Покровители и демоны Флоренции

      Дни тянулись напряжёнными серыми клочками, хотя за окном весна вовсю расшивала Флоренцию розовыми лепестками цветущих деревьев и спрыскивала траву свежим изумрудом. Королевской семье запретили покидать дворец, один лишь Лоренцо и пара его приближенных друзей могли выходить в город за новостями. Всюду ещё сновали демоны, и жители прятались в своих домах, выходя на улицу лишь по острой нужде и двигаясь перебежками. К тайникам, где хранились камни для защитной сетки, никто пока подобраться не мог — слишком уж много там засело демонов! Даже та часть сетки, которая защищала сам дворец, не избежала этой участи, но хорошо, что все комнаты, прятавшие тайники, находились по периметру дворца, и их постоянно охраняла стража, следя, чтобы никто туда по ошибке не зашёл. Дворец защищала новая сетка, не такая частая, как прежняя, но её и стражников хватало, чтобы не подпустить демонов к королю и его семье. Однако придворные всё равно жили как на иголках, не расставались с мечами и держали под подушкой кинжалы.       Чезаре нервничал, когда думал о защитной сетке. Он всё спрашивал себя, в чём же был его просчёт? Он где-то ужасно ошибся, и вот демоны, можно сказать, всецело по его вине, ворвались во Флоренцию вновь, когда её и так пожирала чума! Конечно, сегодня их было и на треть не так много, как в тот далёкий день больше года назад, но Чезаре это не успокаивало. Лоренцо обещал ему, что, как только демонов станет поменьше, они подберутся к тому, что раньше было сеткой, и внимательно изучат всё. «Никто не будет обвинять тебя в чём-либо, пока я здесь», — брат мягко улыбался и сжимал его плечо, и Чезаре не мог ему не верить, но странное сомнение ядовитым червём грызло его душу. И, как оказалось, не зря.       Но всё это юноша понял гораздо позже. Прошло несколько дней с момента, когда он был близок к смерти как никогда в своей жизни — почему-то даже убийца с гарротой поблек на фоне неудавшегося падения с башни Веккьо, которое могло закончиться лишь одним исходом, если бы не жертва Джузеппе. Чезаре всё ещё испытывал безумный стыд за это, но старался замять его в себе и быть достойным того, что сделал для него друг. Пару раз он даже успел помочь ему с созданием разных предметов, нужных для походов на людскую сторону Флоренции, но глубоко в душе понимал, что этого недостаточно.       Утром Чезаре проснулся с тяжким предчувствием. Он уже день не видел Лоренцо, через которого становился хоть чуточку ближе к происходящему, а ещё дольше не видел Лукрецию и Томмазо. Старший брат вскользь упоминал о его здоровье, говорил, что пока их поэта немного лихорадило, но лекари в один голос утверждали, что это не чума, ведь его тело не покрылось бубонами. Однако к Томмазо всё равно перестали пускать гостей — и Чезаре, как ни упрашивал Лоренцо позволить им поговорить, всё равно получал отказ.       Целыми днями он толком не знал, чем себя занять, ведь все книги он перечитал, а тренироваться с мечом ему разрешали не дольше часа, чтобы не усугубить головные боли. Вот и оставалось ходить по комнате, изредка — слоняться по мрачным пыльным галереям, проводя ладонями по блеклым золочёным рамам картин, и сбрасывать лёгкую паутинку с голов статуй. Лишь еда, привозимая слугами на специальных столиках, отщёлкивала части дня. Но сегодня всё пошло вспять ещё до завтрака.       Едва Чезаре привёл себя в порядок и оделся, как в дверь настойчиво постучали. Заправив рубашку в штаны и пригладив вихры на волосах, юноша разрешил войти. Стоило ему увидеть мрачное лицо Джузеппе и его безутешный взгляд, сердце болезненно сжалось. Что-то легонько толкнуло Чезаре на мысль: вот теперь-то начнутся настоящие испытания.       — Чезаре, не буду томить, тебе придётся мужаться, — голос у Джузе не дрожал, но звучал хрипловато и низко. — У Томмазо чума. Ночью появились первые признаки, лекарь обнаружил бубоны и жар.       Чезаре глубоко внутри был вроде бы готов к этой новости — уже давно ему не нравилась лихорадка Томмазо, но если бы это облегчило боль! Она охватила его рёбра так сильно, будто желала сломать. Чезаре отвернулся и стиснул в ладонях медальон, подаренный ему ещё на шестнадцатилетие. Злоба на несправедливость этого мира и горькое разочарование смешались в нём, как яростный огонь и ленивая холодная вода, и оттого ни одна эмоция не вышла наружу. Чезаре испугался своего молчания и обездвиженного тела, испугался, что его потопила собственная боль, и развернулся к Джузе, чтобы посмотреть на него, вырваться из равнодушной пелены своего сознания, пытавшегося спрятать его за щитом, но при этом понимал, что стрелы всё равно догонят — и чем дальше, тем больнее. Лицо Джузеппе выглядело бледным и измученным, и лишь оно побудило Чезаре на вопросы:       — Это значит… конец? Может, всё-таки?.. — он хотел спросить больше, хотел сказать: «Возможно, есть шанс вылечиться, ведь были же какие-то уникальные случаи?..». Но Джузеппе понял всё сам. Опустил голову и скрыл печальный взгляд — труднее всего разбивать надежды.       — Нет… Наши лекари говорят, что на таком этапе это невозможно.       — Но как же… — Чезаре проглотил свои глупенькие «неужели ничего нельзя сделать» и «должно быть лечение». В том и дело, что нет, сделать было уже ничего нельзя, и уж ему-то это было известно, а лечения никогда и не существовало. В ту же минуту ему сделалось дурно, и тошнота прямо в край подпёрла горло, поэтому он выбежал на террасу и вдохнул чистого утреннего воздуха. Его тело трясло, а пальцы до посинения вцепились в перила. Чезаре запрокинул голову и посмотрел в небо, как его учили лекари, чтобы избежать рвоты. Постепенно тошнота откатилась, и тогда-то на него хлынуло настоящее отчаяние — холодной протухшей рекой оно затопило его, и, пожалуй, унесло бы течением дальше, если бы не Джузеппе.       Чезаре очнулся, когда сидел на каменном полу террасы, прижавшись спиной к перилам, и глухо рыдал в свои колени, а Джузе мягко гладил его по плечам и макушке. Он пытался успокоиться и поднимал голову на друга, чтобы хоть немного собраться и перестать вести себя так слабо и унизительно, но слёзы только пуще размазывались по щекам, и глаза вновь горчило. Чезаре так себя стыдился!.. Но горе было выше этого. Иногда он изумлялся, как Джузеппе ещё не разочаровался в нём, ведь видел его грязным, раненым, потным, слабым и плачущим — ни один человек в мире не знал Чезаре таким. А Джузе только приобнимал его, находил слова поддержки и не брезговал помочь ему, каким бы жалким ни было его состояние.       Выплакавшись, Чезаре ощутил себя равнодушно и выжжено, как сухая земля летом на полях за Флоренцией — её покрывали мелкие трещинки боли, но всё основное горе впиталось с жаром и осушило её до основания. Он припал на плечо Джузеппе и закрыл глаза — слёзы высохли, но картинка всё равно расплывалась. Тогда он почувствовал на щеках ладони — тёплые, сегодня удивительно тёплые! Пальцы быстро стёрли влагу с лица, очень аккуратно и нежно, так, как художники прикасаются к холсту нарисованной им картины или скульпторы — к мрамору выточенной статуи. Чезаре задержал дыхание, но пальцы быстро пропали с его лица. Сознание ещё слишком полыхало горем, чтобы разобрать, что же значили те нежные всполохи в душе от прикосновений Джузе. Но как обычно — для важного время уже давно истекло, и только потом Чезаре с горечью осознает: он только и делал, что опаздывал.       — Джузе, Томмазо ведь приходил ко мне пару дней назад, когда ещё мог вставать! — вдруг ошарашило Чезаре, и он резко отполз от друга к краю террасы. — Вдруг я тоже теперь болен и сейчас заражаю тебя?       Но вместо удивления и страха на лице Джузеппе светилась лишь искренность.       — Лекарь говорил про это. Но Томмазо никого не заразил, потому что пару дней назад ещё не был заразен. К тому же, он общался с тобой на расстоянии, — Джузе подумал и пододвинулся к нему. — И знаешь что, — прошептал он, накрыв его холодные ладони своими и поднеся их к своей груди, — даже если бы ты был заразен, я бы не брезговал твоего общества.       — Тогда мы бы ушли друг за другом, Джузеппе, — тяжко вздохнув, Чезаре смерил его серьёзным взглядом, но не нашёл в лице друга ни намёка на пустую браваду — впрочем, даже мысль об этом уже оскорбляла. Притягивая Чезаре к себе на плечо, Джузе блекло улыбнулся:       — Да. Именно так.       Что-то в этом «именно так» раздробило мысли Чезаре ступой, будто для какого-то хитрого зелья. И зелье это жгло нутро, но так приятно, что не хотелось останавливаться. Он расслабленно уткнулся носом в складки жилета и закрыл глаза.              Дни проходили как в мерзком удушливом тумане: голоса звучали где-то вдалеке, дворец подёрнулся сонливой дымкой, а тревога и уязвимость преследовали на каждом шагу. Чезаре видел лишь удручённые, мрачные лица и слышал нервозные шепотки: все говорили только об одном, почти свершившемся, но тихо, будто боялись прогневать короля. Отца юноша так и не встретил, но даже к лучшему — слышал, что Клементе, и так в последнее время взвинченный и утомлённый, совсем растерял здоровье, как только его семьи коснулась смерть. Можно бесконечно говорить о том, что среди сыновей его любимцем был Лоренцо, но, хотя Чезаре и не знал наверняка, ему казалось, отец невероятно гордился успехами Томмазо в просветительской деятельности для Флоренции. Только с ним город расцвёл поэзией, и даже зажглись несколько новых талантливых звёздочек. Теперь это всё угасало — от часа к часу, необратимо.       