***
«Они с Лукрецией перелезают через каменную ограду — главный вход охраняют стражники, которые иногда патрулируют сад по периметру. Так что нужно поспешить! Воздух напоен запахами тёплой земли, нагретых на солнце медовых цветов и апельсинами. Но, несмотря на изумительный воздух, который хотелось вдыхать полной грудью, сад ночью был коварен: за обманчивыми тенями могли скрываться как стражники, так и… демоны. Но они с Лу договорились не отступать. А что может быть сильнее двух разбитых горем детей, которые потеряли своего родителя? Сквозь колючие ветки и цепкие кустарники они рвутся к самой вилле — роскошному трёхэтажному зданию с анфиладой колонн и террасами, чем-то напоминающему древнеримский храм. Вход тоже охраняется, но они знают, как забраться внутрь незамеченными: через окно. Чезаре расшатывает не одну ставню, прежде чем находит старенькую и подгнившую — такая всегда найдётся, в любом доме. Он также помогает забраться сестре — та хоть и надела своё самое простое платье, всё равно путается в нём и часто падает. По вилле они гуляют осторожно. Всё время прислушиваются: не скрываются ли за углом стражники? Но те всё же сторожили только входы — внутренние покои их не интересовали. Добраться до матушкиной комнаты не становится проблемой — хоть они никогда здесь не были, всё равно быстро поняли, где жила их королева. Здесь всё так же не тронуто, как и при жизни, будто Маргерита просто вышла на минуту, а не покинула этот мир навсегда. Недочитанная книга на кушетке, приготовленная бумага для письма на столе, засохшие чернила, раскрытый гардероб с изящными платьями, даже смятая кровать, где её и нашли… Не в силах вынести это, они с сестрой упрямо прячут глаза, не смотря на спальное место. Пока ещё это слишком сложно… Но обследовать шкафчики и ящики они начинают быстро. Многое из её личных вещей уже уехало во дворец: шкатулки для украшений пусты, вешалки для самых дорогих платьев уже покрылись пылью, а картины и предметы роскоши оставили после себя светлые пятна утраты. Осталось всё самое простое. Но Лукреция и Чезаре верят, что отыщут что-нибудь интересное. Юноша находит парочку неотправленных писем — себе и остальным детям. Не решается развернуть и прочитать. Лукреция того же мнения — лучше не разворачивать. Дать матери уйти в духи Флоренции спокойно. Если она не хотела, чтобы их прочли, значит, так и должно быть. Вообще, все письма они старались убирать подальше. Те, что предназначались им — сожгли в камине. Они нашли много тайников в её комнате: открывающаяся панель в стене, отходящий камень в полу, вырезанная полость около карниза. Но вещи, хранившиеся там, обычны: мелочи из юности, детские игрушки, письма старым друзьям. Все милые сердцу вещи, которые мы обычно храним и всё не можем выбросить. Однако затем Чезаре находит ещё одну шкатулку в тайнике около статуи — деревянную, выкрашенную в изумрудно-синей гамме. Ничем не лучше и не хуже остальных. Они снимают крышку и удивляются: внутри только один свёрнутый лист. — Прочти, — просит Лукреция, принимаясь за очередной ящик. — Только шёпотом. Чезаре пробегает глазами текст и начинает читать вслух. Удивление и вопросы терзают его, как только он видит сам лист: его словно откуда-то спешно вырвали. И, приглядевшись к нумерации и названию главы с характерным орнаментом, он понимает: это лист из книги истории Флоренции, которую они с сестрой упорно штудировали, когда были детьми. Он не помнил, чтобы в книге недоставало листов, а значит, это искусно скрыли. Тем сильнее распаляло желание узнать, что же посчитали неуместным вписать в историю их великого города? И почему эта страница хранилась у матери? В коротком абзаце говорится про юношу восемнадцати лет, по имени Адриано, одного из близких друзей Клементе. Он пропал без вести и больше никто никогда не видел его: ни живым, ни мёртвым. Также в статье пишут про неурядицы в дворцовом обществе: то ли произошла какая-то конфузная история, то ли просто очередная волна слухов. Что именно случилось, не упомянуто. Но автор полагал, что это могло быть как-то связано с исчезновением Адриано. Убрали его насильно или заставили покинуть дворец по-хорошему, никто не знал… А будущий король долгое время после этого случая выглядел подавленным и бледным, даже сослался на плохое здоровье и заперся от публики на несколько дней. На этом текст на листе заканчивается. Чезаре поднимает глаза и видит изумлённый взгляд Лукреции. Она хмурится, но очередная коробка захватывает её внимание. — Странно, что это хранится здесь, — только и говорит она. — Зачем матушка забрала это себе? Но загадочная страничка из истории Флоренции быстро забывается — Чезаре кладёт её обратно в шкатулку и складывает на место. Они ищут что-то посолиднее, связанное с самой Маргеритой, с чем-то, что может подтолкнуть к пониманию: точно ли её убили демоны? Или было что-то ещё? Их старания вознаграждаются — они находят записную книжку матери, которую решаются прочесть, хотя стыд жжёт их уши. Всё, что они видят, это то, как матери становилось хуже день ото дня, её мысли тяжелели и сгущались, а мрак постепенно заменял сознание. Никаких подозрительных имён, событий, намёков… Так же воровато, как и пришли, Лукреция и Чезаре возвращаются домой. Они разочарованы тем, что не нашли ничего важного, но вместе с тем чувствуют облегчение: теперь они верят, что матушку убили демоны, а не человек»***
