Покровители и демоны Флоренции

      Пару раз в год королевская семья и её придворные объезжали город. Адриано приходил туда безо всякого интереса, просто чтобы почтить традицию, которой придерживалась его «сестра». Но однажды, глядя на этих богато разодетых юношей и блистательных девушек и размышляя о своей дальнейшей судьбе, он вдруг твёрдо и однозначно решил когда-нибудь оказаться там, среди них. Глупые мечты? Что ж, лучше они, чем угрюмая апатия, в которой он пробыл последние годы!       Адриано начал раздумывать, как бы ему претворить это в жизнь. Сначала перебрал в памяти всех своих клиентов и выделил среди них сговорчивых и хоть немного обладающих человечностью. А знатными и вхожими на королевский двор они были все.       Потом, выбрав нужные имена, он стал лучше выслуживаться перед ними и вскоре заручился рекомендательным письмом от герцога. Спьяну тот описал его как отличного конюха — что ж, пришлось Адриано слегка поднабраться опыта, захаживая во все известные ему конюшни и выпытывая секреты этого нелёгкого дела. Лошадей он не любил, к своему неожиданному призванию теплоты не питал, но возможность пробраться в богатый дом, а оттуда — каким-то обманом ко двору подогревала его решимость.       Так он и оказался в доме одной знатной семьи, служившей при дворе. В тот день он надел свой самый лучший костюм, взял письмо и добавил во взгляд уверенности. Хозяин дома, тоже герцог, расспрашивал его бесстрастно и сурово, всё крутил письмо в руках, надеясь заподозрить в подделке, но почерк своего давнего друга он знал хорошо, поэтому со вздохом отложил бумагу. На проверку Адриано показался неплохим конюхом, а герцогу сейчас нужен был любой — в городе как-то резко сократились люди этой не самой чистой профессии. Поэтому юноша был принят, хотя, как показалось ему самому, весьма неохотно. Но что ж, это гораздо лучше, чем гнить в борделе, решил Адриано.       Конюшня у герцога была большая, лошадей насчитывалось около десяти, работы предвиделось много. Но Адриано не отвык от физического труда, жизнь с Сандрой закалила его, поэтому он принялся за дело с усердием. Отмывал конюшни, перестилал сено, чистил лошадей, привыкал к их характерам, запрягал их, когда хозяин или кто-то из семьи хотел куда-нибудь съездить. Постепенно он свыкся с новым распорядком своей жизни — здесь уже не было места мягким кроватям и сытным обедам, зато впервые за три года он почувствовал себя свободным.       Через пару месяцев работы он уже сдружился с местными слугами и даже перестал вызывать у хозяина презрительную усмешку — теперь скорее равнодушие. Тогда-то он и начал прикидывать, куда ему двигаться дальше, чтобы достичь дворца. И тут на помощь пришла… дочь герцога, Екатерина, вдруг решившая уделять конным прогулкам больше времени!       Адриано сразу заприметил эту хорошенькую девушку. Но она всегда была недосягаема — то пролетала издалека, то высовывала свою аккуратную светлую головку из стрельчатого окна, чтобы разузнать о погоде. На вид она казалась его ровесницей, но не в сравнение грациозной и величественной — сразу видно, что ей прививали самые лучшие манеры.       Если честно, Адриано немного робел перед ней в первые дни. Запинаясь, он рассказывал ей о лошадях, помогал залезть в седло и сопровождал на прогулках — позади них, конечно, на расстоянии ехали стражники. Почему робел? За всю свою жизнь он видел таких изящных девушек только пару раз и то издалека — когда те проезжали по городу! В борделе все девушки выглядели вульгарно и потрёпанно, даже в свои юные годы. Бродяжки тоже не отличались манерами, Сандра, да простит Адриано себе такие мысли, могла научить чему угодно, но только не грации — ей было не место среди грязных улиц.       Но совсем скоро он приспособился к Екатерине, а она — к нему. Они принадлежали настолько разным мирам, что завлекали друг друга рассказами и тайнами. Каждому из них было что поведать о своей прошлой жизни! Екатерина слушала с сожалением и болью его истории про бедность, грязные улицы и жестокость стражников, но вздыхала мечтательно, стоило ему заговорить о полной свободе — горькой, но пьянящей. Адриано же ловил каждое её слово про дворец и короля, про советников и их юных детей, про грядущие выборы нового правителя — она даже вкратце описала всех кандидатов.       — И кто самый достойный по твоему мнению, милая Екатерина? — решился спросить однажды Адриано, когда они неспешно ехали на лошадях вдоль лесного ручья. К тому моменту он уже месяц сопровождал её на этих прогулках, и они успели забыть про неловкость. Девушка призадумалась, но ненадолго. Нежный румянец тронул её щёки — так всегда бывало у юных особ, как только они упоминали каких-нибудь прекрасных юношей.       — Есть один, Адриано. Он очень молод, чуть старше нас, но так талантлив и умён!.. Его зовут Клементе, он сын одного из ближайших советников короля. Чуть ли не с детства его готовили к трону. Королю он очень нравится, да и остальному совету тоже, так что почти все уверены в его победе, — посмотрев на него, Екатерина мягко улыбнулась. — Он хорош собой, это правда, за ним кружили толпы девчонок ещё задолго до его официального провозглашения в кандидаты! А теперь королевой хотела бы стать каждая…       — И ты бы хотела, Екатерина? — Адриано изогнул бровь в удивлении и усмехнулся. — Неужто он и правда так идеален?       — Всякая девушка пошла бы за ним, не задумываясь, — остановив лошадь, серьёзно ответила Екатерина, а потом неожиданно зарделась. — Но я бы вовсе не желала королевской жизни — это ведь тюрьма ещё хуже, чем в доме у моего отца! — даже злость ласкала её лицо мягко и по-доброму, вовсе не желая искажать его черты, и Адриано залюбовался сильнее прежнего. — Послушай! — тихо произнесла она и оглянулась назад, чтобы убедиться, что стражники далеко. — Возьми кое-что! — она достала из потайного кармашка накидки сложенный конверт и быстро сунула ему в руки. — Прочти потом, не сейчас! — страстно прошептала она и пришпорила лошадь. Адриано почувствовал, как сладко забилось сердце, когда буквы, мелькнувшие на конверте, сложились в его имя и были выведены её рукой. Он поспешно спрятал письмо и поскакал вслед за ней.       Как он и думал, Екатерина влюбилась в него. Да и он, что уж тут скрывать, тоже увлёкся ею. В письме она молила его не упрекать её за чувства и, если она ошиблась и он не испытывал к ней того же, не приходить этой ночью в тайную беседку напротив её окна! Но он пришёл, и они долго изливали свои юные, необузданные эмоции в слова. Оба были неопытными, влюбились впервые, и каждое страстное веление сердца распаляло их всё сильнее.       