Из огня да в полымя: перекрёстки судеб

      Когда Рой наконец-таки переступил порог собственного дома он был несказанно удивлен увидев встречающего его в коридоре Альфонса. Свет был выключен — во всяком случае со стороны выходящих на проезжую часть окон — и просто чудо, что он не выпрыгнул из кожи, наткнувшись на тёмную фигуру прямо за дверью. Хорошо, что зажигательные перчатки были в кармане, а не на руках, а про табельное оружие он попросту забыл. Ну и быстро вспыхнувший светильник помог понять что к чему, да.       В любом случае, Рой облегчённо выдохнул.       Альфонс имел весьма напряжённый вид, переминался с ноги на ногу и то и дело бросал взгляды в сторону лестницы. Обычно он так нервничал только когда его неугомонный братец вытворял что-то из ряда вон, поэтому Рой сделал глубокий вдох и выдох, стараясь подавить поднявшую голову тревогу. Почему Хэвок отвёз мальчишек к нему вместо ожидаемого общежития было выше его понимания, но что-то подсказывало, что сейчас был не тот момент, чтобы выяснять что к чему.       — Как дела? — избавляясь от верхней одежды поинтересовался Рой просто чтобы заполнить тишину.       Альфонс съёжился ещё больше, сцепил пальцы и быстро облизнул сухие губы. Отстранённо Рой подметил, что щёки подростка необычно румяные.       — Эду плохо. Его едва не вырвало и он пошел спать, но потом стал метаться по кровати и стонать.       Скинув сапоги и небрежно бросив их в лот для обуви Рой длинным шагом направился к лестнице. Альфонс засеменил следом, попутно делясь мнением, что причина в приснившемся кошмаре и, возможно, температуре.       — Мне кажется, у него сильная температура, но я не нашел градусник в аптечке, поэтому… — голос мальчишки чуть дрогнул и замолк.       Рой машинально кивнул. Он и правда не хранил термометр в аптечке, предпочитая внутреннюю полку закрывающегося на ключ бара — привычка, перенятая у приёмной матери, опасавшейся, что дети по неосторожности разобьют его и ртуть разлетится по всему дому. Наказав Альфонсу идти к брату, свернул в сторону своего кабинета. Бар особым разнообразием не блистал: начатый бренди, две бутылки ксингского коньяка и белое аэружское вино, подаренное сослуживцами во время одной из инспекций — отстранённо Рой подумал, что с момента появления в доме пацанов совсем не пополнял коллекцию спиртного.       «Так, сейчас о другом думать надо», — осадил он сам себя, схватил лежащий на верхней полке термометр и решительным шагом направился в комнату мальчишек.       Стальной и правда выглядел неважно. Плохо — откровенно говоря. Он закутался в одеяло как гусеница в кокон, пыхтел, стонал, метался по кровати и заливал подушку стекающим по лицу и шее по́том, а ещё его заметно трясло. Он приложил тыльную сторону ладони к его лбу и едва не выругался: пацан буквально горел.       — Ал, — насилу размотав одеяло, Рой поставил мальчишке градусник, — в прихожей в тумбочке под телефоном есть записная книжка с гербом, найди там номера Калмана — домашний и рабочий — и попытайся его вызвонить. Пусть приедет, если может.       Альфонс умчался с громким «есть, сэр!», едва не закатав ковёр, а Рой несколько секунд недоуменно смотрел ему вслед. Элрик ответил в лучших традициях военных, хотя сам таковым не являлся, с командой времени почти не проводил и, соответственно, перенять их манеру общения не мог (от Стального он такого тем более услышать не мог). В который раз в голову закралась мысль, что делать государственным Алхимиком нужно было не старшего, а младшего из братьев. Вот уж кто точно бы действовал в соответствии с инструкциями, не занимался самодеятельностью и вовремя сдавал отчёты. Написанные аккуратным и разборчивым почерком отчёты! Стальной резко дёрнулся, отвлекая внимание на себя, сдавленно что-то пискнул и попытался вновь закрутиться в одеяло.       — Нельзя!       Рой прижал мальчишку к постели и откинул злополучное одеяло подальше. Пацан затрясся ещё сильнее, но он решительно проигнорировал чувство жалости. Если сильно лихорадит — укрываться нельзя ни в коем случае! — эти слова отца врезались в мозг ещё в детстве и не раз помогали быстрее справиться с болезнью. Выждав для надёжности ещё пять минут, Рой отпустил плечи мальчишки, наклонился к горящему ночнику чтобы точно рассмотреть температуру и не удержался от ругательства.       