Пламенное золото

      За три недели, которые она без особого труда выторговала у лорда Тайвина, Санса успела пожалеть, что не уехала в Утес сразу. Дело было совсем не в Тирионе, напротив, они чудесно проводили время вдвоем, Тирион пылинки с нее сдувал и заботился о ней с большим трепетом. Сансе было даже непривычно чувствовать такую заботу. О ней заботились и раньше, но та забота была не столь щепетильна, просто вокруг нее всегда было много слуг, которые были готовы исполнять все ее прихоти, но у Тириона ей не нужно было ничего просить, он сам предугадывал малейшие ее желания и делал все, чтобы Санса чувствовала себя комфортно и ни в чем не нуждалась. Он подкладывал подушку ей под спину, когда она вышивала, напоминал брать с собой шаль, когда она собиралась отправиться на прогулку, приносил ей фрукты между обедом и ужином, потому что откуда-то знал, что девушкам в положении нужно есть больше свежих фруктов. Санса каждый раз с удивлением принимала такие знаки внимания, однако не могла отрицать, что ей приятна такая забота. Джоффри никогда бы не стал относиться к ней с такой предупредительностью, Санса не питала иллюзий на этот счет, и она была рада, что отцом ее ребенка станет именно Тирион. Впервые она задумалась о том, насколько это важно, чтобы у ребенка был хороший отец. Король Роберт не обращал на Джоффри внимания, и вот в какого жестокого и тщеславного короля вырос этот принц. Но был у Сансы и противоположный этому пример. Лорд Тайвин никогда не баловал младшего сына отеческой любовью и лаской, но отчего-то Санса была уверена, что Тирион никогда не повторит эту ошибку, и у их ребенка всего этого будет сполна.       К несчастью, Тирион не мог быть рядом с Сансой все время — хотя лорд Тайвин дал им эти три недели, от обязанностей Мастера над монетой он сына не освободил, а дел за этот месяц накопилось немало. Санса и Тирион могли завтракать вместе и ужинать, они вместе готовились ко сну и долго разговаривали, лежа в постели, как это бывало прежде, но вместе отправиться на прогулку им зачастую не удавалось. Поэтому, пока Тирион занимался счетами, Санса гуляла одна. После недель, проведенных взаперти, возможность часами прохаживаться по длинным садовым дорожкам, спускаясь по вырубленным в склоне ступеням к морю, была сродни благословению. Санса не стремилась искать себе компанию, но она понимала, что в Утесе будет не так много людей, как здесь, в столице, поэтому она все же старалась в эти последние шумные дни пообщаться с кем-нибудь из знакомых просто потому, что возможно не сможет увидеться с ними еще долго. Двор заметно поредел, людей с каждым днем становилось все меньше: многочисленные гости, съехавшиеся к королевской свадьбе, после суда наконец получили возможность разъехаться по домам. Тиреллы, однако, не спешили возвращаться в Хайгарден: хотя помолвка Томмена и Маргери состоялась, о свадьбе в ближайшее время разговор не шел, и Тиреллы беспокоились вполне оправданно — помолвку разорвать куда проще, чем скрепленный брак, и Санса прекрасно об этом знала. Однако Томмен был еще слишком мал, чтобы скрепить брак, и в этом случае что помолвка, что свадьба без консуммации имели одинаковый вес и легко могли быть расторгнуты при необходимости.       Санса теперь не могла думать о Тиреллах как прежде. Она смотрела на леди Оленну, эту маленькую, на первый взгляд немощную старушку, и не могла до конца осознать, что леди Оленна в самом деле отравила Джоффри. Санса надеялась, что не она сама выбирала яд — это было бы слишком жестоко. Леди Оленна не знала Джоффри, он не успел причинить Маргери вреда, и у Тиреллов не было причин устраивать Джоффу настолько мучительную смерть. Даже при всем том, что Джофф сделал ей, Санса помнила, как защемило у нее в груди, когда она смотрела на предсмертную агонию короля. Это было чудовищно — иначе она описать не могла. Санса смотрела на как прежде улыбчивую и очаровательную Маргери и гадала, знала ли она об этом отравлении, посвятила ли бабушка ее в свой план? Почему-то Санса без лишних подтверждений была уверена, что Маргери ничего об этом не знала. Как бы то ни было, леди Оленна очень любила свою внучку, и если бы Маргери знала что-то о готовящемся отравлении, это сделало бы ее соучастницей преступления и подвергло бы ее опасности, а леди Оленна никогда не пошла бы на такое. Она сделала все, чтобы уберечь Маргери от цепких пальцев Джоффа, и в этом стремлении Санса поддерживала леди Оленну. Несмотря на то, что главой дома Тиреллов официально был лорд Мейс, Санса понимала, что именно леди Оленна печется о своей семье больше прочих, и неважно, на какие чудовищные деяния придется пойти ради блага семьи.       Кроме тех, с кем Санса действительно хотела видеться, вроде Маргери или Томмена, ей приходилось взаимодействовать и с многими другими придворными, которые обращали на нее больше внимания, чем Сансе хотелось бы. Раньше ею интересовались, а теперь, после суда, интерес к ней возрос многократно. Женщины подходили к ней, чтобы рассказать истории своего разбитого сердца. Санса сочувствовала им, но в полной мере сопереживать не могла — она ненавидела Джоффри и плакала лишь по своим разбитым мечтам и враз закончившемуся детству, но признаться в этом она конечно же не могла. Она рассказала эту историю на суде, чтобы расположить к себе людей, но с последствиями ей теперь приходилось сталкиваться постоянно. Санса не стремилась к тому, чтобы ее считали мученицей — безусловно, от Джоффри ей много пришлось вытерпеть, но она не хотела, чтобы ей постоянно напоминали об этом. Она хотела поскорее забыть и о Джоффри, и об издевательствах, ей не нужно было, чтобы ее называли сильной, не нужно было, чтобы ею восхищались. Ей нужна была эта поддержка, когда ее колени в кровь разбивались о мрамор тронного зала, когда синяки неделями не сходили с ее тела. Но тогда придворным было наплевать на нее, а теперь вдруг стало не все равно. Ее стойкость восхваляли даже мужчины. Многие из них страдали от соперничества своих жен и любовниц, и им пришлось по душе, что Санса так спокойно и с большой самоотверженностью приняла Маргери. Но Сансе были противны такие мужчины. Она не хотела слушать об их похождениях даже в виде намеков, их поведение было отвратительно и недопустимо на ее взгляд, если кому-то она и сочувствовала, то бедным женам и любовницам этих господ, которых они безжалостно стравливали друг с другом, а потом их же и выставляли причиной своей головной боли.       Сама Санса даже представить не могла, как она чувствовала бы себя, если бы у Тириона появилась другая женщина. Сансе казалось, что такое было бы для нее более унизительно, чем все издевательства от Джоффри. Санса слышала о том, что мужчины могли искать общества других женщин, пока их жены были в положении. Санса и Тирион делили ложе как подобает мужу и жене лишь раз, и теперь Санса была беременна и должна была покинуть столицу на довольно продолжительный срок, однако Санса была уверена, что Тирион не поступит с ней так бесчестно. Санса не знала, откуда взялась эта уверенность, но она видела это в каждом взгляде Тириона, в каждом жесте, в том, как он поправлял одеяло, когда думал, что она спит, как интересовался ее самочувствием и настроением. К тому же Санса знала, что лорд Тайвин не позволит опорочить честь семьи супружеской изменой. Санса понимала, что к мужчинам общество относится снисходительнее, а вот для женщины интрижки на стороне недопустимы: король Роберт даже не скрывал своих измен, и при дворе было много мужчин, которые везде появлялись со своими любовницами, в то время как их жены томились в родовых замках, вынашивая детей. Но для Ланнистеров, пока главой дома был лорд Тайвин, подобное было одинаково недопустимо для обоих супругов.       Тирион не просто был добр к ней — Санса давно уже поняла, что она нравится ему, но только теперь осознала, как сильно. И это смущало ее, потому что Санса не была уверена, что чувствует то же самое. Теперь Санса была даже рада, что Тирион не поедет с ней в Утес. Ей было как-то неудобно принимать от него все эти знаки, зная, что она не может дать того же взамен: ей было несложно быть с ним любезной и тоже проявлять заботу, но причина, по которой она это делала, была иной — просто Санса считала, что супругам следует себя так вести. Она очень ценила Тириона за его доброту и попытки защитить ее, ей нравилось проводить с ним время, нравилось говорить с ним, она чувствовала благодарность и… все. Она защищала его, потому что не могла допустить несправедливости. И это был ее долг. Тирион был ей дорог, она была в этом уверена. Но пока она не могла ответить ему тем же чувством, которое он испытывал к ней.       У Сансы было достаточно времени, чтобы подумать об этом. Она шла вглубь сада, выбирая самые немноголюдные дорожки, миновала фонтаны и мраморные статуи и выходила к морю. Санса садилась на высокий парапет, куталась в шаль, защищаясь от ветра, и все думала о том, что она чувствует. Возможно, ей просто нужно было больше времени. Она влюбилась в Джоффри сильно и стремительно, это чувство вознесло ее на небеса, и падение оттуда оказалось болезненным, сердце Сансы было разбито, ее мечты — растоптаны, а душу ошметками пепла щекотало разочарование. Санса полагала, что второй раз полюбить кого-то ей будет сложнее. Мама не раз говорила ей, что не любила отца, когда выходила за него. Она была обещана его брату, Брандону, а когда он погиб, его место занял Нед, который совсем не был похож на обаятельного старшего брата. На Севере заменить таким образом жениха перед невестой всячески поощрялось. Леди Кейтилин рассказывала, что их любовь не возникла из ниоткуда, они строили ее постепенно, доверяясь друг другу все больше. Любовь матери и отца была для Сансы идеалом, она всегда мечтала о чем-то подобном — взаимном уважении и понимании. И она чувствовала от Тириона ту же поддержку, но все равно не была уверена в том, что это то самое. Оставалось надеяться лишь на время, только оно могло расставить все по местам, хотя время часто путало еще больше то, что и без того оставляло после себя бесчисленное количество вопросов.

