***
Маргери лишь мгновение раздумывала, собираясь с мыслями. Ей хотелось поскорее толкнуть дверь и вбежать в комнату, но она не хотела пугать Квентина внезапным вторжением. Сейчас ей так кстати подумалось, что она и без того зачастую бывала слишком эмоциональной в его присутствии, покуда лишь он один сносил ее яркие восторги и не менее громкие жалобы. Лорас на все это лишь говорил, что не узнает ее. Маргери хотелось пощадить Квентина хотя бы раз, пусть изнутри ее распирало от радости. Надо же, наконец нашелся выход, причем такой простой, что все время был прямо у нее под носом, такой очевидный, но который она упорно не замечала, а вот теперь лорд Тирион сам указал ей на это, предостерегая от опасности. Маргери в самом деле прислушалась к его предостережениям, но лишь затем, чтобы все сделать наоборот. Наконец, поняв, что больше ждать не может и утихомирить свою радость не в состоянии, Маргери вошла в покои Квентина. Квентин, который после ее ухода уже успел вернуться к своим делам, обернулся. — Маргери, что случилось? — его явно удивило ее скорое возвращение, к тому же она сама сегодня торопилась, чтобы пойти выпить чаю с отцом, но сейчас чаепитие было последним, что ее волновало, когда она, наконец, была в шаге от своей цели. Когда отец узнает обо всем, ему будет совсем не до чая. — Десница знает! — провозгласила она. — О чем? — О том, что я сюда хожу. — Маргери, я же просил тебя быть осторожнее. Его голос как всегда был спокоен, хотя Квентин имел право злиться на нее — под удар она подставляла не только себя, но и его, пусть и в меньшей степени. Маргери всегда удивляло, откуда он черпает это спокойствие — в ней с каждым прожитым днем его становилось все меньше, а Квентин ни разу не сорвался на нее, хотя порой, и Маргери сама это замечала, из-за собственных страхов она становилось совсем невыносимой. Она понимала, что сейчас Квентин находит странной ее улыбку, которая совсем не соответствует ситуации, но Маргери никак не могла перестать улыбаться, и даже настороженное выражение лица Квентина ее не останавливало. Сейчас он тоже все поймет и порадуется вместе с ней, как же может быть иначе? — Он все равно бы узнал, но важно другое, — отмахнулась она. — И что же важно? — терпеливо спросил Квентин, подходя к Маргери ближе, будто от этого он мог приблизиться к разгадке раньше, чем Маргери сама ему эту разгадку предоставит. — То, что есть способ расторгнуть помолвку. — Какой? Маргери сделала несколько шагов по комнате, собираясь с мыслями, пытаясь понять, как же объяснить Квентину то, что только что стало очевидно для нее самой. И что решило бы совершенно все ее проблемы. — Лорд Тирион говорил о моей репутации, — наконец начала она выстраивать цепочку умозаключений. — Если я испорчу репутацию, то уже не буду подходить Томмену как невеста. Он на мне не женится! И как я раньше не поняла? Это же было так очевидно! Взгляд Квентина говорил о том, что ему все еще ничего не очевидно, но Маргери уже чувствовала вкус своей свободы. — И что именно ты планируешь сделать? — уточнил Квентин. — Хочешь испортить свою репутацию? — Мне не надо ничего портить, просто нужно рассказать правду, — пожала плечами Маргери. — Какую правду? — О том, что я больше не девственница. Мои родственники, чтобы заключить союз еще тогда, в первый раз, клялись, что я непорочна, — пояснила она. — А ты — нет? — Нет, — призналась Маргери. — Но какая разница? Джоффри бы все равно не понял, Томмен тем более. Да и если всем так захочется поглядеть на кровавые простыни, то это легко устроить — хитростей достаточно. Квентин молчал слишком долго, и Маргери успела заволноваться. — Что? Ты теперь уверился в своем мнении, что я легкодоступная? — зло спросила она, не зная, откуда в ней взялась эта злость. Он все еще не радовался найденному решению, и Маргери начинали терзать скверные сомнения, что не так ее план гениален, как ей показалось изначально. Квентин качнул головой. — Конечно нет. Я же просил тебя забыть об этом, я тогда говорил, не подумав. Это все неважно. В Дорне и вовсе считают несправедливым, что мужчина может делать до свадьбы, что хочет, а женщина обязана хранить себя для мужа. Это только твое дело. Но Маргери, тебе не кажется, что это не сработает? — Почему нет? Королевская Гавань — не Дорн, здесь все помешаны на репутации. — А если Тиреллы нужны Ланнистерам так сильно, что они готовы закрыть глаза на это? Ты сама говорила, что без помощи Тиреллов столице придется трудно. — У Ланнистеров есть деньги. Война закончена, на нее не нужно тратить много средств. Теперь они могут обойтись… — Маргери! — …и без нашей помощи. — Маргери, послушай меня, — Квентин подошел к ней почти вплотную и положил руки на ее плечи. — Я понимаю, что тебе все это не нравится, и ты стремишься найти любой выход, цепляешься за любую возможность, но ты слишком спешишь и совсем не думаешь. Маргери почувствовала обиду. И это она не думает? Она придумала такой блестящий план, а Квентин пытается найти причины, почему этот план провалится. Разве не должен он поддержать ее, как всегда делал? — Что ты имеешь в виду? — спросила она, стараясь не поддаваться тревоге. Квентин, конечно, не оставит ее, он скажет ей, что делать. — То, что ты не знаешь, что будет. Лорд Тайвин еще не приехал, и ты не знаешь, что он и твой отец в итоге решат. Томмен еще слишком мал, сейчас играть свадьбу нет смысла. Если же свадьба будет, то неконсуммированный брак легко расторгнуть. — Не так легко, как помолвку! — Маргери, прошу, не решай вот так сгоряча. Подожди, пока станет известно хотя бы что-то. — Ладно, если то, что я больше не девственница — не аргумент, то я найду другой. Если всем станет известно о том, что мы с тобой видимся, то это будет достаточным поводом… — Для чего? Для скандала? — Я не это сказала. — Но это будет. Я, конечно, могу подраться на дуэли с кем-нибудь из твоих братьев, но тогда же уже Тиреллы и Мартеллы точно сцепятся. И своим поступком ты и Ланнистеров сделаешь Тиреллам врагами, и с Мартеллами все еще больше обострится. Да, ты думаешь о своем счастье, но не забывай, что твои действия влияют не только на тебя одну. Маргери сбросила его руки со своих плеч и отошла на несколько шагов. — Я думала, ты не хочешь, чтобы я страдала. — Не хочу. Поверь мне, не хочу. Но сама подумай, если Тиреллы и Ланнистеры не заключат союз, а Тиреллы будут иметь претензии к Мартеллам, то может начаться война. И Ланнистеры, раз союза не будет, могут поддержать Мартеллов, ведь мой дядя женат на дочери лорда Тайвина, а мой брат помолвлен с внучкой лорда Тайвина. Нужно найти другой выход. — Почему ты так беспокоишься о моей семье? Или ты беспокоишься о том, как война отразится на твоей, несмотря на то, что Ланнистеры будут на стороне Мартеллов? Квентин потер переносицу. Маргери ждала, когда он ответит. Она сама уже понимала, что подумала в первую очередь о себе, а про семью совсем забыла. Пусть ее семья и готова была пожертвовать ее счастьем ради места у трона, жертвовать всей семьей ради одного лишь своего счастья было несправедливо, пусть даже ни с отцом, ни тем более братом отношения у нее в последнее время совершенно не ладились. Если же Маргери своими руками разрушит союз… Она не только не станет Баратеоном, ее и из числа Тиреллов могут исключить или быстро выдать замуж за кого-то ужасного. Ни один достойный мужчина не женится на девушке с испорченной репутацией, неважно, насколько громко ее имя. В любом случае войны она не хотела — слишком большая цена, о которой и лорд Тирион ее предупреждал. Но ей так хотелось, наконец ощутить себя свободной от этой