Пламенное золото

      Рослин стала женой уже второй раз, но и теперь ей не удавалось в полной мере постичь, каково это — стать хозяйкой замка. Крэг должен был стать ее новым домом, но на деле Рослин чувствовала себя гостьей, притом нежеланной. Первая на ее памяти зима, еще и в незнакомом месте, ввергала Рослин в уныние. Она выросла, прислушиваясь к шуму Зеленого Зубца, но Закатное море шумело иначе, и Рослин пыталась привыкнуть к этому шуму, ночь за ночью проводя в одиночестве в кровати, предназначенной для двоих. Джейн делала все, чтобы Рослин почувствовала себя хотя бы немного лучше, а младшие Вестерлинги стремились помочь сестре в этом, но с отъездом леди Дженны Рослин погрузилась в такую тоску, что сил ей придавали лишь воспоминания об их последнем разговоре. — Лаурина Бейнфорт — не проблема, — сказала леди Дженна так твердо, что Рослин не хватило бы смелости усомниться в ее словах — по крайней мере вслух. — Небольшая помеха, но это ненадолго.  — Вы ее убьете? — поразилась Рослин.       Леди Дженна посмотрела на нее с недоумением. — Я — не мой брат. Жизни этой девушки ничего не угрожает.       Рослин не знала, как леди Дженна узнала обо всем — ей самой и в голову не пришло бы сознаться в своем позоре. Муж ушел от нее в брачную ночь — это было не тем, чем девушка могла бы с радостью поделиться. Рослин не должна была вести себя так, не должна была отталкивать Рейнальда — она показала себя плохой женой в день свадьбы, неудивительно, что и дальше все шло хуже некуда. Однако мысль о позоре все же изредка затмевалась чистосердечным признанием, что другого исхода Рослин вынести была не в силах. Обескураженная правдой, которая застала ее врасплох, Рослин и помыслить не могла о том, чтобы позволить мужу ее касаться. Она просто хотела плакать, жалеть себя и оказаться подальше от Крэга.       «Отец Рейнальда убил Робба Старка».       «Пусть Рейнальд и спал с ней, теперь это ничего не значит».       Рослин продолжала прокручивать это в голове, когда после ухода мужа наконец смогла претворить в жизнь свое желание и плакала, лежа в постели одна, обняв себя руками. Рослин представляла все совсем не так. Новое замужество воображалось настоящей катастрофой, но все же не такой, каким оно оказалось на самом деле. Рослин не была нужна своему мужу так же, как он не нужен был ей. Будь она капельку эгоистичнее, это могло бы привести ее в раздражение, она могла бы обижаться, но какое право она имела на это? Просто Рослин представляла все не так. Рассказы Сансы успокоили ее, и Рослин уже успела нарисовать себе картину, как муж будет терпеливо дожидаться, пока она попривыкнет к нему. Санса, рассказывая о своем браке, конечно, не думала, что Рослин станет принимать ее опыт за свой собственный, Санса не была виновата в построенных Рослин ожиданиях, а Рослин не смогла предположить, что у ее мужа тоже может быть кто-то, как у нее самой был призрак Робба. Только любовь Рейнальда была жива. И единственное, что мешало ему с ней быть, — Рослин.       Она не знала, благодарить ли леди Дженну за вмешательство. Разум говорил, что чем раньше ситуация станет нормальной, тем скорее ее с мужем отношения наладятся, и чем скорее скрепится их брак, тем будет лучше для всех. Сердце же начинало в панике ускорять темп, как только Рослин представляла, что ей действительно нужно стать честью этой семьи. «Отец Рейнальда убил Робба Старка».       Возможно, было бы даже лучше, если бы внимание Рейнальда по-прежнему было сосредоточено на ком-то другом, и он бы продолжил игнорировать Рослин, тем самым избавляя ее от участи с ним разговаривать. Да только долго ли просуществовал бы их брак таким образом? Дженна по-своему истолковала молчание Рослин. — Не расстраивайся, — сказала она, почти в материнском жесте проведя рукой по волосам Рослин. — Здесь у тебя есть друг, хороший друг. Ты не одна. — Джейн? — леди Дженна кивнула. — Мне даже жаль, что мой брат не посчитал эту девушку достойной стать одной из Ланнистеров, — она на редкость способная. Но с другой стороны, это и хорошо — Джейн останется здесь, с тобой. Защитит тебя, если потребуется. — Быть может, ее выдадут замуж за Аддама Марбранда, — с сожалением произнесла Рослин. — Может, ее и выдадут замуж, — согласилась леди Дженна, — но не за сира Аддама.       Рослин не стала уточнять. Если Джейн будет с ней, это к лучшему. Джейн не даст в обиду ни себя, ни кого-то из своих близких. По странным причинам, Рослин быстро вошла в этот круг близких. Рослин не решалась обсуждать с ней убийство Робба, сомневаясь, что Джейн стала бы осуждать отца за такой поступок, но Лаурине Бейнфорт Джейн охотно перемывала косточки. — Ты прости меня: когда я говорила, что Лаурина для Рейнальда ничего не значит, я в самом деле так думала. Хорошо, что мне пришло в голову проследить за ним, и я узнала, что думаю о Рейнальде лучше, чем он того заслуживает. — Голос Джейн зазвенел от возмущения: — Как чувствовала, что он пойдет к ней! Не появись она на пиру, все было бы хорошо, но она появилась и все испортила! Я надеялась, что хотя бы ее отец что-то сделает, но он все еще с ней непростительно мягок!       Рослин уже подозревала, что осведомленности леди Дженны относительно всего, что происходит в Крэге, немало поспособствовала Джейн, стремящаяся загладить перед Рослин вину и образумить брата, пусть даже против его воли. — За этим ты привела лорда Бейнфорта, когда Лаурина сказала тебе идти к брату? — слабо улыбнулась Рослин. Джейн лишь самодовольно усмехнулась. — Конечно. Лаурина просто хотела избавиться от меня, а я хотела избавиться от нее, поэтому и пошла искать ее отца. Станет она мне указывать! Она отвергнута, но все еще пытается сделать вид, что это не так. — Она просто любит твоего брата и не хочет его отпускать, — мягко заметила Рослин. Джейн возвела глаза к потолку в знак явного протеста. — Это мой брат, дурак, ее любит — она же не любит никого. Просто ей хотелось, чтобы мой брат был с ней всегда рядом. — Разве, когда ты любишь человека, ты не хочешь, чтобы он всегда был с тобой рядом? — удивилась Рослин. — Да, но здесь другое. Она хочет получить от Рейнальда всю любовь, все внимание, обвиться вокруг него, как эта… — Джейн пощелкала пальцами, — как лиана, и висеть на нем, хотя с тем же успехом и без ущерба для себя она могла бы обвиться вокруг кого-нибудь другого. Только Лаурина — не лиана, а человек с присущей людям гордостью, и она просто не может смириться, что ее отвергли. Рейнальд не видит, какая она на самом деле, с ним она всегда мила, а вот остальных терпеть не может. Думаешь, она правда не помнит имена Элейны и Роллама? Просто издевается. И так каждый раз. «Малышка Джейн»! Это Рейнальд называл меня так, когда я была маленькой. Эта гадюка не имеет права! — Наверное, с ней твой брат счастлив. Гораздо счастливее, чем мог бы быть со мной. — Просто он тебя не знает, — не сдавалась Джейн. — Если бы соизволил узнать, то понял бы, что ты гораздо лучше его подружки. Он еще это поймет, ты подожди. До мужчин, бывает, долго доходит. — Ты к нему несправедлива, — возразила Рослин. — Если он с ней счастлив, то какая разница, каковы ее намерения? Может, мы все ошибаемся на ее счет, может, она тоже его любит, и я — лишь помеха для их счастливого союза. — Ты слишком добра и слишком хорошо думаешь о людях. Лаурина — твоя соперница, которая хочет забрать себе твоего мужа, а ты ее защищаешь. — Но Рейнальд тоже хочет быть с ней, — запротестовала Рослин. — Разве не были они счастливы вместе, пока я не появилась? Я вовсе не хотела этому мешать. Я думала лишь о собственных страданиях от этого брака, но если бы я знала, что он принесет страдание кому-то еще, то я бы сопротивлялась до последнего. Я вовсе не хотела, чтобы все так вышло. — Твоя самоотверженность меня убивает, — всплеснула руками Джейн. — Мой брат тебя не заслуживает. Может, с этой змеей ему было бы и лучше. Но в тот миг, как Лаурина Бейнфорт сделалась бы хозяйкой этого замка, я бы отсюда сбежала!       Джейн помогала с поднятием духа, хотя Рослин ощущала уколы совести за столь бесцеремонное обсуждение Лаурины, в чьей вине она еще даже не была уверена. Если Лаурина отказывалась сдаваться и отпустить свой шанс на счастье, то ее поведение могло быть совершенно оправданно. И она же не предполагала, что Рослин ничего не знает о смерти Робба — винить ее за это можно не больше, чем Рейнальда. Рослин догадывалась, что Джейн не согласилась бы и с этим утверждением, сказала бы, что все Лаурина знала и рассказала специально. И все же частое несовпадение взглядов не мешало Рослин быть благодарной Джейн за ее доброту.       К сожалению, Джейн не могла быть с ней рядом все время, чтобы защищать от всего, как обещала леди Дженна. Хотя Джейн, Элейна и Роллам были сама любезность, остальные обитатели замка во главе с его хозяином питали к Рослин весьма очевидное презрение. Даже служанки, которые помогали ей одеваться по утрам, не отвечали на попытки Рослин быть с ними учтивой, они косились на нее и шептались, думая, что она не слышит. Рослин не понимала, в чем причина. Неужели и в Винтерфелле ее ненавидели бы так, если бы она приехала туда с Роббом? Рослин не была слепа, она знала, что и ее отца, и всех Фреев недолюбливают, но теперь дело явно было не в этом. За связь не с этой семьей ее попрекали. — Волчья шлюха, — шепнула служанка достаточно громко, чтобы Рослин смогла услышать, когда Рослин попросила поменять остывшую воду. Холодная ванна заставляла испытывать скорее дискомфорт, нежели дарила столь приятное в холодное зимнее утро тепло.       Рослин покраснела и собиралась как обычно сделать вид, что ничего не услышала, но кое-кто другой не оставил слова служанки без внимания. — Что ты сказала?       Рослин непроизвольно обернулась к дверям, услышав резкий от гнева голос Рейнальда. Она совсем не ожидала увидеть своего лорда-мужа на пороге спальни в такой час. Да и в какой-либо вообще час. — Милорд… я… — служанка смертельно побледнела и опустила глаза в пол. Рослин уже успела заметить, что к новой хозяйке они не питают и сотой доли того почтения, которое обращали к своему молодому господину. — Как ты посмела назвать так мою жену? Отвечай, — Рослин сделалось нехорошо от одного его тона. Служанке, на которую и был направлен гнев, наверняка было гораздо хуже. И то незавидное положение, в котором она оказалась по своей же вине, не давало шансов на благоприятный исход. — Ее муж убил моего брата, и его люди забрали все запасы в моей деревне, — отрезала служанка, смело вскинув голову. Она на мгновение прожгла Рослин ненавидящим взглядом. — Что же, я кланяться должна ей? — Теперь ее муж — я, и я бы обязал тебя кланяться ей, если бы этот замок все еще был местом твоей работы, — процедил Рейнальд, едва сдерживая гнев. Рослин съежилась в своей ванне, ощущая холод уже не от остывшей воды.       Служанка, явно не рассчитавшая, что ее могут лишить места, снова побелела. — Но милорд… — она бросила на Рослин умоляющий взгляд, будто надеялась на спасение, но Рослин нечем было помочь ей. Ее слова для Рейнальда значили бы не больше, чем слова этой служанки, а может, и того меньше. — Извинись перед моей женой и иди собирать вещи, — велел Рейнальд. — Если я еще хотя бы раз услышу что-то подобное в адрес леди Рослин, я прикажу вас высечь, — он красноречиво взглянул на других служанок, которые поникли вслед за своей подругой. — Прошу прощения, миледи, — служанка присела в быстром реверансе и чуть ли не выбежала из комнаты. — Убирайтесь вы все, — приказал Рейнальд.       Остальные тоже поспешили уйти, спасаясь от хозяйского гнева, и Рослин осталась с мужем наедине — впервые с того момента, как он покинул ее в брачную ночь, чтобы пойти к другой. Вода показалась ей почти ледяной, но Рослин не решалась выйти, пока Рейнальд был здесь. Она подтянула колени к груди и обняла их руками, надеясь скрыть этим испуг и наготу, молясь, чтобы муж поскорее оставил ее. Рослин чувствовала, что Рейнальд все еще зол, а гнев выплескивать было больше не на кого. Он оглядел жену ставшим привычным для нее взглядом с оттенком легкого пренебрежения. — У тебя был такой вид, будто это ты собралась просить у них прощения, — уничижительно молвил он. — Ты — леди, они — твои слуги. Помни об этом.       Он повернулся, чтобы уйти, и Рослин готова была возблагодарить богов за милость, но внезапно в ней от стыда и обиды поднялась волна негодования, мешающая мыслить здраво. Теперь она вполне могла понять служанку, которая не смогла вовремя смолчать. — Может, тогда вспомните, что вы — мой муж? Даже слуги не уважают меня, потому что видят, что вы мною пренебрегаете.       