***
Чай был зелёный, с кусочками земляники и сахаром и очень горячий. Эдвард осторожно отхлебнул маленький глоток и опустил чашку на стол. Ладоней, правда, не отнял — нагревшийся фарфор приятно согревал ледяные пальцы. Выждав пару минут, отхлебнул ещё. И ещё. Постепенно разливающееся по телу тепло унимало дрожь, оказывало успокаивающее действие на расшатанную нервную систему и вызывало лёгкую сонливость. Отогревшаяся автоброня перестала обжигать холодом плечо. Пробивающийся сквозь привычный запах чайных листьев сладкий аромат земляники щекотал ноздри, отвлекал от дурных воспоминаний. Оба брата сидели за обеденным столом, отпаивали себя чаем и молча слушали размеренное тиканье настенных часов, внутренний рисунок которых наталкивал на мысли, что покупала их девушка. Потому что трудно было представить Роя Мустанга выбирающего из великого многообразия картинок скромный пейзажик с ромашками и васильками, заключённый в рамочку в форме сердца. К тому же этих часов раньше тут точно не было — скорее всего появились после Нового года или какого-нибудь осеннего праздника. «Наверняка подарок очередной его пассии». — Эдвард отстранённо помешал чай ложечкой. По Штабу и среди команды летали слухи о любовных похождениях его командира, и тот никогда не спешил их опровергнуть. Наоборот, порой специально оповещал команду, что идёт на свидание и потому должен уйти пораньше дабы успеть купить цветы или конфеты. Для Эдварда все эти сплетни и болтовня всегда казались не бо́льшим, чем самый обычный фарс, придуманный непонятно зачем. До этого момента. Эти часы… Вряд ли девушка будет дарить такое — сердце в смысле — простому знакомому (или даже другу). Значит, у неё чувства к Мустангу? И он принял её подарок и даже в кухне повесил. Значит, отвечает взаимностью? Эдвард поморщился и зарылся руками в волосы. Почему-то не получалось представить полковника ни с одной девушкой кроме старшего лейтенанта. Вот совсем. — «Потому что ты его ни с какой другой девушкой и не видел никогда» — пришёл на помощь голос разума. — Всё нормально? Своим вопросом Альфонс прервал его водоворот мыслей. Эдвард поднял голову, посмотрел на брата долгим мутным взглядом, а потом вдруг вылил на него свои подозрения: — Как думаешь, у них всё серьёзно? — Что серьёзно? С кем? — нахмурился Альфонс. Эдвард поджал губы в лёгком раздражении: неужели его брат был таким непонятливым? — Ну с этой, которая ему часы эти подарила! — нетерпеливо махнул рукой на стену Эдвард. Альфонс несколько раз хлопнул глазами и повернул голову в сторону указанных часов. — О. — Многозначительно произнёс он спустя минуту разглядывания, а потом подпёр ладонью подбородок и посмотрел как-то странно: — И что тебе не нравится? Обычные часы… — Обычные?! — Поражённо ахнул Эдвард и картинно приложил ладонь к груди. — Очнись, Ал, да они в форме сердца! Звенящая тишина, прерываемая только поскрипыванием спешащих стрелок, сказала Эдварду, что ничего страшного в таком сомнительном подарке младший брат не видит. И только он открыл рот чтобы возразить и как следует возмутиться, как Альфонс предупреждающе поднял ладонь: — Эд, он взрослый человек. Это нормально, что у него есть девушка, которую он любит и с которой, возможно, хочет создать семью. — С-семью? — запнулся Эдвард. — В смысле… жениться? Альфонс развёл руками: — Это его право иметь жену и детей, разве нет? Вдоль позвоночника будто бы мороз прошёлся. Эдвард округлил глаза, открыл и закрыл рот, не в силах выдавить ни слова. Детей? Он совершенно не думал настолько далеко. Да что там, он не мог представить полковника в роли чьего-то супруга, что говорить об отце! Закрыв глаза, подросток попытался представить мысленную картинку предполагаемой семьи своего начальника. Фантазия буксовала. Перед глазами маячило лишь два образа: в первом Мустанг стоял бок о бок с Ризой Хокай и на руках у каждого сидело по младенцу — мальчик и девочка — точные копии родителей, только уменьшенные; Во втором всюду было одно лицо — муж, жена, дочь и сын — все имели внешность Роя