Лоренцо старался держаться, но Чезаре видел его красные глаза и глубокие тени бессонницы под ними. Марцио вообще не появлялся в коридорах дворца, и многих возмущало его равнодушие к родному брату. А вот об одной мысли, что сейчас чувствовала Лукреция, младшему принцу делалось противно и горько. Она больше всех любила Томмазо! Эта потеря станет самым жутким испытанием в её жизни, а ведь казалось, что после ухода матери такое невозможно…       Чезаре лишь однажды разрешили навестить брата — за день до смерти, и стало понятно, что это прощание. На пол-лица ему завязали ткань, и заставили остановиться на пороге. Юноша увидел брата только сквозь приоткрытую дверь и покачнулся, вовремя зацепившись за стену. О, как страдал их страстный Томмазо, некогда пышущий жизнью, устремлённый, загоравшийся вдохновением, как свеча — огнём!.. Сейчас он, бледный, покрытый чёрными бубонами, лежал на кровати и тяжело дышал. Щёки пылали нездоровым румянцем, глаза напряжённо перебегали по потолку, а сам он даже не откликнулся на своё имя, когда Чезаре позвал его, надеясь запечатлеть хоть последний взгляд своего брата. Он прощался, но не мог и сам в это поверить.       Лукреция пришла сразу после него, и Чезаре даже пристыдил себя за лишние слёзы. Сестра ещё держалась. Она побледнела, исхудала — слуги говорили, что она почти не ела, но в её глазах не застыло и слезинки. Только мертвенная холодность и такая вязкая боль, что юноша едва отговорил себя от затеи встряхнуть её и приказать плакать — так громко, как она захочет, лишь бы не держать эти эмоции взаперти, не копить их, не прогнить вместе с ними, чтобы затем когда-нибудь сорваться и погибнуть. Лукреция двигалась медленно и аккуратно — Чезаре казалось, что если она натолкнётся на угол, то упадёт и больше не поднимется. Сестра напоминала призрака из детских сказок — двигалась так же легко, словно парила над землёй. Чезаре поскорее убежал оттуда, бросив прощальный взгляд на Томмазо. Он должен дать им последние минуты, когда они могут побыть наедине.       «Никогда не знаешь, когда будет твой последний момент с человеком, которым дорожишь больше всего, — расстроенно думал, бездумно гуляя по тёмным, уже казалось заброшенным галереям из-за пыли, грязи, занесённых из садов сухой листвы. — Сегодня ты пышешь энергией и силами, а уже завтра прикончен кем-нибудь, чем-нибудь… И так и не успел обдумать всё, что хотел, сделать, что желал. Так жаль, что какие-то суетные дела часто отвлекают, не позволяют проводить каждый момент так, будто он последний». Чезаре отбросил мысли о том, что делал бы он, знай, что сегодня их с Джузе последний день. Наверное, он бы осмелился приоткрыть свою душу. Рассказать, в чём сомневался, чего желал, как прятался от самого себя; спросить, почему нежность в душе не такая жгучая и приторная, а наоборот, горькая и всепоглощающая. Почему он так и не научился жить без Джузеппе и запреты дворца его разозлили, а ещё — отчего время, проведённое в охотничьем домике, теперь казалось лучшим во всей его жизни?.. Хотя на последний вопрос он и сам мог соорудить ответ.       Чезаре болтался по дворцу до ночи и, даже когда погасили фонари, не хотел уходить к себе. В два ночи его нашёл слуга в одной из картинных галерей и с прискорбием сообщил, что Томмазо умер. Чезаре горько улыбнулся и кивнул. Он уже почувствовал. Джузеппе нашёл его заснувшим под мраморной статуей. Он свернулся калачиком и улёгся прямо на полу. Джузе отвёл его в свою комнату, дал вина и весь хлеб с ветчиной и сыром, какой у него был, ведь принц пропустил ужин. Ночь до утра проплыла в винной дымке, и Чезаре был рад напиться до отключки. Утром же всё рассеялось, и он наконец осознал.       Пора двигаться дальше.              За всё время жизни Чезаре в королевском дворце при нём ни разу не проводили похоронные церемонии. Одну он упустил, когда умерла мать. Представления о похоронах у людей и покровителей отличались кардинально: первые были сплошь пропитаны религией, а вторые — прагматизмом. Никаких пышных прощаний, служб, проводов. Родные уже попрощались с умершим, а делать богатые церемонии из трагедии никто никогда не желал. К тому же, во времена чумы распорядки стали ещё строже.       После смерти, которую просто подтвердил лекарь, измеривший пульс, тело заколачивали в деревянный гроб и ставили в полукруглую погребальную залу. Её стены занавешивали тяжёлые бархатные портьеры из чёрного бархата, пол был облицован серым мрамором, а позади гроба стоял белокурый каменный ангел, позаимствованный у мира людей, хотя никто из покровителей в Бога не верил. Комнату охраняла стража, но в период чумы не нашёлся бы такой безумец, пожелавший вскрыть гроб с заразным телом.       На утро тело сжигали вместе с гробом. Прах собирали в глиняную урну и ставили её в одну из ячеек склепа, где хранился прах известных флорентийских покровителей. Делали это только для королевской семьи или выдающихся деятелей. В общей массе, если кто-либо умирал и его тело сжигали, то прах обычно развеивали над городом — верили в то, что умерший покровитель уже давно стал тем элементом города, каким мечтал, а его тело уже ничего не значило. Редко покровители ходили в склеп к своим умершим родственникам — их души можно было найти в других местах Флоренции.       