Покровители и демоны Флоренции

      Утром Чезаре проснулся уже один, Джузеппе ушёл на работу. Кухня блестела так, будто была сделана из чистого золота, а не из дешёвого пластика и тусклых плит. Юноша лениво потянулся и прикрыл глаза от яркого света. В голову лезли вчерашние воспоминания, но он откладывал их на потом, как десерт, который желал посмаковать. День обещал быть невероятным.       Чезаре умылся, позавтракал, составил план на сегодня. Руки его иногда дрожали от волнения, стоило ему подумать о том, что ожидало его вечером. Он решил признаться Джузеппе и уже набрасывал текст в голове. Но как же забавно это выходило: во всём итальянском было столько прекрасных, мягких слов, которыми можно говорить о любви, а Чезаре не мог связать и два посредственных! Он исписал несколько листов и все сжёг: предложения получались пресными, сомнительными, грубыми. Как же обычно легко делали это персонажи фильмов и книг!.. Чезаре грустно подумал о том, что сейчас его второй брат, Томмазо, сумел бы помочь ему и набросать пару хороших строк…       В итоге Чезаре сдался и решил, что скажет, как есть, пусть даже это будет диким и разочаровывающим зрелищем. Чтобы хоть чем-то себя занять, он решил прибраться на пыльных полках и рассортировать тома, книги, журналы, безобразно раскиданные повсюду.       Когда он почти закончил с одним шкафам, то по неосторожности не заметил, что в одну из книг было вложено что-то поменьше, и встряхнул её. Маленькая записная книжка с чёрной обложкой шлёпнулась на пол. Чезаре бы не обратил на неё внимания, если бы она не раскрылась на одной из страниц, исписанных знакомым ровным почерком Джузе. Юноша поднял её и тут же закрыл. Он знал, что должен был сделать: просто положить её на место и даже не думать о чём-то другом.       Сначала он так и поступил. А потом всё же взял её в руки вновь и поднёс к носу, вдохнув приятный бумажный запах. Осторожно открыл на странице, на которой книжка упала, и глаза зацепились за изящные предложения, описывавшие одну из их прогулок по городу. Одёрнув себя, Чезаре тут же захлопнул её снова и отложил. Пока протирал остальные полки, ругал себя.       Но порок любопытства оказался сильнее. Как же юноша ненавидел себя за эту отвратительную черту характера! Подслушивание чужих разговоров, прочитывание чужих дневников, использование подлых методов в бою — так ли уж не правы те люди, окрестившие его самым худшим, что случалось с Флоренцией?..       Чезаре не стал читать всё, а раскрыл книжку на середине, где лежала тонкая чёрная закладка из шёлковой ленты. Начало выглядело захватывающим. Сердце застучало сильнее, как только он понял, что написанное связано с ним. Он даже пару раз поморгал глазами и повертел головой, чтобы убедиться — он не задремал во время уборки и теперь действительно читал такое!       «Чем больше времени проходит с того момента, как Чезаре очнулся, тем более я чувствую себя спокойнее и счастливее. Трудно будет соврать, что человек, которого ты знаешь на протяжении многих лет так близко, не часть твоего сердца, не слился с тобой так плотно, что уже сложно отделить, какие из моих привычек, мыслей, слов — точно мои, а какие — его.       Не буду даже повторяться и переписывать всё то, что чувствую к нему. Уже и не найти ту грань, после которой в моё отношение к нему вплелась нежность. Мы стали хорошими друзьями, когда ему было шестнадцать, но я сходил с ума от него. Он был тогда ещё беззаботным принцем, и всякий день щекотал мне нервы, ведь даже задержать на нём излишне долгий взгляд казалось строгим запретом…       Зачем я это пишу теперь? Наверное, чтобы осознать, что осталось сегодня. Прошло много лет, случилось много событий, в том числе и горьких… Мы с ним оба изменились. И — хотя мне об этом очень грустно писать — теперь я всё менее вижу в нём того прежнего Чезаре. Знаю, это звучит омерзительно, будто бы я был влюблён только в образ, а не в человека, однако постараюсь описать. Я не перестану поддерживать его, моя жизнь всё ещё принадлежит ему, мои забота и ласка — его полностью, а сердце бьётся только ради его улыбки, но… я больше не чувствую к нему любви. Я разочарован в нём. В его лености, беспечности, равнодушии к важным моментам; в отсутствии у него страсти к тому, чтобы отомстить за поруганную и убитую семью и свою честь. Я будто посмотрел на него другими глазами в этой жизни… Мне горько, но это так. Я искореняю в себе любовь к нему, и это очень трудно. Пора двигаться дальше, навстречу новым людям. Чезаре — словно омут, такой загадочный вначале, и такой топкий, убивающий в конце. В него легко запрыгнуть и трудно выбраться. По ошибке я сделал его своим всем и теперь понимаю, что глубоко одинок, не открывал своё сердце другим людям и, может быть, очень зря. Он всё ещё важный человек для меня, но, надеюсь, теперь он будет не единственным».       