Вторая директива

«Белый шум» заполонил визуальный канал, пока слуховые контуры последовательно переключались с пищания на гудение, и затем на шорох, завершая принудительную перезагрузку аппаратной части. Цифровая часть подключалась неравномерно и с ошибками — в одну секунду Корак узнавал лица склонившихся над ним людей и даже понимал их речь, а в другую поток информации уже воспринимался «мусорным кодом». — ...робую еще раз, — услышал Корак. Он только успел понять, что голос был мужским, но не смог опознать говорившего, хотя видел его лицо. Затем контуры снова ушли в перезагрузку, и весь процесс повторился. В этот раз программная часть подключилась быстрее, однако Корак ощутил боль, вертиго и спутанность сознания, словно отходил от общего наркоза. Свет резал глаза, зрение пестрило темными пятнами, как при сильной мигрени, а цвета периодически переключались в разные спектры. Воспоминания возвращались кусками — учебный центр, «Крон», Терра, бриг... Шелтем обманул его и сбежал, они с Оранго ищут его в одном из мини-миров... Кораку приходится притвориться одной из невест, они танцуют на балу, а потом происходит бой... Примерно на этом моменте он узнал столпившихся перед ним Морглу, Ви, Палу и Арроу. Их одежда и оружие, соответствующие эпохе Средневековья, вызвали настолько сильное чувство дежавю, что реальность на секунду поплыла, а зрение стало туннельным. Игнорируя предупреждающие вскрики и неприятные ощущения, Корак резко поднялся, приводя себя в боевую готовность, и выпалил: — Где он? Где Шелтем? — Он здесь, Корак, успокойся... Арроу попыталась сказать что-то еще, но с тем же успехом можно было разговаривать с перегруженным процессами компьютером. Корак вдруг осознал, что Шелтем все это время был здесь, у терминала — это его голос он слышал совсем недавно. С яростным криком он бросился вперед, точно не зная, что именно хочет сделать, да и вообще не думая. Тонкий треск графена привел его в чувство, но слишком поздно — оба слота для быстрых заклинаний, все еще находившихся на его ладонях, оказались активированы. Шелтем не ожидал атаки и не успел отразить ее — струя огня опалила и без того шрамированную левую сторону его тела. Противно завизжала пожарная сигнализация, члены лабораторной бригады забегали, пытаясь минимизировать нанесенный ущерб, а Корак мешком опустился на пол там же, где стоял, и затравленно огляделся. Воспоминания окончательно встали на место, зрение перестало пестрить, а способность связно мыслить вернулась. Он находился в самом обычном медотсеке — судя по желто-белым цветам стен и мебели, на «Рампейдже». В углу приемного отделения сидел внимательно штудировавший показатели систем Оранго — он дернулся, чтобы помочь, но вскоре понял, что команда справляется и без него. «Что же я наделал?» — Корак с ужасом смотрел на то, как Пала спешно срезает остатки впаявшейся в кожу куртки Шелтема. По счастью один из графеновых слотов дал осечку, а второй из-за нарушенной координации выпустил заряд по касательной. Ожоги, однако, все равно выглядели серьезными — синтетическая кожа по краям ран обуглилась до черноты, в некоторых местах обнажая переплетения мышц и крупных проводов. Шелтем стоял, опустив голову, и Корак не мог видеть выражения его лица, однако уловил движение — его плечи тряслись. «Он... смеется?». — В конечном итоге ты все же надрал мне задницу. Что ж... не могу винить тебя. — Прости, я... — пробормотал тот. — Без проблем, — смех Шелтема перерос в беззвучный хохот. — Я бы тоже захотел надрать задницу тому, кто выдернул мне модуль памяти... дважды. Зато теперь я знаю, что твоя личностная компонента, а с ней и все воспоминания явно целы и в полном порядке. — Да уж конечно, — сардонически вставила Арроу. — Сначала всех на уши поднял, а теперь смеется, как будто ничего не произошло. — Ты невыносим, — Корак покачал головой. Шелтем мягко отстранил протестующую Палу, которая как раз закончила с подготовкой к залечиванию ожога. Он приблизился к Кораку, присел на корточки рядом с ним и наклонился к его самому уху. Чуть коснувшись губами мочки и немедленно заставив задуматься о том, был ли этот жест случайным или нарочным, он прошептал так тихо, чтобы не слышал больше никто: — С возвращением... гений. Внутри словно взорвалось что-то теплое, а по коже побежали мурашки. Корак ощутил даже не желание, а непреодолимую необходимость объятий, так что ему стало все равно, что подумают остальные. Он с мучительной неистовостью вцепился в спину Шелтема, не забыв, однако, скоординировать свои ладони так, чтобы не задеть его раны. Запах паленого сменился знакомым сандалом, и