***
— Почему я?! — воспротивилась Мирцелла. — Почему ты сам не можешь поговорить с ним? Дедушка наградил ее очень внимательным и очень спокойным взглядом, и Мирцелла пожалела, что снова вспылила не из-за чего. Леди так себя не ведут. — Почему каждый раз, как речь заходит о Роберте Аррене, ты ведешь себя так, будто я сегодня же выдаю тебя за него замуж? — Какая разница, сегодня или не сегодня? — недовольно спросила Мирцелла, ерзая на стуле. Она могла бы просто согласиться, но теперь она раскрыла себя и придется слушать… придется много слушать. И отвечать на вопросы. — Такая, что ты сама все себе придумала. С чего ты взяла, что за него выйдешь? — А кто еще это может быть? — Мирцелла по привычке уже смяла подол в руке, прежде чем одернула себя. — Кто угодно. Ты знаешь, как это работает. Если ситуация будет оставаться такой же, и нам не нужно будет заключать ни с кем новый союз, я не буду настаивать на ком-то конкретном. Естественно, я буду против, если ты соберешься замуж за крестьянина, в остальном же… — такой ответ на миг даровал Мирцелле надежду. — Но в случае обострения старых конфликтов, сама понимаешь… — дедушка многозначительно взглянул на нее. — Я знаю, — заверила его Мирцелла. — Дядя Тирион мне объяснил, перед тем как отправить в Дорн. У принцессы есть долг перед государством, если есть нужда, необходимо его исполнить. Кажется, в тот вечер, когда дядя Тирион пришел в ее покои, чтобы рассказать о помолвке с Тристаном, Мирцелла впервые ощутила себя взрослой. Дядя был так серьезен и говорил, что она, как принцесса, должна послужить своей стране, потому что только с ее помощью возможно заключить такой важный в эти неспокойные времена союз. Мирцелла прониклась и еще долго держала в мыслях его слова. — Трудно предугадать, что может произойти через пять или десять лет, но пока что у нас мир, и никто не будет выдавать тебя замуж за Роберта Аррена против воли. Я еще никого силой не тащил в септу, пусть и не единожды грозился это сделать. — Ладно, — сдалась Мирцелла, не удержавшись от улыбки. — Но почему с Робертом должна говорить именно я? — Потому что он к тебе расположен, и новость ему будет легче услышать из твоих уст. — Что случилось? — насторожилась Мирцелла. — Его мать мертва. — Как? — опешила Мирцелла. — Леди Лиза? Что с ней случилось? Дедушка внимательно посмотрел на нее, будто раздумывал, способна она вынести такие слова или нет. Мирцелла пожалела, что в начале разговора упрямилась, как ребенок, поэтому постаралась выпрямиться на стуле и придать лицу серьезное выражение. — Она покончила с собой, — лаконично ответил он. Возможно, хотел добавить что-то еще, но все же решил избавить ее от подробностей. — Как это ужасно, — леди Лиза не слишком-то ей нравилась, но все же ее было жаль. Мирцелла никому не желала вреда, не хотела, чтобы кто-то был несчастен. И не хотела становиться вестницей дурных вестей для кого-то. Да, ей поручили важное дело, но такое. В последнее время мальчишки снова воспылали страстью к боям на мечах, хотя Ширен говорила, что они на время позабыли про это занятие. Звон стали был слышен издалека, и Мирцелла, направляясь к залу для тренировок, была уверена, что найдет там того, кто был ей нужен. Прошла она, однако, не через главный вход, а поднялась по лестнице на небольшой балкон, откуда можно было с наилучшего ракурса наблюдать, что происходит внизу. На этом балкончике они с Ширен частенько проводили время за вышиванием или чтением, а заодно поддразниванием тех, кто звенел мечами внизу, стараясь привлечь их внимание. С Ширен было весело, пусть она и была не слишком искушенной, и теперь Мирцелла могла отдаленно понять, что чувствовала Арианна, проводя с Мирцеллой время. Мирцелла надеялась, что Арианна не в обиде из-за того, что они почти не видятся, хотя Арианна и дядя Джейме все еще оставались в замке, но Мирцелла вошла во вкус — теперь она создавала свое королевство со своими правилами. Возможно, она сможет выпросить у дедушки еще пару подружек. Он же как-то нашел друзей для Томмена, почему бы не подыскать компаньонок и ей. Ширен, конечно, хорошая, но втроем или вчетвером им было бы еще веселее. Томмен со своими друзьями никогда не скучает. Да и присутствие девочек заставило бы встрепенуться тех, кто пока еще делал это неохотно. У Томмена теперь была конкуренция не только в лице сестры, потому что Ширен под руководством Мирцеллы стала наряжаться больше, и мальчишки разули, наконец, глаза. Вот вечно с мужчинами так, с горечью думала Мирцелла: пока не нарядишься в красивую одежду и не обвешаешься драгоценностями, они не заметят тебя и в упор. Сегодня мальчишки тоже тренировались, и Ширен сидела на балкончике одна и что-то вышивала. Мирцелла поднялась на балкон и присела на скамью с ней рядом. — Кто побеждает? — стараясь принять безразличный вид, поинтересовалась Мирцелла. — Как обычно, — со вздохом сообщила Ширен, обхватывая пальцами иголку, чтобы вытянуть ее из ткани. «Как обычно» значило «Томмен и Лорен опять не могут ничего поделить». Мирцелла удивлялась, почему Томмен больше всех дружен именно с Лореном, если Лорен же является его главным соперником во всех состязаниях. Да и сам Томмен, пожалуй, удивлялся не меньше. Мирцелла нашла взглядом Роберта Аррена. Подумать только: тот мальчик, которого она помнила, даже не удержал бы меч в руках, этот же даже умел с ним обращаться и делал это весьма успешно. Не так успешно, как ее брат, но дедушка все же позаботился о том, чтобы Томмен начал тренироваться как можно раньше, а Роберт присоединился не так давно, однако уже делал успехи. «Если мне все же придется за него выйти, то хотя бы будет не стыдно», — решила Мирцелла. Ради профилактики она может мотивировать его и на большие свершения. Так, на всякий случай, если придется становиться Леди Долины, она будет знать, что ее муж что-то из себя представляет. Роберт как раз поднял голову, и Мирцелла выразительно ему кивнула, сопроводив это действие ободряющей улыбкой. Потом вспомнила, что ей предстоит ему сообщить, и собственные корыстные размышления заставили ее устыдиться. — Что? — спросила она, увидев улыбку Ширен. — Я просто подбадриваю его. Что эти мужчины вообще могут без нас, женщин? Видишь, — она выразительно указала вниз, где Роберт выбил меч из рук Эдмунда Бейнфорта. — Работает безотказно. — Просто он нравится тебе больше, чем ты можешь признать, — шепнула Ширен. Взгляд подруги показался Мирцелле каким-то слишком… всезнающим. — Вовсе нет, — сказала Мирцелла. — Просто девушке полезно иметь поклонника. — Конечно, — явно не поверив в слова Мирцеллы, Ширен снова улыбнулась и перевела взгляд на светлую макушку Томмена. Мирцелла снова взглянула вниз и увидела, что Роберт и Эдмунд не начали поединок сначала, но по какой-то причине не расходятся. Ясно, по какой. Мирцелла вздохнула и спустилась по ступеням. — Нужно поговорить, — сказала Мирцелла Роберту, не удостаивая других присутствующих даже взглядом. Его лицо было красным после поединка, и волосы прилипли ко лбу. Когда-нибудь он будет участвовать в настоящих турнирах и, возможно, сделает меня Королевой Красоты, снова так некстати подумала Мирцелла. Они вышли из зала, но остановились в коридоре неподалеку от дверей. Роберт молчал, поглядывая на нее со странным выражением, а Мирцелла не знала, с чего начать. Как вообще нужно сообщать подобные новости? Роберт терпеливо ждал. — У меня есть новость, — сказала Мирцелла, внимательно следя за его реакцией. — Печальная, — добавила она, не зная, как еще она может смягчить удар. Она же должна. Она принцесса, и