Пламенное золото

— Только взгляни на себя! Какая же ты красавица!       Ширен называли по-разному, но так — ни разу, а потому она не спешила верить словам подруги. — Не думаю, что что-то может сделать меня красивее, — с сомнением заметила Ширен. — Да взгляни же! — не отступала Мирцелла. — Синий так подчеркивает твои глаза!       Ширен приблизилась к зеркалу. И правда. В холодном свете зимнего дня в отражении на нее смотрела совершенно незнакомая девочка. Обычно Ширен отдавала предпочтение нарядам поскромнее, неярких цветов, но это синее платье изобиловало вышивкой серебряной нитью. И, если повернуться боком, чтобы не видно было следов от серой хвори, она будет очень даже ничего… но это пока в отражении солнечным лучом не появится Мирцелла. Аккуратно завитые золотистые локоны Мирцеллы, ее улыбка, по-дорнийски воздушное платье, да даже не будь всего этого — просто ее лицо. Очень красивое, очаровательное. — Нужно заплести тебе волосы, — сказала Мирцелла по-прежнему мягким, но решительным тоном. Такая хрупкая девочка, нежная, на первый взгляд, как лепесток цветка, но отдавать приказы умеет. Ширен не могла так, даже когда сама еще была принцессой.       Мирцелла подозвала служанку, и несколько минут спустя в волосы Ширен были вплетены синие ленты. Немногим больше времени потребовалось, чтобы нагреть щипцы и завить концы, — Ширен даже представить не могла, что ее волосы могут выглядеть так. — У меня где-то было сапфировое ожерелье, — Мирцелла открыла шкатулку. — О нет, это слишком, — запротестовала Ширен. — Ты так добра, но… — Пустяки. Мне подарил его кто-то, но я предпочитаю изумруды, — беспечно отмахнулась Мирцелла. — Сапфиры больше подойдут тебе, — и Мирцелла торжественно вручила ей ожерелье.       Когда Ширен снова подошла к зеркалу, она совершенно себя не узнала. За всем этим великолепием и не разглядишь толком, что там у нее на щеке, особенно, если перекинуть все волосы на одну сторону. Ярко выделяется синее платье, сияющие сапфиры и ее глаза… Томмен говорил, что у нее красивые глаза, а сейчас они стали как будто еще более яркими. — Мой братец упадет, когда тебя увидит, — довольно улыбнулась Мирцелла, снова возникая в отражении рядом с Ширен. Она порхала вокруг подруги все утро, заставляя примерить каждое новое платье. В этой суматохе Мирцелла совершенно позабыла про себя, а ведь ее новые наряды были еще прекраснее. — Томмену нравилась и прежняя я, — возразила Ширен. — Несомненно, но разве тебе самой все это не нравится? Разве ты никогда не одевалась так раньше? — поразилась Мирцелла.       Станнис Баратеон, даже когда стал называть себя королем, одевался неброско, как и всегда. Самым великолепным, что у него было, был его меч Светозарный, а остальное — так. И Ширен никогда не носила красивой дорогой одежды, да и Драконий Камень все делал каким-то блеклым. В любом случае не сравнить с тем, что придворные носят здесь, в Красном замке. В детстве Ширен вообще было не нужно всего этого. Да даже сейчас не нужно: когда она играла с Томменом и другими его приятелями, последним, о чем Ширен думала, была одежда. Но все это было до появления в Красном замке Мирцеллы. Мирцелла избрала ее своей подругой и, как она это называла, компаньонкой, а потому позаботилась не только о нарядах, но поспешила перевернуть и всю привычную жизнь Ширен. — Я не уверена, что мне это подходит, — все же сомневалась Ширен, хотя незнакомая девочка в отражении казалась даже как будто взрослее и действительно прелестнее. — Конечно подходит! Как ты еще намереваешься одеваться, когда станешь королевой? — Королевой? — забормотала Ширен, отходя от зеркала. Она опустилась на табурет, расправляя складки на непривычной для касаний гладкой ткани. — Да, — уверенно кивнула Мирцелла. — Разве ты забыла, что станешь королевой, когда выйдешь за моего брата? — Томмен тебе сказал? — тайные жених и невеста, вспомнила Ширен. Конечно, он мог бы сказать сестре, его семья должна была знать… — Нет, но все понятно и так, — уверенно заявила Мирцелла. — Это самое логичное, что может быть, — Мирцелла встала у Ширен за спиной, чтобы поправить ее локоны. — Такое же логичное, как и то, что я стану женой Роберта Аррена, — добавила она. — Ты ему нравишься, но я не думала, что это взаимно, — удивилась Ширен. Роберт, да и не только он, не сводил с Мирцеллы взгляда каждый раз, как ее видел. Неудивительно, ведь Мирцелла была такой красивой. Отчасти это было и хорошо, потому что Ширен избавилась от нежелательного внимания, и никто больше не разглядывал ее. С другой стороны, все изменилось. Мирцелла как будто была с их компанией, но и не была одновременно. Принцесса была старше своего брата и большинства его приятелей, она даже не училась с ними вместе. Порой Мирцелла навещала Томмена, и если в это время король был не один, то приковано к Мирцелле было не только его внимание. И Мирцелла почти сразу же обратила внимание на Ширен и с того момента постоянно была где-то неподалеку, постоянно вовлекала Ширен в придворную жизнь, которую прежде Ширен старалась избегать. И это было так странно, потому что у Ширен никогда не было подруг. С Томменом и другими мальчишками они обсуждали другое, Ширен не с кем было говорить о женихах и замужествах, да и о всяких девчачьих делах. Когда-то давно Пестряк пел ей жуткие песни, а сир Давос учился вместе с ней читать, но рядом с Ширен никогда не было девочек ее возраста.       Мирцелла пожала плечами. — Он еще ребенок и смешно пытается ухаживать, но когда-нибудь он вырастет и станет полноправным Лордом Орлиного Гнезда, Хранителем Востока. Дедушка сказал, что не станет выдавать меня замуж сейчас, но, я знаю, когда время настанет, первым, кого мне предложат, будет Роберт. — Почему ты так уверена? — Ширен уже успела узнать Мирцеллу получше, сейчас же ее голос звучал до странности холодно и официально. Она рассуждала как принцесса, а не как девочка. — А кто еще? Лорен? Эдмунд? Они родственники знаменосцев западных лордов и только. А я принцесса. Кто подойдет мне больше, чем Хранитель Востока? Хранительница Севера — Санса, теперь она Ланнистер. Хранитель Запада — мой дедушка. Есть еще Хранитель Юга. Сейчас это Мейс Тирелл, но потом станет его сын. Но Уиллас Тирелл, кажется, староват для меня. Роберт, конечно, младше, но все же ближе по возрасту.       Ширен растерялась. — Ты рассуждаешь с таким прагматизмом… Ты не хотела выходить за Тристана, потому что не любила его, но… — Я лишь констатирую факты, — твердо сказала Мирцелла. — Я не слишком-то в восторге от Роберта, если ты заметила, но я принцесса, если мне и дадут выбор, то весьма ограниченный. Нужно быть к этому готовой, чтобы избежать новых разочарований. Я уже не ребенок, чтобы верить в сказки.

