«Ей известны все мои мысли, А у меня лишь в мыслях: Любовь, плен губ, Любовь, наш дом. Без всех одежд, Лишь мы, поверь. Нам нечего скрывать, нет. Прохладно ведь, Мерзнешь ты. Позволь же Мне согреть Твои руки, Мой свитер поможет.» The Neighbourhood
То, что с Чонгуком что-то не так, Юнги замечает почти сразу. Вот уже как месяц друг живет в его скромной квартирке, но никто не жалуется: теперь Юнги возвращаться с работы не так уж и грустно, ведь его ждет Чонгук, безвылазно сидящий дома, серьезно настроенный не светиться на улице. Пока Юнги на работе, Чонгук либо рисует новые эскизы, либо же учится готовить новые блюда и проверяет их съестность на уставшем после дня друге. Юнги, каждый раз, увидев что-то незнакомое на столе, подозрительно косится на тарелку, но, вымотанный, все съедает, делая единственное замечание по поводу большого количества соли, которое Чонгук благополучно пропускает мимо ушей: его организм, в отличие от Юнги, не может воспринимать пищу без соли. Но это все мелочи, потому что в остальном Юнги очень нравится разделять пустующую квартиру с другом. На работе последнюю неделю был завал и Юнги банально не успевал нормально поесть, перекусывая булочками и чаем в больнице, и только Чонгук, чутко следящий за тем, чтобы друг хорошо питался, заставлял его ужинать его полезной стряпней, чему Юнги несказанно благодарен. Но вот сейчас, в пятничный день, когда Юнги на работу только к двенадцати, они с Чонгуком сидят за столом, планируя позавтракать и прибраться в квартире, и пока Юнги с аппетитом уплетает им же приготовленную яичницу с сыром и колбасой, Чонгук прожигает свою тарелку враждебным взглядом, вынуждая Юнги оторваться от еды. — Что такое? — спрашивает Юнги, вытирая губы салфеткой, взволнованно глядя на хмурое лицо друга. — Подожди, — бубнит Чонгук, еще сильнее сводя брови на переносице и медленными движениями берет вилку с ножом. Он дышит рывками, словно ему неприятен аромат, поджимает губы, когда подносит к ним кусочек яичницы и, выдохнув, отправляет его в рот, не спеша пережевывая. Юнги, настороженно наблюдающий за действиями Чонгука, больше ничего не спрашивает, но есть не продолжает: отчего-то желудок сводит судорогой, в горле застревает комок и он уверен, что в него даже кусочек не пролезет. Только через несколько секунд Юнги осознают причину внезапной тревожности. Чонгук, толком не прожевав жалкий белок, подрывается со своего места, и, зажав рот рукой, несется в сторону ванной комнаты. Юнги вскакивает следом, находит Чонгука согнутым возле «белого друга» и садится рядом, убирая мешающую и заметно выросшую за этот месяц шевелюру с покрывшегося испариной лба Чонгука, ласково поглаживая по спине, отрешенно смотря на черную макушку. Когда Чонгук заканчивает опустошать свой и без того пустой желудок желчью, он отрывает квадратик туалетной бумаги, вытирает губы и, кинув его в ведро, нажимает на кнопку слива. Он глубоко дышит, садится задницей на кафель и упирается головой в такую же стену, прикрыв веки. Юнги продолжает сидеть на корточках, обеспокоенно оглядывая Чонгука, всеми силами стараясь отогнать ненужные мысли. Чонгук выглядит бледнее плитки в ванной комнате, его грудь тяжело вздымается, то и дело постоянно содрогаясь. Юнги начал успокаиваться, что синяки с тела друга постепенно пропали, что с каждым днем он становится все хорошее и хорошее, перестает корчиться от боли, когда садится: даже прибавил в весе, а на лице появились милые щечки со здоровым румянцем. Юнги был по-настоящему рад, что самоизоляция от внешнего мира помогла Чонгуку оправиться от давящей реальности и восстановить пострадавшее здоровье. А сейчас такой Чонгук снова заставляет все внутри Юнги не сидеть на месте. Потому что они живут в такое время, что черт знает, какой выпад от жизни можно ожидать в следующий миг. — Ты как? — ровным голосом спрашивает Юнги, поглаживая скрытую под домашними штанами коленку Чонгука, когда дыхание друга выравнивается. — Уже легче, — не врет Чонгук, вымученно улыбаясь другу. — Наверное, заболел. Пойду температуру померяю, — тихо говорит и, встав на ноги не без помощи Юнги, выходит из ванной. Юнги провожает его спину тревожным взглядом. Брови заломлены в задумчивости и он не находит ничего лучше, чем сходить в аптеку, хоть и оставлять в таком состоянии Чонгука одного дома нет никакого желания. Но Юнги сам себе обещает, что сделает все быстро, что ближайший магазин находится не так уж и далеко от дома, что уже через десять-пятнадцать минут он придет. Он обувается, накидывает дутую куртку и, крикнув Чонгуку, что скоро вернется, выходит из квартиры. На улице ноябрь, зима приходить не собирается: улочки до сих пор укрыты коричневой опавшей листвой, а ветер не слишком морозный, приятно ласкающий привыкшую к холоду открытые участки кожи Юнги. Он любит конец осени и обожает зиму, ему нравится чувствовать покалывание на голых кончиках пальцев от ветра и зарываться носом в ворот куртки, но сейчас у него совсем нет времени наслаждаться природой и любоваться ее серостью. Он быстро добирается до аптеки и без очереди покупает один тест на беременность. Юнги не любит ощущать раздражающую тревожность внутри, не позволяющую думать о чем-либо другом, кроме причины ее возникновения. Он должен узнать причину плохого самочувствия Чонгука, должен быть точно уверенным, ждет его друг ребенка или нет и уже тогда успокоится и начнет выявлять другую причину его несварения. Юнги так крепко сжимает в своих пальцах коробочку, будто она прямо сейчас даст ответ на волнующий его вопрос. Он только на несколько шагов отходит от аптеки, как его телефон оповещает о входящем звонке. Увидев на дисплее имя Чонгука, он трясущимися руками принимает вызов, надеясь, что друг просто попросит купить ингредиенты для очередного нового блюда. — Да? — спрашивает Юнги, откашлявшись. — Юнги, — сипит на том конце Чонгук и сердце Юнги пропускает удар, а шаги становятся шире и чаще. — Что случилось, Чонгук? Тебе плохо? — старается звучать твердо и не поддаваться панике, переходя на бег. — Юнги, мне очень плохо, — задушено хрипит с одышкой. — Прошу, пожалуйста, — его почти не слышно и Юнги приходится вплотную прижать телефон к уху, чтобы разобрать слова друга. — Съезди на мою квартиру, за моими таблетками, только они мне помогут. — Хорошо, потерпи, Чонгук, я скоро, — чуть ли не кричит в трубку и, сбросив звонок, дрожащими руками достает ключи из кармана, роняет связку на бетонную ступеньку, тихо чертыхается под нос и, все же открыв дверь, бегом бежит на свой этаж, спотыкается на лестнице, расцарапывает ладони, не обращает внимание на легкую щиплющую боль и, с пятого раза попав в замочную