***

      Королевский сад сильно изменился с тех пор, как Санса была там еще до королевской свадьбы. Некоторые цветы успели отцвести, на их месте уже распустились новые, еще более насыщенные, предвестники первых осенних холодов. В один из последних солнечных дней, который Санса проводила, гуляя, она встретила принца Оберина с Элларией. — Леди Санса, — сказал принц Оберин, оставляя поцелуй на ее руке. — Рад, наконец, вас встретить. Ходят слухи, что вы скоро нас покинете. — Это правда, — признала Санса, искренне улыбаясь дорнийцам. Сегодня у нее как раз было настроение поговорить с кем-нибудь, но как назло по пути никого подходящего она так и не встретила. Было уже довольно поздно, послеобеденное время, когда сад пустовал, и Санса уже и не надеялась встретить кого-нибудь. Она и не ожидала, что ей будет настолько приятно увидеть принца — Санса не видела его ни разу после суда, хотя он все еще оставался в Красном Замке. — Ваша речь на суде была весьма впечатляющей, — сказал принц Оберин. — Не думал, что услышу что-то более душераздирающее, чем рассказ леди Маргери о том, как его милость король Джоффри, задыхаясь, из последних сил выбил чашу из рук своей прекрасной невесты, чтобы уберечь ее от яда… — он весьма умело изобразил голос Маргери, и Санса не смогла сдержать смешок. Она не стала бы потешаться над этим, если бы Маргери и впрямь тосковала по Джоффу, но несостоявшаяся королева будто бы позабыла о своем почившем муже, почти с радостью сбросила с себя траурное одеяние, вернувшись к излюбленным платьям зеленого шелка, и не упускала возможности побыть с королем Томменом наедине.       Эллария взяла принца за руку и бросила на него смешливый взгляд. — Ты переигрываешь. — Как я мог? — наигранно возмутился принц. Улыбка не сходила с его губ, и Санса на удивление почувствовала себя уютно в компании этих людей. Тот разговор с принцем Оберином перед судом отпечатался в ее памяти, и даже спустя время странное послевкусие не покидало ее. Санса до сих пор не могла поверить, что у нее в самом деле получилось убедить его, ее не покидало предчувствие, что что-то должно случиться, но принц был как обычно любезен, однако уже привычная Сансе опасность таилась в его темных глазах. — Ваш наряд на суде был чудесен, — обратилась Эллария к Сансе. — И такой смысл. В Лисе я изучала язык цветов. Белая лилия — невинность, справедливость, правосудие. Что хотели сказать вы? — Полагаю, леди Санса использовала одно ради достижения другого, — заметил принц Оберин. — Весьма тонко.       Санса признательно улыбнулась, довольная тем, что кто-то сумел разгадать ее загадку. Все восхищались ее платьем, ее образом, копировали его, но смысла, который она вложила в этот наряд, не понимали. — Надеюсь, никто не упрекнет меня в том, что я хотела справедливости для своего мужа. — Разумеется нет. Это говорит лишь о том, что вы хорошая жена, — успокоил ее принц Оберин. — Лорду Тириону стоит вас беречь, я уверен, что многие хотели бы оказаться на его месте.       Санса не хотела говорить с ним о Тирионе — то его замечание перед королевской свадьбой все еще было свежо в памяти, поэтому Санса предпочла сменить тему. — Кстати о женах, когда женитесь вы?       Санса посмотрела на дорнийку, но Эллария никак не показала, что ей неприятно слышать о свадьбе возлюбленного. Кажется, принц Оберин совсем не собирался расставаться с ней. Санса задавалась вопросом — если она так ему дорога, почему он не женился на ней? Он принц, так что вполне может себе это позволить, потому что не является наследником. Эллария родила ему четырех дочерей. Пусть она Сэнд, но Оберин не был похож на человека, которого от получения желаемого может удержать хоть что-то. — Совсем скоро, — ответил принц Оберин. — Через две недели, а после мы сразу покидаем столицу. Как жаль, что вы не останетесь на свадьбу. — В самом деле, — согласилась Санса. На самом деле ей ничуть не было жаль, потому что на свадьбе ей пришлось бы почти лицом к лицу столкнуться с Серсеей, а Санса не хотела лишний раз испытывать судьбу. Пока что ей успешно удавалось не встречаться с королевой-регентом, и Сансу это вполне устраивало. А свадеб ей и без того хватило: ее собственная и королевская оставили после себя достаточно впечатлений, ярких, но зачастую не слишком приятных. — Я бы пригласил вас присоединиться к нам и отправиться в Дорн. Вы наверняка понравились бы моему брату, — заметил принц Оберин. — Дорн чудесен, а Водные Сады куда лучше этих, королевских, — он обвел взглядом зеленый лабиринт. — Но лорд Тайвин едва ли отпустит вас. — Это так, — согласилась Санса. Она была уверена, что за этим приглашением кроется нечто большее, чем обычная любезность. Принц Оберин говорил, что она напоминает ему сестру, но Элия была не только его сестрой, но и Дорана тоже, и Санса предпочла отшутиться: — Да и не много ли Ланнистеров тогда соберется в Дорне?

***

      В последние недели перед отъездом Санса часто навещала Томмена. Она испытывала особую привязанность к этому доброму мальчику, который напоминал ей о младших братьях, Бране и Риконе, которым не было суждено повзрослеть. Санса хотела, чтобы у Томмена все сложилось иначе, не так трагично. Она вспоминала о том, как прежде с сожалением думала, что за Томмена то она охотно бы вышла замуж, жаль, первым родился Джоффри. Но теперь выйти за Томмена предстояло Маргери Тирелл, если, конечно, дело дойдет до свадьбы. Санса не сомневалась в том, что если лорду Тайвину удастся найти внуку более подходящую невесту, Тиреллы отправятся в Хайгарден и слова против сказать не посмеют, потому что лорду Тайвину известно об их роли в отравлении Джоффри. Но Томмен не знал обо всех этих заговорах и интригах, он просто любил играть с котятами и, казалось, был больше всех опечален отъездом Сансы. — Не волнуйся, я уеду совсем ненадолго, — успокаивала его Санса, когда Томмен начинал грустнеть от одной мысли о ее скором отъезде, — а потом снова вернусь ко двору. — Зачем тебе уезжать? — спросил Томмен, перебирая мягкую шерстку сидевшего на его руках котенка. Томмен и сам был в кошачьей шерсти с головы до ног, но, к счастью, на его бордовом дублете черная шерсть Сира Царапки была заметна не так сильно. Чего нельзя было сказать о светло-голубом платье Сансы. — Потому что лорд Тайвин так сказал. Это для моей же безопасности, — отозвалась Санса, задумчиво дергая ленточкой под носом Леди Усик, которая так и норовила вцепиться в нее зубами и когтями, но пока Санса оказывалась проворнее и уводила ленточку с бантиком на конце у нее из-под носа. — Я король, — сказал Томмен. — Я могу приказать охранять тебя день и ночь, никто тебя не тронет, я запрещаю.       Санса улыбнулась этому прозвучавшему одновременно грозно и наивно заявлению. Ей было приятно, что Томмен был готов защитить ее. Пусть он был еще мал, но он точно не был слабым. — Дело не только в этом, Томмен, — покачала головой Санса. — А в чем же еще? — мальчик непонимающе уставился на нее, и Сир Царапка, воспользовавшись случаем, выпрыгнул из его рук и унесся куда-то под кровать. — Мне нужно быть в тишине и покое, а здесь слишком шумно, — начала Санса, медленно подводя Томмена к истине. Мальчик нахмурился. — Что это значит? — Что у тебя скоро появится двоюродный братик или сестричка, — сообщила Санса.       Томмен незамедлительно просиял. — У вас с дядей Тирионом будет малыш? — радостно уточнил он.       Санса не могла не улыбнуться в ответ на такой неподдельно счастливый вид. Она и не думала, что на подобную новость можно реагировать так. Сама она была скорее потрясена и озадачена, чем рада; лорд Тайвин принял это событие как должное, а Тирион был поражен совсем не в позитивном ключе, по крайней мере в самый первый момент. — Да. Но это секрет, — предупредила Санса. Она была уверена, что Томмен никому не скажет, в этом смысле он был очень надежен, и Санса сама всякий раз с готовностью соглашалась хранить его маленькие детские секреты, теперь же настало время Томмена хранить ее тайну. — Я никому не скажу, — торжественно пообещал Томмен.       Сказать Томмену про ребенка почему-то было проще, чем сказать об этом Тириону. Лорд Тайвин рассудил, что о положении Сансы остальным знать совершенно необязательно, хотя Санса была уверена, что рано или поздно все станет известно. Если бы она осталась в столице, то придворные обратили бы внимание на распущенную шнуровку корсета, когда ее тело начало бы меняться, а когда она уедет в Утес, то все станет и того очевиднее.       Возможно, сообщить эту новость Томмену было проще из-за того, что для Томмена этот ребенок был просто ребенком, а не каким-нибудь ключом от Севера. Легко признаться в том, что ты носишь просто ребенка. Другое дело, когда твой ребенок может послужить поводом для новой войны, если северяне не подчинятся. Этот ребенок — дитя Старка и Ланнистера, который должен объединить эти дома. Сансе не хотелось думать о том, что, возможно, к моменту рождения этого ребенка она может остаться единственным Старком. — Но мне все равно жаль, что ты уезжаешь, — сказал Томмен. — И мама тоже скоро уедет. — Наверняка и с ней ты попрощаешься ненадолго. Она приедет на твою свадьбу с Маргери, — поспешила успокоить его Санса. Пока она была поглощена раздумьями, Леди Усик ухитрилась вырвать ленточку из ее руки и теперь каталась по ковру, вцепившись в нее всеми четырьмя лапами. — Я не знаю, когда будет свадьба с Маргери, — печально сказал Томмен. — А вот мои именины будут скоро, и ты пропустишь их тоже.       Санса протянула руку и в успокаивающем жесте провела ладонью по волосам короля. Томмен тут же подполз поближе к ней, и Санса обняла его. Она хотела бы остаться в столице ради одного лишь Томмена, но не могла. — Мама все время говорит про Джоффри. И думает о нем, я это чувствую. Что бы я ни сделал, она всегда говорит, что Джоффри поступил бы иначе, — вдруг сказал Томмен. Было очевидно, что это его ранит, да и кого бы не ранило откровенное пренебрежение матери? — Она скучает по нему, — объяснила Санса. — Но это не значит, что тебе нужно быть таким, как твой брат. Она любила его и принимала любые его поступки, даже плохие. Но она его мать, матери любят своих детей несмотря ни на что, — Санса знала, что это правда. Не люби никого, кроме своих детей, сказала ей Серсея. — Джоффри сделал много плохого. Ты лучше него. И ты будешь лучшим королем. — Но я не знаю, как, — почти жалобно произнес Томмен.       Санса отстранилась от Томмена и заглянула ему в глаза. Она провела рукой по его волосам, убирая пряди со лба. Томмен внимательно смотрел на нее, и у Сансы внутри все сжималось от этого взгляда. Томмен рос прямо у нее на глазах, он часто вел себя как ребенок, каким и был, но порой Санса ловила себя на мысли, что слишком серьезный взгляд у этого ребенка, будто он познал всю эту жизнь. — Ты не один, — сказала Санса, надеясь, что Томмен поверит ей. — Рядом с тобой всегда будут опытные советники. Они скажут тебе, какие последствия будут у того или иного решения, а ты рассудишь, как лучше поступить, или же предоставишь право решать им. Ты не один, — повторила она. — У короля есть Малый Совет, есть десница. Твоя мама уедет, я уеду, но лорд Тайвин и Тирион будут с тобой. Слушай то, что они говорят, запоминай. Они мудрые люди, и ты можешь многому у них научиться. А когда я приеду, ты уже будешь знать гораздо больше, чем сейчас. Станешь еще более сильным и умным, — Санса поцеловала его в лоб. — Ты хороший человек, Томмен. И ты станешь хорошим королем, когда придет время.