Первые встречи дышали невинностью и тревогой. Потом они научились проводить больше времени, пока ездили на лошадях — отпускали слуг ждать их в условленном месте, чтобы никто не мог помешать их любви. Поначалу мысли рассекало даже простое прикосновение рук; от долгого касания разгорался целый пожар. Но с каждым разом хотелось чего-то большего. Поцелуи в лоне природы разжигали их терпкие, не омрачённые болью чувства. Долгие часы в ночной беседке подталкивали к запретному. Однажды Адриано осмелился и медленно развязал ниточки на кружевной сорочке Екатерины. С её губ сорвался первый сладострастный стон.       Иногда Адриано одёргивал себя. Если о них узнает герцог, его позорно высекут и выкинут из дома с репутацией хуже, чем у плешивой собаки. При этом Екатерина, сейчас такая беспечная и неосторожная, почти не пострадает — разве что отец заточит её в доме на год-два, пока не сыщет ей богатого жениха. Адриано стал думать, что же делать дальше. Он не хотел пользоваться чувствами Екатерины, только чтобы пробиться куда-то дальше, ведь и сам искренне её любил. Но и застыть в этом положении навечно тоже не мог — голос тщеславия подсказывал ему, что он достоин гораздо большего, чем быть простым любовником герцогской дочери.       И вот, когда в их пылкой любви с Екатериной уже грозились проступить первые трещины, на помощь пришёл новогодний бал-маскарад.       Год, невыносимо долгий и тяжёлый для Адриано, наконец подошёл к концу. Он знал, что вход на такое мероприятие ему точно заказан. С приглашением не беда, его бы Адриано ловко подделал, но всё остальное, связанное с одеждой, казалось обречённым. Его денег не хватит даже на самый дешёвый нарядный костюм! И то, если он наденет такой, в него будут тыкать пальцем, шёпотом спрашивая, что же это за бедняк… А ведь ещё должна быть и маска!       Когда Адриано окончательно смирился с тем, что не попадёт на знаменитый бал, его спасла Екатерина. Она была приглашена туда и сразу поняла, что её возлюбленный тоже хочет пойти вместе с ней, поэтому попросила выписать приглашение и на него. Но он рассказал ей правду и даже удивился, когда она не выказала и капли досады.       — Ты горюешь из-за такого пустяка? — Екатерина рассмеялась и села рядом, а потом взяла его лицо в ладони и повернула к себе. — Адриано, мы закажем тебе лучший костюм и красивую маску! Правда, уже не из Венеции — на это времени нет, но ты всё равно будешь сиять!       Адриано ощущал себя униженным и долго отказывался. Потом, поддавшись уговорам, всё-таки принял её подарок. Екатерина сказала, что эта трата для неё — пустяк, отец выделяет много денег на расходы, и ей было бы приятно претворить его мечту в жизнь. Ни Адриано, ни Екатерина тогда ещё не знали, насколько судьбоносным станет тот выбор…       Делали всё в спешке. Сначала смотрели эскизы костюмов из присланного ателье каталога. Адриано остановился на глубоком синем цвете и жакете без лишних украшений. Портниха сняла с него размеры, и теперь оставалось только дождаться заказа. Маску Адриано тоже выбрал попроще из тех, что продавали прямо на улице купцы из Венеции: с синими и чёрными перьями. Когда приехал его костюм, он примерил всё вместе и изумился, как же изящно и прекрасно он выглядел. «Если бы мне только выпало родиться в хорошей богатой семье, как бы всё могло пойти по-другому!» — горько и с примесью гордыни думал Адриано, разглядывая себя. Екатерина рассыпалась в восхищениях, но он видел только своё лицо.       За день до торжественного открытия бала-маскарада Екатерина слегла в постель. Она почувствовала себя дурно от наступления женских дней и, хотя очень горевала, что не сможет пойти, всё-таки решила не рисковать здоровьем. Адриано метался в сомнениях. С одной стороны, он бы хотел побыть рядом с кроватью возлюбленной и не оставлять её в одиночестве. А с другой… в голове всё так же яростно пульсировала мысль: «Это твой единственный шанс, не упускай его!». Екатерина видела, как он страдал, и попросила его взамен хорошенько развлечься за неё и потом в подробностях всё рассказать. Адриано целовал её руки и благодарил. Уходил на бал он с лёгким сердцем.              Адриано весь внутренне трепетал, пока на входе разглядывали его карточку-приглашение. Казалось, сейчас его разоблачат, прочтут сквозь строки, что он — бывший вор и мальчик на ночь, что точно недостоин быть рядом с этими изысканными людьми! Но приглашение лишь мельком пробежали глазами и пригласили входить. Обезумев от вкусов, запахов и света ещё на пороге, Адриано ступил в зал.       Какая роскошь, какое насмехающееся над ним богатство! Он чувствовал себя серым, грязным, бестолковым на фоне дорогих тканей, ярких панно, гирлянд цветов и столов, ломящихся от изысканных блюд и серебряной посуды. Первые часы Адриано просто бездумно шатался из зала в зал и, ошарашенный, оглушённый, приятно уничтоженный красотой, только любовался людьми, атмосферой неги, вседозволенности и терпким вином…       Несмотря на гомонящую толпу и даже несколько танцевальных партий с милыми незнакомками в розовых масках, он ощущал себя одиноким и забытым. Все здесь скрывались за перьями, бриллиантами и шёлком, никто не знал хорошенького, пусть и статного юношу — ведь им мог быть кто угодно, в том и суть маскарада! Незнакомцы запросто увлекались в кружки для обсуждения каких-нибудь злободневных тем, оркестр не смолкал, аромат цветов кружил голову, топот ног взрывал уши. Адриано тщетно плавал из одной беседы в другую, кое-где даже сумел вставить подходящее словцо, но десятки голосов перебивали его и вскоре оттесняли в другую разноцветную гавань.       От бесконечных разговоров и целой россыпи тем, в которых он редко что-то понимал, у Адриано уже начало сдавливать виски. Тогда он перебрался в залу попрохладнее, где вот-вот должна была начаться знаменитая пиацера — танец, где пары могли быть равно женские, мужские и разнополые. Ему было уже всё равно, с кем танцевать — настолько его измучил желанный маскарад, поэтому он устало прошаркал куда-то в конец колонны и стал дожидаться своего партнёра на той стороне залы. «Пусть это будет даже парень, уже без разницы!» — презрительно фыркнул он, прикидывая, как сильно будет дёргаться от чужих грубых прикосновений — тело не забыло ужасов борделя и инстинктивно отторгало мужское общество.       И тут, как по закону подлости, которым, казалось, Адриано жил всю жизнь, на той стороне напротив него появился человек — тоже юноша. Честно говоря, Адриано всё-таки надеялся пусть и не на самую страшную, но всё-таки девушку, однако вот он, его партнёр — высокий, стройный, одетый в тёмно-зелёный костюм и с копной пышных тёмно-русых волос. Издали не было видно его лица — ведь черты вполне себе можно разобрать и под маской, закрывавшей только верхнюю часть, однако Адриано не утратил внимания и заметил, как всколыхнулись ряды вокруг и общество в целом, когда незнакомый юноша вдруг решил присоединиться к нему. На него, неизвестного, прокравшегося сюда обманом, стали поглядывать с трепетом, вопросами и даже негодованием! Адриано так смутили эти взгляды, что только заигравшая музыка, означившая начало танца, спасла его.       