заботиться о своих подданных должна не меньше Томмена. — Что это за новость? — спросил Роберт, явно не представляя, насколько печальные известия могут его ждать. Мирцелле стало совсем его жаль. Последние мгновения счастливого неведения. — Твоя мама… она мертва. Они молчали. Роберт стоял, прислонившись к стене, а Мирцелла наблюдала за ним, выискивая в его лице следы зарождающейся реакции на это известие. — Как жаль, — на удивление спокойно, и все же с каким-то пронизывающим сожалением произнес Роберт. — Я хотел бы показать ей, что я могу. Она всегда называла меня сильным, но тогда я совсем не был таким. А теперь… теперь я умею гораздо больше, но она этого уже не увидит. Он будто говорит лишь затем, чтобы я не заметила, как он себя чувствует, подумала Мирцелла. Будто пытается отвлечь ее словами, чтобы не показать своей слабости. Мужчины. Почему он думает, что может упасть в ее глазах, если, например, расплачется? Его мать мертва. В такой ситуации кто угодно имеет право заплакать. — Тебе не нужно ничего ей доказывать, — мягко заговорила Мирцелла. — Даже если бы ты не умел ничего, она все равно бы тебя любила. Родители… матери почти всегда так поступают. Им неважно, какой ты, плохой или хороший, они просто любят тебя безусловно. Едва ли кто-то так умеет. Даже дети не всегда могут любить так своих родителей в ответ. Да, только родители так могут. Безусловно. Мирцелла раздумывала о том, что смогла бы выйти за Роберта замуж, если он хорошо будет обращаться с мечом, а ведь совсем недавно она мечтала о любви. Тристан умел обращаться с оружием — в Дорне начинают учить этому еще раньше, чем здесь. И все же тогда Мирцелле не было этого достаточно. Не было достаточно навыков, не было достаточно чужой любви. То, что происходит сейчас, — стало лучше или хуже? Она становится менее неприхотливой, взрослеет или все совсем иначе? Или она поняла, что ее надежды тщетны? Раз она принцесса, то ее выбор всегда будет ограничен. И все же вокруг есть примеры любви, о какой поют песни. Прямо перед глазами. Томмен и Ширен. Арианна и дядя Джейме, которые совсем недавно были незнакомцами, а теперь… Но Мирцелла как будто уже не может в это верить. Или намеренно пытается не верить, чтобы не разочаровываться снова. Она так часто слышала, что любовь неважна, особенно от Арианны, но теперь… а может, это не любовь вовсе у Арианны и дяди Джейме? Может, Мирцелла ничего не понимает, и это снова всего лишь страсть? Может, все сложнее, чем кажется? А может, наоборот, проще? Наверное, стоило бы больше ценить тех, кто любит тебя безусловно. Мама ее любит, спору нет, но Мирцелла все еще не знала, как относиться ко всему тому, что ей пришлось узнать. Но если бы Мирцелла сделала что-то плохое… Продолжала бы мама ее любить? Джоффри она любила несмотря ни на что. Мирцелле тут же захотелось пойти написать маме, но дедушка сказал, что не стоит торопиться, и Мирцелла понимала, что еще не готова. Хотя жизнь так коротка. Может, мама тоже не сможет жить после всего, что она сделала, и так и не узнает, что Мирцелла ее простила. Хотя Мирцелла не простила. Но маме было бы приятно знать, что Мирцелла не злится на нее. Как она вообще может злиться, когда она почти ничего не знает? С другой стороны, знает она достаточно: она знает последствия. Или все же недостаточно знать одни лишь последствия? — Эй, ты чего? — спросил Роберт, от которого не укрылось уныние Мирцеллы. — Не знаю… захотелось маме написать, — сказала Мирцелла, отчего-то чувствуя, как к глазам подступают слезы. Нельзя плакать! Она же леди. Принцесса! — Но я не уверена… — Конечно напиши, — поддержал ее Роберт. — Это я должна поддерживать тебя, — слабо возразила Мирцелла. — Нужно поддерживать того, кто в этом нуждается, — заявил Роберт. — Ты тоже нуждаешься. Томмен так говорил. Раньше я не умел дружить и не знал, как это делается. Но Томмен сказал, что он тоже не умел, а потом научился, и я тоже смогу. Теперь у меня много друзей. Томмен, Лорен, Эдмунд и остальные мальчишки. А еще Ширен и… — он посмотрел на нее полувопросительно, будто сомневался, имеет ли право включать ее имя в этот список. — И я, — подтвердила Мирцелла, переплетая их пальцы.***
Они медленно шли по залитой солнцем дорожке, прислушиваясь к тихому шороху зеленых листьев над головой. Все вокруг цвело и благоухало, будто зима была не в силах перебраться через Красные горы. Даже в Хайгарден пришла осень, но в Дорне по-прежнему стояло лето. Дорнийцы, конечно, привыкли к зною похлеще, но для Маргери такая погода все еще была летом, и ей стало жарко даже от неспешной прогулки. Нужно будет последовать примеру дорнийских красавиц и сменить гардероб. Подумать только: когда-то она удивляла обитателей Королевской Гавани своими открытыми нарядами, но в Дорне и этого не было достаточно. — Тут никогда не бывает зимы, да? — спросила Маргери, разглядывая причудливую птицу в окружении длинных зеленых листьев пальмы. В Хайгардене такие не росли, но в Дорне их было в избытке, а небольшой сад в Солнечном Копье и вовсе сплошь изобиловал ими. Квентин рассказывал, что в Водных Садах больше разнообразия, но там Маргери побывать еще не успела. — Никогда, — подтвердил Квентин. — Когда мы поедем в Водные Сады? — спросила Маргери. — Через несколько дней, — пообещал Квентин. — Надо бы повидать Тристана. Когда я уезжал, он был чуть ли не младенцем. Предполагаю, что сейчас он подрос, — Маргери улыбнулась в ответ на его улыбку. — Тебе понравится в Водных Садах. Там ты вспомнишь Хайгарден. — Хорошо, — сказала Маргери, стараясь не дать внутреннему чувству светлой грусти разрастись. Рассталась с Хайгарденом она неохотно, но все же с ощущением, что впереди ее ждет нечто потрясающее. Дорога в Дорн прошла замечательно, настоящее приключение, путешествие в лето, в будущее, в новую счастливую жизнь. Маргери казалось, что чувство, которое завладело ею уже давно, никогда ее не оставит. Такое ощущение теплоты внутри и нескончаемый источник нежности. Если бы она могла взлететь, она бы взлетела, но Маргери не могла, поэтому просто шла по дорожке, прижимаясь к Квентину. Она старалась быть поближе к нему всегда. Сейчас как будто исполнялись их общие мечты. Да так оно и было. Все то, о чем они говорили у фонтана в Королевских Садах, постепенно претворялось в жизнь. Маргери показала Квентину Хайгарден, а совсем скоро он покажет ей Водные Сады. Могла ли Маргери предположить, что когда-нибудь она в самом деле сможет делать то, что хочет она, а не кто-то другой? Сейчас Маргери чувствовала себя свободной, как никогда прежде. Дорожка повернула в очередной раз, и они вновь оказались у входа в замок. Маргери задрала голову, чтобы посмотреть на башни, уходящие ввысь, и зажмурилась, когда в золотом куполе Башни Солнца отразился яркий солнечный луч. Хорошо, что именно это место, а не Королевская Гавань, станет ее новым домом. Хотя, право же, с Квентином она могла бы жить где угодно. — Будем заканчивать прогулку? — спросил Квентин? — Ты, должно быть, устала. — Не устала, но не отказалась бы от перекуса, — сказала Маргери. Они приехали в Солнечное Копье всего два дня назад, и все это время почти не сидели на месте. Квентин показывал ей замок, рассказывал легенды и истории с ним связанные. Они то поднимались по сотням ступеней в Башню Копья, то делали десятый круг по вестибюлю, пока Квентин описывал жизненный путь каждого, в чью честь была воздвигнута мраморная статуя здесь. Все это было Маргери только в радость, и многие его рассказы она уже слышала, да только теперь могла увидеть воочию, и это было гораздо