Покровители и демоны Флоренции

      Они с Джузеппе любили гулять по городу — Чезаре открывал родную Флоренцию заново и поражался тому, что в ней изменилось, ровно как и тому, что осталось прежним, разве что потемнев немного от времени. Но работа Джузе не позволяла гулять целыми днями, а без него юноше было не очень интересно. Зато уж в выходные они отрывались по полной! Чезаре ещё о многом хотел спросить друга, но часто вопросы вылетали из головы, стоило им встретиться под нежным теплом солнечного вечера. К тому же его вопросы трудно было назвать приятными…       Он не торопился увидеть, как сейчас жили покровители. Не торопился узнать, кто ими сегодня правил. И без этого хватало информации: он не понимал сути ещё многих вещей, изобретённых людьми за столетия. Если ознакомиться с историей оказалось не так сложно, то для понимания физики требовалось гораздо больше времени… Впрочем, Чезаре никогда не унывал и двигался пусть и маленькими, зато верными шажками к цели.       Однажды Джузеппе позвал его гулять в малоприметный район на северо-востоке Флоренции. Раньше там жили довольно бедно, но сегодня, конечно, это знали лишь страницы истории. Чезаре всё ещё поражало то, как поменялись сознание и мышление людей за многие века: раньше они делили себя на сословия и жёстко ограничивали права других, а сегодня, пускай сословия не то чтобы пропали, скорее стали зависеть от заработка, чем от родословной, всё же каждый человек мог самостоятельно выбрать свой путь, обучаться какой угодной профессии и свободно переезжать из родного дома в любую страну. Так что, когда они гуляли по некогда грязным и запущенным улочкам города, то видели лишь чистые булыжные дороги, светлые отреставрированные дома и счастливых довольных людей.       Чезаре долго не понимал, зачем они пришли сюда, но ждал, пока Джузеппе заговорит об этом сам. Они дошли до небольшой площади с церковью Сан-Амброзио во главе. Она заметно отличалась от всех соборов, построенных во Флоренции — с богато расписанными стенами и широкими колоколами. Её же фасад выглядел бедно и выхолощено: светло-кремовая отштукатуренная стена с небольшой фреской над главным входом и двумя узкими окошками по бокам. Верхушку венчал скромный мутный крест. Но Чезаре-то знал, что она была построена ещё до его рождения, и сохранилась в первозданном виде, разве что стены выглядели темнее. Внутри хорошо если сохранилась пара потёртых фресок из тринадцатого столетия. В остальном она наверняка подверглась серьёзной реставрации. Но Джузе повёл его мимо церкви, к одной из ближайших улочек, расходившихся от неё подобно лучам солнца.       В первом же доме на нижнем этаже расположилась траттория, куда они с Джузеппе зашли и заняли столик снаружи. Совершенно обычная с виду забегаловка, маленькие столики, деревянные стулья, букетик жёлтых хризантем в вазочках, массивные стаканы и обычное меню. Чезаре, уже побывавшего в некоторых богатых ресторанах города, даже позабавил выбор Джузе. Они сели и заказали по кофе — время ещё не перевалило за полдень, и священное правило итальянцев они не нарушали.       Пока официант передавал заказ на барную стойку, Джузеппе негромко начал, кивнув в сторону дома напротив кафе:       — Мы пришли сюда не зря, Чезаре. Траттория здесь посредственная, зато то, что перед ней, лично для меня важно… Я хотел бы поделиться с тобой, если ты позволишь — за всё то время, что я здесь, я понял, насколько невыносимо одиночество, — Джузеппе выждал кивка Чезаре и только затем продолжил: — Знаешь, когда-то давно ты спрашивал меня про семью, и в тот момент я даже не думал, что когда-нибудь всерьёз буду искать тех, кто меня бросил. Но что-то тянуло меня к миру людей, и, наверное, ты был прав, когда сказал, что это, возможно, моя тяга к тому, чтобы наконец-то узнать, кто я есть на самом деле. Свободного времени у меня было не так много, как только я очнулся в этом мире: надо было срочно заработать деньги и найти тебя. Но иногда я всё же выкраивал пару часов на поиск, который считал, конечно, просто бесполезным.       Официант принёс им дымящиеся ароматные чашки, и они прервались, чтобы добавить сахара на взбитую оседающую пенку. Как только кофе приятно обжёг горло, рассказ продолжился:       — Я думал: стоило начинать в четырнадцатом веке, по горячим следам. Теперь же это бессмысленно! Я лишь знал примерный район — тот, в котором мы сейчас с тобой сидим, и искал в библиотеках и экскурсионных брошюрах любое упоминание какой-нибудь странной семьи, потерявшей ребёнка. Это ни к чему не привело. Однако просто каким-то чудом я наткнулся на архив всех детей, когда-либо рождённых во Флоренции. Не особо надеясь, что в него вносили младенцев бедняков, я всё равно открыл примерно на тех годах, когда мог родиться, и начал изучать. Моё внимание сразу привлекла парочка записей, но лишь одна в итоге стала решающей. Там была записана только дата рождения ребёнка, а место — указано лишь районом, где мы сейчас сидим, без точного дома, и больше ничего: ни имён родителей, ни пол младенца. Мне пришлось арендовать фотоаппарат на день, чтобы сделать снимок этой записи, и дальше ходить по различным экскурсиям, между делом интересуясь, не известно ли кому что-нибудь об этом. Когда дело уже казалось безнадёжным, я повстречал внимательного экскурсовода, который тоже заинтересовался моей находкой. Он дал мне адрес своего друга-историка, к которому я мог обратиться. Тот просиял, едва выслушав мою просьбу, и одолжил фото на день. Сказал: ему нужно тщательно собрать информацию. Когда я вернулся к нему, он ждал меня с историей.       Джузеппе остановился и сделал пару глотков. Чезаре не могу ручаться за изысканность подаваемой в траттории еды, но кофе здесь был на удивление замечательным.       — Пожалуй, было бы совершенно не за что зацепиться, будь мои родители крестьянами или торговцами. Но, к счастью или удивлению, моя мать оказалась дочерью одного из богатых купцов Флоренции. А было всё совсем просто: будучи юной и наивной, она сбежала с первым встречным красавцем, едва ей исполнилось восемнадцать. Родители, конечно, хотели для неё не такой партии. Поэтому когда у них родился я, как раз в доме напротив, где жила моя семья, отец матери, то есть мой дедушка, так разозлился на дочь, что подкупил нужных людей и те не стали записывать имён в архивную сводку, дабы не порочить знатный род. Всё это очень походило на правду, поскольку, покопавшись в истории этого рода, историк обнаружил, что официально они объявили дочь пропавшей без вести. Но слухи в этом городе всегда на первом месте! Когда этот знатный купец пытался пробиться в совет Флоренции, соперники раскопали про него и его дочь всё, чтобы опорочить в глазах общества. Так что одно это уже почти убедило меня в том, что я и есть тот безымянный ребёнок из архивной записи.       — Теперь подробнее уже о моей семьей… Как я и сказал, моя мать, её звали Агнеса, увязалась за первым встречным, вскружившим ей голову. Имя моего отца стёрлось из истории, но оно и понятно: всё-таки он был из покровителей и старался быть скрытнее. Они влюбились друг в друга и переехали в этот дом перед нами. Сейчас он выглядит вполне отштукатуренным и аккуратным, его много раз реставрировали, и теперь трудно уловить в нём Средневековье. Но в те годы здесь вокруг было очень грязно, да и сам дом выглядел тёмным, холодным и мрачным. Но это всё, на что хватило сворованных Агнесой денег и заработанных моим отцом. Такие записи было сложно найти, сказал мне историк, но, по словам соседей, один из которых, на счастье, оказался поэтом, оставившим после себя много нудных дневников, мои родители были красивой молодой парой. У отца были тёмные волосы и смуглое точёное лицо. Мать отличалась нежной красотой и длинными светлыми волосами, которые я запомнил. Как видишь, к сожалению, внешностью я пошёл в отца… надеюсь, только внешностью, — Джузеппе нервно провёл ладонью по своим растрёпанным волосам и горько улыбнулся. Чезаре хотел бы мягко коснуться его ладони и успокоить, но его будто парализовало — печалью истории или открытостью Джузе, неясно.       — В общем, счастье молодожёнов длилось недолго. Вскоре отцу — давай назовём его Марко, а то я больше не могу называть его своим отцом — так вот, вскоре Марко надоела спокойная семейная жизнь, и он часто бывал агрессивным, нервным. Они жили на грани бедности, ведь оба зарабатывали мало. Агнеса же терпеливо сносила побои и, хотя её любовь заметно поиссякла, наивно питала иллюзии о том, что Марко исправится и они снова заживут как прежде. И тут некстати родился я. Ребёнка они не планировали, да и куда, в таких-то условиях, когда и самим порой нечего было есть, но ни Агнеса, ни Марко не смогли умертвить меня, когда я был младенцем. Не знаю… значит ли это, что они хоть немного любили меня? Мать наверняка, как я понял дальше, а вот отец?.. — Джузе вздохнул, и только тогда Чезаре решился и положил ладонь поверх его, на колене под столом. Пальцы тепло переплелись, и друг благодарно улыбнулся, стиснув его ладонь крепче.       — В итоге я стал только лишним ртом в голодной семье. Нашу семью не любили во всём районе: Агнесу называли такими словами, какие я даже не смею произнести в её адрес, а Марко — подлецом и даже колдуном. Кстати, я задавался вопросом: почему он не мог создать хотя бы еду для своей семьи, раз был покровителем? У него не было сил? Или же что-то другое? Всё никак не могу понять, но, кажется, это останется тайной. Не думаю, что в мире покровителей у меня есть шанс найти упоминания об отце. В любом случае, эта грустная, хотя вроде и типичная для того времени история закончилась тем, что однажды Марко вскипел от злости, кричал так, что было слышно за пару домов отсюда, бил мать и ругался. Мне было всего четыре года, я помню очень мало, но почему-то годы спустя вдруг открыл в себе новое воспоминание: я заступаюсь за мать и своими маленькими ручонками отпихиваю Марко от неё. Он не выдержал, вытащил меч и замахнулся перед моим лицом. Желал напугать, а в итоге ранил щёку. Затем выгнал на улицу и сказал убираться прочь. Агнеса рыдала на полу, ослабленная и избитая. Я стоял рядом с дверью и не хотел уходить. Тогда Марко выскочил на меня с мечом и пригрозил разрубить на куски. Заплаканный и с окровавленной щекой, я убежал поскорее отсюда и смешался с толпой нищих грязных детей, коими тогда полнилась Флоренция. Дальше уже история, известная тебе. Я набрёл на переход между Флоренциями и — это не иначе как чудо — столкнулся с твоим отцом. До этого, как мне кажется, я несколько дней успел хорошенько поголодать, но, к удивлению, не умер в канаве, не получил заражения в рану и не был съеден голодными собаками. Вот вроде и звучит, как чудо, а всё равно глянешь на мою жизнь: да как вообще назвать это чудом?! Какой-то кошмар, приправленный долей удачи…       Джузеппе остановился, вспомнил о своём остывшем кофе и выпил залпом, легонько поморщившись. Чезаре осушил свою чашку ещё давно и теперь внимательно поглядывал на друга. Выглядел он уставшим и понурым после долгого трудного рассказа. Чезаре даже и не знал, что сказать, поэтому молча положил руку на его плечо и ободряюще сжал. Он был не мастер успокаивать людей, да и нужно ли Джузе именно спокойствие, а не что-то другое? Друг наклонил голову вбок и приподнял плечо, чтобы коснуться щекой ладони на своём плече, и задумчиво улыбнулся.       — Агнеса пыталась меня искать, но Марко долго держал её взаперти, так что я успел уйти далеко. А затеряться в таком городе, как Флоренция, особенно будучи нищим — проще простого! Через два месяца мать умерла. Никто не знал причин. Особенных увечий на ней не нашли, чтобы обвинить в убийстве Марко. Люди говорили, что она отправилась на Суд Божий раньше времени, потому что нагрешила так много, что уже невозможно было её бренной душе находиться здесь, на земле. А я думаю, всё гораздо проще: она умерла от горя и бессмысленности своей жизни. Она была хорошей, милой девушкой, желавшей искренней любви и семьи с тем человеком, которого выбрала себе в спутники. Она была к тому же очень смелой и мужественной, потому что отказалась от благосклонности отца и наследства и выбрала любовь. Но… почему же Марко надо было так издеваться над ней? Сколько в его душе было злобы и ненависти, раз он мучил её неопределённостью, то ластился, словно кот, то нещадно бил, зная, что она никуда не уйдёт, пока он её не отпустит? Почему давал невинной душе так много надежды? Зачем держал на привязи, будто любимую игрушку, на которую не жалко выпустить свой гнев?.. Знаешь, Чезаре, думаю, у меня нет и никогда не было отца. Была только мать. Но мне даже не дали толком её запомнить. В памяти всплывают разные вечера, когда мы были с ней только вдвоём и она пела мне колыбельные. Но этого так мало…       Чезаре видел, как нелегко Джузеппе давались эти слова, но не мог не спросить, хотя знал, что этим взбередит душу ещё сильнее:       — Поэтому ты считаешь, что сломанные люди порождают сломанных людей?       