Чезаре вспомнил всё по щелчку пальцев, как только увидел перед собой знакомую сине-зелёную шкатулку — потемневшую и в отметинах, с облупившейся краской, но всё равно узнаваемую. Теперь он думал, почему они с Лу не придали значения этой странице? Ведь быть выдранным из официальной книги истории Флоренции — уже многое значило! Может быть, они были разбиты, слишком измотаны и воспалены, как открытые раны… Какой-то Адриано даже не отпечатался в их памяти — мало ли этих грустных судеб? Чезаре аккуратно держал листок двумя пальцами — бумага старая и готовая рассыпаться на глазах. Имя Адриано клеймом горело на странице, хотя чернила изрядно поблекли. А вот сейчас стало по-настоящему жутко… Чезаре без сил упал на стул и рассказал Джузеппе всю историю. Теперь многое сходилось: мать хранила этот листок не просто так, возможно, то было её миссией или отец доверил ей свой секрет. Что-то стояло за тем юношей с картины... Возможно, его настигла трагическая судьба, и этого никогда не простил себе отец. Но почему этот портрет всплыл только в мире демонов? Его создатель любил подсвечивать людские слабости? Или так вышло, потому что мир демонов обновлялся кусочно и непостоянно, и когда-то этот портрет просто висел во дворце? Джузеппе теперь тоже ходил по комнате хмурый и задумчивый, страницы под его ногами, как опавшие осенние листья, шуршали и разлетались в разные стороны. Они превратили и так малоэстетичную студенческую комнату в настоящий хаос. Если сейчас нагрянет Карлос, то придётся или выпроводить его, или втянуть в уборку. — Надо срочно искать, кто такой Адриано и какая у него история! — решительно воскликнул Джузе и тут же метнулся к коробкам и стопкам с бумагами. — Не думаю, что осталось хоть что-то, если страница с его именем была вырвана из истории Флоренции, — устало возразил Чезаре, но всё же подошёл к Джузе и принялся за другую коробку — не оставлять же его одного наедине с этой кипой? — Даже моя история, Джузеппе, была гордо отпечатана и оставлена в назидание потомкам, — грустно усмехнулся Чезаре и благодарно поцеловал ладонь, что с поддержкой легла ему на плечо. — Здесь что-то скрывается… По полночи они проводили за пересмотром старых бумаг. Хорошего тут было мало: пыль пропитала их лёгкие, многие листки уже истончились и рушились в пальцах, написанное так выцвело, что даже просвет и лупа не помогали. Чезаре открыл новую сторону любви — уставшую будничность. Здесь уже не до страсти и красоты. Джузеппе видел его во многих состояниях, но юноша был готов поклясться, что ещё ни разу — с тёмными пятнами под глазами таких размеров! Здесь любовь стала терпением и пониманием: вовремя уговорить спать, принести чай, не злиться на упрямство партнёра. Чезаре ощущал себя вымотанным, но и счастливым, и это придавало сил. Иногда перед тем, как забыться сном на плече у Джузеппе, он просил его рассказать что-нибудь из их прошлой жизни в четырнадцатом веке. Как они скрывали себя, что испытывали, расставаясь, как переживали друг о друге и даже как хотели признаться, но страх оказался сильнее. Джузеппе ничего не таил и говорил откровенно. Однажды в предрассветные часы, когда даже кружка с драгоценным кофе стала общей, Чезаре почему-то спросил: — А кто-нибудь из моих братьев знал? С вопросом он попал в точку, Джузе загадочно улыбнулся и прикрыл глаза. — Как видишь, многие догадывались… Но был кое-кто, кто знал. И ты уже понимаешь, кто это… Чезаре отыскал в себе силы на стыд и даже покраснел. Если это было и правда так, он теперь не мог без конфуза вспоминать все те беседы со старшим братом, когда они упоминали Джузеппе. — О нет… — Это правда. Знаешь, всё случилось незадолго до… — голос привычно осип и прервался, когда они говорили об этом, — до его смерти. Однажды он вызвал меня к себе в кабинет, хотя время было поздним, почти полночь. Он выглядел строго и держался непривычно холодно, так что я, сам понимаешь, очень испугался, — они оба усмехнулись, а Чезаре взял его ладонь поближе к себе, чтобы согреть. — Так и спросил: ты любишь моего брата? Я к тому моменту уже так оробел, что потерял голос и думал: сейчас он меня накажет, не меньше! Но ответил твёрдо и уверенно. Не мог ему соврать. Он долго на меня смотрел, а потом резко переменился, будто маска упала с его лица. Добродушно усмехнулся и покачал головой. Я чувствовал себя школьником перед ним и всё ещё не знал, как реагировать. Лоренцо в итоге сказал: «Я твой друг с детства и прекрасно знаю тебя, так что сразу понял твои чувства к Чезаре, лишь слепой их не увидит. А теперь я вижу, что они искренни и благородны, без тени непристойности и лжи. Так что теперь я спокоен на этот счёт, но потребую у тебя взамен защищать его. И его сердце, — добавил он чуть тише, — ведь оно такое хрупкое…» Я клятвенно пообещал ему это. А потом решил рискнуть и узнать его мнение: есть ли у меня шанс на ответные чувства? Он тогда еле заметно улыбнулся и неопределённо покачал головой. Я не знаю, ответил он, не могу ручаться за чувства брата, но относится он к тебе хорошо. Даже это знание немного подбодрило меня, и уходил я счастливейшим человеком в мире. Больше на эту тему мы не разговаривали, — Джузе остановился, чтобы проверить, не заснул ли Чезаре, но сна не было ни в одном его глазу — как после такого уснёшь? — Значит он одобрил нас, Джузеппе, — вдруг улыбнулся Чезаре и поднял голову, чтобы посмотреть в глаза. — Надо будет при случае спросить у него и пожурить за то, что не подтолкнул нас друг к другу… Они тихонько рассмеялись и с приятными мыслями провалились в сон. Иногда боль из прошлого смягчалась и превращалась в нежную ностальгию. И так было правильней. Они потратили пару дней впустую и ничего не нашли. Адриано уже казался выдумкой их воспалённых, уставших разумов, если бы не листок в материной шкатулке и картина в мире демонов. Ни единого упоминания или намёка во всей той кипе бумаг, которые принёс Джузеппе. Когда с неожиданным визитом к ним нагрянули светловолосые «братья», то застали их врасплох и только удивлённо разинули рты от изумления. Драили небольшую мансарду уже все вчетвером, поднимая облака пыли и сортируя документы аккуратными стопками. Чезаре наконец выспался и, к неудовольствию Марцио, начал задаваться неправильными вопросами. «Почему вы пришли вместе? Вы помирились?» — наверное, и правда звучало как-то прямолинейно. Марцио по привычке вспылил и обозвал его безмозглым идиотом, а Карлос предпочёл промолчать и загадочно улыбнулся. Но кое-что Чезаре и сам уже понял: отношения между ними тихонько налаживались. По крайней мере, Марцио уже выносил общение с ним и даже сдержанно усмехался его шуткам — ну не мог такой лёгкий человек, как Карлос, не вызывать улыбки! Наконец, они решились вновь сходить в мир демонов — отсчитанные дни истекли и теперь