удушающей помолвки. Неужели нет другого пути? — Все очень сложно, — наконец сказал Квентин. — Я сам уже не понимаю, что я должен сделать. Я знаю только, что я хочу защитить тебя. И не очень предать своего отца при этом. Маргери внимательно на него посмотрела. Неужели он тоже не знает, что делать? Ей отчего-то всегда казалось, что Квентин точно уверен во всем, что он делает или говорит. Даже когда она впервые прибежала к нему в покои и расплакалась, даже тогда он знал, что сказать ей. Конечно, ее поступки тогда были непредсказуемыми, взять хотя бы поцелуй, но это она повела себя так, а не он. Квентин всегда делал правильные вещи. И вот теперь он признался, что и для него все сложно. Каково ему было помогать ей, когда и ему самому совсем не было легко? — Прости меня, — попросила Маргери, подходя к Квентину ближе. — Я думаю только о себе, а тебе же тоже непросто. Еще хуже, чем мне. — Нет, не хуже, — Квентин ласково провел рукой по ее плечу, — не моя же жизнь рушится из-за амбиций семьи. Хотя… моя тоже, но не так катастрофично, как твоя. — Неужели твой отец тоже поддерживает эту вражду? Мой — понятное дело, с увечьем Уилласа он так и не смирился, но твой… — Дело не в этом, а в том задании, что он мне дал. Не только Тиреллы, но вместе с ними и Ланнистеры его интересуют. — Задании? — переспросила Маргери. От одного этого слова повеяло чем-то… о чем она знать подсознательно не хотела. — Что за задание, связанное с Тиреллами и Ланнистерами? Чего он хочет? — Все дело даже не в них по отдельности, а в том, какой тандем они способны создать. И ты играешь в этом тандеме большую роль. Ты — это то связующее звено, без которого свадьба не состоится, а союз не скрепится. — Значит, я — твое задание? Квентин печально ей улыбнулся. Его пальцы скользнули ниже по руке Маргери и погладили ее ладонь. Маргери боялась услышать его ответ, и она все еще не понимала, что все это значит для нее. В чем заключалось его задание? Неужели все то, что он делал для нее, все его слова поддержки, вся его забота по отношению к ней были всего лишь заданием его отца? — Я расскажу тебе все, но обещай, что выслушаешь до конца, — попросил Квентин. Маргери впервые слышала, чтобы он говорил так обреченно. — Только помни, что теперь я больше всего желаю тебе счастья и хочу защитить тебя.***
Пахло сыростью и чем-то еще. Темно. Скудное освещение не давало разглядеть то, что скрывалось во мраке, но стоило Сансе мысленно посетовать на это, как вокруг стали загораться свечи, высвечивая во мраке холодные и мокрые плиты пола, покрытые плесенью. Свечи зажигались одна за другой, позволяя увидеть чуть больше, освещая лежащее на полу тело. Санса прищурилась, пытаясь его рассмотреть, и пламя свечи отразилось в рыжих волосах. Санса отпрянула. Стало светлее. Утренний свет проникал сквозь окна под потолком, и Санса увидела и только потом ощутила липкость крови между пальцев. Не только руки — вся она была в крови. И это запах крови она чувствовала все это время, но не поняла, пока не увидела. В ее руке был нож. Санса не знала, откуда он взялся — она была уверена, что его не было еще мгновение назад. Перед ней все еще лежало тело, и Санса уже точно могла видеть, кому оно принадлежит, ее подташнивало от вида спекшейся крови в рыжих волосах дяди, и Санса отступала. Она выронила нож, и он упал на пол, глухо звякнув. Санса опустила взгляд и увидела, что и под ногами у нее кровь. Кровь расползалась не под телом дяди, а под ней, будто это Санса была ранена, будто это она умирала. Запах крови витал в воздухе, сгущаясь, Санса дышала через раз, ее мутило. Она пыталась выбраться из стремительно разрастающейся кровавой лужи, но не могла. Она поскальзывалась на этой крови, а кровь ползла вверх по белому подолу сорочки, подбираясь к груди. Санса пятилась и пятилась, пока не наткнулась на препятствие. Приятная тяжесть обволокла ее плечи. Санса обернулась и увидела лорда Тайвина. Он укутал ее плащом, прямо как тогда, на свадьбе. Санса опустила взгляд и увидела, что крови не видно на алой ткани, что на ней лишь красный плащ Ланнистеров, а золотые нити вышивки вплетаются в кровавую лужу, расходятся золотыми лучами, превращая кровь в золото. — Санса, — позвал ее лорд Тайвин. — Ты все сделала правильно. Ты защищала своего сына. Санса кивнула ему и уткнулась лицом в его грудь, лишь бы не ощущать запаха крови. Она чувствовала, как он обнимает ее, прижимая крепче, она чувствовала это сквозь толстую ткань плаща, она позабыла о крови. Ты защищала своего сына. Он говорил очень убедительно. Она верила его спокойному голосу, она верила ему, и ей не было так страшно в его объятиях. — Как ты могла, Санса? Санса обернулась на звенящий разочарованием голос матери. Леди Кейтилин стояла на коленях возле трупа брата. Она перебирала его рыжие волосы, такие же яркие, как и у нее самой. — Мама… — Как ты могла? — снова спросила леди Кейтилин, поднимая взгляд. Она посмотрела на Сансу и печально покачала головой. — Ты вся в крови, моя милая, вся в крови… Санса поняла, что больше не плащ Ланнистеров покрывает ее плечи. Теперь светло-серый плащ Старков, на котором отчетливо была видна кровь, был на ней. Кровь ползла все выше, пропитывая ткань, подол тяжелел так, что ноги подгибались. Грудь, горло… Санса схватилась за шею, чувствуя, что и на ней уже кровь. — Как ты могла, Санса? — звенел в ушах голос матери. — Ты все сделала правильно, — слышала она спокойный шепот прямо в своей голове. Санса хотела закричать, но кровь попала в рот, и она не смогла произнести ни звука. Она захлебывалась лишь мгновение, а потом проснулась. Санса испытала облегчение, когда поняла, что это всего лишь сон, хотя сердце продолжало бешено колотиться. Санса потянулась к графину с водой на прикроватном столике — во рту она будто все еще чувствовала вкус крови и вытерла губы тыльной стороной ладони, чтобы убедиться, что крови там нет. Санса опустошила графин почти наполовину, прежде чем ей удалось избавиться от послевкусия очередного кошмара. Она откинула одеяло и хотела встать, но замерла, и ее сердце снова тоскливо дрогнуло, когда Санса увидела кровь на простынях. — Нет-нет-нет, — прошептала она. Она знала, что рано или поздно это случится. Должно было произойти, но это не мешало Сансе желать оттянуть этот момент на подольше, хотя здесь от нее ничего не зависело. Собственное тело подводило ее. Теперь-то ей точно нужно возвращаться в столицу — она снова может забеременеть. Санса не была уверена, что хочет этого так скоро. Санса любила Эдрика, но все же беременность была не тем, что ей поскорее хотелось повторить. Да, ей очень помогали, и теперь она знала, к чему готовиться, но все же со вторым ребенком Санса не хотела торопиться. Здорово, конечно, если у детей разница в возрасте будет небольшой, тогда они смогут вместе играть, но Санса не была уверена, что сама потянет эту небольшую разницу. В прошлый раз она забеременела после первой же ночи, как и ее мать. Такое будет всегда или нет? Быть может, сейчас потребуется больше времени? И какими теперь будут их отношения с Тирионом? Тогда она настаивала. Оба раза. Но теперь, когда у них есть ребенок… Санса полагала, что теперь-то никаких преград нет. Тирион по ней скучал очень сильно, он явно захочет быть с ней ближе, когда они воссоединятся. Хочет ли того же Санса? Это было приятно, это она хорошо помнила. Но сможет ли она смотреть мужу в глаза, когда она была так нечестна с ним? Когда она ехала в Утес, она надеялась, что, по возвращении в столицу, ее совесть уже будет чиста. Она же в самом деле думала, что все пройдет. Не прошло. Не прошло