«Изнутри Будит меня свет, Казалось, уже давно потухший, Разбуди, я готов. Шанс еще есть, Чувствую зов Странной дрожи сердцем обновленным, Разбуди, растревожь, Разбуди…» B.A.P
В дутой куртке раздается очередная вибрация телефона, которую Юнги снова игнорирует, увлеченный тем, что выбирает пледы потеплее. Прошла неделя с последней встречи Юнги с Сокджином, но упрямый альфа продолжает искать встречи с омегой, неустанно пишет о месте, где можно поговорить, но Юнги всегда отвечает отказом. Он прогулял четыре дня и теперь ему нужно отдуваться — работа на месте не стоит. Нет у него времени ходить на свидания. Выходные дни Юнги полностью проводит с Чонгуком, который чувствует себя значительно лучше, выглядит более бодрее, на лице появились небольшие розовые щечки, питается хорошо и потихоньку набирает вес, что поднимает Юнги настроение после тяжелых рабочих дней. Чонгук больше не вспоминает прошлое, лишний раз не дает себе повода переживать, для него сейчас на первом месте стоит здоровье малыша, зависящее от него, Чонгука. Утром, пока что-то стряпают на кухне, фоном слушают научные передачи, иногда Чонгук отрывается, только чтобы записать рецепт полезных блюд или названия заумных упражнений. Вечерами, перед сном, вместе читают энциклопедии о беременных и как правильно заботиться о младенцах. Несмотря на то, что Чонгук не хотел лишний раз светиться на улице, Юнги его уговорил съездить в больницу: все-таки, врач должен проверить, как развивается малыш и нет ли никаких осложнений. Чонгуку понадобилось небольшое время для размышлений, чтобы в итоге он согласился. Они вернулись с положительными новостями около часа назад и Юнги почти сразу же убежал в магазин, оставив дом на Чонгука. Чонгуку нужно устроить максимальный комфорт и уют и если второе у Юнги есть, то первое, к сожалению, нет. Поэтому сейчас он перекладывает с полки на полку сумки с шерстяными пледами, вчитываясь в этикетки и откладывая те, где больше процентов овчины. Он кое-как умещает в одну руку три упаковки, пока второй ищет кошелек, направляясь к кассам и ни сколько не удивляется, когда врезается в широкую грудную клетку самого Сокджина. Альфа придерживает отлетевшего назад Юнги за плечи, чтобы тот, не дай боже, не упал, и бегло осматривает его. Юнги поднимает на него грозный взгляд, хмурит носик и Сокджина до жути умиляет эта картина. Он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться и не злить и без того недовольного омегу еще сильнее. Сокджин лжец. Себе же противоречит. Обещал, что немного подождет, что пока не готов подпускать Юнги ближе, а сам стоит перед ним, устав сопротивляться собственным чувствам, которые оказались сильнее страха. Сокджин скучал по нему, звонил, писал, хотел еще разочек увидеть, обнять, но упертый Юнги со своими принципами не позволял этому случиться, прикрываясь работой. Работа, работа, Сокджина уже тошнит от этого слова, работа важна — само собой разумеющееся, но ведь и отдых должен быть, как бы это смешно не звучало для беспрерывно трудящегося Сокджина. Но у него была на то причина — отвлечься, забыться. А сейчас он не хочет. Просто не хочет, он не видит в этом смысла, ведь Сокджин наконец-то встретил того, кого один раз увидев, уже не сможешь выкинуть из головы. Он жаждет проводить с Юнги свое свободное время, подвозить его до дома, обедать с ним в кафе. Его переполняют обилия желаний, которых он ранее никогда не испытывал ни к кому, никогда, а сейчас, когда появился такой человек, его не принимают, и Сокджина это медленно истощает, лишает сил, руки опускаются. Но порывы слабости длятся недолго. Сокджину хватает подумать о том, что его ждет в дальнейшем, если он справится с нынешними препятствиями и он снова готов идти в бой. Он добьется Юнги, просто нужно время. Сокджин умеет ждать. Он прожил в ожидании целые семь лет без него. С ним же такое огромное число будет мизерным, только бы не пропадал, не лишал таких нужных встреч и запаха свежести после дождя. Для Сокджина это хуже любой пытки — знать, где живет твой человек, знать, где он работает, знать его номер телефона, но не видеться, потому что уважаешь его выбор. Только Сокджин далеко не идеален, он такой же обычный человек, не железный. Пришлось пойти на крайние меры, чтобы встретиться с Юнги в магазине. И у него чуть дыхание не сперло, когда этот маленький омега втаранился в него, сразу же наполняя легкие озоном. Сокджин очухивается, отнимает руки от чужих плеч, опускает глаза на три сумки и говорит: — Зачем тебе столько пледов? — казалось бы, логичный вопрос, но Юнги на него смотрит, как на идиота. Омега перекидывает сумки на другое запястье, обходит Сокджина и отвечает себе под нос: — У меня, знаешь ли, холодно, — конец предложения заглушает ворот куртки, когда Юнги отсчитывает нужное количество банкнот. Сокджин догоняет его и один аккуратным, чтобы не причинить боль, но резким движением, выдергивает из его ослабшей руки, где виднеются желтоватые следы от синяка, сумки. Сокджин вспоминает тот день, переживает за Юнги, себя корит, что дал слабину. Но продолжает надеяться на лучшее. Юнги оборачивается, зыркает на пледы, которые у него нагло отобрали, но не возмущается. Они тяжелые, как-никак и помощь Сокджина будет глупо отвергать. Юнги не хочет его больше задевать своим колким языком. Он коротко кивает головой, бубнит еле слышное «спасибо» и встает у кассы. У Сокджина от его застенчивого «спасибо» внутри фейерверки взрываются, шампанское рекой льется, за края только не заливается. Он сразу забывает все обидные слова в свою сторону, да он и не копил их, понимал, что так Юнги пытается защититься, оттолкнуть, только вот все еще не знает, зачем, но в его планах стоит этот пункт, просто он его на время отложил и его главной задачей стоит втереться теснее к Юнги. — Почему ты раньше об этом не позаботился? — не отстает Сокджин, когда Юнги оплачивает покупки и они выходят из магазина. — Потому что мне надоело мерзнуть, — просто отвечает Юнги, пожимая плечами и останавливается напротив Сокджина, засунув руки в карманы. Сокджин сощуривает глаза, Юнги с вызовом смотрит в ответ, недоуменно приподнимая брови. Сокджин бы задал ему парочку вопросов, но воздерживается. Он облизывает пересохшие на морозе губы, бросает взгляд на сумки, которые продолжает держать. Ему не составляет сложить два и два, и получить логичный ответ, что эти пледы далеко не для Юнги. Он же ведь как-то все эти годы обходился без них, мерз, но не покупал. Они для Чонгука, который уже как чуть больше месяца живет с Юнги. Но и если судить по словам Тэхена, когда они с Чонгуком были вместе, — Чонгук иногда оставался на ночь у друга, то образуется несостыковка. Зачем Юнги резко понадобились теплые пледы? Почему они оказались нужны именно сейчас? Сокджин и это обязательно узнает, но позже. — Давай сходим куда-нибудь? У меня обед, — отвлекается от поднадоевших тайн Сокджин и смотрит на Юнги, лицо которого с безмятежного, превращается в хмурое. — Нет, Сокджин, прости, но мне срочно надо