лучше, чем просто слушать, хотя рассказывал Квентин отменно. И все же в некоторой степени это было утомительно, и силы так или иначе нужно было восполнять. Пока слуги расставляли тарелки и приборы на низком столике, Маргери пыталась с помощью ленты соорудить на своей голове что-то наподобие высокой прически, чтобы шее и спине не было так жарко. В замке, конечно, было прохладнее, но жар улицы все еще не отпускал Маргери, и она чувствовала, как ткань платья прилипает к телу. Вот это климат. Маргери через отражение взглянула на Квентина, который сидел как ни в чем не бывало. И этот человек, привыкший к постоянной жаре, давал ей в Королевской Гавани свой плащ, чтобы она не замерзла! Наверное, в тот день он заледенел, сидя на парапете фонтана, но виду не подал, выслушивая порцию ее возмущений. От нее! Тогда почти незнакомой девушки! «Повезло мне с мужем», — подумала Маргери, наконец, удовлетворившись результатом. Она опустилась на подушку рядом с Квентином — на второй день она уже привыкла, что есть можно даже сидя на полу и вообще — чем ближе к земле, тем лучше. Квентин, заметив произошедшие в ее внешности изменения, улыбнулся. — Жарко? — Немного, — призналась Маргери. — Нужно будет обзавестись нарядами полегче. — Можешь начать прямо сейчас, — предложил он. Маргери уловила ехидство в его голосе. — Еще одна дорнийская традиция: есть без одежды? — с самым невинным видом поинтересовалась она. — Все традиции с чего-то начинались, — пожал плечами Квентин. Он легонько поцеловал Маргери в шею, и они приступили к трапезе. — Санса все еще не ответила на мое письмо, — пожаловалась Маргери, отправляя в рот закуску. — Когда ты успела написать ей? — изумился Квентин. — Еще в Хайгардене. Не могла же я не поделиться с ней тем, что мы с тобой обнаружили. Сделанное открытие все еще приводило Маргери в экстаз, и она не понимала, как Санса могла так тщательно скрывать такую тайну и ничего, ничего не рассказать подруге! С одной стороны, было самую малость обидно, с другой же — Маргери в который раз убедилась, что секрет, который рассказать Сансе, никто больше точно не узнает. — Ты написала ей об этом? — Квентин почему-то не разделял ее восторга по поводу письма, хотя по поводу предмета симпатий Сансы в дискуссиях он проявлял живой интерес. — Об этом и не только. — Я надеюсь, что ответ Сансы просто пришел в Хайгарден, а не потому, что твое письмо попало в чужие руки, — сказал он. — Почему оно должно попасть в чужие руки? Санса теперь — Леди Винтерфелла, кому как не ей должны отдавать все письма? — Хорошо бы ты оказалась права, — Квентин отложил приборы и поднялся. — Уже уходишь? — разочарованно протянула Маргери. Квентин предупредил ее с утра, что сегодня он должен будет встретиться со своим дядей Оберином и обсудить дела, но время пролетело так незаметно, и Маргери совершенно не хотелось его отпускать. — Будешь скучать? — улыбнулся Квентин. — Конечно буду. Поэтому возвращайся скорее, — Квентину пришлось наклониться, чтобы Маргери поцеловала его напоследок, а потом он ушел, оставив ее одну. Маргери недолго продолжала трапезу в одиночестве — в такую жару ей не хотелось много есть, хотя понемногу она остывала. Она оглядела покои. Это не было похоже на ее комнату в родном Хайгардене и мало напоминало Красный Замок. Все здесь как будто идеально соответствовало тому, что было внутри Маргери теперь. Летящие и трепещущие на ветру легкие занавески, красивые ткани, сласти с такими вкусами, что заставляли забыть обо всем. Какой-то особый мир. Неудивительно, что у многих именно Дорн ассоциировался с запретной любовью, здесь мир сплошных искушений. Маргери и Квентин поженились, но их любовь будто все еще запретна. Квентина не сразу тепло приняли в Хайгардене, а ее не сразу тепло примут здесь. Но это случится, Маргери не сомневалась. — Леди Маргери. Маргери вздрогнула от звука знакомого голоса. Она не видела Серсею с самого дня своей свадьбы и как-то старалась не думать о том, что может встретить ее здесь. Маргери все еще помнила то, что испытала, когда утром они с Квентином узнали, что произошло после их церемонии провожания. Помнила больше со слов Квентина, потому что саму ее охватил такой испуг… кажется, у нее случилась истерика. Из-за всего сразу. Потому что почему это все обязательно должно было происходить на ее свадьбах, потому что Санса была в опасности, потому что Тирион был мертв, потому что это все сделала Серсея, которая и Маргери угрожала, с улыбкой, но с такой улыбкой, которая не оставляла простора для фантазии. И сейчас эта женщина, которая, кажется, ненавидела ее лишь потому, что Маргери вышла замуж за одного ее сына и почти вышла за другого, теперь стояла и вежливо улыбалась. Маргери отшатнулась, едва не упав с подушки, не успев даже порадоваться, что падать действительно не так высоко. Она выставила ладонь вперед, едва осознавая, что в случае чего это будет недостаточной защитой. — Не подходите! Она никогда не испытывала такого страха. Эта гадюка может отравить ее так, как отравила Сансу и Тириона. Теперь Маргери действительно было, что терять. Не так она хотела выходить замуж за Джоффри и Томмена. Возможно, участь быть убитой свекровью была лучше, чем та, что ждала Маргери в браке с Джоффом, но сейчас Маргери совсем не хотела умирать. — Я не желаю вам зла, — голос Серсеи был мягок, но Маргери не могла позволить себе обмануться. — Я вам не верю, — отрезала Маргери. У Серсеи, возможно, и не было больше оснований хотеть смерти Маргери, да только Маргери хотелось усомниться в том, что женщина, отравившая своего брата, вообще способна мыслить рационально. — Я знаю, что ничем не заслужила вашего доверия, и что вы вправе меня ненавидеть, — заговорила Серсея каким-то совсем странным голосом с какими-то странными, незнакомыми интонациями. — Я лишь хотела извиниться за все то, что говорила вам, пока… — …пока я была невестой ваших сыновей, я поняла, — сказала Маргери. Она хотела относиться к этой женщине враждебно, но уже не была уверена, что это та самая женщина. Выглядела она так, как Серсея, но говорила те вещи, которые Серсея никогда не сказала бы, смотрела так, как Серсея никогда не смотрела, ее голос звучал не как голос Серсеи. «Будь она опасна, ей бы не позволили так свободно разгуливать по замку», — успокоила себя Маргери. Возможно, ей не следовало бояться. Возможно, Серсея в своих словах теперь была искренна так же, как прежде была искренна в высказываемых угрозах. — Я не прошу о вашей дружбе или чем-то таком, что вы мне предлагали прежде, и от чего я отказывалась, — заговорила Серсея. — Но я хочу, чтобы вы знали, что я правда не желаю вам зла. Я видела, как вы были счастливы на своей свадьбе с Квентином. Ни с одним из моих сыновей вы не были бы так счастливы. — Это, наверное, приводит вас в бешенство. Или наоборот, очень радует, — предположила Маргери, следя за тем, чтобы расстояние между ними не сокращалось, однако Серсея не делала попыток наступления. — Ни то, ни другое, — заверила ее Серсея каким-то необычайно кротким голосом, какого Маргери никогда не доводилось от нее слышать. — Я рада, что вы нашли свое счастье, пусть и не с моими мальчиками. Станьте вы женой Джоффри или Томмена, я бы не смогла с этим смириться. — Предполагаете, раз я не стала женой кого-то из них, то дружба все же возможна? — осведомилась Маргери. Ей снова стало жарко, но на этот раз не палящее солнце было тому причиной. — Как я уже сказала, ни о чем таком я вас не прошу. Мне лишь хотелось бы, чтобы вы не ждали от меня подвоха и не боялись меня. Я вам не враг. Больше нет. Маргери хотелось поскорее отделаться от неприятного общества и в первую очередь удостовериться, что она не сошла с ума, что солнце не напекло ей голову, и это все ей не мерещится. Потому что это все было очень похоже на бред. Или на сон. — Я подумаю над тем, что вы сказали, — пообещала Маргери. Серсея наклонила голову и вышла, тихо шурша платьем. Маргери опустила руку. Возможно, это все же сон. А может, кто-то сошел с ума: Маргери, раз видит такое, или Серсея, у которой таки помутился разум после убийства родича. Хотя Маргери не стала бы отрицать, что ей очень хотелось бы, чтобы все сказанное оказалось правдой, и она больше могла бы не ждать подлянки от этой женщины и не бояться ее. Страх так утомителен, а Маргери не хотела, чтобы ее утомляло что-то кроме прогулок с мужем и тех ночей, что они делили.***