***

— Ты хочешь, чтобы я пропустила именины Томмена?! — с пылом воскликнула Серсея. — Нельзя откладывать свадьбу дольше. Ты просила время на траур — я дал тебе его. Принц Оберин не может больше ждать, — терпеливо объяснил дочери Тайвин, спокойно наблюдая за плещущейся в ее глазах яростью. Ее реакция ничуть не удивила его, все его разговоры с Серсеей проходили именно так, когда она беспрестанно возмущалась, а он невозмутимо сносил все ее недовольства, чем выводил дочь из себя еще больше. — Я не оставлю своего сына! — отрезала Серсея, категорично скрещивая руки на груди. Она готова была стоять на своем до конца, но Тайвин знал, что не пройдет и получаса, как она признает поражение и значительно приумерит свой гнев, чтобы вытребовать у него хотя бы какие-то уступки. — Я мог бы организовать твою свадьбу с принцем Оберином еще до свадьбы Джоффри и Маргери, — напомнил Тайвин. — У тебя было достаточно времени, чтобы смириться со вторым браком и принять свою судьбу. Больше отсрочек не будет.       Как он и предполагал, Серсея покивала головой с крайне раздосадованным видом, будто испытала сильнейшее разочарование в жизни. В какой-то мере Тайвину даже нравилась ее упертость, всякий раз она пыталась противостоять ему, хотя они оба знали, чем все закончится. Но Серсея все равно пыталась его переиграть, и каждый раз он с легкостью разбивал ее в заведомо неравном бою. Пожалуй, ее пыл нравился бы ему еще больше, если бы она направляла его в нужное русло. — Но позволь хотя бы остаться на именины Томмена, — попросила Серсея почти кротко, хотя никого не смогла бы ввести в заблуждение этой мгновенной переменой настроения. Разговоры об этом браке велись уже давно, еще до того, как Тирион женился на Сансе. Но всего времени мира ей не было достаточно, чтобы смириться с тем, что ее снова выдают замуж. — Что тебе за дело до этих именин? — голос отца как обычно был непоколебим и безжалостно вонзал кинжалы в ее сердце. — Ты можешь проводить с Томменом хоть все дни напролет. Но, насколько я слышал, ты не спешишь пользоваться этой возможностью.       Серсея скривилась с еще большим неудовольствием, и маска соскользнула с ее лица столь же быстро, как и появилась. Напоминание о младшем и теперь единственном сыне причинило ей боль, но она скрыла ее за привычным презрением. — Томмен изменил ко мне отношение. Я говорила тебе, что Тиреллы манипулируют им. — Он сторонится тебя, потому что ты испугала его тогда на свадьбе, — объяснил Тайвин. — Он еще ребенок. — Джоффри таким не был. Он ни за что бы не испугался. Он сам напугал бы кого угодно.       Тайвин подавил усмешку. — Да, можешь спросить об этом леди Сансу. — Эту мерзкую лгунью? Если я подойду к ней, то только затем, чтобы ударить по лицу, — лицо Серсеи изображало такое отвращение, будто она оказалась где-нибудь в Блошином Конце и была вынуждена почувствовать этот ни с чем не сравнимый запах самых бедных столичных улиц. — Когда это она лгала? — осведомился Тайвин, прекрасно зная, какой эпизод имеет в виду его дочь. Впрочем, правда была там так искусно приправлена ложью, что отличить одну от другой было почти невозможно. Это была даже не ложь как таковая, а преувеличение некоторых событий себе на благо. Импровизация Сансы Тайвину понравилась, он ожидал от нее чего-то особенного, но думал, что ее выступления закончатся на триумфальном появлении в белом платье и этим безумным эпизодом с Тирионом на ее коленях, но Сансе и этого было мало. — Будто ты сам не знаешь! — Серсея вспыхивала гневом всегда, стоило только разговору зайти о Сансе, Тирионе или Тиреллах. А из-за того, что все они в последнее время были на слуху и занимали при дворе не последнее место, в гневе Серсея пребывала постоянно. — Она лгала, что любит Джоффри. Эта сучка ненавидела его. Ее любовь быстро прошла после того как Джофф казнил ее отца. — Было бы по меньшей мере странно, если бы она продолжила любить его после этого, — заметил Тайвин. — Она использовала Джоффа, чтобы выйти сухой из воды. Я доверилась тебе! Я думала, что ты правда хочешь найти убийцу, а ты оправдал карлика и эту лицемерку, — заявила Серсея, снова закипая.       Тайвин отставил бокал в сторону и посмотрел на дочь. Этот разговор она затевала уже не в первый раз, и ничего нового из ее уст Тайвин услышать не планировал. Возможно, стоило бы рассказать ей правду, чтобы она не бросалась с нападками на Тириона, но Тиреллов она презирала не меньше. Тайвин был уверен, что убить родного брата она не рискнет, а вот Тиреллы вполне могут попасть под раздачу. Тайвин хотел скорее выдать ее за Оберина и отослать подальше с глаз — несмотря на то, что порой он слышал от нее что-то занятное, его порядком утомляли ее извечные возражения. Принц Оберин совсем не торопился со свадьбой, это Тайвин поторапливал тех, кто отвечал за подготовку к ней. — Оправдал, потому что они не виноваты. Тебе пора перестать винить Тириона во всех своих проблемах. — Он убил моего сына! — Серсея. Это уже выходит за все рамки, мне не нравится твоя несдержанность. — А мне не нравится, что ты позволяешь убийцам короля и твоего внука разгуливать на свободе! — крикнула Серсея. — Ты вообще видел эту мерзавку? Она ведет себя как королева, одевается в шелка и наши фамильные драгоценности.       Тайвин видел Сансу, но ничего особенного в ней не заметил. Она не слишком изменилась с тех пор, какой была на королевской свадьбе. Возможно, дело было в том, что за те недели между свадьбой и судом он видел ее каждый день, и изменения, какими бы они ни были, он замечал постепенно, а Серсея, которая имела привычку недооценивать людей, только на суде углядела то, что Тайвин заметил уже давно. — Если ты завидуешь ей… — Завидовать? — возмутилась Серсея. — Чему? Лживая предательница, которая ненавидела Ланнистеров и вдруг полюбила их, когда ей стало выгодно. Ты купил ее этими шелками и драгоценностями, но если кто-то предложит ей больше, она примет это предложение. — Едва ли кто-то предложит ей больше, — сухо сказал Тайвин. Он был уверен, что знает Сансу достаточно хорошо, чтобы утверждать, что ее действия никак не связаны с теми благами, что она получает. — Тебе стоит меньше об этом думать и готовиться к свадьбе. У тебя своих шелков и бархата достаточно. Если нет — закажи еще. — Я не буду выходить замуж в белом, — заявила Серсея. — Твоя воля, — равнодушно откликнулся Тайвин. — А то подумают еще, что я повторяю за этой бесстыжей дрянью, — добавила Серсея. — Льва не должно интересовать мнение овец, — сказал Тайвин то, что внушал своим детям с детства. Он не понимал жалоб Серсеи вроде тех, что она не может носить зеленое, потому что в зеленом ходят Тиреллы. Не может носить белое, потому что Санса один раз появилась в белом на суде. Таким образом можно отвергнуть все цвета, потому что кто-нибудь да носит их. — Это правило не работает при дворе, отец, — возведя глаза к потолку сказала Серсея. — Тут все иначе. Та, за кем повторяют, считается законодательницей мод. И за Сансой Старк я повторять не буду. — Мне безразлично, в чем ты будешь выходить замуж, — ответил Тайвин. — Как и безразлично то, кто будет законодательницей мод при дворе. Скоро ты уедешь в Дорн, двор здесь должен волновать тебя в последнюю очередь, а в Солнечном Копье делай, что хочешь — это будет уже не моя забота. — Плащ у меня будет Ланнистеров. Никогда не надену эту желтую безвкусицу Баратеонов, — продолжила Серсея, оставив слова отца без внимания.       Тайвин почувствовал, что теряет терпение. — Зачем ты говоришь мне все это? Надень любой плащ, хоть оба сразу. Мне нужно, чтобы ты вышла замуж, остальное не имеет значения.       Серсея прожгла его гневным взглядом и изобразила на своем лице самую ядовитую улыбку из возможных. — Ничего не меняется. Тебя по-прежнему интересует наследие, а не собственные дети. — У тебя есть все, что тебе нужно. Деньги, наряды, статус. — У меня нет папы. Есть только отец, которому плевать на меня. Если тебе все равно на своих детей, то мне нет. Ты отнимаешь у меня сына! — в отчаянии выкрикнула Серсея. — И отправляю тебя к дочери. Я не запрещаю тебе приезжать в столицу, навещай Томмена, когда хочешь. Но о власти даже не мечтай.