и не собиралось проходить. Только хуже стало после того, как лорд Тайвин обнял ее так много раз за вечер. Так много раз произнес ее имя без этого «леди». Просто Санса. Санса… Он хотел ее поддержать, а она опять напридумывала невесть что, совсем потеряла голову. А если… если она выдала себя? Если он все понял? Не уходите, не бросайте меня, останьтесь. Зачем она это говорила? Он же так смотрел на нее, когда зашел попрощаться. Что было в этом взгляде? Сочувствие? Наверняка он понял, что она, дурочка, влюбилась в него. И как ей теперь еще и ему в глаза смотреть? Если он все знает… Как ей теперь жить с этим? Она не может вечно сидеть в Утесе, хотя очень бы хотела. От одной лишь этой мысли к глазам подступили слезы. Надо ехать в столицу, но она совершенно не знает, как себя вести. Как разговаривать с Тирионом? Санса с ужасом вспомнила, что они не виделись почти год… За это время, Санса была уверена, она изменилась. Быть может, изменилась, но ее чувства, от которых она намеревалась избавиться, никуда не исчезли. Но и эти чувства изменились. Тогда это было несерьезно, стихийно, одни фантазии способны были заставить сердце Сансы колотиться быстрее, и у нее не было ничего кроме них. Но теперь было. Были объятия, прогулки, долгие разговоры. Встречи у кроватки Эдрика, в саду и в библиотеке. И пусть только для нее одной это имело какой-то смысл, это все же было, и Санса никогда не смогла бы об этом забыть. И что же ей делать, когда она снова окажется неподалеку от лорда Тайвина? Тирион подозревал ее уже тогда, когда ничего еще не было, когда она сама даже не придавала значения тому, что делала, лишь знала, что не хочет и не может прекратить. Теперь все было иначе, и каждая встреча с лордом Тайвином значила для нее больше, чем предыдущая. В письмах Тириона не было места ревности, но не мог же он в самом деле забыть обо всем, в чем он ее обвинил. Санса не забыла. Тирион мог и не писать ей о чем-то, Санса тоже достаточно от него скрывала, но что будет, когда они встретятся? О чем будут говорить? И как она должна вести себя, если окажется с Тирионом и лордом Тайвином в одной комнате? Ответ был очень прост, но морально сложно для Сансы было это признать. Как было в Утесе — так в Королевской Гавани уже никогда не будет, Тирион любой лишний взгляд примет за намек. Может, это и к лучшему, может, она забудет. Но как забыть там, когда он будет рядом, если она не забыла здесь, когда его рядом не было? С момента его отъезда прошла неделя, и Санса, пусть и чувствовала себя лучше, все же о скором отъезде старалась не думать. Но теперь… Что ей делать со всем этим? Внизу живота она уже чувствовала знакомую боль. Звать мейстера Крейлина, чтобы он дал ей снадобье, которое облегчит ее страдания? Тогда он узнает о том, что у нее начались лунные крови. Хотя и так узнают те, кому надо, когда служанки придут застилать кровать и увидят кровь на простынях. Одно из преимуществ беременности — отсутствие лунных кровей. Не нужно мучиться от боли, что встать с постели не можешь, не нужно думать, что надеть и какие отговорки придумывать, чтобы никуда не идти, хотя на поздних сроках беременности ей тоже не особо хотелось куда-то идти. Санса неохотно вылезла из постели и крикнула служанку. Через четверть часа она стянула с себя испачканную сорочку и погрузилась в ванну. А ведь лорд Тайвин помогал ей раздеться, когда она в прошлый раз была в крови. Санса не могла понять, как она могла помнить это. Ее голова тогда была занята совершенно другим, там будто стоял густой туман, и одни лишь отрывочные мысли изредка возникали, чтобы напомнить, как она виновата. И каким же образом она могла запомнить то, что происходило вне ее головы? Санса помнила лишь то, что она чувствовала при этом. Когда тревога внезапно сменялась ощущением безопасности, когда дурные мысли уходили, потому что сознанием завладевал другой голос. Видимо, запомнить получилось бессознательно, а теперь эти воспоминания просто всплывали время от времени, не давая Сансе покоя. Она помнила, как было приятно чувствовать его руки на своих плечах или на талии, как он держал ее за руку, как он поправил ее волосы, поцеловал ее руку… Санса с досадой хлопнула рукой по воде, отчего брызги полетели со все стороны. Не должна она думать о таком! В столице тоже будет сидеть и вспоминать, как он раздевал ее? Между прочим, она его вынудила. Сама не могу, других звать не хочу, но в крови сидеть тоже не хочу. Он еще чудеса выдержки проявил, другой бы встал и ушел, и разбирайся, как знаешь. Он так заботился о ней, пытался помочь, чтобы она не чувствовала себя виноватой. И у него даже получилось. Когда она снова увидела Эдрика, живого и почти невредимого, не считая повязки на руке, Санса поняла, что поступить иначе она не могла. Будь у нее снова этот выбор, она, не колеблясь, поступила бы так же. И каждый раз, когда чувство вины вылезало наружу, Санса повторяла себе, что она защищала своего сына. Эта фраза звучала у нее в голове безапелляционным голосом лорда Тайвина, и Санса верила. Однако сны не давали ей покоя. Каждую ночь ей снилось одно и то же, но в разных вариациях. Иногда она, как сегодня, видела мать. Иногда отца. Порой просто смотрела в пустые и мертвые глаза дяди и никак не могла проснуться. Ее парализовало от страха, когда она вынула нож, дядя Эдмар упал, и Санса медленно опустилась на ковер вслед за ним, еще не осознавая, что натворила, но ужас накрывал ее. Дядя ничего не сказал ей, наверное, слишком поражен был ее поступком. А может, просто не мог сказать. Санса пропустила момент, когда он вдохнул последний раз — в ее ушах стоял гул, и она не видела ничего, кроме расплывающегося по ковру кровавого пятна — еще одного неизменного участника ее кошмаров. Но взгляд дяди… Этот взгляд Санса запомнила надолго. Это преследовало ее во сне, наяву же Санса еще как-то держалась. Старалась почаще бывать с Эдриком, чтобы помнить, ради кого все это. Кого она могла лишиться, если бы поступила иначе. Санса твердо решила не зацикливаться и просто принять. Все принять, принять новую себя, которая любит своего сына и готова на все ради него, не ненавидит Ланнистеров и испытывает чувства к лорду Тайвину. Это истина. В чем толк винить себя за это? Она не может контролировать это, значит, остается принять. Но даже приняв, Санса не представляла, что будет дальше, когда она вернется в столицу.***
Беспокойство о Сансе стало неотъемлемой частью дней Дженны. Санса была слишком спокойна, это не могло не настораживать. Едва Тайвин уехал, Дженна сразу поспешила в спальню Сансы, готовая утешать ее, предлагать любую помощь, но встретила она Сансу уже в коридоре по пути в детскую. Санса едва шла, не озаботилась даже тем, чтобы накинуть поверх сорочки халат, ее глаза были покрасневшими от слез, но Санса шла в детскую, и не было человека счастливее, когда она взяла на руки своего малыша. В радости посоревноваться с ней мог разве что Эдрик, который, получив возможность снова увидеть маму, просто пришел восторг. Кажется, в тот день Санса не выпустила сына из рук. И с тех пор она ни разу как будто не вспомнила об Эдмаре. Тайвин велел не давить на Сансу, и все домочадцы поддерживали Сансу в стремлении поскорее обо всем забыть. Дженна была уверена, что не все так просто, но Тайвин сам сказал: все переживают подобное по-разному. Санса для себя выбрала такой способ, и все слишком дорожили ею, чтобы давить на больное. Санса проводила с сыном почти все свое время, а Дженна ждала подвоха. Каким бы хорошим ни был путь, как бы хорошо все не притворялись, что ничего не случилось, эта иллюзия не