Мустанга, отличаясь разве что… одеждой и длиной ресниц — у женского пола те были явно длиннее. Непроизвольно фыркнув на игры воображения, Эдвард поджал губы и в беспокойстве опустился подбородком на сложенные на столе руки. О детях Мустанга сейчас думать смысла не было — в конце концов, тот вроде пока ничего не говорил о возможной женитьбе, — а вот другой ребёнок — с вполне определёнными именем и внешностью — вновь занял все мысли. Картинка перед глазами будто бы смазалась, возвращая в совсем недавнее прошлое, вызывая в памяти один конкретный разговор, случившийся за пару дней до трагедии. — Мне правда не трудно. Просто скажите, что делать. — Я верю тебе, юный Стальной Алхимик, и с радостью воспользовался бы твоей помощью, но, боюсь, твой начальник сразу об этом догадается и тогда у меня будут проблемы. — Я ничего ему не скажу, он не узнает. — И всё-таки я не хочу рисковать. — Папа, всё будет хорошо! Если они не захотят засчитывать твой экзамен, мы с Александром пойдём, и надаём им по головам. Глаза запекло от навернувшихся слёз. Он должен был понять всё тогда. Должен был! Наверняка именно брошенная Ниной невинная фраза и породила в мозгу Сшивающего жизни этот жуткий план. Ледяным душем вдруг пришло понимание, что именно понимал Такер под его предложением «помочь» и почему был так уверен, что Мустанг об этом «сразу догадается». Эдвард резко выпрямился и прижал ладонь ко рту. — Эд?! Возможно из-за того что он толком ничего не ел, возможно из нежелания показаться слабым перед младшим братом, но каким-то образом ему удалось подавить рвотный позыв. — Всё нормально. — Уверен? Ты… — Да-да, — перебил обеспокоенного брата Эдвард, — просто пытался понять, как этот ублюдок, вообще решил использовать родную дочь. Кухня погрузилась в тишину. — Ну, — нерешительно начал Альфонс, — она ему верила и наверняка думала, что помогает. Чашка с оставшимся в ней горячим чаем влетела в стену и разбилась на множество кусочков. — Ты что вообще уже?! Альфонс вскочил со своего места, чудом не развернув собственную посудину, и бросился к осколкам чашки. Пролившийся во время полёта чай разлился по ламинату, чудом не задев пушистый коврик, а вот на обоях остались царапины в местах, куда врезался запущенный фарфор. Поднявшийся со своего места Эдвард как завороженный наблюдал за учинённым беспорядком. Поднявшаяся буря внутри Альфонса улеглась, когда он внимательней осмотрел брата: бледный, растрёпанный, с красным глазами и тяжёлым дыханием — он вряд ли вообще сейчас мог объяснить, зачем сделал нечто столь безрассудное. Вздохнув, Альфонс осторожно собрал самые крупные куски чашки и принялся искать мелкие. — Я восстановлю её и всё уберу. Иди в комнату и поспи — на тебя смотреть страшно. Окинув его нечитаемым взглядом, Эдвард в итоге как-то скованно кивнул и прошаркал в сторону лестницы. Спустя целую вечность метаний по кровати сон наконец сморил его.***
Формула была рассчитана до атома и перепроверена раз пятьдесят. Необходимые для успешной трансмутации ингредиенты лежали каждый в отведённом ему круге. Синие алхимические разряды плавно кружили внутри сложнейшей формулы, преобразовывая, меняя структуру веществ, создавая человеческое тело. Было нелегко удержать концентрацию, но мальчишки старались изо всех сил и были твёрдо намерены довести задуманное до конца. Эдвард заворожено наблюдал, как внутри круга формируется что-то издали похожее на скелет и внутренние органы — лучше разглядеть было трудно. Но факт оставался фактом: у них получалось! Они собирались вернуть Дика! Он мог только предположить, как будут рады этому событию жители Ризенбурга! Как будет счастлива Ангела! На них с братом перестанут коситься и шептаться за их спинами, а мама снова начнёт улыбаться! — Эд! — Почти истеричный голос Альфонса отвлёк Эдварда от мечтаний. Недоуменно изогнув бровь, он перевёл взгляд на ёрзающего брата. — Что-то не так! Словно в подтверждение слов Альфонса синий цвет алхимии сменился багряно-красным, а ранее безобидные разряды переменного тока стали