***

— Я вас не отвлекаю? — Санса заглянула к нему в кабинет. — Нет, проходите.       Она отвлекала, но Тайвин был рад отвлечься. Он отложил перо. Солнце уже клонилось к горизонту, а он работал с самого утра и даже не заметил этого.       Санса скользнула в кабинет и притворила за собой дверь. — Тирион работает целыми днями. Вы работаете целыми днями, — сказала Санса, неспешно идя через комнату. — Остальные члены Малого Совета вообще ничего не делают?       Тайвин усмехнулся ее словам. — А вы, стало быть, ходите и по очереди отвлекаете нас от работы?       Санса лукаво улыбнулась. — Вы же сказали, что я вас не отвлекла. — Это не так важно. — Вы что же, не обедали? Тирион, когда работает, может вообще забыть про еду. Если бы не я, он не ел бы ничего, — посетовала Санса. — Нужно порой отвлекаться от работы — чем больше работаешь, тем меньше продуктивность. Каждому нужен отдых. Даже вам, — Санса наконец остановилась по ту сторону стола и опустила руки на столешницу, наклоняясь вперед. По ее запястью скользнул, легонько стукнувшись о стол, браслет. Тот, который он ей подарил. — Да что вы говорите. Не может такого быть, — усмехнулся Тайвин, откидываясь на спинку стула. — Вот вы смеетесь, а это же серьезно, — укоризненно произнесла Санса. — Прикажите принести вам обед, а я подожду. Не могу позволить, чтобы кто-то голодал. — Может быть сначала вы расскажете, что привело вас сюда? — предложил Тайвин. — Нет-нет, — Санса взмахнула рукой. — Я помню, что вы говорили: сначала дело, а потом все остальное, но вот я уйду, вы снова сядете за свои письма и так и не пообедаете, а может, и ужин пропустите. Не могу этого допустить. Раньше я хотя бы была уверена, что вы ужинаете, а теперь что?       В ее тоне Тайвину почудилась легкая игривость. Несомненно, она пришла, потому что ей что-то нужно, но вот этих разговоров про обед он ждал от нее в последнюю очередь. — Вы будете хорошей матерью, леди Санса, можете мне поверить, — сказал Тайвин, вставая из-за стола. Санса тоже выпрямилась и проследила взглядом за тем, как он подходит к столику, чтобы налить себе воды. — Я забочусь и о государстве тоже, — в тон ему ответила Санса. — Кто знает, каких дел может натворить десница на голодный желудок.       Он обернулся к ней и заметил ее ехидную улыбку.       Тайвин последовал ее совету и в самом деле распорядился, чтобы ему принесли обед. Санса все это время мерила его кабинет шагами, с любопытством оглядывая интерьер, будто оказалась здесь впервые. Тайвин отметил, что с каждым разом она становится все более раскованной в его присутствии. В первые их встречи он явственно чувствовал, как она была напряжена и взвешивала каждое слово, перед тем как ответить. Ее сомнения с нотками опасения он ощущал даже на расстоянии. Но теперь Санса явно привыкла и уже без приглашения наведывалась к нему.       Когда слуги пришли накрывать на стол, Тайвин пригласил Сансу в комнату за кабинетом, куда она пришла тем утром после суда. Санса от еды отказалась — она была сыта, поэтому просто сидела напротив, задумчиво отрывая виноградинки от грозди и отправляя их в рот. — Так почему вы здесь? Снова хотите отложить ваш отъезд? — спросил Тайвин, на миг задержав взгляд на ее пальцах. — О нет, не смею злоупотреблять вашей добротой. Я хотела попросить о другом, — сказала Санса, складывая руки на столе. — Я вас слушаю. — У Томмена скоро именины, но в это время я уже буду в Утесе, — сказала Санса. — Не могли бы вы передать ему мой подарок? Можно оставить его в покоях Томмена, чтобы он проснулся утром и сразу его увидел. Мои родители всегда так делали. Это гораздо приятнее, чем ждать до вечера, чтобы получить подарки.       Тайвин ожидал от нее чего угодно, но только не этого. Эта просьба была такой трогательной: Санса хотела порадовать мальчика, устроить ему сюрприз. Она заботилась о Томмене куда больше Серсеи. Его дочь только кричала о том, что он отнимает у нее сына, а сама виделась с Томменом едва ли десяток раз за все эти недели, что она беспрестанно возмущалась по этому поводу. Слова Серсеи никак не согласовывались с действительностью. Когда Тайвин навещал внука, тот без умолку рассказывал только о Сансе, как они играли с котятами, как Санса рассказывала ему сказку, как Санса похвалила его, сказала, что он молодец, и все в том же духе. Даже о леди Маргери он говорил меньше, а о матери и вовсе не упоминал. Складывалось впечатление, будто Томмен был нужен только двум женщинам в Королевской Гавани: леди Маргери и Сансе, но никак не Серсее. С леди Маргери все было очевидно — она хотела стать королевой и искала к будущему мужу подход, успешно его находя. Но Санса могла и вовсе не общаться с мальчиком, однако она делала это, заботилась о нем совершенно бескорыстно. И эти поступки говорили громче, чем все крики Серсеи. — Я сделаю это, — пообещал Тайвин. — Спасибо, — Санса улыбнулась. — Я не хочу, чтобы он чувствовал себя одиноким. Ему сейчас нелегко. — Его не готовили к тому, что он станет королем, — заметил Тайвин. — Дело не только в этом, — сказала Санса, побарабанив пальцами по столу, будто прикидывая, стоит ей развивать свою мысль или нет. — Он всегда был в тени брата, Серсея всегда предпочитала и всегда будет предпочитать ему Джоффри. Томмен боится того, что не сможет стать хорошим королем, хотя именно этот страх уже делает его лучше Джоффри. Джоффу было все равно, что о нем думают и каким королем он будет, и напрасно, потому что он был ужасен. — Вы правы, — согласился Тайвин. — Я позабочусь о том, чтобы Томмен стал хорошим королем. — Я так ему и сказала, — серьезно ответила Санса. — Сказала, что вы всегда будете рядом с ним и поможете ему. Поэтому будьте рядом, он нуждается в вас.       Послушать Сансу, так в нем нуждаются все. Государство, Томмен, она сама. Он уже привык нести на плечах это бремя ответственности. Порой это бывало непросто, но стало частью него самого.       Санса. Она была женой его сына. Он не думал, что им доведется так тесно общаться. Чем больше он узнавал ее, тем сильнее хотел узнать больше. На его взгляд, она была больше Талли, чем Старком. От Старков у нее была холодная красота, было в ней что-то зимнее, кусочек зимы посреди вечного столичного лета. Но внешне она была вылитой Талли и девиз «Семья. Долг. Честь» был про нее. Тайвина удивило ее заявление о том, что, если Робб придет в столицу, она не пойдет с ним, потому что принадлежит другой семье. В какой-то степени Тайвина даже восхищало ее рвение защитить Тириона, но при этом она пыталась и помочь брату. Она разрывалась между двумя семьями, но кого бы она выбрала, если бы ей пришлось выбирать? Неужели, если бы Робб Старк оказался в столице и протянул ей руку, говоря о том, что хочет вернуть ее домой, Санса в самом деле осталась с мужем и не пошла бы с братом? А если бы выбор стоял между жизнями одного и второго? Брата Санса любила. Это было ясно по каждой строчке ее письма, это читалось между строк, и все ее письмо было пронизано отчаянием. «Не ходи на Юг! Не ходи на Юг, Робб!», — кричала каждая буква. «Я не хочу терять тебя, но это письмо — единственное, что я могу сделать для тебя. Не подведи меня, брат!» — можно было прочесть между строк. Тайвин прочел это письмо несколько раз даже после того, как убедился, что нет в нем ничего преступного, нет тайного смысла, есть лишь мольбы сестры, стремящейся уберечь брата от погибели. Санса любила брата, сильно любила. Благодаря этому письму Тайвин узнал ее лучше, чем за все их долгие беседы. Санса всегда была сдержанна, когда речь заходила о брате, но в то утро она была полна отчаяния. Он не смог отказать ей в этой просьбе. В ее взгляде было столько боли, столько бессилия. Она хотела сделать хотя бы что-то, и он позволил ей написать это письмо. Он мог бы не отправлять его, но отправил, послал гонца. Он знал, что Робб Старк все равно пойдет на Север. Так или иначе. И он был уверен, что Робб Старк падет. И у него не было причин щадить мятежника, но мысль о том, как отреагирует на это Санса, отчего-то не давала ему покоя. Неожиданно ему не хотелось, чтобы она ненавидела его. Он помнил ее горящий живым интересом взгляд, когда он рассказывал ей что-то, помнил, как она хмурилась, когда чего-то не понимала и пыталась разобраться, помнил ее белеющие на столешнице пальцы, отчаянно вцепившиеся в стол. Помнил боль в ее голосе, когда она рассказывала о своей лютоволчице и помнил ее слезы на суде, когда она рассказывала о Джоффри. Он знал, что Санса готова была ненавидеть собственную наивность, но он не мог не восхищаться ее стойкостью. Санса была еще ребенком, когда все началось, а теперь она выросла. И Тайвин видел в ней потенциал, он видел, что она может сделать больше, что она стремится к большему и с огромным интересом впитывает все, что он говорит. Серсея никогда не была такой, в ней всегда сидела обида на несправедливый мир, который не дает женщине меч в руки. Но Сансе не нужен был меч. Санса, как она сама говорила, искала лучшие возможности. И Тайвин понимал это ее стремление. Он был готов дать ей все и даже больше. Санса была важна для него, она носила наследника, гарантию того, что Север и Запад объединятся. Но для этого Робб Старк должен был умереть. И Тайвин не знал, позволит ли ему Санса дать ей это все, когда это произойдет.       Было что-то неизменно трогательное в том, как она вела себя. Как заглядывала к нему уже после того, как Тирион вернулся к ней. Как напоминала ему об обедах. Как сидела рядом и что-то говорила, пока он ел. Тайвин не помнил, чтобы кто-то делал так в последние годы. И почему Санса делала это? Она могла обращаться так к Тириону, но не было ни одной причины, чтобы она обращалась так к Тайвину. Возможно, она делала это, чтобы чего-то добиться, но она не бросала этих привычек и после того, как получала желаемое. Ему нравилось проводить с ней время, пусть даже он делал это в ущерб каким-то делам. Когда-то он говорил себе, что вечером все равно работается не так продуктивно, откладывал дела и шел к ней. Они могли разговаривать очень долго, и он потом столь же долго размышлял над ее словами. Было что-то новое для него во всем, что она говорила. Они сходились в чем-то, хотя у Сансы был свой взгляд почти на все. Не то, чтобы она мыслила, как женщина, она мыслила просто не так, как делал бы это Тайвин. Многие вещи могли показаться ей очевидными и не нуждающимися в объяснениях. Она просто могла сказать «потому что так должно быть, вот и все», и ее тон не допускал возражений. У Тайвина тоже были вещи, которые не должны были подвергаться сомнению, но идеалы Сансы заставляли его думать о том, что для нее имеют значение другие вещи. Она говорила так просто и независимо, порой обращалась к нему с какими-то детскими соображениями, но даже в них при дальнейшем рассмотрении обнаруживалась совсем недетская мудрость. Тириону повезло с ней, и Тайвин был доволен, что его сыну хватило ума влюбиться именно в эту женщину. Его симпатии к шлюхам не вызывали доверия, но теперь Тирион несомненно влюбился в нужную женщину.

***

      Санса зашла к лорду Тайвину на следующий день, чтобы занести подарок для Томмена. И через день тоже, потому что Тирион был занят, а она была свободна. Они обедали уже вместе. Санса не знала, зачем она это делает, отбрасывала эти мысли в сторону, пытаясь придумать предлоги, чтобы зайти. Ее одолевало чувство вины, но Санса не могла ничего с собой поделать. Если бы только Тирион был с ней все время, если бы они обедали вместе, Сансе и в голову бы не пришло приходить в кабинет десницы. Но она же не делала ничего запретного, они просто говорили о всяком разном, и Санса жалела, что вскоре ей придется уехать. Она уже заранее начинала скучать по трогательной заботе Тириона, по их разговорам перед сном и по беседам с лордом Тайвином, в которых она нуждалась столь же сильно, как раньше не могла прожить без новой песни.       Санса в глубине души понимала, что поступает неправильно. Она чувствовала, что предает Тириона. Сами по себе эти беседы с лордом Тайвином не были преступлением, но преступлением было то, какое значение она им придавала, как она скрывала их от Тириона. Когда он спрашивал у нее, как прошел ее день, Санса никогда не упоминала о возобновившихся трапезах. Такие мысли доставляли ей дискомфорт, но Санса старалась не думать об этом. С каждым днем она уходила из покоев все раньше, а возвращалась все позже, потому что ее беседы с лордом Тайвином, как и прежде, затягивались. И Санса даже не догадывалась о том, что ее отсутствие может быть замечено.       Тирион уже который день не мог застать Сансу во время обеда. Она обычно не обедала с другими дамами, предпочитая обычные прогулки с леди Маргери. К обеду она обычно возвращалась в их комнаты, но последние несколько дней Тирион не находил ее там. На его вопросы Санса никогда не отвечала конкретно, говоря, что обедала в своей комнате, хотя Тирион прекрасно знал, что это было не так. И он снова чувствовал, что он чего-то не знает, что-то вновь ускальзывает от его внимания.       Тирион подошел к стражнику, который дежурил у двери. Гвардеец стоял, облокотившись на стену, но едва завидев Тириона выпрямился и сделал вид, что не спал на своем посту. — Моя жена не говорила, куда она пойдет сегодня обедать? — требовательно спросил Тирион, чтобы гвардеец не подумал, что он потерял собственную жену. Донесет еще отцу, и тогда у всех будут проблемы. — Нет, милорд, — покачал головой гвардеец. — Но леди Санса уже который день подряд в это время поднимается туда, — он кивнул на лестницу.       Тирион сразу все понял. Он вернулся в кабинет, взял документы, которые должен был показать отцу, и направился вверх по лестнице. — Леди Санса здесь? — спросил он у гвардейца, стоящего на страже у дверей в отцовский кабинет. Все его существо надеялось на отрицательный ответ, но гвардеец неумолимо кивнул.       Тирион сжал зубы и вошел в кабинет. Смех Сансы он услышал сразу. Смех, который он очень любил, которого ему так трудно бывало от нее добиться в первые недели их брака. Тирион прошел через весь кабинет и заглянул в трапезную. Сансу он увидел сразу — она сидела лицом к двери и смеялась, одной рукой ухватившись за столешницу. Ее щеки раскраснелись от смеха и выглядела она прелестно, даже сквозь злость Тирион был в состоянии это оценить. Санса вдруг увидела его и умолкла. Тирион почти с удовольствием наблюдал, как краска покидает ее лицо. Санса смотрела на него, как на восставшего из могилы призрака. Лорд Тайвин заметил перемену в ее поведении и оглянулся к двери. При виде Тириона его лицо не изменилось совершенно.       Тирион изобразил на своем улыбку, которая, должно быть, больше напоминала оскал. — Прошу прощения, что отвлекаю, отец, вот, нашел минутку, чтобы заглянуть к вам и отдать это, — Тирион протянул отцу папку с документами, — не ожидал увидеть вас здесь, миледи, — сказал он Сансе, наблюдая, как она от этого обращения цепенеет еще больше, — вы бы хоть сообщили мне, что собираетесь на семейный обед.       Санса наблюдала за тем, как Тирион скрывается в дверях. Она даже привстала, чтобы пойти за ним, но ей было нечего ему сказать. Она не могла сказать, что не виновата, потому что она лгала ему и была виновата. Сансе сделалось страшно. Позабыв, что она не одна, Санса в отчаянии уронила голову на руки. Ей хотелось разрыдаться. Она совсем потеряла бдительность, бегая сюда каждый день. Она не почувствовала подвоха, когда Тирион вдруг начал интересоваться, с кем она обедает. — Леди Санса, — услышала она и обреченно подняла голову. — Что с вами? — Тирион меня убьет, — в отчаянии прошептала она. Лорд Тайвин явно сомневался в ее словах, в то время как для Сансы жизнь казалась законченной. — Не будьте так категоричны. Я не позволю ему, да и с чего бы ему захотеть это сделать? — Я скрыла от него правду, — призналась Санса. — О чем? — лорд Тайвин не спешил обвинять ее в чем бы то ни было. Санса понимала, что вмешиваться он не будет, если только этого не потребуют обстоятельства. Он даст им возможность решить все самим, хотя сейчас Сансе больше всего на свете хотелось, чтобы кто-нибудь за нее вступился. — О том, что я здесь, с вами. — Почему вы просто не сказали Тириону правду?       Почему она просто не сказала правду? Хотела бы Санса знать ответ. Может быть ей слишком нравилось это чувство, будто она делает что-то запретное.