скважину, забегает в квартиру. Не разувается, не снимает куртку, бросает ключи с тестом на обувной шкаф и проходит в гостиную, где и находит Чонгука на диване, лежащего в позе эмбриона, плотно прижимающего к животу ноги. Юнги садится напротив его лица, прикладывает тыл ладони к горящему огнем лбу и, охнув, бежит на кухню, где моет руки, а после роется по шкафчикам в поисках жаропонижающего. — Я написал тебе название препарата, — хрипит Чонгук, кое-как встав с дивана, принимает таблетку и стакан с водой из рук Юнги. Все выпивает, благодарно кивает Юнги и снова валится без сил на диван. Юнги поднимает с кофейного столика записку с названием лекарства, кивает Чонгуку и твердой походкой идет в коридор. — Юнги, — зовет Чонгук и в следующую же секунду видит светлую макушку в рамке, служащую входом из коридора в гостиную. — Даже не думай идти в аптеку. Во-первых, эти лекарства стоят бешеных денег, во-вторых, ты их нигде не найдешь, их можно заказать только за границей. Юнги раздосадованно бегает глазами по другу, понимая, что ему придется ехать в совершенно другой конец города, что в лучшем случае займет минут сорок. Время ему сейчас на вес золота. — Я скоро, потерпи немного, жаропонижающие должны притупить боль на несколько часов, — просит Юнги и скрывается в комнате, чтобы взять ключи от квартиры Чонгука. Когда он напоследок выглядывает в гостиную, то видит на лице друга ироничную улыбку. — Ты понимаешь, что это не течка, Юнги? — задает риторический вопрос, но Юнги все равно отвечает: — Понимаю, Чонгук, поэтому прошу тебя потерпеть. Попробуй уснуть, я постараюсь не задерживаться, — говорит Юнги и выбегает из квартиры, прихватив свои ключи, совершенно забыв про тест, оставив стонущего от невыносимой боли Чонгука совсем одного. То, что это не течка, Юнги понял сразу. То, что это во много раз страшнее — думать боится. Потому что Юнги никогда не видел такого Чонгука. Просто потому, что Чонгука никогда не ломало, как какого-то наркомана. Потому что до этого он спокойно поддерживал связь с Тэхеном, приезжая к нему с периодичностью два раза в месяц. Стоило же этому всему прекратиться — Чонгука корежит. Юнги не представляет, какую боль испытывает друг и искренне волнуется за него, и даже не знает, какой из двух вариантов хуже. Ночи с Тэхеном рушили ментальное здоровье Чонгука, такое важное и необходимое в его только двадцать шесть. Какое влияние имеют эти дорогие препараты? Насколько сильно они способны загубить физическое здоровье, раз на протяжении всего года Чонгук предпочитал им поездки к Тэхену? Но самые страшные мысли Юнги о другом: долгая разлука с истинным — это медленная смерть? А таблетки — как способ продлить мучения? И, что более волнующее, заставляющее стынуть кровь в жилах: это может коснуться любой истинной пары? Это может коснуться Юнги и его?***
Сокджин сидит в салоне своего автомобиля и смотрит невидящим взглядом только в одну ему известную точку. Пальцами одной руки он отбивает на руле ритм песни The Neighbourhood, негромко льющейся из динамиков под шумок теплого воздуха из печки, пока во второй держит телефон, проверяя его на наличие новых сообщений. Окно с водительской стороны совсем немного опущено, не позволяя осеннему ветру проникнуть в теплый салон, но не препятствующее ассорти запахам. Сокджин уже как месяц каждый день приезжает к квартире Чонгука: утром и ближе к вечеру, стоит поодаль от подъезда около часа, после чего уезжает. А все потому, что не может выбросить из головы факт того, что друг Чонгука — истинный Сокджина. На работе он не может нормально сосредоточиться на важных делах, работая за компьютером и выполняя отчеты он постоянно отвлекается на мысли о нем. Представляя глаза, улыбку, смех. Сокджин ничего о нем, кроме прокручивающего каждый день на языке имени, не знает. И эта неизвестность его изводит, истощает так сильно, как не истощает тяжелая работа, представляющая собой отдых только на сон. И то, Сокджин и его лишился. Ложится в двенадцать и до двух, а то и трех часов ночи ворочается в поисках более удобного положения. Все эти семь лет Сокджин жил нормально, находя в работе свое спасение, выпрашивал у Тэхена новые задания, все, что угодно, лишь бы не сидеть без дела и не думать о всем лишнем. Раньше Сокджин думал о нем только ночью, укутавшись в несколько слоев одеяла, надеясь, что так немного помогает согреться. Сейчас же, когда он знает, что его истинный совсем рядом, у него будто произошел сбой в системе. Годами выстроенный режим нарушил неизвестной внешности омега, часто мерзнущий, не дающий покоя несколько лет. Теперь Сокджин выполняет еще больше работы, делает все наперед, только чтобы выбить несчастные два часа на то, чтобы встретить его. Это глупо, не рационально, совсем не соответствует поведению взрослого, самодостаточного альфы, но желание увидеть его, почувствовать тонкий шлейф запаха свежести после дождя, гораздо сильнее рассудка, говорящего, что Юнги и вовсе может больше не прийти и Сокджин только впустую тратит свое драгоценное время. Сокджин кидает взгляд на время в телефоне и с его губ срывается еле слышный раздосадованный вздох: пора в компанию. Он отбрасывает телефон на соседнее сиденье и тянется к кнопке на двери, чтобы закрыть окно, как рука дергается и он замирает. Сокджин прикрывает веки, делает глубокий вдох и чувствует, как с поступленным кислородом его легкие насыщаются легким, почти не ощутимым, озоном. Сокджин распахивает глаза, весь подбирается, жадно оглядывается, бегает глазами по улице, ищет и его сердце на несколько секунд перестает биться, когда он видит его. Маленький, хрупкий, пол лица спрятано в вороте огромной куртки, которая, похоже, ему велика. Светлые волосы то и дело лезут ему в глаза, лишая Сокджина возможности рассмотреть красоту. Стройные ноги обтянуты светлыми джинсами, а мощные гриндерсы кажутся чужеродными, не вязавшимися с образом нежного омеги, несущегося в сторону подъезда дома Чонгука, спотыкающегося на каждом шагу. Зародившееся радость из-за нахождения того, кого так долго искал, не успевает перерасти во что-то большее, перекрываясь тревогой. Что-то с Чонгуком — понимает Сокджин. Иначе бы Юнги не бежал так рьяно, не позволяя себе даже минутного перерыва. Сокджин подхватывает телефон, параллельно выходя из машины и печатает сообщение Тэхену: «Как самочувствие, вице-президент? Надеюсь, мое присутствие в компании пока необязательно?» Ответ приходит почти сразу: «Бывало и лучше, секретарь Ким. Сейчас нет, но чтобы минимум через час был на месте. Планируется совещание.» Сокджин отправляет короткое «Ок», совсем не довольный ответом, подтвердившим догадки, закрывает автомобиль, кладет