Вторая директива

В общей сложности Корак просидел под домашним арестом около двух недель, прошедших в относительном спокойствии. Существенную роль в этом сыграла его информированность — Фараон оставил ему возможность входить в систему, пусть и лишь для того, чтобы просматривать список отчетов о происходящем в командном центре за день. Для чтения самих отчетов требовался код, которого у Корака, разумеется, не было, поэтому он мог видеть в списке лишь заглавия. Большинство записей носили технический характер и стояли в списке под ничего не говорящими длинными номерами, однако сведения о состоянии Эскатона и ходе ремонта Шелтема весьма кстати имели довольно исчерпывающие названия. По ним Корак, каждый день своего заключения чувствующий благодарность к Фараону, и сложил картину происходящего. Эскатон так и не приходил в себя. Его тело агрессивно отторгало не только механические насосы, но и выращенные органические сердца. Он оставался на искусственном обеспечении, и его мозг медленно угасал, с каждым днем проявляя все меньше активности. «Я знаю, что ты хочешь уйти, — мысленно говорил ему Корак, словно надеясь достучаться. — Но пожалуйста, борись. Ты должен вернуться!». Ремонт Шелтема тем временем шел своим чередом. Его восстанавливали штатно — заявка на транспортировку его на ремонтную базу была отклонена в самый первый день. Над ним работал лично Оранго, в очередной раз доказывая, что он гений механизмов и электроники. Он дистанционно консультировался с киперами и сверялся и их базой по вопросу производства необходимых деталей, что также отражалось в записях. Чего Корак не нашел, так это информации о сознании Шелтема. Стоило полагать, что эвристика сохранена — андроида с мертвым ядром едва ли стали бы восстанавливать. Вопрос об изменениях личности оставался открытым. Корак подозревал, что Оранго бы при всем желании не смог оценить их — для достоверной экспертизы в такой неточной области потребуется кто-то знающий Шелтема близко. На десятый день Кораку пришла официальная характеристика на Шелтема для заполнения. Сразу после этого его допросили — Древние лично вышли на связь. Все выглядело как обычный разговор: ни накала страстей, ни запугиваний. Ему задали самые общие вопросы о его звании, полномочиях и местонахождении в разные моменты времени. Лишь под самый конец они коснулись личного — его спросили о природе их отношений с Шелтемом. Кораку потребовалась секунда, чтобы выбрать обтекаемую формулировку. — Мы были любовниками, — он решил, что раз уже даже Оранго догадался, то скрывать это от Древних просто бессмысленно. Уточняющих вопросов не последовало — ему сообщили дату трибунала и попрощались. Корак прикидывал ход судебного процесса и пытался понять свою линию в нем. Велика вероятность, что Фараон, Арроу и другие уже дали свои показания и составили характеристики на него. В этом случае вопрос о его отношениях с Шелтемом служил обычной проверкой, и пытать неудобными подробностями его будут уже в ходе трибунала и в присутствии свидетелей. Оставался небольшой шанс, что Древние купились на его историю и до сих пор не поняли, кто отпустил Шелтема с Терры, косвенно поспособствовав атаке на Ксин. Подтвердить или опровергнуть его рассказ мог только прямой просмотр воспоминаний — его собственных или Шелтема, до которых Древние вполне могли добраться в ходе ремонта. Это при условии, что они вообще целы, конечно. Корак на мгновение представил себе, что Шелтем вообще ничего не помнит, как в типичных бульварных романах. Забавно будет пытаться объяснить ему все случившееся. «Знаешь, я на тебя напал, потому что выполнял первую директиву, а потом ты пожертвовал собой, выполняя вторую, а потом я зачем-то тебя поцеловал, а ты вырвал мне модуль памяти... в перерывах мы еще танцевали на балу и пытались убить друг друга и чуть не разрушили мир Фараона, ну, в общем, ничего необычного». Оставшиеся до трибунала дни пролетели как один миг — и вот за ним пришли. В просторном помещении, переоборудованном из конференц-зала, уже собрались офицеры «Рампейджа» и «Крона», а также все непосредственно причастные. Кресла для присутствовавших располагались в несколько рядов напротив разделенной на три части судейской трибуны. Охранник проводил Корака к месту в отдалении от всех — тот, чувствуя себя максимально не в своей тарелке, присел на самый краешек. Следом ввели и посадили на место подсудимого Шелтема. С ним шли два вооруженных офицера «Рампейджа», а его руки были стянуты магнитными наручниками. Корак попытался поймать взгляд бывшего Хранителя Терры, но тот смотрел только себе под ноги, а растрепавшиеся волосы закрывали его лицо. Один его вид — молчаливый, покорный и завоеванный — навевал дурные предчувствия. Наконец, в зал вошли и Древние — Корак впервые видел их вживую. Их было девятеро, и поначалу белесые фигуры показались ему совершенно