Покровители и демоны Флоренции

      В тот вечер бывший принц возвращался из Флоренции покровителей уставшим и истощённым — шкала энергии близилась к точке невозврата, а это означало: он нуждался в долгом отдыхе. Чезаре мог себе позволить пока лишь один день выходного. Календарь показывал второе ноября. Демоны заметно оживились. Ночью их чаще видели около городской сетки. С высоких стен и башен Флоренции стражники замечали расплывчатые серые пятна, будто мрачный туман, пожиравший ближайшие склоны. Чезаре тоже это видел, и волосы на затылке вставали дыбом от подобного зрелища: это всё были демоны. Городская стража, даже без короля, готовилась к очередному нападению демонов, но юношу раздирали сомнения: справятся ли они? Ему не нравились целые «туманы» демонов, расползшиеся по холмам и лесам вокруг города. Но в тот день ему не оставалось ничего другого, кроме как довериться страже и своей запасной, хоть ещё и недоделанной сетке.       Он находил странным, что никто не проверял уже существующую защиту города. Без приказа короля никто не мог подходить к тайникам? Что за бред, если ситуация становилась опасной? Это был опять укор в сторону Марцио. «Зачем строить королевство на излишней жестокости и формальности? Каждая такая история заканчивается поражением», — думал Чезаре.       Впрочем, повлиять на брата он бы всё равно не смог.       В полном смятении юноша добрался до дома и сразу же отправился к себе. Джузеппе вернулся раньше него и предложил ужин, но Чезаре мягко отказался. Он так вымотался, что желал лишь одного: долгого сна. Скинув с себя хотя бы пальто и тёплую кофту, он упал на кровать и натянул сверху одеяло. Сон пришёл быстро и укутал его умиротворённой дрёмой.       Но вскоре дрёма окрасилась в тёмные тона, а в нос ударил странный тошнотворный запах. Даже во сне Чезаре с тоской понял: кошмар, будто старый друг, снова посетил его. Раскрыл свои лживые объятия, улыбнулся сальной улыбочкой, заговорил дешёвыми ласковыми словами… И Чезаре, как наивный добряк, вновь доверился. Объятие резко перетекло в удушение, гаррота снова царапала горло, а крик ужаса застрял в глотке. Над ухом раздался чей-то искажённый, неузнаваемый голос:       — Бесполезно, Чезаре. Принимай поражение.       Юноша с воплем вырвался из сна, вскочил на постели и вновь глухо упал на пол, так и не привыкнув к размерам кровати. Он упирался руками в доски и тяжело дышал; холодный пот струился по лицу, а горло вибрировало от громкого крика. Когда сердце перестало оглушать его, Чезаре прижался спиной к кровати и прислушался. Как же не хотелось разбудить Джузеппе вновь! Чезаре ненавидел себя и свои кошмары. Почему его сердце так тонко и восприимчиво? Почему оттиск того страшного события не расправился в его разуме? Юноша тяжко выдохнул и опустил голову на прижатые к себе колени.       Голос.       Голос звучал впервые.       Чезаре без труда восстановил его звучание, но он никого ему не напомнил. Всё это выглядело так дёшево, будто в бульварном ужастике, но юноша и не рассчитывал увидеть себя героем достойной истории. Может быть, это просто его воображение разыгралось, не вынося боли, но может…       Дверь в комнату легонько скрипнула. Чезаре поднял голову и поскорее смахнул с щёк влагу. На пороге стоял взволнованный и растрёпанный Джузеппе со свечой в руках.       — Чезаре… как ты? Снова кошмар?       — Снова… — Чезаре опустил глаза — стыд так сильно жёг их, что он больше не мог выносить того сочувствия, каким горело к нему сердце друга. Джузеппе оставил свечу на столе, чтобы немного разбавить мрак в комнате, и подошёл к Чезаре. Опустился рядом, но не смел притронуться. Чезаре замер, ожидая хоть чего-нибудь.       Но не выдержал и разрыдался первым — вся та ноша, которую он взвалил на себя в последние дни, всё-таки оказалась неподъёмной.       