телефон в карман своего кашемирового пальто и срывается за Юнги, за спиной которого почти закрылась дверь. Юнги не позволяет себе отдышаться. На ватных ногах забегает в лифт, стоящий на первом этаже, нажимает на кнопку нужного этажа, но двери не успевают закрыться, впуская в кабину второго человека. Его насыщенный запах белого кедра за считанные секунды заполняет все пространство небольшого лифта. И без того уставшие ноги Юнги подкашиваются и он давится воздухом, когда крепкие руки альфы подхватывают его за плечи, удерживая в вертикальном положении. Юнги поднимает на него испуганные глаза и замирает ланью, шокированной неожиданным появлением света фар в непроглядной темноте. Высокий, широкоплечий, с мощной шеей, скрытой под тканью вязанного свитера и крепкой грудью, к которой Юнги неимоверно сильно хочется прижаться, спрятаться и согреться. Внезапный порыв нежности сбивает с панталыку и Юнги забывает где он, зачем пришел сюда, что вообще происходит. Весь его мир концентрируется на альфе, к чьему лицу он неуверенно поднимает голову и не дышит. Лифт мучительно медленно едет на десятый этаж, а сознание Юнги начинает шалить, ибо почему стены и без того небольшого лифта сужаются в геометрическом прогрессии, ближе теснят к нему? Юнги попадает в капкан чужих глаз, не скрытых прозрачными линзами очков в тонкой оправе. Таких темных, глубоких глаз, что не видно зрачков. Так себя утешает Юнги. Потому что не может быть такого, чтобы человек смотрел на него с неприкрытым восхищением, как на какое-то божество и зрачки его глаз из-за этого расширялись до размеров, застилающих собой радужку. Не может быть такого, чтобы его истинный сейчас стоял рядом, меньше в шаге друг от друга, держал крепко своими горячими в такое время года руками, контролируя силу и заглядывал в душу своими красивыми глазами, обрамленными черными, густыми ресницами. Юнги боится смотреть ниже, боится переводить взгляд на, скорее всего, ухоженные губы: может не сдержаться. Весь образ этого альфы так и кричит о том, что он не эдак кто, что он занимает престижное место, хорошее рабочее место и гребет деньги лопатой. На его фоне Юнги чувствует себя крошечной вошкой. Юнги так и останавливается глазами на ровном носу, а терпение альфы, кажется, трескается: он сокращается между ними ничтожно маленькое расстояние и трепетно прижимает к своей груди, одной рукой обнимая за талию, а второй зарываясь в светлые волосы и утыкаясь туда же носом, вдыхая умопомрачительный запах. — Нашел, — судорожно выдыхает. И в этом «нашел» столько облегчения, столько не выпущенной радости, что Юнги дергается. Ему так тепло, так хорошо, он трется носом о ткань бордового пиджака, чувствуя помимо природного запаха альфы тяжелый парфюм и расслабляется в сильных объятьях, запуская под пальто руки, сцепляя их в замок на спине альфы. — Нашел, — шепотом соглашается Юнги и его губы растягиваются в еле заметной умиротворенной улыбке. Его истинный его искал. Его истинный ему нужен. И если раньше Юнги боялся с ним встречи, то сейчас он понимает, что страх был мнимый. Что все то, что он чувствует сейчас, он бы не променял ни на что. Слышать под широкой грудью такое же быстрое сердцебиение, как у него самого — успокаивает и приносит столько детской радости, сколько Юнги никогда за всю жизнь не получал. Живой, нежный, горячий. Юнги захлебывается в ранее никогда невиданных чувствах, боясь возвращаться в жестокую реальность. Не сейчас, еще немного, еще чуть-чуть, вот так, просто постоять, молча, без лишних слов. Они уже все сказали. Сокджин, как только сумел рассмотреть его лицо, лишился дара речи и на время позабыл собственное имя. Этот омега не отличался обворожительной внешностью и уж точно не был самым красивым человеком на земле, но именно так Сокджин и подумал о нем, стоило детальнее рассмотреть каждую часть лица: светлые волосы, пребывающие в беспорядке, наведенным порывами ветра, скрытые длинными ресницами-бабочками лисьи глаза, которые получилось разглядеть получше только тогда, когда омега столкнулся с его собственными, трогательный, красноватый носик-кнопочка смотрелся невероятно мило на немного худом лице, так и прося, чтобы его чмокнули, а обветренные губы были совсем немного приоткрыты в легком недоумении. Он идеальный, весь, полностью, в этой огромной дутой куртке, узких джинсах и массивных ботинках. Идеальный для Сокджина, не сумевшего совладать с эмоциями и разрешившему себе прижать стройное тело к себе, уткнуться в светлую копну волос и дышать озоном, пытаясь поверить в реальность происходящего, что Юнги и правда здесь, что его запах — не иллюзия, что Сокджин не сошел с ума от многолетних поисков и не двинулся уставшей головой. Сейчас ему очень важно чувствовать под подушечками пальцев тело незнакомого, но такого родного человека, важно, наконец-то, поделиться с ним своим теплом, осязаемым, предельно ощутимым. Сокджин встретил его несколько минут назад, но он уже его сильно и безмерно. Он расслабляется от осторожных рук, обнимающих его за талию и хочет, чтобы лифт ехал бесконечно, чтобы остановился, сломался, что угодно, лишь бы побыть с ним вот так еще немного. Но судьба к ним не благосклонна, а время не бесконечно. Лифт останавливается и женский металлический голос оповещает о приезде на десятый этаж. Мираж умиротворения и спокойствия растворяется, возвращая Юнги в суровую реальность, где дома плохо Чонгуку, срочно нуждающемуся в таблетках. Юнги выбирается из таких надежных объятий, устроивших переполох внизу живота, разливающих приятное тепло и выбегает из лифта, больше не поднимая взгляда на растерявшегося альфу. Сокджин, всего лишь на миг затормозив, тоже спускается с небес и догоняет Юнги, дрожащими руками пытающегося открыть дверь в квартиру. Когда он справляется с этой задачей, то пулей влетает внутрь, не замечая, как следом заходит альфа, прикрывая за собой дверь. Юнги сейчас не до него. Он пулей влетает на кухню, открывает самый первый навесной шкафчик, где лежат таблетки и беглым взглядом читает названия на множестве коробочек. Чонгук всегда с особым вниманием относится к своему здоровью, чуть что: кашель, насморк — незамедлительно начинает пить противовирусные. Юнги не удивится, если, открыв холодильник, на его дверце обнаружит еще десяток бутылечков. Но, также, Чонгук не был зависим от таблеток: с головными болями и неврозами он предпочитал справляться самостоятельно, не рискуя лишний раз травить организм медикаментами. По этой же причине и спал с Тэхеном. Но сейчас ситуация совсем другая. Сейчас к Тэхену нельзя и Юнги готов себе по лбу дать за то, что месяц назад, возможно, и правда прослушал из-за переживаний просьбу