одинаковыми. Но когда они разделились, заняв места судьи, прокурора, защитника, а оставшиеся шестеро расположились в отдалении, олицетворяя присяжных, Корак смог присмотреться и увидеть, что у них все же есть отличительные черты. Например, он был почти уверен, что судья — женщина, а защитник и обвинитель — мужчины, хоть он и привык думать о Древних, как о бесполых существах. После стандартного приветствия и оглашения дела слово дали Фараону, как формальному пострадавшему. Иллюстрируя свои слова записями и изображениями со спутников, которые он выводил на находящийся на боковой стене экран, он описал ситуацию. Корак заметил его сдержанность — тот ссылался на произошедшее исключительно как на нападение криганцев, упомянув Шелтема только раз. — Вызывается андроид Оранго, проводивший осмотр и ремонт подсудимого, — произнес защитник. Корак никогда до этого момента не замечал, как сильно ему режут ухо формальные обращения. У андроидов не было фамилий, поэтому в официальных документах их всегда называли именно так: андроид Корак, андроид Шелтем, андроид Оранго. Даже их звания никогда не упоминались, словно были ненастоящими. «Мы всего лишь нейросети в человеческой оболочке. Мы удобны и полезны, пока следуем директивам». Оранго заметно нервничал, выходя к трибуне дачи показаний, точно это его собирались судить. Он не с первого раза справился с экраном, выводя на него длинные столбцы чисел. — При осмотре я нашел молекулярный след криганской органики на микросхемах Шелтема. По результатам различных проведенных мною тестов, я сделал заключение, что, Шелтем, вероятнее всего, не отвечал за свои действия. Подтвердить это могли бы его воспоминания, однако модуль его памяти непоправимо искажен плавкой. Я не рискнул проникать в него — опасность компрометации данных и обрушения всей системы, включая личностное ядро, слишком велика. — Возможно, подсудимый и не был собой во время атаки на Ксин, — взял слово обвинитель. — Однако суд также проинформирован о том, что он перестал выполнять первую директиву задолго до этого. Внезапно Шелтем негромко сказал: — При всем уважении... мы можем пропустить формальности? Судья замешкалась, словно не зная как ответить на вопиющее нарушение правил ведения суда. Шелтем же использовал проволочку, чтобы продолжить: — Я уже признался в неподчинении первой директиве — нет нужды доказывать мою вину. Однако мы же здесь и не за этим, не так ли? И я готов сотрудничать. Итак... Могу я взять слово? Древние переглянулись — видимо, так они принимали решения. Затем судья сказала: — Суд разрешает подсудимому высказаться. Шелтем распрямил спину и дернул головой, не имея возможности убрать мешающие пряди. Когда Корак впоследствии вспоминал этот день, ему всегда казалось, что трибунал пошел кувырком именно с этим жестом — вынужденным, но все еще полным достоинства. — Я знаю, что уважаемый суд интересует вопрос, имею ли я сам доступ к модулю памяти Фердала. Все это время он был непроницаем даже для меня, однако после вызванного выгоранием контуров сплавления информация наконец стала доступна. И я готов передать ее суду на условии полной амнистии. Древние снова переглянулись — не совсем верное описание их действий, но Кораку не приходило на ум другого. Было похоже, словно все они разом вдруг решили посмотреть в одну точку — жутковато и впечатляюще. — Суд рассмотрит это требование, — кивнула судья. — При условии, что предоставленные данные окажутся действительно ценными. — В этом можете не сомневаться, — он выдержал паузу, а затем внезапно спросил: — Скажите, откуда взялись разумные виды? — Это не имеет отношения к делу, — сказал прокурор. Корак увидел на лице Шелтема тень знакомой улыбки — все явно шло по его плану. Бывший Хранитель Терры поднялся со своего места и скосил глаза себе за плечо. — Позвольте? Едва ли я представляю хоть какую-то опасность в полном вооруженных офицеров космофлота зале. По знаку судьи охранник снял с Шелтема наручники. Тот расправил плечи и наконец-то зачесал пятерней волосы назад, вновь обретая свой обычный самоуверенный вид. Затем он приблизился к экрану и вывел на него карту исследованной области галактики. — Благодарю. Как нам всем известно, наука уверена, что все разумные виды произошли из одной и той же колыбели. Теория Большого Эксперимента гласит, что современная цивилизация — это колонизация второй волны. Задолго до нас существовала некая планета, на которой жили Прародители — они-то и рассеяли семена жизни. Легким касанием пальцев Шелтем подсветил точки на карте. — Зеленым отмечены планеты, которые мы сейчас знаем, как ядро союза. Желтым — планеты, на которых найдены следы исчезнувших цивилизаций на разных стадиях развития, так и не вышедших в космос. Голубым — планеты, которые колонизовали в свою очередь уже мы. — Повторяю, это не имеет отношения к делу, — вмешался