предстояло встретиться с правдой лицом к лицу. Чезаре откровенно нервничал. Он боялся увидеть свою слабость и осознать: то, что он так старательно развивал в себе всю жизнь, оказалось ярким посредственным пшиком, не более того. В мире демонов было спокойно. Это их всех удивило, ведь после аналогичных взрывов, сделанных Марцио, демоны сходили с ума и носились, не давая прохода. На этот раз к ним в попутчики напросился Карлос — точнее, с этим пришлось смириться. Юноша довольно ловко их отследил и втиснулся между каменной плитой, которую Чезаре уже медленно закрывал. Марцио опять злился и даже вытащил меч, Джузе закрыл собой заставшего врасплох Карлоса, а Чезаре опять примирял воинствующие стороны. «Ничего страшного, если он пойдёт с нами. Он будет держаться рядом и ни шагу не сделает в сторону. Демонам мы его точно не отдадим. К тому же, ты, Марцио, их искусный убийца, так что спасёшь своего брата». Марцио всё равно остался недоволен, но выталкивать Карлоса за плиту было бы как-то грубо, поэтому только сплюнул на пол и быстро ушёл от них, так что им в спешке пришлось догонять его. Чезаре шёл во дворец, чтобы ещё раз увидеть картину — в этом он признался себе, когда новость о разрушенной фабрике демонов лишь немного сбила его беспокойство. Марцио легонько тряс его за плечи и даже хвалил, говоря: «Это наш шанс!», Карлос ободряюще улыбался, а Джузеппе, хоть и посмотрел на него ласково, выглядел задумчивым, будто знал, что у него на душе. Чезаре бегло осмотрел развороченную залу с обвалившимся кое-где потолком и треснувшими колоннами. Они не смели пойти дальше верхней галереи — даже она частично была обрушена. Но результат очевиден: в ушах не стоял привычный гул, от ниш остались только камни, а серые тени не скользили по вспоротым плитам пола. Победа! Маленькая, локальная, осторожная, но всё-таки победа. И больше личная: Чезаре наконец понял, что его силы гораздо могущественнее, чем он сам думал. Светловолосые «братья» с семейным фырканьем восприняли его желание сходить в кабинет отца. Марцио вообще решил остаться снаружи и на всякий случай покараулить: вдруг сюда начнут стекаться демоны? Карлос решил пойти с ними. Картина висела на месте. Чезаре выдохнул с облегчением — это всё-таки не помутнение, не иллюзия! Теперь вместе с ним внимательно вглядывался в неё и Джузеппе. Карлос же рассматривал другие картины рядом с ними и ещё не знал, почему они обратили внимание именно на эту. Вообще, они с Джузе пока не рассказали Марцио и Карлосу о своём открытии. Тем более что рассказывать пока было особо не о чем — кроме имени, статуса и смутного изображения, они ничего не знали об Адриано. Других картин с юношей, похожим на него, они так и не нашли, так что поскорее покинули галерею и дворец. Их ожидала следующая часть плана — и самая важная.***
— Если наша попытка окажется успешной, перейдём к основному, — продолжал Марцио и высыпал горстку камешков на карту. — Всё просто: уничтожим абсолютно все фабрики демонов! Придётся попотеть, чтобы сделать столько взрывных устройств, но оно того стоит. Взорвав столько точек, — говорил он, раскладывая камешки ровно на местах фабрик, — мы уничтожим мир. Потому что фабрик много, они рассыпаны по городу, и если сделать устройства помощнее, то можно разрушить целые кварталы. Да и главный источник бед — демоны — больше не будут проникать к людям. — Это, конечно, хорошо, но что потом? Я уверен, что при должном старании создатель мира демонов сумеет восстановить своё творение, — заявил Чезаре и нахмурился, глядя на карту. — И разве тебе не интересно, кто же он?.. — Интересно, но я готов пожертвовать этим, лишь бы страдания людей и нашего города наконец закончились… — прошептал Марцио, сжав кулаки. — Надо будет действовать быстро! Сделать много взрывных устройств и за короткое время. А что потом, Чезаре, я и сам не знаю, — ответил наконец на его вопрос брат и серьёзно посмотрел на него. — Если бы знал, то придумал бы просто идеальный план. А так остаётся лишь строить догадки… Нет в мире учебника по демонам и тёмной энергии, мы не знаем, сколь сильным и могущественным может быть наш враг. И сколько у него союзников… Они помолчали, разглядывая карту. На плите закипел чайник, и Чезаре разлил всем кофе — они уже слишком привыкли к ночному режиму, чтобы не думать о сне. План брата захватывал воображение, но ещё и пугал. Поэтому не удивительно, что вопрос всё-таки прозвучал — только теперь уже от осмелевшего Карлоса. Марцио так ушёл в себя, что даже позабыл о злости и обещании подраться с ним, если тот заикнётся хоть словом. — Какие варианты развития плана? Что самое опасное из разряда «всё пошло не так»? — Карлос поправил очки на носу и смотрел на «брата» уже без всякой иронии. Марцио ответил ему такой же серьёзностью и на некоторое время задумался. «Он задаёт правильные вопросы, — Чезаре мелко улыбнулся другу и тот лукаво подмигнул. — Несмотря на то, что в теме он совсем недавно, он быстро осваивается. Думаю, стоит уговорить Марцио, чтобы в следующий раз взять его с собой в мир демонов. Может быть, его свежий, не замыленный взгляд найдёт что-то, чего не видим мы…» — Самое худшее — это если среди демонов начнётся хаос, в какой попал я, когда пытался уничтожить фабрики. В такое время ходить по улицам опасно, твари носятся часто и очень чувствительны. Я с трудом пересёк один квартал и решил вернуться — иначе демоны просто уничтожили бы меня количеством. — А если всё-таки это случится? — допытывался Карлос. Марцио только нахмурился и опустил глаза вниз. Кажется, никто не сказал этого вслух, но все как будто услышали: «Выживать, всеми силами выживать!»***