из груди Корака вырвался едва слышный всхлип облегчения. Шелтем бархатно усмехнулся и, не ослабляя своей успокаивающей хватки, помог ему подняться и сесть обратно на кушетку для проведения полной диагностики. Оранго быстро подключился к височному разъему Корака и занялся проверкой жизненных систем, тогда как недовольная Пала, сжатые губы которой выглядели бледной тонкой ниткой, без слов ткнула Шелтему на кушетку рядом. В этом жесте было столько суровости, что бывший Хранитель Терры не замедлил подчиниться. Моргла же тем временем взяла на себя ответственность просветить Корака в том, что случилось. — Шелтем удалил твой модель памяти, чтобы почистить от коррумпированных данных. Он хотел предотвратить деградацию, и, как видишь, это сработало. — Каждая секунда приближала смерть твоей личностной компоненты, — добавил Шелтем. — И на объяснения не было времени, да ты бы все равно не понял. Я не стал дожидаться, пока ты начнешь городить чепуху про антивселенную и сопротивляться, как Фердал, и просто решил сделать то, что у меня получается лучше всего — добиться своего силой. Пала, занимающаяся перематыванием его руки и торса специальными противоожоговыми бинтами, шикнула на него — Шелтем виновато улыбнулся и замолчал. К этому моменту Корак сложил весьма цельную картину случившегося, однако та самая деталь, что с самого начала заставила его вести себя иррационально, все же не давала ему покоя. Он посмотрел на Морглу, которая с явным удовольствием разглаживала свою сияющую кольчугу. — Что с одеждой? — Ах, это... — она замялась, отводя взгляд. — Э-э-э, дело в том, что как только криганцы исчезли, Шелтем, не сказав ни слова, телепортировался на поверхность. Мы увидели его с приборов и... ну, я подумала, что он собирается сделать что-то плохое. Нет, а что мы, по-твоему, должны были делать? — она кинула короткий яростный взгляд на Шелтема, затем вновь обратилась к Кораку: — Мы попытались остановить его, и в общем... в суматохе мы потеряли твое тело. — Вы потеряли... что? — тот уставился на нее округлившимися глазами. Ви захихикала, а Моргла терпеливо пояснила: — Мы нарушили систему телепортации, потому что подумали, что Шелтем хочет сбежать. А вместо этого получилось, что остаточным импульсом тебя забросило черт знает куда на Терре... Пока суд да дело, Шелтем и Оранго срочно занялись чисткой твоего модуля, ну а мы вчетвером отправились тебя искать... снова. Ты не представляешь, через какие джунгли и болота нам пришлось пробираться! Оранго не сдержался и прыснул. Он отключил Корака от системы диагностики, захлопнул его височную защитную панель, покровительственно постучал по ней, как водитель по капоту любимого автомобиля, и торжественно заключил: — От багов вычищен, к труду готов. Оказалось, что Корак находился в отключке четыре дня. Тем не менее он не пропустил ничего важного: особым распоряжением Древних все мероприятия были отложены до того момента, пока он не восстановит функциональность. За это время кольцевая структура практически полностью выгоревшего ускорителя была разобрана. Роботы-помощники поставили маскировочные устройства по периметру и под чутким руководством офицеров «Рампейджа» возвели обелиск из серо-черного камня — такой высокий и тонкий, что, казалось, он пронзает небо. Его строгий, но выразительный дизайн хорошо отражал дух всех произошедших на Терре событий. Ни один из посторонних кораблей по приказу Древних не допускался к орбите в эти дни. Прощание с телом Эскатона — весьма скромное по меркам союза планет и того, насколько верховный адмаршал был значим в его истории — было проведено за сутки до того, как Корак очнулся. Отключенное от системы искусственного поддержания жизни тело Старшего находилось перед с обелиском в течение суток, и офицеры участвовавших в бою кораблей подходили прощаться. Не без труда пережив дебрифинг с Древними, больше похожий на подробный допрос о случившемся в юни-разломе, Корак быстро привел себя в порядок, чтобы успеть до начала церемонии похорон. У него не было ни одной свободной минуты, и прежде чем он успел осознать происходящее, он уже стоял в самом первом ряду, всего в нескольких метрах от залитого закатным солнцем основания обелиска. Небольшая замаскированная территория не могла бы вместить всех, поэтому многим офицерам пришлось довольствоваться трансляцией по видеосвязи. Букеты с красными и белыми цветами обрамляли похожий на алтарь постамент с телом Эскатона. Рядом были выставлены его награды, а за обелиском белели размещенные на одинаковом расстоянии друг от друга накрытые тканью тела других погибших офицеров. Всего жертв