***

      После возвращения Джейме из Дорна при дворе как будто стало повеселее. Была в этом и заслуга Арианны Мартелл, и Мирцеллы, однако Тайвин уже задумывался наперед, как все будет, когда молодожены наконец-то отправятся в Утес Кастерли, отдавая себе отчет и в том, что тише едва ли станет. Надеяться на тишину было нечего еще с тех пор, как ко двору приехали друзья Томмена, теперь же они взрослели все вместе, хотя их игры не переставали быть шумными. Тайвин радовался, что этот шум не долетает до Башни Десницы, но и этому пришел конец.       На лестнице послышался топот и крики, дверь в кабинет десницы распахнулась, и на пороге показался взлохмаченный король. — Скажи ей! Скажи! — воскликнул Томмен, указывая на дверь. Еще несколько мгновений спустя Тайвин увидел Мирцеллу, которая с самым невинным видом вошла и даже сделала реверанс, будто показывая, кто кого превосходит по поведению. — Что случилось? — спросил Тайвин, тут же забывая о работе. — У меня — ничего, — спокойно произнесла Мирцелла, выразительно поглядывая в сторону брата, будто намекая, у кого есть какие-то проблемы. — Мирцелла забирает у меня Ширен!       Мирцелла будто бы в удивлении распахнула глаза. — Как? Связываю и увожу что ли? — Заставляет ее носить всякие нарядные платья и драгоценности, постоянно забирает ее что-то обсуждать, и они постоянно шепчутся! — завершил перечисление своих претензий Томмен. — Это называется дружба, — многозначительно вставила Мирцелла, закладывая руки за спину. — Это не дружба! Вот у нас с Ширен была дружба, пока ты… — он сверкнул глазами в сторону сестры, — не стала вмешиваться. Роберт тоже интересовался, да только ничего у него не вышло, вот забирай его и шепчись с ним, а Ширен мне оставь!       Мирцелла с ехидством взглянула на брата. — А давай Ширен сама решит, с кем ей больше нравится время проводить? С тобой в снегу и грязи валяться или со мной заниматься более взрослыми вещами? — Ты! — возмущенно покраснев, воскликнул Томмен. — Перестаньте вы оба, — остановил их Тайвин, чувствуя, что это все очень напоминает ему кое-кого. — Чего ради вы делите Ширен? Она вполне может проводить время с вами обоими. — Я хочу, чтобы она проводила все время со мной, как было раньше! — с упором произнес Томмен, все еще с неодобрением поглядывая на сестру. — Она будет твоей королевой, вы будете вместе до конца жизни, — возразил Тайвин. — Ширен нравится проводить время с твоей сестрой. — Но… — начал Томмен. — …и ей нравится проводить время с тобой, — продолжил Тайвин. — Неужели ты заставишь ее выбирать между вами? — Нет, — недовольно буркнул Томмен. — Если ей нравится, пусть наряжается с Мирцеллой. — Вот и хорошо, — подытожил Тайвин. С Томменом всегда в этом отношении было проще, чем с Джоффри. Тот возмущался бы еще долго, а Томмен мгновенно успокоился и смиренно покинул кабинет. — Стоять, — сказал Тайвин Мирцелле, которая собиралась выйти вслед за братом. Мирцелла замерла. — Не думай, что ты права. Зря ты над братом насмехаешься.       Довольства на ее лице поубавилось. Долгие годы в Дорне, выпавшие на немаловажный период ее жизни, изменили Мирцеллу до неузнаваемости. Теперь же она вспомнила, что она принцесса, да еще и взрослая, и вела себя соответствующе. А именно, не возилась с «малышами», за которых принимала всю свиту брата, зато переманила к себе Ширен. — Я не насмехаюсь. — Да, я вижу.       От Мирцеллы не укрылось, что ей не верят, однако она не обиделась. — Просто я нашла себе подругу и провожу с ней время, — тем же невинным тоном объяснила она. — И дразнишь этим Томмена, — напомнил Тайвин. — Причем намеренно. Ты знаешь, что Ширен ему небезразлична, ни к чему заставлять его ревновать. — Ему не помешает, — не согласилась Мирцелла. — Его друзья точно не могут ничего ему противопоставить, они-то понимают, кто здесь король, а вот я… — Он и твой король тоже, так что не увлекайся, — осадил ее Тайвин. Джоффри был лоялен к сестре больше, чем к кому-либо, но он бы непременно взбунтовался, посмей кто-то вот так лишить его невесты. — Я знаю, что подруг тебе недостает, но не слишком обделяй брата. — Я не рассчитывала, что его это так заденет, — наконец призналась Мирцелла. — Его симпатия к Ширен очень сильна, и это взаимно. Наконец-то снова счастливый королевский брак. Может, все несчастья были от недостатка любви у монархов?       Тайвин вспомнил Эйериса. — Скорее от зависти и ревности, — сказал он. — Твоему брату повезло. Так зачем вы пришли? Чтобы поругаться при мне? — Нет, — Мирцелла нахмурилась, — мы шли сюда не за этим, а поругались по пути. — Томмен, наверное, воспользуется случаем и пойдет к Ширен, пока ты здесь, — предположил Тайвин. — Пусть. Я сама все выясню. — Что же ты хочешь выяснить?       