Чезаре дочитывал абзацы с ледяным сердцем. Радость, заманчиво мешавшая буквы перед глазами вначале, охладела до убийственных мелких иголок, впившихся в грудь. Он пару раз перечитал последние предложения и всё не верил, что это о нём. Руки бессильно повисли вдоль тела, книжка одиноко скатилась на пол, а на краю ресниц застыли слёзы. Правда всегда осознаётся очень быстро, если уж откровенно, просто мы никогда не желаем принять её, оттягиваем момент истины до последнего. Но Чезаре даже не сопротивлялся. Что это, получается, леность или беспечность, как писал Джузеппе?       Слова не звучали уничижительно, но прошили мучительной дробью его сердце. Обида, злость, негодование — чувства, которые бы Чезаре хотел испытывать, но не мог. Разочарование, боль, смирение — юноша открывал эти подарки от своей судьбы-крёстной и глупо смеялся, вдыхая их ядовитую пыль. Это самые ужасные эмоции. Потому что пассивные, потому что удручающие, потому что лишний раз доказывают, что тот, кто их вызвал, был абсолютно прав.       Как же это подходило к его печальной бессмысленной жизни!.. Он разочаровал многих людей и привык, что даже самые близкие смотрели на него с различными упрёками во взглядах. Отец — с хмурым недовольством. Томмазо — с пренебрежением к его чёрствой душе, не способной поглощать поэзию. Марцио — с отвращением, а Лукреция — с осуждением того, как он относился к учёбе. Разве что Лоренцо, его любимый старший брат, никогда не позволял себе смотреть на него даже с долей снисхождения, хотя уж от него Чезаре это вполне заслужил. Он огорчил всех и свыкся с этим, но тихое разочарование его милого Джузеппе раздробило ему сердце. Он был готов ко всему, к любой боли, любым трудностям, но не подготовился к тому, как быть, если его душу решит выкорчевать самый близкий ему человек.       Чезаре не знал, что делать. Внезапно все их общие моменты с Джузеппе, раньше казавшиеся светлыми, оттенились мерзким сомнением. «Ему было неприятно, он терпел…». Чезаре поспешно привёл комнату в порядок, положил записную книжку на место и бессильно скатился на пол рядом со шкафом. «А я хотел ещё и признаться!..». Когда юноша думал об этом, тело начинало дрожать, а к горлу подкатывал ком. Более постыдного зрелища он бы никогда не вынес!.. Наверное, впервые в жизни привычка совать нос не в своё дело спасла ему репутацию — впрочем, уже такую хрупкую и помятую, что Чезаре бы уже и не беспокоиться о её сохранности…       За свою жизнь он перенёс много горестей: мелких и невыносимых, раны от которых до сих пор тайком зализывал. Его пару раз пытались убить. Когда ушла из жизни мать, он не смог последний раз взглянуть на неё и очень себя в этом винил. Томмазо сгорел у него на глазах от чумы. Тело старшего брата, залитое кровью, ещё не успело остыть, когда лежало на его руках. Отец умер тут же, и его смерть слилась с остальными, но это случилось вовсе не от жестокости души Чезаре, а от того, что он измотался до безумной степени, и боль терзала его анестезированное сердце ещё сильнее, чтобы затем достигнуть больших высот. Потом его обвинили во всех грехах Флоренции. Он перенёс много, чтобы думать: его не так-то просто сломать.       Но оказалось достаточно лишь одного человека, который тайком напишет в своём дневнике, что разочарован им и больше не питает к нему чувств, и вот Чезаре уже не понимал, как ему собрать себя обратно. Из той тысячи клочков, на которые его растерзал Джузеппе, не осталось ни одного чистого, ещё не заляпанного глупыми, абсурдными признаниями Чезаре, так и оставшимися в тайне.       — И на что я надеялся?.. — вдруг горько усмехнулся юноша и вытер влажный лоб. Пот выступил холодными каплями по всему телу, и ему вновь сделалось неприятно от себя самого. — Я желал впечатлить лучшего человека среди тех, кого встречал, но позабыл, что впечатлять было почти нечем…       Чезаре ненавидел себя как никогда сильно. Счастье было слишком близко… Многие влюблённые терзались вопросами: взаимны ли их чувства? И только Чезаре понимал: его чувства были взаимны, но угасли. Он сам всё оборвал своим испорченным характером. Опуститься в глазах преданного Джузе — это же насколько отвратительным надо быть?.. У Чезаре слегка темнело в глазах от этих вопросов. Они всё ещё вызывали помутнение.       Нужно было срочно покинуть этот ужасный дом.       Пока он прибирал на полках, то заметил листок, также вложенный в одну из книг. Там значился странный список адресов с какой-то информацией. Тогда он не обратил на него внимания, теперь же вдруг подумал: а не могли ли это быть адреса порталов?       