насчитывалось несколько сотен, что могло считаться малой ценой за возможность для целой цивилизации перестать биться со своей тенью, однако зрелище все равно было удручающим. От Древних присутствовало пятнадцать представителей во главе с все той же судьей, открывшей церемонию торжественной речью. Корак слушал вполуха — как он ни крутил ситуацию, воспринимать Эскатона мертвым не получалось. Он чувствовал некоторую вину за то, что не может в полной мере прочувствовать трагичность момента — тело Старшего виделось ничего не значащей пустой оболочкой, манекеном. Более того, его бледное, словно воском натертое лицо как будто принадлежало другому, лишь немного внешне похожему человеку, о котором Корак не смог бы грустить, даже если бы попытался себя заставить. Он украдкой посмотрел на Шелтема. Если не считать левой руки в перевязке, тот был при полном параде — восстановленный в должности, он наконец-то облачился в свою старую форму. Корак задержал взгляд на его знаках отличия: звезда, два ордена, нашивки, несколько лент и более мелкие жетоны. Он вдруг осознал, что видит Шелтема не нарушившим первую директиву ренегатом, которого нужно убрать любой ценой, не андроидом с сомнительной моралью, от которого в любой момент ожидаешь своекорыстной выходки, а уважаемым капитаном космофлота, успевшим отличиться особыми заслугами. То есть, таким, каким все эти годы назад его знали Древние, Эскатон, Фердал и экипаж «Шихбат Зера». Корак почувствовал себя очень странно. Он смотрел на Шелтема и словно видел его впервые, испытывая при этом целый спектр эмоций — вроде бы знакомых, но одновременно с этим совершенно новых. «Наверное, это и называется влюбился заново?» — подумал он с таким смущением, словно опасался, что кто-то услышит его мысли и посмеется над ними. Влюбился... в какой момент Корак перестал одергивать себя на этих словах? Когда он смирился и перестал считать себя недостойным чего-то, что, как ему казалось является специфической чертой живых? «Эскатон говорил, что мы можем любить. Однако он сам был живым, и не мог знать наверняка... Но так ли это на самом деле важно?». «Чем бы ни было это чувство, оно прежде всего сильное — этого достаточно для меня, чтобы считаться с ним». Лицо Шелтема, однако, пусть сейчас и по-особому привлекательное, выражало мучительную боль. Он внимательно слушал речь, его напряженный взгляд был устремлен на постамент, и Корак готов был поклясться, что его глаза увлажнились. С уничтожением ка-хона любая надежда переместить сознание Эскатона в новое тело, как бы ни мала она была до этого, растаяла окончательно. Для Шелтема этот день знаменовал горькую и невосполнимую потерю близкого человека. «Он наверняка все еще винит себя в случившемся», — печально подумал Корак. Если бы Шелтем знал то, что знает он! Ему бы не пришло в голову грустить или жалеть о том, что Старший ушел, если бы только он видел неописуемое выражение счастья и облегчения на его лице в тот момент... Простота решения молнией поразила Корака. Он тихо шепнул: — Шел... синхронизируйся со мной. Тот скосил на него глаза, нахмурился и одними губами произнес: — Прямо сейчас?.. Корак только кивнул. Он на всякий случай посмотрел по сторонам — никто не заметил их разговора и не смотрел в возмущении. Шелтем не стал уточнять причины странной просьбы, да еще и в такой момент, а просто послушно склонился чуть набок и ткнулся лбом в его лоб. Мысль о том, что их доверие перешло в область безусловного, заставила Корака ласково коснуться его руки кончиками пальцев. Он собирался сразу же убрать руку, но поток данных с его воспоминаниями о юни-разломе как раз в этот момент достиг контуров Шелтема — тот вцепился в его ладонь в жесте отчаянной благодарности. Корак не стал высвобождаться, изо всех сил пытаясь скрыть столь неподходящую случаю улыбку. Речи шли одна за другой. Служившие с Эскатоном офицеры перечисляли его заслуги и таланты, вспоминали важные вехи и говорили об оставленным им следе в истории. Но для двух андроидов верховный адмаршал навсегда остался в памяти самым обычным человеком, после стольких лет разлуки счастливо обнимающим единственную женщину, которую он любил. Когда все слова, наконец, были сказаны, а оркестр отыграл марш, офицеры почетного караула дали залп из старомодных пороховых ружей — пережиток прошлого, дань традиции. В следующий момент тела погибших вспыхнули яркими факелами, уже через несколько секунд оставив после себя лишь горстки пыли, которая вскоре развеется ветром. На главных планетах союза давно практиковалось захоронение путем так называемой быстрой кремации, к которому тела готовили