могла длиться долго — все равно должно было вырваться это наружу. Да, Санса поступила, как было необходимо, но это убийство. Все равно убийство, к которому она не была готова. И не настолько она хладнокровна, чтобы просто взять и перешагнуть через это так просто, как Тайвин переступил через тело Эдмара, подходя к ней. И когда в один из дней с утра пораньше к ней прибежала служанка и сообщила, что леди Санса сама не своя, Дженна поняла, что что-то все-таки вырвалось наружу. Санса принимала ванну. Она откинулась на подголовник, смотрела в потолок, но слезы все равно блестели в уголках глаз, а пальцы побелели от того, что она слишком сильно вцепилась в края ванны. Невозможно было остаться безучастной, когда боль Сансы была столь ощутима. — Санса, как ты? — осторожно спросила Дженна, готовая уйти, если Санса этого пожелает. — Я в порядке, — хрипло ответила Санса, отодвинула пену рукой, зачерпнула воды и умылась, пытаясь скрыть слезы. — Хорошо, — отступилась от расспросов о самочувствии Дженна, понимая, что сейчас правды не услышит. — Скажи, как я могу тебе помочь? Санса тяжело вздохнула. — Можете просто поговорить со мной. — Что угодно, — Дженна взяла стул и придвинула его поближе к ванне. Она села, ожидая, когда Санса первая заговорит о том, о чем ей комфортно говорить. Даже пустячный разговор устроил бы Дженну — это лучше, чем ничего. Санса бросила страдальческий взгляд куда-то в сторону. — Вы ведь не любите своего мужа, — сказала она. — Тяжело это? Всю жизнь жить с человеком, которого не любишь? Кажется, совсем не Эдмар был причиной ее слез. Санса думала не о нем, а о своем браке. Вернее, о том, что он трещит по швам. — Не так тяжело жить с человеком, которого ты пусть и не любишь, но хотя бы уважаешь. А Эммон, он… вызывает во мне презрение. Но я к нему привыкла, — призналась Дженна. Все было бы иначе, если бы она жила с ним в Близнецах. Но здесь, в окружении семьи и друзей, Дженна знала, что ей ничего не грозит, и это придавало ей хотя бы каких-то сил. Все равно так было проще, и она знала, что семья в любом случае будет на ее стороне. Близнецы она терпеть не могла, и были единицы тех, кому не был противен Уолдер Фрей. Дженна к таковым не относилась, и больше старика презирала лишь своего мужа, поскольку Эммона она видела гораздо чаще и раздражал он ее больше. — Серсея говорила мне не любить никого, кроме моих детей, — ответила Санса. Она взяла в руку немного пены и взвесила ее на ладони, подула, и пена рассыпалась, превратившись в ошметки. — Она короля Роберта тоже презирала. Почему так выходит? — Как? — Мужчины женятся по любви, а женщины выходят замуж по указу мужчин. Лорд Тайвин, сир Киван — они женились по любви. А вы, Серсея и я вышли за тех, за кого нам приказали. Ваш отец любил вашу мать, но выдал вас за незнакомца. Лорд Тайвин любил свою жену, но Серсею выдал за того, за кого ему было удобно. — Тирион… — …любит меня, — прервала ее Санса. — Я это точно знаю. — А ты его не любишь. Санса не стала спорить. — Но хотя бы уважаю. Я признательна ему за то, что он для меня сделал. Тирион хороший человек, он вел себя со мной очень тактично… почти всегда. Возможно, я могла бы его полюбить, если бы… Впрочем, это неважно. — Если бы не любила другого, — подсказала Дженна. — Так очевидно? — Санса, кажется, не слишком удивилась. Или утренние слезы отняли у нее все силы, или горячая ванна с лавандой заставила расслабиться, но говорила она безразлично, будто ее вовсе ничего не волновало, хотя это не могло быть так. — Женщины обычно такие вещи замечают, — «а ты не слишком скрывала». Санса печально вздохнула, но вдруг рассмеялась почти истерически. — Это такая ужасная ирония. Почему я не могла влюбиться в Тириона? Почему? Он всегда был ко мне добр, защищал от Джоффри, сначала даже отказался консуммировать наш брак и обещал не прикасаться ко мне без моего желания. Он не сражался против моего брата. Участвовал в одной битве, но Робба там даже не было. Ну почему, почему я не могла влюбиться в него? Сама Дженна хотела бы знать ответ на этот вопрос. Тирион, возможно, больше всех прочих обитателей Красного Замка сделал для Сансы, пока она там страдала. А потом в столицу приехал Тайвин, который мог сделать для нее еще больше. — Поверь, этот вопрос тревожит многих, но чувства всегда возникают, не спрашивая нас о том, хотим мы этого или нет. — От этого не легче. — Конечно нет. Это всегда сложно. Порой хочется не чувствовать ничего, лишь бы только не испытывать эту боль, правда? — Я бы хотела полюбить Тириона. Он заслужил это, — сказала Санса печально. — Я не хочу возвращаться в столицу. Не хочу быть рядом с ним и думать о другом. Мне кажется, он поймет все сразу. Он уже все понял еще тогда, но я сумела его переубедить. Обманывать его будет некрасиво. Он заслуживает большего, чем это лицемерие. Дженна была согласна. Тириону и без того досталось от этой жизни. После смерти Джоанны ей пришлось в какой-то степени заменить мать всем троим племянникам, но этого было недостаточно. Им нужны были настоящие родители, но вместе с матерью, которая умерла, они потеряли еще и отца, часть которого умерла вместе с женой. Дженна не знала, кому все-таки было сложнее — Тириону, который так и не узнал, что такое отцовская любовь, или близнецам, которые знали, но потеряли ее в одночасье, из-за чего пытались найти утешение друг в друге. Тирион тоже нуждался в любви, но теперь ему снова в этом отказывалось. — Тебе придется вернуться в столицу, — сказала Дженна. Ей не хотелось обманывать Сансу, говоря, что это необязательно. Обязательно. И чем скорее, тем лучше. — Да. Особенно теперь, когда я снова могу зачать ребенка. Интересно, — вдруг сказала Санса, — если бы я потеряла Эдрика, я бы хотела еще одного ребенка? Этот вопрос поразил Дженну. Видно, сильно ароматы лаванды подействовали, что Санса так спокойно говорила об этом. — Вряд ли. Ты любишь Эдрика. Нельзя просто заменить одного ребенка другим. — Да, пожалуй, вы правы, — согласилась Санса. — А вы хотели четверых детей? — Меня не спрашивали, чего я хочу. Я могла отказывать своему мужу во многом, но не в этом. — Я теперь тоже не смогу отказывать, — задумчиво произнесла Санса. — Наверное, в прошлый раз я заранее согласилась на все последующие. Неужели второй ребенок настолько необходим? — Никогда не знаешь, что может случиться, — Дженна не хотела говорить это, ведь совсем недавно с Эдриком в самом деле едва не произошла трагедия, но она должна была сказать. — Кроме того, вопрос с наследником Утеса все еще не так ясен, как хотелось бы. — Разве сир Джейме не стал наследником, раз он больше не в Королевской Гвардии? — справедливо осведомилась Санса. — Джейме может и отказаться. Конечно, это будет настоящим предательством для Тайвина, но даже когда Джейме станет Лордом Утеса, за ним сохранится право отказаться от него в пользу кого-то другого. Это было бы идиотским поступком. Как раз в духе Джейме. Санса натянуто улыбнулась. — Я думала, они к чему-то пришли. — Джейме двадцать лет открещивался от Утеса, должно случиться что-то страшное, чтобы он одумался, — сказала Дженна. — Я бы хотела, чтобы Тайвин назвал Тириона своим наследником. Джейме, при всей моей к нему любви, совсем на Тайвина не похож. Лорд Герольд не был слеп: он смотрел на нашего отца и видел все его недостатки, которые не позволили бы ему быть хорошим лордом. Хотела бы я, чтобы Тайвин посмотрел так на Тириона и увидел, что он-то как раз способен править Западом не хуже, чем он сам. Но Тириону предназначена ты и Винтерфелл. Если Джейме не станет Лордом Утеса, то это будет ваш с Тирионом второй