По дороге в детскую ее догнал Подрик. — Как дела? — спросила Санса. — Не мерзнешь? — Нет, миледи, в замке и правда тепло, как вы обещали. Но вы говорили, — он начал сбиваться и смотреть себе под ноги, — что я смогу учиться… — Да-да, я помню, я поговорю с мастером над оружием, чтобы он поучил тебя, — пообещала она, мысленно делая себе пометку. На нее свалилось так много дел, что Санса не знала, за что и хвататься. Но даже в такой суматохе нельзя забывать о сыне. Ей еще не раз придется выслушивать чьи-то жалобы и утверждать новое меню, но детство у ее сына будет только одно, и его нельзя пропустить. Эдрик играл. Санса была довольна его новой детской — довольно просторной и хорошо обставленной комнатой. Недостаток был лишь в том, что она находилась далековато от ее собственных покоев, но все же Эдрик был под надежной защитой. Под защитой ее людей. Прошлую детскую, в Красном Замке, обустраивал Тирион. Санса не знала, почему это вдруг вспомнилось ей. Как тот человек, который писал ей такие письма, как человек, который так ее ждал, в итоге мог так сильно сомневаться в ней? Санса знала, что процесс этот начался давно и, наверное, из-за долгой разлуки лишь замедлился, но не остановился окончательно, и крах был неизбежен… А может, она думала так сейчас, лишь потому что знала, чем все закончилось. И все же ей было грустно об этом думать. Она не любила Тириона так, как он ее любил, но им было хорошо вместе. Просто этому хорошему, увы, не суждено было продлиться долго. Санса взяла Эдрика на руки. Он быстро рос, и Санса не была уверена, что сможет долго носить сына на руках. Хорошо, что Эдрик уже умеет ходить и даже порывается бегать — только успевай ловить. И несмотря на это Санса слишком хорошо помнила те моменты, когда ее сын был еще совсем младенцем, таким маленьким, с крошечными ручками и ножками. Он так много спал, так любил хватать… конечно, Эдрик любил хватать до сих пор, но у него прибавилось навыков со времен Утеса. — Ты такой малыш, а уже вот сколько путешествовал, — сказала Санса. Покачивая Эдрика на руках, она подошла к окну. Окно детской выходило на бескрайние снежные просторы Севера. Отсюда не было видно ни Зимний городок, ни что-то еще, только снега, переливающиеся белизной. — Путешествие на Север было первым моим большим путешествием в жизни, а ты, когда тебе еще годика не было, преодолел путь от Утеса Кастерли до Красного Замка. А потом от Красного Замка до Риверрана. А оттуда до Винтерфелла. Мой малыш-путешественник, — Санса поцеловала его в нос. — Да! — Эдрик махнул в воздухе кулачком. Санса рассмеялась. Она поставила сына на пол, предоставляя ему возможность заниматься своими детскими делами. В комнату вошла леди Кейтилин и явно обрадовалась, застав Сансу здесь. — Ты избавилась от красных плащей, — заметила она первым делом. — Только от плащей, но не от тех, кто их носит, как бы тебе этого ни хотелось, — мягко заметила Санса, наблюдая, как Эдрик бредет по ковру к сундуку с игрушками. — Если ты и правда им доверяешь, то все в порядке. — Доверяю, — с нажимом произнесла Санса. — И мне спокойнее, когда я знаю, что тебя и моего сына охраняют мои люди. Особенно Эдрика. Он под большей угрозой, чем я или ты. — Я понимаю. Ты мудро поступила, что переодела их. Северяне не стали бы терпеть красное здесь. Это значило бы то же, как если бы Ланнистеры захватили в Винтерфелл. — Я знаю. Будь это не Винтерфелл, а другой замок, Санса разместила бы здесь львиных знамен столько же, сколько и волчьих. Она не видела в этом ничего плохого, к тому же это было бы честно. Она теперь Ланнистер, ее сын — Ланнистер, но они в Винтерфелле, где нужно быть осторожными в своих словах и поступках. Ни ее отец, ни ее брат не одобрили бы таких действий, и северяне бы не одобрили. А вот лорд Тайвин наверняка хотел бы увидеть в Винтерфелле красные знамена с золотыми львами. Он бы понял, почему я так поступаю, успокоила себя Санса. Ни к чему лишний раз провоцировать северян, она не должна допустить войны и даже враждебных настроений. Сир Мерлон согласился поменять плащи своих людей на серые — домашней гвардии Старков. Рыцари могут носить гербы своих домов, если желают, добавила Санса, отдавая приказ, но их плащи не должны быть красными. — Я хочу быть с тобой, когда ты будешь говорить с северянами. — Я уже говорила с ними. — Почему ты не позвала меня? — Они пришли с самого утра, даже я их не ждала. Не волнуйся, все прошло хорошо. Лорд Мандерли был очень любезен, а Галбарт Гловер извинился за своего брата. — А Русе Болтон? — С ним я еще не говорила. — Мне пойти с тобой? — Не стоит. Я боюсь его не настолько сильно. Санса просто хотела узнать, на чьей же лорд Болтон стороне. Если мама будет присутствовать, то она может узнать много лишнего и про Сансу тоже. Лучше Санса сама. Ничего страшного не стучится. Русе Болтон — человек осторожный. Санса могла бы подождать, конечно. Она попросила лорда Тайвина сообщить ей, если лорд Болтон по-прежнему будет писать в столицу обо всем, что происходит на Севере, но пока она дождется этого письма… так или иначе, но с Русе Болтоном придется поговорить и попытаться понять, кого он поддерживает. — Что говорит мейстер Лювин? — продолжила мама свои расспросы. — Рад меня видеть, помнит меня еще с младенчества и пока все. — Кроме списка с собранным урожаем Санса пыталась выяснить, не отправлял ли Русе Болтон письмо в Королевскую Гавань. Было бы наивно надеяться, что после ее приезда лорд Болтон, зная, на чьей мейстер Лювин стороне, будет также открыто действовать, как и прежде, но Санса попыталась. Нет, сказал мейстер Лювин, письмо в Королевскую Гавань было только одно — от самой Сансы. — Тебе стоит его слушать, как его слушал твой отец и Робб после него. Не забывай, что именно мейстер Лювин был кастеляном замка, когда… — Я знаю, — теряя терпение, повторила Санса. Неужели она производит впечатление человека, который не понимает настолько простых истин? У мейстеров просят совета все лорды Семи Королевств… кроме, разве что, лорда Тайвина, но все же. Конечно Санса не станет пренебрегать такой помощью. — Если мне будет нужен его совет, я его попрошу. — Тебе стоило бы больше полагаться на него, чем на Клея Сервина. Он старше и мудрее… — Мама, — Санса едва удержалась, чтобы не скрипнуть зубами от раздражения. — Я сама решу, у кого и каких советов просить. И не помню, чтобы сейчас я просила твоего. Мне пора, Болтон ждет. Санса сама не знала, почему повела себя так, но пока что ситуация не была настолько безвыходной, чтобы ей было нужно выслушать много мнений для принятия решения. Лорд Тайвин говорил, конечно, что надо слушать, но едва ли это касалось мелких повседневных проблем. Если Санса станет собирать всех северных