительно долгие два дня, в которые отсутствовал Джузе. Он почти не спал, забывал есть и часто сидел на веранде, вглядываясь в шёлк лесов и принимая каждую обманчивую тень за фигуру наставника. Силой он заставлял себя возвращаться в погреб — подолгу находиться в домике всё ещё было опасно, демонов стало меньше, но они никуда не делись. Иногда их мутные кляксы пролетали где-то на дальней поляне. Но Чезаре уже не боялся их. Так бывает, когда встречаешь страх посильнее прежнего.       Джузеппе предупредил: его может не быть два дня, хотя дорога до Флоренции занимала не более пары часов быстрым шагом. «Кто знает, как скоро я найду королевскую семью и расспрошу их о ситуации, — объяснял он столь долгий срок, беззаботно пожимая плечами. — Но надолго я тебя здесь не оставлю. Если пойму, что вылазка бесполезна, сразу же вернусь. Если буду отсутствовать дольше… только не ходи за мной, ладно? Я найду способ связаться с тобой». И хотя Чезаре послушно кивнул на его вопрос, с каждым днём он всё менее верил самому себе — тому, что сможет сдержаться. Он отсчитывал эти растянувшиеся в бесконечности два дня и нетерпеливо постукивал ногой, когда понимал, что впереди ещё много часов, и они не пролетали, как прежде.       Вечером второго дня юноша не выдержал и решил: к утру выдвинется навстречу Джузеппе. Если у него всё прошло гладко, они встретятся где-нибудь в лесу. Если всё пошло по безумному сценарию… Чезаре стиснул зубы и принялся ещё усерднее точить свой учебный клинок — единственное оружие, которым умел пользоваться. Тогда он доберётся до Флоренции и найдёт Джузеппе! Некоторые раны на теле успели полностью зажить, но иные, глубокие, оставленные демоном особо жестоким способом, ещё побаливали и не переносили резких движений. Но Чезаре посчитал, что это пустяки; он чувствовал себя хорошо, а если раны разойдутся — прихватил с собой пару обрезков ткани.       Солнце начало склоняться к горизонту, и принц решил, что выходить нужно сейчас: при хорошем раскладе у него получится подойти к городу до темноты. Едва он успел спуститься с холма, на котором стоял их дом, как в лесу показалась чья-то тень. Леса в этих краях были богатые, густые, почти непроходимые, и разглядеть сквозь полотно листьев и зигзаги кустарников что-либо всегда сложно. Чезаре напрягся и обнажил меч. Ветки зашевелились. Если это демон, он ведь должен услышать вибрацию? И если их тело — это странная материя, то могут ли они задевать ветки деревьев или проходят сквозь них, как дым? Чезаре стыдился, что не знал даже этого и никогда не задавался такими вопросами. Но лес прервал его мысли и выплюнул из себя человека, которого скрывал. Принц сначала обрадовался, разглядев, кто это, но тут же оторопел от ужаса и выронил меч.              — Джузеппе!.. — хотел прокричать, а в итоге прохрипел. Бросился вперёд, наплевав на меч и натянувшуюся рану на ноге. Наставник его явно не услышал. Он плёлся из последних сил и едва удерживал в руках оружие. Лицо исказилось бледностью, тихим, застывшим гневом и несколькими рассекающими ранами. Чезаре уже знал их природу. Он подбежал к Джузе и закинул его руку себе на шею, чтобы помочь дойти. Заметил, как тот держал ладонь на окровавленном боку. Если все остальные раны выглядели как то, что можно пережить с помощью бинтов и мазей, то эта… возможно, здесь было всё серьёзнее.       — Чезаре! — воскликнул Джузе, когда они прошли половину холма, и удивлённо посмотрел на него, словно заметил только сейчас, спустя минуту. Юноша решил, что боль так сильно стиснула его разум, что доставляла реальность до него лишь кусками. — Чезаре, у меня… новости. Плохие. Отвратительные. Письмо…       — Письмо подождёт, Джузе! Давай сначала обработаем тебе раны. Ты столкнулся с демонами? — Чезаре желал говорить о чём угодно, только не о плохих новостях, которые просачивались сквозь взгляд друга смертельной тоской. Сердце до боли сжимала рука страха — ледяная и колючая, когда он понимал, что его наставника не могла выбить из колеи мелочь.       — Да… сразу пять… — Джузеппе это даже не сказал, а просипел, и взгляд его опустел до такой мрачной глубины, что Чезаре захотелось его встряхнуть и приказать не умирать. Не сейчас, только не сейчас, пожалуйста!       — Ты справился, Джузе. А сейчас мы тебя вылечим и перебинтуем все твои раны… — вдруг Джузеппе резко выдернул руку из его хватки. Чезаре не ожидал такого сопротивления и не успел его поймать. Джузе соскользнул с его плеча вниз, упёрся одной рукой в землю, второй придержал бок. Всё его тело тряслось, как от лихорадки. Он поднял голову и вперил в Чезаре убитый взгляд.       — Я не справился. Я почти умер. И наверняка умру. Чезаре, послушай… У меня загноилась рана — демоны способны вызывать гноение раньше времени. Наверное, мне осталось недолго… — его голос звенел от напряжения и боли. Приложив нечеловеческие усилия, он потянул вверх накидку и рубашку и обнажил раненый бок. Чезаре вдохнул побольше воздуха, чтобы прогнать тошноту и поверить своим глазами. Он никогда не видел такого… Чёрный гной на глубокой ране. Он перевёл взгляд на Джузеппе, но тот, опустив одежду, помотал головой.       — Я не лекарь, ты тоже. Это наверняка конец. Но послушай. Я должен сказать. В городе и окрестностях произошло мощное нападение. Опять без причины и опять с ужасными последствиями. Многие погибли… Королевская семья в порядке, но… Письмо. Чезаре, я обманул тебя, когда успокаивал тогда, в погребе, помнишь? Мне так жаль, но королева… — Джузе протягивал ему письмо — запачканное кровью и помятое, которое он выудил из своего нагрудного кармана. Чезаре пару секунд молча смотрел на него и не хотел брать. Взять означало принять эту правду. Означало поверить в смерть матушки. Означало тот поворот жизни, к которому он не был готов.       По щекам скатились слёзы. Нет, ещё рано плакать! Он выхватил письмо, но не стал читать, а засунул в карман штанов. Вытирая слёзы, подошёл к Джузеппе, подхватил его вновь и потащил на себе обессиленное тело. Джузе был так шокирован, что не находил слов до самого дома. А когда нашёл, то спросил прямо:       — Ты не прочтёшь? Лоренцо всё описал… Именно поэтому во дворце произошла такая суета… Да ты меня слушаешь? Отпусти же! Мне навряд ли помочь! — Джузе сделал ещё одну попытку вырваться, но на сей раз Чезаре держал его так крепко, что даже не дрогнул. Его сердце было выжжено, а душа залита кровью. Он собрал всё это необъятное горе и скомкал, запихал его поглубже в себя, чтобы вытащить потом, когда у него найдётся время, и испить эту горечь до дна, отравиться ею до помутнения и наконец оплакать мать. Но не сейчас, пока единственный человек, принимавший его всегда как есть, со всей горой недостатков и горсткой успехов, ещё жив.       — Моя мать умерла, Джузеппе, — произнёс таким глухим и сломавшимся голосом, что вздрогнул от неожиданности и сам. — Ей уже ничем не помочь, и события, что привели к её смерти, никак не облегчат её участь. Но вот ты ещё жив. И я буду бороться за твою жизнь с двойной ожесточённостью.       После этого Джузе замолчал — то ли силы его совсем покинули, то ли слова возымели такой эффект. Чезаре же ощущал себя так странно: в груди скопились пустота и безразличие, но тело подрагивало от энергии, клокотавшей в жилах и готовой вырваться. Он действовал так чётко и уверенно, как никогда не поступал, даже обладая холодной головой на плечах. Сегодняшнее состояние было далёким от спокойствия, но мысли прорывались сквозь боль и обрастали льдом рассудительности.       Для начала он положил Джузеппе на свою кровать, не слушая его протесты насчёт того, что он загрязнит её. Тащить его дальше, в другую комнату, мучительно и бессмысленно. Потом Чезаре сбегал в библиотеку и достал медицинский справочник — даже такой тут имелся, поскольку охота — занятие опасное и травматичное. Быстро долистал до главы, посвящённой гнойным ранам. Успех операции поровну зависел от удачи и крепости здоровья человека. Неубедительное начало, но Чезаре внимательно и быстро осилил главу, кинув книгу прямо на пол. Он никогда не резал живую плоть. Тем более он не желал, чтобы его первым разом оказался Джузеппе. Но выбора ему никто не давал. Поняв суть, юноша бросился готовить всё необходимое. Джузе так ослаб, что ничего не говорил: сначала наблюдал за ним мутным взглядом, а потом и вовсе задремал.              Чезаре применил энергию и создал несколько предметов, которые не мог позволить себе сейчас искать: острые ножи с тонким лезвием и пучки свежих лекарственных трав. В камине он развёл огонь, налил воды в миску, приготовил отрезки ткани. Потом намешал сильное снотворное по рецепту из книги и дал двойную дозу Джузеппе. Пока поил его этим горьким отваром, тихо обещал, что всё будет хорошо. Они оба справятся. Ему показалось, что в последний миг глаза Джузе наполнились страхом и благодарностью. Он бы тоже боялся. Успех не гарантирован. Во время операции можно потерять много крови, и тогда ничего не спасёт. Но Чезаре не думал об этом. Он действовал быстро.       