Он едва повернул к ней голову, даже не взглянул на нее, но Рослин пожалела, что вообще разлепила губы. Негодования хватило, чтобы говорить самой, но его было недостаточно, чтобы без дрожи выслушать ответ на этот выпад. — Я только что за тебя вступился, — заметил Рейнальд. Его спокойствие было холоднее, чем вода в ее ванне. Рослин сильнее обхватила колени руками, чувствуя под пальцами пупырышки на мокрой коже. Рейнальд не смотрел на нее: возможно, не хотел смущать еще больше, а может, ему просто был неприятен ее вид. — Если бы наш брак был настоящим, вступаться бы не пришлось, — с меньшим пылом ответила Рослин, едва выдавливая из себя слова. — Эти люди лишь повторяют поведение своего лорда. Если он пренебрегает своей леди, они считают, что тоже могут. — Но они не могут, вот в чем все дело, — нетерпеливо отрезал Рейнальд. Наверняка ему хотелось уйти так же сильно, как Рослин желала, чтобы он ушел, но отчего-то они оба продолжали этот странный разговор. — А вы, значит, можете? — Вы вините меня, миледи? — Рослин вздрогнула от такого подчеркнуто учтивого обращения. — Я всячески пытаюсь вам угодить, но вам всего недостаточно, — пробормотала Рослин, ненавидя себя за то, что не позволила ему уйти сразу, как он того и хотел. Ей было так холодно, так неуютно, и ей так хотелось плакать. Рослин посмотрела в окно, чтобы не видеть мужа даже боковым зрением. Это подействовало — слезы перестали проситься наружу так отчаянно. — Угодить? — издевательски переспросил Рейнальд. — Трясетесь от одного моего вида. — Упрекаете меня за то, что мне неприятно находиться рядом с человеком, чей отец убил моего мужа? — Полагаете, мне приятно находиться рядом с человеком, чей муж убил моего отца? — Что? Но все… — Конечно, все говорят, — нервно отрезал Рейнальд. Рослин, не ожидавшая услышать в его голосе нечто подобное, обернулась к нему, и они встретились взглядами, потому что Рейнальд наконец отвернулся от двери. Он оказался рядом в несколько шагов, уперся руками в края ванны и наклонился к Рослин так близко, что она от неожиданности отпрянула, ударившись затылком о край ванны. В глазах на миг потемнело, а когда начало проясняться, Рослин прямо перед собой увидела темные глаза своего мужа. — Приятнее рассказывать всем, что мой отец убил Робба Старка, чем то, что этот ужасный зверь разорвал ему горло на куски. Это нужно нашей земле, понимаете? После того, как он с армией побывал здесь, разорял эти земли, брал замки… этот самый замок, где мы сейчас стоим! — прошипел Рейнальд ей в лицо. Он на миг прикрыл глаза, будто пытался успокоиться, а потом выпрямился, резко отстраняясь. — Ваша любовница мне сказала иное, — Рослин не успела даже почувствовать испуга, только теперь осознавая, как быстро стучит ее сердце. — Она и не могла сказать другого, потому что знает то же, что и все остальные, — ровно отозвался Рейнальд, будто мгновение назад не склонялся над ней. — Людям приятно думать, что именно кто-то из наших его прикончил. И мне тоже приятно думать, что мой отец успел нанести удар перед тем, как этот жуткий зверь накинулся на него. — Мне жаль, что вы потеряли отца, но я в этом не виновата, — заговорила Рослин, предпочитая любые слова губительному молчанию. — Меня там не было. И здесь меня тоже не было, когда армия Робба пришла сюда. Вам не нравится, что ваши слуги срывают на мне свой гнев, но сами делаете то же самое. — Когда это я срывал на вас свой гнев? — Рейнальд снова не смотрел на нее, однако Рослин казалось, что она точно знает, как выглядит его лицо сейчас. Может, они не слишком много разговаривали за эти недели, но не наблюдать за мужем исподтишка Рослин не могла. — Вы все равно несправедливы ко мне, — Рослин почувствовала, как ее щеки пылают. — Считаете, вам этот брак навязали? Так мне тоже. Мы уже в это втянуты, так почему бы хотя бы не попытаться ужиться вместе? — Мне казалось, мы прекрасно уживаемся вместе. — Почти не видя друг друга? — Что вас не устраивает? — Это все неправильно, так не должно быть. — Кто сказал? — А кому-то нужно говорить? Я и сама знаю, что это неправильно, что вы оставляете меня одну, а сами проводите время в компании другой леди.       «Странно, что я так считаю, учитывая, кто мой отец», — на миг подумала Рослин. Ей показалось, что и Рейнальд подумал о том же, но от замечания воздержался. Он повернулся к Рослин и посмотрел точно ей в глаза. — Чего вы хотите? Чтобы я оставил ее, делил с вами ложе и все прочее, что полагается делать мужу? Уверены, что способны это вынести? — Рослин не была уверена, что способна, но редкую женщину, выдавая замуж, спрашивали, что она думает по этому поводу. — Какая разница, способна я или нет, я лишь хочу поступить правильно! А вы своим отношением ничуть мне не помогаете! За все это время мы могли добиться большего, если бы вы хотя бы постарались презирать меня немного меньше! Я стараюсь сделать хотя бы что-то, но потом вы снова обдаете меня таким взглядом и… — Рослин потрясенно умолкла, когда Рейнальд расхохотался, обрывая на полуслове ее речь. — Боги, ну что за праведница мне досталась? Хотите быть несчастной, главное, поступить правильно?       Рослин даже нашла силы на ответную ухмылку. — Меня так воспитали. Я свой долг знаю, жаль, что вы не знаете свой. — Ваш долг — мне повиноваться. Так делайте, что я скажу, а я говорю вам забыть обо всем и просто успокоиться.       Рослин сжала губы и кулаки, чтобы не расплакаться. — Вы даже дышать спокойно не можете в моем присутствии, — как будто даже с сочувствием заметил Рейнальд. — О чем вообще речь? — А вы не делаете ничего, чтобы помочь мне дышать свободнее. — Я уже сказал, что нужно сделать, чтобы нам обоим дышалось свободнее: держаться подальше друг от друга.       Рослин проводила его взглядом. Одна только мысль успокаивала ее: Рейнальду недолго оставалось упорствовать. Леди Дженна пообещала решить проблему, а значит, совсем скоро все станет так, как и должно было быть с самого начала.

***

— Ты только и думаешь об этих танцах, — вздохнул Джейме, когда Арианна по пути в трапезную снова заговорила о готовящемся торжестве. — В том-то и дело, что не только о танцах, — возразила Арианна. — Ты меня вообще не слушаешь. Сначала да, будут танцы, но потом — большой обед. И я уже почти составила список блюд. Тяжело было удержаться, чтобы не добавить все любимые лакомства. — Почему бы и не добавить, раз хочется? — Сомневаюсь, что большинство оценит настолько острые угощения. — Ты слишком много занимаешься этим балом. За это время уже можно было бы три таких организовать. — Так организуй, раз ты такой способный! — вспылила Арианна. — Это очень сложно. Вот в Дорне было просто: там я уже знала, что да как. Могла за две минуты отдать все нужные распоряжения: каких пригласить гостей, какие блюда подавать на стол, как украсить зал. Но здесь мало того, что я не знаю всех тонкостей, так и остальные не знают, потому что Кастерли уже лет десять не видал подобных развлечений! — Ты преувеличиваешь. Когда Серсея с детьми приезжала сюда в последний раз, совершенно точно что-то подобное проводилось. — Хорошо, пять лет Утес не видал подобных развлечений. Но сути это не меняет. Это просто преступление — имея такой замок, не устраивать никаких торжеств! — Теперь этот замок в твоем распоряжении, устраивай, что хочешь, но необязательно говорить об этом каждую секунду. Я уже ничего не хочу слышать об этом бале. С ним ты совсем забыла про насущные проблемы. — С насущными проблемами ты и сам неплохо справляешься. — С тобой вместе справляться было проще. — Просто я соглашалась с твоими идеями, и на этом мой вклад заканчивался. Ты и так знаешь, как поступить, но тебе почему-то нужно чужое одобрение. — Мне так спокойнее. — Да, спокойнее, потому что большую часть жизни ты исполнял приказы, а не приказывал сам, но жизнь меняется — придется переучиваться. Если зайдешь в тупик — я всегда готова прийти на помощь, но пока в тупике не ты, а я. Как думаешь, какой цвет подойдет для оформления зала больше? Мара, — подозвала она девушку, которая следовала за ними неотступно, — покажи образцы.       Девушка с веселыми глазами и таким же веселым нравом, которая появилась в Утесе не так давно и пока находилась в неопределенном качестве, продемонстрировала Джейме две ленточки красного цвета. — Ну, красный, — сказал Джейме, хмуро разглядывая кусочки ткани. — Хороший выбор. — Какой из них ты выбираешь? — спросила Арианна. — Да любой, они же одинаковые.       Глаза Мары засветились от просящегося наружу смеха, однако Арианна мрачно свела брови и скрестила руки на груди. — Вот клубнично-красный, — Арианна несильно дернула за кончик правой ленты, — а вот малиновый, — она дернула за левую. — Ты хочешь сказать, что эти ленточки разных цветов? — Да, они разных оттенков, и я не могу понять, какой лучше. — Если это шутка… — начал Джейме, но Мара едва заметно покачала головой, сочувственно ему улыбаясь. — А вот и вы! Я вас везде ищу! — прокатился по коридору знакомый голос, и Джейме не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять, что тетя Дженна наконец приехала из Крэга. — Леди Дженна, вы уже вернулись! — Арианна на время забыла про свои ленточки и обняла леди Дженну, мигом повеселев. — Тетушка. — Племянник, — поприветствовала его Дженна. — Как продвигается подготовка к нашему торжеству, которое затмит все предыдущие? — спросила она у Арианны. Очередное упоминание бала заставило Джейме возвести глаза к потолку. — Понемногу, — ответила Арианна. — Я давно уже начала, но ждала вас, чтобы обсудить детали. Вот как раз выбираю, как оформить зал, — она взяла Мару за плечи и выдвинула девушку перед собой, демонстрируя ленточки, которые Мара все еще держала в руках. — Клубнично-красный или малиновый? — Конечно клубнично-красный, — уверенно заявила Дженна, указывая на одну из ленточек. — Малиновый только при свете дня смотрится хорошо, а при свечах будет просто ужасен. — Вы трое просто шутите, — с неверием проговорил Джейме. — Не знаю, как тут можно увидеть два разных красных, когда как он один.       Тетушка похлопала его по плечу — хорошо хоть, что за ухо не потрепала, как в детстве. — Тебе и не нужно ничего видеть, дорогой, для тебя другое задание: напиши сиру Аддаму и пригласи его на наш бал. — Зачем? — опешил Джейме. — Помнится, он член совета и командир городской стражи, он не может вот так просто… — Его отец хочет видеть его в Эшмарке в ближайшее время, но сначала пусть заедет к нам — у нас на него планы. — Какие еще планы? — Пригласи его, Джейме, потом все узнаешь.       Ничего не понимая, Джейме проводил взглядом Арианну и тетушку, которые снова углубились в обсуждение бала, и Мару, которая последовала за ними. Насколько же занимает всех этот бал, раз тетушка прямо с дороги, не успев толком переодеться и отдохнуть, первым делом принялась допрашивать Арианну насчет приготовлений! Мара обернулась, взглянула на Джейме своими веселыми глазами, и он вспомнил, что ему тоже нужно идти в трапезную.       Предстоящий бал и до приезда тети Дженны был главной и единственной темой для обсуждения за каждым приемом пищи и в перерывах между ними. К обсуждению бала присоединились даже Дорна и Джой. Джой особенно волновало предстоящее событие — этот бал должен был стать для нее первым. Исключение составила лишь Жанея, еще слишком маленькая, чтобы есть со взрослыми за одним столом и вообще участвовать в подобного рода развлечениях. С появлением же тети Дженны обсуждения обещали стать еще более жаркими.       Джейме все это время удавалось улизнуть от непосредственного участия в дамских разговорах, и молчаливую поддержку ему оказывали Лансель и Виллем, но общее молчание не слишком их объединяло. Пока Джейме обдумывал свои заботы, кузены молча ковырялись в тарелках, незаинтересованные ни в чем. После того, как Лансель уверился, что действительно прощен, он перестал быть таким дерганым, но у Джейме все еще было слишком мало тем для разговоров с ним. Виллем спустя время после смерти близнеца медленно оправлялся, но все еще был чересчур замкнут. Джейме подумывал о том, что перемена обстановки могла бы пойти обоим кузенам на пользу: война закончилась, и вечно они все равно не смогут сидеть в замке, держась за материнские юбки. Они уже взрослые: Лансель — рыцарь, а Виллем еще мог бы получить свои шпоры. Ланселю пора было бы уже жениться на какой-нибудь единственной наследнице каких-нибудь земель, чтобы эти земли оказались во владении Ланнистеров. Наверняка это было тем, чего хотелось бы и дяде Кивану, но едва ли он мог подвергнуть свою любимую супругу новому испытанию: потеряв одного сына, Дорна не желала отпускать от себя оставшихся. Джейме не был уверен, что у него хватило бы духу хотя бы даже заикнуться при ней о том, чтобы женить одного ее сына и отослать второго кому-нибудь в услужение.       Джейме задался вопросом, давно ли он стал рассуждать как отец. Хорошо это было или плохо, он пока не мог определить. Может, это новый образ жизни так на него влияет? Когда ты рыцарь, и единственная твоя забота — исполнять приказы, то думаешь ты только о том, как исполнять приказы хорошо. Когда ты лорд и должен заботиться о своих людях и своей семье, то и мысли тебя одолевают соответствующие. Джейме не мог сказать, что новая жизнь ему не нравилась. Роль, которую он не мог прежде примерить на себя даже мысленно, отлично ему подошла. Может, столкнись он с ощутимыми трудностями, он изменил бы мнение, но пока что все шло гладко. Если бы еще не этот бал… Но теперь Арианна могла делить свои заботы не только с Марой, но и с тетей Дженной, и Джейме мог надеяться видеть жену немного чаще. Ему не хватало тех первых недель в Утесе, когда они занимались всем вместе, но Джейме питал надежду, что после бала все вернется к тому, с чего они начинали свой общий путь. Если Арианна, конечно, не захочет заниматься организацией балов постоянно, хотя были в замке те, кто был бы не против этого. Джейме взглянул на Джой, которая оживлялась всякий раз, как речь заходила о бале. Ее выход в свет говорил лишь о том, что недолго ей осталось ходить в девушках. Пусть она не Ланнистер по имени, но отец даст за ней такое приданое, что за руку Джой еще будут вестись поединки.       