лордов и спрашивать их мнение по каждому пустяковому вопросу, это будет длиться вечность. Она вполне может принять решение сама. Ей не нужен мейстер Лювин, чтобы понимать, что лучше им иметь больше запасов на случай, если зима продлится долго. У Тиреллов не убудет, у них в Просторе снега-то наверняка нет, они даже сейчас вполне могут что-то вырастить. В Винтерфелле, конечно, есть теплицы, и, пусть Санса еще не нашла времени туда зайти, но даже со двора было видно, как зеленеют растения за стеклами. Но того, что растет в теплицах, хватит, чтобы прокормить обитателей Винтерфелла, но никак не весь Север. Лорд Болтон обосновался в кабинете ее отца, и Сансе было чуждо идти туда теперь, однако необходимо. Все постоянно меняется, она узнала это на собственном примере, и как ни старайся, прежнего не возвратить. Можно попытаться, можно даже добиться видимого успеха, но что-то все равно останется не таким, как было. Она может пытаться возродить традиции отца, но самого отца давно нет в живых. Санса уже подходила к кабинету, когда увидела, что лорд Болтон приближается с противоположной стороны. На миг она пожалела, что пошла одна, но потом успокоила себя. Она справится. Сегодня с ней рядом могла быть ее мама, но мама не сможет быть рядом всегда. Да и что это за Хранительница Севера, которая ничего не может сделать без мамы? Справлялась же она как-то без нее столько лет, а тогда Санса даже не была Хранительницей. — Леди Санса, — он поклонился ей. — Лорд Болтон, — Сансе тоже пришлось выразить свое почтение. Следовало отдать Русе Болтону должное — он был почтителен к ней, не видел в ней свою внучку, как лорд Мандерли, но его почтение было не таким располагающим, как почтение того же лорда Галбарта. Вынужденное почтение. Не придраться ни к словам, ни к поступкам, но все же чувствуешь, что что-то не то. Они вместе вошли в кабинет. Санса огляделась, не заметив тут почти ничего знакомого. Та же комната, камин на том же месте, но даже каминная решетка другая, и все остальное тоже другое, незнакомое. Неудивительно, ведь Винтерфелл за эти годы поменял нескольких владельцев. Санса понятия не имела, о чем говорить. Наверное, следовало подождать, пока лорд Болтон сам не начнет. Так она сможет узнать больше. Лорд Болтон обошел стол и выдвинул один из ящиков. В кабинете горел камин, но Сансе сделалось прохладно. — Вам пришло письмо, — сказал лорд Болтон и протянул ей конверт. В тусклом свете короткого северного дня мелькнула зеленая печать с оттиском розы. Маргери? Зачем Маргери было писать ей? Санса взяла письмо. — Вы открыли его? — Санса не испытала даже удивления, только странную обреченность. — На конверте не было написано, что оно адресовано вам. Он сказал это с такой интонацией, будто Санса только что оступилась и упала. Санса медленно перевела взгляд с лорда Болтона на письмо и развернула пергамент. Маргери написала много, но у Сансы было такое чувство, что читать нужно сейчас. И чем дольше она читала, тем больше все холодело у нее внутри. И тем больше она старалась не показывать этого, чувствуя, что за ней пристально наблюдают. Больше всего ей хотелось воскликнуть: «Это неправда! Это все девичьи сплетни и глупые мысли!» Но это прозвучало бы как неловкое оправдание, а Санса клялась себе никогда в жизни больше не оправдываться. Поэтому Санса как можно более небрежно смяла пергамент в руке и рассмеялась, надеясь, что получилось не слишком истерически. — Милая Маргери в своем репертуаре, — беспечно заметила Санса, пожав плечами. — После замужества она полна романтических настроений. — Не сомневаюсь, — заметил лорд Болтон. Взгляд его ледяных глаз будто прошел сквозь Сансу. «Можешь казнить его как предателя, но его совет поможет тебе больше, чем его голова. Казнить ты всегда успеешь, позволь ему послужить тебе. Если, конечно, он будет сопротивляться и не оставит тебе выбора — это одно. Но он не станет. Лучше быть правой рукой Леди Винтерфелла, чем гнить в могиле. Твой брат не слушал его советов, это заставило Русе Болтона отвернуться от Робба. Ты можешь расставить фигуры по-другому». Теперь Санса думала, не лучшая ли идея в самом деле казнить Болтона? Если он не дурак, а он явно не дурак, то у него хватит ума сообразить, что Маргери не стала бы забавы ради писать про влюбленность Сансы в лорда Тайвина и приводить аргументы, почему это чувство может быть взаимным. И это может быть опасно. Русе Болтон может использовать это, чтобы настроить северян против нее. С другой стороны, письмо — единственное доказательство — теперь у нее. И если бы лорд Болтон собирался ею манипулировать, то уже бы выдвинул свои условия и письмо бы не отдал. Как же она может расценивать такое его действие? Что он на ее стороне? Но он же не знает, на чьей стороне я, поняла Санса. Он тоже меня проверяет. Сансе, при всем отсутствии симпатии к этому человеку, все же хотелось, чтобы лорд Болтон был на ее стороне. Он и правда может быть ей полезен. Лучше иметь такого союзника, чем такого врага, как он. Но что она может сделать сейчас? Так они и будут проверять друг друга, пока не узнают правду? Я узнаю правду раньше, чем он, подумала Санса. Лорд Тайвин непременно напишет ей, если получит от лорда Болтона письмо. И вот уже тогда… тогда она и решит, что ей делать. — Я уступлю вам этот кабинет, леди Санса, теперь он по праву ваш, — молвил лорд Болтон так тихо, что Санса сперва подумала, не ослышалась ли она. — Благодарю, — отозвалась она сдержанно, не зная, как реагировать на подобное заявление. Это было ожидаемо, думала Санса — лорд Болтон не мог поступить иначе. Но все это время именно он был Хранителем Севера, и от него такой шаг мог расцениваться как настоящий подарок. Или как признание.***
Дженна знала, что в столице ей будут не рады, по крайней мере Тайвин, но Дженна не могла не приехать. Ее мучила совесть. Она стала чересчур часто поступать так, как велел брат, осознавая, впрочем, что это пойдет всем на благо, однако все же не могла не думать о том, что поступить следовало иначе. Дженне хотелось верить, что она знает Тайвина лучше, чем многие, и порой она поступала так, как, она думала, брат бы поступил, и в столицу она ехала с одной лишь единственной мыслью: увериться, что поступила верно, что не солгала Сансе. Дженна не хотела рушить еще и это. Страдания Рослин раз за разом напоминали ей, что она уже сделала. Дженна привычно утешала себя мыслью, что все было на благо и, родись у Рослин ребенок, им обоим пришлось бы несладко, но будь этот мир не так жесток, будь ее брат не так жесток, если бы все люди были другими, тогда ребенок от Робба мог бы помочь Рослин пережить потерю мужа. Возможно, она так и не вышла бы больше замуж, возможно, она даже прожила бы счастливую жизнь, видя, как подрастает ее ребенок, с возрастом становясь все более похожим на своего отца. Но они жили не в таком мире. В том мире, что они жили, у женщин зачастую не было выбора. Все решали мужчины. Все решал Тайвин. И Дженна не могла не попытаться изменить хотя бы что-то. — Что ты здесь делаешь? — Тайвин хмуро взглянул на нее, когда она появилась на пороге его кабинета, но Дженна была готова к его взгляду, как готова была и к тому, что он скажет. — Кажется, я вполне ясно объяснил, где тебе следует быть. — Неужели ты не рад меня видеть? — спросила она с показной веселостью, будто это не она поступила вопреки его воле. Тайвин, может, даже и рад в глубине души ее присутствию, но недовольство от того, что его воля была проигнорирована, перекроет эту радость. А когда их разговор перейдет непосредственно к