«Еще слишком, чтобы я начал хотеть тебя? Позволь мне любить тебя Ты такая, что я не могу без тебя. Даже когда я ненавижу все вокруг, Я все еще тебя хочу. Будь всегда рядом со мной, прошу.» MONSTA X
Чонгук приезжает к Юнги в начале второго. Друг живет на самой окраине города, здесь находятся совсем старые пятиэтажные здания, квартиры плохо отапливаются, но люди не жалуются, довольствуются даже этим: одна часть постройки вообще не топится и квартира Юнги находится в этом самом секторе. Чонгуку повезло, что сегодня у друга выходной и он, стоит открыться двери, может сразу же ввалиться в его объятия, не сдерживая слез, то ли облегчения, то ли боли, не до конца выплаканные ночью. Юнги растерянно прижимает к себе дрожащее тело, вопросы не задает, держит одной рукой Чонгука, пока второй закрывает дверь на три замка. Ведет друга на маленькую, но уютную кухню, выполненную в светлых тонах, сажает его на стул, спешно роется в навесных шкафчиках в поисках успокоительного. Старается скрыть от волнения дрожь в пальцах, находит маленькую склянку, пытается откупорить пальцами, но, поняв, что бессмысленно, берет маленький нож и им выдергивает крышку. Юнги почти каждую секунду бросает тревожные взгляды в сторону Чонгука, пока отсчитывает капли, параллельно бубня себе под нос: —…Девять, десять, — он отставляет склянку, подбегает к воющему другу с кружкой, садится возле на колени. — Вот, Чонгук-и, выпей, полегчает, — ласково говорит он, протягивая Чонгуку кружку, помогает тому поднести ее ко рту и выпить все содержимое. Успокоительное оказывается не самым приятным на вкус и Чонгук заходится кашлем. Юнги спускает друга со стула, сажает к себе на колени, крепко обнимает, по голове успокаивающе гладит, «молодец» шепчет, своим присутствием, действиями внушает, что здесь, рядом, что все хорошо. Истерика от пережитого стресса потихоньку идет на убыль, Чонгук редко икает, сжимает в своих сильных тисках свитер Юнги, не чувствует боли от касаний чужих пальцев к тем участкам, где уродливые синяки расплываются. Все его внимание сосредоточено на вечно холодных пальцах Юнги, перебирающих его пряди. Ворс свитера щекочет нос, рецепторы запаха забиваются свежим озоном. С Юнги всегда хорошо, Чонгук с ним и до разрыва с Тэхеном был очень близок, но за последний год они стали общаться еще теснее, встречи стали более необходимыми. Потому что рядом с Юнги Чонгук снимает оковы брака, полной грудью дышит. Потому что Юнги пахнет свободой. Важнее этого у Чонгука ничего не осталось. Юнги расчесывает пальцами его волосы, качает на руках, как малое дитя и мычит спокойную мелодию, словно укачать пытается. Чонгук в его руках моментально расслабляется, кулаки с тканью свитера в них разжимает, ладонями сутулую спину гладит, тоже мычит, вместе с Юнги, в унисон. — Тебе лучше? — тихо спрашивает Юнги, боясь напугать. — Да, спасибо, — осипшим голосом отвечает Чонгук, отстраняется от друга, рукавом толстовки вытирает слипшиеся ресницы. — Я налью чай с ромашкой, ты выпьешь его и все мне расскажешь, — ставит перед фактом Юнги, но Чонгук все равно кивает. Юнги встает с колен, поправляет свои мешковатые штаны и наливает кипяток из недавно вскипевшего чайника в кружку и закидывает пакетик с чаем. Чонгук тоже поднимается, идет в ванную вымыть руки и высморкаться, приводит себя в более живой вид, хоть и получается из рук вон плохо. Забивает, умывается еще раз холодной водой и выходит к Юнги с мокрым лицом. Юнги сидит за столом, тупит взгляд в свою кружку с чаем, а когда на пороге появляется Чонгук, сразу поднимает голову и врезается в страшный синяк на правой скуле. Юнги, как только открыл дверь квартиры, сразу его заметил, почувствовал внезапную сухость в горле и ужасную жажду, но собрался ради друга. На Чонгука смотреть больно. За последнюю неделю, которую они не виделись, он словно похудел на еще пару килограмм, одежда на нем висит мешком, весь бледный, будто труп из морга, а вся правая сторона лица сплошная болячка с заплывшим глазом. У Юнги кровь в жилах застывает, стоит представить, что случилось с Чонгуком, но ему еще нужно выслушать все из уст друга, поэтому он сглатывает горький ком, пододвигает кружку к стороне Чонгука и, кивнув, зовет: — Садись, Чонгук-и и расскажи, что случилось. Чонгук послушно садится, морщится от боли, и, немного отпив горячего чая, начинает повествовать свой, кажется, самый страшный день за весь прошедший год. Чонгук не скупится на словах, расписывает все в самых ярких красках алых оттенков, разбавляет черным. Юнги взгляд с друга не сводит, про свой остывший чай забывает, все внимательно слушает, а бурное воображение отчетливые картинки ужасной ночи рисует, где Чонгук, распятый на полу, лежит, кричит, о спасении молит, но так никого и не дожидается. Юнги бегает по другу судорожно глазами, закусывает нижнюю губу, качает головой, ужас, нарисованной фантазией, забыть пытается, старается не думать, что пока Чонгук бился в агониях, он после трудного рабочего дня отсыпался. Юнги никогда не нравился Ыну, с самых первых рассказов о нем от Чонгука. Скользкий и противный тип. Юнги с Чонгуком долго обсуждал свадьбу, думал, правильное ли это решение, может, стоит подождать, оправиться, немного восстановиться, но стоило увидеть наполненный безжизненным океаном боли черные глаза и слова пропадали. Чонгука было страшно оставлять одного, поэтому Юнги сдался и надеялся, что хотя бы с Ыну омеге станет лучше. И вроде бы все шло хорошо, временный покой посетил дом Чонгука… а вчерашней ночью покинул. На данный момент Юнги чувствует себя как никогда виновато и паршиво. Не уберег, позволил снова корчиться в конвульсиях боли, срывать голос. Не защитил важный душевный покой. А мог. Все чувствовал, не мог до конца успокоиться и буквально вручил в руки истязателю. Юнги смотрит на свои сцепленные