Джейме нехотя вспомнил о данном ему задании, но решил ничего не писать и не отправлять никаких писем, пока не выяснит правду. Женщины горазды что-то затевать, вечно у них какие-то секреты, и Джейме не желал становиться безвольной частью их плана. Он покинул трапезную одним из первых, пока в ушах не начало гудеть от четырех голосов, смешавшихся в один, и все время до вечера провел в своем кабинете, читая прошения. Тишина и одиночество были гораздо лучше, чем бесконечная трескотня о бале. Вероятно, результат получится выше всяких похвал, но процесс подготовки… Этот процесс отнимал у Джейме Арианну, а с этим он смириться никак не мог. Поймав себя на мысли о том, что снова думает о бале больше положенного, Джейме разозлился сам на себя и с тройным усердием принялся изучать прошения.       Когда поздним вечером Джейме вернулся в спальню, Арианна уже была в кровати. Облокотившись о подушку, она сравнивала какие-то списки, переводя взгляд с одного пергамента на другой, изредка хмуря темные брови. В последнее время Джейме часто видел ее очень серьезной и сосредоточенной, и это выражение шло лицу Арианны не меньше, чем любая из ее улыбок. Джейме даже был готов простить ей, что она снова притащила в кровать свои бумажки. Он разделся и пристроился с ней рядом, и Арианна, не отрывая взгляда от списков, переместилась к нему поближе, вместо подушки выбрав своей опорой плечо Джейме. — Могу я узнать, наконец, что вы затеяли и причем тут Аддам? — попытал счастья Джейме, зная, что долго интригу Арианна держать не сможет. — Или до самого бала это будет в секрете? — Ты же и слышать не хотел ничего о бале, разве нет? Еще сегодня утром говорил об этом, — улыбаясь, напомнила ему Арианна. — Это же мой друг, ради него я могу и послушать про бал. — Ради друга, значит, можешь, а ради меня — нет? — обманчиво возмущенным тоном спросила Арианна. — Как только я мог угодить в такую ловушку?! — в притворном страхе воскликнул Джейме. К счастью, такие обиды Арианны обычно не имели под собой подлинно отрицательных чувств. Арианна улыбнулась и отложила свои списки на прикроватный столик. — Твоя тетушка хочет женить сира Аддама на одной леди и этим браком решить ряд проблем, — милосердно утолила его любопытство Арианна. — И главная проблема в том, что эта леди стоит между Рослин и ее новым мужем.       Джейме выслушал полный рассказ о том, что тетя Дженна обнаружила в Крэге за время своего непродолжительного там пребывания. — Значит, она договорилась и с лордом Бейнфортом, и с лордом Марбрандом, и они уже согласились на этот брак? — уточнил Джейме. — Да, но о помолвке будет объявлено только на балу. Приедет лорд Марбранд и лорд Бейнфорт с дочерью, и сир Аддам, если ты соизволишь написать ему, а я знаю, что ты еще этого не сделал, — Арианна шутливо пихнула его в плечо. — Бал — хороший предлог, чтобы собрать всех, не вызвав лишних подозрений. — Ты хочешь сказать, что жених и невеста не будут знать о том, что их здесь ожидает? — удивился Джейме. — С Лауриной Бейнфорт могут возникнуть проблемы, — пожала плечами Арианна. — Возможно, ей будет лучше не знать, но это уж как решит ее отец. А что до Аддама… как думаешь, если сказать ему правду, он согласится приехать? — Хороший вопрос, — Джейме вспомнил о последнем разговоре с приятелем. — Думаю, приедет хотя бы затем, чтобы позабавиться, взглянуть на эту Лаурину. А может, они даже знакомы — замки-то рядом совсем, они не могли не видеться хотя бы мельком. — Подумай, как будет лучше написать ему, — попросила Арианна. — План-то хороший, если он удастся: Аддам потом вернется в столицу к своим обязанностям и заберет леди Лаурину с собой. И больше она не будет угрозой браку нашей маленькой Рослин. — Не думал, что судьба Рослин тебя так озаботит, — честно сказал Джейме, — ты не проявляла к ней особого интереса, пока она была здесь. — Арианна хмыкнула, устраиваясь удобнее на плече Джейме. — Она и правда не слишком меня заботит, но ее ситуация воистину ужасна. Другая бы на ее месте попыталась соблазнить мужа, использовав хитрость, но Рослин не из таких — она будет страдать и плакать, только если не помочь ей. Я вспомнила своих кузин, Песчаных змеек. Дядя Оберин никогда не настаивал, чтобы они выходили замуж, он позволял им самим решать свою судьбу, только предупреждал, что если выбор их будет неразумен, помогать им он не станет. «Я уже дал вам все средства, чтобы вы сами могли с этим справиться», — так он говорил. Но у Рослин не было выбора, а сейчас нет оружия, чтобы проблему решить. Тот, кто должен защищать ее, развлекается с другой, значит, женщины должны все взять в свои руки. — А лишнее звено из этой цепи отдать Аддаму, — подхватил Джейме. Арианна развела руками. — О, мне жаль, что он стал жертвой нашего плана, но даже при худшем исходе он останется в более выигрышной позиции, чем Рослин. — Если Лаурина Бейнфорт — красавица, то Аддам не будет возражать, он большой ценитель женской красоты. — Да, она очень красива, — подтвердила Арианна, — боюсь, что красивее Рослин. Твоя тетушка описала ее как «юную Серсею, только с карими глазами». Суди сам, что это значит.       Джейме, который в последнее время недолюбливал блондинок, решил, что пусть Аддам сам судит о красоте своей невесты, а Джейме заниматься этим абсолютно ни к чему. Серсея действительна была красива, как и королева Рейелла, но даже им, красавицам-королевам, мужья не были верны. Джейме мало знал Рослин, но мог представить, как несчастна она теперь, поэтому решил встать на ее защиту. — Рослин довольно мила, особенно если сравнивать с другими отпрысками Уолдера Фрея, и в любом случае она не заслужила такого подлеца у себя в мужьях. — Хорошо бы отсутствие Лаурины привело этого подлеца в объятия Рослин, а не чьи-нибудь другие, — задумчиво произнесла Арианна. — Знаю, что в этой ситуации пожалеть нужно Рослин, но Лаурину мне тоже немного жаль.   — Почему? Из-за скоропостижного замужества? — И да, и нет. Я сама когда-то попалась на том же грехе. В то время еще удивлялась, почему отец ничего не сделал, не выдал меня замуж поскорее — это же самое логичное, что можно сделать. А теперь понимаю, что он просто хранил меня для Визериса, — Арианна поморщилась. — Почему мужчины могут делать что хотят и в браке, и вне его, а женщины нет? Это несправедливо. — Разве тебя хотя бы раз останавливал какой-то запрет? Каждый раз, когда ты что-то рассказываешь о своем прошлом, я клянусь себе больше не удивляться, но все равно удивляюсь. Хотя сейчас вот не удивился. — Тому, что я с женатым спала? — уточнила Арианна. — Осуждаешь? — Я? Ни в коем разе. Я сам с замужней женщиной спал, — «с замужней женщиной и своей сестрой в одном лице».       Арианна звонко рассмеялась. — Как выясняется, у нас все больше и больше общего.

***

      Он приехал поздно вечером. Оставшись в своих покоях, Кейтилин, чуть отодвинув штору, вглядывалась в утонувший во мраке двор. По неясным теням на снегу она поняла, что через ворота въехали всадники, а во тьме едва смогла различить красные с золотом знамена. Все это слишком напоминало ей день, когда Мелисандра вернулась в Риверран и принесла с собой печальные вести. Сейчас Кейтилин испытывала тревоги не меньше, чем в тот вечер: не мог приезд этого человека на Север предвещать ничего хорошего. Что бы Санса ни говорила — не имел никакого права Тайвин Ланнистер сюда приезжать. А Кейтилин не имела никакого желания его здесь видеть.       Тем временем двери замка распахнулись, на лестницу и часть двора пролился золотой свет, и Кейтилин увидела дочь. На границе света и тьмы встретились две фигуры. Санса сделала реверанс, лорд Тайвин поцеловал ее руку, и они вместе пошли в замок. Переговариваясь или нет — об этом Кейтилин уже не могла судить.       Она опустила штору, что есть силы сдавив бархатную ткань в пальцах. Что же это за проклятие? Оставят Ланнистеры когда-нибудь их в покое или нет? Для Кейтилин было невозможно когда-нибудь перестать считать Ланнистеров врагами — это как будто было само собой разумеющимся, чем-то естественным и обыденным. Кейтилин надеялась, что со временем лояльность Сансы поумерится, но дочь оставалась непреклонна. Эта поездка на Стену с лордом Тайвином… безумие, да и только! Кейтилин и минуты бы не выдержала в присутствии этого человека, но Санса и не настаивала на этом. — Я не хочу, чтобы ты испытывала неудобства. Уверена, ты не станешь возражать, если мы не будем устраивать все эти приветственные церемонии и прочее: я сама обсужу с лордом Тайвином наши дела, тебе с ним видеться нет никакой необходимости, — сообщила ей Санса незадолго до приезда гостей, чем немало удивила Кейтилин, которая уже начала морально настраиваться на предстоящую встречу. — Но это же этикет, Санса, и он все же будет нашим гостем, — как бы неприятно ей ни было говорить об этом, Кейтилин не могла не признать правду. Санса только усмехнулась. — Мама… лорду Тайвину нет дела до формальностей, он предпочитает проводить время продуктивно. Будет лучше, если мы с ним сразу все обсудим, чем ты будешь весь вечер бросать на него враждебные взгляды. Я не хочу тебя напрягать. Ему встреча с тобой доставит удовольствия не больше, чем тебе, и раз этого можно избежать, то почему нет? Помнится, Русе Болтона ты не особенно рвалась приветствовать, а лорда Тайвина так не терпится?       Кейтилин не думала, что Санса когда-нибудь припомнит ей тот поступок, но возражать особенно было нечем. — Но правила… — Правила не для семьи, а он теперь нам родня, не забывай, — хотела бы она забыть! — И я не знала, что тебе есть дело до того, что лорд Тайвин подумает о твоих манерах. Не беспокойся, он догадывается, что ты его ненавидишь, и твоя учтивость его не обманет. — Ты в самом деле не хочешь, чтобы я была рядом с тобой? — сочла своим долгом уточнить Кейтилин. — Вдвоем нам было бы легче. — Не легче, — нетерпеливо отрезала Санса. — Я знаю, что ты его ненавидишь, мне не хотелось бы волноваться о том, что ты упрекнешь его в чем-нибудь. Я прекрасно справлюсь сама. — Как будто я не имею права его упрекнуть. — Тогда тебе придется смириться, если ему вздумается упрекнуть тебя в ответ.       Санса была права: лорду Тайвину действительно было, в чем упрекнуть Кейтилин. Все же это она похитила его сына, это из-за нее он созвал знамена. Тот поступок был глуп и недальновиден, ее вели материнские чувства, которые совершенно ослепили Кейтилин. Они с Сансой не говорили на эту тему, но еще в Риверране Санса обмолвилась, что в покушении на Брана был виновен Джоффри, а не Тирион, и Кейтилин после много думала об этом. У Ланнистеров тоже должно было быть достаточно претензий к Старкам, однако Кейтилин не хотела бы их выслушивать, да и свои бы не озвучила лорду Тайвину. Разве что ту, что он никак не хотел оставить их в покое: лучшее, что они могли бы сделать после всего, что было, — это разойтись по сторонам света и не встречаться никогда. Но родственные узы и это сделали невозможным.       Молчание Кейтилин явно дало Сансе время в красках представить возможный конфликт, и она воскликнула: — Нет, я не хочу даже пытаться — терпеть не могу это напряжение, мне и на советах его хватило! Я все сделаю сама. — Я не понимаю, на чьей ты стороне. — На чьей я могу быть стороне? Я и Старк, и Ланнистер, и я не хочу, чтобы два члена моей семьи ссорились. Нам нужно оставить все трения в прошлом и действовать ради светлого будущего. Мы договаривались, что не станем переубеждать друг друга. Я не прошу тебя подружиться с Ланнистерами, но не надо на меня давить, потому что я никому не позволю на меня давить. И я не хочу снова ссориться из-за этого. — Хорошо, — сдалась Кейтилин. — Будь по-твоему.       Они долго не разговаривали после того, как Санса сообщила о приезде лорда Тайвина, хотя продолжали вместе ужинать в детской, но вечера эти проходили в молчании. Кейтилин подозревала, что Санса втайне даже радовалась этому: невозможно поссориться, если не разговариваешь вовсе. Однако предстоящая разлука с дочерью на неопределенный срок побудила Кейтилин поступить мудро и сделать первый шаг. Санса принесла встречные извинения, и до приезда лорда Тайвина все шло гладко.       Кейтилин по обыкновению пошла в детскую, но, еще из коридора услышав голоса, одернула себя. Конечно же Санса повела туда лорда Тайвина. Как это не было неприятно осознавать, это был и его внук тоже. Судя по радостным воплям, Нед был крайне возбужден приездом своего деда. Кейтилин прикрыла глаза, преодолевая желание поискать опору в стене. Это было невыносимо. Нед, ее любимый внук, связывал ее с людьми, которых Кейтилин ненавидела. Как Санса вообще могла помыслить о том, чтобы забыть обиды и двигаться дальше? Ланнистерам было легко — в их семье оказалась маленькая девочка, заложница, которая не могла причинить никому вреда, но смогла подарить Ланнистерам Север. Сансе, должно быть, первое время было трудно смириться с тем, что она стала частью этой семьи. Наверное, она долго шла к тому, чтобы изменить свое отношение к ситуации, но они никогда это не обсуждали. А жаль. Может, Кейтилин было бы проще понять дочь, если бы Санса рассказала ей хотя бы что-нибудь из своего прошлого. Кейтилин знала лишь про вклад леди Дженны, про ее заботу о Сансе, и этого ей было достаточно, чтобы относиться к этой женщине лучше. Ну и того, что леди Дженна не выталкивала сыновей Кейтилин из окна, не отрубала ее мужу голову и никого не убивала на поле боя.       До слуха Кейтилин донесся радостный смех дочери. — Как он счастлив! Ты счастлив, да? Да! — Ура! — воскликнул детский голосок. — Ура! Ура! Ура!       