— А ты ведь так и не ответил на мой вопрос, что делать, если демоны всё-таки взбунтуются… — вспомнил Карлос, пока они все вчетвером перелезали через каменную плиту, открытую силами Чезаре. Марцио только презрительно фыркнул и одарил «брата» предупреждающим взглядом. Все нервничали и плохо спали в последнее время. Чезаре вообще тошнило при упоминании или использовании созидательной силы, ведь казалось, он потратил её больше, чем за все предыдущие годы вместе! За один раз все взрывные устройства они отнести не могли, поэтому разделили их на две части и аккуратно сложили в тележку, которую было удобно возить по плохим дорогам мира демонов. Первую часть они уже разложили по нужным точкам. Теперь дело стояло за второй. А потом — взрыв! Точнее, сначала они разделятся на две группы, Марцио с Карлосом и Джузе с Чезаре, и заведут таймеры на поделённых между собой устройствах в разных частях города. И встретятся уже около портала. Миссия предстояла долгая и изнуряющая, все переживали и скрывали свои дрожащие руки от других, то теребя ими одежду, то сжимая рукоять меча. Марцио всех снабдил своей экипировкой для боя с демонами: шлем, бронежилет, даже щитки. Если попасть внутрь демона, то можно выйти из него даже без единой царапины! А ещё Марцио поведал о хитростях, как быстрее убить демона, и даже подтянул своего «жалкого братца» (по его словам) в боевом искусстве. Уж как проходили эти занятия, Чезаре, к счастью, не знал, главное — они прошли вне его бедной мансарде, в которой теперь с полной уверенностью обосновалось жить ещё два человека, кроме него с Джузе. Уходили «викинги» так нечасто, что Чезаре по-настоящему истосковался по прикосновениям Джузеппе. Что из этого вышло одной ночью, единственной, когда Карлос и Марцио спали не у них, Чезаре всё ещё вспоминал со жгучим румянцем на щеках.***
— Как же без них тихо и хорошо! — не испытывая угрызений совести, громко протянул Чезаре и устало сел на кровать. Она теперь стояла рядом с камином, чтобы было теплее засыпать — Флоренцию ожидали самые холодные дни перед наступлением весны. Чезаре чувствовал себя расслабленным и разнеженным после душа; махровый халат приятно согревал кожу, а холод ещё не добрался до этого островка тепла. Через какое-то время рядом с ним на краешек кровати присел Джузеппе, завёрнутый в полотенце по пояс. С мокрых волос ещё капало, и блестящие дорожки текли по телу. Чезаре заставил себя отвести взгляд — в последнее время каждый их поцелуй, каждое их прикосновение проходили искрящей остринкой между их душами. И это, между прочим, вызывало неудобства… — Ты волнуешься? — негромко спросил Джузе и внимательно посмотрел на него. Через день они перейдут к концу миссии, и, конечно, Чезаре не мог унять тревогу в своём отзывчивом сердце. Разные «а вдруг что-то пойдёт не так?» клевали его голову. Но обманывать Джузеппе бесполезно — да и тот сам уже всё видел. Чезаре только грустно улыбнулся и качнул головой. — Конечно… Как хочется справиться с этим и навсегда избавить город от страданий! — Понимаю тебя… Единственное, что мы можем попытаться сделать, это пойти туда с холодной головой, — Джузеппе ласково заправил прядь его волос за ухо, и от прикосновения кончиков пальцев Чезаре сладко вздрогнул. Никогда ещё прежде тело так не реагировало на простое касание! Он смутился и прикрыл глаза, будто в раздумье, а сам умолял своё сердце не стучать так оглушительно громко. Казалось, Джузеппе мог услышать или увидеть. «А что, собственно, в этом плохого?» — сам себя озадачил Чезаре. И тут же резко повернулся к Джузе. — Ты знаешь… — начал он, запинаясь и соскальзывая взглядом на его губы, — знаешь способ, как можно развеять тревогу? Халат предательски сполз с одного плеча, а сам Чезаре не рассчитал резкость своего тела и теперь коленкой утыкался в тёплое бедро. В глазах Джузеппе расцвели янтарные искорки — и это вовсе не отражение огня в камине! Он поднял руку и медленно провёл ладонью по его лицу к шее, аккуратно, не доходя до шрама, ещё вызывавшего страх. Затем приблизился и прошептал: — Останови меня, когда пожелаешь. Не хочу, чтобы ты испытывал смущение… — Конечно, я остановлю, — врал Чезаре, уже утопая в поцелуе — сразу глубоком, сразу горячем и дерзком. Наверное, они были необычными любовниками — так понял Чезаре уже позже. Ведь обычные делают всё по выверенной схеме: сначала один доставляет другому удовольствие, потом второй, и ничто не нарушает этого порядка. Они же с Джузеппе будто бежали наперегонки, получая наслаждение не от получаемых ласк — а от отданных. Опыта у них было мало, но туда, где нет опыта, приходит чувственность. Джузеппе медленно осыпал его кожу поцелуями: от лица и места за ухом до шеи, избегая шрама. Чезаре, запрокинув голову, глубоко дышал и старался не сорваться прямо сейчас. Одна рука Джузеппе стягивала его халат с плеча. Мокрые волосы не остужали тело, а распаляли, как вода, вылитая на горячие угли. Едва ли Чезаре привык к поцелуям и переместил руку на пояс Джузе, чтобы дотронуться до твёрдого узла на полотенце, и начал его легонько гладить, как его ослепило собственной волной наслаждения. Джузе перешёл на ключицы, грудную клетку, и каждое касание губ, как след на копировальной бумаге, отпечатывался внизу живота. Чезаре быстро, лихорадочно нашёл сначала его нежную шею, потом губы, затем сам опустился к его животу, чтобы, воспользовавшись отогнувшимся краем полотенца, поцеловать край тёплого бедра. У Джузеппе вырвался сладостный выдох. Чезаре продолжал языком отодвигать полотенце всё дальше, оголяя больше нежной кожи, и Джузе сладко окликнул его по имени, когда ткань на бёдрах грозилась исчезнуть навсегда. Наверное, та вспышка, которой достиг Чезаре, проведя языком по полотенцу ровно в том месте, где кипела возбуждённая плоть, и послужила тому, что он очнулся, полусидя на кровати. Джузеппе резко поднял его к себе за плечи и, взяв его под согнутые колени, подтянул на постель и ноги. Полотенце уже бесстыдно слетело ещё минуту назад. Глаза Джузеппе расширились от удовольствия. Чезаре насмешливо улыбался, ещё не зная, как сильно будет стонать через несколько мгновений. С него халат ещё не свалился, оголив только торс. Джузеппе, глядя на него, вёл ладонью по согнутому колену, внутрь, к бедру. Пальцы двигались ловко и медленно, Чезаре прикусил губу, когда расстояние измерялась секундами до погибели. Но Джузеппе вдруг перестал и убрал руку. Не успел Чезаре недовольно простонать, как коротко выдохнул от наслаждения и откинулся назад, запрокинув голову и согнув руки в локтях. Это Джузеппе