Джузеппе хотел обнять его за плечи, но Чезаре вспомнил всё, что скрывалось за этим прикосновением, и раздосадовано отбросил его руки. Сбиваясь и кашляя, он рассказал всё, что осаждало его сердце последние дни. Кроме, естественно, самого важного. Про милую шатенку он не упомянул. Под конец Чезаре наплевал на свою гордость и крепко прижался к Джузеппе, пряча заплаканное лицо в его ночной рубашке. Джузе гладил его по спине и макушке и касался губами висков — так успокаивающе и так нежно. Чезаре терялся в своей любви, уже не различал, где был только он, а где его чувства — так плотно в тот момент они сплелись с его сознанием, телом, мыслями.       — Мой милый Чезаре… почему же ты опять молчал? Почему ты так не веришь мне? — коснувшись носом его шеи, мягко прошептал Джузеппе. Чезаре мелко подрагивал, пока его губы дотрагивались кожи. — Ты так измотался и так отдалился, я всё это видел, и здесь лишь моя вина. Я пустил всё как есть, а мог бы вмешаться…       Джузеппе всегда находил любые оправдания своему принцу, лишь бы ни один груз вины не топил его сердце, и скидывал всё себе, будто его дырявая душа способна была это вытянуть. Чезаре улыбнулся и скомкал в себе желание поднять голову. Поднять голову — всё равно что выстрелить себе в упор. Ночь, хрупкий блеск свечи и горе, поделённое на равные порции, будто горький торт на печальном пиршестве, — что могло вскружить голову сильнее? Одно неловкое движение, и поцелуй, не столько осознанный, сколько логичный, уже будет теплить их губы, подобно самому сладкому шоколаду в мире. Чезаре читал, что так бывает. Уж он бы отдал себя всего в этом поцелуе, но не ему одному тащить стыд, который обрушится после.       — Больше не делай защитную сетку — всё равно не успеешь доделать, только измотаешь себя окончательно, — прошептал Джузеппе уже в макушку, когда юноша устроился на его груди удобнее. — Давай просто дождёмся Марцио и будем надеяться, что стражники справятся с демонами.       Ожидание, надежды… Всё это уже было и звучало бессмысленно в голове Чезаре, но Джузеппе он верил так полно, что пошёл бы сейчас и сбросился с башни Веккьо, если бы тот так захотел. Да, вот настолько он отчаялся и потерялся!       Чезаре пообещал, что больше не будет себя изматывать, и попросил прощения у Джузеппе — сразу за всё. Хотя друг так ничего и не понял. Чезаре извинялся и за свою бестолковую любовь, и за испорченную другу жизнь. Где-то он читал, что официально гомосексуализм теперь считали болезнью, хотя неформальное отношение у людей стало гораздо лучше, чем в четырнадцатом веке, когда за один лишь томный взгляд могли сжечь.       Болезнь — пожалуй, лучше всего подходило тому, что творилось с Чезаре. «Я болен, но даже не чувствую от этого грусти. Так ведь бывает у всех?». А ещё Чезаре знал, что его Джузе слишком хорош для этой омерзительной болезни. Что ж, тогда он испытает все трудности вместо него и будет этому только рад!       — Ты же сейчас не заснёшь? — с задорной ноткой спросил Джузеппе. Юноша покачал головой. В этот раз кошмар вытряс из него всё желание спать дальше.       — Вряд ли…       — Ещё нет и четырёх, я предлагаю открыть твоё самое лучшее вино и самим испечь вкуснейший пирог. Что думаешь? — Чезаре удивлённо отодвинулся и поднял голову, заподозрив в этих словах шутку. Но Джузеппе, хоть и улыбался, говорил совершенно серьёзно.       — Но ведь тебе утром на работу…       — Ничего страшного, позвоню и возьму выходной. А потом мы с тобой отоспимся и поздно днём выйдем, чтобы поесть в ресторане на свежем воздухе. Как тебе план?       — Очень ленивый и желанный, — неловко усмехнувшись, смутился Чезаре и заправил прядь волос за ухо. Джузеппе жертвовал любимой работой, чтобы доставить ему день удовольствий, и глухое сомнение жужжало где-то в затылке. Хмыкнув, юноша настороженно спросил:       — И никто по тебе на работе скучать не будет? — Чезаре жаждал увидеть хоть тень колебания на лице Джузеппе и с невыносимой болью осознать, что был прав всё это время. Но Джузе ответил быстро и легко:       — Да кому я там нужен! Хочу побыть с тобой, — он опустил ладонь на его затылок и нежно потрепал по волосам. Чезаре закрыл от удовольствия глаза и подумал: «Я бы без тебя скучал всегда».              