Чонгука забрать его таблетки и теперь не может собраться, по несколько раз вчитываясь в названия таблеток. Сокджин тенью стоит в арке, соединяющую кухню и прихожую, опираясь на косяк и сложив на груди руки. Он молчаливо наблюдает за дерганными действиями Юнги, переставляющего с места на место коробочки с бутылочки и поджимает губы, не рискуя вмешиваться и отвлекая и без того взвинченного омегу, хотя очень хочется. Сокджин в задумчивом жесте поджимает губы и поглядывает на свой телефон. Вроде, кажется, что все, нашел причину своих бессонных ночей и сможешь наконец-то спокойно вернуться в привычную каждодневную рутину и восстановить сбитый график, как мозг придумывает новую. Резкие и спешные движения Юнги говорят о том, что с Чонгуком что-то очень серьезно. Что на счету каждая минута. Что все очень серьезно. И Сокджин, сам того не осознавая, возвращается в годовалое прошлое, в котором Тэхена не хило так выкручивало от отсутствия истинного. Он встряхивает головой, снимает очки и потирает большим и указательным пальцами уставшие глаза и переносицу, пытаясь вспомнить, как давно не виделись Тэхен и Чонгук. Судя по всему, относительно давно. Когда Сокджин обратно надевает очки и поднимает голову, Юнги находит нужные ему коробочки, ненужные ставит по местам, как было, разворачивается, готовый было снова бежать, но останавливается, прибитый к ламинату невидимыми гвоздями. — Зачем ты сюда зашел? — хмурится Юнги и от милого омеги в лифте, который ниже Сокджина на пол головы, не остается и следа. Резкие изменения не на шутку настораживают Сокджина. Он непонимающе сводит брови, пытаясь понять, что сделал не так и чем объясняется недоверчивое отношение к его персоне. Юнги больше не позволяет инстинктам выбивать его из колеи. Да, это его истинный, которого он ждал столько лет, да, его касания греют самое сердце и без них Юнги теперь уж точно замерзнет, однако, это не отменяет факта того, что нужно быть предельно аккуратным с незнакомцами. Нет гарантии, что это не какая-нибудь шавка Ыну, или же Тэхена. Как бы больно не было об этом думать. Бдительность — качество, которое в данной ситуации является крайне важным, как никогда. А Юнги так просто поддался терпкому запаху, поступив совершенно необдуманно и опрометчиво. Больше на те же грабли он не наступит. — Я искал тебя около семи лет, и ты еще спрашиваешь? — в спокойном голосе альфы проскальзывают нотки обиды и искреннего удивления. Юнги торкает от такого откровенного признания. Сердце вновь принимается отбивать быстрый темп, а внизу живота что-то делает радостный кульбит. Ему двадцать восемь, но сейчас он чувствует себя самым настоящим мальчишкой, ни разу за школьные годы не слыша от кого-то столько красивых слов. Да, из уст этого альфы они звучат лучше каких-либо признаний в любви и верности. Теперь они будут согревать Юнги холодными ночами. Сейчас нельзя расслабляться. Его ждет Чонгук. — Мне нужно спешить, — ровным голосом говорит, пытаясь обойти альфу. — Я могу подвезти, — предлагает Сокджин. Его совсем не хочется отпускать, терять из виду. Хочется снова прижать стройное тело и желательно больше никогда не отпускать, греть и греть, а потом сгореть вместе. — Нет! — вскрикивает Юнги, но тут же берет в себя в руки и понижает голос. — Не стоит. — Пожалуйста, позволь побыть с тобой еще немного, — уже открыто умоляет и не стесняется, не позволяя омеге перейти порог квартиры, закрывая своей широкой спиной дверь. — Мне некогда, — более раздраженно бубнит Юнги. Ну что за упрямый альфа! Почему не отступит? Почему продолжает задерживать? Почему не понимает простых слов? Чем дольше они тут, тем сильнее Юнги хочет снова ощутить его крепкие объятия, уткнуться носом в свитер и никуда не уходить. Чем дольше они тут стоят, тем сильнее Юнги переживает за Чонгука. Юнги разрывают эти мысли, ему трудно, он потерян и не знает, как еще отвязаться от альфы, как дать понять, что не то время, место. Все не то. Не так он представлял встречу с истинным. Признаться, он вообще ее не представлял. Но она бы точно не была в старой квартире Чонгука, когда Юнги и без того весь на нервах из-за друга. — Дай хотя бы свой номер телефона, — неожиданно просит альфа, поникшим голосом. Юнги ставит в ступор такой вопрос. Он мнется, поджимает губы, но сдается и протягивает руку, чтобы альфа вложил в нее свой телефон. Ничего же страшного не произойдет? Юнги же не делает ошибку? Он настолько отчаялся, что другого способа, как покинуть поскорее эту квартиру, он не знает. Юнги возвращает телефон владельцу, на лице которого проступает едва заметная улыбка. — Не иди за мной, не ищи меня. Не сейчас. Мне сейчас ничего не нужно, — твердо говорит Юнги, выходя наконец-то из квартиры и закрывая ее. Сокджин стоит за спиной, опустив голову и засунув руки в карманы пальто, в одной сжимая телефон с драгоценным номером. Юнги поворачивается и Сокджин поднимает голову, смотрит точно в глаза, не отворачивается. — Пожалуйста, — последнее, что говорит и срывается с места, спускаясь на первый этаж по лестнице. Сокджин стоит в ступоре несколько секунд, а когда приходит в себя, то оперевшись о прутья, выкрикивает вслед Юнги свое имя. Порывается сорваться следом, но останавливается. Перед глазами молящий взгляд Юнги, так просящий не следовать и ничего не делать и Сокджин всеми силами сдерживает досадный рык. Он не может так поступить с Юнги. Если он ослушается, то эту даст трещину их еще толком не сложившимся отношениям. Он со всей силы бьет кулаком серую стену возле двери в квартиру в которой буквально несколько минут назад был, вымещая на ней свою безысходность, и, выдохнув, вызывает лифт.***
Юнги выбегает из подъезда и чувствует внезапную слабость в ногах, перетекающую к остальным конечностям тела, превращая его в вату. Прохладный ветер бьет в лицо, но он никак не спасает ситуацию. Голову простреливает резкая боль, перед глазами все размывается и Юнги кажется, что он сейчас грохнется в обморок. Он пытается сделать глубокий вдох, старается дышать осенним воздухом, но ноздри забиты запахом кедра. Он повсюду, везде и как бы Юнги не пытался от него избавиться — не получится. Он въелся в кожу, перекрывая озон, им пахнет расстегнутая дрожащими пальцами куртка Юнги, его ворс свитера, светлая копна волос. Он встряхивает головой, о чем сразу же жалеет: волна боли ударяет по вискам, вынуждая легкое тело пошатнуться. юнги опирается рукой о бетонную стену дома, переводит дух и когда чувствует, что головокружение отступает, быстрым шагом идет в сторону автобусной остановки. В переполненном в час пик автобусе становится гораздо легче. Множество запахов смешиваются между собой, переплетаются и белый