Мирцелла не выказывала должный интерес, скорее являла собой сомнение, и Тайвин уже догадывался, о чем пойдет речь. При всех изменениях, которые она претерпела в Дорне, одно в Мирцелле осталось неизменным: ее любознательность. Мирцелла всегда жаждала все знать, хотя кто бы мог предположить, во что выльется такое невинное, на первый взгляд, желание. К счастью, Тайвин больше не ловил внучку у чужих дверей, и это не могло не радовать, однако на ее вопросы, как он и обещал ей, нужно было давать ответы.       Мирцелла опустилась на стул напротив, так некстати напомнив Тайвину Сансу в те первые разы, что она появлялась в его кабинете. Точно так же сидела, вытянувшись, как струна, сложив руки на коленях. Как же давно это было. Как официально они тогда разговаривали. Тайвин как наяву услышал свой голос: «Могу я предложить вам вина?» Теперь с трудом можно было представить, что когда-то они общались так.       Мирцелла сжала губы, несмело подняла взгляд, будто все еще терзаясь сомнениями. Тайвин терпеливо ждал, когда она найдет в себе силы задать вопрос. — Почему? Почему мама так поступила? — почти жалобно спросила Мирцелла. — Но пожалуйста, скажи мне правду. Я же уже большая. Я могу понять. Это Томмен еще маленький, это он ничего этого знать не хочет, я едва его уговорила прийти сюда.       Тайвин очень сомневался, что ей под силу было понять. Он сам едва понимал, как все дошло до такой точки, как все могло выйти из-под контроля. И даже когда он говорил с Серсеей, даже тогда понять было непросто. Его скорее убедили даже не ее слова, а ее пустой взгляд, безжизненный голос, стоявшие в ушах крики еще в коридоре и расползавшееся на желтом шелке кровавое пятно. В конце концов, обессилевшее тело на его руках. Однако иные вещи детям понять проще, чем взрослым. Зря Мирцелла сомневается в брате на этот счет. — Томмен взрослее, чем ты думаешь, Мирцелла. Ты не видела его на заседаниях Малого совета. Он все больше погружается в то, что будет окружать его всю оставшуюся жизнь. Не удивляйся, что в свободное от всего этого время он ведет себя как ребенок. Он пытается добиться успеха в обоих делах, это непросто, но он очень старается. — И все же он не знает правды. — Он знает больше, чем показывает, хотя сам, возможно, этого не осознает. Он же был здесь все это время. Может, в глубине души он даже знает верный ответ, но этот ответ не нравится никому из нас, поэтому Томмен его игнорирует. — Но я все равно взрослая и хочу знать, — упрямо качнула головой Мирцелла. — Возраст здесь ни при чем. Даже мне было трудно представить, что твоя мама пойдет на такое. — Это зависит от опыта? — допытывалась Мирцелла. — Что-то можно понять, лишь когда ты сам прошел через это? Дядя Оберин мне так говорил.       Хоть кто-то занимался ее воспитанием все это время. — И да, и нет. Все люди разные, все по-разному реагируют на одно и то же событие. Твой опыт может не совпасть с опытом другого человека, и тебе все равно будет трудно его понять. Когда же ваш опыт в чем-то совпадает, понять будет легче. — И все же почему? Дядя Тирион — ее брат. И мой дядя! И Санса… она же хорошая! — непонимание в глазах Мирцеллы дошло до апогея. Тайвин не винил Серсею за то, что она больше не стала ничего никому объяснять, но до этого никто не требовал, чтобы Тайвин объяснял мотивы своей дочери. — Слишком хорошая, как посчитала твоя мама. Но дело тут не совсем в обычных причинах. Думаю, немногим людям ее причины показались бы убедительными, но для нее это было очень важно. Ей казалось, что эти причины веские, потому что ей было очень больно. В душе. Когда ты падаешь или ранишься, то чувствуешь физическую боль. Иногда боль такая сильная, что люди сами не понимают, что делают. С душевной болью то же самое. Ты не всегда отдаешь себе отчет в своих действиях. Делаешь то, что никогда бы не сделал, будь ты в трезвом уме. Просто не можешь удержаться. — Но надо держаться! — горячо возразила Мирцелла. — Можно что-нибудь разбить или бросить подушку, но не убивать же! Так нельзя! Это не последние люди. Это семья.       Для Серсеи, однако, это не было аргументом. — Не все так могут, Мирцелла. У кого-то недостает сил, чтобы сопротивляться. Когда тебе кажется, что решить все твои проблемы может смерть одного человека, сдержаться бывает трудно.       Мирцелла помотала головой, будто отказываясь принимать правду. Какой же она еще ребенок, пусть все время утверждает, что взрослая. Говорит, что хочет знать то, чего на самом деле знать не хочет. Но даже сейчас не отступает. — И что же? Значит, мама слабая? — с вызовом спросила Мирцелла. — Если бы она была слабой, она бы не оправилась после всего этого, но твоя мама нашла в себе силы идти дальше. Она винит себя за содеянное, не сомневайся. И она сделает все, чтобы больше никогда не потерять контроль. — Как же теперь мне к ней относиться? — На этот вопрос я тебе не отвечу, на него и ты, и Томмен должны ответить сами. Каждый сам для себя решает, для него приемлемо, а что нет. С чем он может смириться, а с чем не может. Это нелегко, но нужно помнить одну вещь: что бы ни случилось, вы все еще семья. У вас могут быть разные отношения, но в моменты опасности извне члены семьи должны приходить друг другу на помощь.       