Чезаре слышал, что люди тоже начали сжигать тела, поскольку возня с их погребением грозила новым витком развития чумы. И всё же между ними и покровителями было много различий: люди верили в Рай и Ад, в Страшный Суд, в то, что после смерти каждый человек ответит за свои грехи. Чезаре это вгоняло в тоску: отвечать за что-то ещё и после смерти!.. Не всегда и при жизни это удавалось полностью…       Он позволял себе иногда такие вольные мысли, ведь жизнь во дворце зачахла и поблекла. Оставили только десятую часть слуг, остальных разогнали по домам — так проще обезопасить себя от чумы. Поэтому дворец потихоньку покрывался слоем пыли и сухими листьями, остались лишь повара, прачки и лекари, а они не успевали или не хотели отмывать дворец. Жизнь Чезаре уже давно превратилась в тусклое перетекание завтрака в обед, а затем в ужин. Его одиночество иногда скрашивал Джузеппе, но Чезаре ещё никогда не чувствовал себя так, будто его заперли в клетке. Даже весь огромный пустой дворец уже казался большой, роскошной, но всё-таки темницей.       Чезаре выбрал хотя бы бродить по нему, потому что в его комнате мысли сгущались до ядовитого пара, которым он уже не мог дышать. Он ходил по дворцу и стирал пыль и паутину с каменных и мраморных статуй — вдруг это покровители, когда-то осуждённые за нечто серьёзное? Понимал, что дурость, ведь тогда бы их хорошенько спрятали, да и не бывает людей, столь прекрасных, как эти изваяния, способных на ужасные поступки, от которых мороз по коже. По крайней мере, он верил в это.       Больше всего Чезаре волновался за сестрицу. Он думал, придётся впихивать ей еду насильно, вытаскивать с краёв башен и забрать все химические растворы из лаборатории, чтобы она не приготовила себе смертельного яда. Но всё прошло гораздо легче: Лукреция просто заперлась в комнате, лежала на кровати, почти ничего не делала, принимала только слуг с подносами, но ела половину. Она исхудала, побледнела, но не голодала, успокаивали братьев служанки. Чезаре видел её лишь однажды сквозь приоткрытую дверь: лёжа на кровати, она отвернулась к окну и задумчиво разглядывала зацветший яблоневый сад. Боль внутри не заглушалась; юноша чувствовал глубоко скрытое горе сестры, но ничем не мог ей помочь. Однако понимал: хорошо, что так. Время как-нибудь излечит их, а если не излечит, то слегка сгладит углы. Когда-нибудь она найдёт в себе силы подняться. Они все найдут.       

***

      Прошло всего полмесяца со смерти Томмазо. На одном из редких ужинов, когда королевская семья решила собраться (кроме Клементе), Лоренцо зачитал записку, коряво набросанную ослабшим Томмазо перед смертью. В ней он говорил, что превратится в нежный шелест румяных бутонов роз в древнем саду на другой стороне Флоренции. Через пару сотен лет люди будут называть его Сад Роз — именно так, величественно, с больших букв. Но до чего же это превращение походило на Томмазо!.. Можно ли представить нечто более возвышенное и изящное? У Чезаре на глаза навернулись слёзы; оглядевшись, он понял, что не у него одного. Хоть он и не убедился до конца в теории, будто покровители становятся частью родного города, но всё равно верил и надеялся однажды почувствовать своих родных — мать и брата — рядом.       Утром Чезаре проснулся из-за тяжёлого топота ног стражников и их грубоватых окриков. В коридорах вокруг кипела удивительно бурная жизнь. За все месяцы чумы там тихонько пробегало несколько слуг или стражников, а здесь такие толпы! Чезаре нахмурился и поддался тянущему, тревожному чувству в груди, поэтому встал с постели и быстро оделся. Когда он аккуратно выглянул в коридор, стражники уже убежали, но он прекрасно слышал в их голосах беспокойство и спешку. Неужели сетка не выдержала вновь, и демоны хлынули уже во дворец? Чезаре схватил меч и побежал по галерее в сторону главной залы. Но на повороте столкнулся с Джузеппе — запыхавшимся и бледным.       — Чезаре!.. Хорошо, что я тебя застал… — Джузе схватил его за плечи и крепко сжал их; юноше не понравился его блестящий лихорадочный взгляд. — Лучше тебе оставаться во дворце! Стражники сейчас могут снести тебя с ног и даже не заметить…       — Но что случилось? — тревожно спросил Чезаре, и хватка на его плечах слегка ослабла.       — Лоренцо утром получил новость от смотрителей на стене, что в маленькую деревеньку недалеко от Флоренции несётся пара десятков демонов. Там живут обычные крестьяне, у них даже оружия нет, да и укрытия толком. А демоны сейчас сам знаешь какие… непредсказуемые, могут и напасть! Лоренцо собрал небольшой отряд лучших воинов, но мне не разрешил поехать с ними, а я ведь как предчувствовал!.. — лёгкая волна боли скользнула по красивому бледному лицу, и Чезаре понял, что замечал слишком неуместные сейчас мелочи. — Короче говоря, сейчас смотрители стен трубят о серьёзной опасности: к деревне бегут уже не двадцать демонов, а целые сотни! Гонцы уже скачут за Лоренцо, чтобы предупредить его и возвратить назад, а крестьян спрятать где-нибудь, потому что столкнуться с такой толпой демонов — это верная смерть. А ещё собрался отряд воинов и уже направился туда, чтобы помочь в том случае, если битвы не избежать. Но времени так мало…       — Очень надеюсь, что гонцы доскакали быстро, — хрипло прошептал Чезаре, а в лёгких похолодало, стоило ему только подумать о том, что если нет, и брат окажется посреди кучи демонов. — Я пойду с тобой! Хочу встретить брата и убедиться, что с ним всё в порядке.       