кедр просто-напросто теряется в них. Юнги со спокойной душой выдыхает, упирается лбом о холодное стекло и прикрывает глаза. Ноги продолжает мелко трясти, но эта проблема кажется совсем мелочной по сравнению с тем, что происходило несколько минут назад. Сокджин. Юнги запомнил, про себя повторяет имя альфы, вслух сказать не решается, даже просто губами пошевелить. Под веками, как на зло, его образ отпечатывается, а в ушах полное облегчения до сих пор «нашел» дрожащим, полным облегчения, голосом звенит. Юнги распахивает веки, концентрирует свое внимание на чем-то другом: сидящем омеге с маленьким мальчиком на руках, пожилом альфе, еле стоящем с не внушающей надежд тростью, подростке альфе в конце автобуса, уткнувшемуся в гаджет. Когда он заканчивает осматривать всех пассажиров, возвращает взгляд в окно, за которым размывается однотипный пейзаж с выстроенными под копирку жилыми многоэтажками и магазинчиками со сменяющими друг друга названиями. Жизнь в городе кипит, все вечно куда-то торопятся, спешат, несутся, у них распределено время по минутам, они живут каждодневным желанием заработать на жизнь, чтобы близкие ни в чем не нуждались, но забрасывают самих себя. Юнги в этих серых фигурах видит себя — вечного борца хотя бы за кусок хлеба. Он долгие годы носится, не спит ночами, на себя забивает и думает только о благополучии Чонгука, но сейчас он впервые задумывается. Может, стоит переосмыслить взгляды на жизнь? Может, пора задуматься о будущем? Юнги соврет, если скажет, что не думал о счастливой семье, настоящей, построенной на взаимном понимании и любви. Думал, конечно. С того дня, как стал чувствовать призрачное тепло исходящее от него. Но раньше эти мысли были не такими болезненными: они не мешали спокойно жить, работать, а сейчас, когда он столкнулся лицом к лицу с тем, кого так долго ждал, о ком бессонные ночи грезил, будет очень трудно. Юнги двадцать восемь, совсем скоро двадцать девять и он не молодеет. С каждым годом утекают его возможности на создание полноценной семьи и шанс забеременеть. Чем старше он становится, тем сложнее ему это будет сделать и это то, о чем он не может не думать. Особенно сейчас. Ему остается надеяться, что Сокджин никак не связан с Ыну: Юнги просто не может находиться рядом с таким человеком. Лучше пусть будет пешкой Тэхена, но не морального уродом, поднявшего руку на омегу. С таким раскладом шанс на то, что у них может что-то получиться, значительно больше, но все так же слаб: не при тех обстоятельствах их свела судьба. Проходит долгих полчаса в автобусной толкучке и Юнги вываливается на не слушающихся его ногах на нужной остановке. Крепко держит в руках коробочки с препаратами и, не обращая внимания на то, что творится вокруг, срывается на бег. Он и так задержался и больше не намерен терять время. Подбегает к подъезду, не замечает машину, которую до этого здесь никогда не видел и тем более не чувствует взгляд пронзительных глаз из-под тонкой оправы очков. Сокджин не смог сдержаться. Не тогда, когда вышел из десятиэтажки и увидел вялого Юнги, с трудом передвигающего ногами. Ему и без того стоило больших усилий, чтобы не подорваться, не подхватить его и не усадить в свою машину. Пришлось пересилить свои желания и прислушаться к внутреннему голосу, так и твердящему: «Он попросил!» Верно, попросил, но Сокджин не мог просто закрыть на это глаза и, как ни в чем не бывало, поехать дальше работать, зная. что родственной душе плохо. Сердце не позволило. Поэтому проследил до самого конца, стоял в долгих пробках за автобусом, высматривая светлую макушку на каждой остановке. То, что Сокджин опаздывает на совещание — даже не думает. Теперь это совсем не кажется проблемой, когда в жизни появился человек, от одного взгляда на которого все внутри переворачивается вверх дном. Сокджин сидит в своей машине и провожает неспокойным взглядом хрупкую фигуру, и только когда та скрывается за дверьми подъезда, спокойно выдыхает и осматривает территорию. Его омега, оказывается, живет на самой окраине города, грубо говоря, в самой глуши. Эти дома собирались сносить несколько лет назад: они еле стоят и практически не отапливаются. Сокджин обшарил весь город, но так далеко даже не думал ездить. Он даже мысли не мог допустить, что его омега живет здесь. И за это готов дать себе по голове. Не думал? А зря, нужно было все рассчитывать, любые догадки держать и тогда, возможно бы, он гораздо быстрее нашел бы Юнги. Возможно бы сейчас, его родственная душа больше бы не мерзла. Но сейчас он толчет воду, грызя себя этими мыслями. Это все уже не важно. Важно то, что Сокджин его нашел. Эту зиму Юнги будет греться в его руках. Сокджин бросает взгляд на смартфон, проверяет время, отсчитывает, сколько ему понадобится и какими путями ехать, чтобы быстрее добраться до компании и выруливает из двора, стремительно набирая скорость.***
Юнги вваливается в квартиру и, спотыкаясь несется в гостиную, где застает на все том же диване еле дышащего Чонгука. Он быстро моет руки, наливает в стакан воду из графина и открывает коробочки. — Как ты быстро, — пытается выдавить из себя улыбку Чонгук, но это выходит с трудом. У него внутри все горит, ноги руки ему не принадлежат, его словно давит бетонной плитой и вот-вот кости все раздробит. Обезболивающие, которые дал Юнги, помогли только на двадцать минут, последующий час Чонгук грыз диванную подушку и чуть не долбился головой о стенку в попытках отключиться, лишь бы перестало все терзать внутри. — Молчи, пожалуйста, молчи, — просит Юнги, пока читает инструкцию. Он вынимает из блистера одну капсулу и протягивает ее Чонгуку вместе со стаканом. Приподнимает мокрую из-за пота голову друга и придерживает стакан, помогая запить таблетку, чтобы тот не захлебнулся. Чонгук мешком валится на спину, прикрывает веки. — Скоро должно полегчать. Полежи, Чонгук-и и попробуй уснуть, — ласково шепчет Юнги, убирая с его лба влажную челку и уходит в свою комнату переодеваться. В гостиную он возвращается уже в домашней одежде, с ведром холодной воды и намоченной тряпкой. Чонгук уже тихо посапывает и Юнги, аккуратно сев рядом, кладет компресс ему на лоб, чтобы немного облегчить страдания. — Ну ты меня и напугал, — выдыхает, поправляет тряпочку и, убедившись, что все хорошо, идет на кухню. Теперь пора справляться со своей проблемой. Хрен его не знает, что с ним случилось, но отменять факт того, что это может быть течка, не будет, даже несмотря на то, что она только в конце следующего месяца. Он встретился с истинным, почувствовал его запах, поэтому ее приход для Юнги не будет новостью. Он выпивает таблетки подавителя и обезболивающее и идет в свою комнату, планируя поспать ближайший часик, а после поехать на работу.***