напоминать молнии. Испугавшись, Эдвард попытался остановить трансмутацию, но не только не сумел перекрыть поток стремительно покидающей тело энергии, но даже снять руки с круга оказалось невозможным. Ладони словно приросли к полу. Не способный пошевелиться, он мог лишь беспомощно наблюдать, как на его младшего брата перекидываются, опаляя одежду и кожу, заставляя кричать от боли, алхимические молнии; как охватывают его дёргающееся в конвульсиях тело вылезшие из круга тени, чем-то напоминающие длинные тощие руки. — Ал! Ал! Резкая пронзительная боль в левой ноге заставила забыть о младшем брате. Эдвард плашмя упал на землю. Воздух словно выбили из лёгких, не было сил даже закричать. Кое-как сумев извернуться, он бросил взгляд на горящую болью ногу и… — А-а-а! Нет-нет-нет! Не-е-ет! Чёрные тени обвили его голень и коленную чашечку и кусочек за кусочком отделяли ногу от тела. Боль была страшная, но видеть это было ещё страшнее. Эдвард кричал, просил и умолял, пытался отбиваться — всё было безуспешно. Тени обвили его тело, практически обездвижив, и с машинным безразличием закончили «разбирать» его ногу. Белый свет резанул по глазам внезапно. Рыдающий, пытающийся баюкать обрубок ноги Эдвард зажмурился, страшась новой боли. Ничего не произошло. Выждав для верности некоторое время, уже не чувствуя боли в изувеченной конечности, он решился-таки открыть глаза и осмотреться. Было белым-бело и не было видно вообще ничего. Словно сильнейший густой туман окутал всё вокруг. Эдвард завертел головой, развернулся и почти уткнулся носом в огромные металлические врата, украшенные резными кругами преобразования. — Приветствую, малыш-Алхимик! Слегка насмешливый голос раздался будто бы отовсюду сразу, и если бы Эдвард мог подскочить на одной ноге, допрыгнул бы, наверное, до самого верха врат. Вместо этого он неуклюже качнулся, махнул руками в попытке сохранить равновесие, и с громким криком упал на попу. Удар должен был быть сильный, но — удивительно — боли он совсем не почувствовал. Недоуменно моргнув, Эдвард повернул голову и уставился на… белоснежную человекообразную фигуру без одежды и без лица. Вернее, на лице у него была только одна огромная улыбка (или оскал?), ни глаз, ни бровей, ни носа видно не было. Эдварда передёрнуло. — Знаю, ты сейчас задаёшься вопросом где ты и кто я, — фигура повела рукой вокруг и указала на себя, — поэтому не буду томить ожиданием. Я — Истина. Я — Алхимия. Я — Закон равноценного обмена. Выбирай, что твоему сердцу ближе. Ты находишься в самой глубине своего сознания, в месте, где сосредоточена твоя алхимическая энергия. А попал сюда из-за своей гордыни и желания поиграть в Бога. — Улыбка сошла со рта фигуры и губы недовольно поджались. — Мальчик, табу придуманы не просто так. Эдвард затаил дыхание и боялся пошевелиться. Это существо, Истина — было странно называть его Алхимией или Законом равноценного обмена — отчитало его и ясно дало понять, что оторванная нога — не следствие ошибки в формуле, а причитающееся «за наглость» наказание. — Мы… Я, — на всякий случай быстро исправился он, понадеявшись, что про Альфонса Истина забыла, — Я просто хотел вернуть Дика его семье… Все в Ризенбурге по нему скучают и… Они бы перестали на меня злиться, и мама бы перестала грустить… — Вот поэтому я и говорю, что оказался ты здесь в первую очередь из-за своей гордыни, — прервала его сбивчивую речь Истина. — И ты ошибаешься, считая, что потерей ноги всё и закончится. — А? С лица Эдварда сошли все краски. Его ждало бо́льшее наказание? — Обычно возомнивший себя Всевышним и решившийся на нарушение табу Алхимик прощается с жизнью, предварительно помучавшись, но… Учитывая, что ты ещё глупый ребёнок… — Истина задумчиво почесала подбородок, а потом вдруг устало выдохнула и щёлкнула пальцами: — так и быть, живи уж. А чтобы ты наверняка запомнил, что не стоит совать руки куда не следует… Выдохнувший было в облегчении Эдвард зашёлся криком, когда врата за его спиной распахнулись и вылетевшие из-за них тени схватили и принялись