Сначала очистил лезвие, подержав его над огнём, и навис над раной. Сам гной размером был не больше ореха, но место вокруг тоже почернело. Значит, придётся срезать всё. Чезаре сделал первый надрез, но рука дрогнула, и линия вышла кривой. Он тут же собрался и повёл лезвие увереннее. Сразу же хлынула кровь, он едва успевал впитывать её в ткань. Потом крови стало совсем много. Джузеппе побледнел. Перед тем, как сделать последний разрез и вытащить гной, Чезаре положил другой нож, с более широким лезвием, в огонь на раскалённый камень. Тут надо действовать быстро.       Финальный разрез, кровь хлынула из отверстия, но Чезаре резко поднёс к плоти накалённое лезвие и прижёг рану. Запахло жареным мясом, но теперь этот запах вызывал у юноши только тошноту. Отложив горячее лезвие, он посмотрел на результат. Рана шипела и дымилась, но не кровоточила. Джузеппе, хотя и был под воздействием сильнейшего снотворного, боль всё же чувствовал и дрожал. В уголках его глаз застыли слёзы.       Чезаре стёр оставшуюся кровь, полил рану сверху специальным охлаждающим раствором и наложил лёгкую ткань — важно, чтобы ожог получал воздух, но и не загноился повторно от грязи. Кажется, он сделал всё как надо. Теперь, если гной не успел распространиться куда глубже, чем он вырезал, в кровь, то у Джузеппе был шанс выжить. Критическим становился следующий день после операции. Больного могло лихорадить, писали в справочнике, но это нормальная реакция. Следовало его поить специальными полезными отварами. Чезаре сделал один сейчас и аккуратно, по капле, влил его в Джузе, приподняв голову над подушкой. Он потерял много крови и сил и будет спать ещё долго. Чезаре всё же перестарался с крепостью снотворного, но оно и к лучшему.       Потом он осмотрел тело Джузеппе и обработал остальные раны — не такие серьёзные, некоторые даже успели засохнуть. Больше нигде заражения не виднелось, и Чезаре выдохнул с облегчением. Когда он оторвался от работы и взглянул в лицо друга, оно заметно налилось здоровым румянцем. За окном уже почти стемнело — время пролетело незаметно! Пришлось зажечь фонарь. Чезаре убрался в комнате: собрал все окровавленные тряпки и сжёг их, разрезал рубашку на теле Джузеппе — всё равно она уже никуда не годилась, и накрыл его лёгким одеялом. Сполоснул ножи, миски, оттёр кровь с пола, умылся сам, стёр с лица пот, грязь и усталость. Его руки выглядели чистыми, но при любой возможности он тёр их до безумия — в них как будто впиталась кровь и они всё время казались грязными.       Чезаре сходил за мечом, который выронил ещё на поляне, и вернулся к Джузеппе. Он понимал, что они оба в опасности — вокруг ещё ходили демоны. Но о том, чтобы перетащить раненого наставника в погреб, речи не шло. Это могло быть ещё опаснее. Так что юноша решил, что будет биться до последнего, как сможет, если демоны нападут. Он будет драться с холодной яростью и всеми теми способами, которыми его обучил Джузе. Подумав так, он тяжело опустился рядом с кроватью и положил меч на пол. Потом в животе забурчало, и голод напомнил о себе с запозданием. Решив, что защищать Джузеппе голодным и без сил будет невозможно, Чезаре заставил себя съесть остаток пирога, который он должен был съесть ещё вчера, и запил всё вином. Тогда почувствовал себя лучше. Лучше и… уязвимее.       Он положил голову на кровать, рядом с рукой Джузе, и расплакался. Вернее сказать, разрыдался. Теперь можно. Бой со смертью ещё не окончен, но важная часть одолена. Он чувствовал себя маленьким бесполезным ребёнком, которого опять обманули. Пообещали светлую красивую жизнь, а вместо этого вернули смерть, потери, страдания. Чезаре рыдал, сквозь размазанные по лицу слёзы глядел на Джузеппе и ненавидел себя так сильно, что уже перестал находить причины. Ведь понимал, что не мог помочь матери, не мог даже знать. Никто не мог. Но что же случилось? Правда ли демон? Он долго оттягивал момент, когда возьмётся за письмо. Но с кувшином вина сделать это получилось легче.              Лоренцо впервые писал так скупо и обрывисто. Он даже забыл поздороваться и написать все те вежливые предложения, которые выходили у него спонтанно и естественно, независимо от ситуации. Бумага помялась, забрызгалась кровью и кое-где порвалась, но послание всё же возможно было прочесть. Матушка осталась в своей резиденции, ей усилили охрану. Но очередной поток демонов направился именно через её сторону и потёк во Флоренцию. Слуги не успели даже пискнуть, а стражи — поднять тревогу. Началась суматоха, все искали королеву. Но пострадавших оказалось слишком много. Демоны подминали под себя каждого. Стража не справилась. Когда до королевы наконец добралась горстка слуг и воинов, она уже умерла. Прямо у себя на кровати. Успела ли она проснуться, думал Чезаре. Успел бы проснуться он сам в ту ночь, если бы не Джузеппе?       