***

      Тирион опустошил уже десятый по счету бокал. Нещадно и залпом. — Приятно знать, что вы вернулись в строй, милорд, — сказал Бронн, громко отхлебывая из своего. — Должен признаться, я скучал по тем временам, когда вы еще были холостяком и десницей.       Тирион поморщился и снова наполнил бокал. Штоф стремительно пустел, и Тирион жалел, что он не может оказаться бездонным, чтобы влить в себя все вино этого мира. — Санса, — произнес Тирион, чувствуя, что язык перестает подчиняться ему в полной мере. Прежде он не пьянел так скоро. — Что, черт возьми, происходит между ними? — Вы же не думаете, что ваш отец и ваша жена… — хохотнул Бронн.       Тирион с громким стуком отставил бокал, едва не смахнув его на пол. — А почему нет? — спросил он, хотя сама мысль об этом вызывала в нем отвращение. — Кто знает, чем они были заняты, пока я был в темнице? Она жила в Башне Десницы, прямо под боком у моего отца, он навещал ее каждый день. И главное, — Тирион плеснул себе еще вина, и половина вылилась через край, попав на стол и дублет, но Тириону уже было все равно, — главное, — повторил он. Всем слугам там мой отец платит. Никто бы не проболтался. Никто из посторонних даже не знал, что Санса была в башне, а не сидела в соседней от меня камере. Я все думал, почему он забрал ее оттуда? Тогда еще не было известно о ее беременности. Так почему?       Бронн пожал плечами. — Кто знает, — продолжил Тирион, чередуя глотки из бокала и слова, — сколько это все уже продолжается. Возможно они спали еще до того, как мы с Сансой консуммировали брак.       Эта мысль, казалось, поразила Бронна, хотя наемник не был склонен удивляться. Он наклонился вперед, закинув одну ногу на другую. — Нет, милорд, это уже чересчур. — А я вот напротив, — Тирион нетвердой рукой подтянул к себе штоф, — склоняюсь именно к этому варианту. Когда я скрепил брак и жаловался отцу на его вмешательство во все это дело, он ответил, мол, довольно жаловаться. Можно подумать, ты возражал нахождению леди Сансы в твоей постели. — Но это правда, — запротестовал Бронн. — Никто бы не возражал, — он поймал взгляд Тириона. — Что? Вы сами ее хотели, другим нельзя что ли? — Она моя жена, — с упором произнес Тирион. — И это еще не все. Знаешь, что еще он сказал? «Ни за что не поверю, что ты остался ею недоволен». Откуда ему знать, только если он сам не был с ней, а? Может она забеременела от него, и он убедил ее переспать со мной, чтобы я не сомневался в своем отцовстве. Может, это вовсе не мой ребенок.       Бронн задумался. И чем дольше он молчал, тем более скверно на душе становилось у Тириона. Он очень хотел, чтобы его переубедили, но его жизнь так часто уходила под откос, что и в этот раз Тирион заранее был готов ко всему. Но Бронн все же сомневался. — Я не думаю, что это так. Леди Санса не могла пойти на такую низость. Вы были добры к ней, она бы не предала вас, — заметил он. — Я и не думаю, что она это затеяла. Отец мог принудить ее. Он мог подумать, что я вообще ни на что не годен и взять все в свои руки. Только вот теперь Санса бегает к нему каждый день. И уже в этом я виню ее.       Тирион раскачивал бокал в руке, подняв его на уровень глаз, чтобы наблюдать за тем, как багровая жидкость бегает по стенкам, выплескиваясь через край. — Вам стоит поговорить с ней об этом. Я знаю, ваш отец тот еще засранец, — сказал Бронн, — и вы думаете, что он хочет отобрать у вас все, что вам дорого. Но возможно, вы просто видите преступление там, где его нет. Разве запрещено им потрапезничать вместе? При всем уважении, но ум у вас от отца. Если леди интересно с вами, то почему с ним не должно? — Потому что он ведет войну с ее братом.       Бронн снова хитро рассмеялся. — Но он пока не убил ее брата. Вот когда он насадит голову Робба Старка на пику, тогда леди Санса будет иметь все причины не заговаривать с ним больше никогда. Но вот до тех пор она еще может на что-то надеяться.

***

      Когда Санса все же нашла в себе силы спуститься в свои покои, Тириона она там не обнаружила. Санса села за вышивание, но не смогла сделать и двух стежков, как вскочила и заходила по комнате. «Я виновата лишь в том, что солгала, — убеждала она себя, — тем, что я провожу время с лордом Тайвином, я предаю только свою семью, а не его». Санса долго расхаживала по гостиной, но Тириона все не было. Прошло уже несколько часов, и в комнату заглянула служанка, чтобы спросить про ужин. Санса была уверена, что не сможет проглотить ни кусочка, но вдруг Тирион появится к ужину? Она приказала накрыть на стол. Ужин давно остыл, но Тирион так и не появился. Постепенно Санса смогла успокоиться и даже прочесть главу книги, хотя ей казалось, что ее трясет. Она сидела, прислушиваясь к тому, что происходит там, на лестнице. Вот по ступеням прогрохотали тяжелые шаги — стража сменилась, и все затихло. Сансе казалось, что она даже смогла задремать, но сон ее был чутким, поэтому она быстро проснулась, когда Тирион наконец вернулся. Уже давно минул час волка. Тирион был пьян, это Санса поняла сразу. Она никогда не видела его настолько пьяным, и это испугало ее. — Где ты был? — спросила она, и после долгого молчания ее голос неприятно резанул слух не только ей, но и Тириону, который затравленно взглянул на нее исподлобья. Он доковылял до дивана и тяжело забрался на него. Санса, напротив, встала. — Тирион, — позвала она. — Моя леди-жена, — нараспев произнес он. Тирион потянулся к штофу с вином на столике, но Санса опередила его и переставила штоф туда, до куда Тирион не смог бы дотянуться. — Не называй меня так, — попросила она. Она уже привыкла к тому, что он называет ее по имени, и когда Тирион величал ее как-то иначе, ей становилось не по себе. — Что, уже не леди? Или уже не жена?       Санса понимала, что он пьян, но ей все равно было неприятно. Она вспомнила ночь битвы на Черноводной, когда в ее комнату пробрался Пес, пьяный, одолевающий ее просьбами спеть ему. Он говорил странные вещи, и от него пахло вином, хотя этот запах перебивался запахом дыма, который ветром приносило с реки, на которой догорал флот Станниса. — Тебе нужно пойти поспать, — сказала Санса. — Вижу, говорить ты не в состоянии. — Почему же? Мы вполне можем обсудить пару вопросов. — Послушай, я правда не должна была лгать тебе, — признала Санса. — Но ты был так недоволен в прошлый раз, что я не решилась тебя расстраивать. — Как мило с твоей стороны было пощадить мои чувства. Как видишь, не удалось.       Санса обняла себя руками, пытаясь убедить себя в том, что в гостиной не пахнет ни дымом, ни пеплом, и город не штурмуют. — Мне жаль, — сказала она. — Как я могу загладить свою вину? — Сказав мне правду наконец, — ответил Тирион. — Что тебя связывает с моим отцом? — Ничего, — ответила Санса и тут же умолкла, понимая, что это ложь. Их связывало многое. Много мелочей, на которые никто посторонний не обратил бы внимания. Все эти вечера, обеды, все разговоры, все те разы, что он удерживал ее от падения. Все началось тогда, когда он набросил плащ на ее плечи. Или еще раньше, когда они встречались в коридорах и обменивались приветствиями. Или когда Санса увидела его в тронном зале и хотела поймать его взгляд. — Ничего, — нараспев повторил Тирион. Санса содрогнулась от этой интонации, такой незнакомой. Отчего-то она чувствовала отвращение. — Так ты это называешь? — Что «это»? — Ты спала с ним, признайся. И это его ребенок.       Тирион понял, что она ударила его, лишь спустя несколько секунд. Ошеломленная Санса переводила взгляд с его щеки на свою руку и обратно. — Ты с ума сошел?! — выкрикнула она, и у Тириона возникло желание заткнуть уши. — Как ты можешь говорить такое?!       Он понял, что ошибся, в тот же момент, как поймал ее взгляд. В ее глазах плескалось такое ошеломление, неверие и разочарование, что это подействовало на Тириона лучше, чем свежий воздух. В его голове враз просветлело. — Санса, послушай… — начал Тирион.       Санса отступила от него на шаг, выставив перед собой руку, будто отгораживаясь от него. — Ты совсем уже… — шептала она. — Как тебе в голову такое могло прийти? Как? Ответь мне! — Санса, прости меня, — твердил Тирион. — Но ты бегала к нему втайне, это наталкивало на мысли… — Мне безразлично, что и на какие мысли тебя наталкивало, — безжалостно чеканила слова Санса. — Как ты мог подумать так обо мне? Как ты мог подумать, что я предам тебя? Семья. Долг. Честь, — произнесла она девиз дома своей матери. — Для меня это не пустые слова. — Санса, прости меня… — Не желаю больше ничего об этом слышать, — отрезала Санса. — Я постараюсь забыть обо всем, что ты мне сказал, надеюсь, что ты поступишь также. И никакого вина. Пока я здесь, чтобы не видела его.       Санса взяла в руки штоф и пошла в спальню, захлопнув за собой дверь. Она с силой поставила штоф на столик, но тут же передумала, взяла и наполнила бокал. Она положила руку на живот. Ты спала с ним, признайся. И это его ребенок. Слова обжигали ее разум, Санса не была уверена, что когда-нибудь сможет их забыть. Она не могла поверить, что Тириону в самом деле могла прийти в голову такая мысль, но с другой стороны не могла отрицать, что она действительно проводила с лордом Тайвином времени больше, чем было бы уместно. Она думала прекратить все это, когда Тирион вернется, но не смогла. И хотя для нее во всем этом не было ничего предосудительного, Тирион видел все иначе. Он готов был поверить, что его отец и Санса вместе с ним были готовы на такую низость. Санса сделала глоток. Горькое вино обожгло ее горло, и она закашлялась, схватившись за шею, пытаясь сделать вдох. Санса никогда не задумывалась об этом прежде, но зерно, уроненное Тирионом, проросло слишком быстро. Теперь она не могла отделаться от мысли, что было бы, будь все это правдой. Каково это было бы? Санса вспомнила свою брачную ночь, ее непонимание происходящего, но желание продолжения. Это было приятно — поцелуи и касания — ей было приятно отдаваться во власть другого человека, который знал больше нее, знал, где ее нужно касаться, чтобы она получила удовольствие, знал, где поцеловать ее. Тирион был так осторожен, нетороплив, боясь причинить ей малейшую боль. Но как бы на его месте вел себя лорд Тайвин? Санса на мгновение представила, как его руки крепко сжимают ее талию, и внутри у нее все потяжелело. Санса резко опустилась на стул, едва не выплеснув вино из бокала. Она не думала об этом раньше, но Тирион сам был виноват в том, что поселил в ней такие мысли. Санса вспомнила, как тогда в коридоре лорд Тайвин протянул руку и взял ее ожерелье, коснувшись рукой кожи. А если бы его рука опустилась чуть ниже? Санса положила ладонь на грудь, чувствуя, как под слоями ткани быстро бьется ее сердце, будто птица в клетке из ребер и броне из корсета. Санса чувствовала, как горячи ее щеки, и она вновь ощутила то тянущее чувство внизу живота. Это все совершенно выбивало ее из привычного ритма, но воображение продолжало подсовывать ей картинки, совсем не с Тирионом в главных ролях. Это продолжало вызывать в ней прежде забытое чувство. Она смотрела на руки лорда Тайвина. Как бы он касался ее? В танце его руки скользили по ее спине плавно, его пальцы касались ее от запястья до локтя, когда он разворачивал ее к себе спиной, чтобы выполнить очередную фигуру танца. Санса с силой сжала колени, когда тяжесть стала совсем невыносимой. Нельзя, ей нельзя о таком думать! Это тоже может считаться изменой. Санса вскочила и заходила по спальне, на ходу расшнуровывая корсет. Это же просто мысли, говорила она себе. Просто мысли не вызывают такой реакции, тут же возражала она. Она пыталась представить лицо Тириона, его глаза, зеленый и глубокий черный, но они сами собой загорались зеленым с золотом, и Санса физически ощущала знакомую усмешку. Она распахнула дверь и выглянула в гостиную. Тирион все еще сидел на диване, невидящим взглядом уставившись в стену. — Ты так и будешь сидеть там до утра? — резко спросила Санса.       Тирион перевел на нее растерянный взгляд. — Я не думал, что ты меня пустишь.       Санса возвела глаза к потолку и снова скрылась в спальне, оставив дверь открытой. Она со злостью вырывала заколки из прически, продолжая ходить по комнате, но беспощадные мысли продолжали стучать в ее голове и давить на совесть. Тирион вошел в спальню, на ходу стаскивая с себя одежду. Он пошатывался, но наконец взобрался на кровать. Санса тоже села на постель, зажав ладони между коленей.       Она повернулась к Тириону, который уже лег. — Ты спишь?       Тирион обернулся к ней. — Если ты хочешь поговорить…       Санса быстро откинулась назад, оперлась локтем о постель и поцеловала Тириона. Тирион в первые мгновения опешил, но потом притянул ее ближе, и его рука запуталась в ее растрепанных волосах. Санса беззастенчиво отбросила в сторону одеяло и прижалась к Тириону теснее. Он быстро понял, что это значит. — Санса… ты же носишь ребенка, — напомнил он. — И что? — она села на постели, скрестив руки на груди. — Ты меня больше не хочешь?       Тириона поразила ее прямота. — Я… — Я скоро уеду, — напомнила Санса. — Но я не буду настаивать. Не хочешь так не хочешь, — она знала, что эти слова подействуют наоборот.       Санса сделала попытку отвернуться, но Тирион ожидаемо поймал ее руку.       Они снова поцеловались, не так сумбурно, как в первый раз. Тирион не мог забыть вкус ее губ, их поцелуи он трепетно хранил в памяти и вспоминал, не чая их повторения. Санса умела шокировать его своей смелостью. Тирион положил руки на ее плечи и медленно потянул вниз ее сорочку. Санса повела плечами, помогая ему, и приподнялась, чтобы освободиться он нее окончательно. Тирион коснулся губами ее груди, пока его рука скользнула меж ее ног. На удивление там уже было горячо и влажно, Санса застонала и подалась ему навстречу.       Она отчаянно хотела вытеснить из головы один образ и заменить его вторым, более реальным, но у нее получалось плохо. Однажды небрежно брошенная мысль овладела ее сознанием сильнее, чем Тирион — ее телом. И даже ее или его стоны не могли вытолкнуть из мыслей ощущение присутствия кого-то третьего, и Санса из последних сил пыталась сжимать зубы, чтобы не позволить сорваться с языка имени человека, которого в этой комнате не было.