вокруг кружки пальцы и видит на них густые багровые капли, на стол стекающие. Как отмыться? Как с этой виной дальше жить? Простым «прости» не отделаться, оно в прошлое не возвращает, все в последний миг изменить не в силах. Ему теперь этот груз нести, жрать себя, да Господу Богу каяться. На маленькой кухне в небольшой неотапливаемой квартирке повисает тяжелая тишина. Ее можно всем свои естеством ощутить, потрогать. Она душит Юнги, глотать плотный ком слез горечи заставляет. И Юнги глотает, прижимает ко рту ладонь и глотает, прикрыв веки, а под ними кровавое марево. Оно теперь каждую ночь Юнги будет сниться, о своем страшном проступке напоминать. Но внезапно все рассеивается, словно туман днем. Юнги открывает глаза и видит Чонгука. На его лице измученная улыбка, но такая облегченная, что у Юнги все внутри сжимается. Он смотрит ниже и видит свои ладони в мягких руках Чонгука. На его пальцах раскинуты мелкие царапинки, ухоженные ногти сломаны, но кожа все равно продолжает хранить тепло. — Ты не виноват, Юнги, — говорит Чонгук, поглаживая холодные руки. — Все просто ужасно, но жизнь продолжается, — его уголки губ немного приподнимаются. — Только разреши мне пожить у тебя какое-то время, а дальше со всем разберемся. Юнги поджимает губы и кивает. Если так он сможет искупить свою вину, то сделает все, что в его силах.***
Приехав домой и не обнаружив там Чонгука, Кан Ыну приходит в бешенство. Телефон омеги недоступен, на смс-ки не отвечает. Ыну громит весь дом, волосы на голове рвет, кричит на самого же себя за свою беспечность и чуть не смеется от абсурдности ситуации. Какой-то маленький, немощный омега, который сегодня утром толком с кровати встать не мог, каким-то образом покинул особняк. Ыну берет телефон и проверяет записи камер видеонаблюдения. От них становится еще смешнее. Чонгук его еще и обокрал. Ыну, чтобы наверняка, идет в свой кабинет, открывает сейф и начинает откровенно смеяться. Смех этот больше похож на истерический. Отсмеявшись и вытерев подступившие слезы, альфа замирает, погружая весь дом в гробовую тишину. Ему больше не до смеха. Стискивает челюсть, играет желваками на лице и, резко захлопнув дверцу сейфа, покидает кабинет, стены которого еще несколько секунд отражают глухой удар железа о железо. Утром следующего дня Ыну первым делом проверяет старую квартиру Чонгука. Как и ожидалось, омеги там не оказалось. Чонгук не глупый, если хотел спрятаться, то нашел место получше. Ыну сидит в машине, невидящим взглядом смотрит куда-то сквозь дома за стеклом. Тут его осеняет. Машина срывается с места и Ыну без раздумий едет к конкретному человеку, ненавидящего всей своей черной душой. И как он сразу не додумался? Почему вчера же не сложил два и два? Ответ же был так очевиден, под носом вертелся. Чонгук еще и незаслуженный актер. Так искусно играл роль убитого горем омегу, такую живую ненависть, неприязнь, вражду изображал к определенной персоне. Ыну почти верил. А Чонгук на пару с Ким Тэхеном обвели его вокруг пальца. Ыну не клоун, чтобы над ним смеялись и в дураках себя держать не позволить, омрачать репутацию — тем более. Чонгук ответит, а вместе с ним и Ким Тэхен. Ыну бесцеремонно врывается в офис «Blue side group», игнорирует охрану и распахивает двери в кабинет вице-президента. Тэхен даже не дергается, как сидел расслабленно на кресле, просматривая важные бумаги, так и сидит. Лениво поднимает голову на вошедшего. Тэхен еле удерживается, чтобы не поднять в удивлении бровь, сохраняя серьезный вид. Говорит охранникам, чтобы покинули кабинет и когда те уходят, встречается взглядом с Ыну. — Верни мне его, — холодно чеканит Ыну, подходя к столу вице-президента. — Кого? — равнодушно спрашивает Тэхен, скучающим взглядом осматривая Ыну. Хочется ему позлить интересного гостя, дурачка построить. Кан Ыну впервые явился в «Blue side group», нужно использовать шанс по-полной. — Хватит дурака из меня делать, — рявкает Ыну. — Чонгука. Я знаю, что эта шлюха спит с тобой. Верни мне его и разойдемся по-хорошему, — быстро сокращает расстояние и, упершись руками о стол, зло смотрит в глаза ненавистнику. Выражение лица Тэхена никак не меняется, зато в глазах штиль на страшную бурю сменяется. Там тьма-тьмущая в огромные воронки образуется, вращается с бешеной скоростью, туда попади — конечности оторвет. Кан Ыну этого не замечает, его разум ядовитой завистью ослеплен, она ему глаза и разъедает, представляет реальность размытой картиной. Тэхен сдержанно откладывает в сторону любимую ручку, чтобы ненароком ее не сломать, соединяет руки в замок, ведет внутреннюю борьбу. У него в горле ненависть клокочет, в груди снова ноет. Не так ощутимо, как вчера, но не утихает. И холодно. Со вчерашнего вечера и все утро ему невыносимо холодно. Тэхен все пытался отогнать прочь ненужные мысли: работой себя заваливает, сам ходит делать ксерокопии бумаг, удивляя работников офиса, сам ходит заваривать себе кофе, лишь бы занять голову другими заботами. А тут еще Кан Ыну врывается, обвиняет его в нелепой ситуации, да еще и голос повышает в чужом кабинете. Сам не уследил за своим же мужем, теперь виноватых ищет. Тэхену он еще больше омерзителен. И поведением, и столь низким словом, коим Ыну именовал Чонгука. Даже после того, как Тэхен узнал про измену, у него язык не поворачивался назвать Чонгука шлюхой. Даже после того, как Чонгук женился. А у этого ублюдка так легко вылетело такое слово из его поганого рта. Тэхен все пытается усмирить внутреннего зверя, обезумевшего, что его человека, — Тэхен теперь точно уверен, — вчера искалечил этот моральный урод, а сейчас еще и оскорблениями разбрасывается. Понятно, почему Чонгук ушел от него. Тэхен прикрывает веки, делает глубокий вдох, собирается. Нужно держать эмоции в узде. Нужно продолжать играть. Только подтрунивать желание пропало. — Понятия