Юнги закрывает свой кабинет, когда стрелка часов доходит до восьми вечера. Идет в ординаторскую, разминая отекшую шею. Головная боль снова дает о себе знать, а слабость в теле вообще никуда не пропадала и Юнги ходит весь день, как вареная курица. Он быстро переодевается, желая поскорей приехать домой, проверить Чонгука и завалиться спать. На телефон приходит уведомление о пришедшем сообщении. Юнги оставляет ключи в регистрационной стойке, прощается с персоналом и, выйдя на улицу, читает сообщение от неизвестного номера: «Как себя чувствуешь?» Долго думать не приходится, кто это. На лицо сама собой лезет впервые за долгое время улыбка, пока сердце снова начинает отбивать быстрый ритм. Как бы Юнги не старался вытравить из головы образ Сокджина, все попытки заканчивались провалом. И если во время приема он все свое внимание уделял пациентам, то в свободное время мысли возвращались в квартиру Чонгука, где альфа сильно прижимал к своей груди, разжигая внутри пожар. Как сейчас. Юнги стоит, накрывает пылающую щеку холодной ладонью и не знает, что отвечать. Противоречивые чувства к Сокджину скручиваются в тугой непонятный комок, ставя Юнги в тупик: довериться, оттолкнуть; послать к черту, попросить приехать и забрать. Юнги устал быть сильным, ему нужно ощутить рядом надежное альфье плечо. Ему жизненно необходимо почувствовать тяжелый белый кедр. И он снова проигрывает игру своему телу. Он не винит себя — нет смысла. Это все течка, которая пришла так внезапно, а на улице темень и город придурков, не умеющих контролировать свои гормоны. Перспектива быть изнасилованным в каком-нибудь грязном переулке отнюдь не привлекает. А Сокджин внушает спокойствие. Он точно не сделает больно. Не после того, как обнимал, словно фарфоровую куклу. Уже все равно, чья он пешка. Из-за своих принципов Юнги не собирается рисковать своей же безопасностью. По этой причине набирает короткое сообщение с просьбой приехать и прикрепляет адрес больницы, и сразу же получает в ответ многообещающее «буду через двадцать минут.» Юнги снова улыбается и медленным шагом идет на выходит из территории больницы. Сокджин пунктуальный. Ровно через двадцать минут Юнги сидит в его машине, полностью пахнущей запахом альфы и чувствует, как немного легчает. Он прикрывает веки, вдыхает поглубже и расстегивает куртку: жарко. Юнги бы так и дальше сидел и разделял уютную тишину, если бы не Сокджин, сосредоточенно следящий за дорогой и держащий руль двумя руками, который даже не спросил, куда надо ехать. — Куда ты меня везешь? Я же не говорил адрес, — напрягается Юнги и разглядывает вид из окна. Его дом находится в совершенно противоположной стороне. — Мы едем ко мне, — не отрываясь от дороги, отвечает Сокджин. — Нет, — сразу же выпаливает Юнги. Он чувствует, как медленно подкрадывается паника, парализует горло, не давая вырваться и писку. Юнги начинает суетиться, поглядывает на заблокированную дверь и сразу отбрасывает вариант вылететь из машины. Предусмотрительный, черт. Дурак, какой же Юнги дурак. Лучше бы на автобусе, как обычно, по-стариночке, добрался бы домой. Но он послушал гребаный внутренний голос, решил довериться истинному. И куда он едет сейчас? Что с ним будет? И как бы он не старался отогнать панику, не получается. — Да, Юнги, — строго, не терпящим возражений тоном. Юнги весь съеживается, он готов разреветься от своего дерьмового положения. Ему уже плевать, откуда Сокджин знает его имя. Ему, черт возьми, страшно. — Не надо, прошу, — осипшим от ужаса голосом сипит, умоляет и смотрит прямо на профиль альфы. Сокджин, услышав жалостливый голос, останавливается в пробке за машиной и поворачивается к Юнги, вплотную прижимающегося к двери, в попытках слиться с ней, пройти через нее. Ему бы на свежий воздух, подышать холодом, а он в просторном салоне, полностью пропитанным истинным, задыхается, да еще и страх делает свое дело, обездвиживая тело и Юнги ничего, кроме как смотреть на своего «похитителя», не остается. От картины всего сжавшегося Юнги, в глазах которого плещется живой испуг, у Сокджина сердце сжимается. Не хотел он пугать омегу. Не хотел подрывать чужое доверие, но своими резкими, инерционными действиями, сделал первую затрещину. Он берет в свою ладонь крепкий кулак Юнги и сжимает его до тех пор, пока Юнги не расслабляет его и Сокджин не переплетает их пальцы, сцепляя прочный замок. Юнги зашуганным зверьком бегает то по их рукам, то по лицу Сокджина и ничего не понимает, но вырваться из хватки не пытается. Уже знакомое тепло крупной волной накрывает с головой и Юнги барахтается в ней, глотает воду, хочет выбраться, а подсознательно понимает, что не получится. У Сокджина глаза большие, глубокие. Юнги не нужны слова, чтобы понять, сколько нежности они в себе таят, сколько скопленных ласк на одного-единственного человека растрачивают. Сердце отбивает бессчетное количество ударов, Юнги пытается считать, но со второго сбивается и больше не пытается начинать. Только слушает глухие удары, отдающие в уши, практически закладывают, и даже через эту толщу метафорической воды у него получается расслышать утешительный голос Сокджина: — Я никогда не буду делать то, чего ты не хочешь, — медленно, с расстановкой, прямо в подкорку сознания. — Поэтому не бойся. Я просто не смогу оставить тебя, зная, что тебе плохо, — поглаживает нежную кожу большим пальцем и возвращается к дороге, выруливая из пробки одной рукой. — Меня ждут дома, — не оставляет попыток Юнги, хотя от слов альфы страх бесследно куда-то испарился, не оставив после себя и неприятного осадка. Только спокойствие и чувства нахождения себя в правильном месте. Но ведь не здесь он должен быть, а рядом с Чонгуком и поддерживать его в тяжелый период его жизни, но никак не ехать черт знает куда с несколько часов назад познакомившимся альфой. — Все будет хорошо, — последнее, что говорит Сокджин и Юнги понимает, что на этом разговор окончен. Юнги чуть ли не хнычет от безвыходности положения, но больше не рискует спорить. Прожигает взглядом крепко держащую его руку и задумывается. А что, если все, что сейчас происходит — правильно? Что если все так и должно было сложиться и от судьбы не уйдешь? Юнги не глупый и тем более не наивный, но уверен, что человек с такими красивыми руками не может быть плохим и причинить боль. Только комфорт. Он пересиливает себя и принимает свою участь, достает свободной рукой телефон и пишет сообщение Чонгуку, что его не будет какое-то время дома и когда вернется — обязательно все объяснит. Сейчас у него на это нет никаких сил. Он морально истощен, этот день выдался слишком эмоциональным, полным потрясений, да еще боль в животе снова напоминает о себе, а на лбу выступает испарина. Полная задница. Еды дома достаточно, таблетки у Чонгука есть, поэтому, Юнги надеется, что другу не станет хуже за время его отсутствия. Чтоб этого Сокджина черт побрал, только появился, а все планы Юнги уже в тартарары летят. Юнги убирает телефон и прикрывает веки и не замечает, как засыпает, продолжая чувствовать легкое поглаживание по руке.***