Джузе не посмотрел на него, но взгляд задрожал глубоким страхом.       — По крайней мере, считал… Чезаре, я вырос среди нелюбви и отравленного отношения. Впитал в себя это с пелёнок. Откуда мне брать то, что было у других детей в их четыре года? Да, за время во дворце я позабыл о прошлом, но прошлое не забыло меня. Ты ведь не скажешь, что я влился в дворцовую жизнь идеально? Если бы не Лоренцо, наверное, я бы так и прослыл угрюмым одиноким мальчишкой… Но… я не знаю ответа на твой вопрос. Иногда кажется, что с тобой я обретаю себя заново. Даже если я и сломанный, рождённый такими же сломанными людьми, то не хочу скидывать с себя ответственность. Хочу быть для тебя лучшим человеком, Чезаре, ведь ни для кого другого не найду столько желания…       Чезаре затих, не зная, что и ответить. В прошлый раз, когда они говорили о чём-то подобном, между ними случился серьёзный бой на мечах, который де-юро назывался тренировкой, а де-факто стал настоящей дракой. Юноша в ней позорно проиграл, а потом ещё и был жутко смущён… Но сегодня — сегодня Джузеппе вёл себя иначе. В нём лишь горечь и решимость. Решимость не быть таким, как его жестокий отец и стать гораздо лучше. За одну только искренность Чезаре восхищался им, а эта мысль вообще выбила из него все слова.       — Можешь даже ничего не говорить, — улыбнулся Джузеппе и оставил на столе пару монет. Они поднялись со стульев и вышли на улицу, прямо перед тем самым домом, где развернулась семейная трагедия. — Я чувствую твою поддержку, Чезаре. Спасибо… ты-то всегда в меня верил, когда другим не было никакого дела, — Джузе не мог откровенно взять его за руку посреди людной улицы, а потому одарил кроткой, нежной улыбкой и быстро провёл пальцами по его ладони. — Единственное, что оставляет финал этой истории открытым: жив ли сейчас Марко? В мире покровителей происходило так много смертей, мы с тобой прекрасно всё видели. Как знать, возможно, он умер от чумы или подался синдрому бессмертного… Хотя что-то подсказывает мне — такие «герои», как он, обычно просто так не умирают. В любом случае, — подытожил он свой рассказ и вскинул голову, будто стряхнув с себя печальные воспоминания, — это всё не имеет никакого отношения к настоящему: Марко я явно не нужен, раз он не пришёл ко мне, пока я был лучшим другом принца Флоренции, а моя матушка нашла покой на кладбище рядом с городом.       Чезаре ободряюще сжал его плечо ладонью и кивнул. Джузеппе тут же сменил тему и предложил сходить на одну из выставок, которые часто проводили в богатых дворцах Флоренции. Чезаре согласился, но с одним условием: они купят по большой кальцоне и съедят её где-нибудь на свежем воздухе, сидя на ступенях собора. Прежде чем они покинули маленькую улочку, юноша бросил последний взгляд на дом, где родился его друг. Теперь, конечно же, ничто не напоминало о том, что раньше здесь жила бедная несчастная семья: первые этажи занимали парикмахерская с магазином одежды, а верхние наверняка арендовали для туристов. Но всё же что-то печальное звучало в этих стенах; Чезаре думал о том человеке, что был отцом его милого Джузеппе, и входил каждый раз сюда с клокотавшей ненавистью в груди. Что он ненавидел? Правда ли свою семью?..       Его мрачные мысли успешно разогнал Джузе, вполне понимая, что сам и явился их причиной.       

***

      Март подошёл к концу, за окном захрустел тёплый нежный апрель, пахший кислыми апельсинами, сигаретным дымом от туристов и сладостью зацветавших яблонь. Джузеппе предложил Чезаре сменить их тёплые пальто на лёгкие бежевые плащи, тогда довольно популярные. Гуляли они по-прежнему немного — не так, как того требовала прекрасная, полная загадок Флоренция. Чезаре уже чувствовал себя готовым для того, чтобы изучить какое-нибудь дело и найти работу, но Джузеппе только улыбался и просил его не спешить. «Наработаться ты всегда успеешь!» — говорил ему, и юноша выбирал неторопливо, размышляя, к чему лежит его душа.       Но душа всегда лежала к созиданию.       Навыки вовсе не забылись, ведь шестьсот лет прошли для него незаметно. Только первое время энергия текла в нём лениво и заторможенно, теперь же он вновь вернулся на прежний уровень. Но создавать что-то серьёзное его стесняли обстоятельства: не построишь же новый дом посреди улицы и не сделаешь что-нибудь полезное для людей! Это раньше они оправдывали все чудеса милостью Божьей, а теперь только запаникуют и расстроятся, увидев то, чему не смогут дать объяснение. Впрочем, Чезаре всё равно умудрялся быть для некоторых флорентийцев счастливой случайностью. Он бродил по окрестностям города и подмечал людей, которым мог помочь. Кому-то был нужен всего лишь вкусный пончик, и создать его для Чезаре совсем ничего не стоило. Однако кто-то хотел сдать экзамен на отлично, при этом не зазубривая ненавистные билеты, и тут приходилось думать, как бы ограничить человека от всего лишнего, чтобы он остался только наедине с конспектами и погрузился в них, осознав, сколь много интересного его ждёт в будущей профессии! Помогая флорентийцам, Чезаре испытывал радость — даже когда возникали трудности, он чувствовал себя по-настоящему связанным с этим городом. Только тогда он понял, что дело всей своей жизни он нашёл в двенадцать лет, когда матушка ненавязчиво показала ему возможности созидания.       Возвращаться же в мир покровителей он не спешил, хотя примерно помнил, где находились переходы между мирами. Там ему причинили большую боль и вряд ли особенно ждали. Но однажды Джузеппе наконец поведал ему обещанный рассказ про мир покровителей.       Он снова придумал маршрут и вёл Чезаре в центр города, а тот был и рад бездумно идти за ним куда угодно, пытаясь не улыбаться всё время. Флоренция сегодня выдумала идеальную погоду: с задумчивыми облаками по небу и лёгким тёплым ветерком. Они дошли до Понте Веккьо, и Чезаре понял: прогулка продолжится на другой стороне.       