***

—…по моим расчетам выходит, что если все будет идти так дальше, то корона выплатит вам долг в течение следующих пяти лет, — сообщил Тирион отцу, сверяясь со своими записями. — Хорошо, — кивнул отец, не глядя на Тириона.       Тирион продолжал сидеть напротив отца, ожидая, пока тот закончит со своими письмами и соизволит обратить на него внимание. — Что-то еще? — наконец спросил лорд Тайвин, бросая на Тириона равнодушный взгляд. — Отец, дайте мне еще работу, — попросил Тирион. Ему нужно было занять себя хотя бы чем-то. Занять так прочно, чтобы он не смог думать о том, что он еще много лун будет в разлуке с Сансой. Сидеть в темнице было проще, зная, что она где-то рядом, но теперь их разделяли сотни лиг. — Той, что у тебя есть, уже недостаточно? — поинтересовался отец, откладывая перо в сторону. — Нужно еще, — настойчиво потребовал Тирион. Год назад он и представить не смог, что будет просить у отца новые поручения. Год назад он махнул бы на все рукой и отправился в бордель, чтобы какая-нибудь красавица заставила его позабыть обо всех душевных терзаниях и помогла расслабиться. Но теперь все было иначе, теперь у него была Санса и все клятвы, которые он ей дал. — Это из-за леди Сансы?       Тирион хмуро посмотрел на отца исподлобья. Какая проницательность, вечно его отец все понимает сразу, зрит в самый корень. — Ты ее любишь.       Тирион не ответил. Это было утверждение, а не вопрос, и Тирион тоже это понял. Тайвину было странно осознавать, что Тирион действительно любит кого-то. Возможно так, как он любил когда-то Джоанну. Прежде Тайвин был уверен, что его сын испытывает только желание. Да и мало было мужчин при дворе, кто не заглядывался бы на Сансу Старк. Санса была красива, и когда Тирион соглашался на этот брак, он явно понимал, что второго такого шанса у него не будет. Красивая девушка знатного рода, которая всецело принадлежит ему. Но теперь было что-то большее. Во взгляде Тириона была тоска. Он скучал по Сансе. — Я понимаю, что тебе сейчас непросто, — невзначай заметил Тайвин. Он действительно знал, каково это, но поддерживать людей ему приходилось нечасто, а поддерживать Тириона и того реже, если не сказать никогда. Хотя было что-то странное и даже отталкивающее для него в том, что его сын сумел полюбить кого-то. Кого-то на самом деле подходящего, а не шлюху, взявшуюся неизвестно откуда. Что Тирион сумел полюбить именно Сансу. Возможно, Тирион и заслуживал немного счастья после всего, что он пережил, но Тайвин не мог избавиться от мысли, что Санса… слишком хороша для него. — Если бы понимали, не разлучили бы нас снова, — сказал Тирион, хотя он уже принял мысль, что так будет лучше. Пусть Санса далеко от него, но и от его отца она тоже далеко. Тирион поверил Сансе, что все его подозрения были лишь пьяной выдумкой, Санса насильно заставила его забыть обо всем. Ее стоны все еще громко звучали в его ушах, и каждый доказывал ему ее невиновность. Он готов был извиняться перед Сансой за свою подозрительность каждую минуту, но понимал, что и впрямь не стоит напоминать ей обо всем этом. Она просила его забыть, и он пытался. — Ты нужен мне в столице. Но нечего заваливать себя работой, твоя жена не одобрила бы этого. — Вам-то откуда знать? — пренебрежительно осведомился Тирион, понимая, что отец снова безусловно прав. Санса считала своим долгом следить за тем, чтобы Тирион не перетрудился. Она приходила к нему и отрывала от работы, заводила разговор, приказывала слугам накрывать на стол и сманивала Тириона от счетных книг к тарелке ароматного жаркого.       Лорд Тайвин ничего не ответил, лишь снова обратил свой взгляд на лежащие перед ним бумаги, показывая, что разговор закончен. — Почему вы поступаете так? — спросил Тирион, не желающий уходить. Сансы больше не было с ним, а оставаться наедине с собой и своими мыслями было выше его сил. Вино могло бы помочь, но Санса просила его не злоупотреблять, и он был готов ради нее отказаться даже от этой последней радости. Если ему придется говорить с отцом, лишь бы не оставаться одному как можно дольше — что ж, так тому и быть.       «Как — так?» — хотелось спросить Тайвину. Все чаще в последнее время ему приходилось требовать выражаться яснее. Что за глупые намеки, что за детское поведение. Почему нельзя сразу, без лишних предисловий, просто сказать то, что ты хочешь. Тирион понял его многозначительный взгляд. — Я говорю о Сансе. — А что с ней? — леди Санса уехала, но в мыслях Тайвина меньше ее не стало. Мысленно он постоянно держал ее в голове, прикидывая, где она сейчас находится. Он приказал своим людям двигаться неспешно, чтобы не навредить ей, процессия должна была останавливаться как можно чаще, чтобы Санса могла отдохнуть от трясучки по дорогам, чтобы она могла выйти из кареты и подышать свежим воздухом, чтобы ей было комфортно и хорошо. Так времени на путь от столицы до Утеса Кастерли потребуется больше, гораздо больше, но спешить некуда. Опасность ей не угрожает, он выделил Сансе достаточно охраны, снабдил их четкими инструкциями на любой случай.       Он думал о том, что она делает. Обеденное время, возможно, процессия остановилась в какой-нибудь гостинице, возможно, Санса спит или читает. Он отправил с ней мейстера, который должен был следить за ее состоянием и отправлять подробные отчеты. Возможно, кому-то все эти меры показались бы излишними, но не Тайвину. Он потерял так жену, с Сансой ничего не должно случиться во время беременности или родов. Он приложит все усилия для этого. — Вы делаете то, о чем она просит, — сказал Тирион. — Вы исполняете все ее желания.       Он исполнял многие ее желания. Это получалось само собой — Санса всегда просила то, в чем у него не было причин ей отказывать. Новое платье, певец, отменить церемонию провожания — это не стоило ему особого труда, радовать ее было просто. Если бы она потребовала голову Джоффри на пике, закончить войну и выдать Роббу корону Севера, он бы отказал. Но Санса никогда не просила ничего такого. Она всегда знала, что можно, а что нельзя, она прощупывала почву, задавала наводящие вопросы, медленно, но верно подбиралась к сути, а ему всегда интересно было на это смотреть, хотя он с самого начала знал, что за этими расспросами стоит конкретный вопрос. Она всегда начинала издалека, но его не раздражало это, как бывало с другими. Порой он был не против сократить слишком медленный разгон, но Санса всегда проявляла осторожность. Кроме тех случаев, когда она думала, что он казнит Тириона. Даже когда они говорили о войне, о ее брате, Тайвин чувствовал, что она хочет что-то спросить, но не делает этого, потому что предугадывает, что ответ ей не понравится. А все эти пустяки вроде песен и платьев — ему нужно лишь отдать приказ. Это совсем просто. — Нет, не все. Только в пределах разумного. — И все же вы позволили написать ей письмо брату, — заметил Тирион. — Письмо ничего не даст. Робб Старк не останется на Севере, все равно пойдет на Юг. Так или иначе, — ответил Тайвин. — Почему? Может быть, он поймет, что нет смысла продолжать борьбу, и останется дома, — предположил Тирион. Когда речи о Сансе больше не шло, он почувствовал себя свободнее. Он не мог так просто обсуждать ее с отцом, потому что тогда все его сомнения и подозрения снова вылезали наружу. С одной стороны, все это казалось Тириону глупостью, беспочвенной и отчаянной, а с другой — все новые и новые подтверждения приходили Тириону в голову. Он хотел избавиться от этих мыслей, но не мог. Они мучали его, истязали. Это была его вина — просто он не мог никак смириться с мыслью о том, что Санса в самом деле его жена. — Если он поймет это, то мы дадим ему повод захотеть продолжить эту борьбу.       Тирион уловил во взгляде отца нечто похожее на торжество. Вот он, план, в который его наконец посвятят. — Каким образом? — Его жена. — Она осталась в Близнецах. — И что же? — Уолдер Фрей не отдаст вам свою дочь. Он наверняка пообещал Роббу беречь ее, — ответил Тирион, хотя и сам чувствовал во всем этом какой-то подвох. С чего бы это молодой жене Робба Старка оставаться в отчем доме? Не может все быть так просто, без причины. — А почему, по-твоему, она осталась в Близнецах, а не отправилась в Риверран вместе со своей новой матушкой ожидать возвращения мужа?       Тирион подозрительно прищурился. — Ваша работа? — Уолдер Фрей всегда встает на сторону победителей, и сейчас он не уверен, что Старки — это победители. — Если вы не забыли, в Риверране находится Джейме и Виллем с Мартином. Неизвестно, как леди Кейтилин отреагирует на похищение жены ее сына. Но все мы помним, что случилось, когда она взяла меня в плен, — Тирион не любил вспоминать об этом, но случай требовал. Кейтилин Старк, в девичестве Талли, нельзя недооценивать. Север закалил ее и без того сильный дух. — Мы не знаем, живы ли Джейме и близнецы, — заметил лорд Тайвин. — Девушке никто не будет причинять вред. К тому же, это лишь запасной план. Я более чем уверен, что Робб Старк пойдет на Юг и без дополнительных причин. Он просто не сможет поступить иначе.