У Сокджина хорошо. Тепло. Его квартира не слишком огромная, но и не маленькая, что не заставляет чувствовать Юнги себя неловко. Он воровато оглядывает простые серые стены, такие же гардероб, пуф и, разувшись, отдает Сокджину свою куртку, которую тот вешает на металлическую вешалку, рядом со своим пальто. — Проходи, не стесняйся, ванна — крайняя дверь слева, я сейчас принесу тебе сменную одежду, — дружелюбно говорит альфа, после чего скрывается в одной из комнат. Юнги немного суетится, пару секунд топчется, потихоньку догоняет, что впервые будет принимать душ в чужом доме, да еще и у альфы. Все это его дико смущает, но он переступает через себя, маленькими шажками идет по коридору и осторожно приоткрывает нужную дверь, заглядывая внутрь. Достаточно просторное помещение, Юнги готов поспорить, что сюда бы поместились две ванные комнаты в его квартире. Он неуверенно проходит внутрь, пока ждет альфу, разбирается в принципе работе душа, увлекшись, не замечает, как заходит Сокджин со стопкой свежих вещей. Его губ касается нежная улыбка при виде сосредоточенного Юнги и он несколько раз стучит по двери, привлекая к себе внимание. Юнги отскакивает от кабинки, расширившимися глазами глядя на Сокджина, словно его застали за непристойным делом. Сокджин еле сдерживается, чтобы не заулыбаться еще шире. — Я принес тебе сменную одежду, не буду тебе мешать, жду тебя на кухне, — кладет стопку на стиральную машину и выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь, успев услышать робкое «спасибо». Пока Сокджин ждет своего гостя, он успевает переодеться в свободный свитер и домашние брюки, ставит кипятиться чайник и заваривает малиновый чай. Заливая кипятком вкусно пахнущие листья, его мысли только о Юнги. О его утонченных чертах лица, холодных пальцах, которые безумно не хотелось выпускать из своих рук. Думать о том, что омега в его квартире, принимает душ, вообще не решается. Все кажется слишком волшебным, слишком нереальным, и слишком правильным. Словно он так всю жизнь жил: забирал Юнги с работы, они вместе приезжали в их дом, омега принимал освежающий душ, а Сокджин заваривал им чай. Но это все лишь прекрасные фантазии о светлом будущем. Но ведь оно возможно. Сокджин всегда о нем мечтал, а сейчас, когда оно так близко, чего-то боится. Не решается. у них все случилось чересчур быстро. Юнги его не знает, как и Сокджин Юнги. Им нужно немного подождать, да и время сейчас, если честно, не самое радушное для создания отношений. Поэтому Сокджин обещает, что как только вся ситуация с Чонгуком и Тэхеном уложится, как только жизнь вернется в прежнее русло, он подпустит Юнги ближе. Тихий скрежет тапок о ламинатную поверхность пола возвращает его в реальность, где на пороге топчется распаренный Юнги в спортивках и футболке Сокджина, открывающей вид на сильно выпирающие ключицы. Юнги игнорирует пристальный взгляд, предпочитая рассматривать уютную кухню в бежевых и кофейных тонах, уделяет большое внимание навесному потолку, где два эти цвета образуют волнообразную грань, предотвращающую смешивание. Медленными шагами подходит к темной барной стойке, служащей импровизированным разделителем кухни с гостиной и садится на высокий стул, напротив Сокджина, забирая свою кружку чая и сразу же утыкаясь в нее взглядом. Ему нравится эта квартира, нравится витающий в ней запах и нравится тишина, повисшая между ним и Сокджином. Альфа крупными глотками отпивает чай, подмечает все действия Юнги и пододвигает в его сторону вазочку с печеньями с джемовыми начинками, когда взгляд омеги на несколько секунд задерживается на ней. Юнги благодарно кивает, скромно берет одну печеньку и с ней выпивает весь чай. — Если понравилось, бери еще, — настаивает Сокджин. Понравилось, видит же, ему не жалко, он хоть все эти печенья скупит, пусть только на этом лице всегда красуется пунцовый румянец и стеснительная улыбка. — Нет, спасибо, — тихо отказывается Юнги, отодвигает от себя кружку и едва слышно стонет, когда живот пронзает боль, пуская по всему телу разряды тока. Сокджин быстро поднимается со своего места, оставляет недопитый чай, подходит к прижавшему к животу ладони Юнги и, аккуратно подхватив его на руки, несет в свою спальню. Юнги дрожащими пальцами сжимает свитер альфы и утыкается в него носом. Сейчас ему хочется дышать только Сокджином, чувствовать тепло его рук и потеряется в его тепле с безлимитной заботе. Сокджин кладет его на шелковые простыни, открывает окно, чтобы Юнги не было так душно и ложится рядом с трясущимся в ознобе телом, обнимая со спины и поглаживая живот. Соленые капли пота тонкими струйками текут по вискам, скапливаются в выемки между ключицами и пропадают по тонкой футболкой, но даже она приносит неимоверный дискомфорт. Ее хочется снять, выбросить подальше, но Юнги контролирует себя, вспоминает, что рядом альфа и он не должен терять осмотрительность. Он позволяет себе повернуться в кольце надежных рук лицом к Сокджину и почти не ощутимо тереться о мелкую вязку свитера щекой, жадно вдыхая белый кедр. Это его максимум. Сокджин гладит его по голове, расчесывает пальцами потные пряди и оставляет поцелуи-бабочки там же, пытаясь утешить, облегчить мучения. Ему не приходится сдерживать зверя: тот сам все прекрасно понимает и в его интересах прежде всего — забота. Не утоление желания по долгожданному телу, а обеспечение комфорта. Тело Юнги — сплошной оголенный нерв, в течку он чувствительный, как никогда, а это еще первый раз, когда он проводит ее с альфой, каждое касание которого проходится мурашками по телу. Юнги сейчас не хочет влюбляться, но такое отношение Сокджина к нему подкупает сразу. Его хрупкое, никогда не любящее сердце, впервые испытывает что-то новое, и ему это нравится. Футболка неприятно липнет к спине, а штаны все пропитались смазкой. Юнги бы сейчас не отказался еще раз принять холодный душ. но он боится лишний раз шевелиться в руках альфы и продолжает лишь изредка выпускать тихие стоны. — Тебе нужно переодеться, — откашливается Сокджин, поглаживая мокрую спину Юнги, хочет уже встать, но Юнги не позволяет. Держит. — Юнги, я хочу помочь, — просит Сокджин, проведя тылом ладони по впалой щеке. Юнги дергается от столь интимного жеста и отрицательно качает головой: — Мне и так хорошо. Правда, просто полежи со мной и не отпускай, так боль притупляется, — искренне говорит и прижимается всем своим потным телом к сильному Сокджина. Альфа больше не возникает и просто обнимает теснее уставшего Юнги, укрывает одеялом, чтобы не продуло, продолжая одаривать нежными касаниями. Юнги впервые за все нахождение здесь расслабляется и прикрывает веки, вверяя себя Сокджину. Спокойно. Хорошо. Тепло.***