Мирцелла глубоко вздохнула. — Иногда мне кажется, что это сон, — призналась она. — Слишком безумно, чтобы быть правдой. Хотя, если подумать… жизнь целиком состоит из таких моментов. — Тебе необязательно принимать решение сейчас, — счел своим долгом заметить Тайвин. — Не спеши с этим. Сейчас тебе еще тяжело осознать происходящее, но со временем ты это сделаешь. И тогда, возможно, ответ придет сам собой.       Мирцелла кивнула. — Спасибо, — сказала она, поднимаясь со стула. Глубоко погрузившись в свои мысли, Мирцелла медленно пошла к двери. В этот момент она не слишком была похожа на ребенка, но и на взрослого тоже. Наверное, это такой период. Момент метаний между одним и вторым, когда тебе очень хочется поскорее вырасти, но иногда приходит осознание, что быть взрослым — не лучшая в мире вещь. А отступать уже поздно. — Сегодня что, день открытых дверей для семьи? — спросил Тайвин, когда на пороге его кабинета возник Джейме. — Не иначе как к вечеру нужно ждать Сансу.       Джейме широко улыбнулся. — Было бы неплохо. — Вижу, ты веселый. — Зато ты не слишком, — парировал Джейме. — Только прекратились разборки твоих брата и сестры, как начались новые, между Мирцеллой и Томменом. — Мы с Арианной все еще можем забрать Мирцеллу в Утес, — предложил Джейме. — Чтобы твоя жена еще больше ее испортила? Нет, Мирцелла пусть остается здесь. Обычно они с Томменом действуют заодно, но вот когда дело касается Ширен… — Томмен ревнует будущую жену? — Можно и так сказать. А что касается твоей жены, то я надеюсь больше не находить ее платья в Палате Малого совета. — Значит, советы ты теперь все же там проводишь? — Да, поэтому постарайтесь избрать для развлечений другие места, — Тайвин старался сохранять строгий вид, хотя выражение лица Джейме, как у нашкодившего подростка, немало его забавляло. — Постараемся, — кивнул Джейме. — Ты что-то хотел? — Я… Да не знаю… — Джейме замялся. — Так, насчет Утеса хотел спросить… Что там делать-то вообще надо? — Двадцать лет ждал от тебя такой заинтересованности. Садись, расскажу, что там делать-то вообще надо.

***

      Море плескалось внизу. Темное. Манящее. Должно быть, было бы холодно погрузиться в его глубины… Темные волны сомкнулись бы над ее головой, вода наполнила рот и нос, а потом… она не смогла бы вдохнуть… не смогла бы всплыть… потому что не стала бы пытаться.       Ветер подул в лицо, отрезвляя, возвращая в реальность, на поверхность.       Отец был прав. Сейчас ей нельзя так думать. Умереть она еще успеет. Никогда не поздно это сделать, но пока впереди еще есть кое-что, ради чего ей стоит жить. Хотя бы попытаться.       Палуба качалась под ногами, когда Серсея спускалась в каюту. Она чувствовала себя такой уставшей, такой постаревшей. Как будто потеря ребенка прибавила ей много лет жизни. Она едва заставила себя отправиться в путь. Подумать только, она думала, что ноги ее больше не будет на корабле. Если бы тогда она только знала… она бы радовалась. Но если бы Серсея узнала еще раньше, она бы никуда не поехала. А теперь она возвращается… почти пустая душой и телом. Но впереди все еще что-то брезжит. За это нужно держаться.       В столице ей было больше нечего делать. Серсея не выходила из своих комнат, не хотела никого видеть, у нее совершенно не было сил на разговоры. Только вот с Сансой поговорить, чтобы стало немного легче… и еще Серсея пригласила к себе мастера, попросила его сделать маленького деревянного дракончика для малыша Сансы. Такой был у нее в детстве много-много лет назад. Услышанный разговор заставил Серсею вспомнить о забытой прежде игрушке. Она не думала, что Санса примет подарок, но Санса приняла. С подозрением во взгляде, но взяла. Может, выбросила потом… и это, безусловно, можно было бы понять. Слишком много плохого Серсея сделала, чтобы хорошие ее поступки можно было принять за чистую монету. Но Санса же лучше нее. Может, она все же даст шанс. Хотя бы потому, что они больше не увидятся, а Санса не держит обиды долго, не смакует их. Она идет вперед. И Серсее следовало бы. И она будет.       Серсея старалась не думать о том, что ждет ее впереди, и как ее встретят в Дорне. Она обещала Оберину, но обещания не сдержала, и если бы он решил от нее отвернуться, Серсея бы это приняла. Это было бы справедливо. Но оставаться в столице она не могла, а больше идти ей было некуда. Только в Дорне, Серсея верила в это, она могла бы почувствовать себя хорошо снова, свободно дышать. В ней не осталось никакого страха перед неизбежным, она просто ждала. Когда Серсея сходила на берег, она убеждала себя, что ждать осталось недолго, уже сегодня, через несколько часов, все решится. Пыталась предположить, как это будет, встретит ли ее кто-то на пристани или, быть может, во дворе замка? Встретили.       Посреди двора одиноко стояла женщина. — Эллария.       Серсея боялась ее реакции, но Эллария улыбнулась. Так тепло, как делала это всегда. — Серсея. Наконец-то ты дома.       