вернулся к его колену, только теперь шёл не пальцами, а губами. Поцелуи словно бабочки — дразнящие, лёгкие, объятые пламенем сладости мотыльки. Одно точное касание — и тело зазвучало податливо, как арфа, как тихое озеро, в самый центр которого попал маленький камешек и от него в стороны пошли круги. Когда Джузеппе дотронулся до его возбуждения, Чезаре провалился сквозь подушки в иное, сотканное из чувствительности измерение. И вынырнул очень скоро — задыхаясь, краснея и ругаясь. Его тело терпко кончило, едва ли Джузеппе начал ласкать его. Чезаре было стыдно, и, поднявшись на локтях, он попросил у него прощения. Джузе смеялся по-доброму и успокаивал его, взяв лицо в ладони и целуя. — Извини, я так нелеп… — в который раз шептал Чезаре, стараясь сквозь поцелуи разглядеть Джузеппе. Тот шептал в его губы ответ: — Ты просто невинен и потому так прекрасен… Впрочем, на проверку Джузеппе тоже оказался прекрасным и невинным. Как только первое смущение прошло, Чезаре повалил Джузеппе на спину и прошёл поцелуями по всему его телу. Так тщательно и нежно, что Джузе уже подрагивал, хотя он ещё не приступил к главному. А когда приступил, всё закончилось так же скоро, как и у него. Они оба рассмеялись. Чезаре упал в его объятия. Их тела изрядно вспотели и ещё вибрировали от удовольствий, кожа помнила вкус губ, а губы — вкус другой кожи. Чезаре лежал сбоку Джузеппе и, прижавшись к нему, вырисовывал узоры на его груди от стекавшей капельки пота. На животе по-прежнему виднелся большой шрам — это когда Чезаре кое-как вытащил его с того света... Едва ли он провалился в грустные воспоминания, как Джузеппе это словно почувствовал: повернулся к нему, нежно погладил по щеке и спросил: — Это помогло избавиться от тревоги? Чезаре теперь выныривал быстро, поэтому улыбнулся, смущённо закрыл глаза и кивнул. Джузеппе прижал его к себе ближе и прошептал в макушку: — Иногда я думаю, почему мы ещё раньше не могли быть так счастливы, как сейчас? Чезаре нечего было ему ответить на это. Как давно он хотел изучить такие ласки с Джузеппе? В этом веке, двадцатом или даже в четырнадцатом? А сам Джузеппе? — Зато сейчас мы можем быть счастливы сполна за всё то время, что страдали, — Чезаре слегка отодвинулся, чтобы сказать ему это, глядя в глаза, а потом лукаво улыбнулся. Джузеппе без труда догадался по его запылавшим щекам и участившемуся дыханию, что второй заход откладывать не стоило. Чезаре стянул с себя халат, отбросил его и забрался на Джузе сверху. Не было в мире поцелуя чище и сладостнее одновременно, чем поцелуй двух влюблённых, только что разделивших приятную ласку друг с другом.***
Но нежные сантименты остались в прошлом. Даже ласковая улыбка Джузеппе сейчас в темноте была успокаивающей, но лишней — думать следовало только о деле. Чезаре встряхнул головой и открыл дверь подсобки, ведущей в церковь. И сразу же его ушей коснулась вибрация. Все вчетвером они тут же остановились и вскинули мечи, вглядываясь в серебристо-стылый мрак церкви. Ничего. Демоны сразу выделялись среди обычной темноты, да и к тому же здесь стояла сильная защитная сетка — прорвать её способны лишь гигантские монстры, которых они видели только на той стороне реки. Но лёгкая вибрация всё равно тревожила уши, выделяясь даже среди вечного перестукивания капель по крыше. И тревога. Тонкий флёр тревоги будто покрыл всё внутри: щербатый пол, треснутые колонны, кровавые фрески, блеклую позолоту на разбитом алтаре… Он щекотал в сердце и не давал отмахнуться от себя, как от назойливой мухи. За стрельчатыми окнами клубилась синеватая тьма. Марцио первым вышел на середину залы, осмотрелся и только потом дал знак остальным идти за ним. — Будьте внимательны, — предупредил он, перехватив меч покрепче. — Мы не знаем, сохранилась ли защитная сетка, поэтому демоны могут напасть в любой момент. Медленно, шаг за шагом, они преодолевали церковь, двигаясь к боковым дверям. Вибрация в ушах усиливалась. Перед самой дверью Марцио поднял руку, призвав всех остановиться, залез на ближайшую скамью и заглянул в круглое зарешёченное оконце. От увиденного он отпрянул так резко, что едва не упал. — Что там? — Чезаре не дождался ответа и нетерпеливо полез на скамью сам. Марцио только промолчал и с бледным лицом уступил место на скамье следующему, Джузеппе. Теперь они оба поняли, что заставило испугаться северного принца. По внутреннему дворику текла тёмная река. Но не из воды, а из демонов. Настолько плотной толпой они неслись по брусчатке, что создавали впечатление хаотичной реки, постоянно меняющей своё направление. Мороз прошёл по телу Чезаре и перехватил дыхание. Выйти из двери собора равнялось смерти. Демоны не забрались сюда только из-за сетки. Если шагнуть во двор, поток сразу поглотит их и уже никакой шлем не спасёт… Когда на этот хаос посмотрели все, даже Карлос, так сильно побледневший от увиденного, что Чезаре начал сомневаться, правильно ли они поступили, что взяли его с собой, Марцио приглушённо проговорил: — Выйти через эту дверь мы не сможем. Предлагаю залезть на крышу собора и посмотреть, что происходит в округе. Может быть, это только здесь так… Но что-то подсказывает мне, что случилось самое плохое. — И что в таком случае? — встрял с вопросом отошедший от шока Карлоса и по привычке дотронулся до переносицы — очков там сегодня не было, пришлось довольствоваться линзами. — Придётся перенести миссию… Другого варианта нет. Выходить на улицы сейчас самоубийство. Нас спасло только благоразумие Чезаре, который построил здесь защитную сетку, — Марцио улыбнулся лишь глазами, благодарно посмотрев на брата. — Пойдёмте! Лестница в боковой галерее. Собор Санта-Мария-дель-Кармине — возможно, один из самых низких в городе, но выбирать им не приходилось. На винтовой каменной лестнице спирало дыхание, а ноги скользили по влажным ступеням. Спотыкаясь, они кое-как добрались до плоского куска крыши, который уже принадлежал помещениям вокруг внутреннего двора. У самого собора крыши были покатые и очень скользкие. Теперь по правую руку от них находился купол собора, а по левую скрывалась в густом