Всю прошедшую неделю лили дожди. Одновременно демоны нападали на Флоренцию, и Чезаре понимал, что эти события связаны. Но третьего ноября он был разобран морально и слишком опустошен, чтобы испытывать тревогу. Он смотрел лишь на ярко улыбавшегося Джузе и зависел от его слов. Он чувствовал себя ребенком, которого достаточно лишь поманить и он доверчиво последует.       Тот день они провели бестолково и забвенно, как и полагалось лучшим денькам: до утра пили вино и кофе, заедая чуть пригоревшим пирогом с вишней, слушали надтреснутый звук радио и тревожные сводки новостей, разглядывали подтопленный дворик из окон кухни, а затем спали до обеда. После обеда во Флоренции ливень только усилился, и поход в центр укоротился до быстрой перебежки между домами в ближайшую пиццерию. Весь город замер в тревожном ожидании перед радио и каждый час вслушивался в слова дикторов, но сводки новостей отделывались общими словами или же вообще умалчивали о состоянии Арно.       Чезаре подыгрывал Джузеппе, чтобы лишний раз не волновать его, и показывал беззаботно-радостный вид, но глубоко в душе уже знал, к какому итогу вели эти дожди. Что происходило на другой стороне Флоренции, он даже не знал, но от этого зависело, провалился его план или нет. Если защитная сетка падёт (если уже не пала), то город уйдёт под воду. Чезаре питал слабую надежду, что люди сумеют справиться на этот раз своими силами: если в далёких веках еще мало знали об укрепительных дамбах, то в двадцатом, при таком прогрессе, уже должны были предположить всё. Но было глупо сваливать спасение города только на людей…       Они с Джузеппе легли спать позже обычного, потому что выспались за день. Но среди ночи юноша проснулся на короткий миг и почувствовал, как неприятно кольнуло в груди — позже он понял, случилось это ровно в момент затопления первой дамбы, когда воды огромным потоком хлынули к городу. Той осенью Флоренция не избежала участи быть затопленной, но никто не ожидал, что 1966 год запишет на страницы истории самые горькие и ужасные строки, что именно то наводнение станет самым разрушительным за все века.       Джузеппе разбудил его рано утром и, ничего не говоря, отвёл к окну в гостиной. Оттуда виднелась улица, ведущая в центр; теперь по булыжникам текла серая грязная река. Ливень коварен: ещё несколько часов назад по улицам тёк тонкий слой воды, а сейчас уже нёсся бурный поток, сносивший всё на своём пути. Первые этажи залило, но вода всё прибывала и прибывала. Джузеппе порывался дойти до своей ювелирной мастерской и попытаться спасти хоть что-нибудь, но Чезаре отговорил его от этой затеи: уж слишком безумными и опасными казались ему воды, носившиеся по городу. Да и теперь уже вряд ли что-то удалось бы спасти…       И он оказался прав: вскоре улица уже мало напоминала пешеходную зону, больше русло дикой реки. Это была лишь малая часть того, что происходило в центре, ближе к взбесившейся Арно: до них доходила только рябь, слабые отголоски того кошмара, в который превратились главные улицы Флоренции. Вода несла всё: дорожные знаки, сломанные столики и стулья из кафе, даже целые автомобили. Попробуй противостоять такому, ещё и ступая против потока!       Чезаре испытывал смутные чувства, глядя на всё это: он вроде бы успокоился, осознав, что неизбежное всё-таки произошло, но при этом всё равно переживал о сломанных судьбах людей, которым ещё предстояло выжить в этом кошмаре. Он сидел на подоконнике и окидывал улицу усталым бесцветным взглядом, ни во что конкретно не вглядываясь. Джузеппе казался напряжённым и задумчивым и молча сливал тазы с водой, которая текла с их дрянной крыши. В воздухе застыли очевидные слова: Флоренцию смывало, и демоны здесь сыграли не последнюю роль.       