Серые плащи безмолвно стояли у дверей, будто и не замечая Кейтилин. С Сансой они всегда с радостью говорили, но Кейтилин не сблизилась с ними настолько, чтобы вести задушевные беседы. Что ж, хотя бы не мешали и, как Кейтилин надеялась, не стали бы рассказывать Сансе, что она была здесь. — Он очень вырос и все больше становится похожим на тебя, — услышала Кейтилин мужской голос и тут же непроизвольно сжала кулаки. Человек, который виноват во всем. И так близко. Рядом с Сансой и Недом, там… — Это все из-за глаз, — снова рассмеялась Санса. В ее голосе не было и тени какой-то злости, напряжения или замешательства. Санса как будто действительно была рада видеть его в Винтерфелле! Если только она не маскировала под смехом все эти чувства… такой вариант устроил бы Кейтилин куда больше. — Нос определенно твой.       Санса снова рассмеялась, и ее смех продолжал звенеть в ушах Кейтилин, даже когда Санса заговорила о чем-то другом. Невозможно было примириться с этим, невозможно принять. Ланнистеры причинили их семье столько зла, а Санса… как говорила Санса, она сама стала частью этой семьи, и с этим ничего уже нельзя было сделать. Пусть Кейтилин обещала не переубеждать дочь, ей бесконечно не давала покоя мысль о том, что все это неправильно, что это просто ужасно. Все они, все Ланнистеры, они враги. И пусть к Сансе они относились хорошо, как она уверяет, это не отменяет всего остального, что они сделали. Это не отменяет, что из-за них Кейтилин потеряла так много. Потеряла почти всю свою семью. И свой дом. Риверран, в который, как она знала, она всегда могла вернуться, но больше не могла. Там были знамена Ланнистеров и Фреев — врагов и предателей. Ее сын, ее дядя, ее брат, теперь даже сестра — Кейтилин всех потеряла. Сначала Ланнистеры украли сына Лизы, а потом вынудили ее свести счеты с жизнью. Все знали, как она любила этого мальчика, нетрудно было догадаться, что она сделает, если отнять у нее сына — единственного, кем она по-настоящему дорожила. И во всем виноваты Ланнистеры. И если Кейтилин станет кричать об этом Сансе, ее слова окажутся неуслышанными. И никакие доводы Сансы не поколеблют саму Кейтилин. Но это не должно разделить их. Она не может из-за Ланнистеров потерять последнего своего ребенка. Она не позволит. Рано или поздно лорд Тайвин уедет, и они снова сведут на нет все разговоры о Ланнистерах, даже не вспомнят о них. Нужно лишь подождать.

***

      Эдрик был еще более неугомонен, чем Тайвин помнил. Внук сразу же узнал его — это было приятно, хотя и ожидаемо: маленькие Джейме и Серсея тоже всегда его узнавали даже несмотря на редкие встречи. Эдрик улыбался без перерыва, что-то выкрикивал, носился по детской — словом, вел себя куда эмоциональнее своей матери. Санса поначалу держалась как истинная Леди Винтерфелла — с холодной уверенностью и беспрекословными манерами — будто не была точно уверена, как стоит себя вести после долгой разлуки и всего, что случилось за ее время. Такая Санса прекрасно соотносилась со строчками, что он от нее получал, но Тайвина в дороге подгоняло стремление увидеть прежнюю Сансу, а не Леди Винтерфелла, и он был твердо намерен получить желаемое. Сдалась Санса быстро. Тайвин вел себя как обычно, зная, что его хладнокровие обычно действует на нее успокаивающе, и Санса понемногу расслабилась, а присутствие сына вернуло ей способность искренне улыбаться и смеяться — с Эдриком рядом невозможно было оставаться сдержанным.       Санса ненадолго отлучилась из детской, и Тайвин остался с внуком один на один. Эдрик уверенно шагал по ковру, доставая игрушки из сундука и демонстрируя их Тайвину. — Лев и длакон, — продекламировал он. — Опасные… — он задумался, — и клыкастые.       Тайвин взял протянутые внуком игрушки. Тирион тоже любил драконов, буквально бредил ими в детстве, но Эдрик не отдавал крылатым ящерицам предпочтения, он уже тащил из сундука фигурки волков и еще каких-то животных, чтобы показать Тайвину. — У-у-у, — протянул Эдрик, сотрясая в воздухе деревянной фигуркой волка. — Воет на луну, — пояснил он, указывая пальчиком в окно. Сегодня луны на небе не было видно, но Эдрик едва ли обратил на это внимание. Он протянул к Тайвину вторую руку, требуя вернуть ему льва. — Л-л-л, — произнес Эдрик, когда лев оказался в его руке. Про дракона Эдрик почти сразу забыл, потому что, видимо, не мог изобразить звук. — Цаль звелей. — Услышь мой рев, — послышалось от дверей. Тайвин обернулся и увидел, что Санса уже вернулась и стоит, улыбаясь. Она подошла к сыну. — В конце игры волк и лев подружатся, — сказала Санса. — Да, Эдрик? Покажи, как лев и волк подружились.       Эдрик быстро свел руки вместе, и теперь лев и волк были рядом, а не стояли друг напротив друга, точно готовясь к схватке. — Длузья навсегда! — провозгласил Эдрик. Он опустил фигурки на ковер, и волк со львом, крепко зажатые в детских ладошках, пошли по ковру бок о бок, точно старые друзья.       Тайвин усмехнулся. — Неплохо, — признал он. — У него еще много других игрушек, — продолжила рассказывать Санса, будто никуда и не отлучалась. — Целую стаю волков можно собрать и целый прайд. Еще рыбы есть, — она заглянула в сундук. — Эдрик запускает их в чан с водой, и они там плавают, но этим он обычно с Подриком развлекается в мое отсутствие. — Какие веселые у него игры. — Это еще что! Он так любит эти фигурки из кайвассы, с таким азартом двигает их по полю. Играть еще не умеет, конечно, но, я думаю, однажды обыграет всех нас. Я забрала игру, когда уезжала, — объяснила Санса, хотя Тайвин не требовал пояснений. — Тирион пытался научить меня играть, но Подрик лучше внял его урокам, так пусть он Эдрика и учит, я почти бессильна, — Санса подняла руки вверх, признавая поражение.       Она некоторое время с нежностью наблюдала за сыном, который расселся на ковре и продолжал игру, уже позабыв о взрослых. Эдрик был так увлечен, что, казалось, ему совершенно никто не был нужен кроме нескольких деревянных фигурок. — Теперь по поводу того, зачем я уходила, — заговорила Санса, убедившись, что Эдрик занят своими делами на ближайшее время. — Если вы скажете, что это не мое дело, то будете правы, но я заметила, что наши северные холода не щадят ваших рук.       Тайвин удивился ее наблюдательности. Перчатки действительно не всегда спасали — стоило стянуть их на краткий миг, как мороз тут же налетал и терзал-терзал-терзал нещадно. — Вообще-то ничьих не щадят, — с улыбкой добавила Санса. — Но у меня есть одно волшебное средство, выручало не раз, — в ее пальцах мелькнул небольшой флакон.       Тайвин протянул свободную руку ладонью вверх, но Санса, даже вложив в нее флакон, не разжала своих пальцев. — Вы же обещаете его использовать? — спросила она, поднимая взгляд. — Или вы забудете об этом сразу, как только я уйду, сочтя, что справитесь и так? — Как хорошо ты меня знаешь, — Тайвин вполне мог бы и забыть о таком пустяке. — В таком случае, мне придется все контролировать, — ровно произнесла Санса, будто такие речи стали для нее обыденностью. И тут же спохватилась. — Если вы позволите. — Я у тебя в гостях, — напомнил Тайвин. — Леди Винтерфелла может делать все, что считает нужным.       Санса поджала губы, явно стараясь скрыть улыбку. Она метнула на Тайвина такой пылкий взгляд, что ему самому чуть ли не стало жарко. Он убрал руку, оставляя флакон в пальцах Сансы. Санса ловко открыла его, положила крышечку на каминную полку и мягко взяла руку Тайвина в свою, чтобы нанести слегка прохладное средство на кожу. Тайвин улучил миг, чтобы рассмотреть ее затейливую прическу и трепещущие ресницы, искусную вышивку на рукавах и ее умелые руки.       Северные морозы и правда были беспощадны, кое-где кожа на его руках растрескалась, и когда Тайвин сгибал пальцы, на костяшках выступала кровь. Теперь в тех местах едва заметно щипало, и Сансе очевидно были знакомы эти ощущения, потому что ее прикосновения были аккуратны, почти невесомы. Она могла бы делать это сильнее, но явно берегла его руки. Берегла его. Тайвин сосредоточился на ее прикосновениях, на легких касаниях кончиков ее пальцев. Теперь он мог представить, что Санса чувствовала, когда он сам касался ее когда-то. Позднее Тайвин уже более бесцеремонно вторгался в ее личное пространство, зная, как станет она реагировать, но Санса почти никогда не вторгалась так в его собственное — всегда остерегалась, осторожничала, опасаясь его реакции.       Санса закончила с одной рукой, также мягко потянула Тайвина за запястье второй, в которой он все еще сжимал деревянного дракона. Санса спокойно высвободила игрушку из его пальцев и медленно присела, чтобы положить фигурку на ковер рядом с Эдриком. Подол ее платья с тихим шорохом растекся по полу, а по пламени волос в одно мгновение пронесся огненный отсвет. Санса поднялась и с прежней невозмутимостью принялась за дело. Закончив со второй рукой, она оглядела плоды своих трудов, закрыла флакон и поставила его на каминную полку. — Вот и все, — первая нарушила она молчание. — Нужно подождать, пока средство впитается, постарайтесь ничего не трогать. Много времени это не займет, хотя ожидание порой бывает раздражающим — как раз в такие моменты всплывают всевозможные дела, а ты не можешь за них взяться, — Санса выставила руки вперед, будто они тоже были обработаны волшебным средством, — и ходишь вот так, — она помахала руками перед лицом, будто ей было жарко, — чтобы оно быстрее впиталось. — Мимолетная улыбка тронула ее губы. — Мне тоже стоит так помахать? — спросил Тайвин, едва сдерживаясь, чтобы не улыбнуться ей в ответ. Легкое смущение не коснулось лица Сансы, но почувствовалось в ее голосе, когда она ответила. — Необязательно. Это я всегда куда-то тороплюсь, не вы. У вас все рассчитано. — На этот раз рассчитывать предстоит тебе, — возразил Тайвин. — Когда ты намереваешься поехать на Стену? Я задержал тебя, вынудив меня дожидаться.       Если Санса и удивилась, то не подала виду. — Я готова. Мы можем отправиться хоть утром, но вам и вашим людям нужен отдых. — Мы не гнали во весь опор, — возразил Тайвин. — Я предпочитаю покончить с делом сразу же, и чем скорее мы отправимся, тем скорее узнаем правду. — Да, — Санса кивнула. — За этим вы здесь.       Ему почудилось сожаление в ее голосе. Тайвин хотел возразить ей, но привычка оказалась сильнее. Он привык сначала наблюдать и начинал действовать лишь тогда, когда уже просчитал наперед несколько ходов. Пока что его расчеты не оправдывались: Санса вела себя не так, как он ожидал. Она не злилась, хотя должна была. Она вела себя как прежде, как будто ничего не знала, но ошибки быть не могло. Санса должна была на него злиться, ее обида не могла просто исчезнуть. Только не в этот раз. — Значит, решено. Утром.       Санса кивнула. Она опустилась в кресло и указала ему на второе. Тайвин сел. Некоторое время они сидели в молчании, наблюдая за игрой Эдрика, который что-то тихо бормотал, переставляя на ковре деревянные фигурки. Тайвин вспомнил те вечера, которые Санса и Эдрик проводили в его кабинете. Теперь все было иначе. Теперь он был на Севере, далеко от Королевской Гавани и Башни Десницы, но сейчас, сидя у камина в тишине, Тайвина не отпускало ощущение, будто все осталось прежним. И прежнее спокойствие царило в душе, и становилось тепло от мысли, что Санса здесь, совсем рядом, стоит только руку протянуть — и ее можно коснуться. Хотелось прижать Сансу к себе, обнять ее, но все же было какое-то очарование в том, чтобы просто наблюдать за ней с расстояния, каждую минуту напоминая себе о том, что Сансы не было с ним много лун, много недель, ее не было с ним рядом вчера вечером и даже сегодня утром, а сейчас она была с ним рядом, и завтра она будет с ним рядом, и через неделю, через несколько недель. Теперь она будет рядом. — Это так странно, — первая заговорила с ним Санса. — Так много времени прошло, кажется, о многом стоило бы поговорить, а сейчас на ум ничего не приходит. Хотя у вас, наверное, есть ко мне конкретные вопросы. Или даже претензии. — Она полувопросительно на него посмотрела.       Странная же она. Если у кого и должны быть претензии, то это у нее. — Вопросы — разумеется, — согласился Тайвин. — Но претензии… слишком громкое слово. Ты выполнила все, о чем мы с тобой договаривались, так с чего бы мне предъявлять претензии? — Какие же у вас ко мне вопросы? — лукаво поинтересовалась Санса. Она сложила руки на коленях, точно примерная ученица, и повернулась к нему, приготовившись внимательно слушать. — Почему ты не написала мне о том, что тебе предложили назвать Эдрика Старком? — поддерживая ее полуигривый тон, чтобы Санса не подумала, будто бы он сердится, спросил Тайвин.       Ему показалось, что на миг она задержала дыхание. — Я спрашивала это и у себя, — призналась Санса. — Я хотела, но… я боялась вашей реакции, — она взглянула на него прямо, отважившись говорить честно. — Не знала, как вы отреагируете и что предпримете. — Как видишь, приехал я не во главе армии.       Санса улыбнулась и опустила взгляд на сложенные на коленях руки. — Да. — Болтон написал, что ты отказалась от такого предложения, и после этого не написал мне ни строчки. Ты переманила его к себе?       