домой, — тараторит Юнги и только бегающие глаза выдают его волнение. — Почему? Я могу чем-нибудь помочь? — обеспокоенно спрашивает, чуть наклонив голову, а сам крепче сжимает сумки, на случай, если Юнги попытается сбежать. — Нет, — снова обрезает, подходит поближе, хватается за ручки сумок, дергает, но они, конечно же, не поддаются. Его кожа почти невесомо касается кожи рук Сокджина и альфа готов выть даже от такого невинного и неосознанного контакта. — Спасибо, но ты и так мне помог, — снова дергает, но бесполезно. Сокджин поджимает губы, хмурит брови. Ну уж нет, он не отпустит этого омегу, пока тот не объяснится. Сколько еще он тайн хранит? Сколько еще Сокджину предстоит узнать, прежде чем они смогут быть… вместе? Юнги уже откровенно нервничает. Ему не нравится такой напор альфы, не нравится, что тот снова лезет в его жизнь, что пытается что-то разнюхать. Почему он не понимает простого «нет»? Зачем нужно до греха доводить, а не закончить все на мирной ноте? Юнги это не по силам понять. Он слишком далек от этого и если Сокджину суждено еще раз нагрубить, он сделает это, но про Чонгука узнать не позволит. — Почему ты не хочешь мне рассказать? — неожиданно спрашивает Сокджин и, черт, этот вопрос звучит так, словно он уже все знает, словно он просто играет на нервах Юнги, дергая ниточку за ниточкой. И без того холодные руки Юнги превращаются в ледышки, так и застывшие на ручках сумок, не в силах разогнуть пальцы. — Что? — охрипшим от страха голосом спрашивает и смотрит на Сокджина во все глаза, походя на несчастного зайца, угодившего в цепкие лапы серого волка. Сокджин жалеет, что начал этот разговор, что напугал Юнги, сейчас еле похожего на человека с мертвенно-белым цветом лица, откуда отхлынула вся кровь. Ему бы забрать слова назад, махнуть рукой, прижать к своему теплому телу, посадить в машину, отвезти к себе домой и напоить горячим чаем. Но слово не воробей — не поймаешь, а тема уже заведена и ее нужно доводить до конца. — Зачем ты постоянно торопишься домой? Тебя там кто-то ждет? — идет на хитрость Сокджин, рассчитывая, что так немного успокоит Юнги. Юнги кусает обветренные губы, переминается с ноги на ногу, дабы немножко согреться и не знает, что сказать. Смотрит на сумки с пледами, которые продолжает крепко держать Сокджин, потому что на альфу смотреть нет сил. Хорошо, он ничего не знает — как камень с души, и огрызаться не пришлось, но ситуация из-за этого легче не становится. От него ждут ответа, который Юнги просто на просто не может дать. Долг перед другом не велит растрепывать все малознакомому человеку. — Надо, — глупо, как ребенок, но врать больше нет желания. Он хочет поскорее закончить этот диалог и оказаться рядом с мерзнущим беременным Чонгуком. Юнги сейчас нужен своему другу. Сокджин устало выдыхает и окидывает коротким взглядом супермаркет. Ладно, так у них ничего не получится — тупик, придется искать другие альтернативы. Честно, Сокджину и самому уже противно от себя, что довел до такого состояния Юнги. Он восхищается терпению Юнги, который стоит, весь ослабший, с синеватыми кругами под глазами и просто ждет, не предпринимая попыток уйти. Сокджин эгоист, да, он это знает: — Ты же знаешь, что отношения строятся на доверии? — и он большой специалист, по перескакиванию с темы на тему. Юнги поднимает на него выразительные глаза, брови изумленно вздымаются к кромке вязаной шапки. — Какие отношения, Сокджин? — еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть и не привлечь всеобщее внимание. Сколько они с Сокджином знакомы? Чуть больше недели, почти две? И этот альфа что-то говорит про отношения? Да, Юнги точно далеко до него. Из уст Сокджина так просто вылетают такие слова, да и к тому же звучат не наигранно, по живому. Он ведь взрослый человек, даже Юнги двух недель мало, чтобы хорошо узнать человека, а Сокджин… Может, он и знает? Черт его знает, Юнги это, по правде, не волнует, но про отношения Сокджин загнул слишком рано. Сокджин подходит еще ближе, поднимает свободную руку и ласково проводит кончиками пальцем по мягкой щеке. Юнги вздрагивает от неожиданности, шире распахивает веки и взгляд от бездны Сокджина оторвать не может. Его засасывает, а он и не спасается. Он, должно быть, уже давно тонет. — Ты мой истинный, Юнги, — полушепотом говорит факт Сокджин, не в силах оторваться. Красивый, боже, до безумия красивый. Таких только в брендовые одежды одевать, рядом с собой держать и от завистливых взглядов отгораживать. Сокджин будет идиотом, если не сможет заслужить любви этого человека, посланного ему самой судьбой. — Я знаю, — завороженно кивает Юнги. — И я хочу узнать тебя получше, но ты не позволяешь, почему? Нельзя задавать такие вопросы, Сокджин! Нельзя давить на людей таким образом, заставлять их принижать себя и ломать годами строимые устои ради одного человека! Это низко, некрасиво, совсем не так поступают джентльмены. Юнги приоткрывает губы, словно хочет что-то сказать, но на ум не идут никакие слова. Вопросы Сокджина — один, лучше другого, они головоломка, над которой приходится изрядно попотеть, что Юнги просто терпеть не может и его это потихоньку выводит из себя. А Юнги не хочет узнать его получше? Хочет, еще как! Просто на его плечах сейчас большая ноша, и рядом нет места для отношений. Комфорт Чонгука — вот что у него стоит на первом месте. Юнги смотрит на Сокджина взглядом, полным неоправданных надежд. Построил у себя в голове образ замечательного альфы, — самому им и давиться. — Сейчас не время, — который раз говорит, но Сокджин все никак усвоить не может. — Я еще не готов строить отношения. Они не для меня. Я работаю. — Я тоже работаю, все работают, но им это не мешает встречаться, жениться, создавать семью, — искренне не понимает проблемы Юнги, которою и проблемой трудно назвать. Это просто жизнь. Сложная, с индивидуальными трудностями разного ранга. Юнги для него сплошная загадка, непосильная Сокджину и он не сможет с ней справиться, пока сам Юнги не поможет. — Ты не понимаешь, — качает головой Юнги, сбрасывая чужую теплую руку со своей щеки, сдерживая разочарованный вздох. — А ты мне объясни, — просит Сокджин, накрывая ладонью замерзшие пальцы, цепляющиеся за сумки. — Расскажи мне все, что тебя волнует. Почему ты столько лет жил и до сих пор живешь в холоде? Я выслушаю. Юнги опускает взгляд на согревающую изнутри ладонь, сжимающую его закоченевшие пальцы и молчит, жуя нижнюю губу. Пошло такое время, что людям сложно доверять, делить с ними свои проблемы, потому что могут не понять. Юнги сбивает с толку твердая решительность Сокджина начать стремительно строить отношения. Почему так сложно немного подождать? Дать Юнги время на полное принятие того, что он встретил истинного. Две недели — это же ничтожно мало для Юнги и, должно быть, безумно много для одичавшего до ласки Сокджина. — Мне нужно отвезти это, — кивает Юнги на пледы. — Потом расскажешь? — с надеждой спрашивает Сокджин, ослабляя хватку на сумках. — От тебя не отвертишься, — с крахом в голосе