Чезаре задремал на подоконнике — вроде бы ничего не делал, но чувствовал себя уставшим и бесполезным. То ли тяжёлые мысли, то ли тревожная обстановка вокруг размывали его сознание, как вспенившаяся Арно — город. Джузеппе перенёс его на свой диван и заботливо укрыл тёплым пледом. Разбудил глухой стук. Под дверью лежало письмо. Джузеппе тут же бросился к выходу, но там уже никто не стоял. Ещё до того, как прочитать письмо, Чезаре по хмурому взгляду друга понял, что это весточка от Марцио. Это вытекало уже логически из того, что происходило вокруг. Сегодня король был краток: просто дата и место встречи. Чезаре грустно улыбнулся Джузе: когда они уже не нуждались в Марцио, тот появился. Не осталось сил даже на возмущение или разочарование!       — Как же подозрительно я выгляжу со стороны! — хрипло воскликнул Чезаре и уронил голову на ладони. — Снова провалил задание, и снова демоны разнесли наш город… Марцио решит, что я сделал это специально.       — А Марцио не желает объясниться сам? — раздраженно спросил Джузеппе и начал нервно кружить по комнате. — Расписать всё так подробно и в итоге не знать, что артефакты раз в месяц нужно напитывать энергией заново — разве это не подозрительно? Чезаре! — друг резко опустился рядом с ним и сцепил свои руки до белых костяшек. — Послушай, Чезаре… — их взгляды встретились: один — затравленный, второй — ужасно серьезный. — Он твой брат, я всё понимаю, но, пожалуйста, взгляни на ситуацию трезво: Марцио играет в свою игру, — Джузе перешёл на шёпот и легонько наклонился к нему. — Мы не знаем, насколько она в пользу или против Флоренции. Я бы советовал тебе не верить уже ни одному его слову…       Чезаре понимал, что, как бы он ни пытался оправдывать брата и верить в лучшее, Джузе сейчас ближе к правде, чем он. Марцио с его внезапным и долгим исчезновением в критический момент, когда ещё можно было спасти город, навлёк на себя подозрение. Но сейчас в руках брата сосредоточилась королевская власть, а он сам имел только репутацию предателя и худшего человека для Флоренции. Чезаре не знал, какими словами сумеет доказать свою невиновность, но ещё более не знал, почему Марцио так ненавидел его, если сомнения были правильными. Для чего устраивать такую подлянку? Брат верил тем старым слухам, обвинявшим Чезаре, и захотел наказать его сам?       Юноша устало вздохнул и поднялся на ноги.       — Только не уговаривай меня сбежать… — «Ведь это всё равно бесполезно, ты же знаешь, какой я…». Джузе позади него тяжело выдохнул и тихо прокашлялся.       — Ты всё равно не послушаешься… Но, Чезаре, — судя по скрипу, он поднялся и теперь стоял сзади, но не подходил ближе. — Это стало бы лучшим решением. Пожалуйста…       — Ты хочешь, чтобы я бросил затопленную Флоренцию? Чтобы опустился окончательно уже в своих глазах? — с раздражением возразил Чезаре, повернув голову вбок. Подумав немного, продолжил уже более спокойно: — Я не уйду, Джузеппе, не сбегу. К тому же, в произошедшем есть и моя доля вины… Я должен был сказать об этом в начале, пока Марцио был рядом.       — Ох, Чезаре… — слова искрились такой болезненной нежностью, что у юноши спёрло дыхание. Джузеппе не соглашался — просто смирялся. На плечо опустилась его голова, и Чезаре вдруг ощутил всё его отчаяние, все тяжелые мысли и груз невысказанных сомнений. Захотелось обнять его, ласково погладить по макушке и уверить — хотя бы попытаться, что всё будет хорошо. Но Чезаре остался стоять, как каменный истукан, будто его превратили обратно из камня в человека, но не до конца — душу так и оставили затвердевшей. Он боялся, что одним своим лишним движением вызовет у друга раздражение и даже неприязнь. Что опять разочарует, а это слово уже сидело у него в горле горьким комом.       