с помощью специальной процедуры. Местному населению в качестве памятника останется только сам обелиск без указаний имен или даты — о его загадочном появлении наверняка в будущем сложат легенды. На следующее утро состоялась большая церемония награждения для отличившихся храбростью офицеров, в числе которых был и Корак, получивший медаль за особые заслуги. Сразу после этого из системы Миноса отбыл доставивший Древних корабль — пора было возвращаться к делам. Весь союз планет ждали огромные изменения. Человечество наконец-то имело возможность не ограничиваться родным сектором галактики и могло исследовать другие места, не боясь, что появившиеся из ниоткуда враги ударят в спину. Среди офицеров слышались воодушевленные разговоры о возможности встретить другие цивилизации — те, с которыми можно будет общаться и делиться знаниями и технологиями, а не только молча воевать. В последующие дни и другие звездолеты получили новые назначения и один за другим покинули орбиту Терры. «Крон» задержался дольше всех. Во время боя ему пришлось спуститься в тропосферу, где он получил массивные повреждения и был вынужденно приводнен невдалеке от острова. Он не смог бы даже подняться на орбиту, не то что уж идти своим ходом, и требовал буксировки. Утром накануне вылета Корак и Шелтем поднялись на борт, чтобы попрощаться с капитаном и экипажем. — До конца полета мы официально безработные, — хмыкнула Моргла, имея в виду отсутствие экспериментального мира. — Будем от скуки надоедать красавчику, чтобы он не грустил о нашей старой посудине. Она кивнула на Оранго, который молча проводил ладонью по гладкой поверхности акцентной стены кают-кампании, глубоко задумавшись о чем-то. — Что теперь? — спросил у него Корак. — На верфь, — отозвался тот, не оборачиваясь. — Спишут в утиль или переквалифицируют — пока еще не решено. В любом случае, весь экипаж ожидает длительный отпуск на станции или планете по выбору. — Уже решил, куда отправишься? — Хорошенько отдохну, потом, наверное, навещу Фараона, — Оранго глянул на него и вдруг широко улыбнулся. — А вообще, я надеюсь в скором времени получить назначение на один из кораблей, направляющихся в приграничные территории. Ты же знаешь, я не привязан к жизни на планете. Мне всегда хотелось быть первооткрывателем. Корак в очередной раз поразился его умению смотреть в будущее в неизменной легкостью и оптимизмом. — А вы? Как вообще разрешилась ситуация с постом Хранителя Терры? Корак и Шелтем переглянулись, и последний издал неслышный смешок, великодушно предоставляя первому объяснить ситуацию. — Никак, — сказал Корак смущенно. — Шелтема восстановили в должности, но при этом меня с нее не снимали... так что технически у Терры теперь два Хранителя. — Конечно, с исчезновением криганцев многие функции Хранителей становятся излишними, однако Терра — особый случай, — добавил Шелтем. — Нам предстоит сбор данных об аномалии постфактум, а также большое количество экспериментальной работы в течение ближайших лет. По истечению их нас, возможно, тоже переведут на какой-нибудь корабль, но пока об этом думать рано. Оранго оценивающе цокнул языком, недоверчиво склонил голову и окинул их выразительным взглядом: — Длинноват медовый месяц, нет? Он беззастенчиво расхохотался, за что тут же схлопотал дружеский толчок в плечо от Корака. Ослепительные солнечные лучи играли на голубой водной ряби. На горизонте, где вода и небо сливались в одно, маячили скользящие формы серебристо-белого каркаса корабля — он казался силуэтом всплывшего на поверхность фантастического морского чудовища. Корак и Шелтем провожали «Крон» с пляжа, стоя в тени раскидистых пальмовых листьев. Они следили за тем, как корабль, увлекаемый буксирной тягой, плавно и бесшумно поднимался все выше в небо — весьма редкое зрелище, не каждый день звездолеты взлетают с поверхности планеты. Они не разговаривали, наслаждаясь мерным плеском волн, мягким шелестом травы и редкими криками морских птиц вдалеке. Постепенно «Крон» превратился в блестящую точку в безоблачном небе, а затем и совершенно исчез, а они все стояли и смотрели вдаль. Бриз растрепал Кораку волосы, заставив его шевельнуться, чтобы убрать длинные пряди с лица. Он вздохнул и сказал: — Что ж, похоже нам пора приступать к прямым обязанностям. Стоявший чуть позади Шелтем обхватил его поперек талии, привлек к себе и прошептал: — У нас ведь... найдется минутка? Корак запрокинул голову, кладя ее на плечо того, кто сначала был ему противником, затем тайным любовником и, наконец, стал напарником-Хранителем, устремил взгляд в небо и ответил: — Теперь — хоть целая вечность.