Чезаре отыскал его и внимательно вчитался. И оказался прав. Текст был написан от руки, но почерк принадлежал явно не Джузеппе. В заголовке значилось: «Еженедельный список порталов в мир покровителей» и актуальные даты. Юноша хмыкнул и прошёлся по нему. Звёздочками были помечены тайные порталы, у которых не дежурила стража, проверявшая всех входивших — так гласило пояснение. Чезаре не очень понял, почему эта информация по порталам обновлялась каждую неделю. Стража перемещалась или появлялись новые переходы?.. В любом случае, он желал поскорее выбраться наружу и лучшим местом почему-то посчитал другую сторону Флоренции.              Чезаре выбрал самый далёкий портал, рядом с госпиталем Санта Мария Нуова. На одной из коротких непримечательных улиц стоял вполне современный дом, но одна его дверь — самая обшарпанная и заклеенная плотными слоями объявлений — вела в мир покровителей. Люди не могли её открыть, но если справлялись, то попадали просто в заброшенный подвал. Чезаре же, пройдя тёмное затхлое помещение до конца, добрался до ещё одной двери. За ней и открывался другой, родной ему мир.       Поначалу ничего не напоминало о том, что эта обратная сторона Флоренции, полная чудес и опасностей. Чезаре не особо понял, в какой части города вышел, ведь порталы не всегда вели туда, где начинались в мире людей. Он просто шёл вперёд, петляя безлюдными улочками, и надеялся, что шестое чувство истинного флорентийца рано или поздно выведет его к собору Санта Мария дель Фьоре.       Юноша не прогадал. Спустя время вдалеке между домами он увидел огромный черепичный купол и наконец понял, что шёл сюда с севера. Путь назад хорошо отпечатался в его памяти, так что переживать было не о чем. Вообще Чезаре ловил себя на мысли, что не желал сегодня возвращаться домой и гулял бы здесь до полуночи. Но Джузеппе не будет этому рад. Чезаре уже не спасти себя в его глазах, но ухудшать положение и заставлять друга напрасно волноваться тоже не стоило.       А его родная Флоренция вовсе не потеряла праздничный блеск и торжество. Главная площадь, как и прежде, полнилась людьми, фокусниками, вкусной едой и смехом. Фасады домов украшали цветные растяжки и полотна. Всюду пестрили живые растения, вьющиеся цветы и редкие лозы винограда. Пахло сладостями и цитрусами. В сравнении с людской Флоренцией здесь будто бы всегда был праздник. Возможно, этому причина — постоянные нападки демонов? Чезаре, к своему стыду, не знал и всегда воспринимал это как должное. И только теперь подумал: может быть, каждый прожитый день в спокойствии — уже праздник для покровителей?.. Ведь последнее, что он слышал от Джузеппе про здешний мир, было о том, как часто защитная сетка трещала по швам…       Впрочем, сейчас город явно не донимали демоны. Люди выглядели счастливыми и довольными, жизнь кипела в привычном русле. Чезаре бессмысленно бродил по улицам и сам не знал, что хотел найти. Может быть, он искал не столько призраков прошлой Флоренции, воспитавшей его, сколько их с Джузеппе образы, ещё беспечно бродившие среди улиц. Может быть, гуляя по знакомым кварталам, он ожидал вспомнить, в какой момент жизнь повернула не туда, и он из прекрасного, подающего надежды младшего принца превратился в изгоя и врага… Он вытаскивал моменты из своей памяти, как старые пожелтевшие карточки, и прикладывал их к месту, возле которого останавливался. Но карточки быстро пожирало пламя — вспышка разочарований, обиды и боли, вспышка несчастий, разом свалившихся на них. И больше ничего не оставалось…       Чезаре дошёл до галереи Уффици. В мире людей Джузеппе уже сводил его туда на экскурсию. Во дворце изменилось многое, но некоторые галереи и картины всё-таки остались прежними. Другие части дворца, примыкавшие к нему, превратились в служебные и рабочие помещения. Чезаре прошёл мимо бывшего дома и с грустью остановился под аркой. Над ним раньше находился кабинет отца, а тут, внизу, сидела вся королевская семья, когда проводили обряд вступления во взрослую жизнь своих отпрысков. Через короткую набережную лениво текла Арно. Чезаре помнил, как она бушевала в тот день, когда они праздновали шестнадцатилетие Лоренцо…       Но сейчас почти ничего во дворце не напоминало о том, что раньше здесь жили король и его семья. Галерею превратили в красивейший музей, и некоторые комнаты отдраили до неузнаваемости. Чезаре обернулся и обвёл тоскливым взглядом длинные боковые галереи, в которых резвился, будучи мальчишкой. Какими они казались бесконечными и интересными, будто бег с препятствиями!..       Ноги унесли его в сердце Флоренции, к Порчелино — знаменитому бронзовому кабанчику, нос которого порыжел от вечных туристов, теревших его на счастье. Там начинался людный старинный рынок, скрытый под изящной галерей с тонкими колоннами и стрельчатыми потолками. От ярких красок даже рябило в глазах — так много цветов и оттенков разом поражали воображение! Здесь продавали одежду, украшения, сувениры. Шёлковые платки нежных оттенков развевались на ветру, как флаги кораблей, запах кожаных дорогих сумок сразу бил в нос, а около прилавков с шарфами футбольных клубов громко спорили преданные фанаты.       