Он уже видел движения и прекрасно их запомнил; грации ему не хватало, но он компенсировал её решимостью. Когда они с партнёром приблизились друг к другу впервые, тот поглядел на него с интересом и лёгкой усмешкой, чем смутил Адриано окончательно. Незнакомец был прекрасен, теперь поспорить с этим трудно: прекрасен той величественной, статной красотой, которая доступна лишь знатным аристократам, лишь юношам с блистательным будущим! И вот когда у Адриано уже начали возникать сомнения, едва ли он сложил общее пристальное внимание к их паре и его персоне вообще, незнакомец вдруг заговорил — как только движение в танце позволило:       — Ты же впервые здесь, так? Как тебя зовут? — голос его звучал высоко и властно, как полагалось бы какому-нибудь правителю. Адриано весь сжался от этих слов — а ему-то казалось, он хорошо маскировал себя на празднике, не допустил ни одной ошибки и даже кое-где успел засветиться в обществе. Но незнакомец был неумолим и только с доброй насмешкой любопытно разглядывал его.       — Меня зовут Адриано, — когда они подскочили друг к другу в следующий раз, он выпалил ещё: — А ты кто?       Тогда незнакомец легонько рассмеялся — так искренне и по-доброму, что Адриано чудом не застыдил себя в край. Когда пришла пора взять друг друга под руки, незнакомец взял его покрепче и приблизил к себе. Прошептал насмешливо, лениво, уже зная реакцию на свои слова:       — А я Клементе, кандидат на королевское место Флоренции! Приятно познакомиться!       Позже он расскажет, что выбрал Адриано случайно — все так утомили его своими просьбами быть с ним в паре, что он едва отвязался от донимающей толпы и прыгнул поскорее в танцевальный ряд, зная, что партнёр у него уже будет. Он не желал танцевать с юношей и уже хотел было уйти, но когда разглядел, кто был напротив, уходить не стал. Жгучий интерес объял всё его существование: кто этот неизвестный чуткий юноша, которого он видел на протяжении всего маскарада то в одном зале, то в другом?.. Все люди здесь были ему известны до последнего слуха, но вот этот таинственный незнакомец…       Адриано всегда улыбался, когда вспоминал эту часть истории: они с Клементе одновременно были тогда друг другу незнакомцами! Какая ирония! Но в тот вечер его огрел стыд, и он корил себя за невнимательность, за праздное поведение, за то, что так фривольно обошёлся с возможно будущим королём. Впрочем, Клементе даже не стал слушать его извинений и только пуще закрутил в танце. Адриано, увлечённый близостью столь интересного, важного человека, опьянённый сладостью вина и растормошенный непринуждённостью и шутками, вскоре позабыл о своих казусах и болях и даже позволил Клементе прижать себя к нему близко-близко, соединив руки на туловище…       Они протанцевали всю ночь, не меняя пару, чем вызвали неодобрительные восклицания, особенно в девчачьей группке, которая томительно дожидалась своей очереди с популярным Клементе. Адриано краем уха какие только оскорбления не услышал на свой счёт, но все они лишь веселили его. За время танцев Клементе успел коротко расспросить его о прошлом и получить не менее размытые, туманные ответы. Адриано знал, что до поры до времени раскрывать своё настоящее прошлое — угловатое, мерзкое, трудное — не стоило. К тому же, такому серьёзному человеку…       До первой личной беседы с Клементе, случившейся чуть позже, на том же маскараде, но уже в удалении от толпы, Адриано рассматривал знакомство с ним только как ступень своей карьеры. Раздумывал, как бы втереться к нему в доверие, на какое место вообще метить, согласится ли он взять его хотя бы помощником по мелким пыльным делам и так далее… Адриано был полностью сосредоточен на своём высокомерном, эгоистичном плане; никогда ещё, как в тот вечер, вкусив изящества, роскоши и дорогих вин, он не испытывал жажды оказаться полноправным членом такого общества. Большинство людей, туда входящих, были не лучше него, между прочим, и какими-то привлекательными чертами не выделялись! Они просто родились в правильной семье… Адриано всё ещё злило и отвращало собственное происхождение.       Чуть позже, после танцев, они с Клементе случайно встретились в тёмной зале, полной сгружённых туда статуй: Адриано скрывался от обезумевшей толпы, что жаждала его словечка или правды, кто он такой и почему удостоился чести танцевать с эффектным юношей, а Клементе уже стоял там, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Они пересеклись у одной древнеримской статуи — девы с распущенными волосами и в просторной тунике. Клементе стоял по другую сторону постамента и, скрестив руки на груди, загадочно улыбался. Адриано по ошибке стянул маску — лицо под ней сильно вспотело, и теперь чувствовал себя уязвлённо, робко и открыто.       — Ты рассказывал, что из небогатой семьи. Тогда откуда у тебя столь блестящие манеры? — голос, шелковистый, как лучшая сорочка, и сладкий, как мёд, долетел до обескураженного Адриано. Он бы и хотел ответить честно — «Какая уж там небогатая семья… Они продали меня ребёнком извергам, чтобы получить денег!», но поостерегся выкладывать о себе сразу так много. Он ведь планировал ошеломительную карьеру… а любой карьере требовалось чистенькое прошлое, отмытое ото всех грязных пятен!       — Блестящие манеры, на мой взгляд, никак не связаны с семьёй! — как можно более равнодушно ответил Адриано и надел маску снова, хотя Клементе уже точно рассмотрел его в подробностях. — Что мешает самому выбирать свой путь? Мы сами себе строители будущего.       Адриано не лукавил и говорил истинно то, что считал. Для него сказанное было аксиомой, правилом, по которому он жил долгие годы; только бы скрыть своё прошлое, только бы показаться совершенно обычным мальчишкой, только бы забыть те ужасные ночи в борделе! Но для Клементе, выросшего среди богатых семей, аристократических нравов и одинакового воспитания, услышать такое оказалось в новинку. Изумлённый так искренне, что это проглядывало сквозь маску, он глядел на Адриано, приоткрыв рот. Когда Адриано уже отчаянно смутился и разволновался — а надо ли было так отвечать, Клементе поспешно исправился и с горячим восхищением признался:       — Ох, прости меня!.. Редко встречаю людей, подобных тебе. То, как ты говоришь, как мыслишь — всё иное, нежели чем у тех, кто окружает меня! — юноша задумался и отвёл взгляд в сторону. — Порой я от моего общества так устаю, ты бы только знал…       — Могу тебя понять. Я, хоть и находился здесь всего с начала маскарада, уже невероятно вымотался. То, что ты делаешь, возможно, каждый день, проводя в этом обществе долгие часы — достойно уважения! — решил поддержать его Адриано и выплеснул искренность; знал, что капелька собственной откровенности всегда цепляла малознакомых людей, распахивала их души, а за ними — и слабости, за которые он был готов внимательно схватиться. Но сегодня… сегодня как будто и он обнажил душу и показал слабости; и почему-то впервые не опасался быть растоптанным, хотя стоило бы…       Клементе смотрел на него сначала с удивлением, а затем с теплотой и мягким ласковым огоньком в светлых глазах. Адриано тогда не знал — да и откуда ему было знать настолько чужую душу, но Клементе в тот миг проникся к нему доверием и совершенно нетипичной для себя нежностью. Да, между ними уже пылали несколько партий в танце, коротких фраз и тоненькая линия взаимопонимания, но и всего-то! Однако почему-то этого хватило.       