протягивает, поудобнее перехватывая пледы. — Я тебя подвезу, — с энтузиазмом выпаливает, доставая ключи от машины. — Нет, — тут же мрачнеет Юнги. — Почему? — рука так и застывает в кармане пальто, сжимая щиток. Юнги опять молчит, сраженный вроде бы простым, но вместе с тем сложным вопросом. Сокджин пытается взглянуть в манящие своей глубиной черные глаза, но терпит поражение. Юнги старательно больше не смотрит на него, упорно тупит взгляд на неизменные гриндерсы. Сокджин перекатывается с носков на пятки, мысленно чертыхается. С каждой минутой на улице становится все холоднее и холоднее, но он просто не может сейчас отпустить Юнги, поэтому растягивает каждую секунду, каждый миг, чтобы потом ими упиваться, если очередная встреча случится снова через неделю. — Ты стыдишься своего дома, или не хочешь, чтобы о твоем месте жительства кто-то узнал? Юнги удивлен проницательности альфы, но своего переживания не показывает. Пора закругляться, иначе это ни к чему хорошему не приведет. Сокджин немного подается вперед, наклоняется. Ему просто необходимо увидеть его лицо, считать на нем эмоции, любые: будь то гнев, раздражение, замешательство или усталость. Это словно его обязанность, которую он беспрекословно должен выполнять — наблюдать за самочувствием Юнги. Он восхищается этим омегой, который промолчит рыбой, но не выдаст Чонгука. Он и правда замечательный друг и, возможно, человек в целом, которые в этом прогнившем коррупционном мире на вес золота и достоин уважения с похвалой, а Сокджин его своими тягостными вопросами медленно сил лишает, только бы поближе с ним стать и в обществе его подольше побыть, но его махом сразу всего лишают, вместе с тем оставляя ощутимую надежду: — Встретимся тут через час, — бросает Юнги и бежит на автобусную остановку, куда подъезжает его автобус. Юнги не знает, зачем это сказал, не знает, что за этим последует, но что-то глубоко внутри подсказывает, что он сделал все правильно. Он забыл уже, как правильно заводить новые знакомства, потому что после встречи с Чонгуком в этом больше не нуждался, а сейчас, садясь на свободное место, укладывая рядом увесистые сумки, чувствует, как все идет верно, плавно, словно сюжет законченного фильма, на душе спокойствие, а сердце неизменяемое его тепло. Сегодня он сделает большой шаг навстречу неизвестности, и именно от него будет зависеть их… будущее? Скорее да, чем нет. Их будущее с Сокджином. Еще не до конца прописанное, вообще полное непредсказуемых событий, но будущее. Юнги хочет попробовать, рискнуть, перепрыгнуть через свои загоны, вечные отговорки и вкусить все прелести жизни, какие не успел. Время, к сожалению не бесконечно, оно быстротечно и его не нужно растрачивать на нескончаемый поток мыслей, сомнений, постоянно блуждающих в голове. Не нужно сидеть на месте и ждать чуда, штиля. Жизненные кочки на пути будут встречаться всегда — постулат. Их нужно учиться перешагивать. Только так можно обрести желаемого. Юнги это понял только сейчас и больше припираться не будет. Сначала — узнать Сокджина, а потом — все будет. «Так и есть», — кивает сам себе, откидывает голову на спинку и, прикрыв веки, наблюдает за размывающимся пейзажем. Да, Сокджин изрядно его вымотал, но и помимо этого расшевелил в нем то, что Юнги старательно прятал, придавливал заботой о друге, а сейчас это сквозь узкие расщелины пробирается по стенкам ползет, выше, выше, оплетает каждый орган, почками душистыми покрывается, которые вскоре либо превратятся в воздушные цветы, либо гнилыми трупиками лягут на могильную почву. Тут уже все зависит от Сокджина и Юнги не страшно. Он все для себя решил, принял и не испытываемая им раньше симпатия к альфам пустила корни. Сокджин провожает автобус, в который сел Юнги, горящим ярким огнем взглядом. Он бросает взгляд на часы, засекает время и, кивнув самому себе, решает поехать к Тэхену, который сегодня работает из дома. Сокджин чувствует себя, как никогда, окрыленно. Слова Юнги подействовали на него, как какое-то волшебное зелье, благодаря которому он чувствует, что ему море по колено. Он сегодня еще раз встретится с Юнги, даже не сомневается, что его не могут так нагло обмануть. Почему-то просто глядя на Юнги, складывается ощущение, что этот человек не будет тратить чужое время попросту. До дома Тэхена Сокджин доезжает в приподнятом настроении, что день прожит не зря и это еще не все новости, которые он принес и даже не смотрящие по сторонам пешеходы и нелегальные подрезающие гонщики, не омрачают его расположение духа. Дверь в квартиру, как всегда, не закрыта и Сокджин спокойно проходит вглубь и застывает в ступоре, немного удивленный представшей перед ним картиной: на большом полукруглом диване в гостиной растянулся Сэль, жеманно закинув оголенную, не скрытую тканью шелкового халата ножку на другую, со скучающим видом читающий глянцевый журнал, при каждом перелистывании страниц облизывая указательный палец. Сокджин осматривается, но самого Тэхена не замечает. — Он в кабинете, — не отрываясь от текста, равнодушно сообщает Сэль. Сокджин ему кивает и направляется в нужную комнату. Вопросов все больше, а ответов — кот наплакал. Сокджин пару раз постукивает костяшками по двери, предупредив о своем визите и заходит, застав Тэхена за кипой бумаг. Сокджин воздерживается от ненужного приветствия, оглядывается за спину, закрывает за собой дверь, и, присев напротив Тэхена, говорит, чего уж вокруг да около ходить: — И тебя устраивают такие «семейные отношения»? Тэхен откладывает документы, потирает указательными пальцами уставшие от долгого напряжения глаза и смотрит на Сокджина. Нет смысла что-то уточнять, Тэхен прекрасно понял вопрос и что именно имел ввиду Сокджин. — Ему на меня плевать, — пожимает плечами, разминая отекшую шею и слегка морщится от принесенной боли. — Как и мне на него. Серьезное лицо Сокджина не меняется, только если брови совсем немного сдвигаются к переносице, а глаза внимательно бегают по чужому телу. — То есть, — перекидывает ногу на ногу и скрещивает на коленке пальцы. — Вы вообще не общаетесь? Тэхен прыскает в кулак, воздерживается от того, чтобы засмеяться в голос. Сокджин шутит или и правда не понимает? А как же его издержки профессии, долгий опыт? Но Тэхен смотрит на лицо напротив, которое с каждой секундой молчания становится строже и понимает, что, нет, не шутит. — Вообще, — наконец отвечает, откинувшись на спинку кресла. — Это просто игра. Сокджин отводит от него взгляд, поджимает губы в тонкую линию. Ему трудно понять поведение различных шишек, играющих на публике неземную любовь, в то время, как на самом деле они плевать на нее хотели. Спектакль, представление, просто очередной договор считай, а что такого? Можно же развестись, если надоест. Никто в проигрыше не остается, все для всех выгодно и Сокджин даже не горит желанием вникать во все эти дремучие дебри. Он вообще за другим пришел. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает, откашлявшись, Сокджин. — Пью препараты, на них и держусь, — между пальцами вертится ручка с гравировкой инициалов его имени, но Тэхен смотрит сквозь. Ну что за прилипала-секретарь. Нужно ему побольше дел дать, чтобы не шастался к нему с вопросами не по работе, чтобы не лез в душу и не тревожил открытые раны. Потому что ломка по Чонгуку невыносима, крайне нестерпима. Он сидит на успокоительном и легком снотворном, потому что без них жизнь кажется пыткой. Он привык к однообразию и серости, но он не привык к боли, которую терпеть не может, а последнее время она стала чуть ли не единственной его спутницей жизни. — Что с Чонгуком? Ему больше не холодно? — смотрит на наручные часы, прикидывая, сколько времени прошло с их встречи с Юнги, и если тот дома, то Чонгук, должно быть, уже согрелся. Тэхен держит какое-то время тишину, впивается в Сокджина нечитабельным взглядом, медленно откладывает ручку и также проговаривает: — Ему было, но сейчас уже тепло. — Сколько? — Что? Сокджин легонько стукает пальцем по циферблату: — Время. Как давно ему тепло? Глаза Тэхена суживаются. То, что Сокджин знает, где Чонгук — Тэхен не сомневается. Это стало понятно еще тогда, неделю назад, когда он, смотря прямо в глаза, дал бьющее поддых «нет». Тэхен все никак не оклемается, мысли про Чонгука больше не прогоняет, смирился с ними, дает им право на существование и сам больше не убегает. Потому что как ни крути, но они — самое лучшее обезболивающее, но и крепкая затрещина и если она начинает болеть, то это сродни настоящему издевательству, что нарочно не придумаешь. У него внутри огромный ком, сплетенный остатками жгучей ненависти и непроходимой трепетной любви. Он мешает полной грудью вздохнуть поглубже воздуха, грузом огромным лежит и Тэхен с трудом двигается. Он чудом не теряет ориентир и не валится на колени. Чонгук — как самая настоящая заноза, которую если не вытащить, то место раздражения начинает гноиться. Тэхен весь в этих занозах. Чонгук везде: его запах мерещится на каждой рубашке, его голосом разговаривает едва не каждый прохожий, и только глаза его не преследуют. Тэхен бы тогда точно сломался, сразу бы в нокаут отправился. Только в этих глазах загораются миллиарды маленьких звезд, только там хранится настоящий янтарь, цвета древесной смолы и только в них Тэхен готов смотреть весь свой остаток жизни. Готов был, а сейчас не уверен. Сейчас он боится, что всего этого нет, что теперь это все будет не для него. Тэхен и так весь гноится — сначала изнутри, теперь все и наружу стало выливаться. Все удерживающие заклепки одна за другой слетают и не факт, что последняя оторвется не скоро. Тэхен складывает в замок пальцы, думает. Его руки и ноги последние сколько минут разливаются совсем еле ощутимым, но теплом. И он этого совсем не ожидал. Практически приспособившись к холоду, он сразу же заметил изменения и впервые за долгое время почувствовал покой. — Может, минут десять, — задумчиво говорит, не замечает, как на лице Сокджина вырисовывается лишь уголками губ, но улыбка. Как Сокджин и ожидал. Юнги прекрасный, светлый и заботливый человек и как же Сокджин хочет когда-нибудь ощутить всю эту нежность на себе. Улыбка в считанные секунды из счастливой превращается в тоскливую. Сокджин снова смотрит на часы, отсчитывает каждую секунду, чтобы ровно без двадцати сорваться и поехать на встречу с Юнги. — А твой? — вырывает его из мыслей глубокий баритон Тэхена. Сокджин встряхивает головой, разгоняя пелену слабости, возвращаясь в реальность. — Ему холодно, — коротко, без лишних слов. Тэхен пару раз заторможено кивает, открывает рот, но в миг закрывает, поджимая. Явно хочет что-то спросить, может, сказать, но не решается. Сокджин решает не торопить. Они сидят в глухой тишине, разбавляемой тиканьем часов около минуты, пока Тэхен не нарушает ее: — У нас сегодня семейный ужин. Сокджин смотрит на него недоуменным взглядом, а одна сторона губы приподнимается в насмешливой улыбке. — И вы так к нему готовитесь? — Сэль заказал еду из ресторана. Больно ему надо — готовить самостоятельно, — закатывает глаза. — Какой предусмотрительный. И сколько вы так будете играть? — Хер его знает, — вымученно отвечает Тэхен, прокручивая ручку по столу. — Может, год, может, четыре, а, может, и до самой смерти. Сокджин разве что не ахает от столь спокойного тона при ответе. — Ты серьезно? — Это было похоже на шутку? — смотрит исподлобья, в глазах проскальзывает устрашающий блеск. — Мой отец просто считает, что если мне двадцать девять, то у меня уже должна быть семья. — Почему он ищет тебе пару, а не ты? — Сокджин что-то упускает. Что-то очень важное. То, что мучило его целый год, должно быть, наконец-то раскроется. — Потому что я выбираю не тех, — стук — ручка соприкасается с полом, а у Тэхена вновь кровотечение по любви. — То есть? — уже второго человека изводишь, нервируешь, не надоело? Да ладно, он все равно не отступит. — Он всегда относился враждебно к Чонгуку, — складывает руки на столе. — Считал, что такой, как он, не достоин стоять рядом с вице-президентом одной из крупных компаний Азии. А это уже интересно. — Что за чертовщина? — на одну октаву выше вопрошает. — Отец Чонгука тоже владеет крупной компанией, да, сын не пошел по его стопам, но что это меняет? Ладно, если бы Чонгук был из бедной семьи, тогда понятна эта неприязнь, но в этом случае какой-то бред. — встает со стула и встает позади него, упираясь на спинку руками. — Мой отец выбирал мне, так сказать, лучших из лучших, — рассказывает, словно это и не его жизнь вовсе. — Сэль оказался одним из подходящих, да и мне самому он нравится: ему ничего от меня не нужно, потому что его папочка и без меня много денег срубает. Все остальные были просто сучками, желающими объездить одного из главных холостяков Кореи, а Сэлю даже этого не нужно. В любом случае, мне с ним нормально. — У него есть альфа? — будто допрашивает подсудимого, Сокджину бы преступления расследовать, а не кофе и ксерокопии делать. — Думаю, что да, — кивает Тэхен, прокручиваясь на кресле, смотрит в потолок. — Часто куда-нибудь вечером уезжает, — останавливается. — Но мне ничего не говорит, да и незачем. Пускай только не палится, мне не нужно, чтобы отец снова подыскивал партию. Не то, не то. Разгадка где-то рядом, в воздухе витает, только ухватиться не получается. Он даже про время забывает, что, возможно, уже к Юнги надо ехать. Но тут ответ на главный его вопрос, без которого он не сможет сопоставить все, когда услышит историю от Юнги. — Расскажи мне, как вы расстались с Чонгуком, — сжимает покрытую тканью спинку, не отводя взгляд от Тэхена. — Я же рассказывал, — подозрительно косится, не понимает такой смены настроения. — Расскажи со все подробностями, Тэхен, — это уже не просьба — требование. Перед Тэхеном стоит не его секретарь, а давний друг, который хочет помочь. — Он трахался с каким-то левым парнем в клубе, пока я сидел до ночи с гребаными бумагами, — напускная спокойность слетает легким платком порывом сильного ветра. Он не может больше притворяться. Ему все еще тяжело возвращаться в то кошмарное