Джузеппе даже не попытался его отговорить — Чезаре говорил так пылко, что все разумные доводы остаться во дворце блекли перед ним.       — Хорошо, — устало выдохнул Джузе и подтолкнул его за собой. — Не разучился ещё пользоваться мечом?       Они вместе побежали к выходу из дворца, и Чезаре, спрятав усмешку за кашлем, недовольно цокнул и помотал головой.       — Только прошу тебя: не беги быстрее меня, не провоцируй демонов напрасно! — когда они седлали лошадей, уже подготовленных слугами, Джузе схватил Чезаре за локоть и внимательно посмотрел ему в глаза. — Ты ведь помнишь, как трудно одолеть одного? — мрачные картинки ужасной ночи поплыли перед глазами юноши слишком красочно для того, чтобы в нём ещё осталась упёртость. — А там их целые сотни! Так что умоляю тебя, будь рядом и, если я прикажу, беги, — Джузеппе ещё никогда не выглядел таким напуганным и несчастным: глаза его сравнялись цветом с грозовой тучей, челюсть дрожала отнюдь не от холода, а кожа покрылась холодным потом. — Не Лоренцо, а я не прощу себе, если с тобой что-то случится!.. — прошептал он сквозь зубы и отпустил его. Чезаре стало больно — вместо него, и он пообещал быть осторожнее — не ради себя, а ради Джузе.       Отряд воинов давно ускакал вперёд, и пыль от копыт уже улеглась. Чезаре и Джузеппе безжалостно гнали своих лошадей — только от их скорости сейчас зависело вообще всё. Хотя день и обещал быть солнечным и по-особенному приятным, по холмистым равнинам ещё не рассеялись пласты редкого серого тумана, а небо лихорадило тёмными клочками. Чезаре тревожила даже погода: такая мерзкая, не летняя, но удушливая, а дымка мешала смотреть вдаль. «Это лето во Флоренции обернётся полным кошмаром, — думал он, пришпоривая лошадь, чтобы догнать Джузеппе, — чума и не думает отступать!». Чезаре кое-как отбросил саднящие мысли — не время с головой прыгать в печаль. Сейчас он нужен Лоренцо, и только бы успеть!..              Наконец, они приблизились к спуску с холма — в маленькой лощине между лесами расположилась живописная деревня со старыми, отцветшими на солнце хижинами и оливковой рощицей сбоку. Чезаре надеялся уже сверху разглядеть, что же там происходило, но дымка стирала очертания деревни, и это оттягивало нервозное ожидание ещё на пару минут. Со склона лошади погнали быстрее и легче, и ветер приятно засвистел в ушах. Но чем отчётливее виднелась деревня, тем сильнее стыла кровь в жилах. Джузеппе крикнул ему через плечо: «Как только спустимся, не отходи ни на шаг! Поблизости могут быть демоны!». Но крик этот дошёл до Чезаре так туго и гулко, будто сквозь толстую стену. Потихоньку он начинал понимать.       В нос сразу ударил стойкий запах крови. Юноша ничего не ел с утра, но к горлу всё равно подкатила тошнота. Они рысцой двигались к воротам, но в деревне стояла такая тишина… по-настоящему мёртвая, даже птицы в ближайших лесах не пели, спрятавшись поглубже в заросли. У ворот лежал первый мёртвый человек — обычный крестьянин в простой одежде. Чезаре сразу понял, что его убили демоны. Рваные раны по всему телу, много крови — вокруг и на нём самом. Человек умер не от тяжёлых ранений, а от потери крови. Мучительная смерть!       Джузеппе сказал, что лучше будет остаться на лошадях — мало ли откуда-нибудь выскочат демоны! Только скорость их спасёт. Умные животные настороженно пофыркивали и даже противились идти вглубь, но Джузе и Чезаре, и сами не желая узнать, что скрывалось за тихой каменной деревней, гнали их вперёд. На пыльной дорожке, изрезанной следами телег и копыт, они увидели ещё несколько тел. Чем дальше они продвигались по улицам, между апельсиновых садов и виноградных плантаций, тем больше видели окровавленных мёртвых жителей — теперь уже и женщин, и детей, и стариков. Наверняка они отдыхали в своих домах или садах, когда на них набросились демоны! Чезаре и Джузе быстрее двигались вперёд, понимая, что никому уже не помогут. Горечь застряла в горле, как и вопрос: где же Лоренцо? Где армия? Может, он уже вернулся во дворец? Не может быть, дорога одна, зачем ему объезжать так далеко? Чезаре мутило от гулкой тишины и неизвестности. Даже крику раненого, которому они ещё могли помочь, он бы обрадовался!       