Они обнялись. Серсея ощутила такое спокойствие, какого не чувствовала уже давно. Объятия обволакивали, будто излюбленное детское одеяло. Как же хорошо, что это Эллария, Серсея не могла и представить теперь, если бы ее встретил кто-то другой. Она не была готова к другой встрече, но объятия Элларии были так ей необходимы. — Я скучала, — честно сказала Серсея. — И много раз пожалела, что уехала.       Мягкая рука Элларии скользнула по ее волосам. Будто Серсея была маленькой девочкой, нуждающейся в материнских объятиях. Сейчас, пожалуй, она и была такой. Слезы вдруг снова возникли в уголках глаз. — Ты же знаешь все, да? Что я сделала? — тихо спросила Серсея, не заботясь, что кто-то еще может увидеть ее слезы. Как же все равно теперь. — Знаю, — подтвердила Эллария без тени осуждения. Она все гладила волосы Серсеи, обнимала ее, и Серсея чувствовала себя как дома. Она сделала правильно, что вернулась в Дорн. — А Оберин? А Мирцелла? — лихорадочно спрашивала Серсея. — Оберин рассказал кое-что и Мирцелле. — Я должна поговорить с ней.       Серсея отстранилась, хотела уже шагать к замку, пока решимость ей не изменила, но была остановлена мягким прикосновением Элларии к локтю. — Серсея… Мирцеллы здесь нет, — с сочувствием проговорила Эллария. — Где же она? — с недоумением спросила Серсея. — В Водных Садах? — Оберин там. А Мирцелла, должно быть, уже в Королевской Гавани. Неужели ты не знаешь новостей?       Отец хотел что-то сказать ей, когда она заговорила об отъезде, но Серсея прервала все его попытки. Она просто хотела поскорее уехать, пока у нее появились силы для этого, вот и все. Она зашла к нему лишь затем, чтобы поставить его в известность. Серсея не хотела ничего слушать, а теперь оказалось, что она не узнала самого важного. — Что за новости? — нахмурилась Серсея. — Твой брат был здесь. Он обручился с Арианной и забрал с собой Мирцеллу в Королевскую Гавань. Теперь в ее помолвке с Тристаном больше нет необходимости, и ее расторгли, — объяснила Эллария.       Серсея не знала, что чувствовать. Мысли в голове трепыхались, пытаясь собраться во что-то вразумительное. Серсея ощущала одно лишь смятение. — Что ж, Джейме говорил, что скоро намерен жениться. — У нее не хватило сил на объяснения с Томменом. С Мирцеллой же… — Так будет лучше, — решила Серсея. — Мне кажется, будто бы я не способна больше ни на что. Говорить с кем-то, что-то делать… это все кажется таким бессмысленным. Я не хочу, чтобы Мирцелла видела меня такой. Я бы не смогла ничего ей объяснить, я себе с трудом объясняю… — Ты просто устала. Тебе нужно принять ванну и отдохнуть, — сказала Эллария и ласково потянула Серсею за локоть к замку. — Пойдем.       От купальни поднимался пар. Прямо как в тот их прощальный вечер, когда Серсея решила поехать в столицу. Сколько обещаний она тогда дала — самое печальное, что всерьез считала, будто бы их сдержит. Она была так уверена, задача представлялась ей такой простой… Как глупа она была тогда, как наивна! Она вдохнула первый аромат счастья и посчитала, будто бы этого ей будет достаточно. Ей ли не знать, как одна лишь темная капля может испортить все. Это случалось с ней не раз, когда счастье казалось таким незыблемым, но потом обязательно происходило что-то, что разбивало все вдребезги. Ей не следовало с такой легкостью забывать обо всем, что она пережила. Некоторые вещи должны остаться в памяти, даже если они неприятны. Она не имела никакого права забывать: если бы не забыла, всего этого бы не было. — Я хотела просто увидеть Томмена и все испортила, — Серсея повернула голову к Элларии, которая сидела на мраморном бортике, опустив ноги в воду, будто не замечая промокшей и облепившей ее колени ткани. — Но Оберин… он злится?       Эллария грустно улыбнулась, наклоняясь, чтобы зачерпнуть в ладонь воды. — Скорее на себя. — Но он же… — в глазах Серсеи снова защипало от неминуемых слез. — Я должна поговорить с ним. Когда он приедет? Или… я сама к нему поеду!       Серсея попыталась подняться из купальни, но и тут Эллария остановила ее одним лишь взглядом. — Спокойно, он вернется к вечеру, и вы сможете поговорить. Вам просто нужно все обсудить, вот и все.       Серсея опустилась обратно, чувствуя, как вода обволакивает ее. Горячая вода. И Эллария не даст ей утонуть. — Я потеряла… нашего с ним ребенка. Все из-за меня, — покачала головой Серсея.       Без слов Эллария опустилась в воду, чтобы снова заключить Серсею в объятия. Тихая… такая безопасная гавань. Возможно ли, чтобы Эллария существовала на самом деле? Могут ли существовать настолько совершенные люди? — Ты такая хорошая… — прошептала Серсея. — Такая хорошая. — Осуждения тебе хватает. В первую очередь от тебя же самой. А вот поддержки… этого недостает, — Серсея поняла, что Эллария улыбается.       У Элларии, должно быть, в душе всегда гармония. И так, наверное, гораздо легче жить, чем с вечным ураганом внутри. — Ты думаешь, он простит меня? — тихо спросила Серсея. — Я думаю, что все гораздо сложнее, чем просто вопрос твоего прощения.