Но одна странность оттеняла эту ужасную смерть. На королеве не нашли ран и повреждений. Её тело было целым и невредимым. Но сердце тем не менее остановилось. Лекари осмотрели её, но так и не смогли назвать точную причину. Природа человеческого сердца изучена ещё весьма мало. Иногда совершенно здоровые землепашцы падали замертво посреди улицы, и никто не мог сказать, что же их убивало. Возможно, сердце королевы было больным и не выдержало малейшего шока. А может, это новый изощрённый способ демонов убивать людей…       Чезаре смерть матери в любом случае казалась подозрительной. В королевстве вели расследование, опрашивали свидетелей, но трудно найти правду, когда жизни всех висели на волоске. Королевская семья погрузилась в траур, но не успела стереть первые слёзы, как демоны обрушились и на них. Словно знали, куда идти, через какую область, и давили по слабым местам. Они по-прежнему стремились в сердце Флоренции, но эти их хаотические перемещения с целью убить побольше покровителей уже перестали казаться случайными. Именно поэтому у Лоренцо и кого бы то ни было ещё не возникло ни одной свободной минуты, чтобы написать пару строк Джузе и Чезаре. Даже Лукреции ещё не послали наверняка худшее письмо в её жизни. В постскриптуме Лоренцо выражал надежду на то, что Джузеппе доберётся целым, а Чезаре поправится от своих ран и будет осторожен. Он советовал ему не ехать во Флоренцию, чтобы в последний раз увидеть лицо своей покойной матери, прежде чем её тело сожгут, хотя понимал, что просит слишком много. «Это безумно опасно, — писал Лоренцо, — и никто не хочет потерять кого-нибудь ещё. Я отправляю Джузеппе назад с тяжёлым сердцем, потому что его обратный путь будет трудным. Демоны опять прибывают по той дороге, что ведёт к охотничьему домику. Но Джузеппе беспокоится о тебе, и я его понимаю».       А ещё из свёрнутого письма выпало другое — завёрнутое в толстую бумагу и более плотное, скреплённое печатью. Чезаре заметил его сразу, но решил сначала дочитать послание брата. Краем глаза он уже увидел знакомый оттиск на печати, и внутри скрипнуло так больно и грубо, что пришлось закусить губу, лишь бы не расплакаться прямо сейчас. Письмо от матери. Наконец, добавил брат, в личных вещах королевы, перевезённых сразу же к семье, нашли несколько писем, которые она адресовала своим детям задолго до смерти, но, видимо, уже предчувствуя её. Чезаре это понял, как только прочёл письмо. А ещё он понял, что кто-то уже вскрывал его до него.       Это легко заметить, если долго вести переписку с королевой. Обычно она всегда аккуратно проставляла печати, даже в те моменты, когда сильно болела или находилась в таком подавленном молчаливом состоянии, что не подпускала к себе даже слуг. Письма были её отдушиной, только в словах и чернилах она находила себя и старалась выплывать наверх сквозь все свои мучительные и вязкие мысли. Поэтому её почерк и печати всегда отличались аккуратностью, а слог славился ясностью. Но в этом письме печать поставлена кое-как, неровно и слабо. Кто-то уже прочёл до Чезаре. В горле застрял тошнотворный ком, никак сегодня не сглатываемый. Вряд ли Маргерита стала бы писать ему о каких-то секретах, но всё равно неприятно знать, что кто-то нещадно влез между ними, влез в ту последнюю вещь, что осталась у него от матери, лицо которой он больше не увидит.       Он долго не мог заставить себя распечатать письмо. А когда распечатал, отложил его в сторону, никак не находя в себе сил посмотреть на знакомый почерк. Когда же глаза смирились и привыкли к болезненно родным округлым буквам, Чезаре вновь стало трясти, стоило ему прочесть первые строчки. Он хотел заглушить боль внутри вином, но остановил руку, потянувшуюся к кувшину. Позади него дремал Джузеппе — он нуждался в нём, не пьяном, а способном защитить и вовремя отреагировать. Поэтому боль придётся переносить как прежде — на живую, стиснув зубы и прикусив язык.              «Чезаре, сын мой!       Я рада, что тогда, тем вечером после пира, нам удалось поговорить наедине. Настали тёмные времена, и я не знаю, когда это письмо попадёт к тебе. Мне сказали, что ты в безопасности. Жаль, что мои почтовые голуби не обучены летать к охотничьему домику, а Лоренцо и так сильно занят, чтобы донимать его ещё и этой пересылкой, но надеюсь, письмо дойдёт до тебя — рано или поздно.       