Когда Джузеппе отстранился, Чезаре повернулся к нему и прошептал в ответ:       — Всё будет в порядке, не изнашивай свое сердце напрасными тревогами… Я сделаю всё, чтобы на этот раз ты не попал под горячую руку и не получил наказания.       Чезаре надеялся, хоть и слабо, что это успокоит друга и на его лице проступит знакомая уверенность, обнадёживающая улыбка и блеск в глазах. Но Джузе, услышав его, только горько скривился и отвернулся к нему спиной. Шлёпнув себя по лбу, он в отчаянии прошептал слова, к которым бы Чезаре прислушаться и понять их совсем по-другому, но он был слишком сломан и глух для внешнего мира в тот момент:       — Господи, как же ты до сих пор не понял?..              Это было последнее светлое пятнышко в их противоречивом двадцатом веке. Дальше начинался привычный мрак. Иногда Чезаре даже думал, что, возможно, как бы это жестоко ни звучало, им не стоило просыпаться в этом веке. Может быть, им стоило остаться духами-воспоминаниями той старой Средневековой Флоренции, трепетно хранить все свои нежные моменты и оберегать камни улиц, на которых они были так счастливы. Наверное, это новое время вообще не для них — слишком несправедливое, жестокое, резвое… Они умерли там, в четырнадцатом веке, молодыми, богатыми, беззаботными, младшим принцем и другом его старшего брата. Они умерли там, среди солнца и старых, еще не снесённых башен флорентийской знати. А теперь видели только плохой предсмертный сон и всё не знали из него выхода.       Чезаре думал, что всё-таки успел повредиться рассудком, пока был камнем. Иначе он не мог оправдать эти мысли. Они с Джузеппе с трудом шли по затопленным улицам города к порталу, который наверняка не залило водой, поскольку тот находился на возвышении. Резиновые сапоги доставали почти до бедер, вода опасно плескалась выше колен. Юноша умудрялся окунаться в свои мысли, подобные этой воде: грязные, бурые и стремительные.       Они рисковали, ведь кое-где вода доставала до трёх метров, встречались глубокие ямы, размытые потоком, а иногда на соседних улицах образовывались воронки или бурные течения, которые могли с лёгкостью поглотить двух людей. Изредка навстречу неслись разбитые машины и острая арматура. Остальные люди тоже выходили из домов — другого выбора порой и не было. Кто-то должен был спасать свои рестораны, мастерские, магазины, другие — не могли оставить без помощи жителей первых этажей, а третьи просто с тоской смотрели, как размывало их родной город. Чезаре даже не хотел думать, что сейчас происходило в библиотеках, музеях, церквях, особенно в их подвалах. Он просто молил людей поскорее вытащить всё самое ценное и спрятать его на верхних этажах и чердаках.       Пахло развороченной канализацией и бензином; наконец по радио стали передавать уже откровенные новости, не тронутые рукой сурового редактора, и в них говорилось, что центр Флоренции оказался под водой на несколько метров, а также была повреждена система центрального отопления. Оползни затруднили въезд в город ещё утром, и помощь прибывала медленно. Стали даже появляться хронологические события злосчастного дня, который тянулся уже невероятно долго. В четыре утра инженеры испугались, что дамба не выдержит такого напора, и сбросили всю массу воду, которая быстро достигла Флоренции. В выстроенной защитной системе города провалились все: и отдел гражданского строительства, и инженеры, и СМИ. Все сработали медленно и разрозненно, из-за чего попали врасплох простые жители, не успевшие подготовиться к самому тяжёлому наводнению во Флоренции за многие века.       