не имею, о чем ты, — монотонно говорит Тэхен, пожимая плечами и откидываясь на спинку кресла. — У меня есть муж, который сейчас ждет меня дома. Кроме него меня больше никто не интересует, — последнее предложение дается ему с особым трудом, он прекрасно справляется, заставая гостя врасплох. Ыну смеряет его сомнительным взглядом, хмурится. Не похоже, что Ким играет. Сталь, испускающую его голос, пробирающий до мурашек своей безразличностью, сыграть почти нереально. Но Ыну не докапывается, уже просто устал, не признается, что не хочет раздражать вице-президента. Ыну все равно все узнает и Чонгука обязательно найдет. Он в отвращении морщится, поправляет рукава пиджака и, фыркнув себе под нос, уходит так же резко, как и появился, предварительно громко хлопнув дверью. Буквально через секунду в кабинет заходит ошалевший Сокджин с пакетами с едой из любимого ресторана Тэхена и ставит их на кофейный столик. Тэхен никак не реагирует на появление секретаря, поворачивается на стуле к окну, обдумывая короткий диалог с Ыну. Сокджин замирает в замешательстве, смотрит то на дверь, то на Тэхена, чувствует его недовольство и все равно спрашивает: — Этот что тут делал? — Заходил Чонгука забрать, — не поворачиваясь, спокойно отвечает Тэхен. Сокджин еще больше теряется, распахивает глаза, услышав впервые за год из уст вице-президента это имя. — С чего он решил, что Чонгук тут? — открывает пакеты Сокджин. — Он узнал, что я сплю с ним, а Чонгук, как я понял, из-за этого сбежал из дома — поворачивается Тэхен и встает со стула. — Тэхен… — Ты узнал, что я просил? — перебивает его, садится на диван. Сокджин тяжело вздыхает и, кивнув, садится с Тэхеном, открывая контейнеры. — Висит на шее у отца, занимается торговым бизнесом. Продвинулся, конечно, за счет отца. Сеть алкогольных магазинов у Кан Ыну, — говорит Сокджин, макая сушу в соевый соус. — Правда, он почему-то об этом особо не разглашает информацию, точнее, нет, он вообще об этом ничего не говорит, это и странно. — Все? — спрашивает Тэхен, доставая из второго пакета стаканчик любимого капучино и сразу же делает крупный глоток. — Да, Тэхен, — убирает палочки Сокджин, вытирая салфеткой губы. — Он ничем незаконным не занимается. Никаких судимостей нет, законопослушный гражданин. — Занимающийся домашним насилием, — неожиданно говорит Тэхен, отставляя стаканчик с кофе. На какое-то время в кабинете повисает напряженная тишина. Сокджин даже салфетку выранивает из рук, во все глаза на Тэхена смотрит. — Этот уебок, Кан Ыну, избил Чонгука, — выдыхает Тэхен, устало трет переносицу. — Ты это только сейчас понял? — спрашивает Сокджин, приподнимая густые брови. — Нет, Сокджин, я не идиот, — нервно отвечает Тэхен. — Да, ты просто упрямый баран, — дерзко выпаливает секретарь, не боясь гнева главного и скрещивает руки на груди. — Прости? — чуть не давится воздухом, поднимая голову на Сокджина. — Ты же сдохнешь без него, Тэхен, — как маленькому ребенку объясняет. — У вас очень сильная ментальная связь. — В курсе и что я должен сделать? — Найти его? — недоумевает секретарь. — Сам же говоришь, что он сбежал из дома, спрятался от Кан Ыну, залег на дно. Нужно найти его быстрее, чем это сделает Ыну. — Пускай идет к черту, — выплевывает Тэхен и идет за свое место. — Вице-президент, не веди себя как чмо! Твоему истинному двое суток было плохо. Ты собираешься так все оставить? Ты не понимаешь, что он, возможно, в опасности и может умереть? Нужно все выяснить! — Тебе надо, ты и выясняй, — отчеканивает, утыкается в бумаги. — Ты ведь любишь его! — не выдерживает Сокджин. Не знает, как до друга достучаться, как глаза открыть, поэтому на крайние меры идет. — Брехня! — срывается Тэхен, отбрасывая бумаги, а любимая ручка трескается пополам. В кабинете повисает тишина. Тэхен сжимает губы в тонкую полоску, выбрасывает в мусорное ведро непригодную ручку и отворачивается на кресле к окну. На Сокджина сейчас смотреть не хочется, нужно успокоиться. Портить отношения с секретарем нет никакого желания. Как Сокджин может делать такие смелые заявления? Да еще так уверено, смотря в глаза, словно это самая очевидная вещь на свете. Словно он забыл, что было год назад, как Тэхен убивался и как ему тяжело было оправиться. У Тэхена к Чонгуку ненависть, может горечь, равнодушие, пустота, но точно не любовь. Как можно путать совершенно два разных понятия? Они же полностью противоположны друг другу по значению. Одно их объединяет — это самые сильные чувства, которые способен испытывать человек. Говорят, от любви до ненависти один шаг, от ненависти к любви — тысяча. А кто-то говорит наоборот и это Тэхену кажется абсолютным бредом. Он любил Чонгука. Любил, как никого до него. Чонгук его предал. Сделал больно самым ужасным способом, каким только в Аду можно пытать. И все. От любви больше ничего не осталось. От пламени страсти остались лишь обгорелые навеки потухшие угольки безразличия. Злость на Ыну потому, что этого альфу и альфой трудно назвать по его поступкам, вот Тэхен и бесится, раздражается. Сокджин ни черта не знает, но уверенно делает вид, что в курсе всего наперед. Ему не понять. У него любимого никогда не было. Сокджин больше не рискует подливать масла в огонь. Держит паузу. Оттягивает воротник свитера и убирает пустые контейнеры обратно в пустой пакет. Из второго достает эспрессо и сразу примыкает к стаканчику, обхватывая его двумя руками. Тэхен убавив пыл, разворачивается обратно лицом к Сокджину и, заметив изменения в секретаре, спрашивает: — Ему сегодня не холодно? Сокджин смотрит на него вопросительно исподлобья, прислушивается к себе и отвечает коротким «нет». — А вот Чонгуку — да, — вздыхает Тэхен, потирая свои леденящие ладони, которые все никак не получается согреть. Вчера вечером кутался в одеяло — без толку. И как бы не пытался отвлечься, внушить, что