Чезаре углубился в толпу и бездумно скользил взглядом по ярким безделушкам. Особенно ему приглянулись блестящие, будто золотые, роскошные карнавальные маски из самой Венеции. И совсем ненужными стали воспоминания о его первом бале-маскараде, когда он тоже заказывал маску из далёкого города, построенного на воде…       У прилавка с антикварными вещичками юноша и не планировал останавливаться, но что-то всё же зацепило его взгляд. Он замедлил шаг и теперь уже внимательно разглядывал каждую вещь. Боялся он только одного — что среди них увидит что-нибудь знакомое… Сегодня ностальгия не просто кусала его за пятки, а отрывала кусок за куском. И словно вторя его плохим предчувствиям, следующий прилавок раскрыл ему до боли знакомые вещи.       Немного королевской посуды, шкатулка Лоренцо, брошь сестры. Чернильница, точно принадлежавшая Томмазо. Это только лишь самое важное, до чего добрался взгляд Чезаре, кроме этого там лежало много предметов, когда-то украшавших дворец. Странно, что это всё так просто продавалось здесь, на рынке, а не лежало где-нибудь в музеях под стеклянной крышкой! «Словно эти вспоминания неважны, и их можно продать, выставив за крупную сумму…» — грустно подумал Чезаре и тем временем силился найти что-нибудь из вещей Джузеппе. Вдруг его макушки легонько коснулось что-то прохладное. Юноша медленно поднял голову и увидел, что над прилавком висели ещё и всякие украшения. Одно из них качнулось на ветру и задело его.       Именно оно и оказалось роковым.       Чезаре изумлённо разглядывал свой медальон. Он считал, что потерял его навсегда, вместе со всеми вещами, которые после его обвинения или уничтожили, или выбросили. В день превращения в камень медальон лежал глубоко внутри его бесконечно захламлённых ящиков. Как его не постигла участь быть выброшенным на улицу — неясно! Но ещё более непостижимым казалось увидеть его сейчас, чистым, отмытым, без единой царапины на крышке! Юноша знал точно, это его медальон: на всю Флоренцию он был уникальный, его изготовили по особому заказу королевской семьи в день его рождения. На мгновение глаза заволокла странная ностальгическая пелена. Потеряло значение всё: и крупная сумма на ценнике, и сомнения, и прошлое! Главное — он как никогда оказался близко к вещи, единственно оставшейся ему от родителей. Идея с цветком на крышке наверняка принадлежала матушке…       Деньги тотчас же оказались в руках смуглого продавца с сальным взглядом. Чезаре схватил медальон и скорее побежал оттуда. Он теперь чувствовал себя виноватым перед Джузеппе — тот выдавал ему деньги вовсе не для того, чтобы он потратил их все в один день на ерунду… Но для Чезаре это была не ерунда. «Надо поскорее найти возможность отдать ему всё, что я должен, и постараться зажить своей жизнью… ведь не можем же мы вечно жить вместе!», — одна за другой мысли впивались в его душу, как черви в подгнившее яблоко. Он уже не представлял своей жизни без Джузе, но иногда нужно было чем-то пожертвовать, чтобы идти дальше.       Чезаре так бездумно нёсся по городу, сжимая во внутреннем кармане брюк медальон, что не заметил, как ноги снова вывели его к набережной. Некогда пустовавший берег теперь полнился людьми. Все они старались подойти ближе к каменной ограде, за которой начиналась тоненькая полоска песчаного пляжа, и рассмотреть в деталях, что же там происходило. Гомон стоял такой, что Чезаре не мог разобрать слов. Он решил подойти с самого края, чтобы не мешаться с толпой, но даже оттуда, издалека, в точности разглядел происходящее. Жуткий холодок пробрался колючей линией по его спине.       У покровителей наверняка так же, как у людей, существовал отдел полиции — Чезаре точно не знал, но догадывался. Отряд из пары десятков человек, одетых в тёмно-синие униформы, стоял в реке по пояс. Чезаре не сразу понял, что они делали, но закованные в наручники осуждённые, неловко топтавшиеся на берегу, уже вызывали вопросы. Заключённых по одному вызывали вперёд и толкали в воду. Один полицейский погружал его в реку и удерживал там, а другой — явно вливал созидательную энергию. Преступники сопротивлялись и задыхались под водой, но затем на место борьбы приходила покорность, и они замирали. Больше их Чезаре над водой не видел.       Зрелище застряло в горле тошнотой и горечью. Неужели теперь преступников убивали? Это Марцио пересмотрел законы и решил топить людей, как беспомощных животных?.. Юноша почему-то вспомнил свой безосновательный приговор. Неужели сейчас его бы ждала та же участь?       Уже чувствуя себя откровенно плохо от этого зрелища, Чезаре отвернулся и приметил рядом с собой пару в возрасте, задумчиво смотревшую на потопление. Неловко извинившись, юноша побеспокоил их, представился приезжим туристом и спросил о том, что здесь вообще происходило. Женщина только удивлённо вскинула брови, когда посмотрела на него, а мужчина удосужился объяснить, смерив его оценивающим взглядом.       — Вы, наверное, живёте в очень крохотном и далёком городке, раз не слышали о таком способе наказания. Его придумали ещё в начале века и часто используют на осуждённых по серьёзным статьям преступниках. Их не топят, вовсе нет. Один офицер удерживает человека под водой, второй использует созидательную энергию. В момент, когда человек захлёбывается и теряет сознание, его превращают… в некую субстанцию, их ещё называют водными призраками. Их силуэты трудно различимы в воде, но они ещё напоминают людей. Водные призраки работают на благо города, в реках или водоёмах, поскольку те часто затопляют всё вокруг по весне и осени. В дни паводков призраки стараются удержать массивы вод подальше от людей и причинить меньше вреда домам и посевам. Вряд ли они способны как-то серьёзно помочь, если Арно снова взбушуется, как это было несколько сот лет назад, но с обычными затоплениями они должны справиться. Кстати, по прошествии лет — зависит от того, насколько суров приговор — водные призраки вновь обретают человеческий вид и выплывают на берег. Довольно гуманный и полезный вид наказания, я считаю.       Чезаре изумился, выдохнул про себя облегчённо и поблагодарил доходчивого рассказчика. Теперь он чувствовал себя спокойнее, зная, что преступников не топили насмерть, и одновременно он был заинтересован в том, как это происходило в плане созидательной энергии. Наверняка это походило на превращение в камень, только силы использовали по-другому…       По правде говоря, Чезаре тренировался на разных мелких предметах, обращая их в камень, но чем больше он брал предметы, тем сложнее становилось направлять силу равномерно и правильно концентрировать внимание. Те, кто исполнял его приговор, были очень искусными покровителями! А о превращении в «водного призрака» он даже не слыхал и очень желал разобраться…       Он никуда не торопился, поэтому обошёл все книжные лавки, какие только встретил на пути. Книги по искусству созидания не пользовались популярностью — как и рассказывал Джузеппе, большая часть жителей уже давно бросила развивать свои силы. Чезаре всегда ощущал щекотливый трепет в груди, когда перед ним брезжил луч новых знаний. Раньше его тягу к изучению перекрыли чума и отдалённость столицы, в которую он так и не съездил. Теперь же, когда знания можно было купить за бесценок в любом книжном, зарывшись в самые глухие пыльные полки, казалось расточительством не делать этого вообще!       На оставшиеся деньги юноша купил столько книг, сколько мог себе позволить, при этом отобрав самые лучшие. День уже клонился к вечеру, в животе пустовало, но аппетит как пропал ещё утром, так до сих пор и не вернулся. Чезаре бесцельно бродил по каменным улочкам с терракотовыми крышами и изредка поправлял на плече тяжеленную сумку с книгами. Пару раз он отдыхал под тентами летних веранд с чашечкой кофе, и на мгновение душе становилось хорошо, но жаль, что лишь только на время, пока он не вспоминал о записях Джузеппе… Лучше бы ему было не то что не читать эти дневники, а вообще зазря не влюбляться в столь серьёзного и вдумчивого юношу! Как же он не разглядел в себе ещё давно такое грубое несоответствие человеку, которого обожал даже идеальный Лоренцо?..       У Чезаре не было шансов с самого начала.       А он-то решил, что его полюбят — пусть даже и таким безнадёжным.       Прогулка должна была взбодрить его и слегка отвлечь, но по итогу он возвращался домой нагруженный не только книгами, но и печальными мыслями. Время близилось к девяти. Небо рыжело запоздалыми тучами и натиралось чернилами для того, чтобы звёзды на его фоне горели ярче. Воздух наполнялся ароматами терпкой мяты для лимонадов и горького орехового дыма сигарет. В барах звучали первые аккорды студенческих групп, играющих на разогреве у солидных артистов. Чезаре добрался до дома и остановился перед подъездом. На долю секунд он впал в отчаяние: он больше не сможет смотреть Джузеппе в глаза! Но оказалось, что может, что просто должен…              Трудно сказать, что с того дня их отношения как-то серьёзно изменились. Но и соврать о том, что совсем ничего не произошло, тоже было нельзя. Джузеппе относился к нему всё с теми же лаской и вниманием, улыбался искренне и нежно, и Чезаре на секунды даже забывал, что прочитал в его дневнике, позволяя себе упиваться иллюзией, будто его любят. Но как только приходило отрезвление, он сразу же отстранялся, боясь всего, что было связано с его чувствами. Он боялся опозориться, даже если просто посмотрит на Джузеппе, а тот наконец потеряет терпение и выкинет его из своей жизни. Эти моменты часто стопорили их общение и вставали стеклянной непроходимой стеной между ними. Чезаре иногда отдалялся — резко и беспричинно, и Джузеппе не донимал его лишним вниманием.       