тумане и темноте другая часть крыши. Внизу метались демоны, перетекая по дворику, и вибрация остро резанула по ушам. Чезаре огляделся и дошёл до другого края крыши, который выходил на улицу. Там тоже бушевали демоны, с такой же плотностью, как и во дворе. Марцио посмотрел с другой стороны и, судя по лицу, увидел что-то похожее. Чезаре поднял голову и попытался вглядеться в сумрак. Теперь ему казалось, что темнота, вечно накрывавшая город, двигалась, что всё, окрашенное в тёмный цвет, превратилось в демонов. Дождь накрапывал ещё холоднее и противнее, чем прежде, будто в этом мире и не знали о приближении весны. Вчетвером они собрались в центре крыши, чтобы Марцио сказал то, что они и так уже знали: на сегодня с планом придётся попрощаться. — Вернёмся через пару дней, вот и всё, — выдал свой вердикт северный принц, отбрасывая мокрую чёлку назад. — И закончим наше дело. — Теперь его хочется закончить ещё сильнее… — с напором прошептал Чезаре, стиснув меч. Остальные согласно кивнули. А потом он скользнул взглядом по крыше над трансептом собора и охнул от изумления. Даже в сумраке там чётко вырисовывалась фигура человека. Все дружно повернули головы туда и по инерции выставили мечи, готовые защищаться. Человек, поняв, что его наконец заметили, легонько перепрыгнул с крыши на их крышу и неспешно стал подходить к ним. Его всего скрывали чёрные тени, не давая взглянуть на лицо или одежду — только силуэт с мечом. Чезаре испуганно стиснул губы, когда почувствовал усиливавшуюся вибрацию. Демоны приняли форму человека? Разве такое возможно? Или же это покровитель, способный… способный их так вокруг себя скрутить?.. Последнее отозвалось животным ужасом в груди. И именно оно оказалось правдой. Когда человек подошёл к ним, обездвиженным и с зашитыми от страха ртами, на расстояние десятка шагов, чёрная дымка вокруг него рассеялась. Чезаре увидел его лицо, и меч тут же выпал из рук. У Марцио вырвалось шипение вместо крика, Джузеппе просто остолбенел, лишь Карлос ничего не понял, но побледнел не меньше их, потому что ощутил: что-то не так. Если бы это только им показалось, стало их иллюзией!.. Но такое не могло быть общим, не могло быть обманом зрения… На крыше, держа меч в руках, стоял Томмазо — бледный, с искажённым злостью лицом, бесцветными серыми глазами, но точно он. Даже некогда забавивший Чезаре короткий хвост, перетянутый чёрной лентой, остался прежним. Только вот теперь сомнительно, был ли это их Томмазо. И знали ли они, кто такой Томмазо вообще? И как, чёрт возьми, он выжил?! Чезаре помнил всё прекрасно: чёрные бубоны, покрывшие тело брата, утекавшая из его глаз жизнь, бессилие и медленная смерть. Гнусное, тошнотворное ожидание, нестерпимая боль и вечные вопросы «Почему именно он?». Чезаре слышал, как он стонал от боли, видел, что всё было очень плохо — от чумы в Средние века почти никто не выздоравливал. Но вот Томмазо перед ними — живой и, судя по всему, здоровый, даже без шрамов, какие бывали от прижигания бубонов — единственной методике лечения, работавшей редко, только если болезнь была не слишком запущена. Так как же он выжил? И что скрывал? Чезаре даже не хотел думать, что всё вокруг — его рук дело. Мир никогда не разобьётся так жестоко и быстро, как в тот момент, когда это окажется правдой. Первыми словами, которыми их наградил братец, стали: — Убирайтесь отсюда! И больше не вздумайте приходить! Иначе мне придётся убить вас, — хотя его голос звучал низко и грубо, он всё равно дрожал; хотя Томмазо старался придать лицу жестокое выражение, его губы нервно подрагивали. Это Чезаре видел даже со своего места, даже в сумраке. Такое невозможно не увидеть, если рос вместе с этим человеком долгие годы. В этот момент в голове как будто щёлкнуло: Томмазо — лишь пешка! Тот, кто сделал хаос вокруг и приручил тёмную энергию, как опасное животное, не будет сомневаться, не будет говорить: «Иначе мне придётся убить вас» — словно это чей-то приказ, с которым он в глубине души не согласен. Он бы сказал: «Я убью вас» или же вообще ничего не говорил. — Томмазо! — Чезаре вышел вперёд, первым отойдя от шока. — Томмазо, это… ведь ты! Но как?.. Что с тобой случилось? — говорил он, подходя к нему ближе и ближе. Брат стиснул зубы, его лицо исказила гримаса отвращения, и он выставил меч вперёд. — Не подходи… Не смей приближаться! — Чезаре остановился и сжал пальцы на рукояти своего оружия сильней. Но подошёл он всё равно так близко, что уже мог разглядеть его точно и сказать: это был Томмазо, без сомнений или иллюзий. — Ты владеешь тёмной энергией? — спросил Чезаре, вспомнив о том, как тени расступились, чтобы открыть его облик. — Это… ты создал всё вокруг? Тело брата передёрнуло крупной дрожью, лицо оставалось непроницаемым под маской боли и злобы — больше ничего не отражали эти серые безжизненные глаза. Но он продолжал молчать. Чезаре не знал, как достучаться до него настоящего. Если хоть что-то от прежнего Томмазо в нём вообще осталось… — Брат, послушай, — негромко начал он и даже опустил меч, — я… я ведь правда счастлив, что ты жив. Мы все, — он показал рукой в сторону команды, — рады, что ты жив. Лукреция тоже будет рада, когда узнает, — по лицу Томмазо пробежала волна тёплых эмоций, на миг оживившая его взгляд, когда прозвучало имя сестры. — Все рады, хотя ещё никто ничего не знает. Даже если ты владеешь тёмной энергией, даже если ты совершил ошибки, расскажи, что с тобой случилось… — говорить сквозь дождь было тяжело, всё время спирало дыхание, и Чезаре сбивался. — Давай вместе… вместе справимся с этим! Ты можешь доверять нам. Кто-то тобой… управляет. Кто-то, кто сделал… всё это, — Чезаре обвёл руками, показывая мир вокруг. Затем немного помолчал и тихонько добавил: — Мы — твоя семья, Томмазо… И тут брата наконец прорвало, словно последнее предложение и стало спусковым крючком. — Семья? Нет никакой семьи, Чезаре! — голос звучал также глухо, но в нём уже слышались нотки злости — уже хоть какие-то эмоции. — Вся наша семья была одной большой ложью! Отец любил только Лоренцо, своего первенца, а нас считал чем-то вроде