Когда-нибудь я умру, Чезаре, но ни в коем случае тебя не покину. Знаешь ли ты о том, куда отправляются покровители после смерти? Они остаются в том же городе, которому служили. Я стану тем непослушным мягким ветерком, что дует между домов площади Санта-Кроче, залетает в церковь, нежно витает между цветов, разнося их аромат, и заставляет свечные отблески дрожать и плавно таять на каменных стенах. Я родилась и провела всё детство рядом с тем местом. Когда в мире людей построили церковь и она появилась у нас, я частенько любила туда заглядывать, хотя никогда не питала тёплых чувств к религии. Мне нравился кисловато-терпкий запах ладана, мощные витражные композиции на окнах, прелестные белые цветы в вазах и сумрачные лица на фресках потолка, словно кто-то могучий и властный наблюдал за тобой всё это время и сейчас оценивал тебя. Так и впрямь можно подумать, что Бог есть!       Что бы ни случилось, Чезаре, знай: мы встретимся. Когда-нибудь ты обязательно почувствуешь, что я рядом, и, надеюсь, улыбнёшься мне».       Последние строчки Чезаре дочитывал, едва фокусируя взгляд. Слёзы хлынули вновь, размазав признание матери, и приходилось долго тереть глаза, чтобы прочитать буквы. Юноша устало лёг прямо на пол, прижав к себе письмо и меч. Не стоило всё-таки читать его сейчас. Он думал о матери, представлял, как она писала эти строки. Ночь или день стояли за окном? Наверняка ночь. Комнату озарял нежный свет лампадки. Мать заправляла за ухо непослушную чёрную прядь волос и иногда отрывалась от бумаги, чтобы посмотреть на цветы в саду. Около фонаря с внешней стороны окна бился хрупкий мотылёк. И тишина, всё вокруг заполняла маслянистая сонная тишина. В её резиденции запрещалось громко разговаривать или шуметь. Чезаре так ярко вообразил мать, что почти поверил: она рядом, осталось только протянуть руку и коснуться её тёплой, покрытой синими венками ладони. Одного письма так мало, чтобы ответить на все его вопросы, но достаточно, чтобы соорудить хрупкий мостик между ними.       Чезаре очнулся на полу с мокрыми щеками и в полной тьме. Фонарь погас, но луна блекло освещала комнату. Он умудрился заснуть и увидеть мать. Поднявшись, он спрятал письмо в карман и положил ладонь на лоб Джузеппе. Горячий и влажный. Самого Джузе немного потряхивало. Если верить книге, всё шло по плану, но паника всё равно захлестнула Чезаре — таким уязвимым и тонким сделалось его сердце! Он почти ничего не чувствовал, но яду страха удавалось протиснуться в выжженные расщелины его души и всё отравить.       Он приготовил холодную воду, ткань и целебный отвар. Обтёр Джузеппе, чтобы ему стало легче, и оставил мокрую ткань на лбу. Влил по глотку отвар, стараясь не расплескать жидкость. Джузеппе пребывал в пограничном состоянии: ещё не очнулся, но и сном это назвать было трудно. Он выглядел так непривычно беспомощно, когда капли лекарства стекали по его растрескавшимся сухим губам, что у Чезаре вырвался глухой отчаянный стон. Если он потеряет Джузеппе, то потеряет себя. Хоть его сердце и успело очерстветь за этот вечер, его всё ещё можно было разбить. Поэтому он будет выдирать его из лап смерти — и безразлично, равны ли их силы!       Чезаре проверил рану, откуда срезал гной. Кожа всё ещё красная, кое-где проступила кровь, но тёмных пятен не было, и это единственное его обрадовало. Он ещё раз обработал рану и устало опустил голову на руки, сложенные рядом с подушкой Джузеппе. «Только выживи, — сломавшимся голосом шептал Чезаре, разглядывая его лицо. — Пожалуйста, выживи, Джузе… Я едва представляю, что мне делать дальше. Я сойду с ума. Ты же знаешь, как я привязан к тебе… Кто обещал научить меня ещё нескольким боевым приёмам? А кто хотел отвести к Дель Фьоре, когда её купол достроят? И кто же… — Чезаре подавился слезами, — кто же обещал быть рядом, когда я вновь забуду строение курицы или другой птицы и сотворю что-нибудь абсурдное?..».       Он закашлялся, чувствуя, как глотку спёрло солью и горечью. Пришлось взять паузу. Конечно, он задал все эти смешные вопросы только потому, что никогда не умел подбирать хорошие слова. Дело не во всех этих мелочах, которые пообещал ему Джузеппе; дело в нём самом. Чезаре плевать на боевые искусства, на собор и созидательную энергию, если всё оно не будет связано с Джузе.       Как же давно и как же легко это предположение стало правдой!               