***

      Она стояла спиной к нему, и в складках ее шелкового халата затаились вечерние тени. Ее волосы еще были влажными после купания, но уже успели сформироваться в золотые волны, которые были так ему знакомы. Как будто ничего и не случилось, как будто она никогда не уезжала. — Серсея, — позвал он.       Когда она обернулась, игнорировать реальность стало невозможно. Случилось, потому что он отпустил ее в столицу, хотя не должен был этого делать. Ее глаза расширились, и Серсея выдохнула. — Оберин, — тихо произнесла она, будто от испуга. Наверняка она боялась. Даже если до этого не боялась, ей стало страшно теперь. Боялась и ждала его реакции. Было бы легче, если бы он сам знал, какой будет его реакция, но Оберин не знал. Еще сегодня утром он хотел простить ее, а по дороге из Водных Садов его одолевало желание просто уехать подальше, навестить Айронвудов, как он давно собирался, и обсудить с ними назначение Квентина наследником, но теперь…       Серсея тяжело сглотнула, и ее брови дернулись вверх будто в панике. Оберина всякий раз так поражало ее лицо… такое живое. Не та холодная маска, которая была в Королевской Гавани, когда он приехал туда на свадьбу Джоффри. Тогда Серсея выглядела как кукла, идеальная, но совершенно безжизненная. Когда он соглашался на женитьбу, думал, зачем ему такая нужна, никогда ему не нравились куклы. Но Оберин был убежден, что за маской что-то есть, и это что-то он хотел извлечь на свет. У него получилось, и теперь эмоции проступали на лице Серсеи мгновенно, он видел все: весь ее страх, непосильное для нее ожидание, надежду…       Серсея сделала шаг ему навстречу и остановилась, будто испугалась, что он не даст ей приблизиться и оттолкнет. — Ты… Прости меня. Я знаю, я нарушила обещание, но я очень… очень сожалею, — заговорила она совершенно не своим голосом. Каким-то надтреснутым, безнадежным, какой Оберин никогда не думал от нее услышать. — Ты намеревалась сделать это с самого начала? Еще тогда, когда была в Дорне, когда отдала мне все яды? — спросил он, хотя знал ответ. Сомневался тогда, просил Элларию развенчать его сомнения, но теперь знал точно. — Нет, — выдохнула Серсея. — Тогда все, чего я хотела, это увидеть сына. Это правда. Но я переоценила себя, я была самонадеянна. Здесь, в Дорне, мне казалось, что я такая сильная, что никто и ничто не может поколебать во мне эту мощь, но я ошиблась. Мое прошлое было сильнее меня. Я должна была сопротивляться, но не смогла.       Если бы он не предполагал, что так будет… но он предполагал. Он не должен был ее отпускать, не должен был позволять ей… часть вины за случившееся лежит и на нем, несомненно. — Я пойму, если ты меня не простишь, — сказала Серсея, не дождавшись от него ответа. Оберин не хотел мешать ей говорить, потому что не знал, что отвечать. Одно решение претило ему ничуть не меньше, чем противоположное. Наверное, впервые в жизни ему было так тяжело определиться. Будь она просто его любовницей, он бы ее бросил. Будь она просто матерью его ребенка, он бы оставил ее. Он проделывал это не единожды. Матерями его детей были пять женщин, только одна из них оставалась с ним на протяжении времени, а число простых любовниц-развлечений на одну или пару ночей он не мог и вспомнить. Но Серсея была его женой, а это было совершенно новое для Оберина понятие, включающее в себя то, что он всегда не слишком-то жаловал, — ответственность. — Что же ты будешь делать, если я тебя не прощу?       Серсея опустила голову. Можно ли было представить раньше, чтобы королева-регент опустила голову? Но королева-регент и Серсея были совершенно разными женщинами. С королевой-регентом он бы точно не церемонился, но Серсея засела слишком глубоко у него в душе. — Это не первый случай в вашей семье, так? Твой брат расстался со своей женой. — Да, и она вернулась домой, в Норвос, но тебе едва ли будут рады в Утесе Кастерли.       Серсея прикрыла глаза, а потом заговорила так ровно, будто происходящее совершенно не трогало ее. — Даже если я окажусь там, то пробуду недолго. Я могу найти любое место, поехать туда, где меня не знают, но я себя знаю, вот в чем проблема. Это место — единственное, где я могу чувствовать себя спокойно. Так что позволь мне остаться в Дорне, прошу. Если я слишком неприятна для тебя, я постараюсь не попадаться тебе на глаза, но если мне придется снова взойти на корабль, он не довезет меня до места, — не как угрозу, а как факт, спокойно произнесла это Серсея на выдохе. — Ты даже не в отчаянии, все гораздо хуже, не так ли?       Серсея подняла на него взгляд. — Ты был прав. В погоне за местью я потеряла все. Это цепь, как ты и говорил, и я задушила ею не только Тириона, не только Санса от нее пострадала, но еще и наш ребенок.       Наш ребенок… Он никогда не думал о том, чтобы завести детей, хотя никогда не отказывался от них, если они появлялись. Они с Серсеей никогда не говорили о детях, и все же Оберин испытал смешанные чувства, когда узнал, чего Серсее все это стоило. Если бы он только знал… Он бы не отпустил ее никуда. Но знала ли она, когда уезжала? Казалось, Оберин знал о случившемся все, но, как выяснилось, все, кроме самого важного. — Я никогда не думала о последствиях. Я думала, что все наладится в один момент, стоит только Сансе умереть, что я смогу вздохнуть с облегчением, стать свободной, но все не так. Даже если бы умерла Санса, а не Тирион, даже тогда все бы отвернулись от меня, и отец, и Джейме, и Томмен с Мирцеллой. Я не могу даже смотреть им в глаза, я теперь не могу выносить осуждение. Я совершала много ужасных вещей раньше, но мне никогда не было так плохо, как сейчас. Никогда мне не казалось, что все закончено. А теперь это кажется концом всего, хотя умерла даже не я. Это было ошибкой — мстить.       