сын. Ты и сама это знаешь, не так ли? — Знаю, — согласилась Санса. — Но, может быть, сир Джейме все же согласится? — Мой брат не будет полагаться на это. Он приложит все усилия, чтобы женить Джейме, но у него всегда есть запасной план на случай неудачи. Порой даже несколько планов. Так что второй ребенок все еще нужен. А ты не хочешь этого? Санса села в ванной, вода от резкого движения едва не выплеснулась за край. Волосы Сансы скользнули по стенке ванной прямо в воду, концы тут же намокли. Санса обняла колени руками. — Хочу, но не сейчас. Не уверена, что у меня хватит сил, чтобы переживать сразу за двоих. — Ты не должна все время за них бояться, это не принесет счастья ни тебе, ни им. Ты все равно не сможешь уберечь их от всего, есть вещи, которые от тебя просто не зависят. — Это печально. — Это жизнь. Даже когда кажется, что ты все контролируешь, — она вспомнила Тайвина, — что-то все равно выходит из-под контроля. Ты можешь следить только за своими поступками. Другие люди — это другие люди, даже если они — твои дети. И тебе придется отпустить их в большой мир рано или поздно. И, если не хочешь испортить с ними отношения, не нужно их от этого удерживать. Они все равно вырвутся. А если у вас сохранятся хорошие отношения, то, быть может, будут иногда обращаться к тебе за советом. Я тебя расстроила? — Нет. То, что вы говорите — это приходило в голову и мне, только я не смогла бы объяснить это так емко. — Ничего, теперь сможешь. Санса улыбнулась. — Теперь я стала лучше понимать маму. И те ее поступки, которые раньше меня обижали, теперь я могу понять. — Это хорошо. Взаимопонимание важно в семье. Может, и Джейме когда-нибудь поймет Тайвина. Я не все поступки брата поддерживаю, но тут я с ним согласна — Джейме нужно браться за ум. Я его могу понять, он не хочет, но мы вообще редко делаем, что хотим. И редко получаем, что хотим. — Думаю, что лорд Тайвин получает. И получит от Джейме то, что хочет. Подайте халат, пожалуйста. Дженна выполнила просьбу. Санса вылезла из ванной и надела халат. — Теперь мой брат много получил и стремится получить еще больше, но до этого он много терял, — продолжила Дженна прерванный разговор. — Я слышала, что до смерти леди Джоанны он был совсем другим человеком, — Санса взяла гребень и села на кровать, чтобы расчесать волосы. — Он относился к ней иначе, чем к другим людям, но та твердость, целеустремленность и местами безжалостность были в нем всегда. Хотя мне показалось, что что-то в нем изменилось с нашей последней встречи. Санса пожала плечами. — Вам виднее. Я знакома с ним совсем не так давно. — Этого хватило, чтобы составить впечатление и по уши в него влюбиться. Санса потрясенно на нее посмотрела, но отпираться не стала. В глубине души Дженны все же металась какая-то частичка сомнений. Может, неправильно она все поняла, может, другая причина… Но Санса не возразила, и Дженна окончательно уверилась во всех предположениях. — Как вы это поняли? — Не сразу, — признала Дженна. — Сомнения приходили постепенно. Но началось все с тех писем — я предположила, что вы не могли вдруг начать переписываться. Значит, вы общались еще в столице. Ты странно реагировала, когда я говорила о нем, а когда он приехал, ты странно реагировала уже на него. Но до того вечера… я не думала всерьез об этом. Собственные предположения казались мне дикостью. Взгляд Сансы сделался настороженным. — До того вечера, — повторила она. — Значит, и он тоже все понял. Я вела себя с ним так… недальновидно. Я так много ему наговорила. Я столько всего ему наговорила! Дженне оставалось лишь усмехнуться про себя. Тайвин-то понял, как же. Ей было даже приятно, что она опередила брата в этом. Герион и Тигетт всю жизнь мучились от того, что не могли превзойти Тайвина, но женщина всегда найдет способ превзойти мужчину. Тайвин мог разгадать любую чужую тактику, но увидеть чувства Сансы он был не в силах. Хорошо, что он обо всем знает теперь, так он сможет все контролировать, как он и любит. Но что же Санса там ему наговорила? Про то, что не хочет, чтобы он уходил? Тайвин вполне мог списать все на жар, на шок, и ни одно подозрение не закралось бы в его голову. Он что угодно мог повернуть себе на пользу, и ему конечно же проще было бы, будь это все действительно от жара. — Санса, не беспокойся об этом… — Он же знает, так? — настаивала Санса. Она сжала гребень в руке, напряглась, будто от ответа на этот вопрос зависела ее жизнь. Дженна кивнула. Санса отбросила гребень в сторону так, что он подскочил на простынях. — Потому он и уехал. Потому что во мне разочаровался. Что я такая глупая и беспечная, придумала себе всякого, — говорила Санса, не давая Дженне возможности и слово вставить. — Он же… а я… а я везде намеки видела и просто каждый момент воспринимала как что-то особенное, потом думала, не могла заснуть. Как это глупо! Она спрятала лицо в ладонях. Дженна слушала все это, и ей было жаль Сансу, но ее так и подмывало улыбнуться, потому что невозможно было без некоторой доли умиления представлять, как Санса перед сном прокручивала в голове свои разговоры и прогулки с Тайвином или что там еще у них было? Теперь в ее коллекции моментов есть объятия и то, как Тайвин держал ее за руку, если Санса, конечно, это все помнит. Дженна посмотрела бы на лицо братца, когда он узнал бы, что стал объектом девичьих мечтаний перед сном. — Ну что ты, Санса, — постаралась успокоить ее Дженна, пересаживаясь на кровать, чтобы обнять Сансу, — он уехал, чтобы решить вопрос с Тиреллами насчет помолвки Маргери и Томмена. — Что он теперь думает обо мне? — прошептала Санса, с готовностью опуская голову на плечо Дженны. — Ничего плохого он не думает, — заверила ее Дженна. — Ты ни в чем не виновата. Это даже… естественно. Санса выпрямилась. — Я влюбилась во врага своей семьи. Разве это естественно? — требовательно спросила она. — Ты влюблялась не во врага своей семьи, а в человека, с которым тебе было интересно, который рассказывал тебе что-то новое. Ведь так? Санса с облегчением кивнула. — Но это предательство, — вздохнула она. — Санса… Санса схватила гребень и принялась почти с неприкрытым ожесточением расчесывать волосы, не заботясь о том, сколько волос она вырвет такими неосторожными движениями. — Дядя Эдмар был прав, я всех предала, предала всю свою семью, — в ее глазах снова заблестели слезы. — Это не так, — Дженна схватила ее за руку, препятствуя продолжению безумия. Вытянула из пальцев Сансы гребень, чтобы у нее не было соблазна вернуться к самоистязаниям. — Так! Я могла бы доказать обратное, но я не смогла… не смогла убить его! — Кого? — спросила Дженна. Учитывая, что Эдмар уже мертв, кого еще должна была убить Санса? Не Эдрика же. — Лорда Тайвина, — отчеканила Санса. — Дядя сказал, что я должна убить его, отомстить за Робба, за семью. А я не смогла. Да я… я даже не пыталась. Я сразу знала, что не сделаю этого. Потому что это глупо, потому что это недальновидно, потому что… я люблю его. Я такая дура. Санса снова спрятала лицо в ладонях и расплакалась. Ей было непросто держать все это в себе, потому, наверное, отпираться она и не стала. Поделиться хотя бы с кем-то, увидеть взгляд со стороны, чтобы решить, что делать дальше. Дженна не могла осуждать Сансу — не за что было. Если Санса когда-то и была в чем-то виновата, то уже многократно расплатилась за это своими страданиями. И разве эта влюбленность — не очередное испытание для нее? — Санса… — только и смогла произнести Дженна. Эдмар всерьез просил Сансу убить Тайвина? В самом деле хватило у него разума на такое? Это и правда было величайшей глупостью — Санса просто не справилась бы с этим, даже если бы и захотела. И пусть Санса и доказала, что на убийство она способна, но так она защищала своего сына, она не пошла бы убивать просто так. В любом случае, любовь Сансы спасла Тайвина от многих проблем. В частности, от принятия ряда тяжелых решений. Дженна даже представить не могла, что было бы, если бы Санса предприняла попытку и ее бы поймали. Тайвин не спускал неверности никому, а от членов семьи требовал еще больше, чем от остальных. И любое снисхождение к Сансе могло бы в одночасье улетучиться, если он поймал бы ее с ножом в своих покоях. — Что теперь будет? Что он думает обо мне? — шептала Санса. Если бы Тайвин узнал, что Санса отказалась от идеи убивать его, это, напротив, прибавило бы ей веса в его глазах, только Дженна сомневалась, стоит ли Тайвину знать об этом. Если так вышло, то Санса защищала не только своего сына, но и Тайвина в какой-то степени тоже. И это кое-что да значит. — Ничего он не думает. Санса! Посмотри на меня. Он не станет уважать тебя меньше, но тебе нужно понимать, что твои чувства ничего не меняют. Ты все еще жена Тириона. Дженна вспомнила, как брат велел «намекнуть» Сансе, чтобы она влюбилась в Тириона. Если даже Тайвин не мог контролировать непрошенные симпатии, то у Сансы не было и шанса. Большее, что она может, — это притворяться, Тайвин и этот вариант озвучил. Но отчего-то Дженне казалось, что Санса и сама все это знает. И легче ей от этого не становится. — Я виновата перед Тирионом. Перед собой. Я же давала клятвы. Одна плоть, одно сердце, одна душа, — обреченно шептала Санса. — Можно подумать, ты могла эту клятву не дать. Эти обеты ежедневно произносятся сотнями людей. И как много их сдерживает? Для многих мужчин это вообще пустой звук. — Но для меня нет. — Санса, ты не сделала ничего плохого. Ты никому не изменяла. Мысли — это не измена. Это только твое, понимаешь? Никто не может залезть тебе в голову, никто не может прочесть этого в твоих глазах, если ты не позволишь этого. Ты можешь сделать так, чтобы никто не узнал об этом. Что бы ни было раньше, если у моего племянника были сомнения, не дай им разрастись теперь. Ты можешь убедить его в том, что ты ни в чем не виновата. Он тебе поверит. — Все равно это обман, — упрямо сказала Санса. — Ты причинишь ему больше боли, если он будет каждый день находить в твоих глазах подтверждение своих сомнений. Твои мысли, чувства — ему будет неприятно узнать, что ты грезишь о другом, но это не одно и то же, чтобы быть с другим. По-настоящему его сможет уязвить лишь реальная измена. Вы уедете в Винтерфелл, и со временем все пройдет. Хорошо бы, будь это так. Сейчас эта ситуация виделась Дженне, как замкнутый круг людских страданий. Каково будет Тайвину смотреть на воссоединившихся Сансу и Тириона? Каково будет Сансе изображать влюбленность в Тириона, когда Тайвин будет одним лишь своим присутствием напоминать ей об истине? Каково будет Тириону, если он, не дай Семеро, откроет правду или хотя бы почувствует подвох? Тайвин своими принципами обрекал на страдания и себя, и Сансу, и Тириона, хотя тому было бы больнее, если бы Тайвин и впрямь забрал Сансу у него по-настоящему, но тогда бы и Санса страдала, потому что она не хотела, чтобы Тириону было больно. И из стремления, чтобы Тириону не было больно, она будет пытаться изо всех сил. Она же не знает, что тогда Тайвину будет больно от этого, о его чувствах она и не подозревает. Пусть и дальше так будет. Тайвин охотнее пожертвует собой, чем семьей, на такие жертвы он всегда шел без колебаний. Дженна не могла причинить Сансе еще большую боль, сказав, что ее чувства на самом деле взаимны. Тогда Сансе и вовсе станет невыносимо знать, что она могла бы быть по-настоящему счастлива, а так это страдание останется лишь на доле Тайвина, и у него сил вынести это больше, чем у Сансы.***
В Солнечном Копье их встречали с восторгом. Доран давно не появлялся на людях, скрывая свою болезнь в Водных Садах, но теперь, когда ему наконец стало лучше, и мейстеры делали позитивные прогнозы, Доран решил вернуться в свою основную резиденцию, а заодно напомнить народу, кто из Мартеллов по-настоящему правит. Оберин сначала был против, будучи не вполне уверенным в том, что его брат готов, но потом решил, что Дорану, конечно, виднее, как он себя чувствует и может ли проделать путь от Водных Садов до Солнечного Копья. К тому же Оберин все еще хотел увидеть Серсею. Он так и не поехал к ней тогда, зато теперь жадно искал ее глазами среди тех, кто стоял наверху мраморной лестницы и поджидал их. Сначала Оберин заметил сира Ариса Окхарта — рыцаря Королевской Гвардии и вечного спутника Мирцеллы. Сир Арис всегда был неподалеку от принцессы, вот и теперь золотые кудри Мирцеллы маячили на фоне белых рыцарских доспехов, а рядом с Мирцеллой стояла конечно же ее мать. Все такая же прекрасная и очень радостная. Серсея встретила его взгляд, улыбнулась, едва тронула за руку Мирцеллу, привлекая ее внимание. Серсея помахала ему, и Мирцелла присоединилась к ней. Оберин не ожидал увидеть Серсею такой радостной. Кажется, она действительно была рада его видеть. Едва он спешился, макушка с золотыми кудрями оказалась у него под подбородком, и Серсея прошептала снизу: — Я так по тебе скучала. И более и приветствия остальных, и шум вокруг утратили для Оберина свое значение. Он тоже скучал по ней. Как оказалось, сильнее, чем он думал. Но еще больше, чем наконец увидеть ее, Оберин хотел раскрыть ее тайны, снова сбросить с нее пару оберток, которые она нарастила на себе за время их разлуки, посмотреть, что она скрывает. Он любил разгадывать ее тайны. Серсея поцеловала его прежде, чем они успели дойти до покоев. Она была такой пылкой и взбалмошной, он ничуть не удивился тому, что она не сдержалась. В ее глазах горели хитрые огоньки, еще когда она стояла на лестнице. И все в ее облике так и манило к себе, а ткань платья была такой легкой, так соблазнительно обтекала фигуру, что хотелось, чтобы эта ткань наконец стекла на пол и показала то, что скрывала. Ее мягкие волосы в его ладони были словно нагретым золотом. Серсея сама вся вдруг преобразилась в это расплавленное золото, ее разгоряченная кожа, казалось, грела его пальцы, была такой мягкой, что он не мог остановиться. Он стягивал с Серсеи платье, а она совсем не сопротивлялась. И целовать ее было приятно. И слушать ее дыхание. Такое обрывочное, резкое, громкое — для него, тихое — для всех остальных. Прохладная мраморная стена, горячая кожа, дыхание. Легкий шорох ткани, падающей к ногам, не оставляющей за собой ничего, кроме наготы. Серсея никогда не смущалась, не смутилась и в этот раз, и Оберина не беспокоило, что их могут увидеть. Он был принцем, он всегда знал, что может много себе позволить. А взять свою жену в пустом коридоре после долгой разлуки — почему бы и нет, если она совсем не против, и выгибается ему навстречу, и протягивает руки, обвивая его шею. От нее пахло чем-то очень резким, тягучим, сладостным и возбуждающим. Такой была и сама Серсея для него. И слишком хотелось целовать ее еще больше, и слышать ее новые стоны, и вдыхать этот запах. И это все еще ему нравилось, хотя здесь все загадки были разгаданы, здесь он уже дошел до истинного откровения, дошел сразу же. Тут она никогда ничего от него не скрывала, сразу отдавалась со всем исступлением, на которое она была способна. Не могло быть иначе. Она же в Дорне с дорнийским принцем. И в ее горячем темпераменте Дорна больше, чем она может это признать. Здесь для него секретов нет, но искусство любви — это то, чем он может наслаждаться