Тридцать девять и три.       Со стороны лестницы раздались быстрые шаги. Рой повернул голову к показавшемуся в дверях Альфонсу и поджал губы. Уже по взволнованному его виду можно было сказать, что звонок оказался бесполезным.       — Постовая медсестра сказала, что он сейчас на операции и неизвестно, когда освободится, так как только начали. Вроде какое-то страшное дтп.       Рой хлопнул себя по коленям и поднялся с кровати.       — Не позволяй ему укутываться. В крайнем случае дай лёгкую простыню или что похожее — поищи в шкафу. Я вызову скорую.       Он широким шагом покинул комнату, делая вид что не заметил искривлённого испугом лица Альфонса, оставляя без ответа слишком громкий, несколько истеричный вопрос: «Что с ним?!»       Врач скорой помощи — уставшая женщина лет сорока с доброй улыбкой и понимающими глазами — сначала внимательно прослушала пациента, потом терпеливо выслушала перебивающих друг друга Роя и Альфонса, покачала головой на рассказ о сидении пациента под дождём, отметила его нервное перенапряжение (они умолчали о Такере, но сказали, что было сильное потрясение) и, ещё раз измерив температуру, решительно приказала фельдшеру засадить проснувшемуся, но мало что соображающему Эдварду жаропонижающий укол. Тем не менее, на блеснувшую иглу тот среагировал довольно быстро, и приговор был приведён в исполнение вместе с криками, слезами и отчаянными попытками отбиться.       Рой вздохнул с облегчением, когда медики вернулись в карету скорой помощи и машина скрылась в темноте ночи.       Заперев дверь на два замка, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Как же он устал. День был сумасшедшим, и как вишенка на торте заболели мальчишки. У Альфонса пока не наблюдались симптомы его брата, но чутье буквально вопило, что это просто затишье перед бурей, а ему Рой привык доверять. Этим утром Элрики промочили ноги (непонятно зачем Такер сообщил ему эту информацию, но Рой был рад быть в курсе), потом испытали сильнейший стресс, а потом просидели неизвестно сколько на ледяном бетоне под проливным дождём — идеальное комбо для подрыва здоровья.       — Рой? — Мягко спустившийся по лестнице Альфонс прошел в коридор и остановился в двух шагах от мужчины.       — М-м? — не меняя позы и не открывая глаз отозвался тот.       — С братом ведь всё будет в порядке?       Рой приоткрыл один глаз, а потом заставил себя открыть и другой. Подросток выглядел откровенно напуганным и очень растерянным. Он мял в руках и скручивал в зелёный жгутик подол своей байки и, казалось, прилагал усилия чтобы не переступать в напряжении с ноги на ногу. Рой тихо вздохнул. Помассировав пальцами горящие веки, провёл ладонью по лицу и постарался придать голосу как можно больше оптимизма:       — Ну конечно. Ты же слышал, что сказала доктор: ничего серьёзного, главное следить за температурой и избегать дальнейших тревог.       Альфонс сковано кивнул, и Рой понял, что он не особо поверил.       — Ал, я серьёзно. — Он шагнул вперёд и положил руки ему на плечи. — Всё с твоим братом будет хорошо. — И зачем-то, видимо, для пущей уверенности, добавил уже немного тише: — Обещаю.       Наверное в этом простом слове напуганный мальчишка услышал что-то ещё, что-то важное и сокровенное, что-то, что трудно было произнести вслух. Потому что в следующее мгновение Рой обнаружил, что он обхватил его за торс и уткнулся лбом куда-то в районе ключицы. Плечи его подрагивали. Пальцы впились в ткань рубашки на спине, неприятно ту натягивая. Рой моргнул в удивлении. Четырнадцатилетний мальчишка, стоически переносящий многие невзгоды, всё время старавшийся держать себя в руках и не показывать окружающим своих боли и страхов, в этот раз разрыдался как маленький ребёнок. Громко, с бесконечными всхлипами и прерывистым дыханием, и безудержно.       «А ведь если вспомнить, он и после дешифроки записей Марко особо не плакал: всё брата подбадривал. Видимо, сейчас для него стало слишком много потрясений». — Рой медленно, боясь прервать исцеляющие слёзы, обернул руки вокруг худых плеч Альфонса и осторожно прижал того к себе.