шлака! — Томмазо с ненавистью сплюнул в сторону. — Не обольщайся, если тебе казалось иначе… — Я не понимаю тебя, — прошептал Чезаре — с каждой секундой этого разговора черепица всё сильнее уходила из-под ног. — Что ты… что ты такое вообще говоришь? Томмазо тяжело вздохнул, на миг прикрыл глаза, а затем презрительно посмотрел на Чезаре. Наконец, снисходительно произнёс: — Так и быть, время у нас есть, я тебе расскажу, — он опустил меч, потому что его противники наверняка выглядели так жалко и ошарашенно, что вряд ли могли поразить резким ударом. — В четырнадцатом веке я подстроил свою смерть: нарисовать чёрные бубоны, повысить температуру и изобразить умирающего не так-то сложно, даже врачи боялись подходить близко, едва завидев первые признаки чумы. Лукреция знала… и помогла мне. Трюк с мнимой приостановкой сердца её рук дело, она дала мне специальный препарат. Врач констатировал смерть, меня тут же заколотили в деревянный ящик и оставили в предназначенной для этого комнате — сжигали только на рассвете. Людей было так мало в тот год, многих выкосила чума, что никто толком не охранял её — да и лишь отбитый идиот полезет вскрывать гроб заражённого. Лукреция расправилась с гробом, я к тому времени очнулся, и всё шло по плану. Мы подсунули туда вместо меня тело умершего бедняка, всё равно никто не стал бы открывать или разбираться в пепле! А потом она помогла мне сбежать... — Зачем?! — воскликнул Чезаре — горечь вспорола его сердце, и губы предательски задрожали. — Мы все долго оплакивали тебя… скорбели… — Чушь! — грубо отмахнулся Томмазо. — Что до смерти, что после — всё одно, едва ли кто-то спустя неделю вообще грустил обо мне. Но дело не в этом, плевать вообще на чьи-то чувства! Я все эти века скрывался, чтобы следовать своей миссии до конца, чтобы на меня даже не пали подозрения — ведь для всех я был мёртв. Мир Чезаре рушился; а ведь логика в словах брата была… — Тебе наверняка стало интересно, почему я это рассказываю. Но сейчас никакой разницы нет: даже если вы придёте к совету города и всё расскажете, что услышали от меня, вам никто не поверит. У вас у всех репутация такая низкая, что вас даже слушать не станут… — Томмазо злобно улыбнулся. — Между тем, конец моей миссии близится, и ваши взрывы здесь только лишние… Но ничего, даже это не будет проблемой. Мир и так насытился тёмной энергией. Остался последний всплеск. Чезаре так боялся осознать услышанное, что предпочитал убегать от правды, прикидываться дурачком — только бы не услышать самое страшное. Только бы не понять, что его брат — и есть тот владелец тёмной энергии. Но всё-таки… кто-то был вместе с ним? — Подожди, Томмазо… Я ничего не понимаю! — простонал Чезаре и откинул мокрую чёлку с лица. — Так ты владеешь тёмной энергией? И создал этот мир? Но для чего? Чем заслужили твоей ненависти простые жители? — Больно много ты хочешь знать, придурок! — огрызнулся Томмазо, и его рот искривился в отвращении. — Да, я раскрыл в себе склонность к тёмной энергии. Я ненавидел свою семью. В особенности отца и Лоренцо. Первый был так жалок в своём обожествлении старшего сына, что вызывал тошноту, а заодно вопросы, для чего ему были остальные дети. А второй отвращал своей мнимой идеальностью: и во всём-то он хорош, и все его любят, да только никто не видит, как глуп и поверхностен он на самом деле! Я ненавидел его всю жизнь!.. — злобно выплюнул Томмазо, и лицом больше не напоминал того чувствительного нежного поэта, каким они его знали — теперь это была восковая маска ярости и омерзения, совершенно чужая. — А вас я, конечно, ненавидел тоже, но гораздо меньше, как ненавидишь какой-нибудь шлак: всё равно вы лишь бледные посредственности. — Ты просто завидовал ему, — сквозь ослепительную боль, резавшую по глазам, до Чезаре дошла простая истина, витавшая призраком в словах Томмазо. Брат взъярился: желваки лихорадочно заходили, в глазах проступили алые жилки. Рука, державшая меч, покрылась набухшими венами. — Нет! — рявкнул Томмазо, а затем взял себя в руки и проговорил тише: — А вообще неважно, думай как хочешь. Ты искал правды? Так получай: это мои демоны убили брата. И это я собственноручно убил отца! Я смаковал тот момент, Чезаре, — и словно решив добить его, дрожавшего вовсе не от холода, Томмазо добавил: — И да, матушку тоже уничтожили мои демоны. Не сказать, что я это планировал, но как вышло. Я не стал себя корить: одним выродком из нашей семьи меньше. Жаль, что ты выжил во всей той истории. Ну ничего, может, это изменится сейчас… Чезаре, увы, не сумел проконтролировать себя. Он напал первым — так яростно не дрался даже с демонами. Гнев заменил ему кровь, ненависть вспыхнула в голове вместо мыслей. Всё тело стало продолжением меча. Удар вышел настолько сильным, что даже прекрасно ожидавший этого Томмазо отбил его неловко и сам едва не выронил меч. Но продолжал улыбаться — чужой, кровавой улыбкой. Чезаре до сих пор не принимал того, что это был его брат. Когда всё пошло не так? В какой момент они все упустили злобу и зависть, произрастающие в его сердце? Кроме Чезаре, на Томмазо полетел с мечом и Марцио — первый отошедший от шока среди компании, застывшей позади. Но Томмазо отбил его удар хлёсткой тёмной плетью. Чезаре пригляделся: в ней будто текла тёмная субстанция, как и во всех демонах… Если он способен на такое, то, будь их хоть целая толпа, они не сумеют победить! — Ты хоть кого-то когда-то любил? — голос дрожал, но Чезаре смог это прокричать, пока они с Томмазо скрестили мечи. — Нет, нет и нет, и мне тебя очень жаль! — выплюнул Чезаре перед тем, как лицо Томмазо перекосилось от ненависти, и он резко отмахнулся мечом. От удара Чезаре выронил свой и отлетел к краю крыши, упав на бугристую черепицу. Тело ошпарило огнём множественных синяков. В этот миг очнулся Джузеппе и подбежал к нему, чтобы помочь встать. Марцио продолжил драться с Томмазо, но всё больше это напоминало не бой, а ленивый отгон надоевшего насекомого. Именно с такой непринуждённостью Томмазо отмахивался от его быстрых смертельных атак. Марцио, великий воин, когда-либо живший во Флоренции, казался