плевать, все не может думать о том, где сейчас находится Чонгук. Сокджин сканирует его внимательным взглядом. Опять, черт, что-то сам для себя подмечает. — Ты перестал его ценить, — как и ожидалось. — Ты ничего не знаешь, секретарь Ким. Если бы тебе изменил человек, которого ты всем сердцем любишь, с кем-то на одну ночь, я бы посмотрел на тебя, — давит Тэхен. — Не надо, — мрачно просит Сокджин, качая головой. — Тогда молчи и не влезай в наши дела с Чонгуком, — отрезает Тэхен и, достав другую ручку, листает бумаги. Сокджин отставляет кофе, снимает очки и потирает глаза. Аппетит совершенно пропал. Давно они с Тэхеном не поднимали данную тему, решили лишний раз не вспоминать тени прошлого. Но тени, они на то и тени, что всегда рядом, за спиной, по пятам ходят, позабыть о себе не дают. И Тэхену как-то жилось этот год, но стоило появиться Кан Ыну и в груди поселяется семя сомнения. Не у Тэхена, нет. У Сокджина. Хотя, оно в нем уже давно живет, скорее сейчас начало немного разрастаться, пускать корни, к солнцу тянуться. Не нравится ему вся эта ситуация с самого начала. Что-то здесь нечисто. Он все пытается докопаться до истины мелкими рывками, но получается с трудом. Тэхен — непробиваемая стена, рассказывает только то, что считает нужным, а если Сокджин задает более личные вопросы — быстро меняет тему. Да, Сокджин понимает, что для вице-президента это больная тема и он не желает тревожить старые шрамы, боясь их вскрыть. В этом-то и суть. Тэхен все еще боится. Только чего, а, может, кого именно — вот чего Сокджин не понимает и хочет выяснить, но с Тэхеном это невыносимо трудно. Еще и эта ситуация с Чонгуком и Кан Ыну, как бонус. Все слиплось в один комок и Сокджину нужно уединиться, чтобы расставить все по своим местам, может, тогда все станет более ясным. Сокджин бесшумно покидает кабинет, прихватив мусор. Выбрасывает его в бак и садится в свою машину, заводя двигатель. Приятное урчание движка разливается по всему салону и Сокджин на мгновение прикрывает глаза, еще раз прокручивая мысли в голове. Расставание Тэхена и Чонгука произошло уж слишком резко и неожиданно. Сокджину понадобилось какое-то время, чтобы переварить эту информацию, отправленную сухой смс-кой от Тэхена. Нормально поговорить и разъяснить такое громкое объявление получилось только спустя неделю, которую Тэхен ходил, выглядя хуже мертвецов. И если сначала Тэхен как-то держался, то через месяц у него началась ужасная ломка. Сокджин очень сильно испугался за самочувствие друга, от шока не мог понять, что происходит с Тэхеном, а потом его словно током ударило от ошеломляющего осознания. Нужен был Чонгук. Сокджин озвучил свои предположения Тэхену и тот, как ожидалось, его догадки не оценил и просто попросил вызвать врача. Врач тоже не обнадежил. Написал название дорогущих таблеток, подобранных для Тэхена, которые почти нигде не найдешь и посоветовал поскорей найти омегу, потому что на одних лекарствах не протянуть. Тэхена, кажется, факт того, что ему выписали смертный приговор, вообще не смущал, поэтому Сокджину пришлось брать быка за рога. Уж чего, а смерти друга он не мог допустить. Долгая неделя, раздражающие уговоры и Тэхен согласился на встречи с Чонгуком. Хоть Тэхен и не стал выглядеть здоровым, полным сил человеком, но ломать его перестало, что позволило Сокджину спокойно вздохнуть. И вроде все немного, но нормализовалось, как Чонгук вышел замуж. Сокджин заметил переменное настроение Тэхена, подмечал его взвинченность, но молчал. Первое время он молчал, слушал, собирал информацию и уже потом начал добавлять свое слово. Из увиденного, услышанного, Сокджин может сделать точный вывод, что Тэхен не ненавидит Чонгука. Первые несколько месяцев — да. Это ощущалось очень остро, будоражило кровь, но со временем она стала утихать и превратилась в холодное безразличие, а оно же сменилось не угасшей любовью. Как бы Тэхен не извивался, не выкручивался, не рычал на секретаря, Сокджина не переубедить. Тэхен все еще любит Чонгука. Это простая аксиома, формула, которую просто нужно запомнить. Причем Тэхен сам же это прекрасно понимает, но не признается. Гордый индюк. Единственное, что он не понимает, что все становится более, чем очевидно, по его действиям, словам: Тэхен никогда не оскорбляет Чонгука, да, этого имя, — до сегодняшнего дня, — не вылетало из его уст, как и унизительные слова по типу «шлюха», «жалкая подстилка», «потаскуха» и все в этом роде, а это уже многое значит. Тэхеном просто движет обида. Сильная обида из-за предательства, но не ненависть. Предательство Тэхен не прощает, Сокджин это хорошо знает, но маленькому омеге Тэхен готов простить даже это, что не перестает поражать Сокджина. Он за весь прошедший год ни разу не пересекался с Чонгуком и узнает всю о нем информацию от Тэхена, пятничными вечерами исповедующий другу душу. И что Сокджина не менее повергло в шок — Чонгук тоже ненавидит Тэхена. И чем больше Сокджин слушал, тем больше он анализировал, вникал, но к логическому объяснению прийти не может по сей день. Он просто знает, что они спят, чтобы не умереть. И не знает, почему Чонгук ненавидит Тэхена. А что самое интересное, Тэхен, похоже, сам не в курсе, либо очень хорошо играет. Впрочем, Сокджин выяснит, потому что друга надо спасать и его омегу теперь — тоже. С момента, как Тэхен сказал, что Чонгук мерзнет, Сокджин не позволяет мнимой надежде заползти под свитер и пригреться в сердце. Хоть он и не верит в совпадения, но тешить себя мыслью, что Чонгук сейчас с его истинным, совсем не хочется. Иначе будет больно, если это окажется не так. Иначе Сокджину не оправится, нагружать и нагружать себя работой, а потом снова искать, в самые грязные углы города ездить, его высматривать. Сокджин не успокоится, пока не найдет его, не прижмет к своей широкой груди и не