Клементе, решив сменить тему разговора, обошёл статую вокруг и внимательно разглядел её. Скульптор выточил изумительнейшее создание: лёгкое, живое, будто бы подвижное — так воздушно ниспадали ткани её легкой тоги и настолько невесомо порхали над землёй изящные ступни! Клементе аккуратно провёл ладонью по её руке, державшей меч, и зачарованно выдохнул.       — Как ты думаешь, Адриано, должен ли скульптор любить свою модель? Ведь надо знать столько мелких деталей о ней — как и прекрасных, так и самых низменных… — Клементе склонил голову и погладил каменную богиню по щеке. — Ведь только глянь, как выразительно её лицо, как воинственно подняты брови, как мелко отточена даже самая тонкая складка! Тело — настоящий полёт фантазии… А ступни! Человек, не разглядывавший часами чужие ноги, не смог бы так натурально изобразить пружинистую походку!       Адриано встал перед статуей, чтобы оглядеть её целиком, и сквозь винные пары постарался ответить на вопрос кандидата в короли достойно:       — Я считаю… что любовь здесь вторична, — тихо начал он, глядя на привалившегося к Юстиции, расслабленного и улыбчивого Клементе. — Самое важное — это мастерство. Без тёплых чувств, конечно, никак, но, думаю, сильно привязываться к моделям было бы безумием…       — Представь на минуту, — заявил вдруг Клементе, загадочно улыбнувшись и прислонив ладонь к щеке, чтобы удобнее было стоять. — Будто ты превратился в мастера. А я — твоя модель, с которой ты будешь вытачивать статую. Что ты будешь чувствовать? С чего именно начнёшь ваяние?       Адриано уже сомневался, так ли трезвы они оба и по-прежнему ли сильно в нём желание выбить из этого человека только путь к тёплой богатой верхушке. Ведь собственный ответ озадачил и его самого…       — Первым делом я бы подружился с тобой. Потом проник бы в твою душу, пока не осознал, что достаточно. А затем… позволил бы вдохновению вести мои руки.       Клементе уже не улыбался и смотрел на него хоть и с азартной дымкой в глазах, но всё же серьёзно.       — И я был бы твоей лучшей статуей?       — Ты был бы лучшим среди всех статуй мира!       Такой нелепый и нарочито философский разговор мог произойти, только когда вам обоим по семнадцать лет, и безразлично, что вы познакомились пару часов назад! Не смея рушить красивую, сказочную атмосферу пусть и угловатого, зато честного диалога, они в полном молчании прошлись по залу и оглядели остальные статуи. Адриано восхищался мастерством изваяний, впервые видя не пошлость и декоративность, а искусство и любовь; Клементе же, скучающе пробегая глазами по белоснежным головам, втайне наблюдал за своим новым другом. Когда они вернулись на маскарад, будущий король Флоренции незаметно передал Адриано свою личную визитную карточку с пропуском во дворец и прошептал: «Пожалуйста, приходи в следующий вторник сюда! Я буду ждать тебя на площади, в полдень… Покажу дворец — или какую угодно его часть, кроме королевских покоев, конечно же! Если ты хочешь…»       Адриано, смущённый, раскрасневшийся, будто ему вручили не бумажку, а сердце, поспешно закивал и трепетно спрятал карточку в карман, ближе к груди. Её тепло грело, обжигало и путало мысли, пока он возвращался домой, в свою бедную каморку рядом с конюшней. Щёки пылали от вина, прыжков и… жгучего интереса. Адриано боялся признаться себе, но великолепный Клементе сразил его: своей глубиной, дружелюбием и внимательностью. Никто и никогда прежде (кроме бедной Сары) так не интересовался самим Адриано, не вслушивался в его простые слова, не погружался в его вечно мечущиеся сомнениями мысли!       Екатерина, узнав о том, что он вернулся, тут же потребовала его к себе и долго тормошила вопросами. Он отвечал вяло, равнодушно, не стал упоминать Клементе и рассказал, что танцевал со всеми на балу. Екатерина, конечно, пустилась в расспросы о том, не видел ли он великолепного юношу, но Адриано быстро разозлился и оборвал разговор. Тогда обиделась и сама Екатерина, принявшая этот отказ за каприз Адриано, который, в отличие от неё, здорово провёл время! Они, как и всякие юные создания, импульсивно повздорили и разошлись — с тем, чтобы завтра примириться, конечно же. Правда, кое-что Адриано смутило: чем больше он встречался с Клементе, тем меньше ему нравилась Екатерина — хорошенькая, красивая, но такая по своей сути пустая и глупая… Адриано иногда ставил себе это в укоризну и говорил: «Но ведь раньше ты был от неё без ума, даже хотел жениться на ней!» Теперь, как будто обретя трезвую голову, он хотел только одного: задержаться подольше в доме её отца, пока не откроется путь во дворец…              Медленно, неторопливо и разнежено Клементе стал припекать к его привычному распорядку жизни. Сначала они встретились во дворце, и он показал Адриано местную роскошь, столь набившую оскомину его обитателям, что она вызывала только скуку и разочарование. Никто уже не поднимал восхищённых взглядов наверх, к изумительно пёстрым фрескам и не отдавал должного изысканным интерьерам. Один лишь наивный Адриано восторгался каждым вензелем, каждой тонкой отделкой, каждым серебряным зимним облаком, мелькающим на заднем фоне какой-нибудь картины! Поначалу он стыдился своей провинциальности, но затем увидел, как счастлив и заинтригован Клементе, исподтишка всегда наблюдавший за ним, и разрешил своей душе творить искренности — но только, только перед ним одним…       — Мне нравится в тебе та ужасно редкая в наши дни и такая хрупкая чистота души, — признался ему после прогулки Клементе, тронув за плечо и поглядев со всей серьёзностью. — Лишь с тобой я могу быть искренен, могу быть самим собой…       Адриано конфузился, мысленно ругал себя и… торжествовал. Но то была радость вовсе не эгоистического характера, а впервые столь душевная и ласковая. Адриано стал так часто открывать в себе новые, неизведанные стороны, что устал удивляться и теперь только ждал: а что выкинет его сердце на этот раз?       