Магазины и мастерские продолжали оседать на самом старом мосту Флоренции. Чезаре прочёл, что однажды его чуть не унесло наводнением. В четырнадцатом веке здесь было шумно и грязновато, всюду бегали чумазые нищие воришки, готовые сорвать мешок золотых с пояса зазевавшегося богача. Хотя торговали тут недешёвым товаром: украшениями, дорогой обувью, роскошными коврами и мебелью. Сегодня мост стал чище и аккуратнее: отполированные булыжники поливали водой от пыли, а люди ходили самого интеллигентного вида. Некоторые дома чудом сохранились из Средних веков, Чезаре даже припомнил одно здание, сохранившееся вплоть до скола в камне, только уже изрядно потемневшее со временем. Деревянные прилавки, снабжённые массивными железными запорами, как у сундуков, изобиловали драгоценными металлами: подвески сверкали как тысячи солнц, выгодно подсвеченные изнутри витрины, а разноцветные камни в серёжках и кольцах пестрили перед глазами как букет дорогих цветов. Чезаре во дворце тоже насмотрелся на разные украшения, но не соврал бы, сказав, что сегодня их научились делать ещё лучше.       Джузеппе рассказал ему о нескольких драгоценных камнях: об аметисте, гранате, кварце и новом камне, обнаруженным только в этом году — танзаните. Чезаре ведь совсем забыл, что его друг теперь так тонко разбирался в этом, и с наслаждением ловил каждое его слово. Хоть так он желал немного окунуться в его жизнь, стать ближе и вернуть их отношениям ту безупречную лёгкость, которой они наслаждались в прошлом… Почему-то сейчас даже самый бессмысленный разговор трещал ломким напряжением между ними. Они вовсе не отдалились, доверяли как прежде, иногда были нежны друг с другом, порой даже слишком, но как будто шестьсот лет обрели твёрдость и грохнулись между ними стеной, через которую слышно, но не видно; будто эти шестьсот лет они и правда не знали друг друга. И это грустная истина, которую Чезаре сначала отрицал, объясняя желанием привыкнуть друг к другу и к миру, а затем смирился с ней. У него, конечно, возникали мысли, почему это могло быть, вплоть до самых безумных, но он решил приберечь их на время, когда наконец решится на свой первый шаг.       Чезаре едва заставил себя опомниться и поспешил за Джузе дальше. Чтобы не теряться, он схватил его за рукав плаща. Хотелось бы взять его за руку — раньше их от этого ничего не останавливало, разве что потом — глупые слухи, но сегодня это казалось ещё более провокационным, хотя, Чезаре слышал, взгляды современных людей на подобную любовь немного смягчились.       Они вышли к развилке улиц, где художники рисовали смешные карикатуры за пару монет, в передвижных палатках торговали дешёвыми сумками и сувенирами, а в выхолощенных чистых витринах на первом этаже заманивали покупателей разноцветные кожаные перчатки, солнцезащитные очки в дорогих оправах и аппетитные сладкие сдобы, посыпанные пудрой и украшенные ягодками. С чёрно-белых афиш на них глядели меланхоличные музыканты, а на балконах лениво курили уставшие туристы. Всё дышало жизнью, гомоном толпы, позвякиванием велосипедов и задорной скрипичной музыкой откуда-то из окна. Джузеппе же повёл его к улице, пафосно начавшейся фигурой юноши, выточенного из тёмного камня прямо в нише дома.       Чезаре всегда считал ту сторону Флоренции за Арно совершенно посредственной. В четырнадцатом веке так и было: одни хижины земледельцев, немного разбитых улиц с перекошенными домами, трактиры и мастерские, а ещё леса, простирающиеся по холму вверх. За многие века здесь построили изящные дворцы, проложили широкие улицы и разбили прекрасные сады. Улица святого Джакопо, по которой они шли, удивила средневековым духом и современностью, гармонично переплетёнными между собой в каждом её кирпичике и дворе.       Первые этажи плотно забились дорогими кафе, бутиками с одеждой и лавками с сувенирами. Остро пахло кофе, цветочными духами, шоколадными круассанами и подтаявшим клубничным мороженым. Когда они прошли эту череду шумных магазинов и оказались на перекрёстке, улица совсем изменилась: резко стала тихой и уютной. На маленькой пьяцетте, к которой они вышли, по левую руку стояла высокая средневековая башенка, по её древним кирпичикам жадно вился густой плющ, стремясь добраться к солнцу. Наверное, это одна из немногих старинных башен, сохранившихся на сегодня. Перед ней разбили крохотный даже не садик, а только намёк на озеленение: фруктовые деревья перемежались с густыми папоротниками. Чезаре уже давно заметил, как не хватало современному городу зелени: садов, тенистых аллей, настоящего леса! Тот, что рос на территории дворца, давно срубили, а ведь он был так прекрасен… Однако на этой стороне Флоренции, кажется, стремились вернуть улицам зелёных красок и свежести. Чезаре так жаждал увидеть знаменитый сад Боболи…       Теперь вокруг было тихо и пусто. Внимание больше не перетягивали яркие магазины и блестящие вывески, здесь находились только печальные тёмные кондитерские, большие двери подъездов, задумчивый сумрак виноделен в полукруглых арках и галереи с потёртыми колоннами, ведущими непонятно куда. Чезаре и не заметил, как они подошли к концу улицы. Особенно ему понравился угловой домик: внизу — чаша с фонтанчиком, встроенная прямо к стене, а наверху, прямо над гербом Медичи, отдельно оформленная маленькая комнатка, даже с собственной балюстрадой и парой окон. Чезаре улыбнулся: словно маленький ребёнок решил съехать от докучающих родителей! Оттуда, чередой узких милых улочек, они добрались до дворца Питти. Не успел Чезаре насладиться его широким темным фасадом, грубым кирпичом и величественностью, как Джузе уверенно повернул к одному из ресторанов. Они зашли внутрь, но не остановились на столиках в зале. Джузеппе со знанием дела направился к лестнице. Они пересекли не один пролёт, прежде чем нос учуял особенную свежесть — ту, которая бывает лишь на вершине зданий.       Джузеппе опять придумал всё великолепно: ужин с невероятной панорамой на главный собор Флоренции и пёструю череду её черепичных крыш. Первое время они молча ели аппетитную карбонару и любовались городом, но потом, как только подали десерты, Джузе решил ненавязчиво поведать рассказ, который обещал ещё давно. О мире покровителей.       