Они прошли всю деревню. Везде кровь, изуродованные мертвецы, стойкий запах нечистот и печать невыносимой, смертельной тишины. Некогда красивая деревушка превратилась в бойню. Кое-где остались только домашние животные и скотина, но и они попрятались и затихли, ощутив опасность: собаки тихонько скулили в будках, курицы засели в курятниках, а свиньи убежали в хлева. Джузеппе и Чезаре могли развернуться и пойти к главным воротам, откуда и пришли, но почему-то направились к другим, запасным, в другой части деревни. Они выглядели менее помпезно — никаких резных вставок и украшений — и были сейчас подозрительно закрыты.       Но дойти до них Джузе и Чезаре не успели: сбоку послышался глухой, жалобный стон. Неужели кто-то выжил? Джузеппе погнал лошадь к ближайшему дому, откуда шёл звук. Его пришлось обойти, чтобы на заднем дворике, заставленном телегой, вёдрами и прочей хозяйственной утварью, увидеть лежащего на земле человека. Его всего залило кровью, лицо было трудно разглядеть из-за грязи, а тело покрывали ужасные рваные раны, но он тихонько полз в сторону улицы — видимо, услыхал топот лошадей. Чезаре понял, что это не местный крестьянин — на нём хорошая дорогая одежда. Но и на воина он похож не был: ни защитных доспех, ни боевого меча. «Гонец!» — догадался Чезаре, а Джузеппе уже соскочил с коня и подбежал к раненому.       — Тебя нужно перевязать, чтобы остановить кровотечение!       — Нет-нет! — прошипел гонец и повертел головой. — Не надо меня спасать, я всё равно скоро умру. Пожалуйста, найдите принца Лоренцо!.. Они все сражались там, за воротами, — он поднял дрожащую окровавленную руку и показал на запертые створки. — Демонов… сколько было демонов! — прохрипел он и бессильно упал на землю — уже не мог ползти. — Сотни, тысячи… Все были обречены. Даже та армия, что пришла на помощь. Принц Лоренцо… ох, он ни за что не хотел уходить. Надеюсь, он где-нибудь спасся…       Гонец устало замолчал, прикрыл глаза и уронил голову набок. Чезаре немигающим взглядом смотрел на него и вдруг с горечью почувствовал тот миг, когда душа отлетела обратно в город, некогда давший ей жизнь. Джузеппе проверил его пульс и вздохнул. Отыскав холщовый мешок в сарае, он разорвал его и накрыл им тело гонца, который хоть немного помог им осознать, что же тут произошло. У Чезаре же нервы гудели от напряжения и мандража; как только Джузе вскочил на свою лошадь, они помчались к воротам и быстро отперли их. Зрелище, что им открылось, на мгновение лишило Чезаре всех чувств, а устойчивое седло под ним опасно покачнулось.       Куча мёртвых тел, разбросанных на поле перед деревней. Это были все отряды, отправленные сюда, около двухсот воинов! Трава и земля впитали в себя так много крови, что нигде не виднелось ни одного зелёного или бурого клочка. Тела были совсем тёплые, лица многих ещё не утратили румянца, а из ран сочилась кровь и стекала в глубокие лужицы, но Чезаре знал: они все мертвы. Демоны раздирают жертву внутри себя, наносят десятки глубоких ран и не оставляют ни одного целого места! Чем дольше человек в демоне, тем меньше шансов выжить. У Чезаре тряслись руки, а вместе с ними и поводья, когда они направляли лошадей между трупов и надеялись не увидеть среди них дорогого им человека. Его лошадь чувствовала страх и заражалась им, иногда противилась идти вперёд и крутила головой. Чезаре силком заставлял её ступать дальше. Происходящее всё сильнее смазывалось и напоминало сон.       Лица все сплошь были покрыты грязью, травой и кровью, и почти невозможно было их разобрать. Чезаре казалось, что он был невнимателен и рассматривал не все трупы, но — какая же ирония — именно он первым заметил Лоренцо.       Чезаре смутно помнил, что в точности произошло потом. Видимо, он сорвался с лошади, посадил огромный синяк на бедро, но побежал, запинаясь о трупы, к своему брату. О, его милый Лоренцо был так прекрасен, даже среди этого кровопролитного боя! Он лежал на других телах неподвижно, но его лицо осталось нетронутым и таким же красивым, только в волосах засохло немного крови. Чезаре безумно кричал и звал брата. Он повёлся на его лицо, но когда глянул ниже… Истошный, горький вопль сорвался с его губ — Чезаре не знал, куда выплёскивать ту боль, что резала его сердце прямо сейчас широкими полосками. Так много ран, так много крови!       — Нет-нет, — тут же опомнился Чезаре и, упав рядом с телом на колени, стал осторожно щупать его. — Надо всего лишь остановить кровь, братец, потерпи!       Но братец молчал, и даже его веки не дрожали от боли. Вовремя подоспел Джузеппе и прикоснулся к шее своего друга. Чезаре намеренно не глядел на его лицо, отрывая от своего плаща кусок. Кровь быстро впиталась, стоило ему приложить ткань к животу, где виднелась самая глубокая и страшная рана. Ничего, он оторвёт ещё, ему не жалко!       — Чезаре… — тихо проговорил Джузе, и голос его обесцветился до такого отчаяния, что это подстегнуло Чезаре действовать ещё лихорадочнее. — Чезаре, остановись, пожалуйста… он умер, разве ты этого не видишь?       