После исследования дворца, который показался необъятным, роскошным, полным сокровищ и тайн, у Адриано даже закружилась голова, и им пришлось отдохнуть под тенью платана в саду. Клементе угостил его вкуснейшим вином — горло у гостя и правда успело пересохнуть, во время прогулки они много разговаривали — об искусстве, архитектуре и живописи, словом, о том, чего Адриано совсем не знал, но во что старался вникнуть и высказать хотя бы свои личные эмоции. И это сработало: искушённый уроками, бесконечными занятиями и гуманитарным воспитанием для всех придворных, Клементе с радостью выслушал новый, свежий взгляд на прежде знакомые картины и столь привычно истолкованные сюжеты. Адриано говорил честно и искренне, если ему не нравилась какая-нибудь ужасно знаменитая картина, зато мог остановиться у забытого наброска безвестного автора и восхититься, как точно и чутко были изображены вещи, близкие ему: нищие кварталы Флоренции, простые люди, бескрайние тосканские равнины и чеканные листья тёмных виноградников. Клементе, как оказалось, всё это замечал и глубоко в душе восхищался им…       Затем он начал приглашать его снова и снова — по любым поводам и порой без причины — на прогулку, охоту, в составе какой-нибудь процессии, пока ездил с заданием в ближайшую деревеньку, чтобы повысить свой статус. Адриано впервые задумался о гардеробе и, перетряхнув накопленное, прикупил себе набор чистых рубашек, пару удобных жилеток, штаны и сияющие новизной башмаки — на старые было уже больно глядеть. Теперь он тщательнее следил за своей внешностью, вовремя стригся, собирал чёрные волосы сзади в аккуратный хвост, перехватывал у друзей и знакомых Клементе манеры, какие-то особые словечки и тактику поведения. Втягиваться в чужую жизнь было трудно, но Адриано не просто так выжил среди трущоб Флоренции, чтобы теперь быть растоптанным и униженным… Извиваясь и карабкаясь, он старался затеряться среди новой компании, хотя то и удавалось с переменным успехом.       Конечно, первое время на него поглядывали свысока и презрительно усмехались над его внешностью, выговором и чудными мыслями. Однако совсем скоро открытая неприязнь прошла (или затихла) — всё же сам Клементе благоволил новичку, да и новичок мог постоять за свои слова: один раз чуть не дошло до драки, а выросший среди бедноты и постоянных стычек с кондотьерами Адриано точно вышел бы победителем, поэтому связываться с ним не хотели. Чаще всего Клементе старался встречаться с ним в одиночку, без лишних глаз и ушей, а это с трудом удавалось в его плотном графике и с его популярностью…       Спустя месяц Клементе пригласил его в уединённую поездку за город, к маленькому домику на границе виноградников, принадлежащих его отцу. Там они полдня отдыхали, читали, наслаждались беседой и вином, а затем даже окунулись в освежающую воду огромной чаши заливистого журчащего фонтана. Просыхая затем на солнышке, на расстеленных мягких пледах, они лежали друг рядом с другом, оставшись в одном только исподнем. Адриано не испытывал ни доли смущения до того момента, пока не задумался об этом, а ладонь Клементе не запуталась в его волосах — как будто случайно, но, может, всё-таки и нет…       Друг казался задумчивым: одну руку забросил наверх, под голову, второй перебирал пальцами влажноватые пряди Адриано, а сам глядел на небо — всегда такой сосредоточенный, рассудительный, красивый. На ресницах ещё переливались цветами радуги капельки воды, губы изредка шевелились в такт серьёзным мыслям, а волосы забавно прилепились ко лбу. Судорожно вздохнув, Адриано переместил взгляд ниже, на его крепкую грудную клетку, смуглый торс, рельефно очерченные мышцы — Клементе был отличным мечником и много уделял времени физическим упражнениям. Раньше Адриано считал, что больше не сможет без мерзости не только глядеть на мужчин, но и терпеть их прикосновения! Но ведь то были отвратительные ублюдки, любившие малолетних мальчиков… От касания Клементе, от его приятного перебирания пальцами в волосах Адриано чувствовал лишь радость, восторженную, почти лихорадочную и такую, если честно, пугающую своей алогичностью, что хотелось отпрянуть, собрать вещи, убежать и больше никогда не думать о том, почему так пылало в сердце и за поясом тонких нижних штанов!       Пока он сгорал от стыда, наслаждаясь и крохотной, бездумной лаской (Клементе пару раз задумчиво коснулся кожи на его шее, чем чуть не вызвал крупную дрожь), и телом красивого, молодого Клементе, тот, очевидно, всё это время готовил какую-то речь. Потому что сказанное вышло хорошо и складно:       — Знаешь, я подумал о том, что было бы здорово, согласись ты стать моим… секретарём или ближайшим помощником, что-то в таком духе! Придумать должность будет легко, это и не важно… Главное: рядом со мной будет человек, которому я могу искренне доверять. А для тебя это будет и заработок — потому что я знаю, ты нуждаешься — и неплохое жильё: я выбью для тебя покои — вряд ли во дворце, но точно около него. Обязанности у тебя будут самые минимальные: ходить со мной на совещания, иногда передавать записки, ездить куда-нибудь и отрезвлять меня советом, если увидишь, что я заблудился. Остальное время можешь потратить на образование: знаю, что ты немного умеешь читать, но писать не обучен, поэтому готов сам научить тебя всему — это потом тебе очень поможет… Ну что, как ты смотришь на это, загадочный Адриано? — Клементе наконец повернулся к нему набок, подложил руку под голову и снова коснулся его — легонько, тыльной стороной ладони, к щеке…       Адриано вздрогнул, испугался, покраснел от стыда, но решился и взглянул на друга. Каким неказистым и блеклым, должно быть, казался он сейчас, под яростными лучами солнца: вот его кожа, изрытая шрамами, родинками и рвано загоревшая, вот его угловатое лицо, истерзанное заботами, и его тело — неплохо сложенное и при том всё равно как будто бы незаконченный черновик скульптора… Так он считал тогда, навечно погружённый в ненависть к самому себе из-за внешности — всегда она приводила его к краху, но если бы он только знал, что Клементе любовался им — искренне и жадно, с необычайным для себя вниманием, — то рухнул бы без чувств!..       Прочистив горло, Адриано тихо пролепетал:       — Я согласен, Клеми, на что угодно согласен, только бы быть рядом с тобой!       Не стоило, точно не стоило говорить ему эту фразу тогда! Она взорвала, распалила, растревожила юношеское сердце, напрягшееся в нервическом ожидании любви, готовое для изощрённых ласк и лишь ждущее свою жертву! Клементе, к счастью, был слишком вдумчив, чтобы в тот же день припасть к Адриано, как к живительному источнику, и показать ему пример для подражания, а потом пожинать плоды рано развращённого существа. Он только улыбнулся и ласково провёл по его губам пальцами. Адриано податливо раскрыл их и, одурманенный интимностью момента, коротко, молниеносно поцеловал один из них, обдав жарким дыханием. Клементе, задумавшись, упустил это из виду.       — Почему ты зовёшь меня загадочным? — удивлённо спросил Адриано, когда друг перестал касаться его губ, а искра возбуждения затухла в безвестности. — Ты ведь меня хорошо знаешь…       — Вряд ли, Адриано, — покачал головой Клементе и грустно улыбнулся. — Мне кажется, я тебя вовсе не знаю… и не могу прочувствовать даже доли тех испытаний, которые выпали на твою судьбу! Почему так — не знаю… не могу отделаться от этого ощущения!       