Всё осталось как прежде, но неловкость, всплывшая между ними ещё в самом начале, когда Чезаре только очнулся в новом мире, теперь разбивала всякий намёк на теплоту. На теплоту уже не дружескую, а убивающую Чезаре изнутри своими надеждами. Как же здорово, что они ломались почти сразу, не успев ранить сердце как следует!..       Джузеппе всё также тренировал его по вечерам, и потихоньку Чезаре становился тем воином, к образу которого шёл уже давно. Его достоинствами всё ещё считались ловкость и обманы, и Джузе поощрял в нём любое проявление смекалки для выхода из трудных ситуаций. А Чезаре хотелось скорее проткнуть себе грудь мечом, чем продолжать выдумывать изощрённые ходы в бою и сильнее падать в глазах друга, но он продолжал делать вид, что счастлив его одобрениям и жаждет новых идей.       Чезаре не стал беспокоить Джузе и рассказывать ему, что ходил на другую сторону Флоренции. Кулон и книги он хорошо спрятал в своей комнате. Поздними вечерами он так увлекался новыми знаниями, что на миг даже забывал, как никчёмна и пуста его жизнь, стоило убрать из неё созидательную энергию. Иногда юноша задумчиво крутил медальон в руках и бесцельно то открывал, то закрывал его крышку. Он всё думал, что когда-нибудь внутри появится спасительная бумажка с инструкцией, что ему делать дальше и как не скатиться ещё сильнее, но затем осознавал, что даже этими своими мыслями он лишь сильнее показывал, как бессилен, перекладывая ответственность на чудо.       Однажды Чезаре решил всерьёз поговорить с Джузеппе о том, чтобы найти нормальную работу и больше не досаждать ему своим обществом. Это было бы сродни даже спасению, думал юноша, хотя поначалу он будет сильно тосковать. Но привыкнет и к этому. Однако Джузе, то ли почувствовав неладное в его поведении, то ли так хорошо зная его, будто себя самого, как-то догадался о терзавших его сомнениях и завёл разговор первым. Он говорил мягко и бросал на него частые взгляды, полные обманчивых тёплых чувств, и Чезаре не вёлся на это, опускал глаза и твердил себе, что это только его личные миражи.       Джузеппе сказал, что примет любой его выбор и поможет, если юноша захочет покинуть его убогую квартиру и зажить своей жизнью. «Но, думаю, я просто умру с тоски и одиночества в таком случае, — грустно улыбаясь, сообщил Джузе и пожал плечами. — И почему-то мне кажется, ты тоже… Мы так долго были в разлуке, так долго не могли общаться свободно, прикрывались тайными встречами и вырванными минутами, боялись осуждения. А теперь… — Чезаре услышал в его голосе топкую горечь и пожелал теперь сделать всё, чтобы прыгнуть туда первым и спасти от этой участи Джузеппе. — Но если я тебе совсем невыносим и ты хочешь уйти, я пойму и вовсе не буду на тебя обижаться, ты только скажи! Не хочу держать тебя, словно в клетке. Мы оба свободны и можем делать, что пожелаем…».       И как тут Чезаре мог сказать, что хочет покинуть этот дом? Как мог признаться в этом и огорчить такого искреннего Джузеппе? Как он смог бы объяснить, что единственный, кто тут считал себя невыносимым и нежеланным, это только он сам?.. Поэтому, зная, что сожжёт этим сердце дотла, он ответил, что всё в порядке и он боялся только помешать Джузе. Они остались жить вместе: человек, который ничего не видел и желал только побольше времени проводить со своим другом, чувства к которому уже давно растоптал, и человек, который ничего не понимал и безнадёжно глубоко страдал, сгорая от разногласий внутри себя и вокруг.       Чезаре знал, что пожалеет о своём решении, но это было в точности как с вином: вначале так сладко и тепло и кажется, что можешь пить вечно, не задумываясь о числе бокалов и конце, а затем тупая боль пронзает голову и становится очень мерзко — в первую очередь, от себя самого.              Летом Чезаре вновь увлёкся виноделием. С его ресурсами кое-как получалось сделать один бочонок вина, большее бы просто пропадало зря, они с Джузеппе столько не пили. Чезаре пробовал создавать разные напитки: добавлял специи, экспериментировал с брожением и сортом винограда, подглядывал новые рецепты у известных виноделен. Втайне он мечтал когда-нибудь открыть свой уютный магазинчик, но понимал, как много у этой мечты недостатков, во многом связанных с ним самим. Как долго это будет его интересовать и не бросит ли он, как только его настигнут неприятности? Да и одно дело — готовить бочонок раз в месяц для себя, и совсем другое — заниматься массовым производством и ещё чем-то выделиться среди десятка других виноделен, разбитых по округе Флоренции. Иногда мечты должны оставаться только мечтами.       