Санса улыбнулась уже более уверенно и снова подняла взгляд. — Мы с ним договорились на взаимовыгодных условиях, — сообщила она с довольным видом. — У тебя это всегда хорошо получалось. — Теперь — не всегда, — возразила Санса, посерьезнев. — Да и Болтон, если честно… мне кажется, он думает, что я глупая. Если бы он хотел, то обыграл бы меня в два счета. Он вас уважает, а не меня. Он знает, что вы за мной стоите, поэтому относится ко мне так, как относится… будто бы с уважением, но на деле я для него — досадная проблема. Он как бы должен со мной считаться, но это как будто унижает его достоинство. Так, наверное, всегда бывает, когда приходится подчиняться человеку, который явно вам в чем-то уступает. — Так ли важно, как он на самом деле к тебе относится, если он может быть полезен? Или тебе важна его личная симпатия? — с интересом спросил Тайвин. Санса неопределенно пожала плечами. — Вы правы. Каждый раз я радуюсь, что он за меня, а не против, так какая разница, любит он меня или ненавидит, уважает или презирает. На мгновение я действительно допустила мысль, что он мог быть в сговоре со своим бастардом, но это предположение, конечно, было ошибкой. Пожелай Болтон причинить мне вред, я бы просто не успела догадаться о его намерениях. — Я бы не отправил тебя сюда, если бы в Болтоне были сомнения. Конечно, эта история с бастардом… я не мог такого предвидеть. — Никто не мог. Хорошо, что все обошлось. Алис, бедняжка, до сих пор вздрагивает от каждого шороха и одна вообще никуда не ходит. Хорошо, что у нее есть Клей, он ее одну не оставит. — Я так понял, что эти двое — Клей и Алис — твои наиболее доверенные лица? Причем с самого первого дня в Винтерфелле. Неужели за все время ни разу не дали тебе повода в них усомниться? — Так получилось. Они со мной согласны, а с теми, кто со мной согласен, я лажу без проблем. С остальными же… постоянные проблемы, — удрученно призналась Санса. — Тебя это расстраивает? — Я думаю, что не справляюсь. Я с нетерпением ждала, пока лорды разъедутся по своим замкам, потому что мне не нравилось то, что они говорят. Но это же не выход! Просто у нас слишком разные взгляды. И вы сами говорили, что чужую точку зрения полезно выслушивать. — Я уверен, что их точку зрения ты знаешь, нет нужды слушать ее все время. — Знаю, — согласилась Санса. — «В Винтерфелле должен быть Старк», «Ланнистерам здесь не место» и все прочее. Мне стоило бы быть терпеливее, хотя Алис и без того всегда удивлялась, как я не срываюсь, — Санса невесело усмехнулась. — Ты понимаешь, что тебе есть, над чем поработать, а это уже хорошо. — Когда они наконец-то уехали и перестали меня раздражать, мне пришло в голову, что на самом деле я их очень понимаю, — задумчиво произнесла Санса. — Если бы я была на месте Джона Амбера или Донелла Локка… то есть, не если бы я сама была на их месте, а если бы я была именно ими, я бы тоже так себя вела. Мне было бы непросто принять все изменения, мне было бы непросто принять новый порядок вещей. Проигрыш в войне — это уже непросто, но то, что последовало за ним… это еще труднее. Никто же не думает о поражении, когда созывает знамена, все думают о победе. И если бы северяне победили, все было бы иначе, но они потерпели полный крах. Люди не знают, как жить дальше, когда они едва не потеряли абсолютно все, а мира, который они знали, больше нет. Я понимаю, потому что и со мной это случилось, я тоже через это прошла, но тогда я была почти ребенком, а детям всегда проще приспосабливаться. Северяне привыкли к тому, что власть переходит от отца к сыну, что южане им не ровня, а тут появляюсь я, дочь их сюзерена, предлагаю склониться передо мной, женщиной, а в будущем — и перед моим сыном, Ланнистером, против которых они и вели войну. Буквально предлагаю попрать традиции и забыть о принципах. Да, я имею на это право, но разве северяне не имеют права хотя бы воспротивиться? — Санса наткнулась на его взгляд. — Да, лучше бы им сопротивляться мысленно, но чисто по-человечески их можно понять. — Северянам повезло с такой понимающей Хранительницей Севера, — заметил Тайвин. — Не всякий лорд станет утруждать себя проведением такого анализа. — Вы смеетесь надо мной? — улыбаясь, Санса покачала головой, будто стряхивая наваждение. — Да, я пытаюсь понять их, неужели это плохо? — Я над тобой не смеюсь, и твое рвение похвально. Ты понимаешь, чего они хотят, и это может помочь тебе переманить их на свою сторону. — Но я не могу дать им того, чего они хотят, — возразила Санса. — Былого не вернуть. — Они и сами в глубине души это понимают, но само твое намерение, твое желание говорит о многом. Северяне думают, что вы на разных сторонах, даже ты можешь так думать, но это не так. У вас больше общего, чем можно представить, и больше шансов стать союзниками, чем можно представить. В конце концов, вам предстоит долгое сотрудничество, хотите вы этого или нет, а это всегда заметно остужает пыл. — Пыл Амбера ничто не остудит. — Ты говорила с ним один на один? — Как-то не возникало желания, мне и на советах хватило его присутствия. — Возможно, останься вы одни, ты бы и не узнала его. Многие люди меняются до неузнаваемости, когда вокруг становится слишком мало слушателей. — Он верен своим принципам. — Верен, да. Только без провизии, от которой он отказывается, его семье придется несладко зимой. Что он выберет: семью или принципы? — На совете у меня сложилось такое впечатление, что принципы. — Возможно. А если бы десяток человек не слышали бы, что он готов отказаться от принципов ради семьи? Первой его мыслью вполне могло быть желание не принимать от Ланнистеров ничего. Только обычно люди не высказывают прямо то, о чем первым делом думают, а вот он высказал. И стал бы он отказываться от своего слова при всех? А осознав, в какую ловушку он угодил, разве не захотел бы он поскорее уехать, чтобы убедиться, не приведет ли его семью к голоду его импульсивность? — Может, вы и правы, — согласилась Санса. — Последний Очаг находится не так далеко от Стены, возможно, мне стоило бы заехать туда на обратном пути. — Хорошая идея. — Хотя я ведь говорила маме, что этих упрямцев и гордецов упрашивать не стану. Если хотят — пусть сидят голодными! — Ты никого не упрашиваешь — выбор все еще за ним. Просто дашь понять, что никто не узнает, если он вдруг передумает. Леди Винтерфелла умеет хранить секреты.       Санса с благодарностью улыбнулась и перевела взгляд на сына, которому все же успели наскучить игрушки. Эдрик уже успел перетащить их часть обратно в сундук, но уборка не занимала его так, как разговоры взрослых, и Эдрик побрел к Тайвину. — Хочу на ручки! — заявил он.       Тайвин взглянул на свои руки, убедился, что волшебное средство успело впитаться и даже подействовать, и, подняв внука, посадил его себе на колени. — У кого-то сегодня удачный день, да? — Санса перегнулась через подлокотник, чтобы потрепать сына по волосам. — Повышенное внимание к его персоне, не гонят рано спать, еще и на ручках качают. Повезло так повезло, да? Повезло тебе? — Посло! — согласился Эдрик, взмахнув руками.       Санса понаблюдала, как Эдрик устраивается поудобнее на коленях Тайвина, а потом вернулась к разговору: — Если не возражаете, у меня тоже есть вопрос. — Слушаю. — Насчет моих гвардейцев и вашего приказа… — Санса многозначительно качнула головой. — Судя по твоему письму, ты была обижена. — Просто не понимаю, почему вы ничего не сказали мне. — Зачем было говорить? Если бы все шло гладко, ты бы вообще ни о чем не узнала. А если бы я сказал тебе, ты бы не могла расслабиться и ждала бы опасности постоянно. И думала бы о том, как не дать гвардейцам исполнить приказ, как бы успеть вмешаться. — И зачем мне было вмешиваться? — А ты бы позволила им убить кого-то, если бы могла это предотвратить? Верится с трудом. — Значит, вы считаете, что мне не хватило бы духу не только отдать подобный приказ, но и даже позволить ему быть исполненным другими людьми? — Дело не в том, хватило или не хватило бы тебе духу. Ты уже однажды доказала, что духу у тебя хватит на многое, но это не повод постоянно испытывать себя таким образом. Дело в том выборе, который тебе пришлось бы на себя взять. — Значит, вы волновались о моей морали. — Я все еще помню, чья ты дочь, да и какой ты человек, я тоже помню. Я не мог не понимать, что ситуации могут возникнуть разные, и позаботился о том, чтобы тебе не пришлось принимать судьбоносных решений. — А если бы произошло недоразумение? Если бы убили невиновного? — Меня удивляют твои вопросы. Все люди, которых я тебе дал, — опытные и способные. Они в состоянии отличить попытку убийства от дружеских объятий, и в критической ситуации они сделали именно то, что и нужно было сделать. Конечно, такие меры предполагались для твоей сохранности, а не леди Алис, но… — Я сама приказала им защищать Алис так, как они защищали бы меня. — И они исполнили и твой приказ, и мой. — И все же я думала, что бы я сделала с бастардом, если бы он остался жив. Лорд Болтон сказал, что убил бы его собственными руками. — Ты бы позволила ему это? — Не думаю, что он стал бы спрашивать. — А если бы спросил, ты бы отказала. И сама бы его не казнила, потому что ты — это ты. — Но это не значит, что не думала о казни чисто гипотетически. Я думала. И о головах на пиках тоже, — внезапно призналась Санса. — Просто удивительно, до чего может довести раздражение. — Надевая на пику одну голову, нужно быть готовым к тому, что одной головой дело может не ограничиться, — заметил Тайвин. — Не хочу я надевать головы на пики, — вздохнула Санса. — Не могу даже представить, что должно случиться, чтобы я захотела это сделать. — Не думаю, что в мире найдется много людей, которым бы захотелось это сделать. Ты можешь захотеть внушить кому-нибудь страх или причинить боль, и голова на пике — средство, к которому ты в этом случае прибегнешь. Ты можешь решить, что голова на пике — это необходимость, чтобы добиться желаемого или избавиться от помехи. Мне бы хотелось, чтобы ты никогда не почувствовала не то, что желания, но даже необходимости идти на подобный шаг. — Я Леди Винтерфелла. — Да. И это значит, что у тебя есть выбор. Даже если бы бастард остался жив, и ты бы заперла его в подземельях, это не говорило бы о твоей слабости. — Не думаю, что мне бы спокойно жилось, зная, что он сидит в подземельях. Один раз ему удалось из них выбраться, что помешало бы сделать это снова? — И в этом случае ты могла бы ощутить необходимость принять меры, чтобы последующие годы спать спокойно. — Ладно, вы меня убедили, — неохотно призналась Санса. — Ваш приказ пришелся весьма кстати и освободил меня от необходимости делать сложный выбор. Спасибо.       Тайвин вгляделся в ее лицо. Он хотел бы уберечь ее от всего этого, но в то же время понимал, что именно он сделал ее той, кем она стала, поначалу пробуждая в ней сомнения вопросами и разговорами, а потом медленно переманивая ее на свою сторону. Тогда, в начале, ее возможно было наполнить чем угодно. Одни ее представления о мире были безжалостно разрушены Джоффри, другие сидели в ней прочно, возможно, сидели по сей день, но что Тайвин мог вложить ей в голову, то вложил. Возможно, иногда совершенно спонтанно, но по большей части абсолютно осознанно. Тогда это было лишь теорией, разговорами за ужином, не предполагающими, что ей когда-нибудь придется применять услышанное на практике. Для Тайвина это было лишь развлечением после очередного рабочего дня: приходить, говорить неприемлемые для нее вещи и наблюдать за реакцией. Старковская честь всегда была за пределами его понимания, и Санса за время в столице тоже успела подвергнуть методы отца сомнению, однако не отказалась от своих взглядов полностью. Было занятно слушать, что она говорила и как возражала в ответ на его слова. Теперь даже приятно было осознавать, что Санса позаимствовала у него не все и не питает желания насаживать головы на пики. Ради Сансы Тайвин был бы не прочь обагрить свои руки кровью, но не мог позволить, чтобы Сансе пришлось сделать то же ради него. Никогда больше. — Ты не жалеешь, что приехала сюда? — А разве я могла сюда не приехать? — Санса не стала дожидаться ответа. — Все, что я делаю здесь, я делаю для сына. Я хочу, чтобы Эдрика, когда он вырастет, приняли как следующего Хранителя Севера без споров о его имени, без предубеждения. Я должна обеспечить ему это как мать. Я должна оставить ему такой Север, мой Север. Чтобы Эдрик принял его не от Болтона или кого-то еще, а от меня, чтобы он продолжил мое дело. Я хочу быть Эдрику хорошим примером. Я не могу сказать, что я ужасно счастлива от того, что мне постоянно приходится кому-то что-то доказывать, но если это сделаю я, то моему сыну не придется. Я хочу лучшего для Севера и Эдрика, и мысль о том, что я способствую этому, что я это строю, придает мне сил. Конечно, иногда процесс меня просто изводит, но, оглядываясь назад, я вижу, что я уже сделала, и понимаю, что могу сделать больше. Поэтому оно того стоит. Все это стоит потраченных усилий.       Разные слова, но суть одна. Наследие. То, что он вдалбливал всем, что прошло мимо его детей, но не прошло мимо Сансы.       «Что же я сделал с тобой?»       