Сначала он говорил об общем положении их родной стороны Флоренции. Теперь покровители не значили так много, как раньше. Большая часть людей их города давно не жила за гранью бедности, потихоньку благосостояние повышалось, а технический прогресс позволял людям самим создавать для себя все нужные вещи и развивать науку дальше. Их больше не сковывали путы религии, из законов понемногу убирались самые дикие и жестокие, общество становилось всё гуманнее и лучше. Однако недавняя война показала, что всё ещё есть, над чем работать… До сих пор говорили, что две мировые войны, самые кровопролитные и потрясшие людей в двадцатом веке, произошли из-за того, что демоны массово проникали в города — вообще во все — на протяжении всего девятнадцатого века. Но откуда они взялись и почему их было так много — до сих пор никто не мог сказать. Покровители отчаялись узнать правду, хотя говорили, что в других городах, на далёких континентах, уже давно открыли природу демонов, но почему-то никто не желал говорить…       У Чезаре мурашки прошли по коже, когда он услыхал, что кому-то удалось понять, кто такие демоны и откуда берутся. Одно это знание, даже одно предложение или намёк, помогли бы если не избавиться, то хотя бы уменьшить поток демонов в мире людей! Но те далёкие покровители не желали делиться опытом и вообще вели закрытый образ жизни, редко впуская к себе гостей, добавил Джузеппе, когда увидел загоревшиеся глаза друга, когда тот услыхал конкретные страны, типа Америки, и тут же захотел туда съездить.       Общий уровень созидательных способностей у рядовых покровителей стал ниже, чем в четырнадцатом веке. Всё было взаимосвязано: у людей пропадала потребность в помощи покровителей, а покровители всё менее совершенствовались в своих силах, раз никому не были нужны. Многие блага, такие как продукты или вещи, становились всё доступнее, так что к чему тратить свои силы на это? К тому же, и Чезаре это прекрасно помнил, первое время после использования энергии всё тело окутывала невероятная слабость. Кому бы такое понравилось? Ведь куда проще забыть про это и наслаждаться жизнью, а энергию использовать изредка и для развлечений — высечь искры из щелчка пальцами, нагнать прохладный ветерок знойным вечером…       Только привилегированная группа покровителей, состоявшая в совете, обучалась управлять созидательной энергией и развивала способности. Они отвечали за состояние защитной сетки и артефактов, за уничтожение демонов, если те всё же прорывали её, и за решение общих проблем, которые иногда возникали у людей: сезонное потопление или неурожай из-за засушливого лета. После Клементе, отца Чезаре, трон перешёл одному из его советников — хорошо, что не тому, который раздражал Чезаре больше всего. Его звали Киро, и при нём Флоренция прожила самое яркое и благополучное столетие в своей истории — правление семьи Медичи. Они стали невероятно влиятельны, хотя поначалу их путь к власти был тернист и сложен. Именно в те века Флоренцию считали культурной столицей мира, самым богатым и одухотворённым городом, где творцом мог быть каждый.       Неудивительно, что время правления Клементе тут же отнесли к самым тёмным и жутким. После чумы и смертей членов королевской семьи любое спокойствие сошло за благо. Чезаре нарекли самым худшим человеком, который только мог родиться во Флоренции, Джузеппе — глупым сообщником, а всю оставшуюся семью — несчастными жертвами, которые пригрели на своих руках змею. Это всё Джузе сказал мягко и деликатно, но Чезаре отлично понял суть сквозь его обтекаемые слова, которыми он не хотел его ранить. Его во Флоренции ненавидели — и это мягко сказано. Но, спустя шестьсот лет, ненависть сменилась безразличием, и о нём вряд ли кто-то сейчас помнил. Он остался на самых грязных страницах истории, которые спешили перелистнуть и забыть. Может быть, это и к лучшему.       После мудрого Киро покровителями правили многие короли: некоторые — удачно, другие — коротко и бесполезно. Со временем король имел всё меньше власти, теперь уже многое решалось советом, он мог лишь предлагать идеи, даже право оставлять последнее слово у него забрали. Вскоре его власть станет номинальной, лишь данью древним традициям. Общество людей тоже менялось, многие государства давно управлялись не королями, а президентами. В развитых странах всё решалось советом или парламентом путём голосования.       Джузе сделал передышку и разом допил остывавший чай. Чезаре чувствовал себя виноватым в его холодных напитках, которые приятно было пить горячими, но друг лишь отмахнулся и не стал слушать, стоило ему намекнуть на это.       Вопрос, хотя и логично вытекающий из разговора, всё же возник в голове юноши, и он неожиданно спросил:       — А кто король Флоренции сейчас?       Не то чтобы его это слишком интересовало. Скорее, для общей информации, чтобы знать хотя бы имя и лицо такой важной персоны. Но от его простого вопроса Джузеппе отчего-то помрачнел. Взгляд тяжело опустился вниз, к чашке, а лёгкая складка пролегла между бровями. Чезаре даже засомневался, не спросил ли он что-то запретное или неловкое. Однако, когда ответ прозвучал, он понял всё и сам.       — Сейчас городом правит… Марцио, твой единокровный брат.       — Кто?! — Чезаре едва не разбил чашку, с такой силой грохнув её о блюдечко. Люди за столиками вокруг даже обеспокоенно обернулись, и Чезаре пришлось понизить голос и поставить чашку на место. — Почему Марцио? Он же никогда не желал власти и, кажется, ненавидел Флоренцию…       — Да уж, человек он сложный, — согласился Джузеппе и попытался скрыть улыбку — наверное, Чезаре выглядел забавно в своём изумлении. — Но годы идут, думаю, что-нибудь в нём и поменялось. Хотя… — он задумался, — я слышал, им недовольны. Он был выбран королём ещё в прошлом веке, так что на его долю неудачно выпали две мировые войны и невероятные тяготы. Когда его выбирали, он привлёк всех решимостью и твёрдостью. Кажется, прошлый король достал всех мягкотелостью и согласием во всём — сложилось впечатление, будто правил совет, а король просто украшал город…       — И чем же им недовольны? — спросил Чезаре, уже зная ответ.       — Сначала всё, как я слышал, было прекрасно: Марцио, кажется, создан для военного времени, когда всё плохо, город обстреливают, а жители ранены и голодают. Флоренция вышла из войн с минимальными потерями. Но теперь ему стало скучно, и все наконец узрели его скверный характер, который, правда, был с ним всегда, просто в трудное время этого не замечали. Марцио груб со всеми, не желает заводить семьи, что обычно для королевского имиджа, и может подраться с любым человеком, который не согласен с ним. — Чезаре усмехнулся, когда услышал это: правильнее сказать — Марцио готов подраться просто с любым человеком. — После того, как дела в четырнадцатом веке пошли наперекосяк, он сбежал и многие столетия странствовал по миру, наверняка заехал к своей суровой матушке. Видимо, советники подзабыли все особенности его характера, когда выбирали королём.       — Вот уж не ожидал!.. — воскликнул Чезаре и задумчиво подпёр голову кулаком. — Я и правда не думал, что когда-нибудь он захочет стать королём! Мне довелось немного узнать его, пока мы тренировались вместе, и он очень ясно показывал пренебрежение к королевству. Всё это очень странно, ну да ладно… мало ли что могло поменяться.       — Тебя не слишком-то обрадовала эта новость, — Джузеппе не спрашивал, и это пролило сладкий успокаивающий мёд на метущуюся душу Чезаре. Он мелко улыбнулся и кивнул.       — Всё ещё не знаю, как к нему относиться. Когда мне так нужна была помощь Марцио, он пропал. Пусть бы даже его слово ни на что не повлияло, я хотя бы не чувствовал себя так покинуто. Из моей семьи двое осталось в живых, и никто не пришёл… Не то чтобы я обижен. Но разочарован. Лукреция достойна оправдания, ведь так любимый ею брат скоропостижно умер… да и затем она помогла нам так сильно, что мы теперь ей обязаны всем. Но Марцио… Хотя, с другой стороны, не понимаю, чего ожидал от него увидеть, зная, каков он. Возможно, верил в лучшее, как и всегда, — пожал плечами Чезаре и пару раз коснулся кончика носа — когда его потрясали удивление или смятение, он часто так делал и даже не замечал. Тёплая ладонь ободряюще легла на его плечо.       — Не стыдись своих чувств, даже если они касаются твоего родного брата. То, что у вас общий отец, не делает Марцио хорошим, не оправдывает все его поступки, — Джузеппе опять говорил простые слова, но они опять целебным бальзамом стягивали все ранки-сомнения на сердце Чезаре.       — Если честно, я всё думаю, правильно ли моё разочарование насчёт брата. Может, я слишком несправедлив к нему… — Чезаре понимал, что на этот вопрос никто, кроме него, не ответит, и не стал обременять Джузе лишними словами, поэтому продолжил: — В любом случае, я бы не хотел пока с ним встречаться. Как хорошо, что он теперь король и у него нет времени на праздные прогулки!       Они обменялись тёплыми усмешками и на пару минут замолчали. Чезаре обдумывал информацию, тщетно пытаясь выдумать какой-нибудь вопрос — ведь раньше их так много жужжало в голове, а теперь ни одного! Но Джузе, казалось, изучил его так хорошо, что уже прекрасно чувствовал мысли, скрытые для самого Чезаре. Жаль, что это касалось только малозначимых вещей…       — Кстати, я ведь обещал тебе рассказать, кем стали Клементе и Лоренцо после смерти… Прости, что так сильно запоздал с этим. Думаю, тебе бы хотелось сходить к ним, даже если они не ответят, — Джузеппе смотрел на него внимательно и серьёзно; в такие моменты Чезаре иногда забывал, как много они друг друга знали и как сильно он привык к этому лицу, и будто смотрел на друга со стороны, поражаясь как в первый раз его холодной, запретной красотой. Очнувшись, он кивнул, и Джузе продолжил: — Дух твоего отца теперь в древней башне Бельфределли, которую мы проходили сегодня на улице Джакопо. Её плотно обвили лозы плюща и винограда. Говорят, твой отец во всём, что касается этой башни, будь то растения, что тянутся по её фасаду, или эхо, что раздаётся внутри. Эта башня будет вечной — странно, что легенды утверждают это, хотя в любой момент может произойти что угодно. Но башня намного старше нас с тобой — её построили в двенадцатом веке, и она пережила буквально всё. Так что очень хочется верить, что это правда.       — Почему именно она? — удивился Чезаре. Хотя они могли заглянуть в неё, пока шли, он желал нанести визит отцу позже. Да и не факт, что он ему ответит сразу же…       Джузеппе грустно улыбнулся:       — Говорят, там Клементе впервые удостоился чести поцеловать твою будущую маму…       Чезаре вздохнул и опустил глаза: сердце наполнилось светлой горечью, и от этого противоречивого чувства слегка хрипело в горле и щекотливо покалывало в затылке. Значит, Клементе всё же любил матушку? Самым искренним и глубоким образом?.. Вдруг юноша укорил себя за такие мысли и вопросы. Точно не ему рассуждать о чьих-то чувствах! Просто всякий раз в голове всплывал разговор с матушкой, где она поведала ему так много личной трагедии, что с тех пор он так и не оправдал своего отца в равнодушии к ней. Но то, что после смерти он вернулся к месту, где был счастливее всего на свете… Чезаре задумчиво покрутил прядь в пальцах и улыбнулся. Обжёгшая его мысль была слишком сладка: «Если бы я умер, то наверняка бы стал духом в лесу рядом с нашим охотничьим домиком, от которого наверняка ни осталось и следа. Я бы жил в воспоминаниях, в которых мы с Джузе хоть ещё и нелепы, зато беззаботны и счастливы!».       Джузеппе этого, конечно, не знал и просто решил, что его охватила тоска по отцу, поэтому дал время. Затем он рассказал, кем стал Лоренцо; его голос так и не отучился подрагивать, стоило губам сложиться в знакомое имя.       — Лоренцо был светом нашего города, поэтому и после смерти тоже остался им. Говорят, стоит зайти в любой прекрасный палаццо или собор, куда сквозь окна и витражи падает солнечный свет, как Лоренцо может соизволить выйти с тобой на контакт. Но обычно он слишком занят. Я виделся с ним однажды… понял, что это он, когда игра света на полу перестала напоминать что-то случайное. Он начертил символы приветствия и сказал, что рад меня видеть. Потом попросил выйти на солнце и закрыть глаза. Тогда я ощутил прикосновение к коже — мягкое, тёплое, осязаемое так, будто передо мной кто-то стоял. Я не хотел показаться слабым, но слеза всё равно скатилась по моей щеке. Она быстро высохла, будто кто-то стёр её тёплым солнечным пальцем. Я почти поверил в то, что Лоренцо передо мной. Но стоило мне открыть глаза, как я понял: он не воскрес, он так и остался духом Флоренции, теперь уже навсегда.       