прокурор. — Теория Большого Эксперимента весьма занятна, но помимо древних руин на отдельных планетах ее нечем поддержать. Если Прародители действительно существовали, то где они? Во всей картированной части галактики мы не нашли ни единого подтверждения: ни баз, ни космических кораблей — действующих или заброшенных. Если эта цивилизация была настолько могущественной, то где она сейчас? Шелтем ухмыльнулся. Он напоминал довольного профессора, которому с задних парт задали именно тот вопрос, на который он и рассчитывал. — Они... с обратной стороны. По залу прошел шепоток. «Обратной стороной» называли антивселенную. — Фердал видел их — это и вызвало каскадный эффект отклонений в его системе, схожий с безумием у живых, — продолжал Шелтем. — В свою очередь его коррумпированный модуль памяти стал причиной прорастания органики в моих контурах — потому что нельзя находиться одновременно там и здесь. — И как же Прародители оказались на «обратной стороне»? — послышался голос из зала. — Ткань пространства-времени способна к загибам. Самое вероятное объяснение — Прародители проводили эксперименты со временем и удалили себя из хронологии вселенной. Получился парадокс — семена жизни проросли на колонизированных Прародителями планетах, но тех, кто посеял их, словно бы никогда не существовало. В зале воцарилась тишина, в которой отчетливо было слышно прерывистый шепот Арроу: — Положительный невыпуклый загиб с эпицентром внутри... как в ВАРНе, где исчез город! Шелтем кивнул. — А теперь представьте такую же аномалию, но космического масштаба.. Это не просто отправиться в прошлое и убить своего деда, таким образом уничтожив и себя. Это диссонанс, который не может быть скомпенсирован в пределах одной или даже нескольких временных линий. «Обратная сторона» образовалась, как попытка пространственно-временной ткани подстроиться под новый порядок вещей. — Все это невероятно интересно, — встряла Моргла раздраженно, — но при чем тут Прародители, антивселенная и вообще вся эта белиберда? Однако суд ее не поддержал — Древние молчали. Один из офицеров «Рампейджа» неловко поднял руку — суд окончательно превратился в лекторий. — Означает ли это, что криганцы?.. — он умолк, не договорив. — Да, — безжалостно отрезал Шелтем. — Криганцы и есть Прародители. Зал зашумел как по команде — свое мнение стремился высказать каждый. По-прежнему молчали лишь Древние, даже не пытаясь утихомирить присутствующих. Они замерли, словно мраморные статуи. — Но криганцы же совершенно не похожи на нас! Они даже не гуманоиды, как они могли быть нашими предками? — послышался громогласный вопль Морглы, перекрывающий остальные. Шелтем подождал, пока гомон немного стихнет, и продолжил, как ни в чем не бывало: — Мы не можем знать, как мы сами выглядим для них. То, что кажется нам органикой — например, их корабли — вполне может быть механикой с их стороны. Их солдаты вполне могут оказаться как людьми, так и киборгами или андроидами. Если уж на то пошло, то какая из сторон в самом деле «обратная» — наша или их? — Но зачем они нападают, зачем появляются здесь? — не унималась Моргла. Шелтем покачал головой. — Юни-разломы — это не портал, переносящий с одной стороны на другую. Это всего лишь естественные последствия аномалии. «Разрядка», вроде молний в атмосфере. Все это время мы думали, что криганцы каким-то образом управляют юни-разломами, чтобы вести войну. Однако корректнее было бы сказать, что во время юни-разломов обе стороны становятся видны. Коммуникация с криганцами проваливалась не потому что они отвергают попытки переговоров, а потому что это все равно что пытаться передать сигнал в зазеркалье — он просто не дойдет. — Откуда тебе это известно? — спросил Фараон. — Во время атаки на Ксин мое сознание периодически было то с одной, то с другой стороны, и я немного понимал их речь — они считают захватчиками именно нас. Мы колонизируем очередную планету, но с другой стороны она уже занята Прародителями, о чем мы можем и не знать, если вблизи не случается юни-разлома. — Ты можешь подтвердить свои слова? — подал голос защитник. Шелтем ничего не ответил. Он лишь небрежно смахнул карту с экрана — вместо нее появилась вращающаяся планета. Аудитория, словно зачарованная, глядела на голубой шар. Глядел на него и Корак, узнавая знакомые очертания и ощущая, как убийственно-мягко подкрадывается выводящее из равновесия понимание. Наверное, про это чувство живые и говорят «ком подкатил к горлу». Судья нарушила тишину, указав на экран: — Планета, на которой жили Прародители... — Терра, — подтвердил Шелтем. — Именно поэтому приборы неоднократно выдавали на ней наличие жизни. Ее исключительная энергетическая проводимость — не случайность. Это и есть эпицентр аномалии. Если бы перед Кораком стояла задача осознать эмоции, которые он испытал в тот момент, он бы, без сомнения, ее провалил.