Санса будто точно поняла, о чем он подумал. Она улыбнулась ему так печально, но с таким пониманием. Тайвин не ждал, что она еще что-то скажет, но Санса снова заговорила. — Я была испуганной девочкой, которая вздрагивала, заслышав шаги в коридоре. Я не могла никому верить, потому что все, во что я верила раньше, разрушилось. Мир, в который я верила, в котором я умела жить, не существовал за пределами прекрасных песен, а в реальном мире меня жить не научили. Я была потеряна, мне было страшно, и я не могла ничего сделать, кроме как приспособиться и просто ждать. Просто плыть по течению, потому что покончить со всем я оказалась не в силах. Но благодаря вам я почувствовала себя в безопасности — тогда этого было достаточно для какого-никакого счастья: просто не бояться. Потом ко мне вернулась уверенность. Вы заставили меня увидеть, что я могу влиять на что-то, что я могу сама распоряжаться своей судьбой. Это была уловка, чтобы я сделала то, что вам было нужно, но мне было необходимо понять, что я не беспомощна, что я еще что-то могу. И теперь я здесь. Хранительница Севера. А могла бы остаться сломанной испуганной девочкой. — Мне никогда не казалось, что ты сломана. — А мне казалось. И каждый раз, когда я пыталась себя починить, снова происходило что-то ужасное. Мне казалось, что поражение Станниса на Черноводной стало и моим поражением. С вашим появлением моя жизнь не стала вдруг идеальной, но я хотя бы знала, что Джофф больше не тронет меня, а жизнь без постоянного страха — это совсем другая жизнь. Страх, он… будто сразу ставит тебя в позицию побежденного, а когда страха нет, ты можешь поверить, что способен победить. И эта вера действительно может привести тебя к победе. Не к глобальной победе… к маленькой победе, когда ты понимаешь, что твоя жизнь не закончена, и ты снова можешь видеть что-то хорошее, искать возможности, идти вперед… хотеть идти вперед.       Они сидели в молчании, нарушаемом лишь треском поленьев в очаге и тихим сопением Эдрика, который успел беззаботно заснуть на коленях Тайвина, убаюканный голосами взрослых. — Спит, улыбается… Как мало ему нужно для счастья, — вздохнула Санса. — Трудно поверить, что и мне самой когда-то нужно было не больше. Когда мама рассказывает о моем раннем детстве, я представляю Эдрика. Не знаю, почему. Сравниваю себя и его. Интересно, каким он вырастет. — Он вырастет быстрее, чем ты думаешь. Не торопи события.       Санса усмехнулась. — Да, знаю. Стараюсь проводить с ним больше времени, ничего не упустить, заставляю Найлин рассказывать обо всем, что происходит в мое отсутствие. Наверное, она уже меня ненавидит, — Санса беспокойно рассмеялась. — Просто готовишь себя к мысли, что придется уехать, оставить его, и хочется будто заранее наверстать упущенное. Мама вечно напоминает об этом, хочет, чтобы я осталась в Винтерфелле. Она права: я с Эдриком никогда не расставалась так надолго. — Если ты чувствуешь, что тебе лучше остаться, — останься, — предложил Тайвин, не желая чересчур давить на нее. — Нет, — твердо сказала Санса. — Я должна поехать. Должна увидеть Джона, узнать правду, поговорить с Амбером. Эдрик не будет один, он останется в окружении тех, кто его любит, кто о нем позаботится. К тому же… однажды он вырастет и мне все равно придется отпустить его. Почему бы не начать свыкаться с этой мыслью уже сейчас? Вы правы: время быстро пробежит.       Санса встала с кресла и наклонилась, чтобы поцеловать сына в лоб. Эдрик улыбнулся сквозь сон, но так и не проснулся. — Нужно отнести его в кровать, — сказал Тайвин. — Уже поздно. — Его спальня там, — Санса указала на одну из дверей. — Найлин, наверное, сама уже спит, придется нам с вами его укладывать. Если честно, давно уже не делала этого.       Спальня Эдрика размером была немного меньше детской, но не менее уютной. Тайвин на руках отнес внука в постель, и Санса склонилась над кроваткой, поглаживая сына по волосам. — Наверное, когда он проснется завтра, нас уже не будет в Винтерфелле, — тихо сказала она. — Нужно прощаться сейчас. — Она снова поцеловала Эдрика, на этот раз дольше задержав губы на лбу спящего сына. Ее печаль была очевидна, но уверенность Сансы была непоколебима. Она не хотела оставлять Эдрика, но решение было принято, и отступать Санса не собиралась. Она глубоко вздохнула и запела. Одну из тех песенок, которые она так часто пела сыну еще в Утесе Кастерли, когда Эдрик только родился. Ее голос все еще был полон любви и нежности, и пока Санса пела, взгляд ее светлел, тревога уходила. Эдрик мирно спал, зажав в кулачке край одеялка с вышитым на нем двойным гербом. Ничего очень дорогого, золотого и с рубинами в детской кроватке не наблюдалось. Когда-то Тайвин сказал Сансе, что будет знать, что она готова для Севера, когда ей удастся получить ожерелье назад. Он узнал об этом намного раньше, да и Эдрик мог потерять интерес даже к некогда очень любимой игрушке, но факт оставался фактом.       На следующее утро, не успело толком рассвести, они, как и было условлено, отбыли из Винтерфелла. Дорога была долгой, и чем дальше они углублялись на Север, тем холоднее становилось, тем беспощаднее дули ветра. Путники останавливались лишь затем, чтобы переночевать, и отправлялись в путь затемно. Темные утра постепенно сменялись белыми днями в окружении заснеженных лесов и гор, потом наступали холодные темные вечера, предвещающие еще более холодные и темные ночи. Эти ночи путники проводили у пышущих жаром очагов в маленьких комнатках придорожных гостиниц. Было облегчением почувствовать это тепло хотя бы ненадолго, зная, что через несколько часов, проведенных в не слишком удобной гостиничной кровати, путь придется продолжить.       Санса не жаловалась. Тайвин мог лишь предполагать, насколько непривычны и тяжелы для нее были путешествия верхом на такие расстояния, но Санса уверенно держалась в седле и не позволяла себе заявлять об усталости. Она была необыкновенно хороша в мехах — еще более пышных, чем носила в столице. Ее лицо было едва видно за мехом, обрамляющим капюшон плаща, а руки в перчатках терялись за широкими меховыми манжетами. В пути они много говорили, обсуждая все, что случилось за время их разлуки, но для чего не нашлось места в письмах, кроме одного, самого, пожалуй, главного, — чувств. Неловкость, которая казалось неизбежной, так и не заявила о себе, хотя что-то почти осязаемое изредка вставало между ними стеной, заставляя Сансу поспешно переводить тему разговора. Они оба знали, что испытывает другой. Прежде Тайвин, утаивая от Сансы свои чувства, мешал родиться этой стене, этой неестественности, которая возникала, стоило им приблизиться к сути. Тайвин не имел привычки избегать разговоров, не привык ходить вокруг да около, но откровения о собственных чувствах всегда давались ему тяжело. Он мог говорить о чужих чувствах и с тем же успехом их обесценивать, но теперь все было иначе, теперь действовать нужно было осторожно. Сдержанность Сансы казалась неестественной — прежде такой же неестественной Тайвину казалась ее ложь. Что бы Санса ни чувствовала теперь, она этого не показывала и не говорила об этом так прямо, как раньше. И хотя Тайвин знал, как открыть то тайное, то сокровенное, что она скрывала, как сделать так, чтобы слова и признания полились из нее, он продолжал медлить, впервые за долгое время прислушиваясь не только к разуму, но и к собственным предчувствиям.       Они остановились в одной из последних гостиниц на Королевском тракте, где им были предоставлены горячий ужин и теплые кровати. Чем дальше на север, тем меньше людей им встречалось на пути, и Санса, которая предпочитала есть в своей комнате, воодушевленная отсутствием других посетителей вопреки обыкновению осталась ужинать внизу со всеми. Тайвин удивлялся, как она могла делать все настолько быстро. В их поездке для леди удобств было чуть больше, чем никаких, но Санса была неприхотлива. Мужчинам привычны такие условия — на войне можно оказаться и в худших, но Санса с достоинством сносила все. Быстро ела, быстро собиралась. Она не взяла с собой служанки, и Тайвин видел, как утром она спускается по лестнице, на ходу заплетая себе косу. Никому никогда не приходилось ждать ее, и сколько бы Тайвин ни настаивал на том, что с ее потребностями все будут считаться, Санса была непоколебима и существовала в тех же условиях, что и остальные. Санса даже не давала повода предложить ей какую-либо помощь. До этого вечера.       Быстро отужинав, она поднялась в отведенную ей комнату. Тайвин, недолго думая, пошел следом. Постучав и получив разрешение войти, он открыл дверь и оказался в комнате, которая ничем не отличалась от той, что полагалась ему. Санса уже успела снять плащ и куталась в меховую накидку, стараясь держаться поближе к камину. — Что-то случилось? — с беспокойством осведомилась она. Обычно недолгие часы в гостинице путники тратили на сон — для разговоров у них были дни напролет, но часы под кровом стоило использовать с умом, поэтому беспокойство Сансы было оправдано. В ответ Тайвин поднял руку со сжатым между пальцами флаконом. Сансе не потребовалось много времени, чтобы разгадать его замысел: она взглянула на свои руки, в которых сжимала края накидки, и снова перевела взгляд на Тайвина. — Ланнистеры всегда платят долги, да? — Если ты позволишь.       Она без возражений вложила свою руку в его ладонь. Нежная кожа сильно пострадала от морозов — кровь выступала в местах сгибов даже от легких касаний. Зима оказалась одинаково беспощадна ко всем, и к северянам тоже. Тайвин не желал причинять ей больше боли, старался действовать аккуратно, едва касаясь тонких подрагивающих пальцев. Санса стояла перед ним, казалось, не дыша вовсе, стараясь сжать пальцы и унять эту дрожь. Они стояли так близко, и Санса явно беспокоилась о том, как бы ее не вывели на чистую воду, больше, чем о собственных руках, поэтому, стараясь переключить внимание Тайвина со своих дрожащих пальцев, она заговорила: — Почему вы вообще решили поехать на Стену? Вы в самом деле верите в то, что Джон написал мне, а я — вам? — Твой брат — не первый Лорд-командующий и не первый брат Ночного Дозора, который говорит такие вещи, — ответил Тайвин, не отрываясь от дела. — В столицу и раньше приходили письма с призывами о помощи. — А если это все окажется неправдой? — быстро задала Санса следующий вопрос. Ее рука, а одновременно с ней и ее голос дрогнули, когда Тайвин провел большим пальцем по ее костяшкам. — Если мертвецы восстали и идут к Стене — это, безусловно, дело и десницы короля тоже, — ответил Тайвин спокойно. — Если же братья Ночного Дозора поголовно сходят с ума, то это тоже мое дело. Нужно разобраться, что к чему. Для этого я здесь.       «Не для этого, совсем не для этого». — Если это все же окажется правдой, вы сможете дать Джону людей? — странным голосом, будто ей не хватало воздуха, спросила Санса. Тайвин предпочел не отрывать взгляда от ее рук, чтобы заглянуть ей в лицо. Из сочувствия к бедной Сансе и из собственных соображений он решил не волновать ее еще больше. — Не могу обещать, что это будут профессионально обученные люди, все же мало желающих будет ехать на Стену посреди зимы, но вот традиционно — преступников — я могу дать твоему брату сколько угодно. — Разве в столице так велика преступность? — быстро спросила Санса. — Не больше, чем было всегда, но когда у короля нет мании казнить всех и за все, то тюрьмы не пустуют, — объяснил Тайвин, заканчивая с первой рукой. Санса, поняв, что еще какое-то время ей нужно скрывать потрясение, продолжила допрос. — Как Томмен? Наверное, стал еще серьезнее. — Пожалуй, так, — согласился Тайвин. — Он стал больше внимания уделять заседаниям Малого совета, но конечно же не забывает о своих друзьях и о леди Ширен. Все успевает, и учиться тоже. — Кажется, у него получается лучше, чем у меня, — быстро проговорила Санса. — В первое время я совершенно не знала, за что хвататься, чему уделить большее внимание, а что можно и упустить без вреда для дела. — Ее будто кто-то подгонял. Санса говорила так быстро, будто от количества произнесенных слов зависела ее жизнь. Тайвин старался отвечать ей как можно спокойнее, но его тон больше не имел на нее воздействия, и Санса продолжала говорить, дыша так прерывисто, будто она бегом преодолела то расстояние, которое остальные проделали верхом. — Наверное, странно спрашивать об этом теперь, когда прошло столько времени, но все же: как прошла твоя встреча с матерью? — нашел для нее новую тему Тайвин. О матери Санса наверняка сможет говорить достаточно долго. — Встреча? Замечательно. Но дальше… дальше было куда труднее. И продолжает быть. Мы постоянно сталкиваемся. Тысячу раз говорила себе уходить от опасных тем сразу же, но это все равно происходит. И мы спорим, ссоримся, потом не разговариваем. Просто отвратительно. Я ненавижу это. Я не хочу с ней ссориться, но молчать тоже не могу. Для меня важно высказывать свои мысли, но и для нее тоже важно. И это происходит постоянно, портит настроение на несколько дней вперед, но не прекращается. — Уже трудно было определить наверняка, что вызывает в ней больше эмоций: прикосновения или воспоминания о ссорах с матерью. — Мне жаль, что мой приезд стал причиной вашей размолвки. — Его слова заметно ее остудили. — Ну что вы… — Санса как будто испытала неловкость от того, что он все понял. — Дело не только в этом. — Позволь усомниться. — Тайвин в последний раз провел пальцем по ее запястью и отпустил ее руку. — Дело не в вас, — стояла на своем Санса. — Дело во мне, в том, что у нас с ней разные взгляды. Мне только жаль, что мы не можем найти общий язык, а об остальном я совершенно не жалею. И не откажусь от своего мнения. — Даже если это будет стоить тебе хороших отношений с ней? — Я не хочу ее терять, но если мне придется потерять часть себя, чтобы не потерять ее… На такое я не могу пойти. Это мои взгляды, моя жизнь. Я не принуждаю ее отказываться от своих убеждений, так пусть и она меня не принуждает.       Какое бы потрясение испытала леди Кейтилин, если бы узнала о планах Тайвина относительно Сансы. Если у них настолько натянутые отношения, едва ли Санса призналась матери во всем и рассказала о своих чувствах. Можно было только гадать, какой ужас вселила бы в бедную леди Кейтилин мысль, что Тайвин может задержаться в Винтерфелле надолго.