тому, что привело Дженну в Королевскую Гавань, Тайвин вообще ее возненавидит. — Нечему радоваться, когда мои приказы не исполняют, — сухо ответил Тайвин, однако перо отложил и откинулся на спинку стула. Он знал ее не хуже, чем она его. Тайвин знал, что так просто Дженна не уйдет. — Возможно, мне в самом деле нужно больше объяснений, — по-прежнему как ни в чем не бывало сообщила Дженна, усаживаясь на стул напротив. — Почему ты так торопишься с Рослин? — спросила она прежде, чем Тайвин успел выразить свое недовольство как-то еще. — Тороплюсь? Я сразу сказал тебе, что как только время траура пройдет, я найду ей мужа. Кажется, ты с этим согласилась. Я не люблю нерешенные дела, она должна выйти замуж сейчас. Не любит нерешенные дела… когда дело касается тех, кто ему безразличен. Вопрос с наследником Утеса оставался нерешенным много лет по многим причинам, но в случае Рослин, конечно, Тайвин не стал бы ждать больше, чем считал необходимым. — Почему именно за Вестерлинга? — поинтересовалась Дженна. Хотела бы она знать, что происходило в голове брата, когда он выбирал Рослин мужа. — Нельзя отдавать ее кому попало, не в тех руках ее могут использовать против нас. Вестерлинги уже давно хотят почестей, и мы окажем им огромное доверие, если отдадим им Рослин, чтобы в Крэге она оставалась в целости и сохранности. — Сомнительная почесть — получить вдову Робба Старка, — возразила Дженна. — Любой недостаток можно выставить преимуществом при желании. Она — вдова Короля Севера, за ней нужно присматривать, и делать это должны те, на кого можно положиться. У Рослин будет хорошее приданое, а одну из девиц Вестерлингов или даже обеих можно взять ко двору. Мирцелла хочет себе такую же свиту, как у Томмена, кажется, младшая девочка подходит по возрасту. Вестерлинги хорошо нам послужили, однако отдавать им в награду кого-то из Утеса — все еще слишком большая честь. Как и для Фреев. — Хорошо послужили в истреблении Старков. Ты говорил, тело Гавена Вестерлинга было найдено рядом с телом Робба Старка. Может, он его и убил, а ты хочешь отдать Рослин его сыну? Она любила Робба. Это слишком жестоко. — Истреблении, — Тайвин обрушил на нее красноречивый взгляд. — Говоришь так, будто я охоту на них объявил. Была война, была битва, Робб Старк был убит, Рослин осталась одна, и ее необходимо куда-то пристроить. Не вижу ничего жестокого в том, чтобы это были именно Вестерлинги. Так или иначе, но стороны к концу этой войны осталось две, и я не стану напоминать, на чьей в итоге стороне оказались Фреи. Кто воевал не на стороне Старков, тот был против них, и я при всем желании не смогу найти того, чье семейство в этой войне не поучаствовало. Разве что Аррены, но, как мы убедились в случае Маргери и Томмена, немногие девушки жаждут выйти замуж за мальчика. Я могу подыскать Рослин и другого мужа, но будет ли он лучше? Рейнальд почти одного с ней возраста, достойный рыцарь, хорош собой и к тому же глава дома. Предел мечтаний многих девушек. Тайвин умел быть убедителен, и Дженна все больше склонялась к его доводам, однако… почему именно Вестерлинги? После войны много молодых людей стали лордами, даже те, чьи семьи о лордстве никогда и мечтать не смели. Те наверняка испытают к Ланнистерам большую признательность, чем Вестерлинги, но Тайвин так любит одним ударом убивать сразу нескольких зайцев. Киван рассказывал, что Вестерлинги уже предлагали как-то одну из своих дочерей в жены Ланселю, а Уолдер Фрей тоже хотел закрепить результат еще одним браком между их домами. Тайвин же вместо этого решил породнить Фреев с Вестерлингами и избавиться от претензий на Утес обеих сторон. — Уолдер Фрей будет не слишком доволен. — Он вверил Рослин нам. Ничего теперь уже не скажет. К тому же Вестерлинги, пусть и подпортили себе кровь сомнительным браком, все же дом с высоким положением. Пусть Фрей радуется, что его девчонка вообще выйдет замуж снова. — Он хочет породниться с Ланнистерами, а не с Вестерлингами. — Породнился уже, — Тайвин всякий раз бывал недоволен, когда речь заходила об этом. В прежние времена Дженне казалось, что его недовольство направлено и на нее тоже, но это, конечно, было не так. — Твой брак — первый и единственный, который Ланнистеры заключат с Фреями. Я бы даже Джой им не отдал. — Значит, мне сказать Рослин, чтобы собиралась ехать в Крэг? — сдалась Дженна. — Тебе следовало сказать ей это уже давно и не докучать мне расспросами. Возможно, для Рослин это и правда лучший вариант. Было бы куда хуже, отдай ее Тайвин за какого-нибудь древнего старца, овдовевшего полвека тому назад. Он мог бы сделать и такое, а так, считай, неплохой вариант. С одним лишь «но». — Каков шанс, что Робба убил именно Гавен Вестерлинг? — спросила Дженна, чтобы закрыть этот вопрос хотя бы для себя. Тайвин пожал плечами. — Его тело было там среди всех прочих. Он мог нанести удар… несмертельный. Или смертельный. Теперь уже не узнать. Дженну это не слишком успокоило. Если Робба убил именно Гавен Вестерлинг, а Рослин выйдет за его сына… это будет величайшая насмешка судьбы. С другой стороны, не Рейнальд же это сделал. Куда страшнее было бы, если бы Рослин пришлось ложиться в постель к тому, кто убил ее первого мужа. И все же это Дженна рассуждает так, а Рослин и одного родства этих двоих будет довольно, чтобы отпираться. Тайвину не понравится ее упрямство, если Рослин осмелится выражать свой протест открыто. Однако правды они все равно не узнают. Может, Вестерлинга убил как раз Робб Старк, и Рослин не о чем волноваться. — Если это все, то можешь идти, — поторопил ее Тайвин, и Дженна поняла, что зависла в своих мыслях слишком надолго. Что ж, она имела на это право, — ей же объяснять все это Рослин и уговаривать ее. У Дженны никогда не было дочерей, но боги послали ей Рослин и Сансу, чтобы она позаботилась о них. Дженна не возражала, но при этом радовалась, что родных дочерей у нее нет. Что ни говори, но женщинам тяжело приходится в этом мире. — Не все, — сказала Дженна. Тайвин, который потянулся было к перу с намерением вернуться к работе, посмотрел на нее с, как ей показалось, раздражением. И некоторым осознанием, что его ждет. — Что еще? — спросил он, складывая руки домиком перед собой. — Только один вопрос. Ладно, возможно два вопроса. Почему ты не женился на Сансе сразу же? И почему ты отпустил ее? — Я полагаю, твоего ума достаточно, чтобы ответить на оба этих вопроса самостоятельно. Ты же считаешь себя такой проницательной. Дженна не стала обижаться. Она с самого начала знала, на что шла. Тайвину никогда не нравилось, когда ему лезли в душу. Разрешалось это лишь избранным, и Дженна в такой круг не входила, но отступать не собиралась. Она обещала Сансе. — Речь не о моей проницательности, а о тебе. И о Сансе, конечно же. Я не понимаю, почему ты так упорно продолжаешь ее мучить. — У меня никогда не было цели причинить ей боль. Как ты вообще можешь меня упрекать в этом? — Но ты причиняешь. Она любит тебя, а ты любишь ее, и больше нет никаких препятствий, чтобы вы были вместе, но ты решаешь ничего не делать. А ведь Санса заслуживает счастья, но ты отказываешь ей в этом. И отказываешь в этом себе. — Ты ничего не понимаешь, — процедил Тайвин. — Я понимаю, что ты перегибаешь палку. Ты берешь на себя всю ответственность, какую только можешь. Ты еще не устал? — Какое тебе дело, устал я или нет, — сказал Тайвин, резко поднимаясь с места. Дженна думала, что он просто уйдет, но Тайвин лишь подошел к столику, чтобы налить себе вина. — Я к тому, что ты мог бы и мнение Сансы спросить, — продолжила