прошлое. Ему все еще страшно засыпать, потому что перед глазами изредка всплывают кадры того ужасного видео. Сокджин застывает статуей. Противное склизкое чувство пробирается под кожу, а пальцы еле не рвут ткань от напряжения. Сокджин старается подавить в себе ужас случившегося, не собирается раньше паниковать. Еще вопросы и все. — Ты видел это лично? — сам не узнает свой голос. Тэхен не отвечает. Его сердце внезапно попадает в когтистые лапы непонятного существа, которое сжимает, что есть мочи. Тэхену кажется, что оно от невероятного давления вот-вот лопнет, но этого не происходит. На пару с этим еще и образуется невидимая петля на шее, затягивается в тугой узел и сделай Тэхен шаг — удушится. Перемена в теле его пугает, а незнание, что делать, как успокоиться — наводит тревогу. — Тэхен, я спрашиваю еще раз, — и Сокджин своим тембром ни капельки не помогает. — Ты видел это своими глазами? — Отец принес запись, — не уверен, что Сокджин услышал, потому что слова даются с титаническим трудом. — И что сказал, — наклоняется ниже, обивка почти трещит по швам. — Что, как он и думал, Чонгук оказался самой обычной шлюхой, высасывающей деньги, — это до сих пор звучит ужасно и Тэхену до сих пор трудно верить. Может, боль в груди и нехватка кислорода именно по этой причине? — И мы с тобой после этого полетели в Китай? — Да, — Сокджин собирается выдохнуть, расслабиться, что все не так страшно, как он представлял, что все еще можно исправить, но следующие слова Тэхена заставляют его пошатнуться и только крепче вцепиться в бедный стул. — Но перед этим же мне нужно было собрать вещи, только я слишком сильно расстроился, чтобы сразу ехать домой и поехал в клуб, перепихнулся с каким-то дорогим мальчиком, лица которого даже не помню, — Тэхен вообще плохо помнит тот день, ночь, ему все еще трудно дышать и он чувствует, как что-то очень важное ускользает из его рук, без возможности вернуться обратно. Шанс на лучшее будущее. Только он этого даже не подозревает. — Но легче мне от этого не стало. Зато Сокджин все прекрасно понимает, но ему думается, что лучше бы вообще был глупцом, глухим, кем угодно, но не слышать столько вымораживающую до костей правду. — Ты идиот, — тихо, медленно, зарываясь деревянными пальцами в уложенные волосы, поворачиваясь к Тэхену спиной. — Я знаю, — горько улыбается, а тело все вибрирует. Ему вообще не до смеха. — Это глупо — поддаться злости и найти разрядку в каком-то левом человеке, — мимо. — Ты, блять, идиот, — этого Тэхен уже не слышит. Весь мир Сокджина делится на «до» и «после» жирной линией, через которую уже нельзя переступить и вернуть все в мирное «до». Теперь у Тэхена остается только сожженное дотла «после» и минное поле, где на каждом шагу поджидает взрыв и каждый отбросит сильнее предыдущего. Сокджин бы вмазал ему со всей дури, чтобы раскрыл глаза на всю ситуацию, но тело превратилось в бесформенное нечто, отдавшееся слабости. Что с Тэхеном не так? Как можно поверить чертовой записи и словам отца, ненавидящим всеми фибрами души Чонгука? Еще первые минуты — да, потому что находился в состоянии шока, но потом? Потом, когда ты можешь здраво мыслить, оценить все, что случилось, почему бы не убедиться во всем лично? К чему вести себя, как ребенок? Как можно было предать своего истинного? Если бы только Тэхен тогда, год назад, сразу бы рассказал все, а не промолчал, если бы Сокджин еще в самый первый разговор все бы узнал, то, может быть, все бы еще можно было исправить, а сейчас… сейчас все слишком далеко зашло. Сокджин ни в чем не виноват, он не должен себя винить в том, что случилось, это все на душе Тэхена, который под гнетом злости совершил фатальную ошибку. Но почему-то все равно продолжает чувствовать себя никчемно. Весь этот год он думал, как Чонгук мог изменить Тэхену, ведь каждый раз, когда Чонгук смотрел на него, его глаза были переполнены безмерной любовью, и с каждой встречей чаша становилась все больше. Теперь, кажется, он понимает, как, но промолчит. Смотреть на обескураженного Тэхена не хочется и Сокджин его не жалеет. Он для себя еще неделю назад решил, что просто так Тэхену встретиться с Чонгуком не позволит, а когда узнал начало зарождения всей катастрофы — тем более. Тэхен должен сам выйти на правильный путь, хотя бы мысленно исповедоваться в своем одном из страшном грехе и только тогда прийти к Чонгуку. Да, Сокджин, конечно, не такой прекрасный друг, как Юнги, но, как говорится, — современные проблемы требуют современных решений. — Надеюсь, вечер пройдет хорошо, — выравнивает голос Сокджин, проверяя время. — Удачи, Тэхен, а мне пора, — так и не повернувшись, покидает кабинет, оставив после себя угнетающую тишину. Сейчас Сокджину нужно срочно увидеть Юнги и в первую очередь не за тем, чтобы утвердить догадки и довести все до конца — а чтобы прижать к себе, ощутить рядом, вдохнуть запах и успокоиться. Юнги — его личное успокоительное, само олицетворения мира и спокойствия, внутри которого происходит настоящая война чувств. Юнги одним своим присутствием наведет порядок в Сокджине, а Сокджин в свою очередь постарается разрешить в нем кровавую бойню. Они нужны друг другу. Когда-нибудь Юнги это поймет и тогда Сокджин станет самым счастливым человеком во Вселенной.***
Юнги опаздывает на целых десять минут и готов провалиться под землю со стыда. Он не успел на автобус, не взял деньги на такси, из-за чего до метро пришлось добираться бегом. Он успел несколько раз пожалеть, что не имеет машины, которая значительно бы облегчила всю задачу и обещает себе завтра же пойти сдавать на права, но весь порыв стихает, стоит вспомнить, как он боится водить и смиряется со своей участью. Он вылетает на нужную улицу, видит вывеску супермаркета и полностью уверен, что Сокджин уже на месте и ждет его. В теплой куртке из-за бега становится жарко, Юнги чувствует, как пот градом стекает по коже, но даже не думает останавливаться. Он ненавидит опаздывать и заставлять людей его ждать, да еще и тогда, когда сам назначил место и время. Юнги замедляется только тогда, когда видит знакомую машину и стоящую возле него фигуру, что-то сосредоточенно печатающую в телефоне. Сокджин вообще ненормальный. На улице мороз, а он стоит в одном своем пальто, без шапки, голыми и покрасневшими от холода пальцами держит смартфон, от которого отрывается, услышав шумные выдохи. Юнги открывает рот, чтобы сделать Сокджину замечание, но вместо этого говорит: — Я опоздал, прости, — упирается руками в дрожащие колени, смотрит на асфальт. Он фактически приходится Сокджину никем, поэтому и прав на то, чтобы отчитывать его за «дружбу с менингитом», у него нет, как бы сильно не волновался. — Зачем бежал, глупый? — журит его Сокджин, убирая руки вместе с телефоном в карманы. — Заболеешь и что мне делать? — отталкивается от машины, подходя ближе к Юнги, получая дозу того, за чем ехал. Юнги пришел, не солгал, если бы не беспокойство за его здоровье, Сокджин бы заулыбался яркой звездой. Как бы это безрассудно не звучало, но