Жаркое лето пролетело слишком быстро для времени года, которое Чезаре всегда считал вялотекущим и бесконечным. Он свыкся с мыслью, что разочаровал Джузеппе и так глупо потерял его любовь, и понемногу учился жить без надежды. Друг всё ещё обходился с ним ласково и доброжелательно, однако Чезаре уже понял, что это всего лишь уважение. Самое холодное и бесцветное чувство в мире для человека, который раньше любил…       Чезаре несколько раз порывался заглянуть в его дневник вновь — опуститься ниже он уже просто не мог, но Джузе больше не оставлял его на прежнем месте. Юноша нашёл только сухие цветки на полке рядом с нужной книгой, в которой лежал блокнот — наверняка это осыпалось одно из растений, которых в квартире было много. С сердцем Чезаре случилось примерно то же самое, когда он понял, что больше не сможет узнать истинные мысли друга: оно высохло и превратилось в труху.       Беда настигла с наступлением осени, хотя во Флоренции она считалась лишь мягким продолжением лета: уже комфортным и менее жарким. Чезаре думал, что будет вечно жить в спокойствии и довольстве рядом с Джузеппе, пить с ним по выходным собственное вино, тренироваться на мечах и изучать книги по созидательной энергии.       Но ещё никогда он не был так наивен, как в те дни, когда кое-как сумел запихнуть свою любовь обратно в сердце — поглубже и теперь надолго. Жизнь даже показалась терпимой, однако он не учёл, что совершил одну большую оплошность. Не зря сестра предупреждала его об этом…       Одним сентябрьским вечером Чезаре, как обычно, дожидался Джузеппе из ювелирной мастерской. Дверь глухо распахнулась, и юноша, не поднимая глаз от книги, беззаботно поприветствовал друга и спросил:       — Как думаешь, может, нам сходить сегодня в какой-нибудь ресторан? Давно мы уже нигде не были, а что-то готовить сегодня очень лениво. Да и погода позволяет… — Чезаре помолчал, давая время на ответ, и только затем почувствовал неладное. Поднял голову и испугался бледного, ошарашенного Джузеппе на пороге. Он не видел его таким уже очень давно…       — Что случилось? — тихо спросил он и отложил книгу. В груди отчего-то похолодело. Джузе посмотрел на него тяжёлым, долгим взглядом, то ли упрекая, то ли прося прощения, и Чезаре захотелось, чтобы он непременно закричал на него или даже хорошенько ударил — всё, что угодно, лишь бы не этот выдирающий сердце взгляд.       — Чез… что ты натворил? — глухим, уставшим голосом спросил друг, вытащил из сумки конверт и протянул ему. Чезаре увидел одно предложение в строке «От кого», и тело вздрогнуло от плохого предчувствия. Король Флоренции, Марцио.       — Тебя вызывают во дворец… извини, что прочёл без твоего ведома, — тяжело вздохнув, опредил его Джузеппе — конверт был уже разорван. После бессовестного вторжения в его дневники юноша даже и не думал о том, чтобы обижаться. У Джузе была хотя бы благородная причина.       Чезаре бегло пробежал глазами письмо, написанное небрежным почерком самим Марцио. Единокровный брат и правда вызывал его к себе на аудиенцию в ближайшие выходные, во дворец Веккьо, куда теперь перебралась королевская свита. Тема будущего разговора не оглашалась, но юноша едва ли представлял себе Марцио, который вдруг соскучился по младшему брату и решил с ним беззаботно поболтать. Скорее всего, у настоящего короля Флоренции возникло к нему особое дело…       — Как они узнали наш адрес, Чезаре? Мы живём вдалеке от центра, гуляем часто, да, но сколько людей гуляют во всей Флоренции? Тысячи тысяч, особенно летом, в разгар сезона! — Джузеппе впервые выглядел таким рассерженным и разочарованным — швырнул ветровку на стул, не удосужившись повесить, и прошёл мимо юноши, легко толкнув его плечом, чтобы не мешался. — Они могли узнать, где мы живём, если только один из нас был на другой стороне города. Я не был, Чезаре, — друг обернулся и внимательно посмотрел на него, — и делал это специально, чтобы лишний раз не навлекать беду. И тебя тоже об этом просил…       Чезаре мысленно умолял друга кричать, злиться, ругать его, но взгляд Джузе наполнился такими болью и тоской, что терпение дробилось и блекло под ним. «Я снова его разочаровал, подвёл», — думал юноша, разглядывая его обескровленные обкусанные губы и нервно дрожащие скулы.       — Ты ходил на другую сторону Флоренции… — заключил Джузеппе и устало потёр лоб. Затем отвернулся, подошёл к столу и налил себе вина. Чезаре впервые видел, чтобы он пил с таким отчаянием, будто хотел заглушить в себе огромный и сочащийся источник боли. — Что же ты там натворил? Надеюсь, ты не ходил через главные порталы?..       — Нет, я нашёл бумажку с адресами запасных входов, — юноша не узнал свой севший голос и постарался прокашляться. Сжимая письмо в руке, он также подошёл к столу и бессильно рухнул на один из стульев.       — Что же тебя выдало?       — Не знаю… — Но Чезаре знал: это медальон. До него дошло не сразу, но как только он прокрутил в голове все эпизоды того дня, будто на неисправной киноплёнке, с трудом ворочая рычаг, всё встало на свои места. Антикварная лавка посреди города, полная вещей из его прошлого. Медальон, подвешенный на самом видном месте. Подозрительный, запоминающий взгляд продавца. Огромная цена, которую заплатит лишь тот, кто правда заинтересован в этой вещице, не стоившей и половины запрашиваемых денег.       Кто-то устроил это специально. Знал, что он придёт, и знал, как надо искать, как надавить на больное. Слишком уж хитро, но почему это не могло быть в стиле его третьего братца? Сам бы Чезаре лучше не придумал. Хотя гораздо проще было бы искать в людской Флоренции, но Джузеппе прав: среди толпы отыскать двух людей, чьи портреты наверняка нигде не сохранились, только по описаниям, очень сложно. Марцио поступил хитрее и подлее. Вот уж у кого Чезаре стоило бы поучиться!       Джузеппе пронизывающе изучал его, пока Чезаре сгорал со стыда от своей лжи, но ничего не сказал и только расстроенно вздохнул. Отодвинул стул, сел сам и пододвинул недопитый бокал к Чезаре.       — Ох, Чезаре, знаешь ли ты, что наделал?.. — Джузе беспомощно опустил голову на руки и стиснул в пальцах волосы. — В любом случае, я пойду с тобой. Неизвестно, что на уме у Марцио. И чего он от тебя потребует.       — Он не сможет обвинить меня в чём-либо, Джузе, — юноша попытался его ободрить и отпил немного вина. — Я уже отбыл своё наказание.       — А вдруг он поменял чёртовы законы и снова пожелает тебя наказать?! — мучительно воскликнул Джузеппе и испытующе на него посмотрел. В его лице читалось такое безумное отчаяние, будто Чезаре уже подписал себе смертный приговор, и это озадачило юношу.       — Нет, он не мог поменять законы, они остались прежними, я прочёл их недавно, — примирительно ответил он и выдавил из себя улыбку: — И, Джузе, он же мой брат… Он не будет вредить мне намеренно.       — Почему ты так в этом уверен? — Чезаре пожалел, что заговорил об этом — слова, которые должны были успокоить друга, заставили его только сильнее взъесться. — Он всегда был скрытным и подозрительным человеком, а ещё убежал, поджав хвост, стоило нелепым обвинениям пасть на твои плечи! И что сейчас он думает по поводу того, что произошло сотни лет назад? Вдруг он так же, как все, считает тебя последним злом, с которым стоит поквитаться?..       Чезаре опешил. Не столько от смысла сказанного — больше от нервного, растерянного Джузеппе. Джузеппе, которого будто загнали в угол. Джузеппе, слабости которого разом вскрыли и теперь давили на них, заставляя весь мир на это смотреть.       — Джузе, если… — Чезаре споткнулся — «если я так невыносим для тебя», но не стал говорить это вслух. — Ты можешь не идти со мной, правда. Я не прошу.       — Прости… — прошептал Джузеппе уже более спокойно и закрыл лицо ладонями. — Я… хочу пойти с тобой, это не обсуждается. Мне не стоило так паниковать и пугать тебя, — он убрал ладони и внимательно, устало посмотрел на него. — Я просто волнуюсь за тебя, Чез. Казалось, мы наконец обрели свободу и счастье… Мне в кошмарах всплывают твои потухшие глаза в ночь перед приговором, когда мы сидели в разных камерах. Тебя ещё не превратили в камень, но ты как будто уже им стал — от отчаяния. Прости… — он извинялся ни за что, и Чезаре чувствовал себя виноватым. Порыв так сильно захлестнул его, что на секунду он ослеп, а когда очнулся, то уже сидел у ног Джузеппе и прижимался головой к его острому колену.       — Это ты должен простить меня, — шептал в ткань и гасил в себе желание прикоснуться к его телу руками — только стискивал в пальцах штанину. — Я приношу одни лишь разочарования! Я не должен был бездумно идти на другую сторону, не должен был гулять там долго, не должен был… подвергать опасности ещё и тебя. Пусть она свалится лишь на меня одного!       — Чезаре… Чезаре, эй! — Джузеппе наверняка не находил себе места, пока пытался поднять юношу на ноги, но тот так крепко прилип к нему, что пришлось смириться и смущённо поглаживать его по макушке. — Мой милый Чезаре… ты меня вовсе не разочаровал и никогда не разочаруешь. Просто… видимо, призраки прошлого всё ещё сильны в нас. Нужно пройти это испытание рука об руку… Прошу, поверь, ты меня вовсе не утруждаешь и никогда не утруждал!       Джузе потянул его кверху, взяв за локоть, и Чезаре позволил себя поднять. Друг усадил его на стул рядом и крепко сжал их ладони.       — Давай справимся с этим вместе! — Чезаре кивнул, слабо улыбнулся и сконфуженно вытер рукавом мелкие слёзы, застрявшие в ресницах. Он опять поверил в то, что Джузе любит его, и опять не вынес горького опровержения, когда понял, что это не так. Друг же, увидев его улыбку, облегчённо выдохнул и потянул его к себе. Они обнялись — так крепко, сладко и нежно, будто напоследок, на прощание, и Чезаре ох как ненавидел эти сравнения, летевшие в его голову, словно пули!