***

      Когда ему принесли первое письмо, он долго не решался открыть его, только смотрел на печать с вытесненным на ней золотым львом, размышляя, что Ланнистерам могло понадобиться от него. Обычно это со Стены, не щадя пергамента, чернил и воронов, отправляли письма во все уголки Вестероса, взывая о помощи, пытаясь добиться хотя бы чего-то. В ответ же получали лишь тишину или пустые отговорки, когда игнорировать не получалось. Так было, и когда они посылали своих людей в Королевскую Гавань, но последний такой шаг был предпринят уже давно, еще в начале войны. Неужели теперь они наконец дождались ответа и могли рассчитывать на помощь? Пергамент хрустнул в его руке, когда он сломал печать и развернул письмо.       «Дорогой Джон…»       Джон скорее бы поверил в то, что сам Тайвин Ланнистер ему пишет, чем чаял получить письмо от Сансы. Санса… Джон посмотрел на пламя в камине, пытаясь воскресить в памяти ее образ, но, когда представляемая им девушка откинула с лица рыжие волосы, он узнал в ней Игритт, а не Сансу. Так свеж был в его памяти образ одичалой, и так померкли краски воспоминаний более далекого прошлого. Дозорные, давая клятву, отказываются от прежней жизни, что же в этом удивительного — если он позабыл? К лучшему было бы забыть окончательно, чем жить бессильной злобой, узнавая об участи отца, Брана с Риконом, Арьи, Сансы… о проигрыше Робба. Знать обо всем этом и не иметь возможности ничего сделать. Потому что он дозорный на Стене, и у него нет сестер или братьев кроме тех, кто тоже надел черный плащ и дал присягу.       Раньше Санса нечасто звала его по имени, и все же Джон мог заметить, что его имя в письме мелькало достаточно часто, а заглавная буква была сопровождена характерной завитушкой. Он стал читать, и взгляд его скользил по извинениям и сожалениям, по воспоминаниям и прочим потокам беспорядочных мыслей. Раскаяние лилось из Сансы рекой, но как бы Джон ни пытался, он не мог соотнести эти слова с образом девочки, которую ему все же удалось вспомнить. Это была не та Санса. Та Санса слишком сильно стремилась походить на свою мать и копировала леди Кейтилин во всем, не упустив из внимания и ее презрения к Джону.       Эта Санса была другой, она была женой Тириона Ланнистера, она сама стала Ланнистером. Джон усмехнулся. Прежняя Санса пришла бы в ужас от перспективы стать женой подобного человека — он бы не вызвал у нее тех восторгов и мгновенной симпатии, как златокудрый принц Джоффри. Однако в редкие моменты, когда Санса упоминала мужа, она писала о нем с теплотой, вспоминая, что лорд Тирион рассказывал ей о своем путешествии на Стену. На самом деле Джон не был так уж против Тириона Ланнистера. При их последней встрече он даже назвал лорда Тириона другом, а тот — его. Карлик нравился Джону гораздо больше, чем Джоффри, и он никогда бы не обидел Сансу. Конечно, Санса сама могла его обидеть, потому что это была Санса. Она любила песни про рыцарей, и муж-карлик, конечно, не входил в список ее мечтаний, но Джон мог и ошибаться, хотел бы ошибаться. Прошло столько лет, она выросла. «Я больше не глупый ребенок, — писала Санса, — я понимаю многие вещи, и я понимаю, что была несправедлива к тебе. Прости меня, Джон, если ты сможешь».       Теперь Джону приходили письма от нее не из Утеса Кастерли или Красного замка, а из Винтерфелла. Когда-то Джон мечтал о том, что станет кем-то вроде дяди Бенджена, и они иногда вместе будут ездить в Винтерфелл. Вообще-то дозорным не полагалось помнить путь домой, но дядя Бенджен был уважаемым человеком, первым разведчиком, но все это стало уже неважно, когда дядя Бенджен пропал без вести за Стеной. Без него Джона вряд ли бы отпустили в Винтерфелл, а после смерти Брана и Рикона дома его уже никто не ждал. Возможно, теперь все изменится, и Джону хотя бы раз удастся побывать в замке, в котором он провел детство. Или любезности Сансы хватило только на письма, но не на то, чтобы принимать его в Винтерфелле? Как бы то ни было, скоро он сможет увидеть сестру и узнать правду.       Бело-серые знамена с лютоволками почти сливались со снегопадом, зато красно-золотые знамена Ланнистеров горели как факелы. Одна из фигур первая соскочила с лошади. Джон нутром понял, что это Санса, и пошел ей навстречу. Непривычно было видеть ее, понимать, что это действительно она. Спустя столько лет. Он не думал, что вообще когда-нибудь ее увидит, не думал, что сестра приедет на Стену. Конечно, она не просто сестра, она Леди Винтерфелла и Хранительница Севера. Осознавать это было так странно. Когда-то Джон размышлял о том, что Севером будет править Робб, Бран и Рикон станут его знаменосцами, а девочки, Санса и Арья, поедут на Юг, чтобы стать порядочными женами лордов. Однако роль Хранительницы Севера тоже досталась Сансе, конечно, после того, как она побывала порядочной женой лорда. Такая юная и уже вдова. Рыжий мех, которым был оторочен ее плащ, был почти такого же цвета, что ее волосы, и казалось, что ее косы достают до самой земли. Когда Джон обнял сестру, то испытал странное, почти позабытое ощущение. Будто он был не в Черном замке, а в Винтерфелле. От Сансы не могло пахнуть Винтерфеллом, наверное, Джон просто придумал это.       Поверх ее плеча он разглядывал и других прибывших. Серые плащи, красные, блестящие ножны на поясах. Все эти люди могли бы защищать Стену наравне с черными братьями. Джон давно уже не мог думать ни о чем другом, кроме как защитить… защитить всех. Если Стена падет, все погибнут. Все до единого. И верящие, и неверящие.       Джон выпустил Сансу из объятий, чтобы лучше рассмотреть ее лицо, запомнить его на случай, если им снова придется надолго расстаться. — О, Джон! Я не могу поверить, что это в самом деле ты! — воскликнула она. — Ты изменился. Лорд-командующий. Отец бы тобой гордился.       Джон не ожидал, что Санса скажет именно это, но был рад, что сказала. Джон за это время успел совершить много поступков, и многими из них он не гордился, хотя о них и не сожалел. А что до Игритт… Разве не смог бы отец хотя бы понять его? Может, к матери Джона он испытал те же чувства, которые позволили ему забыть клятвы, которые он дал леди Кейтилин перед лицами богов? Но как Эддард Старк вернулся к жене, так Джон вернулся в Черный замок и отныне, как он надеялся, в пренебрежении к данным клятвам его нельзя было упрекнуть. — Ты тоже изменилась, — не солгал Джон. — И ты теперь Хранительница Севера. Уверен, отец гордился бы и тобой тоже.       Санса отчего-то скромно улыбнулась. У нее все еще была мать, и леди Кейтилин наверняка гордилась дочерью. У Джона не было такой роскоши. Хотя, возможно, леди Кейтилин стала ненавидеть его немного меньше после того, как он ушел на Стену и перестал быть угрозой для ее детей, — этого же она боялась все это время, разве нет? — Я рад тебя видеть. Боюсь только, что удобства здесь не те, к которым ты привыкла.       Санса беспечно отмахнулась. — О, это пустяки. После долгой дороги я так радовалась обычным гостиницам на пути, а тут целый замок, — она обвела взглядом громаду Черного замка за спиной Джона. — Я буду счастлива просто никуда пока не ехать и оставаться на одном месте.       Джон усмехнулся. — Ты всегда ненавидела прогулки верхом, — вспомнил он. — Какую честь Леди Винтерфелла оказала мне и всему Ночному Дозору, проделав до Стены такой путь!       Санса рассмеялась. — Надеюсь, однажды ты вернешь визит. Я всегда буду рада видеть тебя в Винтерфелле. — Не уверен, что леди Кейтилин с тобой согласится. — Она и лорда Тайвина не хотела видеть в Винтерфелле, и все же он там побывал, — не уступила Санса. — Тебе она была бы рада больше, чем ему, поверь мне.       Джон до последнего не верил, что Санса действительно сделает это и приедет на Стену в сопровождении Хранителя Запада, но при первом взгляде на всадников Джон уже понял, что это правда, и Санса не шутила. — Идем, я вас познакомлю, — Санса настойчиво потянула его за руку к самому высокому и статному из мужчин, что прибыли вместе с его сестрой. Джон приметил его сразу, и знал, что не ошибся: в концов, и Цареубийцу, и Беса, и королеву Серсею он видел, и их отца не признать не мог. Слишком они выделялись, эти Ланнистеры. — Джон… Позволь представить тебе Тайвина Ланнистера, Лорда Утеса Кастерли, Щит Ланниспорта, Хранителя Запада и десницу короля. А это Джон Сноу, Лорд-командующий Ночного Дозора и мой брат.       Санса и лорд Тайвин обменялись взглядами. — Что, можно было не так официально? — весело спросила Санса. — Что ж, запомню на будущее.       Пожимая лорду Тайвину руку, Джон старался не держаться уверенно, как должно Лорду-командующему, пусть и очень молодому. Он сладил со Станнисом Баратеоном, что ему лорд Тайвин. У Джона не было особых представлений об этом человеке, были лишь слова лорда Тириона об отце, из которых можно было составить кое-какой портрет. И еще лорд Тайвин был врагом Старков, но Джон — не Старк и никогда им не был, он Лорд-командующий Ночного Дозора, а Дозор не вмешивается в дела великих домов. — Вам покажут ваши комнаты, и всех ваших людей разместят полагающим образом, — сказал Джон, когда обмен приветствиями был завершен. — А уже после мы поговорим о делах. — Он ждал так долго, сможет подождать еще самую малость. — А мы сможем подняться на Стену? — спросила Санса. — Обидно будет побывать здесь и не подняться. Тирион рассказывал, что на верху Стены кажется, будто ты стоишь на краю мира.       Джон поднимался на Стену уже сотни раз и мог бы привыкнуть к зрелищу, которое раз за разом открывалось ему, но иной раз и у него захватывало дух от лицезрения просторов с такой высоты. Сансу должно было это впечатлить. — Если ты желаешь, — улыбнулся Джон. — Но сначала тебе нужно отдохнуть.       К его удивлению, отдыхать Санса не пожелала и пошла прямо с Джоном к нему в кабинет. Они не виделись так давно, и едва ли могли улучить лучший момент для разговора. Джон был рад, что Санса здесь, и, видят боги, она никогда не была с ним так любезна, даже в письмах. Казалось, Санса была действительно счастлива его видеть, и Джон был счастлив видеть ее, в чем они по очереди друг другу признавались.       Санса с явным интересом разглядывала все, что попадалось ей на глаза. Они прошли через двор, где тренировались братья Ночного Дозора, прошли мимо трапезной и кузницы и оказались в арсенале, где и располагался кабинет Джона. Санса не обделила вниманием ни одну деталь кабинета, с большим вниманием рассмотрела все. Пока Джон встречал почетных гостей, очаг успел разгореться, и в кабинете было не так холодно, как утром, хотя ни Джон, ни Санса не стали снимать плащей. — Лорд Тайвин здесь, потому что ты все ему рассказала? — первым делом спросил Джон, садясь за стол. Санса оторвалась от лицезрения высеченного на камине узора. — Это плохо? Десница короля поможет тебе больше, чем смогу я, содействие лорда Тайвина точно не будет лишним. Или ты тоже не собираешься принимать помощь от тех, кто тебе не нравится, даже если нужда есть?       Хотел бы Джон знать, кто уже имел неосторожность поступить так, создав у Сансы предубеждение. Ночному Дозору поневоле пришлось отказаться от гордости уже давно. Гордость не позволила бы им снова и снова просить помощи, получая в ответ лишь тишину. — Что ты такое говоришь? Мы не в том положении, чтобы выбирать, но прежде все наши крики о помощи были в пустоту.       Санса спрятала руки в рукавах плаща. — Раньше у лорда Тайвина были другие дела. — Да, вести войну с Роббом, — не удержался Джон. — И Станнисом, — не осталась в долгу Санса. — Которого ты здесь приютил, хотя Дозор не должен вмешиваться и выступать на чьей-либо стороне. — Я пытался не вмешиваться, но королям, пусть даже они самопровозглашенные, не отказывают. Станнис помог нам в схватке с одичалыми, не мог же я его просто выгнать.       Санса села на стул напротив Джона. — Я понимаю. И лорд Тайвин тоже понимает. — Лорд-командующий Мормонт говорил, что Ланнистеры никогда не были друзьями Дозора, — вспомнил Джон слова своего наставника. Санса пожала плечами. — Теперь все меняется. Старки поддерживают Стену, как и в былые времена, но теперь я и Ланнистер тоже, а значит, и Ланнистеры поддерживают Стену. Ты писал, что Семь Королевств должны сплотиться, и если будет нужно, то это случится. Речные земли будут на нашей стороне, и Дорн, и Хайгарден, и Долина. И весь Запад конечно же.       Слишком великолепные перспективы, чтобы поверить в них. Дорн слишком далеко отсюда, чтобы правда бояться, но мертвые доберутся и до туда, если их не остановить. — Вестеросу угрожает серьезная опасность, — осторожно сказал Джон, следя за реакцией Сансы. — Я не уверен, что ты или лорд Тайвин понимаете, насколько серьезная.       Санса сцепила руки на столешнице. Она не выглядела слишком испуганной или беспечной. — Так объясни нам. Лорд Тайвин выслушает тебя, он всегда слушает. Но я уже на твоей стороне, я тебе верю, — она протянула руку вперед и сжала его пальцы сквозь перчатку. — Признаюсь, твое письмо заставило меня сомневаться, но ты никогда не был выдумщиком. Я уверена, что вместе мы найдем выход.