***

      Новый день встретил неприлично ярким солнцем, чистым безоблачным небом и слишком громким хором птиц — природа пробуждалась от долгой спячки, откровенно веселилась и на все лады воспевала хвалебные оды наступившей весне. Впрочем, радовалась не только она. Некоторые жители Аместриса поспешили распрощаться с шапками и шарфами, спрятать тёплые пальто и куртки в закромах платяных шкафов и надеть что-то куда более лёгкое как по весу так и по количеству согревающих волокон, напрочь игнорируя ещё не прогревшийся воздух и совсем не жаркие +2-3 градуса. Больше всего такой поспешностью отличились старшеклассницы и студентки — оно и понятно: горячая кровь и не менее горячие головы вкупе с желанием понравиться противоположному полу, — но Рой искренне не понимал, куда смотрят родители, разрешая своим дочерям щеголять по улице полуодетыми. Потому что с трудом верилось, что все эти в прямом смысле синие, трясущиеся от холода и шмыгающие носами особы такие закалённые. В тонюсеньких капронках, коротких юбках, тонких плащиках или курточках и обязательно с голой головой — одубевшие, зато красивые — они скорее рисковали оказаться в больнице с воспалением лёгких или ещё чем-нибудь, чем привлечь внимание понравившегося парня. Хотя… — Рой проследил в окно за быстро семенящей куда-то дрожащей девушкой-подростком — внимание парней, может, и заполучат, но потом наверняка слягут с температурой на недельку-другую. Он покачал головой: нет, всё же он никогда не поймёт этих женских жертв «во имя любви», хоть и вырос бок о бок с двумя сёстрами.       Оторвавшись от окна и поправив завернувшуюся штору, Рой широко зевнул, помассировал усталые веки и прошаркал к календарю. Передвинув бегунок на пузатую цифру «5», позволил себе тихий вздох. Этот год только начался, а уже почти всё шло не по плану. Не без стараний Элриков, разумеется, но тут уж винить сорванцов было не за что — они чисто случайно (и в этот раз оно было правдой!) влипали то в одну историю, то в другую, порой не успевая толком вылезти из предыдущей. Чайник призывающе засвистел, и Рой, обхватив ухваткой накалив-шуюся ручку, залил кипятком насыпанный в кружку кофе. Крепкий аромат ударил в нос, заставляя мозг реагировать и выбрасывать в кровь остатки энергии.       Сонливость на время отступила.       Настенные часы, купленные на одной из ярмарок просто потому что Риза обратила на них внимание (он надеялся преподнести их как подарок, прежде чем она решительно отказалась, заявив, что «время не дарят»), показывали начало десятого, и отстранённо Рой подумал о том как быстро всё-таки летит время. Несмотря на все заверения перезвонившего ближе к полуночи отца, что «тройчатка» скорой действует медленно, но верно и, главное, долго, сомкнуть веки и поспать у него получилось только под утро, когда температура Стального перестала делать попытки подскочить выше тридцати шести и восьми градусов. Из-за этого белки глаз покраснели и тёмные мешки под ними не удалось свести ни холодной водой, ни лёгким массажем век, а приехавший полчаса назад отец окинул его не впечатлённым взглядом и что-то пробурчал про не выспавшихся зомби. Это стало ещё одной причиной, по которой, проходя мимо зеркала, на своё отражение Рой старался не смотреть.       Подув на дымящийся напиток, он сделал осторожный глоток, скривился — тот вышел уж слишком крепким — и быстро проглотил ещё немного. Встрепенулся, передёрнув плечами, и повернул голову в сторону лестницы, заслышав тихие шаги. Калман вошёл в кухню, массируя правое плечо и крутя головой, разминая шею, остановился в шаге от стола.       — Ну что с ним? — не выдержал тишины Рой.       — В принципе, ничего особенного. — Калман опёрся о стул. — Острая инфекция верхних дыхательных путей, характерная при длительном нахождении в мокрой холодной одежде на холодной улице, приправленная пережитым стрессом и вытекающей из него панической атаки. Первое лечится обильным питьём и постельным режимом, второе — курсом успокоительных.       — Паническая атака? — переспросил Рой, нахмурив брови. Побывав на поле боя он довольно близко познакомился с этой напастью и не раз наблюдал оную как у сослуживцев, так и у себя, но поведение Стального совсем на неё не походило. Не было ни нервозности, ни беспричинного страха, ни галлюцинаций (кошмары не в счёт). Об этом он не повременил сообщить отцу, но тот лишь насмешливо хмыкнул:       — А ты думал, симптомы у всех одинаковые?       Рой несколько раз моргнул и подавил желание ответить, что да, именно так он и думал, потому что всё было очевидно. Отец на его смущение пожал плечами и развёл руки в стороны:       — Паническая атака лишь в крайних случаях проявляется галлюцинациями и дрожью по всему телу. Твой пацан лишь хватает ртом воздух как рыба, думает, что не может «вздохнуть полной грудью», это цитата, кстати, но на самом деле нехватки кислорода не испытывает и всему виной нервное перенапряжение. Я показал ему как дышать, но всё равно пусть пропьёт что-нибудь из успокоительного. Я тут набросал парочку действенных, возьми, какое будет.       — Спасибо. — Рой машинально сложил протянутый клочок бумаги пополам, сунул в карман штанов.       В кухне повисло молчание. Оно не было неудобным или напряжённым — скорее наоборот, тёплым и достаточно успокаивающим. Как будто он вдруг вернулся на девятнадцать лет назад и все обрушившиеся на него тяготы жизни и обязанности испарились по мановению волшебной палочки. Захотелось податься вперёд, совсем как в детстве, зарыться носом в мягкий ворс кофты, обнять его за шею или за талию и насладиться приятными поглаживаниями по голове. Одёрнув себя от ребяческих мыслей, он вернул внимание кофе и отпил ещё глоток. Снова поморщился.       — Кофе натощак — плохой выбор.       Рой улыбнулся в кружку.       — Помнится, ты сам-то не особо соблюдал эти рекомендации.       — Я врач, мне можно.       Против воли Рой фыркнул, а после уже по-настоящему засмеялся. В детстве на это заявление он постоянно дулся и раздражался.       — Что вообще стряслось?       Голубые глаза отца смотрели проникновенно, не скрывая беспокойства, и Рой, прикинув, что инцидент такого масштаба не станут скрывать от общественности — слишком уж много было свидетелей говорящей химеры — решил рассказать. Про Такера, про четырёхлетнюю девочку с собакой и про огромную человеческую алчность. Про жестокость. А также про разбитые надежды двух других детей, ставших случайными свидетелями чудовищного преступления.       — Самое противное, что я сам их туда отправил, — закончил он с горьким смешком и поднёс ладони к лицу, растирая пульсировавшие виски́. Боль, увы, отступать не желала. Помолчав, прошептал на грани слышимости, ещё боясь говорить вслух, но понимая, что держать при себе ещё хуже: — а если бы вместо своей дочери он решил использовать кого-то из них?       — Главное, что не использовал.       Рой резко выдохнул. Калман сказал это так спокойно… Да, мозгами он понимал, что отец прав, что то что свершилось — уже свершилось, и нет смысла корить себя за то что могло бы произойти. Понимал, но всё же…       — Я должен был всё проверить, — пальцы зарылись в волосы, — чувствовал ведь, что что-то не так. Ещё и Фьюри со своими жуткими догадками. Мне как будто намекал кто-то сверху: «присмотрись к Такеру, изучи, чем он занимается, разузнай всё про первую химеру»! — он хлопнул ладонями по столу. — Но я благополучно ни на что не обратил внимания!       