Сокджин прождал бы его еще десять минут, двадцать, тридцать, час, — пока бы его снова не вызвал на работу. Совсем крыша от этого омеги поехала, раз даже холода не чувствует и все ожидание простоял возле машины, а не в теплом салоне, где на всю работает печка. — Я не люблю опаздывать, — супиться Юнги, выпрямляясь. — Прости, я не специально. — Хватит, — мягко обрывает, не желая дальше слушать глупые извинения. — На улице не лето, садись в машину и поехали. Куда хочешь? — Где не будет лишних ушей и глаз, — воровато оглядывается на прохожих. — Ко мне? — шутит Сокджин, открывая дверцу автомобиля с пассажирской стороны и так и замирает: — А, можно? Юнги все еще не уверен в правильности своих слов. У него был целый час на размышления, все взвешивал, плюсы и минусы и хочет дать им шанс. Вылупиться наконец из скорлупы приоритетов, бесконечных планов: сначала это, потом — то, что затягивается на недели, месяцы, годы и без точного срока выполнения. Сокджин накрыл собой цунами, заполнил мысли полностью, показал, как может быть и Юнги повелся. Не его вина, любой бы другой человек поступил бы также, потому что тот, кто однажды познакомился с заботой и нежностью, уже не сможет от нее отказаться и, как ни в чем не бывало, вернуться в привычную рутину. Нет. Нужно еще, еще, еще… Этого никогда не будет достаточно, но Юнги хочется хотя бы немного, капельку и он успокоится. Сокджин медленно к нему поворачивается лицом, переваривает услышанное. Должно быть, выглядит, как какой-то дурак и выходит из оцепенения. — Конечно, — кивает. — Если тебе так будет легче, — чуть отходит в сторону, пропуская Юнги. — Спасибо, — на щеках проступает легкий румянец и Юнги быстро юркает в машину, закрыв за собой дверь. Сокджин на улице задерживается несколько секунд, успокаивая взволнованное сердце, стучащее в бешеном ритме. Прикладывает к груди ладонь, ясно чувствует мощные биты, удары и выравнивает сбившееся дыхание. Вроде, как чуть ли не целый марафон пробежал Юнги, но изнуренным спринтером чувствует себя именно Сокджин. У него внутри тепло натуральным мехом все окутывает, морозы теперь вообще не страшны, а на лицо так и лезет дурацкая улыбка. Черт, такое ощущение, что Сокджин находится в шкуре пятнадцатилетнего школьника, и то, даже в пубертатном периоде у него так не играли гормоны, как сейчас, но что он может поделать, когда Юнги сам предложил поехать к Сокджину домой, потому что только там чувствует себя защищенным от ненужных свидетелей. Значит, уже снимает один барьер, значит, все возможно. Он встряхивает головой, поднимает взгляд к небу, будто там кто-то есть и мысленно кого-то благодарит, в кого никогда за всю свою жизнь не верил. Сокджин краешком губ улыбается, садится в машину и едет в сторону своего дома, наслаждаясь приятной тишиной в обществе Юнги.***
— Чай, кофе? — предлагает Сокджин, когда они проходят на кухню. Когда Юнги предложил поехать к Сокджину, он не думал, что на него нахлынут воспоминания недельной давности и он начнет испытывать дискомфорт в уже знакомых стенах. Юнги старался не возвращаться в те дни течки, как бы не хотел, потому что помимо приятных эмоций, им овладевало дикое смущение. Он все никак не может свыкнуться с тем, что Сокджин его видел другим. Наверное, Сокджин прекрасно понимает его на ментальном уровне, а, может, и он попадает в цепкие сети прожитых эпизодов и старается отвлечь их обоих. В любом случае, Юнги ему благодарен. — Чай, — отзывается Юнги, садясь за барную стойку. — Какой именно? — открывает нижнюю тумбочку Сокджин со своим скромным запасом чая. — Есть зеленый? — скромно спрашивает, натягивая рукава свитера на узловатые пальцы. — Нет, я не люблю пить такую траву, — морщится Сокджин, словно съел кислый лимон, тем самым забавляя Юнги. Этот альфа скуп на эмоции, в основном сдержанный, поэтому Юнги запоминает каждую его ухмылку, каждый хмурый или же обеспокоенный взгляд. — Есть фруктовый, черный, красный, — перечисляет он выставляя упаковки, поправляя спадающие с переносицы очки, сосредоточенно читая названия. — Тогда черный, пожалуйста, — подпирает щеку одним кулаком и понемногу расслабляется, наблюдая за Сокджином. Теплота хорошо отапливаемой квартиры эффектно действует на промерзшее после улицы тело, размякая его. Да еще и любимый запах кедра, которым пропитана каждая вещь во всех комнатах, — прекрасно убаюкивает. Веки все реже приоткрываются, Юнги уже не воспринимает действия и просто слушает, как щелкает электрический чайник, как монотонно горячая вода наполняет кружки и как до носа доносится приятный шлейф лиственного чая. Стук стекла о поверхность стойки — Юнги распахивает в очередной раз прикрывшиеся веки и смотрит на поставленную перед ним чашку, а потом на севшего напротив Сокджина, тихо извиняющегося, что напугал. Юнги лениво отмахивается, показывает, что все хорошо и отпивает немного чая. — Ты любишь зеленый чай? — разряжает обстановку Сокджин, доставая одной рукой телефон, пока второй держит кружку. — Да. — А какой именно? — делает глоток. — Молочный улун, — косится на вазочку с печеньями, но не берет. Сокджин отрывает глаза от телефона и сам двигает вазочку ближе к Юнги, чтобы угощался. С губ слетает тихое «спасибо», — в пальцах печенька с малиновым джемом. — Ну, он мой любимый, — продолжает Юнги, запив печенье чаем. — А так, люблю абсолютно любой. — А я вообще чаи редко распиваю, — говорит Сокджин, убирая в карман брюк телефон, сделав в нем заметку: «купить несколько пачек молочного улуна для Юнги». — Просто не с кем. Поэтому обхожусь кофе, — надламывает печенье — глоток чая. — Ты только не увлекайся, оно же давление повышает, — не удерживается Юнги, а у Сокджина от такой неосознанной заботы все нутро переворачивается и сердце греется. — Тебе, кстати, сколько лет? — порой у Юнги отсутствует чувство такта и ему даже не стыдно. Он же ведь пришел, чтобы поближе узнать Сокджина, пускай альфа теперь отвечает. — Почему это кстати? — лукаво улыбается Сокджин, отставляя кружку, смотря прямо на Юнги. Его еле заметные смешинки в глазах поддергивает блеск линз, отражаемый от света бра и Юнги спешит отвернуться, дабы снова не примагнитило. — Не хочешь отвечать — не надо, я просто спросил, — присасывается к кружке Юнги и старается делать глотки как можно меньше, дабы не спалить свою нервозность с потрохами. — Тридцать мне, а тебе, Юнги-а? Хорошо, что в этот момент Юнги отлип от кружки и проглотил весь чай, иначе бы он точно подавился. Никто, ни разу, никогда в жизни не использовал в его сторону такое уменьшительно-ласкательное обращение. Из уст Сокджина оно звучит так красиво, так нежно и Юнги понимает, что желает его услышать снова, но, конечно же, никогда об этом не попросит. Не хочет навязываться. Если Сокджин захочет — сам снова так обратиться. Пока у Юнги в приоритете скрыть пунцовость своих щек за ладонями. Он уверен, что выглядит краснее вареного рака. — Двадцать восемь, — отвечает Юнги, растирая щеки жестковатым материалом свитера. — И ты не знаешь, на чем строятся отношения? — поднимает