***

      Серсея выходила замуж в красном бархате. Она будто стремилась напомнить всем вокруг, из какого она дома. Вышитые золотом львы скалили зубы с ее плеч, но быстро скрылись из виду под желтым плащом с пронзенным копьем солнцем Мартеллов. Тайвин вел дочь к алтарю уже второй раз, он женил младшего сына и не был уверен в том, что когда-либо увидит старшего.       Он не привык тешить себя иллюзиями, и сразу, когда только потерял Джейме, стал думать о том, что теперь ему делать. Джейме был его гордостью, его наследником, пока Эйерис не взял его в Королевскую Гвардию. После этого Тайвин незамедлительно сложил с себя полномочия десницы и вернулся в Утес Кастерли. Он не раз предлагал Джейме взять то, что принадлежало ему по праву: он мог бы покинуть Гвардию после вступления Роберта на престол, но Джейме отказался. Он отказывался всякий раз, когда Тайвин заговаривал об этом. И Тайвин понимал, что и теперь Джейме отказался бы. И Тайвин не стал бы его принуждать. Серсея часто ошибалась, не могла мыслить здраво из-за эмоций, но в одном она была права: Тайвин пренебрегал своими детьми. Он не гордился этим, просто после смерти Джоанны не мог взять себя в руки и найти в себе силы видеть кого-либо из этих троих — близнецов — живое напоминание о ней — и монстра, который убил ее. Однажды Дженна сказала, что Тирион похож на него больше, чем любой из близнецов. Тайвина это оскорбило — это было унизительно для него. Но теперь Тайвин убеждался в справедливости слов сестры, и все же он не мог назвать Тириона своим наследником, это было выше его сил. Но он мог бы назвать таковым сына Сансы и Тириона. Первый их ребенок несомненно когда-нибудь станет Лордом Винтерфелла, а второй сын однажды может наследовать и Утес Кастерли. Несомненно, у Тириона и Сансы будут дети. Санса — дочь своей матери, а Тирион очевидно любит ее.       Тайвин чувствовал что-то необъяснимое, когда понимал, что они с младшим сыном наконец действительно смотрят в одном направлении. Они больше не были по разные стороны, они работали вместе. Дочь несомненно его ненавидела, но Тайвин был более чем уверен, что не из-за второго замужества. Из-за него тоже, но не в первую очередь. Он отнял у нее власть. Быть замужем за Мартеллом — не то же самое, что быть королевой-регентом. Серсея наслаждалась своим положением, но он снова указал ей ее место подле мужа.       Он мог бы заставить Джейме покинуть Гвардию, мог заставить его жениться и принять Утес. Но он не хотел этого. Почему-то ему не хотелось, чтобы именно Джейме его ненавидел. А сейчас ему хотелось, чтобы Джейме просто вернулся живым. Пусть служит в Гвардии, пусть делает, что хочет, лишь бы был жив, но Тайвин не смел на это надеяться. За свою жизнь он совершил много поступков, которые не поддавались никакому оправданию, но платить жизнью сына за все свои ошибки он не хотел.

***

      Серсея мало ела, только опустошала кубки один за другим. В голове уже стоял туман, но она хотела забыться. Никогда бы она не подумала, что в ее жизни будет еще одна свадьба. Прошлая закончилась разочарованием. Она мечтала выйти замуж за Рейегара и со временем стать королевой, а вышла за Роберта и стала королевой сразу. Несмотря на то, что Роберту смерть Рейегара она так и не простила, Серсея даже в день свадьбы все еще на что-то надеялась. Она думала, что наконец станет королевой, так ли важно, королевой какого короля. Она надеялась, что Роберт полюбит ее, что ее красота навсегда привяжет его к ней. Она же была красива — все говорили ей об этом. Ее руки добивались многие лорды, но отец отказывал им всем, потому что хотел, чтобы она стала королевой. Не мог Роберт не полюбить ее, не мог призрак Лианны Старк затмевать в его глазах красоту Серсеи. Что волчица с Севера может противопоставить Свету Запада, львице из Утеса Кастерли? Но даже на свадебном пиру Роберт пил много вина и провожал горящим взглядом каждую леди и служанку, которые оказывались в поле его зрения. «Ну ничего, — думала Серсея, искоса глядя на Роберта, — когда я стану твоей, ты меня полюбишь». Но когда она стала его, Роберт обладал Лианной, а не Серсеей, и после первой ночи все надежды Серсеи разрушились окончательно. Ей хватило одной ночи, чтобы понять, насколько изначально провальным был этот брак. Она не стала пытаться полюбить Роберта, но вложила все силы в то, чтобы его ненавидеть. Это было несложно, потому что он сам давал ей поводы для этого чаще, чем Серсее хотелось бы. Его шлюхи, его бастарды, его грубость по отношению к ней, его грубость по отношению к Джоффри — Серсея копила в себе эту злобу, ненависть подпитывала ее изнутри и день, когда Роберт наконец-то умер, был одним из самых счастливых в ее жизни. — Как вы относитесь церемонии провожания, миледи? — спросил Оберин, наклонившись к ней. Серсея вспомнила, что теперь у нее уже другой муж, как она надеялась, не такой противный, как прежний.       Серсея с удивлением на него посмотрела. Было странно все в этом дне, этом повороте судьбы. То, что ее мать хотела много лет назад выдать ее замуж за Оберина, и вот теперь так и случилось. И Оберин уже не мальчишка, и Серсее уже давно не девять лет. — Моя первая церемония провожания была одним из самых ужасных событий в моей жизни, — честно ответила Серсея. Ее никто никогда не спрашивал об этом, она не рассказывала об этом даже Джейме, потому что не хотела вспоминать лишний раз. — Для женщин, должно быть, это особенно неприятно, — предположил принц Оберин. — Все эти руки, сальные шуточки, прикосновения…       Серсея содрогнулась. — Не продолжайте. Мне и без того противна мысль о том, что придется пережить это снова. — Не придется, — усмехнулся принц. — В самом деле? — удивилась Серсея, делая очередной глоток. Если ей повезет, к концу свадебного пира она перестанет чувствовать что бы то ни было. — Мой отец был так добр, что отменил церемонию Сансы Старк и моего братца, а они отплатили ему тем, что не консуммировали брак сразу. А меня милость моего отца и вовсе задевает нечасто, — Серсея не могла остановиться. Вино хорошенько развязало ей язык, и она готова была жаловаться на свою судьбу всем, кто готов был ее слушать. — Если мы просто уйдем сейчас, они не смогут провести церемонию без главных ее участников, — заметил принц Оберин. Он протянул ей руку. — Ну что же, сбежим отсюда?       Серсея неверяще уставилась на него и наконец несколько нервно рассмеялась. Она не могла поверить, что он говорит серьезно, он улыбался, но она, помедлив, все же вложила свою руку в его ладонь. Они выскользнули из-за стола и почти никем не замеченные вышли из зала. Остановить их никто не попытался. — Куда мы пойдем? — спросила Серсея. Она запыхалась после пробежки по коридорам. В ней не было необходимости, но было что-то необыкновенное в том, чтобы бежать по пустым коридорам, смеясь во все горло. Будто она снова была девчонкой. Очень пьяной девчонкой. Серсея тяжело оперлась о колонну и нагнулась, приложив руку к груди, затянутой в корсет, чтобы выровнять дыхание. Оберин же стоял, скрестив руки на груди, и дышал столь же ровно, как и прежде. — Я бы предложил прогуляться, если только вы не стремитесь консуммировать наш брак как можно скорее.       Серсея не стремилась, а по улыбке Оберина и вовсе было ясно, насколько ему все равно. Ему никакие правила были не писаны: если он захочет, то не будет спать с ней вообще или притащит в их постель полсотни других женщин. Серсея не знала, чего ей ждать от нового мужа. В свете последних событий она не думала об этом, но в глубине души продолжала надеяться на какое-то чудо. Должно же ей повезти хотя бы раз, должна же она почувствовать вкус победы, не мимолетной, как обычно, а перманентной, непоколебимой, как Утес Кастерли. — Ну что ж, пойдемте гулять, — они вышли сквозь арочный проем сначала на террасу, а потом в темный сад. Там никого не было, стояла ночная прохладная тишина, лишь ветер шевелил листья на кустах и деревьях, да звуки музыки были слышны из покинутого ими зала. — Вы говорили, что церемония провожания была одним из самых ужасных событий в вашей жизни. Что было другими? — спросил Оберин, когда они пошли по садовой дорожке.       Серсея долго могла перечислять, но решилась обобщить источник самых значимых бед: — Мой брак с Робертом. — Все было настолько плохо? — поразился принц Оберин. Серсея подавила нервный смешок. Едва ли он мог представить насколько. — Ужасно. Только мои дети держали меня в этом мире. — Вы очень их любите. — Да, люблю, — с вызовом ответила Серсея. — Полагаю, вы своих тоже любите? — Всех до единой, — серьезно ответил Оберин. — Я слышала, вы позволяете своим дочерям брать в руки оружие, — с завистью проговорила Серсея. Хотела бы она научиться владеть оружием — тогда никто не посмел бы унижать ее или принуждать к чему-либо. В последние годы их брака Роберт растолстел и сделался неповоротлив настолько, что Серсея без труда одержала бы верх над этим некогда великим воином. Он не посмел бы ее ударить. — Разумеется. Я хочу, чтобы они умели постоять за себя — я не всегда смогу быть рядом, чтобы защитить их. — Я была расстроена, когда Джейме подарили его первый меч, а я не получила ничего, — вспомнила Серсея. Это было одним из первых ее разочарований. Наверное, именно тогда она начала сожалеть о том, что не родилась мужчиной. Меч мог бы сослужить куда большую службу, чем искусство обольщать мужчин. — Я бы дал вам меч, — сказал Оберин. — С ним вы смотрелись бы великолепно. Мужчины не позволяют женщинам владеть оружием, потому что это отняло бы у них возможность подчинять женщин себе, делать их зависимыми. Я надел на вас плащ, обещая защиту и покровительство. Были бы нужны вам мои защита и покровительство, если бы у вас был меч? Я так не думаю. В Дорне женщине не запрещается носить оружие. — Возможно, Дорн — это то, что мне было нужно, — задумчиво произнесла Серсея. — Я слышала, там наследуют по принципу старшинства, неважно, девочка или мальчик родились первыми, — Серсея родилась раньше Джейме. Всего на несколько минут, но раньше, и если бы на Западе действовал дорнийский закон, наследницей Утеса стала бы она, а не Джейме. — Это так. Моему брату наследует его дочь Арианна, хотя у нее есть братья. Но они родились позже и смогут претендовать только после ее детей.       Серсея довольно улыбнулась. Что делала она столько лет в этой столице, грязном, неблагодарном месте, где ее окружали одни шпионы и изменники, когда совсем близко было такое чудесное место? — Мне это нравится, — с воодушевлением произнесла она. — Почему везде не могут быть такие законы?       Оберин улыбнулся. Серсея не могла видеть точно в темноте, но она почувствовала его улыбку. — Возможно, однажды будут. Дорн вам понравится, а принцессе Мирцелле не терпится увидеться с вами. Скоро она достигнет того возраста, когда сможет выйти замуж, и ей будет нужна мать рядом, чтобы рассказать обо всем. — Надеюсь, Мирцелле повезет с Тристаном больше, чем мне с Робертом, — сказала Серсея. — Уверяю вас, у Тристана нет проблем с алкоголем и десятка бастардов.       Серсея звонко рассмеялась, откинув назад голову. Она была пьяна, и ей наконец-то казалось, что в ее жизни еще может что-нибудь получиться. — И он не любит какую-нибудь другую женщину? — уточнила она. — Тристан? Он очарован Мирцеллой и говорит только о ней. — Я рада это слышать. Я хочу, чтобы она была счастлива, — заявила Серсея. — Уверен, что Мирцелла хочет, чтобы вы тоже были счастливы. — Смогу ли я? — с сомнением произнесла Серсея. — Я покидаю одного ребенка, чтобы быть с другим. А луну назад я потеряла своего первенца. Я боюсь, как бы с Томменом ничего не случилось. — Его охраняют день и ночь, — заметил Оберин. — Вам придется довериться страже и вашему отцу, в одиночку вы точно не сможете ничего сделать. Возможно, даже если бы у вас был меч, вы бы не помогли Джоффри.       Они остановились посреди дорожки. Вокруг стояла темнота, но кое-где на земле и стволах деревьев виднелись светлые полосы, отбрасываемые из окон замка. — Не всегда меч может помочь, — согласилась Серсея. — Почему вы дали согласие на этот брак? — А вы? Хотя, полагаю, вашего мнения никто не спрашивал. — У меня был выбор. Конечно мне казалось, что его и вовсе нет, потому что варианты были ужасны. Самыми достойными были вы и Уиллас Тирелл.       Оберин рассмеялся. Про себя Серсея отметила, что его смех не раздражает ее. — Приятно знать, что вы определили меня к достойным. На самом деле Уиллас — неплохой парень, достаточно начитанный. Но вам было бы скучно с ним. — А с вами не будет? — Я сделаю все, чтобы не было. Думаю, вы должны приготовиться к переменам в вашей жизни. Возможно, мы не поедем в Дорн сразу. Возможно, мы отправимся в путешествие. Вам хотелось бы этого?       Путешествие… когда-то Серсея мечтала о таком, но с Робертом любое путешествие по стране превращалось в уныние и разочарование. — Но мой отец сказал… — с сомнением произнесла Серсея. — Он хотел, чтобы я увез вас из столицы, — согласился Оберин. — Но я же не обязан во всем ему подчиняться. Мы можем отправиться куда угодно.