Марцио ждал брата у себя во дворце после полудня, совершенно наплевав на то, как тот будет к нему добираться. Мир покровителей на удивление не был затоплен так, как мир людей. Если к площади Синьории сейчас в людской Флоренции советовали не подходить, то здесь вода стояла примерно до середины голени. Но всё-таки город пострадал: во многих домах не хватало окон, со стен сыпалась штукатурка, горшки с цветами были опрокинуты, а статуи не досчитывались носов и рук. «Следы битвы…» — пришло в голову Чезаре, и на деле он был прав: за прошедшие дни город подвергся нападению демонов, и тут шли ожесточённые бои. Пока они с Джузеппе шли ко дворцу Веккьо, то не увидели ни одного жителя на улицах, кроме стражи; только изредка за чьим-нибудь окном дёргалась занавеска, и только это напоминало о том, что город не вымер полностью.       Марцио ждал его всё в том же Зале Пятисот. На этот раз стража около дверей не стала останавливать Джузеппе силой, только негромко напомнила, что король будет зол, если Чезаре появится не один, но Джузе кинул в их сторону настолько испепеляющий взгляд, что истощённые стражники мигом заткнулись и даже не попросили оставить мечи. Когда они вошли в красивую залу, то сразу заметили, что пол до щиколотки покрылся водой, а стекла на окнах были зверски выбиты. Пахло сыростью, и в дыры залетал влажный холодный ветер. Чезаре поморщился. Марцио же ожидал их у одного из уцелевших окон.       — Ты всё-таки пришел, — раздался его голос — так холодно и жёстко он ещё никогда не звучал. Чезаре покоробило от интонации — будто бы без приговора его посчитали виновным во всём, что сейчас творилось в городе. — Думал, ты сбежишь.       Чезаре недобро фыркнул и сжал кулаки.       — Напрасно думал, — глухо ответил он.       Марцио встал к нему вполоборота. Только сейчас юноша понял: в нём что-то неумолимо поменялось. Кожа казалась почти серой, глаза больше не блестели прежним задиристым блеском, волосы в беспорядке растрепались, а одежда выглядела поношенной и мятой. Брат значительно отощал, будто все эти недели провел без должной еды и отдыха. В складках его губ залегла тяжёлая печать горя, а лоб уже не мог расправиться после хмурых морщин. Чезаре заподозрил неладное, но не успел спросить, как его сострадание резко оборвали:       — Сначала помоги людям с последствиями наводнения. Поступи в волонтеры и помогай чем угодно. Потом, как станет получше, приходи: я буду раздумывать над твоим наказанием.       — Брат, послушай… В этом не только моя вина, — осторожно начал Чезаре, но даже эти безобидные слова вывели Марцио из себя. Он гневно отвернулся и махнул рукой, чтобы Чезаре замолчал, и сдавленно бросил:       — Заткнись! Не хочу ничего слышать! Я дал тебе шанс, и ты умудрился его провалить. Ты здесь не один такой, у кого возникли проблемы из-за этого наводнения! Теперь меня вообще обвиняют в сговоре с предателем Флоренции… Пошел вон, пока я не приказал тебя вытолкать! Даже видеть тебя не хочу, в особенности с твоим дружком!       Чезаре даже не удивился, что после этих слов началась драка. Джузеппе и так держался уже очень долго, судя по его стиснутым зубам и горящим ненавистью глазам. Последние слова брата стали той каплей, после которой сосуд выплеснулся и залил всё вокруг своей желчью. Чезаре бы и не успел встрять. Джузе яростно нападал на Марцио, Марцио также яростно отбивался — на этот раз он сосредоточился и не допускал промашек.       — А ну прекрати, идиот! — кричал брат сквозь оглушительный звон мечей. — А не то я позову стражу! Если ты сейчас же не прекратишь, тебя тоже будет ждать наказание!       «Ха! Если бы он только знал, что эти слова подействуют на Джузе иначе!» — усмехнулся про себя юноша. И оказался прав — всё же он хорошо знал своего Джузеппе, чтобы угадывать его поступки. Бой разгорелся с новой силой, ведь угрозы для его друга были словно красной тряпкой для быка — только злили и тянули вперед.       