Тогда-то Адриано прорвало, и он, изредка прерываясь на тяжёлые всхлипы и рыдания, в объятиях Клементе поведал ему страшную историю своего детства. Прижимая его к себе, Клементе мягко поглаживал его по голове и ловил каждое слово; не боялся ласково целовать макушку и лоб, стирал слёзы и обнимал так, как обнимают своих наречённых, свою нежную возлюбленную, уготованную судьбой. Адриано чувствовал: отныне он в его руках, в его власти, отныне их жизни переплетены до боли, до скрипа, до самого конца — и если он будет скорбным и тёмным, погибнут оба… Впервые он так доверился кому-то — воспалённо, резко, эмоционально, забыв об осторожности, престиже и хрупкой театральной декорации, коей прикрывал прошлое, пока оно не развалилось, как рухлядь. И Клементе с героической, нежной отвагой принял его откровение, опустил бальзам на раненое сердце и не перестал относиться к нему с прежней заботой и вниманием. Адриано очень боялся этого: что друг посчитает его грязным, мерзким, опущенным за связь с борделем, и захочет изгнать из своего чистого и утомительно ленивого гарема друзей, невинных только внешне. Но Клементе ничуть не изменился ни в лице, ни в душе: всё та же теплота сочилась в его прекрасных светлых глазах, всё то же осторожное сострадание проскакивало во фразах и обращениях! Адриано, уверившись в Клементе, склонил голову ему на грудь и теперь уже навсегда был повязан с ним судьбой.       Сдавленный шёпот струился в макушку, прерываемый неожиданно глухими солёными слезами:       — Я горжусь тобой и одновременно скорблю по тому мальчику, которому пришлось это пережить… Назови мне имена и внешности этих тварей, я разрублю их на куски!       Долго он уговаривал Клементе оставить прошлое в покое: вполне возможно, некоторые из тех садистов уже умерли от старости или половых болезней, но даже если кто-то и остался — лучше будет не ворошить ядовитое осиное гнездо, этот мерзкий пошлый мирок, где маленьких голодных детишек запросто продавали для развратных утех! Адриано всё-таки назвал злосчастный адрес, и Клементе обещал устроить засаду для извращенцев, но сам понимал: исчезнет один бордель — тут же появится другой. Эту заразу не искоренить так просто, здесь нужно охватывать гораздо более глубокие причины…       В тот вечер они, истерзанные откровениями, выпотрошенные своим прошлым и усталые, легли спать пораньше и на одной тахте, повернувшись друг к другу. Адриано думал, что испытает неловкость и страшное неприятие, когда другой мужчина окажется в такой опасной близости от него, но мягкий, тёплый, сонный Клементе так вписался в его мироощущение, показался таким естественным и правильным под боком, что юноша разрешил себе расслабиться и прикоснуться лбом к его груди. Собственное сердцебиение оглушало, жар циркулировал по телу, а в груди плескалось солнечное море. Адриано испытывал подобное только в первые дни знакомства с Екатериной, когда так усердно ловил её взгляды и встречи и настойчиво проламывал все препятствия между ними. Но Екатерина сдалась быстро, подарила ему свой первый поцелуй так дёшево и раскованно, что ценность запретной любви тут же обнулилась…       Адриано влюбился, влюбился чувственной, пылкой, острой и болезненной любовью молодого человека; влюбился запретно, невозможно, неправильно и при этом не чувствовал себя моральным уродом, умалишённым или безумным — нет, впервые он знал, что это крепкое, настоящее, правдивое чувство, драгоценное и красивое в своей чистоте и первости! Тогда, сгорая в объятиях заснувшего Клементе, он думал о том, что его жизнь идеальна — ведь в ней появился смысл… Тогда казалось, что чёрные бусины грусти и скорби, нанизанные бедствиями его судьбы, вдруг ослабли на своей нитке и полетели вниз, к дребезгу и осколкам. Тогда казалось, он уже никогда не познает мрачной горькой энергии, ослепившей его и уничтожившей всё на своём пути, и не испытает больше сухой горячей ненависти, хлеставшей всю жизнь.       Но любовь стала только новым витком тёмного ожерелья Адриано…       С того вечера они стали ещё ближе, ещё ласковее и откровеннее друг с другом. Клементе даже позабыл о своей изумительной репутации и начал жертвовать дружбой других людей, более полезных, ради Адриано. Он ввёл никому неизвестного юношу в высшее общество, ближе к себе, пожалуй, слишком резко, и Адриано мигом почувствовал бурлящую желчь, что потекла на него со всех сторон. С ним считались, поскольку Клементе опекал его, и напрямую никогда ничего не говорили, только едкими полунамёками и презрительными кивками давали понять, что не разделяют симпатии, возможно, будущего короля к какому-то проходимцу. Но всё же Адриано прекрасно видел истину и вёл себя осторожно, сдержанно и учтиво, максимально дотошно вылизал свою историю для публики и хотел казаться только провинциальным выскочкой — уж лучше так, чем если бы придворные раскопали его настоящее прошлое…       Клементе и правда сам научил его хорошо читать, сносно писать и выдерживать дворцовый этикет. Адриано поселился в районе небольших двухэтажных зданий, где жила вся прислуга и мелкие секретари — комнатка была небольшая, скромная, зато чистенькая, уютная и светлая. Адриано никогда не знавал таких солнечных комнат: всё только мрачные убежища служили ему домом да роскошные до рвотных позывов покои в борделе! Екатерина смертельно обиделась на него, когда он объявил, что уходит из герцогского дома; любовь, прежде казавшаяся нерасторжимой до гроба, теперь легко оборвалась, оставшись только глупым наваждением.       Новые обязанности Адриано были целиком связаны с жизнью самого Клементе: быть его надёжным спутником и советчиком, иногда писать срочные письма и относить их адресатам, постигать азы местного управления и впитывать в себя жизнь и уклад разномастного высшего общества. Клементе, привыкший к такой суете с детства, помогал ему влиться в торопливое течение и поддерживал, когда видел его усталость. Адриано не сдавался и стойко выносил все тяжести — теперь, по крайней мере, он находился рядом с любимым человеком и помогал ему в делах, а не как раньше: воровство, бордель и грязные конюшни.       Однажды, задумчиво вышагивая по комнате, Клементе поделился с ним:       — Ровно через два года будут обсуждать кандидатуру следующего правителя. Я просто обязан им стать, другого не дано! Да, у меня в конкурентах есть более старшие и опытные советники, однако народу уже надоело закостенелое и консервативное правление — они жаждут перемен, свежего взгляда и лучшей жизни! У меня уже есть послужной список, я даже популярен среди народа, да и во дворце меня ценят… Однако надо быть аккуратным: любое происшествие может поставить крест на моей карьере. Репутация очень важна… Я должен быть безукоризненно чист! — Клементе повернулся к нему и внимательно посмотрел; под его взглядом Адриано сжался и почувствовал себя уязвлённым, грязным, раскрытым в своих порочных мыслях и любви. — Поэтому твоей задачей в ближайшее время станет поиск любых слухов обо мне: может быть, я когда-то грубо отказал девице или повздорил с каким-нибудь юношей и они до сих пор не забыли и хотят как-нибудь напакостить… В общем, малейший намёк — и сразу сообщай мне! Я постараюсь продумать свою линию поведения и как-то загладить вину, пусть даже мелочью…       — А разве тебе не плевать на какие-то сплетни от пустоголовых девиц и вздорных юношей? — удивлённо спросил Адриано, при этом внутренне выдохнув от облегчения — ему уже показалось, что Клементе сейчас изобличит его. Тот лишь печально улыбнулся и покачал головой.       — Было бы плевать, если бы не тот факт, что некоторые из этих девушек и юношей — дочери и сыновья важных для моего продвижения людей, а любой их недовольный возглас может подпортить обо мне впечатление, будь я трижды идеален… Поэтому, Адриано, на тебя возлагается большая работа. Я дам тебе связку ключей от многих дверей и комнат во дворце, чтобы ты мог без проблем заходить куда угодно, только будь осторожен: стражникам лучше не попадаться. Подслушивай, узнавай любыми способами, даже если они будут нечестными! Ты — вся моя надежда, мой милый…       И уж Адриано не мог подвести возлюбленного. Он отлично вжился в роль любопытного слушателя и, юркий, ловкий с детства, привыкший находить укромные места и долго сидеть там в недвижимых состояниях, с крепким упорством выуживал все самые тайные переговоры подозрительных знакомых Клементе. Передавал каждую деталь, даже несущественную, рассказывал коротко и тезисно о предмете диалога, а уж Клементе решал: опасно это для него и что делать в случае, если был риск. Таким образом, за несколько месяцев, будущий король Флоренции сумел подружиться с более чем половиной своих прежних неприятелей, узнав их слабые места и причины обиды, с другими же остался либо в прохладных отношениях, либо же максимально вычеркнул их из своего круга, намеренно закрыв им дорогу к порче собственной репутации.       Они действовали как настоящая шпионская сеть, опережая на два шага даже личную, королевскую, которая выслеживала настроения во дворце. Адриано был незаменим и сливался с местным сумраком, нишами, статуями, изучил дворец до кирпичика и тайного лаза. А Клементе учился выстраивать тактику общения с разными людьми и всегда располагал временем, чтобы обдумать следующий шаг. Они чувствовали себя невероятно хитрыми, умными и ловкими — и, пожалуй, были такими.       Успех кружил голову, чувства обострялись и кипели, вечное уединение в полутьме за россыпью оплывших свечей, когда они обсуждали очередного интригана, сближало их, а мир резко сузился только до них двоих. Адриано видел лишь своего идеального, ещё больше вытянувшегося в росте и окрепшего в плечах Клементе и любил, терпко любил его с каждым днём всё сильнее и неизбежнее, а Клементе проникался новым другом, расточал нежности, прикосновения, объятия, уже не думая об их смысле и пошлости. Конечно, он не знал о существовании любви запретной, раскованной, созданной между существами одного пола — его растили в оторванности от таких пристрастий, но догадывался о ней, ощущал в своём сердце беспокойство, жжение, тревогу. Адриано его привлекал, и непонимание вместе с восторгом рвали душу Клементе на части. Однако он боялся отдаться этому чувству и всё ждал: вдруг пройдёт, вдруг показалось? Новизна его пугала, как и всякого юношу, впервые столкнувшегося со своими желаниями.       Прошёл год — за него они успели удачно пройтись по карьерной лестнице, выуживая разные сплетни и подслушивая чужие разговоры; особенно ловкий Адриано: его уже хорошо знали во дворце, с его мнением считались, потому как (и это понимали все) он имел большое влияние на Клементе. Даже семья уже мало что могла поменять во мнении своего лучезарного, перспективного сына! Адриано видел, что он теперь занимал важное место в судьбе возлюбленного и был на глазах у многих, однако пристальное внимание и неодобрение его вовсе не смущали — он привык видеть презрение, снисходительность и даже отвращение к самому себе. Ближайшему окружению Клементе никогда не нравилось его низкое происхождение и покрытое сумраком прошлое. Отец Екатерины, конечно, дал ему неплохую рекомендацию, но тоже не мог ручаться за него целиком. Такие выскочки никому не нравились, правда, со временем показалось, что придворные смирились с его блеклым, но ощутимым присутствием во дворце…       За год восторг Клементе от нового друга, найденного случайно, во время танца и разговора в зале со статуями, ничуть не ослаб, а даже наоборот — окреп и оброс тёплой проникновенностью. Как и прежде, блистательный юноша, метивший в короли, отдавал всё свободное время Адриано, находил в нём отдохновение и чарующее спокойствие вместе с будоражащими мыслями и идеями, вместе с его кипучей радостью и желанием совершать великие дела! Адриано же находил смысл жизни только в Клементе: быть подле него до самой ночи или, если понадобится, до рассвета, выполнять все поручения с кропотливой дотошностью, уничтожать мерзких интриганов, какими бы милыми и безобидными они ни казались — уничтожать в переносном смысле, конечно же, но Адриано был готов и на большее, если любимый ему прикажет… Прежде не испытывая таких острых, откровенных и бурных чувств, юноша сложил всё к алтарю своего идеала — и в том не было бы ошибки, будь они в совершенно других обстоятельствах…       Долго мучать друг друга Адриано и Клементе уже не могли; последний, хоть и смутно понимал смысл своих действий, вслепую отдался страсти и позволил ей вскружить прежде холодную, рассудительную голову. Да, у него бывали интрижки с девушками — те сами липли, как мухи на сладкий мёд, к будущему правителю, но всё это казалось теперь таким пресным, скучным и простым, что Клементе уже не мог на них смотреть. Другое дело Адриано — привлекательный юноша с пронзительным взглядом, чёрным хвостиком и широко распахнутой, преданной душой… Ошибка не была внезапна — она была предопределена в самый момент их знакомства.       Поздний зимний вечер, уютная комната Клементе, закрытая на десяток замков и с самыми толстыми дверьми и стенами, и они двое, сидевшие на мягком коврике прямо перед камином. Они обсуждали новости, пили вино, перебирали захламившую почтовый ящик корреспонденцию. Колени их скрещенных ног соприкасались, и от этого по телу расползалась искорка запретного, томного, желаемого… Клементе уже пару раз дотронулся до лица Адриано, то убирая прядь, то уже просто, без причины, не затрудняя себя объяснением. А юноша сгорал от смущения, страха и жажды. Выждав подходящий момент, он пододвинулся к Клементе и взял его лицо за подбородок. Но не стал целовать, а остановился, внимательно посмотрел в глаза. Вдруг сейчас они остановились в шаге от катастрофы и её ещё можно преодолеть? Вдруг в глазах напротив мелькнёт ярость, раздражение, конфуз? Вдруг Адриано всё не так понял и поцелуй между ними невозможен, далёк, фантастичен и глуп?..       