говорить Дженна, поворачиваясь на стуле, чтобы не терять брата из виду. — Возможно, тебе кажется, что все мы здесь по сравнению с тобой неразумные дети, и ты знаешь все лучше, но сейчас ты мог бы и спросить мнения Сансы на этот счет. Ты, конечно, можешь для себя выбрать быть несчастным — твой выбор и твоя ответственность, которую ты потянешь, не сомневаюсь. Но дай и Сансе этот выбор, не решай за нее. Она спасла тебе жизнь, по-моему, она имеет право сама решить будущее этого чувства. Вашего общего чувства. Думаешь, ей будет лучше подальше от тебя? Спроси это у нее. — Я не хочу, чтобы она ничего выбирала, — отрезал Тайвин, сжимая в бокал в руках. — Я обещал ей, что она вернется домой и будет править Севером. Это важно для нее, и я не собираюсь ее этого лишать. Это ее дом, она нуждается в Севере как в своем доме, как в своей крепости, пусть она и не вполне осознавала это до недавнего времени. Я не имею права лишать ее этого. Не надо попрекать меня, ты и сама знаешь, что я поступил так, как и должен был поступить. Санса сейчас там, где и должна быть. Была бы она там, если бы я дал ей выбирать? — брат не повышал голос, но странным образом его слова воспринимались так, будто он был на взводе. Тайвин сделал глоток. — Полагаю, теперь она знает правду. Зачем ты ей рассказала? — Я ничего ей не говорила, она догадалась сама. Я не смогла начать отрицать, когда она просила у меня подтверждения. Возможно, ты хотел бы, чтобы я отрицала? Но это ты вел себя так, что любой бы уже догадался. А Санса далеко не дура. — От меня-то ты что хочешь? — уже спокойнее спросил Тайвин, будто решил, что худшее осталось позади. — Я хочу, чтобы ты сказал, что я не солгала Сансе, говоря о том, что ты ее не бросишь и не оставишь это все так просто. Скажи мне, что я ей не солгала! Ты не можешь так просто это оставить. Ты дал ей Север — прекрасно, но ей этого недостаточно. И тебе недостаточно. — Ты ей не солгала. — И это весь твой ответ? Спасибо и на этом, — возмутилась Дженна. — Я переживаю за Сансу. И я переживаю за тебя. И меня тревожит, что ты бездействуешь. — Так не тревожься. Я уже сказал… — Я просто вспоминаю, что было в прошлый раз, — прервала его Дженна. — Тебя ничего не останавливало. Ни Эйерис, ни расстояние, ничего. Теперь ты и вовсе можешь делать, что хоче… — Даже не думай сравнивать эти ситуации, — сказал Тайвин таким голосом, что Дженна испугалась, не сказала ли она чего-то не того. Да и что, в самом деле, она такого сказала? — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, ты не знаешь, каково это. Ты ничего не изменишь своими осуждениями и причитаниями, будто бы я плохо и несправедливо обхожусь с Сансой. Избавь меня от этого, потому что я все равно сделаю так, как посчитаю нужным. Придется тебе как-то довериться мне. И Сансе тоже. — Я… — Ответ на свой вопрос ты получила, можешь отправлять в Крэг, — Тайвин обжег ее напоследок ледяным взглядом и покинул кабинет, не дав Дженне возможности что-то ответить.***
Не сбавляя шаг, Тайвин вошел в спальню. Вообще-то у него было много работы, но едва ли теперь он мог сосредоточиться на чем-то кроме воспоминаний о случившемся разговоре. Изречения сестры выносить дольше у него не было никаких сил. Он ожидал от нее чего-то такого, ожидал, что она расскажет Сансе правду, но все же не думал, что Дженна приедет сюда и попытается его учить. Неужели она не понимает, что он и без нее думает обо всем этом постоянно? Неужели она думает, что ему так легко дался этот выбор? Неужели она даже на мгновение может предположить, что ему легко дается быть без Сансы, понимая, как она далеко? А Дженна еще сравнивает. «Тебя ничего не останавливало. Ни Эйерис, ни расстояние, ничего». Это тоже не было легко. Когда Джоанна уехала из столицы в самый первый раз, когда они вместе решили, что так будет лучше, Тайвин не думал, что это затянется надолго. Конечно, не стоило надеяться, что Эйерис исчезнет или что его интерес к Джоанне охладеет, но все же в глубине души всегда остается какая-то надежда, что что-то поменяется, поменяется к лучшему. Но не менялось. Джоанна всю беременность провела в Утесе, писала ему, но этого не было достаточно. Конечно, не было. Они так сильно были увлечены друг другом, что даже тех немногих случаев, когда они виделись, было недостаточно. А по сути такой стала вся их жизнь, которую больше нельзя было назвать совместной. Редкие моменты вместе, ощущаемые как мгновения, а потом разлука, казалось, длившаяся вечность. Конечно, у них был целый год, когда Тайвин и Эйерис вместе правили Семью Королевствами из Утеса Кастерли. Счастливый год и вместе с тем беспокойный, потому что Эйерис был рядом. Единственный раз, когда Утес не казался безопасной крепостью, потому что враг оказался внутри. Немного спокойнее, чем в столице, но все же недостаточно, чтобы расслабиться окончательно. Джоанна пыталась его успокоить, и у нее даже получалось… С ней рядом он мог забыть и про Эйериса, и про все остальное. Джоанна дарила ему то спокойствие, когда Тайвин мог ни о чем не волноваться. Но таким был лишь год. Потом все началось сначала. Они виделись редко. И эти встречи, которых вечно не хватает. Тайвин мог оставаться в Утесе луну-другую, но с каждым разом все труднее было забывать, что скоро им придется расстаться. Эгоистично было бы говорить, что это было хуже, чем ничего, но встречи дразнили. А потом долгое время Тайвину и Джоанне снова приходилось находиться порознь. И какой силы воли требовалось, чтобы отпустить Джоанну из объятий, не откладывать отъезд обратно в столицу день за днем. Если Эйерис хотел им обоим несчастий, так и вышло. Это было непосильно тяжело. И скольких унижений стоило отпрашиваться снова и снова, выслушивать язвительные комментарии короля, его намеки и полный зависти взгляд. Было бы проще, если бы Джоанна приезжала в столицу сама, но Тайвин не мог рисковать так сильно. Разлука с ней распаляла его, Тайвин не хотел даже думать, как она могла распалить Эйериса. Тайвин не хотел, чтобы Джоанна приезжала. В те немногие разы, что она бывала в столице, у Тайвина все равно душа была не на своем месте. Он не хотел, чтобы у Эйериса был хотя бы малейший шанс как-то навредить ей, что-то с ней сделать. Ему больше нравилось самому ехать домой, чтобы быть с женой и детьми. Тогда Тайвин мог даже погрузиться в иллюзию благополучия. Он старался не жить иллюзиями, но в то время они были просто необходимы. Хуже любой пытки — так он думал. Такая жизнь хуже любой пытки. И все же много лет спустя Тайвин винил себя за то, что недостаточно ценил эти моменты. Когда Джоанны не стало… Раньше он хотя бы знал, что она дома, что она его ждет, что она в безопасности. А потом ему не ради чего было возвращаться в Утес. И Эйерису стало незачем удерживать его в столице. Тайвин порывался уйти с поста десницы и раньше, но Эйерис всякий раз ему отказывал, но более не стал его удерживать, когда Тайвин подал в отставку после того, как Джейме вступил в Королевскую Гвардию. Джоанну Эйерис так и не получил. Но получил Джейме. Дженна была права в одном: теперь Тайвин может делать, что хочет. Но проходить через все это снова по доброй воле он не станет никогда. Сейчас, когда они с Сансой в разлуке, может казаться, что любой момент наедине будет стоить всего, но эти вечные расставания раз за разом… Санса, возможно, и выдержит такое, но только не он. Только не снова. Теперь Тайвин может уйти и сделает это… но не сейчас. Он сделал уже так много для того, чтобы Томмен был в безопасности, чтобы его окружали надежные люди. Санса, услышав об