Отец обошёл стол, встал рядом и мягко опустил ладонь ему на плечо.       — Как говорится: знал бы, где упадёшь — соломку постелил.       Пальцы сжали плечо в молчаливой поддержке. Такие тёплые. У Калмана всегда были очень тёплые руки, даже горячие, и в детстве Рой искренне не мог понять, почему у него ладошки вечно мёрзнут. Эта странность исчезла после того как ему исполнилось семнадцать, но воспоминания остались. Рой сделал глубокий вдох и тяжело выдохнул ртом, едва сдерживая желание запустить руки в волосы. Вместо этого переплёл пальцы в замок в попытке спрятать нервы, заранее зная, что от зоркого ока врача этот жест не ускользнёт.       И следующие слова Калмана, опередившие его вопрос на долю секунды, полностью это подтвердили:       — Для начала успокойся и прими всё как есть. Потом накорми детей и поешь сам — вам всем сейчас необходимы питательные вещества. Им — для сражения с болезнью, тебе — чтобы не хлопнуться в обморок.       Рою захотелось рассмеяться.       Его отец всегда знал что у него на уме. Каким-то образом. И если в детстве он искренне верил, что тот обладает ментальными способностями, то взяв под своё крыло Элриков начал догадываться, как на самом деле происходило это «чтение мыслей». У мальчишек все эмоции были на лицах написаны, стало делом привычки и техники сделать выводы об их следующих шагах или вопросах.       Залпом допив остатки кофе, он не спеша поднялся из-за стола, прошёл к одному из шкафчиков и достал средних размеров кастрюлю.       — Я разморозил куриные ножки, суп сварю.

***

      Эдвард вяло проследил за покинувшим комнату Мустангом, втянул ртом воздух, хлюпнул носом, втягивая так и норовящие вытечь сопли — сморкаться в платок перед кем бы то ни было, даже родным братом, было стыдно — и заставил себя проглотить последнюю ложку бульона. Суп получился на редкость вкусный, но аппетит как таковой так и не появился и завтрак едва не превратился в пытку. Не помогало и резкое ухудшение состояния брата: ещё вечером Альфонс был нормальный, а уже утром напоминал побитое чучело, без конца чихал и трясся в лихорадке. Эдвард прекрасно помнил, как сильно холодно бывает при высокой температуре и несколько раз пытался уломать Мустанга дать брату ещё что-нибудь, во что можно укутаться, но у того явно были наклонности садиста так как на все просьбы и доводы он отвечал категорическим отказом. О трансмутации чего-нибудь не могло идти и речи — перед глазами всё плыло и голова грозилась расколоться надвое, а идею перебраться к брату в постель и согревать его своим теплом он отложил на крайний случай.       Отставив поднос с пустой миской обратно на табуретку, Эдвард мешком плюхнулся обратно в кровать. Подушка была невероятно мягкой, приятно холодила голову, и он уже почти провалился в очередной сон, когда организм решил напомнить о своих естественных потребностях. С губ сорвался раздражённый стон. Несколько секунд Эдвард искренне рассматривал вариант не вставать и потерпеть, но давление внизу живота только нарастало — сказывались выпитые часом ранее несколько кружек морса и тёплой воды — и разум подсказывал не искушать судьбу. Кряхтя, он медленно принял сидячее положение и так же медленно поднялся на ноги. Поёжившись, накинул на плечи одеяло на манер мантии.       «Всё равно холодно».       