убедится, что ему больше не холодно. Он не хочет кормить себя мыслями, что если найдется Чонгук, то найдется и его истинный. Но уже поздно об этом волноваться. Сокджин ищет его уже семь лет, если не больше, у него, по сути, кроме веры, ничего не осталось. И пусть он затеял опасную игру, так легче — знать, что он совсем рядом. Даже если это окажется фантомным чувством. Сокджин открывает глаза, разминает шею и выезжает из парковки. Он собирается проверить старую квартиру Чонгука. Конечно, это глупо, ведь Кан Ыну первым делом проверил бы это место, но лучше перебдеть, чем недобдеть. Сокджин тормозит рядом с подъездом и поднимает на лифте на десятый этаж, пару раз звонит в дверной звонок. Как и ожидалось, дверь ему никто не открывает, а запах Чонгука давно выветрился, потому что омега тут был последний раз где-то год назад. Он отходит от двери и замирает. Втягивает воздух глубже, прикрывает веки. До него доходит еле ощутимый запах свежести. Озона. Сокджин распахивает глаза и пулей покидает здание, игнорирует лифт. Он выбегает на улицу и как умалишенный вертится вокруг себя, ищет сильнее воздух втягивает, где стремительно растворяется запах его истинного. — Ты был здесь, — отчаянно шепчет Сокджин. — Ты был здесь, родной. У него внутри ураган вперемешку со вселенским спокойствием. Тело все напряжено до предела. Он не знает, что делать, как реагировать. Надежда, которой Сокджин так опасался, оказалась не мнимой. Ему хочется действовать, что-то предпринять. Он впервые не может совладать с собой, успокоиться. Да разве такое возможно, когда он впервые почувствовал его? Разве можно так просто унять скрежет внутри от осознания, что если бы он приехал пораньше, то встретился бы с ним? Но у него получается, он же секретарь, ему не положено теряться. Сокджин срывает к машине, хватает телефон и судорожно просматривает чат с Тэхеном. Дрожащими пальцами пролистывает сообщения, внимательно читает, боится не найти, пропустить. У него уходит десять минут на то, чтобы найти то, что ему нужно. Имя. Юнги. Одно чертово имя, без фамилии. Раньше, вечерами пятницы, Тэхен часто писал Сокджину с предложением пропустить по стаканчику в его любимом клубе, пока Чонгук у своего друга Юнги. И, насколько Сокджину не изменяет память, единственного. Сокджин долго гипнотизирует эти четыре буквы, проводит по ним любовно большим пальцем, а в груди уже не тепло, там пожар разгорается. — Маленький мой, ты был у меня под самым носом, а я и не замечал, — шепчет он, страшась отвести от заветного имени взгляд. Все догадки стали явью. Чонгук сейчас живет с Юнги, его, Сокджина, истинным, поэтому Чонгуку холодно. Боже, где же они живут? Зачем Юнги приезжал сюда? Забрать какие-то вещи для Чонгука? Приедет ли он еще? Сокджина разрывает от вопросов, от своей медлительности, от злосчастной судьбы, не позволившей им встретиться. Если Юнги сюда больше не приедет, то Сокджин не знает, по какой дороге его искать. Он сидит в машине еще полчаса, смотрит в окно, все ждет, что придет его человек. На улице прохладно — начало октября. Зима наступает слишком рано, и Сокджин обещает себе, что до зимы успеет. Что до зимы обязательно найдет его и что Юнги в этом году не придется мерзнуть страшными холодами. Юнги будет греться в его, Сокджина, объятиях. Сокджин последний раз окидывает тоскливым взглядом двор и, заведя мотор, уезжает.***
Юнги заходит в свою холодную квартиру, захлопывает дверь и кричит Чонгуку, что пришел. Чонгук еле выходит в коридор, забирает из рук друга сумку и, зайдя на кухню, разбирает ее. Чонгук не высовывается лишний раз на улицу и попросил Юнги съездить на его старую квартиру, забрать кнопочный телефон, деньги, которые Чонгук копил на черный день, — пригодились, как никогда, и таблетки, которые Чонгук не находит в сумке. — Где таблетки? — поворачивается к другу Чонгук. — Какие? — искренне не понимает Юнги, разматывая шарф и вешая его на вешалку вместе пальто. — Мои, специальные, я же просил принести. — Нет, я бы запомнил, — уверенно говорит Юнги, обувая тапочки. — Черт, — выругивается себе под нос Чонгук, и, отвернувшись, упирается руками в стол. Юнги вскидывает бровь, введенный в ступор такой реакцией и медленно подходит к Чонгуку. — Чонгук, пожалуйста, не переживай, у меня все есть, я обязательно поделюсь, если они тебе понадобятся, — нежно говорит он, стараясь успокоить. Чонгук смотрит на него из-за плеча взглядом, полным усталости. Эти таблетки не помогут. У Чонгука специальные, подобранные врачом, и в случае чего, помочь ему смогу только они. Но он решает не нагружать этим и без того взволнованного друга, поэтому кивает: — Хорошо. Спасибо тебе большое, Юнги. Юнги вымученно улыбается, подходит ближе к Чонгуку и обнимает его. — Это все пустяки, Чонгук-и. Мне несложно. Главное, чтобы ты был в безопасности.***
«Взорвется тьма вдруг, И в тишине гром прогремит. И бесконечно Пластинка в баре все звучит. Мир полон боли, Наносит шрамы и рубцы, Он рушит все, но только сердцу тяжелей. Лишь только сердцу тяжелей.» Mark Ronson feat. Miley Cyrus
год назад