этом, испугалась, подумав, что Тайвин уже собрался в иной мир… нет. Если только назвать Север иным миром. Он сделал уже много. Никто не посмеет навредить Томмену, потому что для этого им придется что-то потерять, что-то важное. Тайвин был уверен в тех, кто окружал Томмена, но он не мог не оставить ниточек, за которые в случае чего можно будет дергать. Доран Мартелл не зря боялся за свою дочь, потому в случае чего расплатой станет она. А если Мейс Тирелл захочет взять больше, чем ему положено, то Красные горы не уберегут и его дочь. С любимым сыном Крейкхолла на Севере тоже вдруг может приключиться беда, если его отец поведет себя неправильно. В Вестеросе наконец-то царит мир, и все Семь Королевств спокойны как никогда. Остается, конечно, одна проблема: лорды Долины, но после смерти Лизы Аррен с ними будет гораздо проще договориться. Они даже могут приехать сюда, в столицу, если не испугаются, и лично убедиться, что Лорд Орлиного Гнезда пребывает в добром здравии и совсем не похож на того хилого мальчика, каким был когда-то. Как только дела с Долиной будут улажены, и вопрос наконец-то будет решен, тогда уже ничего не помешает Тайвину со спокойной душой передать свою цепь кому-нибудь другому. И как удачно складывается, что от Ланнистеров эта цепь не уйдет далеко. Киван, конечно, предпочел бы быть с семьей, нежели сидеть здесь, но королевский двор расцветает на глазах. Возможно, совсем скоро здесь будет царить такая же идиллия, что даже Дорна с детьми не откажется приехать, чтобы быть ближе к мужу. Варис будет плести свою паутину всегда, но лишь на благо Томмена, потому что Железный Трон устойчив как никогда. Может статься, что все они получат то, что хотели. Тайвин точно получит. Он сделал для этого все. Тайвин заметил, что все еще сжимает в руке опустевший бокал, и поставил его на столик у кровати, где лежало распечатанное письмо. Тайвин сел на постель и взял пергамент, хотя точно знал, что там было написано. Ее почерк, ровные строчки. Он мог представить, как она сидела и писала это письмо. Наверняка села за него сразу, как вернулась с пира. Возможно, был уже поздний вечер или даже ночь. На ее письма из Утеса он всегда отвечал за полночь. Она сидела при свечах и писала, рассказывая о своем первом дне в Винтерфелле. «Мне стало так страшно, когда он заговорил. И стало еще страшнее, когда кто-то поддержал его. Я до самого конца не знала, что буду им говорить, просто что-то говорила. Сейчас уже даже почти не помню, что именно. Но они слушали, а потом так долго молчали. Мне казалось, что я упаду прямо там, мне так хотелось убежать. А потом кто-то поднял свой бокал, крикнул: «Леди Винтерфелла, Хранительница Севера!» — и у меня от сердца отлегло. Но ноги так и подкашивались, когда я возвращалась на свое место. Не знаю даже, зачем я вставала и отходила так далеко. Мне кажется, я стояла на краю пропасти, но потом сказала нужные слова, и через пропасть оказался переброшен мост. Все праздновали, а мне все еще было так странно. Теперь мне нужно будет поступками оправдать то, что я наговорила. Только надо выяснить у мамы, что же именно я сказала. Только помню, что сказала, что война больше никому не нужна. Но не могло быть иначе. И не понимаю, как кто-то может иначе думать. Мы все так много потеряли. Это не должно повториться снова. Никогда». Тайвин мог так детально представить все. Даже ее выражение лица, как она держалась перед северянами. Наверняка Санса пыталась не выдавать волнения, казаться безразличной. Но он бы точно понял, что она испытывает на самом деле. Не потому, что она недостаточно хороша в притворстве, а просто потому что он очень хорошо ее знает. Почти одновременно с этим письмом он получил и другое. Русе Болтон писал куда менее эмоционально и речь Сансы запомнил. Возродить традиции отца. Санса, безусловно, пошла по верному пути. Нет более ревностных приверженцев обычаев, чем северяне. Они на свой Север за все три века не пропустили, пожалуй, ни одной андальской традиции. Санса все верно отметила, рыцарей там нет, турниры не проводятся, люди молятся деревьям, а Семерых презирают. Санса рассказывала как-то, что ее отец построил в Винтерфелле небольшую септу, потому что леди Кейтилин из Риверрана верила в Семерых, но на этом, кажется, и все. Немногие известные певцы добираются до Севера, на Севере своя стихия. Санса делает упор на это. Кому как не ей знать. Серсея, Джоффри и столица покорили ее своим блеском потому, что прежде в своей жизни она не встречала ничего подобного. На Севере все было не так. Раньше это казалось ей недостатком, но не теперь. Объединиться, чтобы Север процветал, все делать вместе. Санса буквально пригласила северных лордов поучаствовать. Даже если они недовольны ее кандидатурой, у них есть шанс самим внести вклад, Санса дала им шанс предлагать и участвовать, она готова слушать советы. Мало людей, которые не оценят этого, которые не захотят использовать то, что вложили им в руки. Санса позволит северянам поиграть во власть вместе с ней, а потом докажет, что может справляться и без их помощи. Начала она неплохо. Можно сказать, бросила семена в землю. Вопрос лишь в том, как скоро они прорастут на мерзлой северной земле. Тайвин гордился ей. Волновался, каково ей будет. В его снах Санса плакала, кричала, что не справится, а он обнимал ее и пытался заставить ее поверить в то, что она сможет. Ей было страшно, Санса признавала это, но она никому не показала своего страха. Северяне высказали ей в лицо, что думали, а Санса ответила им, не отводя взгляда. Тайвин в ней не ошибся. Ей было страшно, но это нормально. Санса не поддалась страху, она держалась достойно. Это не могло ускользнуть от внимания северян. Русе Болтон заметил, что Санса была тверда, что ее не выбили с колеи ни слова Гловера, ни кого-то еще. Самое трудное уже позади, теперь ей станет легче. Но Тайвин не станет беспокоиться за нее меньше. Спокоен он был бы, только если бы она оставалась с ним рядом. Он был уверен в ней, но не был уверен в тех, кто ее окружает, в северянах. Однажды он уже подумал, что Эдмару Талли не хватит глупости на опрометчивые шаги, но ему хватило. В этот раз у Сансы есть лучшая охрана. В этот раз ни с ней, ни с ее ребенком не должно ничего случиться. И совсем скоро он сможет лично позаботиться об этом. И еще одно обстоятельство тревожило его теперь. В начале своего письма Санса будто пыталась быть сдержанной, как будто что-то не давало ей покоя, и Тайвин догадывался, что именно, а теперь знал точно. К концу письма эмоции все равно возобладали — Санса уже давно не могла ничего от него скрывать. Еще бы, кому еще она могла так довериться, как ему, поэтому даже в письме она выложила начистоту все, что испытывала при разговоре с северянами. Но другую тему намеренно обходила стороной. Он ожидал, что получит от нее письмо из Риверрана, но у Сансы, видно, не хватило на это сил. Тайвин знал, что она вправе на него обижаться. Он в самом деле решил все за нее, и это было эгоистично, потому что он делал это не только потому, что ей будет тяжело решать самой, а потому что точно знал, что для него это будет тяжело. На нем всегда все держалось. Санса всегда полагалась на него. Не сдержись он, и Санса бы не сдержалась. Но пройдет еще немного времени, и им не придется больше сдерживаться. И не будет никаких мимолетных встреч между долгими расставаниями, не будет этой иссушающей тоски, не будет боли. Санса может думать, что он намеренно лишил ее того, в чем она нуждалась, но Тайвин пошел на это с одной лишь целью: дать ей гораздо больше.