брови Сокджин, припоминая разговор чуть больше часа назад. Юнги зло смотрит на него, потому что тот еще упрекает его в чем-то и спешит пояснить: — У меня ни разу не было отношений, Сокджин, — спокойным голосом начинает. — Мне просто некогда было об этом думать, пойми. Ты-то, возможно, еще в юношестве с кем-то и был, а я учился, потом работал. — Обычно все приходит с возрастом, Юнги, — объясняет Сокджин и тактично умалчивает про несерьезные короткие связи в старшей школе, а потом и университете. Юнги незачем это знать, да и к тому же, есть вероятность, что Юнги это заденет, а Сокджин не хочет его обездоливать. — Мои родители хотели, чтобы я стал юристом, — игнорирует его философское изречение Юнги. — Они не спрашивали, чего хотел я сам. А я всегда мечтал лечить детей. Поэтому в двадцать один год я съехал от них. У меня было мало денег и их хватило только на квартиру на окраине города, — слова сами льются безостановочным потоком. Юнги не жалуется, ни в коем случае, просто… просто приоткрывает новому человеку дверцу в его скромный мир. — Мне пришлось работать на трех подработках, чтобы оплачивать учебу и проживание в квартире. Все это время я ни разу не общался с родителями. Да и не горю желанием. Они просто смогли забыть меня. Так чем же я хуже? Внимательно слушающий рассказ Юнги Сокджин не сразу понимает, что Юнги закончил. Ему приятно, что Юнги ему хочет довериться, приятно, что его посвящают в тяжелое прошлое. Сокджин весь под напряжением — все нутро трясется и переживает за Юнги, у которого, в отличие от Сокджина, были настоящие проблемы, с которыми тот в одиночку справлялся, выкарабкывался собственными силами, зубами прогрызал путь на вершину, и, зная это, Сокджин гордится им, восхищается, что этот маленький омега, на голову которого свалились очередные трудности, снова все берет в свои нежные руки. Потому что надо. — Но, — прокручивает всю реплику. — Почему сейчас ты там живешь? В этой холодной квартире? Юнги не удивляет факт того, что Сокджин в курсе, какая у него квартира. Тут и остолопу понятно, что все эти семь лет Сокджин Юнги прекрасно чувствовал и чувствует. Как и Юнги Сокджина. — Это мой дом, — пожимает плечами Юнги. — Дома не бывает холодно, — резонно замечает Сокджин. — У нас, похоже, совершенно разные понятия на этот счет. Да, сейчас я являюсь хорошим специалистом, зарабатываю достаточно денег, но я не собираюсь покидать то место, где очень много воспоминаний, связанных с одним человеком, который мне очень дорог, — строго говорит Юнги и только к концу его голос становится мягче. — Кто? — мрачнеет Сокджин. Он не любит раньше времени делать какие-то выводы, но своим недосказыванием Юнги раззадоривает собственника внутри Сокджина. — А тебе все расскажи, — саркастично растягивает Юнги. — Юнги, — строго, без какого-либо намека на нежность. Сокджин серьезен, когда ему нужно что-то выведать и своим давящим взглядом и прессующими словами он всего и добивается. — Мой друг, — сдается. — Он мне, если честно, очень помог с деньгами. Мы часто любим сидеть у меня и… Стоп. Сокджин слишком сосредоточен, внимателен. Смотрит точно в глаза, анализирует каждое слово. Словно ему что-то нужно и он вытягивает из Юнги каждое предложение, пока не услышит нужное… Юнги распахивает веки, отодвигается от стойки, подальше, но Сокджин успевает взять его руки в свои. — Не бойся, — успокаивает его Сокджин, не обрывая зрительного контакта. — Рассказывай. Я обещаю, что никому не расскажу. Сокджин не ожидал, что так быстро проколется, а думать, как это вышло — нет времени. Должно быть, тем и лучше для Юнги, что он теперь будет в курсе — не придется водить его за нос, что может подкосить их зарождающееся общение. Одним грузом меньше. — Ты что-то знаешь, — шепчет в страхе. — Кто ты, Сокджин? — Я не собираюсь тебе врать, Юнги, и жду от тебя того же. Я друг Тэхена и его личный секретарь, — и, чуть выждав, добавляет. — И я знаю, что Чонгук живет у тебя. — Черт возьми, — сбрасывает чужие руки со своих, зарывается пальцами в светлые пряди. Господи, как так можно было лохануться? Последнее время, Юнги только и совершает ошибку за ошибкой. Ведь изначально предупреждал себя быть осторожным, не тянуться за каждой предложенной конфетой. Захотел новое знакомство — получил. Одно только радует — все не так страшно, как могло было быть. Потому что если бы сейчас перед Юнги сидел не секретарь Тэхена, а человек Ыну, ситуация осложнилась бы в разы. Но это не отменяет факта того, что теперь местонахождение Чонгука, считай, раскрыто. Браво, Мин Юнги, замечательно помог, как теперь спасать ситуацию — хрен знает. — Я сразу понял, что тут что-то нечисто, — он готов выть от досады. Сокджин не может смотреть на то, как его истинный корит себя, наверняка ведь уже всеми ужасными словами мира себя окрестил. Сокджин снова берет его руки в свои, крепко держит, заглядывает в глаза, боится в них ничтожность к себе увидеть, а там лишь океан отчаяния, что еще хуже. Что этот омега себе уже успел напридумывать? — Ты прекрасный друг, Юнги, — нежно гладит по наружной стороне ладоней, говорит медленно, чтобы еще пуще не напугать, чтобы продолжал верить. — Не нужно грызть себя. Расскажи мне, что с Чонгуком? Я обещаю, что Тэхен об этом не узнает. «Тэхен об этом не узнает», — повторяется у Юнги в голове. Тэхен не осведомлен? Сокджин ему сразу не сообщил? Почему? Этот альфа все делает по собственному желанию, а не пляшет под дудку Тэхена? Еще сотня вопросов, Юнги запутался. — Ты ведь сразу понял, что он у меня, да? — треснуто улыбаясь, спрашивает. Такой Юнги пугает Сокджина. Он решает не говорить лишние слова и обходится простым: — Да. — Ты ведь не послушал меня тогда и поехал за мной, да? — Да, — кивает, не отпускает. — Тэхен ничего не знает? — и это, вроде как, уже давно стало понятно, но он должен быть уверен на все сто процентов. — Это все знаю только я, — говорит чистейшую правду. Юнги это по глазам видит. Дай ему фотографию любого человека и он первым делом посмотрит в зеркало души — потом уже на остальные черты лица и спокойно составит психологический портрет, словно знаком с этим человеком всю свою жизнь. Глаза никогда не врут, как бы хорошо человек не прятался за множеством масок, играл выданные ему роли. Большинство людей говорят, что чтобы хорошо узнать человека, не хватит ни дня, ни два. Но эти люди в основном просто не читали психологию или же не обладают внимательностью, способностью подмечать маленькие, но очень существенные детали. Сокджин никогда не играл, взгляд не прятал и был открыт перед Юнги, просто молчал. И Юнги ему верит. Снова. И будет верить. — Юнги, пожалуйста, — умолительные нотки в голосе приводят Юнги в себя. Он смотрит на Сокджина. Ждет. — Я хочу разобраться в этой ситуации с Тэхеном и Чонгуком. А, так вот что. Юнги пускает разбитый смешок. Его улыбка еще несколько секунд застывает на лице. Он не хочет это обсуждать. Возвращаться в один из самых страшных дней в его жизни… — Зачем разбираться-то? — Что случилось