вечно. Здесь может не быть чего-то кардинально нового, но всегда может быть то, что он позабыл, а теперь вспомнил. Как дрожат ее ресницы, как прикусывает она губу, как скользит рукой нежно-нежно, а потом сдавливает ногтями. И как тягучим золотом текут ее волосы в его ладони, как закидывает она голову назад, как скользит спиной по холодной стене, срывая с нее прохладу. И стонет, стонет, стонет… Было ли что-то более приятное, чем знание того, что ей с ним хорошо, ведь она доказывала это каждым своим стоном, и взглядом, и поцелуем. И он знал, что в эти моменты внутри нее нет места притворству, она не лжет, она искренна до последнего касания. И это не исчезает сразу после финального стона, это не пропадает после мимолетного обрывочного поцелуя, не заканчивается, когда она отстраняется. Когда он наклоняется, чтобы поднять ее платье с пола, а Серсея игнорирует это, она все еще искренна. И когда делает шаги в сторону, и каблуки туфель — единственного, что на ней есть — стучат по мраморному полу, она все еще не притворяется. — Пойдешь прямо так? — усмехнувшись, спросил Оберин. — Почему нет? — Серсея обернулась к нему, улыбнулась, подняла руки вверх и покружилась на месте. Волосы, соскальзывая с плеча золотым дождем, заструились по спине. Серсея рассмеялась. Совершенно обнаженная и без капли стеснения. И все же контроль понемногу возвращался к ней и, пусть одежды на ней не было, она уже успела облачиться в свои излюбленные обертки. Серсея открыла дверь. Оберин усмехнулся, когда понял, что до покоев Серсеи они не дошли всего ничего. Серсея поймала его взгляд, безошибочно определила, что он значит, и самодовольно усмехнулась. — Еще успеем на кровати, — дразняще прошептала она и поманила его рукой. — Пойдем. Не успел он зайти и закрыть за собой дверь, как она снова обвилась вокруг него золотой змейкой. — Я скучала, — повторила она. — Наконец-то ты здесь. Оберин провел руками по ее стану, чувствуя под пальцами ребра — так она напряглась и вытянулась, как струна, чтобы обнять его за шею. — Что же не приехала сама? — спросил он. — Я ждала тебя. Все думала, когда же ты соскучишься настолько, чтобы ко мне приехать. Ты что же, соскучился только сейчас? — он почувствовал, как последняя искренность исчезла. Он знал, что часть ее слов — правда, возможно, она и правда скучала, но у нее была причина, чтобы не приезжать. И теперь-то Серсея контролирует себя всецело и точно знает, что говорить. — Что тебе сказать, чтобы ты осталась довольна? — он знал, как она любит, когда люди делают то, что ей хочется. Он предпочитал честно спрашивать, а не гадать. В любом случае на подобный вопрос чистой правдой отвечать нет смысла. — Не надо говорить, можешь показать, — она снова поцеловала его, тут же отстранилась, рассмеялась и отбежала к кровати, улеглась на покрывало, перевернулась на живот и посмотрела на него лукаво. — Принесешь вина? Он подошел к столику, чтобы налить ей вина. Когда он обернулся к Серсее, она уже перевернулась на спину, ее голова лежала на краю, и волосы свешивались с кровати почти до пола. Руками она чертила в воздухе фигуры, напевая что-то. Когда он подошел к ней, Серсея села, чтобы принять бокал из его рук. Оберин сел рядом с ней. — Где Эллария? Ты не взял ее с собой? — Она осталась с девочками в Водных Садах. Ты бы хотела ее увидеть? — Я рада, что ты приехал первым. На двоих у меня бы сил не хватило, — она хихикнула, одним глотком осушила бокал и снова улеглась — на этот раз головой на его колени. — Вечером будет пир, — напомнила она. — В честь возвращения твоего брата. Мы пойдем? Там будут все. — Ты хочешь? — спросил Оберин. Ему было все равно. Этих пиров в его жизни было очень много, и вот в них точно не было ничего такого, что смогло бы его удивить. Ему было безразлично, пойдут они на пир или останутся здесь, чтобы просто разговаривать или заниматься любовью, или пить вино. Что угодно. — У меня есть новое платье специально для этого случая, — намекнула Серсея. И зачем было спрашивать, когда она уже все решила? — Оно такое интересное. Зеленое с золотой вышивкой. Вышивка в виде змеи, которая обвивает мое тело, — пальчиком Серсея провела от живота до груди, — вот так. А ее голова будто лежит у меня на плече. — Я бы хотел это увидеть. — Ты потанцуешь со мной? Какой-нибудь дорнийский танец. Чтобы ты кружил меня, а потом будто ронял, но ловил в последний миг, чтобы снова закружить. — Хорошо. Буду ронять тебя, ловить, кружить — что пожелаешь. — Что это с тобой? — Серсея снова села и пытливо уставилась на него. — Ты такой… отстраненный. Я что-то не так сказала? — Нет, все в порядке. — Ты что-то умалчиваешь. Какая проницательность. Благодаря такой он с той же легкостью может почувствовать, сколько всего умалчивает она. И не скажет же сама обо всем, что скрыла, — не для того скрывала, чтобы рассказывать. — Лишь представляю тебя в новом платье. Серсея довольно улыбнулась. — Тебе понравится, — уверенно заявила она. — У меня еще есть такие золотые браслеты в виде змей, которые обвивают запястья. — Неожиданное увлечение. Чем тебя так привлекли змеи? — Жена Красного Змея должна выглядеть соответствующе. Она выглядела потрясающе в этом платье и браслетах. И сложно было сказать, что доставляло ей большую радость — когда она сама собой восхищалась или когда понимала, что ею восхищаются. Однако в этот вечер Серсея неожиданно решила отказаться от всеобщего внимания к своей персоне. — Я передумала, — сообщила она, когда наносила духи на запястья. — Не хочу никуда идти. — А как же дорнийские танцы? — полюбопытствовал Оберин. Серсея и раньше могла менять свое мнение неоднократно, но почему-то он думал, что пойти на пир она точно не передумает. — Это еще успеется, — откликнулась Серсея. — Теперь, когда твой брат здесь, торжеств будет еще больше, разве нет? Это же такая радость, что он вернулся. В ее голосе эта радость совершенно не чувствовалась, но тем не менее Оберин был вынужден согласиться, что торжеств и правда станет больше. — А как же твой наряд? — спросил он, когда Серсея встала, чтобы оглядеть себя в зеркале в полный рост. — Ты так долго собиралась и продумывала свой образ. — Я это делала для тебя, а не для них. Тебе нравится? — она покрутилась перед ним так и эдак, чтобы продемонстрировать платье со всех сторон. — Да, — сказал Оберин. — Ты выглядишь очень… — Серсея вопросительно посмотрела на него, — соблазнительно. — Тем более. Мне не нужно соблазнять других — только тебя. — Для этого тебе не нужно платье. — Я знаю, но я могу его и снять теперь… очень медленно, — она провела руками по бокам, очерчивая контуры талии и бедер. — Что скажешь? — Не так быстро. Все же ты так долго в него облачалась. Побудь в нем хотя бы пару минут. — Могу потанцевать для тебя. Хочешь? — Это будет еще более незабываемо, чем дорнийские танцы. Снаружи было совсем темно, и в покои тоже закрался полумрак. В золотом сиянии свеч Серсея сама будто светилась. Она двигалась плавно, и от этого золотая змея на ее платье будто оживала, сверкая чешуйками, она ползла, обвивая тело Серсеи. Браслеты тихо позвякивали, когда Серсея поднимала руки, и изумруд ее на пальце вспыхивал и угасал. Она действительно нравилась ему, и Оберин понимал, почему она ведет себя так. Роберт Баратеон не обращал на нее внимания за все годы, что они прожили вместе. Делал ли он ей комплименты хотя бы раз? Замечал ли, если у нее появлялись новые драгоценности? Для Серсеи было важно внимание, и прежде она искала его сразу у всех, покуда ее муж не давал ей того, в чем она нуждалась. Но теперь она была готова станцевать для него одного