Юноша остановился и посмотрел на бездыханное лицо брата. Окровавленные ладони задрожали, а тело вмиг ослабело. Глаза совсем перестали видеть, и Чезаре размазал слёзы по щекам вместе с кровью. Осознание вспороло грудную клетку и толкнуло внутрь клубок ядовитых змей, желавших обвить его рёбра и навсегда остаться там вместо костей. Он не хотел признавать смерть брата, но глубоко в душе давно принял её, и это несоответствие шатало его разум.       — Нет! Нет, нет… этого не может быть! — хрипло рычал он и тряс Лоренцо за руку, надеясь оживить, надеясь услышать его голос, его шутку, увидеть, как он его пожурит. Но Лоренцо молчал и с каждой секундой только бледнел. Лоренцо умер ещё полчаса назад и уже давно стал частью Флоренции, которая будет горько по нему скучать.       Джузеппе схватил его под плечи и оттащил от тела. Чезаре перестал сопротивляться и грузно шлёпнулся прямо в расквашенную землю. Его стошнило желчью, но это не помогло избавиться от ужасной тяжести, тянувшей вниз. Тело дрожало от несуществующего холода, он даже не мог сложить губы так, чтобы ответить Джузе, а его мысли изредка вспыхивали лихорадочным, безумным огнём, который больно жёг изнутри: Лоренцо мёртв, Лоренцо мёртв, Лоренцо мёртв! Эти мерзкие слова учащались, оглушали визгом и разрывали его голову на части. Чезаре хотел перерезать себе глотку — доделать то, что не смог его убийца — лишь бы больше не слышать их.       Джузеппе только казался собранным. Лишь много позже Чезаре понял: его шатало из стороны в сторону, всё выпадало из рук, а по щекам бесконечно текли слёзы. Он, быть может, переживал потерю острее, ведь знал Лоренцо с детства, был ему настоящим братом. Старший принц заменил ему семью, которой у него никогда не было, которая предала его. И теперь у него вообще никого не осталось. Джузе подогнал из деревни повозку, аккуратно положил в неё тело Лоренцо и накрыл плотной тканью. Он стойко держался до момента, пока они не оседлали лошадей вновь. Тогда он зарыдал, прикрыв ладонью лицо, и только иногда отрывал руку от глаз, чтобы свериться с дорогой. Чезаре впервые видел его таким, и от этого швы в его голове, сдерживавшие мигрень, потихоньку надрывались.       Ехали они небыстро, чтобы дрянная повозка не развалилась к чертям, и это угнетало. Казалось, ветру будет подвластно смахнуть с них горе. Чезаре плохо соображал, его всё ещё мутило, а желание сорваться к телу Лоренцо и снова позвать его — вдруг он жив, было огромным. Но он понимал, что какой-то ветер не в силах заменить им навсегда разбитые сердца новыми.       Лишь раз за весь путь они заговорили. Чезаре старался вести свою лошадь подальше от Джузе, чтобы ненароком не столкнуться, но всё же он забыл, что и сам плакал почти навзрыд, только не стирал слёзы, позволяя им размазывать мир вокруг. Поэтому они оказались так близко, что он услышал сдавленный шёпот друга:       — Нам нужно держаться, Чезаре. Грядут тёмные времена.       И тёмные времена настали — правда, ещё очень давно.              Флоренция пока не знала, что её доблестный принц мёртв, но уже горевала, предчувствуя неладное, как родная мать. Она отменила солнечный день надо всей Тосканой, аккуратно взбила облака серым бельём, прошлась по городу затасканной грязной тряпкой, убравшей краски и счастье, и, уставшая, оплакала потерю, излившись холодным летним дождём. Чезаре смутно помнил, как они добрались до дворца и куда унесли тело Лоренцо. Помнил только мрачные лица советников, влажные глаза слуг и ужас оставшихся стражников. Весь дворец ещё не успел снять траурные чёрные полотна с картин и статуй, золотых подсвечников и предметов роскоши, а его уже потрясали новой трагедией.       Грязный и в чужой крови, Чезаре припал к стене на одной из лестниц такого огромного, но такого бессмысленного дворца. Наверное, он бы просидел там, пока об него кто-нибудь не запнулся, но Джузеппе, закончив тяжёлую суету с телом Лоренцо, вернулся за ним, помог встать и довёл до купален. «Смой с себя всё… иначе это никогда не закончится». Чезаре слушался его лишь потому, что доверял больше, чем себе, и, пожалуй, в тот момент готов был даже утопиться в ванне, если бы Джузеппе так сказал.       После умывания он оделся в чистые одежды и вернулся в комнату. Мир всё ещё не воспринимался по-настоящему, Чезаре всё ещё умолял себя проснуться и прекратить затянувшийся кошмар. Иногда на него накатывало безумие, и он начинал ошарашенно бродить по комнате, повторял про себя имя брата, словно искал его. Потом вспоминал, беззвучно рыдал в ладони и устало скатывался по стене. Наконец, он осознал, что одиночество — худшее, что может быть с ним сейчас, и решил выйти из комнаты, но ему не стоило этого делать…       Плакали все: слуги, суровые стражники, дворец, уютные патио и Флоренция. Чезаре подслушал десятки разговоров, и они были только об утрате. Самым опасным и невыносимым заданием оказалось сообщить о смерти любимого сына королю. За него жертвенно взялся один из главных советников и вошёл в покои Клементе. Его вышвырнули оттуда мгновение спустя, побитого и взъерошенного. Говорили, король сошёл с ума и колотил всех, кого встречал на своём пути, пока лично не увидел своего прекрасного, но уже мёртвого сына в гробу. И вот тогда он взревел от беспомощности так, что разорвалось бы от жалости любое каменное сердце. Чезаре лишь слышал рассказы, сам, к счастью, не видел этого момента — он бы не выдержал и простил отца за всё, в чём винил его в последнее время: за угробленное здоровье матери, за дурацкие решения в отношении них с Джузеппе, за безалаберное исполнение королевских обязанностей все эти месяцы чумы.       