тогда, год назад? …Но, видимо, придется. — Это было ужасное время для Чонгука, — рассказывать это, глядя в глаза — невозможно. Юнги смотрит на ласково поглаживающие его пальцы на месте синяков и концентрирует на них свое внимание. — Он приехал ко мне утром, в выходной день, весь в слезах. Я тогда очень сильно за него испугался. Да и он сам был напуган, потому что Тэхен на звонки не отвечал. — Что случилось? — аккуратно спрашивает Сокджин, когда Юнги долго молчит. — Его… — он закусывает нижнюю губу, только чтобы не пустить слезу. Весь этот ужас случился с Чонгуком, но Юнги настолько трудно, будто он был свидетелем, все видел, слышал, но никак не смог положить этому конец. — Его изнасиловал какой-то мудак. Накачал чем-то, завел в клуб и изнасиловал. Чонгук даже ничего сделать не мог! Но для его хрупкого сердца этого будто было мало, — переводит дыхание Юнги, впиваясь ногтями во внутреннюю кожу ладони до кроваво-красных полумесяцев. — Чонгук хотел встретиться с Тэхеном, а тот в тот же самый день присылает ему видео, где он трахает какого-то омегу, с подписью, что Чонгук был прекрасным секс-партнером, но на этом их пути обрываются! И это все произошло с Чонгуком меньше, чем за сутки! — его всего трясет. Сокджин на несколько секунд его покидает, но только чтобы принести успокоительного. Он стоит возле него, поглаживает по плечу, следит, чтобы не подавился и так и остается рядом. Он пока ничего не понимает. Анализирует слова Юнги, эхом прокручивает Тэхена, но вопросов не становится меньше. — Тэхен мне про это ничего не говорил, — тело под ним перестает дрожать, но Сокджин даже не думает отдалять дистанцию. Его рука на плече Юнги лежит так идеально, словно там и есть ее место. — Про что? — потирает трещащие виски. — Про то, что присылал видео и сообщение. — Значит, умолчал. — Да нет, — уверено говорит Сокджин. — Тэхен тот еще партизан, но я умею надавливать на нужные точки, поэтому скрыть это он от меня никак не мог. — Что ты хочешь сказать? — поднимает на него взгляд Юнги. Ладонь на плече приятно греет и Юнги не хочет ее снимать. Это что-то вроде своеобразной поддержки, которую он ценит и которая ему нужна. Сокджин смачивает пересохшие губы, оставляет язык между зубами. Он сам пока не знает, что хочет сказать, но точно знает, что все карты у него на ладонях, осталось лишь забрать приз. — Я приехал от Тэхена, поговорил с ним, знаешь, как из его уст звучала история их с Чонгуком расставания? — опускает голову, смотрит на Юнги. — Не хочу, но ведь у меня нет выбора? — Его отец принес ему видеозапись из клуба, где Чонгука насилуют и сказал, что его любимый оказался шлюхой. Тэхен, идиот, поверил. Он поехал в клуб, чтобы расслабиться с каким-то мальчиком, но ничего не вышло, а потом полетел в Китай. Лицо Юнги из измученного превращается в удивленное, с трудом верящее в происходящее. — Сволочь, — выплевывает Юнги и бегает глазами по сторонам, не в силах сосредоточиться на чем-то одном. — Как он мог? Как он мог поверить? Как мог из-за какой-то пустышки предать живущую несколько лет любовь? А Сокджин, теперь, кажется, понимает. — Это все было подстроено отцом Тэхена. Он на дух не переносит Чонгука и не хотел, чтобы тот был парой его сыну, — твердо говорит и не может поверить, что все было так очевидно. Для Юнги, на которого вся эта информация наваливается огромным снежным комом — все очень сложно. Но когда до него тоже доходит, все нутро леденеет. — Два моральных урода, — только и находит, что сказать. Два — и Тэхен, усомнившийся в верности Чонгука, и его отец, посмевший коснуться их отношений. — Впервые за несколько лет дружбы с Тэхеном я разочарован в нем, — скорее себе, нежели Юнги говорит, продолжая сжимать чужое плечо. — Черт, Чонгук… — стонет Юнги за несправедливое отношение судьбы к его лучшему другу. Чонгук этого не заслужил. Он не заслуживает, чтобы его принимали за неверного. Не заслуживает, чтобы какой-то отморозок считал его шлюхой, не заслуживает, чтобы его использовали просто для продления существования. А на него все это свалилось за один жалкий год. — Теперь вернемся примерно на месяц назад, — сущиривает глаза Сокджин, припоминая инцидент с Ыну. Сокджин и про этого знает. Юнги бы пора перестать удивляться, но он не может, тем не менее, вопросов лишних не задает и говорит по делу, снова смотря на непроницаемое лицо Сокджина, где только в глазах беснуется беспокойство. — Ыну его изнасиловал и избил до полусмерти, — если возвращаться в воспоминания годовалой давности — трудно, то случившееся всего месяц назад — практически невозможно. Он виновато опускает голову. Да, ему стыдно, потому что: — Я, черт возьми, знал, что этот уебок вне себя, знал, но не смог это предотвратить и уберечь Чонгука. Сокджин поворачивает его лицом к себе, больше не позволяя отвернуться. На плечах покоятся теперь две руки. Юнги не сбежать. — Ты ни в чем не виноват, — медленно, не спешит, чтобы Юнги вник, перестал себя наконец грызть не за что. — Тут вина только отца Тэхена и отчасти самого Тэхена. Юнги это прекрасно знает, но, такой уж он человек. Кто-то обвиняет в своих проблемах кого-то другого, лишь бы не себя любимого, а Юнги наоборот. Всегда считает себя виноватым. Просто слишком сильно заботится о Чонгуке, любит его сильной братской любовью и переживает его боль, как свою собственную. Юнги прикрывает веки — он устал. У него больше нет слов, чтобы что-то сказать и выпускает только шумный выдох. Вроде бы, разговор подошел к концу, но остался последний вопрос. Господи, Сокджин обещает себе, что задаст его и успокоится, перестанет терроризировать психику Юнги, да и самому уже надоело. — Еще, Юнги. Юнги лениво приоткрывает веки, смотрит безразлично. Ему уже все равно. — Зачем ты покупал пледы? Они же для Чонгука? — Да, — кивает, вроде, спокоен, но опять весь дрожит. Не от холода — от нервов. — Мне из тебя все клещами вытягивать? — массирует напряженные плечи, смотрит точно в лицо. Чем быстрее Юнги ответит, тем быстрее этот допрос закончится и они оба смогут отдохнуть. Юнги метается между двумя огнями. Вроде, уже все рассказал, больше нечего бояться, а, вроде… да и второго варианта у него даже нет. С Сокджином — точно. — Только, пожалуйста, Сокджин, — хватается за его предплечья, сжимая, смотрит в глубину глаз. — Пожалуйста, никому, никто не должен узнать. Они впервые за неделю снова находятся так близко. Их лица в двадцати сантиметрах друг от друга, Юнги отчетливо чувствует теплое дыхание на своем носу, ожидает, когда ему пообещают. Сокджин слишком слаб, когда рядом с Юнги — сокращает мизерные сантиметры, утыкается лбом в чужой и прикрывает глаза в наслаждении. Так приятно, когда невозможно близко, когда носы соприкасаются, складываются, как нужные кусочки пазла. Сокджин открывает веки, встречается с полным надежды взглядом и почти шепчет: — Обещаю. Юнги чувствует. Видит. Чистейшая правда. С таким человеком ничего не страшно. Такому человеку можно смело вверять свою жизнь. — Чонгук беременный и, скорее всего, ребенок от Тэхена.