***

      Утес Кастерли Санса увидела издалека, когда ехать до него предстояло еще целый день. Накануне ночью, когда их процессия остановилась у дорожной гостиницы, во мраке ночи Санса не разглядела ничего, кроме скопления огней на фоне черного неба. Утес оказался огромнейшим сооружением. Замок стоял, прочно вцепившись в скалы, огромный и непоколебимый. Казалось, Утес бросал свою тень на все западные земли, его могущество простиралось на многие лиги вокруг. Санса никогда прежде не думала, что замок и его владелец могут так подходить друг к другу. Она не могла представить, чтобы лордом Утеса был кто-то кроме Тайвина Ланнистера. У такого лорда должен быть именно такой замок. Неприступный, величественный и угрожающий. Она следила из окна кареты за приближающейся громадой и думала о том, что на следующие пару месяцев это место станет ее домом. Санса покинула Королевскую Гавань почти с облегчением. За три недели она много раз меняла свое отношение к отъезду, но сейчас поняла, что все на благо. Ей необходимо было время, чтобы подумать обо всем, расставить мысли по местам и решить, что делать дальше. Ей нужно было оказаться подальше от Тириона и лорда Тайвина, чтобы не изводить себя чувством вины. Санса чувствовала себя виноватой перед Тирионом. Он обвинил ее в ужасных вещах, которые, однако, с пугающей скоростью воплощались в реальность. Санса никогда не посмела бы изменить Тириону, но в мыслях она делала это постоянно. Лорд Тайвин вторгался в ее голову без предупреждений и без стука, она думала о нем все время, пока ехала по западным землям, а гвардейцы развлекали ее рассказами о владениях лорда Тайвина и о нем самом. Читая, Санса непременно думала о том, как лорд Тайвин прокомментировал бы спорные моменты, в чем он согласился бы с ее выводами, а где бы возразил. И мейстер, спрашивая ее о самочувствии, в конце всегда добавлял: «Я отвечаю за вас головой, леди Санса. Лорд Тайвин велел мне позаботиться о вас». Санса ложилась в постель с мыслями о лорде Тайвине, и даже во снах он не оставлял ее. Во снах часто появлялся и Тирион. Сансу до кости пробирал его полный разочарования шепот: «Как ты могла, Санса?» Его укоризненный голос Санса прокручивала в голове и после пробуждения, но легче ей не становилось, и она по-прежнему изводила себя. Но лучше пусть она будет одна здесь, а не в столице, где она будет предавать Тириона находясь рядом с ним в одной постели. Санса хотела попросить у кого-то совета, но не было человека, которому она могла бы открыть всю правду, она никому не доверяла настолько сильно, чтобы поделиться настолько деликатной проблемой. Она пыталась найти верный ответ везде: в книгах, в невольно подслушанных разговорах, даже в шуме ветра стремилась найти истину. Но правда была одна: Тирион — ее муж, и она должна быть ему верна, в мыслях и физически, а все преступные мысли следует гнать из головы, не смея погружаться в их пучину.

***

      Дождь хлестал нещадно по лошадям и людям, знамена обвисли, намокнув. Передвигаться по мешанине грязи было непросто — лошади вязли в чавкающей жиже, отказывались идти вверх по склону, отворачивали головы от холодных капель. Вполне возможно, что завтра вся эта грязь замерзнет, и передвигаться по льду будет еще сложнее. Но завтра он уже будет у Винтерфелла. Останется выгнать Грейджоев отсюда. Робб отчаянно вдавливал сапоги в бока лошади. Эти последние лиги выводили его из себя: он хотел увидеть Винтерфелл, хотел увидеть замок, в котором вырос, выгнать оттуда предателей и вновь повесить над воротами знамя Старков. Он должен был вернуть свой дом любой ценой, это было важно. Робб почти не замечал холодных капель, которые текли по его лицу и отросшей за время похода бороде. В последний раз он брился перед свадьбой и все еще будто чувствовал маленькую ладошку Рослин на своей гладкой щеке. Он хотел покончить со всем поскорее и вернуться к своей жене. Он успел привязаться к ней за время непродолжительного знакомства, чем-то она напоминала ему сестру — ту, что была в лапах Ланнистеров и сама теперь насильно стала одной из них, — то ли манерами, то ли застенчивой улыбкой. Робб был уверен, что Санса изменилась за эти годы, как и он сам, но он продолжал воспроизводить в сознании ее образ таким, какой он запомнил ее в день отъезда. Тогда Санса была счастлива, улыбалась и наверняка даже предположить не могла о том, что все случится вот так. Никто из них не мог предположить такого, ни мать, ни отец, и, конечно, не Санса, мечтающая выйти замуж за принца, а получившая в мужья Беса. Только ради одной лишь Сансы Робб был готов проделать весь путь от Винтерфелла до Королевской Гавани, чтобы самолично перерезать глотку каждому Ланнистеру, вставшему у него на пути, и забрать Сансу. И Арью тоже. Об Арье не было вестей, и это заставляло Робба беспокоиться, хотя он показывал это не так сильно, как его мать, которая места себе не находила от страха за младшую дочь. Кейтилин Старк потеряла мужа, потеряла младших сыновей и сходила с ума от страха потерять и дочерей тоже. Она умоляла Робба взять ее с собой, но он был непреклонен. В Риверране ей куда безопаснее. Жаль, что Уолдер Фрей не позволил и Рослин отвезти туда. Роббу было бы спокойнее, будь его мать и жена вместе, но спорить с новоиспеченным тестем он не стал — слишком ценны были те люди, что Уолдер Фрей предоставил ему. Кейтилин Старк вернется в Винтерфелл, как и Арья с Сансой, но сначала Робб должен вернуть сам замок, чтобы привезти мать и девочек домой, не заставляя их скитаться по военным лагерям.       К вечеру дождь почти прекратился, и двигаться стало легче, хотя дорогу совсем развезло. Серая плотная стена дождя поредела, но ей на смену пришли неумолимые сумерки, хотя Робб даже сквозь полумрачную пелену начал узнавать совсем знакомые окрестности Винтерфелла. Его грудь сжималась от предвкушения оказаться дома. Каждое покосившееся дерево, каждая постройка служила напоминанием о чем-то далеком и почти забытом за все годы войны. Сейчас эти приятные и бережно лелеемые в душе воспоминания были словно облегчающей повязкой на рану. Впереди замаячили фигуры всадников. Должно быть разведка, которую Робб послал вперед. — Ваша милость, — один всадник, запыхавшись, натянул поводья. — В чем дело? — спросил Робб, вытирая лоб перчаткой. — Ваша милость… вы должны это увидеть.       Робб немедленно поскакал за ним. Паренек выглядел до того ошеломленным, что Робб не стал задавать вопросы, хотя нутром чувствовал, что хорошие новости не сообщают таким тоном. Хорошими новостями стремятся поделиться, они срываются с языка прежде прочих, а в глазах говорящего замирает восторг и томительное ожидание реакции. С плохими новостями все не так. Черные крылья — черные вести, говорила его мать. Такой момент всегда стараются оттянуть, мнутся, подбирая слова, которые способны смягчить удар. Робб помнил, как сам долго стоял, думая, как бы сообщить матери о замужестве Сансы. Он пытался заодно найти и слова поддержки, но получалось неважно, потому что Робб был вне себя. Он злился, понимая, что ничем не может помочь сестре. Думал о том, что нужно было менять Цареубийцу на девочек, пока была возможность. Знаменосцы, возможно, не поняли бы его, но зато Сансе не пришлось бы делить постель с Бесом.       Подъем на холм был тяжел, но Робб гнал, сжимая зубы. Дождь прекратился окончательно, но здесь, наверху, бушевал ветер, северный ветер, так хорошо ему знакомый, нещадно бросающий в лицо холодные порывы. Робб обернулся, чтобы убедиться, что Серый Ветер следует за ним — лапы лютоволка почти полностью погрязли в размоченной дождем земле, но он был слишком силен, чтобы сдаться. Серый Ветер был последним. Робб слышал, что Теон Грейджой выставил головы Лето и Лохматого Песика на пиках рядом с телами Брана и Рикона, Леди погибла, а Нимерия пропала. О судьбе Призрака, как и о судьбе Джона, Робб ничего не знал.       Ему открылся вид на Винтерфелл. Громада замка могла бы выглядеть неприветливо, но только не для Робба, который провел в этих стенах большую часть жизни. — Так в чем дело? — спросил он, едва скрывая нетерпение. Замок манил его всеми башнями, и Робб будто слышал обычный и такой родной шум Винтерфелла, когда все суетятся, из кузни раздаются удары молота, во дворе звенят мечи, а откуда-то сверху раздаются крики септы Мордейн, бранящей Арью. — Ближе, ваша милость, — сказал разведчик.       Когда они приблизились, Робб наконец понял, что так поразило разведчика. Над воротами замка развевалось знамя. Но это был не кракен. Даже в стремительно сгущающихся сумерках можно было разглядеть желтое полотно и коронованного оленя на нем. — Это знамя бастарда на престоле, — произнес разведчик с сомнением в голосе. — Будь это так, рядом висело бы знамя Ланнистеров, — сказал Робб. Он пригляделся. На груди оленя алело что-то. — Это не знамя Томмена, — Робб вспомнил, что рассказывала ему мать после своего посещения военного лагеря Ренли Баратеона, — там, на олене, сердце, объятое пламенем. Это знамя Станниса Баратеона.