Но Клементе, хотя и испуганный, бледный, ошарашенный, всё же дёрнулся вперёд и страстно вонзился в его губы — так целуют, боясь, что в следующую секунду будет уже поздно. Страсть улетучится, смелость позорно попятится назад, поскуливая от тоски, а поцелуй станет извращением века, надуманной иллюзией, ложью и помутнением… Поэтому жадно впитывать эту любовь, хватать до пресыщения, потери рассудка, пока не станет дурно от жуткого сердцебиения и жара в теле! Клементе долго не отпускал его, целуя так страстно и раскованно, как бедный и всё-таки наивный Адриано ещё ни разу в жизни не целовался. Он хотел оторваться, отпрянуть, испуганно спросить, всё ли в порядке, но Клементе, придерживая его за затылок, только глубже опускал их в пучину неминуемого, терпкого и зачарованного.       — Что же мы натворили? — выдохнул наконец будущий король ему в губы и ласково погладил по лицу; кожа у Адриано пылала — как и он сам. Клементе даже чересчур распалил его, и теперь тот не знал, куда девать своё лихорадочное сознание и жажду исследовать ещё более откровенные ласки… — Это неправильно, мой милый Адриано, это ужасно неправильно! — Клементе выглядел испуганным и озадаченным. Настала очередь Адриано успокаивать возлюбленного, и, обняв его, он зашептал в макушку:       — Всё в порядке, любимый, это ведь нормально, если чувства искренни…       — Разве так бывает? — говорил всё ещё парализованный собственной страстью и рвением Клементе. Его тело бессильно обмякло в надёжных и сильных руках Адриано, а взгляд светлых глаз бездумно наблюдал за огнём. — Разве такое… не порицается обществом? Почему я прежде не встречался с подобной любовью?       — Потому что люди боятся таких, как нас, и одновременно восхищаются, — шептал Адриано, целуя его виски и лоб. — Они боятся, что однажды мы пошатнём их древние устои, за которые они так отчаянно цепляются и которые есть только жалкая декорация их жалких жизней! А восхищаются, потому что тайно хотят быть похожими на нас… такими же смелыми и искренними.       Клементе ловил его слова жадно и внимательно, а потом устало опустил голову на его колени. Адриано мягко поглаживал каштановые волосы и изредка тяжело вздыхал. Истинная горечь их сердец открылась им в тот миг: они счастливые безумцы и одновременно самые несчастные в мире! Кто и когда разрешит будущему королю оставаться холостым и в тайной близости со своим верным слугой? Конечно же его заставят жениться, завести семью и детей! Адриано думал об этом и кривился, а Клементе знал и ненавидел себя за то, что был вынужден разрываться между двумя желаниями.       — Ты говоришь правду, мой загадочный Адриано, а всё-таки и сам понимаешь: это невозможно… это будет очень трудно! Нас не примут, дворцовые интриги сотрут нас в порошок, когда я стану королём…       — Кому принадлежит желание стать королём? — перебил его Адриано. — Тебе или твоей семье?       Клементе вздрогнул, резко поднялся с колен и в изумлении уставился на него. Нервическая улыбка, поднятые брови и хмурый взгляд сразу намекнули: Адриано расковырял болезненную мозоль.       — Моя! Это была моя идея… — Клементе бросился этой фразой скорее как защитой, чем как откровенным ответом. Взгляд тут же опустил, а пальцы беспокойно сжал в кулаки. — Ну, точнее… семья, конечно, помогала мне и заставляла проникаться этой идеей. Но я точно не могу их подставить, Адриано! — сдался он и схватил его за плечи; в глазах уже плескалось отчаяние. — На мою политическую карьеру поставили всё, и я должен занять высокое место! Если я этого не сделаю, отец отречётся от меня… Пожалуйста, пойми это!       — Тогда хотя бы не обманывай себя и уже признайся: ты этого не хочешь, ты просто платишь дань семье, которая воспитала в тебе судорожное чувство долга, — жестоко парировал Адриано, зная, что сделает этим больно, но Клементе нуждался в этой боли — и в этой правде. Лицо, столь любимое им, скривилось от мучительной судороги и подступивших слёз. Клементе стиснул ворот его рубашки и, зажмурившись, устало прислонился к груди, в которой билось сердце, навечно принадлежавшее ему. Сквозь рыдания Адриано услышал:       — Ты прав, мой милый, до боли прав! Но что мы можем сделать? Сбежать? Тогда оставим после себя шлейф позора… Смириться? Я никогда и ни в ком не смогу найти своей любви, кроме тебя! Даже ради репутации! Ты — моя единственная надежда…       Когда вам всего по семнадцать лет, такие слова воспринимаются очень остро и ранят душу, въедаются в подкорку сознания и кажутся жестокой правдой — только так, иначе и быть не может! Если любовь — то до конца жизни, если страсть — то уже последняя и на все годы; другие люди предстают серыми, посредственными существами, не способными вызвать и доли тех чувств, что бурлят сейчас. Поэтому Адриано искренне верил словам Клементе, свеже выдранным из раненой души; да что уж там — сам Клементе в них ни капли не сомневался, знал как будто бы наперёд, что если ему не дадут свободы с любимым человеком, то он на всю жизнь останется одиноким и не найдётся ни одного доброго спутника, который мог бы растопить его сердце!       Уязвлённые собственной порочной любовью, истерзанные волнениями и воспалённо открытые, они не отпускали друг друга той ночью до самого рассвета, изредка прерываясь на короткие печальные поцелуи, а затем задремали на одной кушетке в крепком объятии. Клементе, взвинченный из-за обнажившихся чувств, заснул быстро, а вот Адриано лежал без сна, прислушивался к размеренному дыханию своего возлюбленного, наблюдал за его умиротворённым лицом и раздумывал над будущим.       Почему-то в голову приходили только мрачные, тяжёлые мысли, хотя их любовь всё же сумела воспламениться — иначе они бы и не лежали друг рядом с другом, не целовались бы! Адриано не мог объяснить подступавшего отчаяния и с каждым часом сильнее хотел сбежать из дворца, из этого клубка змей, на волю — да хоть к только что выстроенному охотничьему домику, где обожали изредка останавливаться придворные, когда выезжали на совместные охоты! Такая тишина, спокойствие — и никого вокруг… никто не смог бы им помешать и уничтожить их хрупкую любовь! Почему так не могло быть всегда? «Отчего мы вынуждены проживать свою единственную жизнь ради воплощения чьих-то, чужих нам амбиций?» — с яростью думал до одури влюблённый Адриано.       Уж лучше бы Флоренция разом исчезла, а они стали бы свободными путниками, которым принадлежал бы весь мир! Тогда и не нужно было становиться королём, соблюдать приличия, идти на поводу у свой амбициозной семьи и продавать симпатии… Невозможная и вместе с тем опасная мысль закралась в голову бедному измученному Адриано — и это ещё тогда, когда на их головы не успели пасть страшные беды. Грустное начало было положено, и неизбежное всё-таки оказалось неизбежным.