Ночь вышла бессонной и мучительной. Джузеппе продолжало лихорадить, немного отпустило только к утру. В какой-то момент его лоб стал таким горячим, что Чезаре испугался, но обтирание холодной водой сбило жар. Потом Джузе задремал, и юноша на время смог выдохнуть. До обеда он успел немного перекусить и вздремнуть. Он хотел предложить Джузеппе что-нибудь поесть, но у того снова поднялась температура. Он даже очнулся и хотел подняться, но силы совсем покинули его. Он урывками приходил в сознание и снова отключался, говорил бессвязные слова и морщился от жара и боли. Чезаре как мог ослаблял его страдания, но вытянуть их все через созидательную энергию, к сожалению, не мог.       К вечеру ему снова стало хуже. Прошёл уже день и начинался второй. Принц начал паниковать: а что если?.. Тут же качал головой, отвлекал себя делами и выматывал до предела, чтобы не чувствовать боли. А мысли всё равно продолжали беззвучно скрипеть в голове: а что если гной попал в кровь и дни Джузеппе сочтены? Чезаре ничего себе не отвечал. Впервые мысли о чём-то вызывали в нём смертельную тоску. Если исчезнет Джузеппе, как по щелчку пальцев не станет и Чезаре. Раньше бы это показалось абсурдом, но лишь сейчас юноша осознал, насколько успел привязаться к нему. В этом желании ещё много эгоистичного, но он обещал себе, что исправится. Станет лучшей версией себя, чтобы Джузе гордился им и мог в любую секунду положиться, не боясь, что его подведут.       Полночи Чезаре боролся. Ему показалось, что уже не с болезнью, а с самой смертью. Он изучил ещё несколько глав про строение человека и по ним приготовил несколько витаминных напитков. Теперь у Джузеппе должны появиться силы, чтобы сопротивляться жару — черпать их почти неоткуда, ведь он ничего не ел. Чезаре сомневался, могла ли быть душа отравлена более, чем его в тот момент, когда он осознал: до рассвета решится всё. Или Джузеппе покинет этот мир, или выкарабкается. Юноша сделал последнее, что мог: обтёр его ледяной водой и напоил. Сам же вышел в кухню. Он ничего не чувствовал и подозревал, что уже и сам покинул этот прохудившийся мир через трубу камина. Он двое суток не спал, почти не ел и, по ощущениям, вырезал своё сердце, выставив его на продажу сомнительным торговцам. В кухне он просто сел за стол и стал ждать. Светало мучительно медленно, будто небосвод вспарывал своё тёмно-серое брюхо красными прорезями солнца и изливал их блеклость на туманные долины.       Чезаре встал и подошёл к комнате. Секунды, пока он вглядывался в силуэт Джузе, показались часами. «Дышит! — лихорадочно пронеслось в голове, словно солнечный зайчик. — Он… жив!». Чезаре слишком долго пробыл рядом с Джузеппе, чтобы уже с порога распознавать его состояние. Подойдя ближе, он приложил руку к его лбу и рассмеялся так громко, что тут же заткнул себя ладонью — смех не заканчивался, сделавшись нервным и истеричным, но сквозь сомкнутые пальцы не доносилось и стона.       Лоб ещё влажный, но не горячий — тёплый, по-живому тёплый. Он выжил! Чезаре упал на колени рядом с кроватью и поднёс его ладонь к своим губам. На её тыльную сторону закапали слёзы. Он не знал, кого же благодарить, чьих богов: людских или богов покровителей? Есть ли вообще у них боги — те, кто выше их судеб и жизней? Или это благосклонность Иисуса? А может, к тому причастны северные боги — прародители Марцио? Чезаре не знал, ничего не знал, но благодарил их всех. В тот короткий миг он воздал им так преданно, как славный последователь. И хотя в будущем его вера больше так не колебалась (вернее, её отсутствие), он всё равно вспоминал этот миг без стыда, признавая — да, ради Джузеппе он стал бы и религиозен.              Чезаре оставил его дремать, а сам пошёл готовить завтрак. Наверняка у Джузеппе проснётся аппетит. Будет нелишним поесть и самому. Юноша давно не смотрелся в зеркало, но как увидел себя, то даже невольно отпрянул. Пришлось умыться ледяной водой, расчесаться, выпить немного вина, чтобы убрать мертвенную бледность с кожи. Перевязывая волосы, Чезаре стиснул в ладонях чёрный шнурок Джузе и зачем-то прижал его к губам. Он уже давно перестал понимать свои действия: столько в них безумия и так мало логики! Он спрашивал себя, не успел ли повредиться умом — болезнь в их век страшная и неизлечимая, но, кроме импульсивности в отношении к Джузеппе, не нашёл ничего подозрительного.       Когда Чезаре вытаскивал пирог из печи, солнце уже рассеяло чахлое утро и наполнило долины сочным, живым блеском. День, хоть и осенний, обещал быть тёплым. В этот момент дверь из комнаты приоткрылась и, пошатываясь, на пороге появился Джузеппе. Принц чуть не выронил пирог и вовремя выставил его на стол. Наставник ещё плохо держался на ногах, а потому цеплялся за стены, да и бледность нахлынула на него, как только все мизерные силы потратились на несколько шагов, но он улыбался и смотрел прямо на Чезаре.       — Доброе утро, — прохрипел Джузе.       — Доброе… — шептал Чезаре, а сам уже шёл к нему — нет, лучше сказать бежал. — Как ты себя чувствуешь? Думаю, тебе лучше оставаться в постели… Давай я помогу тебе вернуться.       Он остановился рядом, не зная, будет ли правильным его обнять. Джузеппе вдруг сделался серьёзным, и улыбка пропала с его лица. Он потянул Чезаре к себе за рукав, лишь обозначив движение — потому что не мог настаивать, со своими-то силами! Но Чезаре всё понял и легко прижался к его груди, боясь навредить ранам.       — Я не знаю, как тебя можно обнять… где и насколько болят твои раны… — шептал, утопая в своих сомнениях. Джузеппе спешил их разрушить. Он сомкнул руки за его плечами, и юноша полностью прижался к нему — ощущение оказалось приятным и… будоражавшим.       — Чезаре, ты спас меня. Я же… и не думал, что выживу! — тихо говорил ему в макушку, а Чезаре считал удары его сердца, зная: оно не должно так разгоняться. Не сейчас, не в таких простых словах. — Мне так жаль, что я принёс с собой лишь разочарования. Но… — он сам отстранил Чезаре, чтобы сказать это ему в лицо; никогда прежде они не были так близки; принц мог бы сосчитать все трещинки на его губах. — Но отныне, Чезаре, моя жизнь принадлежит тебе. Нет, даже не думай, не перебивай! — остановил он его, приложив палец к губам; Чезаре и впрямь желал опровергнуть его слова, но тут же сдулся — касание выбило его из колеи. — Это не пустая бравада, не желание самоотверженно и бессмысленно умереть. Это, наоборот, страсть к жизни, которую я хочу посвятить тебе, в которой я хочу быть рядом с тобой таким полезным и нужным, насколько смогу.       Чезаре удивили эти слова. А ещё удивило, как сильно застучало сердце наставника, как потемнели глаза — их тьма была сладка и обманчива, и как сбилось его дыхание. Он не знал, что на это ответить. Что обычно отвечают люди? Тогда он взял его ладонь и приложил к своему сердцу — как когда-то давно, казалось, в другой реальности. Джузеппе вздрогнул. Если в тот раз он ничего не понял, то сегодня должен был. Как и тогда, Чезаре и сам не знал, что хотел этим сказать. Пускай Джузе сам решит. Но всё это чувство — огромное, всепоглощающее, горькое и лихорадочное — оно полностью его, Джузеппе. И никому другому уже принадлежать не будет. Никогда.              Чезаре помог ему дойти до постели и принёс еды. Аппетит у него проснулся, а это значило, выздоровление уже близко. Джузеппе потратил много сил на своё признание — всё ещё сводившее Чезаре с ума, стоило ему только углубиться в него, и потому почти не разговаривал. Принц не хотел, чтобы он спрашивал о матери или о письме, или о чём-либо ещё, связанном с королевством. Впрочем, мысленно он слишком много взвалил на больного, едва не расставшегося с жизнью этой ночью. После завтрака Джузе снова заснул и проспал здоровым сном до обеда.       После Чезаре зашёл к нему, чтобы проведать — жар прошёл не полностью, но уже не мучил больного. Он планировал только легонько коснуться его лба и тут же уйти, чтобы приготовить прохладную тряпку, но его руку перехватили — даже слишком резко для человека, притворившегося спящим. Джузеппе открыл глаза и с лёгкой улыбкой уставился на него. Чезаре не осталось ничего, кроме как сесть на пол рядом с кроватью, чтобы быть к нему ближе.       — Ты… ты и правда вырезал из меня тот гной? — изумлённо прошептал Джузе, повернув голову. — Сам, не испугался? — последнее произнёс полушутливо, и Чезаре усмехнулся, опустив глаза.       — Ты всё ещё думаешь, что я боязливый мальчишка, умеющий только пить? — хоть принц и спросил это тоже в шутку, глаза наставника оттенила серьёзность, а улыбка ослабла.       — Я уже давно так не думал… Но… — он отвернулся к окну и внимательно уставился на нервозные клочки облаков, что плыли по нему так лихорадочно и быстро, будто бы их и правда откуда-то драли, из какого-то огромного облака, и разбрасывали вокруг. — Но, хотя мне в этом стыдно признаться, я бы и сам испугался, если бы мне пришлось сделать нечто подобное. Да ещё и впервые в жизни. У тебя не просто смелое сердце, Чезаре, но ещё и жертвенное, — снова посмотрев на него, серьёзно заметил Джузеппе. — Потому я и хочу защитить его от тех напрасных жертв, которыми так спешит поделиться наш безжалостный мир.       Чезаре его слова смутили, но ощутить впервые за эти два бесчувственных дня румянец на щеках показалось для него настоящим счастьем.       — Думаю, я не смелый и слишком эгоистичный, чтобы жертвовать собой. Но в тот момент, Джузе, я, даже если и боялся, то отбросил всё… как ты говоришь, к чёрту? Именно к нему! Я ничего не чувствовал, пойми, я был опустошён до самого дна. Ни одной эмоции. Я только думал, что не потеряю тебя, не отдам, никому, ни смерти, ни Раю, ни Аду, ни одному из известных богов, ни в одно из известных царств мёртвых! Буду биться, пока сам не истощусь и не пойду за тобой в таком случае… — Чезаре понял, что разоткровенничался, и не на шутку: тело дрожало, а слова вспарывали грудную клетку болью и наслаждением. Как же непривычно, но как же… приятно! Приятно что-то ощущать, приятно говорить этот бред Джузеппе, краснеть, смущаться, понимать, что в словах опять утекло много правды, но плевать на это и уходить туда с головой. Чезаре понял, что трясётся — почти как от лихорадки, и Джузе пришлось сесть на кровати, чтобы обнять его и успокоить.       Чуть позже, когда наставник снова лёг, а принц стёр выступившие слёзы, которые он уже никак не контролировал, стало и правда легче. Даже когда Джузеппе задал свой вопрос, Чезаре больше не ощущал того надрыва, что выворачивал тёмную изнанку его души и показывал, сколь сильно может подгнить одиночество, намешанное с горечью.       — Ты же ведь… прочёл письмо? — «Смирился ли ты со смертью матери?» — вот что должен был спросить его друг, но Чезаре понял и сам. Да, он смирился — ещё в то мгновение, когда ночью на него напал демон; и нет, ни разу не смирился — не поверил в эту чушь, в то, что его матушка, та, что дала его жизни смысл, обучила созидательной энергии, могла так просто умереть! Он желал прямо сейчас сорваться во Флоренцию и проверить площадь Санта-Кроче — спросить Маргериту, раз она там, что же это, почему так и, главное, что же ему делать? Как жить, чем добиться бессмертия, куда идти и отдавать ли своё сердце в чьи-то руки, как это сделала когда-то она сама и тем обрекла себя на несчастье? У него было бы много вопросов.       — Да, — тихо ответил он, так равнодушно и блекло, словно это не он сегодняшней ночью рыдал над письмом и удерживал себя от вина. Джузеппе вздохнул и вдруг подвинулся в сторону на кровати, освободив немного места сбоку. Чезаре удивился, но друг мягко потянул его на себя и похлопал по матрасу. Сбитый с толку, принц всё же неуклюже залез. Как ни пытайся, на этой кровати нельзя лежать и не прижиматься друг к другу близко — уж слишком она мала! Чезаре всё ещё боялся навредить ранам Джузе и сильно не вжимался, поэтому положил голову на его плечо. Тот приобнял его одной рукой и прошептал в макушку:       — Я буду рядом с тобой. Если ты хочешь выплакаться или высказаться, или, наоборот, помолчать, то я всегда здесь, для тебя. Только для тебя и ни для кого больше.       Подобные слова не должны ощущаться физически, но Чезаре невольно почувствовал сладость, тягостно разлившуюся по телу. От шёпота всегда мурашки по коже, но от этих слов пылало сердце, казалось, истончившееся до таких теней, разбить которые не могла уже ни одна эмоция. Джузеппе отвернулся, и теперь они оба разглядывали небо — странное, мучительно-синее небо, простывшее до хрипоты и кашлявшее серыми тучами. Чезаре думал, что это ни черта неправильно: принц Флоренции и его наставник, друг его старшего брата, лежащие на одной узкой кровати в пустом охотничьем доме и глядящие на небо. Но впервые с момента, когда он проснулся ночью от демона, он почувствовал себя спокойно. Не стыдливо, не растерянно, не смущённо, а спокойно. Словно так и должно быть. Хотя кто сказал, что так быть не должно?       — Я понимаю, что это звучит глупо, но давай полежим так немного? — прошептал Джузе, не глядя на него, но Чезаре-то на него смотрел и жадно скользил взглядом по его губам и шраму. — Когда я вернулся к тебе и потерял сознание, то думал, что вижу тебя в последний раз. Мне было горько умирать, и я пытался карабкаться, хотя не знал куда. Твоё лицо всегда стояло перед глазами, иногда расплывалось, иногда пропадало. Но я всегда стремился к нему и, наверное, поэтому сейчас здесь. Я… не хотел прощаться с тобой. Лишь с тобой. Почему так? — последние слова Чезаре прочёл по губам, потому что только на них и сосредоточился. А вот вопрос интересовал его так же сильно.       Он не знал, куда девать руки, и положил их на грудь Джузеппе — там ран не было. Теперь стало удобно, и незаметно вся усталость, кравшая по кусочку Чезаре все эти дни, съела его полностью. Он понял, что пересёк границы своих сил, и в объятиях Джузе слабость вспыхнула сильнее всего. Они недолго задремали вдвоём, и это был самый приятый и спокойный сон Чезаре — тем более, ещё никогда он не засыпал рядом с кем-то.