рядом с ним медленным и мелким. Тёмная энергия, догадался Чезаре. С её помощью у Томмазо было будто бы несколько рук и крепкая защита, так что он даже не двигался с места. Управлял тёмными хлыстами, не давая подобраться к себе. — Нет, Чезаре, ты не прав, — продолжая отбиваться от Марцио, спокойно выдал Томмазо — его лицо снова стало бледным безжизненным фарфором. — Я любил. И до сих пор люблю. Но только одного человека. — И это-то ты называешь любовью? Не вопрос, но голос потряс всех настолько, что даже Томмазо на миг потерял контроль и ослабил тёмную энергию. В замахе меч Марцио по инерции полетел вперёд, и только быстрая реакция спасла Томмазо от пронзённой груди — лезвие лишь мельком полоснуло щёку. Все взгляды приковались к лестнице, ведущей на крыши, откуда послышался дрожащий глухой голос. Сначала на влажную черепицу ступил чёрный лакированный сапожок. Потом из тени вышла и сама Лукреция. Дождь тут же прибил её короткие чёрные волосы завитками к щекам. Синева её глаз смотрела с болью и прохладой. — Лукреция… — на секунду лицо Томмазо просветлело, глаза стали прежними — сочного карего цвета и живые, к скулам прилил румянец, а губы затрепетали в ласковом шёпоте. — Лу, как… как ты нашла это место?.. Но Лукреция его не слушала и вышла под дождь полностью. Ещё ни на одном лице Чезаре не видел такого затравленного, убитого выражения. Возможно, впервые в жизни он увидел, как чьё-то сердце жестоко разбилось, но в тот момент ещё не понимал этого. — Значит, ты убил нашу мать, нашего отца и нашего брата? — холодно спросила Лукреция, в упор глядя на Томмазо. Тот, опустив голову, молчал. Чезаре подумал, что подходящего момента больше не будет, и решил спросить, ещё даже не поднявшись на ноги: — Сестра, ты… ты всё это время знала, что он жив? И даже не намекнула нам?.. Мы ведь… тоже его любили и скорбели по нему! — голос сорвался, а к горлу подступила горькая злость. — Пока он, конечно, не рассказал всего того, что мы сейчас услышали... Лукреция поджала губы и виновато опустила голову. — Конечно, я знала, что он жив, даже помогла ему сбежать. Когда мы это планировали, я… — она запнулась и прикрыла глаза; грустная улыбка тронула её тонкие губы, — я была наивной девочкой, Чезаре. Наивной и очень влюблённой. — Что? — Чезаре едва успел подняться, как чуть снова не упал. Правда всегда такая: уже заранее её осознаёшь, а смириться всё никак не получается. — Да-да, братец, не смотри на меня так, и все остальные тоже! — Лукреция печально усмехнулась и смахнула со лба чёрные пряди. — Уж тебе должно быть известно, что такое запретная любовь и как хочется сбежать ото всего остального мира, чтобы быть вместе с любимым, — она метнула быстрый взгляд на Джузеппе, тот лишь нахмурился. — Да, мы с Томмазо полюбили друг друга — не сразу, но постепенно. Сначала он меня вообще терпеть не мог, как и я его, потом он попросил помощи в стихах, и мы стали чаще разговаривать. А за разговорами окунались в души друг друга — иногда медленно, иногда лихорадочно и быстро… — девушка склонила голову набок, задумчивая складка на бровях расправилась, вернув её в чудесное, беззаботное время. — Я не замечала никого из молодых юношей, кроме него, а он отбивался от девушек, всегда следовавших за ним стайками, будто нежные птички. Наша любовь долгое время была осторожной, невинной, без лишнего прикосновения, поцелуй одного моего локона уже считался бесстыдством, от которого я ночами лежала без сна и краснела, — она остановилась и посмотрела на Томмазо — и взгляд сразу ожесточился, а голос охладел: — А ты помнишь это, Томмо? Помнишь, как мы были счастливы? Неужели всё это время ты желал убить наших родителей?! — они стиснула кулаки, но осталась на месте. Тёмные пятна остались под глазами от потёкшей туши, смешиваясь со слезами. — Я ведь думала, тебе просто ненавистны те рамки, в которых мы жили и не смели любить друг друга! Думала, что помогу тебе инсценировать смерть и мы просто сбежим — свободные, влюблённые и молодые… Я не знала, что ты хотел превратить мой город в хаос… уничтожить всю нашу семью. А наша матушка, Томмо?.. — жалобно воскликнула Лукреция и, не боясь, подошла к нему ближе. — Неужели она чем-то заслужила такой кончины? Она и так была несчастной женщиной, которой пришлось пожертвовать карьерой и здоровьем ради того, кого она любила… чтобы в итоге получить предательство! — казалось, что сейчас Лукреция даст больную пощёчину Томмазо, и это было бы справедливо. Но она отвернулась от него и стала хлестать только словами: — Я любила тебя, Томмазо, и продолжаю любить, — тихо и тускло говорила она, будто растратила весь запал на предыдущую тираду; между тем, в её руках появился меч — лёгкий и безумно острый. — Но есть вещи, которые даже сердце возлюбленной терпеть не может, — она заправила волосы за уши, вытерла тёмные разводы под глазами и встала в боевую позицию, выставив меч вперёд. — Лучше бы ты умер в четырнадцатом веке... — прошептала она так тихо и надрывно, что Чезаре едва разобрал; губы её дрожали от слёз. — Лучше бы ты правда умер от чумы, остался моей чистой любовью и не навредил никому в этом мире!.. — выпалила она, уже рыдая, и подняла меч. Лицо Томмазо дёрнулось страданием и мукой, но лишь на миг, а потом снова стало бесцветным. Лукреция побежала на него с мечом, вопя от боли — было ли в мире сердце, разбитое более жестоко, чем её? Сквозь века пронести запретную любовь, страдания и одиночество, чтобы узнать потом — возлюбленный уничтожил всю вашу семью! Чезаре не успевал впитать в себя тайны своей родни, только смирялся раз за разом, брал себя в руки, чтобы приготовиться к следующему удару, и ждал чего-то ещё хуже. Даже прошлое, сиявшее беззаботными оттенками, долгими ленивыми вечерами и спорами между королевскими детьми, теперь омрачалось пятнами их тяжёлых секретов. «Никогда не было хорошо, — думал Чезаре, подбирая с черепицы свой меч, — мы все уже тогда были испорченными и злыми, скрывали гнев, зависть, обиду и безумную, неправильную любовь» Он напал на Томмазо вторым. Старые крыши церкви дрогнули от их яростной битвы.