Чонгук не ярый любитель зависать в клубах. Не нравится ему вся эта толкучка орущей молодежи, громкая музыка, разрывающая перепонки, запах потных и липких тел. Но сегодня что-то пошло не так. Он не помнит, зачем он здесь, не помнит, как вообще тут оказался, ведь только что был дома и работал над дизайном новой одежды, а потом собирался поехать к Тэхену на работу. Чонгук не знает, куда его ведут, что за человек уверенно держит его за руку и не выпускает, самое ужасное, что Чонгук и не сопротивляется. У него то ли нет сил, то ли простого желания. Сейчас его тело ему не принадлежит. Ему бы позвонить Тэхену, попросить, чтобы тут приехал, забрал его из этого липкого места, но он не может. Чонгук ведомо следует за человеком по темному коридору и не испытывает ни капельки страха. Даже тогда, когда его заводят в огромную комнату кидают на кровать и начинают снимать всю одежду. Чонгук ничего не чувствует. Ни запаха совершенно чужого альфы, ни его грубых пальцев на своих бедрах, ни больно разрывающего все нутро члена. Он безвольной куклой лежит на темных простынях и как по указке стонет, то неприлично громко, то тихо, не в состоянии прокричать задушенное «помогите». Чонгук смотрит на такой же темный потолок, комкает простыни. Мозг не понимает, что происходит. Он одурманен порошком, которым его накачал этот альфа, нависающий над стройным телом, которое, кроме Тэхена, никому больше не принадлежит, которое, кроме Тэхена, никто не смел видеть в таком свете. Где-то глубоко внутри маленький омега это понимает, но падает под утяжеляющей химией, и громко плачет. Скупые бусины катятся по вискам и теряются в черных прядях. Но Чонгук ничего не чувствует. На следующий день Чонгук просыпается ближе к обеду в своей квартире. Он потягивается на мягкой кровати и стонет от боли, прострелившей все тело. Чонгук распахивает глаза, спросонья не понимает, что такое, а потом на него холодной водой обрушиваются отрывки вчерашней ночи, отрезвляют. Он вспоминает, что хотел поехать к Тэхену на работу, но так и не доехал. Вспоминает, как его насиловал тот незнакомый альфа, эта необъятная боль неподъемным грузом придавливает его к кровати. Словно ему вкололи анестезию, раздробили все, чтобы Чонгук не чувствовал боли, сказали, не трогай ничего: анестезия прекратит свое действие, плохо будет, а Чонгук, как маленький ребенок, не послушался. Он сворачивается в маленький комочек, обнимает себя, держится, чтобы по швам не разойтись, чтобы эта страшная боль не разрушила его. Физические раны — это одно, душевные — совсем другое, но вместе они делают адский коктейль. Чонгука полосует изнутри желание стереть себя с лица земли, по его нижней части тела свинцом разливается чувство жжения. Он сам себе омерзителен, кожу живьем содрать с себя хочет, только бы перестало все ныть. Тут на него накатывает вторая волна осознания. Он в своей квартире, а не Тэхена. Животный страх подбирается к нему, готовый в любой момент набросится, вгрызться в глотку и лишить речи. Почему он не с Тэхеном? Где Тэхен? Чонгук аккуратно встает с кровати и на ватных ногах ищет телефон. В руках мандраж, но он разблокировывает экран телефона, проверяет новые сообщения от Тэхена, которых нет, набирает его номер и, не дыша, слушает гудки, обрываемые металлическим голосом автоответчика. В груди Чонгука что-то обрывается, но надежда в лучшее его не покидает. Такой уж он человек. Даже когда кажется. что ситуация полное дерьмо, — он будет до последнего верить в лучший ее исход. Поэтому Чонгук набирает номер секретаря Тэхена, но тот тоже недоступен. Он не знает, что делать, задыхается от этой безысходности и несколько секунд мозг не может ничего придумать дельного, чтобы не сидеть на прохладном полу и тупо пялить в стену. А потом он резко поднимается на ноги, голова немного кружится и его заносит в сторону. Чонгук больно ударяется и без того пострадавшим бедром об угол стены, но ему некогда себя жалеть. Он быстро надевает первую попавшуюся одежду, не заботясь о помятом внешнем виде. Так даже лучше — никто на него больше не посмотрит, не накачает не пойми чем, не затащит в какой-то клуб и не будет долго насиловать. Он пешком доходит до метро, воздерживаясь от такси, там проезжает несколько станций и на автобусе окончательно доезжает до мало жилого комлекса. Здесь почти никто не живет. Детская площадка давно вся разрушена и ремонтировать ее никто не собирается, потому что никому это не нужно. Только одинокие железные качели изредка поскрипывают по дуновению ветра, разнося протяжный звук по местности. Чонгук еле добирается до нужного четвертого этажа, три раза нажимает на дверной звонок и, подпирая косяк двери, ждет, когда ему откроют. Нужно было позвонить Юнги, предупредить его, Чонгук об этом только сейчас подумал, а что, если друг сейчас на работе? Чонгуку тогда обратно через весь город тащиться по автобусам и метро, но ему везет. Через несколько секунд дверь открывается и на пороге застывает удивленный Юнги, без вопросов пропуская Чонгука внутрь, заметив его состояние. Юнги разливает по кружкам зеленый чай, вопросы не задает, ждет, когда Чонгук сам начнет говорить. — Я не знаю, что мне делать, Юнги, — спустя долгие пять минут тишины, говорит Чонгук. В его голосе столько боли и отчаяния, что Юнги ежится. — Что случилось? — спрашивает Юнги, отставляя свою кружку. Чонгук гипнотизирует свой чай приятного желтоватого оттенка, запах которого немного успокаивает, помогает собраться с мыслями. Чонгук делает глоток и прикрывает глаза, чувствуя, как горячий напиток согревает окоченевшее от страха неизвестности горло и рассказывает все, что помнит вчерашним вечером, заканчивая сегодняшним утром. С каждым его словом говорить становится сложнее, мышцы гортани судорожно сжимаются, образуется огромный ком, проглотить который Чонгук не в силах. Он не замечает, как с ресниц срываются горькие слезы, растворяясь в чае, не замечает Юнги, который еле трясущимися руками роется в ящике, достает немного успокоительного и протягивает его Чонгуку. Тот коротко кивает, выпивает горьковатую жидкость и запивает ее чаем. Юнги садится рядом с ним, притягивает к себе и крепко обнимает, успокаивает себя и Чонгука, сдерживает гнев. — Юнги, я не знаю, как это вышло, я сам себе не принадлежал, — тихо-тихо говорит Чонгук, еле с голосом может совладать, потому что горло никак расслабиться не может, а слезы продолжают лить. — Тихо, успокойся, все будет хорошо, — успокаивает его Юнги, говорит ровным тоном, хотя внутри все кипит из-за обиды за единственного друга. Он уже в голове избил того подонка, посмевшего