Утром Чонгуку становится значительно легче. Вчера, под действием лекарств, на него накатила волна слабости и он почти сразу же уснул, проспав до самого утра. Сейчас его только немного пошатывает и тошнит, но он уверен, что это из-за того, что он переспал, ведь часы давно перевалили за одиннадцать утра. Он проверяет сообщение на телефоне от Юнги и его лица касается тень грусти, что некоторое время придется пожить одному. Он заходит на кухню, проверяет содержимость холодильника на наличие еды и немного радуется, понимая, что в магазин выходить не надо. Чонгук завтракает бананом, заваривает себе зеленый чай и планирует сегодня убраться, ведь с Юнги у них вчера так ничего и не вышло и пока друга нет, Чонгук подержит в порядке его жилье. Закончив утреннюю трапезу, Чонгук с ведром и шваброй идет в коридор и замирает, заметив на тумбочке коробочку. У него все прекрасно со зрением и также он прекрасно понимает, что это и боится подойти ближе. Собирается проигнорировать и наконец-то начать мыть полы, но, вопреки своим ожиданиям, отставляет ведро со шваброй и берет в руки коробочку с тестом. Что он здесь делает? Зачем Юнги купил его? Насколько Чонгуку известно, у Юнги никогда ни с кем не было половых отношений. Да и просто отношений. Получается… это для Чонгука? Он шумно сглатывает и в следующую секунду прикрывает рот ладонью, срываясь в туалет. Когда он опорожняет свой желудок и нажимает на кнопку слива, его мандражные руки мертвой хваткой сжимают коробочку. Он смотрит на нее, как на самое страшное чудовище в этом бренном мире, но именно это чудовище вынесет ему приговор. Через десять минут Чонгук пустыми и красными от слез глазами смотрит на проклятые две полоски. Он сидит все в той же ванной, без истерик и криков. Рядом лежит телефон: Чонгук не смог удержаться и закидал Юнги сообщениями, с просьбой приехать, помочь и только сейчас понимает, как это было глупо с его стороны. Он уже большой мальчик и должен уметь самостоятельно справляться со своими проблемами, но Чонгук относится к такому типу людей, которые не могут держать проблемы в себе и им обязательно нужно выговариваться. По-другому они не выживают — их просто разорвет, без шанса на реабилитацию. Казалось, только все начало налаживаться, пошло в гору, но стоило образоваться маленькому нечто и вся конструкция иллюзионного счастья, построенного за этот месяц, разрушилась. Да кого он обманывает — никакого счастья давно нет, даже мнимого. Это просто невидимая крепость, которой Чонгук огородил себя от внешнего мира, в попытках ментально восстановиться. Он изначально понимал, что задача забыться — провальна, но попытаться стоило. Его жизнь больше никогда не будет прежней. Новость о том, что он ждет ребенка, знатно его подкосила. Чей это ребенок? Ыну? Или же того, кого когда-то любимым называл? Уже и не вспомнить, когда в последний раз. Все это далеко в прошлом, погребено вместе с счастьем «до самой смерти». Об аборте Чонгук думать боится. Он всю жизнь был мягкотелым, роль сильного и независимого предназначена для публики. Он не сможет убить зародившуюся жизнь внутри себя. Да, сейчас это даже человеком трудно назвать, ну а потом? Больно до сдавленного воя от мысли, что это ребенок Ыну, чуточку легче от того, что Тэхена. Если Чонгук и оставит ребенка, а он точно оставит, то будет принимать его за плод их когда-то с Тэхеном любви, хоть и не зачат в ней. Этот ребенок будет маленьким напоминанием о том, что счастье было. Этот ребенок сам станет счастьем Чонгука, маленьким светом, ради которого можно дальше жить и бороться. Ради которого стоит терпеть ноющую боль в области сердца. Плотину прорывает. Чонгук прижимает руки к еще плоскому животу и сворачивается в позе эмбриона. Ванную комнату оглушает пронзительный крик отчаяния.***
Ночной ветер проникает в большую спальню сквозь приоткрытую балконную дверь. Тэхен вскакивает с постели в холодном поту, машинально прикладывая ладонь к солнечному сплетению, прислушивается к себе. Тэхен бросает взгляд на рядом мирно спящего Сэля и тихо выходит на балкон, чтобы не побеспокоить его сон. Тэхен запахивает махровый халат, опирается на прозрачные перила и вдыхает прохладный осенний воздух, разглядывая вереницу машин, маленькие огни и непроглядную темноту неба. Вчера должен был приехать Чонгук, как они с Тэхеном и договаривались, но по визиту Ыну, который был месяц назад, можно было догадаться, что она сорвется. Во всяком случае, Тэхен отгонял дурные мысли, топтал их в семязачатке, не позволяя разрастись. С большим трудом, но у него это получилось: второй день подряд Тэхен чувствует боль истинного, разъедаемую всего, целиком. Она мешает ему работать днем и не позволяет уснуть по ночам, а если и получается уснуть, то каждые два часа он просыпается в холодном поту, оглушаемый чужими истошными криками. Тэхен никогда не слышал криков Чонгука, никогда не видел его истерик, у него их и не было, потому что их отношения были прекрасны, но в том, что его тревожат его вопли — не сомневается. Чувствует себя мерзко и отвратительно, потому что с бунтом внутри ничего сделать не может, а ему нужны силы. У него в руках компания. Он нужен людям полным сил и рациональных мыслей. Еще и Сокджина нет. Тот написал, что возьмет перерыв на несколько дней, пообещав, что все отработает, что повергло Тэхена в шок. В его жизни происходят стремительные перемены и он за ними не успевает. Сокджин никогда не брал отгулы, потому что в работе находил утешение. Тэхена пробирает дрожь и он хмурится, немного качнувшись. Помимо раздирающей внутренности боли, он целый месяц чувствует пробирающий до костей холод. Где-то сейчас мерзнет когда-то его человек. Тэхен ни за что не признается, что прямо сейчас хочет его прижать к себе и согреть. Но это, скорее всего, только ради того, чтобы перестало самого трясти. Чтобы внутри все утихомирилось. Потому что жить так невозможно, светлые чувства ему давно чужды. Они сгнили с их Чонгуком любовью. Тэхен горько улыбается от накативших воспоминаний и понимает, что пора заканчивать ностальгировать по тому, что не вернуть. Он напоследок окидывает ночной город, где никогда не перестает бурлить жизнь, и идет обратно в спальню.