Чезаре даже не стал портить сухим, бесполезным ответом это откровение. Джузеппе скучал по Лоренцо, и юноша никогда не думал, что сумеет заменить его. Брат отличался особенной чуткостью к каждому человеку и знал, кому требовалось нежное слово, а кому — строгое порицание. Неудивительно, что с тех пор, как он погиб, мир потерял все краски; даже их отношения с Джузе перестали казаться такими понятными. Лоренцо наверняка бы подсказал что-то — своим мягким тоном и похлопал бы по плечу. Чезаре скорее прогнал эти мысли — горечи на сегодня было излишком, она уже давила горло густым осадком.       На следующий день после этого разговора Чезаре прошёлся по всем местам, где жили духи его семьи — целых четыре точки, подумать только, как же это много! Ветер в церкви Санта-Кроче не ответил ему как-то особенно, чтобы он понял — это матушка. Изящные цветы в саду Роз тоже были к нему равнодушны — второй старший брат, Томмазо, наверняка занимался вдохновением юных творцов, пришедших сюда за потерянными словами. Чезаре задумчиво побродил между ароматных аллей и вернулся к выходу.       Как вероятнее всего встретить Лоренцо, он не знал, поэтому зашёл в первое прекрасное место, пришедшее на ум — Санта Мария дель Фьоре. Искусные витражи бросали разноцветную охапку огоньков на каменный пол, и Чезаре пытался найти в этих отблесках что-нибудь знакомое, но всё тщетно. Отец же, заточённый в своей башне, тоже остался к нему молчалив, и юноша на пару мгновений даже почувствовал себя выброшенным из семьи. Как будто они все поверили в ту нелепицу, что плелась после его превращения в статую! Но потом он одёргивал себя: обычно духи знают всё, что происходило в королевстве. Они не могли не видеть, как Чезаре распирало от несправедливости в суде, когда на него сваливали все грехи, постигшие Флоренцию. Позже вечером Джузеппе успокоил его окончательно, сказав, что встреча с духом — большая редкость, даже для тех, кто был раньше частью их семьи. А ещё Лоренцо по секрету поведал ему, что лично он не держал никакой обиды на младшего брата — на лицо явный заговор, до причин которых они спустя шесть столетий уже навряд ли доберутся.       Но этого всего Чезаре не знал днём, когда после долгой прогулки устало забрёл в одну из модных кофеен города. Их стены обычно красили в кислотно-яркие тона, мебель здесь блестела красной кожей, и всюду были развешаны милые безделушки — цветные фонарики, смешные фотопортреты и глянцевые журнальные вырезки. Чезаре не очень любил подобные места, но судя по запаху здесь варили отличный кофе и пекли вкусные панкейки. Он выбрал столик на улице и всецело погрузился в еду, не замечая ничего вокруг. Мысли его, несмотря на весёлую расцветку кафе, были далеки от радостных. Сегодняшняя прогулка по местам, где жили духи его семьи, всколыхнула в нём горькую ностальгию по временам, которые уже не вернуть. Раньше он ими совсем не дорожил, разбрасывался днями и часами, скучал на семейных пирах, избегал весёлые шумные празднества, считал Лоренцо недосягаемым, Томмазо — слишком инфантильным, Марцио — безумным, а Лукрецию — слишком скучной. С отцом же его встречи вообще исчислялись единицами… Чезаре настолько погрузился в воспоминания, что не заметил, как рядом с его столиком мелькнула тень. Даже когда его негромко окликнули, он отозвался не сразу — голос был прямиком из прошлого, так что он не отличил, продолжение это его мыслей или уже реальность.       — Привет, Чезаре.       Юноша медленно повернул голову и увидел Лукрецию, севшую за столик. Удивление настигло его с запозданием. Это была точно его Лукреция, но... Что-то в ней поменялось! Голос её больше не переливался радостными искрами и девической наивностью, как то было раньше. Внешность её почти не изменилась, разве что волосы теперь были покороче и обрамляли лицо аккуратными волнами, придавая ему взрослости. Она обрела бессмертие, когда ей было около девятнадцати — возраст, почти немыслимый для покровителей, такое происходило редко и с исключительными людьми! Но тем не менее, шестьсот лет оставили на её лице отпечаток глубокой тоски. Чезаре даже не мог толком сформулировать, что же не так. Как будто тяжёлая чёрная тень накрыла её с головы до ног и больше не позволяла прекрасным синим глазам блестеть озорными огоньками. Теперь она даже больше походила на мать, хотя бы взглядом, и это высекало в душе Чезаре огромную пустоту.       — Привет, Лукреция, — наконец, нашёлся он и попытался легко улыбнуться. — Я очень рад тебя видеть. Хотел бы, чтобы наша встреча произошла раньше, но не знал, где ты живёшь…       — Это не так важно, Чезаре, — оборвала она его, и, хотя её голос звучал даже мягко, юноша почувствовал, что она не хотела продолжать эту тему. — Я намеренно скрываю адрес своего дома, иначе бы не дожила до сегодняшнего дня. Даже после того, как тебя превратили в статую, а меня признали не способной ни на что девчонкой, меня всё равно преследовали и донимали. Так что мера предосторожности, не более того.       Чезаре наконец понял, что именно в ней изменилось: она повзрослела, беды закалили её на протяжении столетий, и теперь она далека от той сестрёнки, которую все братья пытались спасти. Глаза её смотрели смело и прямо, а голос не дрожал, стоило ей заговорить о неприятностях.       — Что ж, ладно… — Чезаре замешкался — теперь он не знал, о чём говорить с Лукрецией, прожившей шесть столетий и испытавшей все невзгоды и разочарования на себе. — Сестра, спасибо тебе большое за то, что помогла Джузеппе, когда он сидел в тюрьме. Думаю, без тебя мы бы оба сейчас не жили так счастливо…       Юноша взволнованно посмотрел на Лукрецию и облегчённо улыбнулся, когда на её лице промелькнула добрая усмешка.       — Не благодари, Чезаре. Когда-то давно ты спас мне жизнь, — она легко наклонила голову вбок, и её взгляд на мгновение поблек спутанной тревогой, будто на секунду она вновь превратилась в ту Лукрецию, оставшуюся один на один со страшным демоном на верхушке башни Арнольфо. Мотнув головой, она сбросила лишние воспоминания и продолжила: — Я всегда верила, что ты не виновен. Но время тогда было такое смутное, что я не решилась узнать подробности. К тому же, мне было всё ещё больно от потери отца и старших братьев… Поэтому всё, что я могла сделать, это помочь вам с Джузе. Прости, что не встретилась с тобой раньше, — её ладонь легла сверху ладони Чезаре, и сердцу от этого простого движения сделалось теплее. — Временами я видела вас с Джузеппе вдалеке и хотела подойти к вам, но… думаю, твой друг до сих пор испытывает неприязнь ко мне, — она легко и грустно улыбнулась, пожав плечами. — Он, конечно, понимал, почему я не сказала ему о местоположении твоей статуи сразу, как только он вышел из тюрьмы, но его эмоции трудно объяснимы, когда дело касается тебя.       Чезаре ощутил, как несвоевременно на щеках вспыхнул жар. Лукреция сделала вид, что не увидела это, и, опустив глаза на стол, продолжила:       — В любом случае, я рада, что у тебя всё хорошо. Джузеппе — прекрасный человек, он о тебе волновался так, как никогда не переживал о самом себе. Держись его. Я же пришла предупредить тебя кое о чём, — румянец резко отлил от щёк юноши — слова сестры всполошили его. Она посмотрела на него пристально и серьёзно и тихо продолжила: — Наверняка ты знаешь, что Флоренцией теперь правит наш единокровный брат Марцио. И ещё лучше знаешь, каков он. В четырнадцатом веке он сбежал, как трусливый пёс, стоило неприятностям хоть немного обрушиться на нашу семью! Не понимаю, почему отец держал его при дворе… — с отвращением фыркнула она, резко скрестив руки на груди, и откинулась на спинку стула. — В общем, теперь он — король, и хоть время его правления подходит к концу, я искренне советую тебе ни в коем случае не ходить в мир покровителей. Мало ли что взбредёт ему в голову! И совсем неясно, как он к тебе относится: верит в твою невиновность или грязным слухам? Он не сможет тебе никак навредить официально, ведь ты прошёл своё наказание, но я даже не представляю, сколько есть способов сделать это исподтишка! Короче говоря, даже если и пойдёшь в мир покровителей, пользуйся тайными переходами, где не стоит стража — эти адреса прекрасно знает Джузеппе. Но ещё лучше: просто не ходи туда. Делать там нечего, а если засветишься, то слухи быстро дойдут до Марцио. Проще переждать двадцать лет, пока не закончится срок его правления, и не провоцировать его лишний раз. Никто не знает, что у него в голове!       Хотя Лукреция и говорила проникновенно и убедительно, Чезаре всё же поразили её подозрения к Марцио. Да, брат никогда не отличался тактичностью и добротой, но уж чересчур было скидывать на него излишнюю жестокость и безумие! Похоже, одному лишь Чезаре удалось хоть немного узнать его… Он не желал понапрасну волновать сестрёнку и пообещал, что не будет творить глупостей. Она лишь кивнула и опустила голову, словно, сказав самое важное, перестала знать, о чём ещё можно было поговорить с родным братом. Чезаре почему-то усмехнулся этой неловкой паузе, заплатил за кофе и поднялся, тронув за локоть Лукрецию и позвав с собой.       Они прошли по улице дальше, и Чезаре предложил сестре съесть по мороженому. Смутившись и сложив руки на груди, она всё же кивнула — почему-то ощутила себя неловко, будто давно не видела такой простой человеческой радости, как мороженое. Чезаре понял, что угадал, и купил им по рожку с ванильной начинкой. «Ты можешь прожить шестьсот лет, но вкусное холодное лакомство не перестанет тебя удивлять», — как-то так думал он, пока исподтишка наблюдал, с каким наслаждением девушка впивалась в мороженое.       Когда они доели и остановились в прохладной тенистой галерее со статуями, он спросил:       — Лукреция, как вообще твои дела? Ты… счастлива?       На миг её лицо дрогнуло страхом и горечью, но потом снова приняло равнодушное выражение, и Чезаре даже подумал, что ему показалось. Мельком посмотрев на него, Лукреция покачала головой и хмыкнула.       — Да, всё в порядке, — юноша недоверчиво посмотрел на неё; она перехватила его взгляд и улыбнулась: — Правда, Чезаре, я не вру. Мне довелось жить в этом мире шестьсот лет и не схватить синдром бессмертного, так что всё неплохо. Не волнуйся за меня. Я всё ещё увлекаюсь экспериментами в химии, правда, нынче открыть что-либо новое всё сложнее и сложнее… Всё же пиком моих изысканий стало то снотворное, что я дала Джузеппе, — усмешка нервно тронула её губы. — А больше ничего толкового…       Они вновь замолчали. Тогда сестра спросила Чезаре о том, как быстро он сумел приноровиться к настоящей жизни. Он рассказал обо всём: и как каждый раз изумлялся прогрессу человечества, и как долго не понимал физику, и почему до сих пор развивал созидательную энергию, помогая обычным флорентийцам. Лукреция заметно повеселела с того момента, как они встретились: нежный румянец покрыл её щеки, а губы то и дело растягивались в улыбке. Но рассказ подошёл к концу, и Чезаре почувствовал, что не хотел надоедать сестре лишними разговорами дальше — всё-таки они никогда толком не были близки. Поэтому, расставаясь, он лишь коротко обнял её и попросил хоть изредка подходить к нему, если она увидит его издалека. Лукреция пообещала и напоследок глянула на него нежным взглядом, который до боли напомнил материнский. «Береги себя», — шёпот долетел до ушей Чезаре гораздо позже, чем он сообразил хоть что-нибудь ответить — сестра уже ушла.       Он почувствовал облегчение после этой встречи. Теперь он знал, что у Лукреции всё в порядке. Она — часть его крохотной семьи, оставшейся в живых после тёмных времён, и Чезаре хотел её защитить всеми способами, хотя понимал, как наивно это звучало для опытного покровителя, прожившего шестьсот лет.       Но та встреча разворошила в нём терпкое любопытство, которое его всегда подводило. Он не признавался, но знал, что рано или поздно всё же созреет для похода в мир покровителей. Родная сторона Флоренции глубоко в душе тянула его назад, посмотреть на неё хоть одним глазком… Чезаре и сам не понимал, чего хотел там найти: дворца уже давно как такового не было, все прежде знакомые улицы изменились, а те, что нет — были ровно такими же, как здесь, в мире людей. Особых отличий почти не найти! И тем не менее… Чезаре всегда отбрасывал эту мысль, стоило ей прийти к нему. «Слишком рано для безумств…». Поэтому он занял себя другим делом.