расщеплять его правую руку. Больно! Как же больно! Он рыдал и пытался орать слова извинения, обещать, что больше так никогда-никогда не будет и не нужно забирать руку, но сидящая напротив Истина просто продолжала спокойно наблюдать за его мучениями. Его не собирались щадить. — Эдди? Боль в отрываемой руке слегка притупилась, но не исчезла полностью, зато перед Эдвардом опустился на корточки молодой парень с ясными синими глазами и слегка растрёпанной светло-русой шевелюрой. Он смотрел добро и слишком знакомо, и Эдвард на миг даже забыл где находится. — Д-дик? — изумлённо прохрипел он. — Верно, малыш. — Дик улыбнулся кончиками губ. Протянув руку, слегка взлохматил ему волосы. — Ты такой способный и умный мальчик. Так ловко управляешься с Алхимией и так быстро схватываешь любое учение. Ладонь продолжала ласково гладить ему макушку, но в сердце Эдварда закралось подозрение: в голосе Дика ему послышалось недовольство. И догадка подтвердилась, когда длинные пальцы вдруг сомкнулись на его затылке, силком запрокидывая его голову, заставляя посмотреть в глаза своему спасителю. — Я спас тебя от работорговцев, и вот как ты мне отплатил? — А? — С твоими талантами и мозгом ты не смог создать моё тело пригодным для жизни! Посмотри, в какое чудовище ты превратил меня! Ладонь на его голове не разжалась, но внешность Дика принялась стремительно меняться, превращаясь в то скелетообразное нечто с открытыми, недоразвитыми внутренними органами, какое он успел увидеть до того как очутился в этом белом пространстве. От ужаса Эдвард не смог даже писка из себя выдавить. Только смотрел широко распахнутыми глазами на Дика и пытался не забывать дышать. — Ох, сынок. — Эдвард вздрогнул и чуть наклонил голову, краем глаза заметив подошедшую к нему маму. Это точно была она! Те же черты лица, тот же добрый взгляд и та же усталая, печальная улыбка, какую она дарила ему каждый раз когда он шкодничал. — Натворил же ты дел, милый. Брата в свою авантюру алхимическую втянул, руки и ноги лишился. — Мама тяжело вздохнула и приложила ладонь к лицу. — Если бы не нужно было ставить тебе автоброню, нам бы не пришлось продавать дом и ютиться в той съёмной квартирке. Мне бы не пришлось работать день и ночь, и я бы не проспала пожар у соседей и выскочила бы на улицу. Голос мамы был мягкий и спокойный — полная противоположность разъярённому Дику, — но напугал Эдварда куда сильнее. Мальчик отчаянно замотал головой, открыл рот, хватанул воздух и снова закрыл его. Сказать ему было нечего. Мама была полностью права. Это из-за него его семья развалилась на части и пострадала. Всё из-за него! — От тебя одни проблемы, сынок. Ты даже эту бедную девочку спасти не захотел, а ведь догадывался, что с ней может случиться. Мама ласковым жестом взяла его за подбородок и слегка повернула. Эдвард встретился глазами с Ниной. Девочка счастливо улыбнулась ему и невинно протянула мячик. Прежде чем сообразил что делает, он взял его оставшейся рукой. Нина хихикнула, протянула ладошку к косматому псу возле себя и вдруг слилась с ним воедино, превратившись в химеру. — Братик, поиграем? Растёкшаяся по лицу прохладная вода вырвала из лап кошмара, но тёмная комната реальности, лишь слегка разбавленная приглушённым светом ночника, совершенно не успокоила. Нина, мама и Дик всё ещё стояли перед глазами. В ушах всё ещё раздавались их голоса. Эдварда трясло, горло сводило спазмами, а по щекам продолжали литься жгучие слёзы. Он хотел убежать. Сбежать, спрятаться от тех образов, от болючих увещеваний и обвинений. Он ведь и правда не хотел всего этого! Никогда! Действительно думал, что сумеет всё исправить. Но в итоге сделал только хуже. В разы хуже. Лба вдруг коснулось что-то мягкое и тёплое, и потребовалось время чтобы сообразить, что этим чем-то была чья-то большая ладонь. Его мягко толкнули в грудь, заставляя лечь на спину. Тупо моргнув, постаравшись вглядеться в темноту, Эдвард сумел различить только синюю одежду и полные тревоги чёрные глаза. — Всё будет хорошо, Эд. Скорая уже едет.