Интересно, чувствовал бы он то же, если бы убил Григора Клигана собственными руками? Когда Оберин видел череп Горы, стоящий на подставке, он не чувствовал ничего. Может быть, удовлетворение, но лишь от того, что это чудовище не убьет больше ни одного ребенка и не изнасилует ни одну женщину. Больше Гора ничего никому не сделает. От смерти Горы, свершенной чужими руками, Оберин ничего толком не потерял и не приобрел, и едва ли что-то бы изменилось, исполни приговор он сам, но Серсея сделала все сама, ничего не приобрела, а потеряла все. — Теперь ты в Дорне. Разве тебе не стало легче? — Здесь никто толком не знает правды, а Эллария поддержала меня. Пусть мне кажется, что все все равно меня осуждают, я заслужила такое мучение. И все же здесь лучше, чем в столице. Здесь я помню о том, как мне было хорошо с тобой и Элларией, в Красном замке же я вспоминаю лишь о том, как мне было плохо. Я знаю точно, что были и хорошие моменты, даже там, но я… не помню. Все слилось в одно и померкло. Я не вернусь туда. Ни туда, ни в Утес. — Оставайся здесь, — сказал Оберин. — А я останусь с тобой и больше никогда тебя не покину. Я не должен был отпускать тебя одну туда.       Серсея дернулась, будто в нее попала стрела. Она не верила. Оберин сам не верил, что сказал это вслух. — Но почему? — Все твои проблемы были от того, что ты была одна, что ты не читала себя нужной, по-настоящему ценной. Если я уйду, чем тебе это поможет? Все станет лишь хуже. Но я знаю, что я могу сделать так, чтобы ты чувствовала себя значимой, чтобы ты не была одинока. Я твой муж, я ответственен за тебя. Я должен помогать тебе справиться с этим, а не бросать. Я должен был поехать с тобой, должен был каждый день напоминать тебе о том, что ты моя королева, и что никто не сравнится с тобой. Тогда все было бы иначе.       Он увидел, как она плачет. Серсея все еще не рисковала подойти, а потому он сам подошел к ней и обнял, и Серсея прижалась к нему доверчиво, будто ища защиты. Были ли у них вообще когда-нибудь такие моменты? Простые объятия, чтобы утешить, не перетекающие в заигрывания, чтобы в следующий миг упасть на постель. Этого им всегда недоставало. Но теперь Оберин чувствовал себя правильно, когда обнимал жену, в нем не осталось никаких сомнений. Эллария была права: он не любил ложь, но все же он не мог бросить Серсею. Можно было лишь гадать, в кого она превратится, если останется одна. Серсея вообще не проживет долго, если ее оставить. Она всегда боролась. За своих детей или ради мести. Борьба за месть оказалась пустой, а из-за чувства вины она никогда не стала бы бороться за прощение Мирцеллы и Томмена. Возможно, Оберин знал, как он поступит, еще когда в самый первый раз читал письмо Тайвина Ланнистера обо всем, что случилось в столице. Ему претило идти с этим человеком по одной дороге, но теперь, как ни крути, их семьи связаны. Прошлое изменить невозможно, но будущее только в их руках. И в этот самый миг Оберин понял, что не способен отвернуться от Серсеи. Ни сейчас, ни когда-либо.

***

      Рослин смотрела на ее профиль на фоне темного окна и размышляла о том, что не о такой Сансе ей все говорили. Санса в ее представлениях и Санса в реальности были совершенно разными людьми. Рослин, однако, не думала, что ее намеренно ввели в заблуждение. Леди Кейтилин тоже не ожидала, что ее дочь так изменится. Рослин волновалась перед встречей, думала, о чем будет говорить. «Санса так любит песни», — говорила леди Кейтилин когда-то. «Санса — само очарование, она поет и играет, вы подружитесь», — еще раньше говорил ей Робб.       Рослин не сомневалась в этом, когда из кареты вышла улыбающаяся девушка с ребенком на руках. Она поставила малыша на землю, тот сделал несколько шажков по снегу, наклонился, чтобы зачерпнуть горсть, и плюхнулся в снег, не удержав равновесия. Малыш не растерялся и не заплакал, он стал зачерпывать снег руками, образуя вокруг себя маленький снегопад. Девушка засмеялась и, когда она наклонялась, чтобы отряхнуть ребенка, с ее головы соскользнул капюшон, и волосы под ним оказались не рыжие. Рослин нахмурилась, а потом увидела, что из кареты вышел кто-то еще.       Рослин не раз доводилось видеть, как Санса улыбается или смеется, но все же она постоянно держала перед глазами то серьезное выражение лица, даже какое-то отстраненное, совершенно безэмоциональное. Рослин планировала встретить кого-то очень на нее похожего, с кем она могла бы сойтись, но, когда они наконец оказались наедине, Санса не вызывала в ней желания говорить о песнях. Как и она — у Сансы. Рослин сидела, сжимая в руках чашку горячего чая, явственно ощущая, как больно пальцам, а Санса стояла у окна и смотрела вдаль. Сейчас она казалась такой же далекой и недостижимой как Винтерфелл, в котором Рослин не суждено было побывать. — Я слышала, ты скоро выйдешь замуж, — сказала Санса, слегка поворачивая голову. — Да. Я еще не знаю, за кого именно. Сначала мы с леди Дженной поедем в столицу, а там уже лорд Тайвин скажет, — с унынием проговорила Рослин.       Она пыталась не показывать своего неудовольствия, хотя оно и было. Рослин всегда знала, что рано или поздно это случится, но все же надеялась, что время не будет так беспощадно к ней. Она совершенно не хотела замуж. У нее уже был муж. Пусть она и потеряла его, другого ей не нужно было. — Ты раньше бывала в столице? — продолжила Санса свой допрос невообразимо спокойным голосом. — Нет.       