На звон прибежала стража и встряла в драку. Против четверых силы Джузеппе поубавились, но он бы, не жалея себя, продолжил биться до последнего вздоха, будь перед ним хоть сто мечников. Чезаре понял, что больше не может оставаться в стороне, и напал на одного из стражников. Марцио отступил — кажется, Джузе ранил его в плечо, и теперь что-то гневно приказывал. Набежала еще пара-тройка вооруженных человек, сражение заметно усложнилось. Чезаре до треска долбанули по руке и изрезали хорошо что только царапинами — спасли его только ловкость, отточенная на тренировках с Джузе, да пакостные приемы, типа песка в глаза.       Но всё же стража взяла количеством, к тому же, кто-то раздобыл пистолет и пару раз выстрелил в потолок — Чезаре позабыл, в каком веке они жили, и пришлось сдаться. Джузеппе закрыл его собой и уронил меч. Стражники просили у короля разрешения хорошенько поколотить негодников, но Марцио приказал просто выгнать их и больше не пускать на порог этой Флоренции, пока он не разрешит.       Штыками, словно упрямых свиней, их с Джузе вытолкали на улицу, хотя сами они не противились этой идее и уже давно хотели уйти. До дома они плелись молча и понуро, как побитые собаки. У Чезаре ассоциаций, кроме как с животными, больше и не возникало — так уж казался жесток и несправедлив к ним этот мир.       — Марцио повел себя как полный ублюдок, — тихо проговорил Чезаре, когда они переступили порог дома. — Я его ненавижу.       Джузеппе посмотрел на него с тоской и нежностью и мелко, понимающе кивнул. Чезаре хотел сказать больше, но так вымотался, что просто без сил опустился на диван и, закрыв лицо ладонями, глухо и отчаянно заплакал. Он ненавидел Марцио, это правда, но его истинное отношение к нему было глубже и сложнее. Он ожидал, что они спокойно обсудят, как им поступить, объединят усилия и помогут городу. Без перебрасываний вины друг на друга и детского лепета «Ты первый начал!». А брат просто с порога обвинил его во всём и отнёсся с таким презрением, разве что не плюнул в спину. Да и драка всё усугубила…       Джузеппе опустился рядом на диван и потянул его за плечи к себе. Чезаре устало устроил голову на его коленях и не заметил, как задремал. На коленях Джузе его настигло спокойствие — окутавшее мягкой оболочкой, будто радужная плёнка мыльного пузыря, оно приятно оглушило его от раздражающих звуков ненавистной реальности. На хрупкие, сотканные из тревожных снов минуты Чезаре расслабился и позабыл о ничтожности своей жизни. Как же часто рядом с Джузе он обманывался этой мыслью!       К вечеру воды в городе поубавилось. Люди начали выходить из домов и спасать нижние этажи, свои вещи и машины, а также записываться добровольцами. Чезаре проснулся только на следующий день и с тоскливой благодарностью к Джузе заметил, что его раны были аккуратно обработаны, а его самого заботливо накрыли одеялом. Не перекинувшись и словом, они накинули свои пальто и вышли из дома — Чезаре хотел найти любую работу, лишь бы хоть чем-то помочь людям после наводнения, а Джузеппе наверняка шёл к своей мастерской — вычерпать воду и привести место в порядок вместе с владельцем и другими коллегами.       Флоренция выглядела ужасно. Кое-где вода ещё доставала до пояса, как услышали Джузе и Чезаре по радио перед выходом, но в основном почти везде уже ходили в обычных резиновых сапогах до колена. Некогда чистые тротуары и площади покоились под слоем грязи, размытыми ямами и мусором. Скапливались целые горы из помятых машин, скрюченных дорожных знаков и столиков из кафе. Кое-где булыжник и асфальт всё же сдвинулись под напорами воды и теперь лежали кусками, перегораживая и так узкие улицы города. Всюду валялись испорченные вещи, уплывшие от своих хозяев: диваны, деревянные стулья, дырявые шкафы. Пахло тошнотворной смесью бензина и канализации. Кое-где навечно встали сломанные трамваи: некоторые из них ещё жалко цеплялись рогами за оборванные провода, но большая часть уже давно отчаялась когда-нибудь сдвинуться с места.       