Наверное, Клементе вопрошал: почему Лоренцо? Почему не ужасный Марцио, ошибка его молодости? Почему не бестолковый Чезаре? Почему судьба не остановилась, забрав у него мечтательного и инфантильного Томмазо? Чезаре понимал, как жестоки его мысли и как отвратительны его вопросы, но не мог остановиться, так что в конце решил, будто его отец и правда так думал. Чезаре бродил по дворцу, как забытое всеми привидение, и по старой тошнотворной привычке подслушивал тихие печальные разговоры, прячась за статуями и портьерами. Ноги подкашивались от голода, руки слабели — за день он даже не перехватил корку хлеба. Наверняка его искал Джузеппе — он всегда умудрялся вспоминать об отдыхе и еде, даже если вокруг творился полный, взятый у человечества Ад. В конце концов, Чезаре устало добрёл до комнаты уже ночью, когда дождь перерос в ливень и стучал по дворцу, вгоняя его жителей в колючую тревогу.       Ожидаемо, что его там встретил обеспокоенный Джузеппе. Он сам едва держался на ногах, грусть собралась в хмурых складках между бровями, а всегда аккуратно зачёсанные волосы топорщились в стороны, как у городского сумасшедшего. Чезаре безропотно принял у него тарелку с холодным кусочком жаркого и запихнул в себя еду безо всякого наслаждения, едва сдерживая тошноту. Кубок хорошего вина облегчил его страдания. Джузе тоже выпил, но есть отказался — прикинулся сытым, а Чезаре был слишком отрешёнными, чтобы добиваться правды.       Они молча сидели на диване и пустым взглядом рассматривали, как дождь заливал террасу. Потихоньку вода стекала в комнату, но никому не хотелось идти и закрывать створки — иначе воздух бы стал совсем душным. Чезаре прижал колени к груди и положил на них голову; шум капель успокаивал его, но вместе со спокойствием приходила и глубокая мягкая грусть. Джузеппе, отвернувшись, стирал с щёк слёзы. Чезаре тоже хотел плакать, но выплакал всё, когда ещё ехал на лошади. Теперь он выжат и сух, как мёртвые песчаные долины, о которых он читал в учебниках по географии — никому до них не было дела и никто в них не жил. Он хотел облегчить страдания Джузеппе, забрать часть его боли и слёз, но созидательная энергия не могла с этим помочь. Поэтому он только пододвинулся к нему ближе и протянул руку, но не посмел дотронуться. Вместо этого спросил:       — Джузе… могу ли я… чем-то помочь? — он весь день молчал, и голос истончился до хрипа, но Джузеппе всё равно понял и, стерев слёзы окончательно, повернул к нему бледное, влажное лицо. Улыбка, которую он выдавил из себя, выжгла навеки воспоминание в сердце Чезаре — настолько она была одновременно вымученной и нежной!       — Ты помогаешь уже тем, что рядом. Что позволяешь мне быть с тобой и разделить эту боль. Хотя легче, конечно, всё равно не становится, — лучше бы этого Джузеппе не говорил! Прерываясь, говоря слегка в нос, он невольно разворошил скрытые чувства Чезаре, и, если бы не отвратная жизнь вокруг, принц бы дал им шанс выплеснуться. Но нет — лишь молчание, взгляды украдкой, быстрые улыбки. И Чезаре вновь ощущал себя опоздавшим. Джузе прижал его ладонь к своей влажной щеке и легонько провёл ею вперёд, к губам, а принц только затаил дыхание. Сердце не должно биться так громко, так ухабисто — не сегодня, не в этот ужасный, мерзкий день! Джузеппе измученно отклонился назад, на подушки, и закрыл глаза, но ладонь не отпустил. Он прижал её к губам и замер. Чезаре боялся, что повредился рассудком так сильно, что уже путал сны с жизнью, но тело кричало: ты ещё не так безумен! Прохладные губы чувствовались на ладони так сладко и мучительно, что юноша боялся пошевелиться и сорвать приятную пытку.       Чуть позже он понял: Джузеппе заснул. Дыхание в его ладони стало мелким и размеренным. Джузе заслужил отдых. Хотя бы во сне его отпустят воспоминания о смерти Лоренцо. Хотя бы во сне он снова будет думать, что скоро очнётся, увидит друга, заговорит с ним о чём-нибудь, и они будут смеяться. Чезаре даже услышал их смех — лёгкий и звонкий, совсем как в юношестве, когда эти двое казались недосягаемыми взрослыми. Потом Чезаре понял, что прикорнул рядом с Джузеппе и быстро заснул. Во сне они встретились все втроём и были непременно счастливы.