и не идти на пир, где на нее смотрели бы сотни человек. Оберин надеялся, что он сможет сделать для нее больше. Серсея была несчастлива слишком долго, и это отразилось на ней слишком сильно. В Дорне она понемногу излечивалась от этого, но ее тянуло назад, он видел, что тянуло. И все ее тайны, вся ее ложь были связаны с этим. С тем, что она никак не могла отпустить, с прошлым. С прошлыми обидами, ненавистью и равнодушием — это все было с ней, и избавиться от всего этого так просто она не могла, хотя хранить всю эту злобу в сердце уже не было никакого смысла. Серсея спала безмятежно, словно ребенок. Тонкое одеяло едва прикрывало ее разгоряченное тело, и рука Серсеи лежала поверх этого одеяла. Изумруд на перстне сверкнул, привлекая внимание, когда Оберин поставил свечу на столик. Оберин взял руку Серсеи, разглядывая перстень. Он знал все драгоценности Серсеи — она очень любила украшения и надевала их при любом удобном случае, но этого перстня он у нее не видел — кольца она не слишком жаловала, отдавая предпочтения ожерельям и браслетам, а если и носила, то очень миниатюрные. И все кольца, которые у нее все же были, он видел не единожды. Откуда взялся этот перстень? Купила его, пока была в Солнечном Копье? «Обычный перстень», — сказал бы кто угодно, но не Оберин. Он знал, что это за перстни — у его дочерей были такие, да и у него самого. Для непосвященного человека и правда обычное украшение, и лишь знакомые с искусством отравления знают, что можно сокрыть под красивым сверкающим камушком.***
Отец совсем не изменился за все то время, что Тирион его не видел. От него все так же веяло холодом, а суровый взгляд безжалостно прошелся по всем собравшимся и лишь слегка смягчился при виде Томмена. Большего Тирион от отца и не ждал. Лорд Тайвин уделил внуку ровно столько времени, сколько было необходимо, а потом сразу стал подниматься по лестнице в замок. Будь во дворе много посторонних он, может быть, и показал почтение к королевской особе, но сейчас Томмен напоминал короля в последнюю очередь — без короны и едва не подпрыгивающий от радости, Томмен был счастливым ребенком, но никак не походил на монарха, у которого в подчинении находятся Семь Королевств. Зато Тайвин Ланнистер очень даже соответствовал этому описанию. — Что с Томменом? — спросил отец, когда Тирион догнал его уже в коридоре замка. — Откуда шрам? Когда я уезжал, его не было. Тирион мысленно застонал. Ошибкой было полагать, что отец не заметит, а если и заметит, то виду не подаст. — Он упал с лестницы, — признался Тирион. — И ты и словом не обмолвился об этом ни в одном и писем? — Все же в порядке. — О таких вещах надо уведомлять, — отрезал отец. — Вы не сочли нужным уведомить меня о своем приезде, — заметил Тирион. — А ты не догадался, что я приеду? Или это ты свалился с лестницы вниз головой? — Просто могли бы и сообщить, чтобы мне было, что сказать Тиреллу. Отец пошел в сторону Башни Десницы, и Тириону ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Он ждал новых упреков, понимая, что иначе и быть не могло. — До того, как я увижусь с лордом Тиреллом, хочу посмотреть, что ты сделал, — сказал отец, поворачивая в сторону кабинета Тириона. Лорд Тайвин не был бы лордом Тайвином, если бы пошел отдыхать с дороги, а не сразу браться за дела. Тирион передал отцу папку с отчетами с заседаний Малого Совета, которая уже несколько дней лежала на краю стола, готовая, чтобы с ее содержимым ознакомились. Лорд Тайвин пролистал ее тут же, и по его лицу толком ничего нельзя было понять. Тирион ждал, пока отец, наконец, удовлетворенно качнет головой и уйдет. Он надеялся, что удовлетворенно. В отчетах, на взгляд Тириона, не было ничего, к чему можно было бы придраться. Но это же отец… — Вижу, ты хорошо потрудился, — наконец изрек лорд Тайвин. — Не делай вид, будто тебя по голове ударили. Тирион постарался оправиться от удивления. — Вы меня только что похвалили. Такое нечасто бывает. — Не радуйся раньше времени. Быть может, я найду какую-нибудь промашку. И как бы в подтверждение этих слов дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Бронн с двумя доверху наполненными штофами вина. — Ну, милорд, мы сейчас… Он осекся, увидев лорда Тайвина. С его физиономии впору было посмеяться, но Тириону как-то было не до смеха. Вот стоило отцу похвалить его, как тут в буквальном смысле подоспел повод забрать свои слова назад. Бронн улыбнулся и поклонился. — Милорд, с возвращением. Тирион, пользуясь тем, что он отец повернулся к нему спиной, глядя на наемника, кивал Бронну на выход. Тот, наконец, опустил взгляд, заметил судорожные попытки Тириона привлечь его внимание и, поняв намек, удалился. — А вот и она, — спокойно заметил отец, оборачиваясь к Тириону. — Этого больше не повторится, — заверил его Тирион. — Конечно, не повторится. Что ж, я ближе ознакомлюсь со всеми бумагами, и мы позже все обсудим. Сейчас у меня встреча с лордом Тиреллом, наверняка он уже дежурит под дверями. Кто дежурил под дверями, так это Белая Лилия. Всякий раз она, никем незамеченная, просачивалась в помещение, и замечали ее только тогда, когда выгонять кошку было уже поздно. Вот и сейчас Тирион заметил лишь взмах белого хвоста на фоне сапог отца. Кошка, явно заинтересованная новым лицом в Башне Десницы, обнюхивая сапоги лорда Тайвина. Хорошо бы это не стало второй промашкой Тириона — он не был уверен в том, что отцу по душе пушистые гости. И как он относится к котам? Про тот случай на пиру, когда большой черный котяра выхватил из рук лорда Тайвина перепелку, говорили мало, но Тириону все же довелось однажды послушать эту историю. Отец, конечно, не Джоффри, снимать шкуры с кошек он не станет, но мало ли, как отреагирует. — Завел себе питомца? — сухо поинтересовался лорд Тайвин, когда и его внимание привлекла Белая Лилия — Тирион не мог смириться, что Томмен в самом деле назвал ее так. — Это кошка Сансы. — А Санса знает об этом? — Томмен хочет подарить ее Сансе, когда она вернется, — объяснил Тирион. — Когда, кстати, моя жена вернется? Я думал, она приедет с вами. Или вы решили заточить ее в Утесе навсегда? Отец поднял брови. — Заточить? Ну и слово же ты выбрал. Твоей жене нездоровилось, когда я уезжал. Думай обо мне, что хочешь, но я не потащу с собой в столицу молодую женщину с недомоганиями. К тому же я торопился. — Что-то серьезное? — напряженно спросил Тирион. — Потеря очередного родственника. Ее дядя умер у нее на глазах. — Дядя? Эдмар Талли? — Других вроде не осталось. — Не смешно. — Я и не шучу. Скажи спасибо Эйерису. — За то, что не осталось, или за то, что не шутите? По взгляду отца Тирион понял, что лучше ему замолчать, пока не стало поздно. — И как это случилось? — попытался он выяснить хотя бы какие-то подробности. — Разве он был не в самом далеком каменном мешке? — Нет, он мог свободно передвигаться по замку. — Как вы это допустили? — С ним была охрана, и он мог говорить с Сансой, — объяснил отец. — Теперь это неважно, он мертв. Твоя жена приедет позже, когда поправится. — Я это «позже» слышу уже год. — Не преувеличивай. Она скоро приедет, и ты сможешь посвящать ей все свое время. — Если вы снова не загрузите меня работой. — Непременно загружу, если ты сейчас же не уймешься. Тирион был вынужден попридержать язык. Если и была какая-то радость от приезда отца, то теперь она пропала. Здорово, конечно, что часть забот больше не будет лежать на его плечах, но зато отец теперь будет рядом, чтобы в случае чего пригвоздить Тириона этим ледяным взглядом к полу. Лорд Тайвин ушел, и Тирион с неудовольствием заметил, что Белая Лилия увязалась за ним.