Дома тоже пострадали: не столько снаружи — хотя они все измазались в тине и грязи, да местами у них стерлась краска, сколько внутри. Почти все первые этажи отводились под магазины, кафе, бутики, лавки и мастерские. И все они прошлой ночью потерпели огромные убытки, оказавшись под водой. Чезаре увидел много отрывков из чьих-то горьких судеб, пока шёл по городу. Одни люди рыдали, сидя на ступенях своих отсыревших магазинов, другие выгребали воду ведрами с такой безысходностью в глазах, что впору было вычерпывать её оттуда, а не из дома. Третьи же практично подсчитывали угробленный товар с видом, будто оставшееся в сохранности занимало не меньше десятой части, хотя на деле им отчаянно хотелось всё бросить и разрыдаться, примкнув к первым. Но кое-где вода затопила и вторые, третьи этажи! Жители паковали не вымокшие вещи и раздумывали, куда бы подальше уехать отсюда, чтобы больше никогда не вспоминать Флоренцию 1966 года. Чезаре их хорошо понимал.       По радио передавали, что сильнее всего пострадали библиотеки и церкви — книги и некоторые фрески хранились на первых этажах, порой даже в подвалах, и вода беспощадно залила всё. На людных улицах поговаривали, что, помимо множества книг, старинных мелких вещей и картин утерянными считались Врата Рая, украшавшие Баптистерий ещё с XV века. Если это было и правда так, то Флоренции следовало выделить целый отряд на их поиск и не тратить зря ни секунды. Печальные новости ходили и про старинную фреску Чимабуэ «Распятие»: первые добровольцы, вокруг которых толпился любопытный народ, говорили, что работа на первый взгляд не подлежала восстановлению и была теперь утрачена навсегда.       Чезаре уже давно прикинул, насколько тёмной будет эта страница в истории города — чернее разве что эпидемия чумы. Но ничто флорентийцы не ценили так высоко, как искусство, и иные были бы готовы пожертвовать собой, лишь бы только спасти наследие их некогда великого города. А когда утрачивались ценные картины, портились древние тома и хрупкие изысканные вещи — город страдал и затухал, будто в нём на живую отмирали крошечные клетки, а зараза расплывалась кляксой дальше. И люди страдали и затухали вместе с городом. Вот почему Чезаре остановился рядом с главной библиотекой Флоренции, попавшей под самый яростный обстрел — она располагалась на набережной Арно и несколько часов подряд простояла полностью затопленная. Рядом со входом обустроили своеобразный пункт для записи добровольцев. Объявление, быстро начертанное красными крупными буквами от руки, гласило о недостатке рабочих рук и о благородной цели спасти как можно больше книг.       Джузеппе мягко спросил у него, точно ли он готов к такой тяжёлой работе. «Это самая трудная часть, — тихо говорил он ему, легонько держа за локоть, — откапывать вещи сквозь горы тяжёлой грязи и тины. Твоё тело хорошо сложено физически, но даже оно может не вынести такой нагрузки…». Чезаре напрасно принял его заботу за жалость и даже рассердился. Выдернув руку, он резко ответил, что и сам может оценить свои способности и помочь родному городу, какой бы тяжкой ни была эта помощь. Джузеппе шёпотом попросил у него прощения, но Чезаре уже убежал к библиотеке. А потом долго на себя злился и обвинял самыми мерзкими словами. У него остался только Джузе, и вместо того, чтобы поблагодарить его за помощь, юноша отдалял его от себя ядовитыми плевками.       Так теперь будет всегда — почему-то с тоской подумал он, но тут же отогнал от себя эту мысль. Решил, что впредь будет обращаться со словами осторожнее, напоминать себе, каким невыносимым был путь Джузеппе к его сердцу и как он до сих пор его терпел, растеряв по дороге даже любовь, но оставив главное — уважение. Глубоко в душе Чезаре это нисколько не успокаивало. Но он решил не думать больше ни о чём и прыгнул с головой в работу. Она показалась ему лучшим лекарством, однако юноша позабыл, что даже лекарство в огромной дозировке способно убить.