Медленно он проковылял к лестнице, мысленно возмущаясь, почему при проектировке дома нельзя было сделать санузлы наверху. Это же жуть как неудобно постоянно бегать вверх-вниз! Он осторожно спускался по широким ступенькам, благодарный за перила, когда до слуха донёсся приглушённый голос Мустанга. Эдвард знал, что начальник убежал снять затрезвонивший телефон, но внимания на тот момент на этом факте не сконцентрировал: мало ли кто из его многочисленных пассий мог ему позвонить? Но разговаривал мужчина явно не с девушкой и даже не с другом, потому что в речи присутствовали такие слова как «докладывай», «конвой» и другие термины. И судя по интонации Мустанга, ничего хорошего ему не сообщили. Голос мужчины был встревожен и приглушён, как если бы он не хотел чтобы о разговоре узнал кто-то кроме него.       Такая скрытность пробудила природное любопытство, и несмотря на гудящую голову и расплывающийся перед глазами пол, Эдвард нашёл в себе силы прокрасться по коридору и затаиться возле самой стены. Заложенный нос осложнял дыхание, поэтому было принято решение делать беззвучные вдохи и выдохи ртом. Медленно и осторожно, Эдвард выглянул из-за стены, готовый в любую секунду нырнуть обратно, если мужчина вдруг решит повернуться, прислушался.       — Вот значит как, — Мустанг вздохнул и плечи его заметно опустились, — не только Сшивающий жизни, но и… — он на миг запнулся, — химера. — Видимо, говорящий на том конце провода не спешил отвечать или сделал это очень быстро, потому как Мустанг вновь вздохнул и запустил пятерню в волосы, взъерошивая. Следующие его слова были несколько натянутыми: — Ну, может оно и к лучшему: оставь он её в живых, она бы мучилась всю оставшуюся жизнь, если бы научные эксперименты не добили её раньше.       Первые несколько секунд уставший мозг напряжённо обрабатывал подслушанную информацию, а потом бурным потоком пришло понимание. Ахнув от ужаса, Эдвард попятился, запнулся о тянущийся по пятам конец одеяла и, взмахнув руками в попытке обретения равновесия, с громким вскриком упал на пол.       Мустанг резко обернулся.       — Стальной?       Чёрные глаза командира впились в него с какой-то настороженностью, оглядели с головы до пят и в итоге остановились на лице. Эдвард открыл рот, заглотил показавшийся вдруг слишком холодным воздух и с громким щелчком захлопнул челюсть, так и не найдя подходящих слов. Впрочем, Мустанг и так всё понял и, положив трубку не попрощавшись с собеседником, в пару шагов преодолел разделявшее их расстояние.       — Сильно ударился?       Он протянул ладонь, но Эдвард отмахнулся и отполз ещё на пару шагов, яростно качая головой. В виска́х снова забили молоточки, но адреналин позволял отвлечься от боли. Он не мог, не хотел верить в услышанное. Нина не могла..! Не должна была..! Но Мустанг не имел склонности шутить на такие темы да и не знал о том, что он, Эдвард, сзади и просто слушал принесённые кем-то из его подчинённых новости.       — Стальной, ну же…       Эдвард вновь дёрнулся от протянутой ладони взрослого, и тот послушно убрал руку. На миг перед глазами мелькнуло его обеспокоенное лицо, а в следующий момент Мустанг поднялся и довольно громко позвал:       — Калман!       Доктор появился спустя несколько мгновений, на ходу надевая очки.       — В чём дело?       Рой покосился на сидящего на полу Элрика и решил, что скрывать что-либо уже не имеет смысла. Пацан всё равно всем расскажет, а ему нужна была помощь.       — Шрам, серийный убийца гос.алхимиков, снова замечен в Централе. Этой ночью он ворвался в дом Такера, убил конвой, убил самого Такера и убил химеру. Меня вызывают на место преступления, присмотришь за пацанами, пока не вернусь?