такое сделать с Чонгуком. Он зол на Тэхена, который какого-то черта пропал с радаров, когда нужен своему омеге, как никогда. Не Юнги сейчас должен успокаивать Чонгука, но раз пока Тэхена нет, его место займет Юнги. Чонгук для Юнги как младший брат, которого у него никогда не было. Они подружились несколько лет назад, когда Юнги сводил концы с концами. Родители первое время поддерживали Юнги в его успехах в учебе до тех пор, пока сын не сказал, что хочет поступить в медицинский, тем самым разрушив возлегшие надежды родителей, что Юнги пойдет по их стопам и станет юристом. Юнги даже не рассматривал такой вариант. Ссоры не было, родители просто поставили перед фактом, что оплачивать обучение не будут, омега принял это как должное и в тот же день от них съехал, собрал свои скромные пожитки и заселился в квартире на окраине города, где живет уже семь лет, так ни разу и не встретившись с родителями, спокойно забывшими про существование единственного сына. Первое время было трудно, Юнги приходилось работать на трех подработках, чтобы вносить деньги за обучение и квартиру, экономить на еде, что иногда доводило его до полуобморочного состояния. Ему кажется, если бы он не познакомился с Чонгуком, то так бы и закончил свою жизнь в двадцать три года, умерев от голода в своей ледяной квартире. Чонгук — прекрасный человек, с огромным сердцем, Юнги думал, таких на земле не существует, но, видимо, он нужен был этому миру, раз судьба послала ему своеобразного ангела-хранителя. Юнги его не сразу подпустил к себе, ища в подозрительной доброте подвох, но Чонгук был чист, как наивный ребенок. Он бескорыстно одалживал Юнги деньги, угощал сладкими слойками в кафе, — где они первоначально встречались — и каждый раз с разными вкусами, ставя Юнги в неловкое положение. Только спустя несколько месяцев Юнги смог полностью довериться Чонгуку, понять, что над ним никто смеяться не собирается, что его вовсе не жалеют, а делают все из личных побуждений. Тогда они переместились в скромную, тогда обшарпанную квартиру Юнги — своеобразную исповедальню, где каждый из них двоих мог поделиться секретами, переживаниями, а самое главное — дать совет, поддержать и крепко обнять в нелегкой ситуации. А иногда — просто посидеть за столом с тарелками горячего рамена, острым кимчи вприкуску и чтобы на фоне играла какая-нибудь ненавязчивая, ласкающая слух песня. Так шли годы, Юнги осуществил свою мечту, выучился и сейчас работает в одной из престижных Сеульских клиник педиатром. Лечить детей — то, к чему он так долго стремился. На его счету сотни вылечившихся детей, некоторые из них узнают Юнги на улице, приветливо улыбаются и Юнги не может не остановиться и спросить, как они себя чувствую, и каждый раз, слыша полное счастья «отлично!», сам не сдерживается — обнажает прекрасную улыбку. В такие моменты он понимает, что все сделал правильно, когда ушел из дома. Что видеть то, как к тебе тянутся, рекомендуют и хвалят за работу с детьми — большое счастье. И оно определенно стоило потери единственных близких людей. И Юнги так же понимает, что не добился бы этого, если бы не помощь Чонгука. Юнги добро помнит и сейчас он потихоньку выплачивает другу все деньги, которые тот когда-то ему по доброте душевной «подарил». Юнги не любит быть в долгу, бесполезным — тоже. Сейчас Чонгука хочется укутать в плед, чтобы ни одна струйка холодного воздуха не просочилась к этому телу, пробиваемому страшным ознобом. Сколько лет прошло, а Юнги до сих пор не может бросить эту квартиру, заметно приобретшую живой вид, после сделанного ремонта. Да как он может? Тут их с Чонгуком пристанище, эти стены впитали в себя столько историй, столько смеха, а сейчас и слезы, что Юнги не в состоянии продать эту квартиру кому-то другому. Словно новые жильцы смогут почувствовать всю ауру, витающую в однокомнатной скромной квартирке и узнать все-все про двух омег. Да и слишком жалко Юнги свои деньги, чтобы все готовенькое отдавать левым людям. Весь интерьер выбран и обставлен с любовью, за стиль люстр отвечал сам Чонгук. Его время и вкус Юнги безмерно ценит. Каждый месяц Юнги устраивает генеральную уборку, держит дом в чистоте и порядке, именно поэтому здесь всегда хорошо и уютно и если бы не плохая отапливаемость, а точнее — ее полное отсутствие, было бы вообще замечательно. В этих домах практически никто не живет, в основном старики, которые, как и Юнги, яростно держатся за свой дом. Пятиэтажки планировали снести три года назад, но жильцы яро протестовали, включая Юнги. Это его дом. И холодно ему вовсе не из-за ледяных труб. Особо остро это ощущается ночью, когда Юнги один, выйдет на кухню из-за бессонницы, нальет горячий зеленый чай и, сев у окна, рассматривает пустующий двор, за которым бурлит самая настоящая жизнь. Ночью он часто размышляет о нем. И стоит подумать, как нечто теплое уживается над сердцем, приятным комочком греет, не позволяет окончательно замерзнуть. Ведь где-то там, за холодными стенами, живет его истинный. И ему тепло. Юнги именно его жар ощущает. Каждый день, вот уже несколько лет, но последнее время это фантомное чувство тепла стало четче, преследует на каждом шагу, дразнит, а Юнги с этим ничего поделать не может. Просто научился так жить, где-то глубоко надеясь, что не умрет в одиночестве и встретится с тем, кто ему судьбой предначертан. Хоть и к двадцати восьми годам в это все меньше верится, но Юнги продолжит. Пока рядом присутствует его тепло, а сердце продолжает качать кровь, Юнги будет надеяться. Когда истерика Чонгука отступает, они перемещаются на диван в маленькой гостиной. Юнги выдает другу тонкое одеяло и Чонгук в него кутается, прижимает колени к груди и кладет на них голову, смотря в стену. — Чонгук-и, не переживай, — ласково шепчет Юнги, немного успокоившись, поглаживая Чонгука по голове, второй