В ответ Санса повела бровью, усмехнулась уголком губ. — Что ж, надеюсь, тебе там понравится. Когда я только приехала туда, это место казалось мне сказочным, воплощением всех моих мечтаний. В последнее время Красный замок уже не казался мне таким враждебным, но… былого очарования не вернуть, как ни старайся, — Санса повернулась к Рослин, сцепив руки перед собой. — Как ты думаешь, каким будет мой муж? — спросила Рослин. Задавать такие вопросы в пятидесятый раз леди Дженне или леди Кейтилин было бы уже преступно, но с Сансой Рослин прежде ни о чем таком не говорила. — Тем, за кого Ланнистерам будет выгодно отдать тебя. Но ты явно не это хотела услышать. — Леди Дженна сказала мне то же самое, — Рослин наконец поставила чашку на блюдце и тоже сцепила руки, продолжая чувствовать в ладонях жар от чашки. — Но это не говорит толком ничего о том, какой это будет человек. — Я надеюсь, что тебе повезет, и человек будет хорошим. — Вряд ли мне повезет во второй раз, — усомнилась Рослин. Санса улыбнулась с неожиданной теплотой. — По моему брату сразу было видно, какой он человек, — сказала она. — Отец всегда готовил его к тому времени, когда он станет Хранителем Севера, и Робб перенял у отца все, что только мог. Мой отец, однако, внешне был суров, но Робб… если только ничего не изменилось с нашей с ним последней встречи. Но я уверена, что изменилось. — Он тоже был очень серьезным, когда я увидела его впервые, — вспомнила Рослин. — Настоящий король. Но эта серьезность и уверенность вселяли в меня силу.       Санса снова улыбнулась. Она отошла от окна и села рядом Рослин. Винтерфелл остался столь же далек, но Санса теперь была гораздо ближе. Это вселяло в Рослин надежду, она хотела понравиться Сансе. Хотя бы ради Робба. — Робб не скрывал своих намерений, но иногда приходится дольше разглядывать то, что скрывается внутри человека. Иногда нужно позволить себе увидеть то хорошее, что может в нем быть. Это бывает непросто. — Ты так думаешь? — спросила Рослин, ловя каждое слово Сансы. — Как ты помнишь, меня лорд Тайвин выдал за карлика, о котором до сих пор ходит много слухов. Не бойся, тебя не ждет такая судьба. Второго такого, как мой муж, просто нет. — Мне тебя жаль.       Санса покачала головой и позволила себе очередную улыбку. — Не стоит меня жалеть. Мне повезло с ним. Все произошло так, как и должно было быть. Не будь Тириона, у меня не было бы и Эдрика. Тирион был ко мне добр. Я благодарна ему за все, что он для меня сделал. — Ты любила его? — спросила Рослин. Она привыкла думать, что Санса была несчастна, но теперь понимала, что и эти ее предположения не оправдываются. — В каком-то смысле, — с ощутимой печалью, как показалось Рослин, ответила Санса. — Я любила Робба и люблю, — пылко заявила Рослин. — И я не хочу выходить замуж снова, но никто не понимает этого, даже леди Дженна.       Санса усмехнулась. — Она понимает. Никто не понимает тебя лучше, чем она, поверь мне. Она хочет лично обсудить с лордом Тайвином твой брак. — Значит, я могу остаться свободной? — Сомневаюсь. Но Дженна позаботится о лучшей кандидатуре для тебя, в этом сомнений нет.       Рослин вздохнула. — Неужели нельзя просто оставить меня в покое? Я не беременна, у меня нет ребенка от Робба, какую для кого опасность я представляю?       Санса снесла эту тираду с вежливым снисхождением. — Ты такой же Старк теперь, как я — Ланнистер, — терпеливо объяснила она. — Этого не стереть. Только если ты не выйдешь замуж снова. Меня вот отпустили на Север, потому что я дала обещание не выходить замуж во второй раз, потому что я должна оставаться Ланнистером. А вот ты не должна оставаться Старком. Понимаешь?       Ощущение, будто она заложница, хотя, по сути, так и есть. Заложница имени. — Лорд Тайвин правда такой страшный, как о нем говорят?       Сансу явно позабавило такое предположение, и она рассмеялась. Былая холодность совершенно развеялась. — Нет, если делать то, что он говорит. Не бойся, все переговоры будет вести Дженна, тебе остается лишь ждать. Хотя ожидание порой страшнее всего. — Я не хочу! — с отчаянием повторила Рослин. — Не хочу выходить замуж снова! Я жена Робба, понимаешь? Я не хочу быть еще чьей-то женой!       Помедлив, Санса опустила руку на плечо Рослин. — Робб хотел бы, чтобы ты была счастлива, я уверена. Он тебя не держит, и ты его не держи. Если ты увидишь, что в твоем муже есть что-то хорошее, за что его можно уважать, ценить… любить… сделай это. Робб не восстанет из мертвых, чтобы забрать тебя в свои объятия, как бы ты этого ни хотела. И ты не должна торопить время, чтобы воссоединиться с ним. Ты должна жить. И жить счастливо. Это возможно, но только если ты позволишь себе быть счастливой снова. — Почему ты говоришь мне это?       Санса пожала плечами. — Ты все еще часть моей семьи. К тому же, когда я выходила замуж, рядом не было никого, кто мог бы подбодрить меня. О свадьбе я узнала в утро перед церемонией, и мне пригрозили, что потащат меня силой, если я не пойду сама. У тебя есть время. Оно поможет тебе привыкнуть к нужной мысли. — Я давно знала, что это случится, но все равно не привыкла. — Я осознала, что возвращаюсь домой, лишь когда карета выехала за пределы Королевской Гавани, — возразила Санса. — У тебя еще все впереди. — Я не могу в это поверить. Все не так, как Робб говорил. Он обещал, что вернется за мной, и мы поедем в Винтерфелл. Он не должен был умирать!       Санса смотрела на нее с сочувствием человека, который уже прошел через все, что терзало Рослин, и понимал ее страдания как никто другой. — У меня кое-что есть для тебя, — сказала Санса. — Это письмо я написала Роббу больше года назад. Оно было с ним все время вплоть до его смерти. Оно было с ним в его последние минуты. Пусть теперь оно будет у тебя. Как что-то, что осталось от твоего мужа.       В пальцах Рослин хрустнул сложенный в несколько раз пергамент. Бурые пятна засохшей крови растрескались на местах сгибов, но Рослин не покоробило это. Она сжала письмо в ладони, чувствуя, как вместе с ним сжимается и ее сердце. — Это тебе стоило бы сохранить его. Или леди Кейтилин, — тихо сказала Рослин, хотя понимала, что не сможет уже отдать письмо, даже если Санса передумает.       Санса накрыла ее руку своей. — Сейчас именно ты нуждаешься в частичке Робба, чтобы быть храброй.