рукой поправляя одеяло. — Я думаю, ты должен все рассказать Тэхену. Он любит тебя. Все обязательно поймет, — выполняет свой дружеский долг, получая в ответ благодарный кивок. Чонгук уже клюет носом в свои колени, когда на его телефон приходит сообщение. Он тут же подрывается с места, спотыкается, успевает ухватиться за угол стола и не встретиться лицом с полом. Он дрожащими руками открывает чат с родным сердцу человеком, пока сзади стоит Юнги, придерживая его за плечи. Будто Чонгук сейчас упадет без сил, изнеможденный из-за сильного стресса. Он словно чувствует своего друга всецело, потому что и без того истощенное лицо с синяками под глазами уродует гримаса ужаса и вселенской боли, когда на экране телефона загружается видео. Там Тэхен — самый любимый в жизни Чонгука человек. Его опора, его поддержка. Тот, кто помог подняться — не с Чонгуком, а с каким-то другим омегой, в каком-то клубе, судя по всему, отлично проводящий время. Под видео сообщение, как добивка. Как будто Чонгуку мало, как будто он и так ничего не понял. «Мы живем и умираем под красивую ложь.» «Наша любовь была мнимой. Истинность ничего не значит. Ты был хорошим секс-партнером. На этом наши пути расходятся. Удачи. Надеюсь, больше никогда не увидимся.» Данные секунды своей жизни Чонгук проживает мучительно медленно. Чувствует, как из него рывком выдергивают позвоночник, лишая опоры, делая из него бесхребетное существо. Он падает на холодный пол, больно ударяется коленными чашечками, но эта боль — ничто, по сравнению с тем, что происходит у него внутри. Он скулит подбитым волком, скулеж перерастает в вой, а тот — крик. Страшный, полный первосортной боли и отчаяния. Безнадежности. Юнги, сидящий за его спиной, не находит ничего лучше, чем просто прижать к себе хрупкое тело. Его пробирает до мурашек боль друга и как бы не старался пропустить ее вместе с Чонгуком — не выходит. Это его личная ноша и Юнги может ее облегчить только поддержкой. Самое ужасное то, что Чонгук не плачет. А чему плакаться? Слез больше нет, высохли, его просто разъедает изнутри, душит комок отвращения уже не к себе, а тому, кого когда называл любовью. Он кричит, чтобы выхаркать то, что когда-то сердцем называлось, а сейчас лежит под ногами теперь уже ненавистного человека, растоптанного самим же Ким Тэхеном. «Удачи.» Просто «удачи», без имени, без лишних слов. Да о какой удаче может идти речь? Над Чонгуком просто открыто посмеялись. Поиграли и выбросили, как надоевшую куклу. Только Тэхен ее еще и сломал. Вывернул все конечности, выпотрошил все внутренности, а сердце с особым садистским удовольствием уничтожил, не заботясь, делает больно. Похоже, для Тэхена это все и правда было красивой ложью. И для одного дурачка Чон Чонгука все было по-настоящему. Для него все эти три года были самыми прекрасными. Наивный. Юнги всегда говорил, что таким, как Чонгук, в жизни особо сильно достается. Чонгук не верил. Он любил. Слепо и искренне. Даже не думал, что все было спектаклем. В памяти ночь с Тэхеном, где они снова утопают в ласках, где их пальцы крепко сплетены и где Чонгук просит не бросать, а он отвечает, что всегда будет держать. Мерзкий лжец и прекрасный актер. Воспоминания былых дней, как раскаленный нож на свежие раны, пускает кровь и Чонгук начинает кричать с новой силой, чтобы стереть картинки прекрасного времени, чтобы перестало быть так чертовски больно. Юнги не на шутку пугается, разворачивает Чонгука лицом к себе, отбрасывает его телефон в сторону и заставляет уткнуться носом к себе в грудь. Урод. Ким Тэхен самый настоящий урод. Развлекается не пойми где, пока Чонгук загибается от своей никчемной любви. Юнги в смятении, негодовании, он не понимает, что случилось с этими двумя, что с подвигло Тэхена на такой омерзительный поступок. Но даже если причина была, Тэхену нет оправданий. Он изменил и бросил того, кто к нему всегда со всем сердцем и душой. Юнги до слез обидно за Чонгука, он ненавидит себя, что пугал этого мальчишку байками, что солнечные люди больше всего страдают в этом мире и готов себе язык отрезать за такие слова, улетевшие и материализовавшиеся в ужасную реальность, где разбивается на мелкие осколки Чонгук, у которого нервный срыв. Чонгук, который пережил за сутки и изнасилование, и расставание. — Вы должны поговорить, — осторожно начинает Юнги, когда Чонгук в его руках перестает кричать, дрожать, а дыхание приходит в норму. — Он мне омерзителен, — процеживает Чонгук. В его голосе столько живой ненависти, неприязни, что Юнги не по себе: он впервые застает друга в таком состоянии. — Чонгук, так нельзя, — пытается вразумить. — Пошел он нахуй, — по новой заводится. — Актер. Ебаный актер. Для него это все была лишь игра. Все три года он просто смеялся надо мной. Ему не нужно все это. Поэтому пускай валит к своей новой шлюхе, я не собираюсь перед ним унижаться. Он разбил мне сердце, даже глазом не моргнув. Он трус, который сделал это жалкими буквами в сообщении, не удосужившись лично встретиться. Вот настолько я его заебал. Это не он меня бросил, а я. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — как мантру шепчет, мелко ударяя Юнги по груди. Через несколько часов Чонгук полностью успокаивается и Юнги укладывает его спать в свою комнату. Утомленный событиями организм быстро засыпает, а Юнги даже не собирается. Вечереет. Юнги наливает чай и подходит с кружкой теплого напитка к окну, смотрит на свое отражение какое-то время, а потом переводит взгляд на дома, за которыми скрывает диск солнца, да посильнее укутывается в свитер. Где-то там его истинный. В постоянном тепле и сытости. Всего на миг Юнги овладевает чувство слабости, но этого достаточно, чтобы захотеть хотя бы немного почувствовать его рядом. Впервые за долгое время Юнги вспоминает о нем и тоскует. Впервые Юнги боится встречи с ним.