***

      На Стене было холодно, и Сансе казалось, что ее лицо покроется коркой льда и, словно маска, упадет к ее ногам. Ее не спасал капюшон, и руки жгло морозом, несмотря на перчатки. Санса не жаловалась. Это был ее выбор — подняться наверх, Джон предупреждал, что здесь еще холоднее, чем внизу. И еще ее выбором было вообще приехать сюда, поэтому и во время пути она старалась не высказывать чувств, несмотря на постоянную усталость, на постоянный холод, ветер и злость на саму себя. Санса думала, что готова к этому, — ехала же она как-то верхом до Винтерфелла, — но тогда было гораздо теплее, и Санса в любой момент могла вернуться в карету к матери, Найлин и Эдрику. Когда они дышали там вчетвером, в карете становилось теплее. Санса и теперь знала, что может попросить остановиться, что может попросить задержаться в придорожной гостинице на пару дней, чтобы набраться сил, но что-то неизменно толкало ее продолжать путь. За разговорами дорога не казалась такой длинной. Да и к чему ей было жаловаться? Лорд Тайвин был с ней рядом. Встань перед ней такой выбор опять, Санса поступила бы точно так же. За ним она последовала бы и за Стену, и нечего было сетовать на судьбу.       По верху Стены Санса шла посередине. Впереди двигался Джон, и Санса видела перед собой его толстый черный плащ дозорного. На Стене все ходили в таких, и лорд-командующий от остальных братьев ничем не отличался. Санса шагала за Джоном след в след по дорожке, усыпанной гравием. Стена была широкой — шире, чем Королевский тракт — но поскальзываться и падать Санса вовсе не горела желанием. Она слышала шаги идущего позади нее лорда Тайвина. Они остановились, глядя вдаль. Там, за Стеной, солнце уже скрывалось за горизонтом. Небо отливало и желтым, и розовым, уходящим в кроваво красный, синий и фиолетовый, оно стремительно темнело, готовое завесить тьмой последний яркий кусок над горами. Джона позвали, и он отошел, чтобы поговорить с кем-то из братьев, что несли караул наверху. Санса смотрела на небо, затаив дыхание. Ветер был силен — внизу от него защищала сама Стена, но здесь, наверху, резкие порывы ничего не сдерживало, и ветер несколько раз безжалостно сдергивал капюшон с головы Сансы. В очередной раз Санса подняла руку, чтобы удержать капюшон, чувствуя, что он вот-вот сорвется, но ее опередили, и широкая ладонь легла на ее макушку, удерживая капюшон на месте. Санса выдохнула, когда лорд Тайвин оказался перед ней. — Спасибо.       Они стояли так близко, что мех их плащей соприкасался. Лорд Тайвин протянул руку вперед, стягивая перчатку. Санса успела подумать, что его руки снова пострадают из-за мороза, когда он пропустил сквозь пальцы прядь ее волос, успевшую покрыться инеем, и она снова стала рыжей. Санса проследила за его движением, чувствуя знакомый трепет в груди. Ей было все тяжелее и тяжелее сдерживаться. За разговорами в дороге — еще ладно, они просто говорили, и покрасневшие от смущения щеки можно было объяснить проделками северных морозов, но когда они стояли друг к другу так близко… когда он касался ее… — У меня дух захватывает, — прошептала Санса и тотчас поняла, как двусмысленно прозвучали эти слова. — Стена такая величественная. — Утес выше, чем эта Стена, — заметил лорд Тайвин, — но все же что-то в этом есть. Здесь стоит вечная зима. — Дядя Бенджен рассказывал, что, когда теплеет, Стена подтаивает и со стороны кажется, будто она плачет, — сказала Санса. — Но сейчас я подумала о том, что только Стена защищает нас от опасности. Только она стоит между Вестеросом и… — она запнулась, отчего-то не решившись произнести «мертвыми».       Лорд Тайвин пристально посмотрел на нее, выискивая что-то в ее лице. — Ты боишься? — прямо спросил он и коснулся пальцами ее щеки.       Джон сказал, что они даже не предполагают, насколько все серьезно. — Нет, если вы рядом. И пожалуйста, наденьте перчатки, — попросила Санса, — иначе мне снова придется вас лечить. Я не против, конечно, но мне жаль ваши руки.       Он усмехнулся. — Как скажешь, — и исполнил ее просьбу незамедлительно.       Санса больше не понимала их отношений. Иной раз они были так близки к тому, чтобы… но ничего не происходило. Санса гадала, почему. Они же оба хотели одного, это было очевидно.       Санса прильнула к лорду Тайвину всем телом, пряча лицо от пронизывающего холода у него на груди, уткнувшись в меха. Она почувствовала, как он обнял ее. Санса все представляла не так, но теперь понимала, что иначе быть не могло. Когда он приехал в Винтерфелл, она понятия не имела, как вести себя, а лорд Тайвин вел себя как обычно, будто никакой разлуки не случилось. Он вел себя как обычно, допуская давно привычные для них обоих вольности, в природе которых Санса более не сомневалась. Это было приятно — продолжить с того места, на котором остановились, но ей уже не могло быть достаточно этого «как раньше», она хотела идти вперед. Сансу почти раздражали эти слои одежды, она хотела чувствовать руки лорда Тайвина на своей коже, пусть даже его прикосновения вызывали в ней дрожь, которую невозможно было утаить. Словно издалека Санса услышала звук чужих шагов по гравию и подняла голову. Джон, несомненно, видел все, но ничего не сказал. Ему было все равно, или он был слишком тактичен для этого, да и более серьезные дела им требовалось обсуждать, кроме как Сансу и ее странные отношения с десницей. Но даже вздумай Джон возражать, Санса не придала бы этому значения. Ей было безразлично, что о ней подумают, ее не могли поколебать осуждающие взгляды. Джон проводил их обратно к подъемнику, который должен был спустить их обратно к Черному замку, а сам остался наверху со своими людьми. Руки все то время, что они спускались вниз в опасно раскачивающейся на ветру клети, жгло от холода, а тело прошибало от бешеных импульсов. Санса знала, что больше не может притворяться, что ничего нет, что все осталось как прежде. Раньше ей было достаточно, что лорд Тайвин рядом, пусть и не с ней, как она того хочет, но больше нет. — Вы уже успели поговорить с Джоном? — Да, но тема требует дальнейшего обсуждения. — И сколько вам нужно будет времени?       Лорд Тайвин поднял брови. — Мы куда-то торопимся? — Нет, просто… я хотела узнать, сколько времени у меня будет на общение с братом. — Столько, сколько тебе будет нужно. Мы не уедем, пока все не решат свои дела — деловые или семейные — неважно.       Санса кивнула. Она не в первый раз забывала в его присутствии о том, что она Леди Винтерфелла и Хранительница Севера. Он был десницей короля, и они все еще не были равны, однако лорд Тайвин упорно делал вид, что они равны. Все решения касаемо их путешествия они принимали сообща, или же лорд Тайвин давал Сансе возможность решать. Это было так непривычно — Санса привыкла думать о том, что должна обязательно ему подчиняться, но ей всегда было приятно, когда он интересовался ее мнением, а теперь у него было еще больше оснований для этого интереса.       Двор Черного замка пустовал: было время обеда, и черные братья ушли в трапезную. Солнце уже окончательно село, и стало совсем темно, только факелы тускло светили, выхватывая из темноты очертания сооружений. В коридорах замка было немногим теплее, чем на улице, но Санса едва ли обратила на это внимание. Их комнаты располагались рядом, но Санса решительно прошла мимо своей. Лорд Тайвин ничего не сказал на это, лишь распахнул дверь, пропуская ее вперед. К счастью, пламя в очаге ярко полыхало, и Санса стремительно прошла к камину через всю комнату, на ходу срывая с рук перчатки непослушными замерзшими пальцами. Ей еще никогда в жизни не было так холодно. Она порывисто опустилась на колени перед очагом, протянув к пламени руки, чтобы хотя бы немного согреться. Слезы брызнули из глаз, когда она ощутила зудящую боль — ее пальцы будто сами пылали огнем, но все же были холодны, как сама Стена. Руки дрожали и болели, и от этого Сансе хотелось рыдать еще сильнее. Когда она в последний раз плакала от физического дискомфорта? Уже и не вспомнить. Хотя, пожалуй, не только эта боль способствовала слезам. — Санса.       Она обернулась. Лорд Тайвин быстро подошел к ней и взял ее руки в свои. Его ладони тоже были холодными, но Сансе показались почти обжигающими. — Почему ты не сказала, что замерзла? — Пустяк, — мотнула головой Санса. — Я сама не заметила. Все из-за ветра, он так раскачивает эту клеть.       Он отпустил ее руки, и Санса с сожалением позволила ему это. Холод сейчас был не главной проблемой. Им нужно было поговорить. На тему, которой они не касались все это время, которую Санса даже в письмах затронуть не решалась. Невзирая на боль, Санса решительно сбросила плащ с плеч и поднялась с колен.       В комнате было тепло, даже жарко, но пальцы не согревались. Санса заходила по комнате, баюкая одну руку в другой, а в глазах продолжало щипать. Больно, так больно. И она не знала, что больнее, потому что душу разъедало куда сильнее. Странное отчаяние подкрадывалось к ней — какой-то необъяснимый липкий страх. Нужно было поговорить, но предстоящий разговор пугал, пугал так сильно все это время. Иначе она давно бы уже решилась заговорить. Санса прикрыла глаза, собираясь с духом. Сейчас она может потерять все, что имела… а может обрести в тысячу раз больше. Только бы решиться. — Нам нужно поговорить, — выпалила Санса прежде, чем страх неопределенности успел изъесть ее изнутри. — Я согласен.       Санса лихорадочно кивнула, не зная, с чего начать. — Скажите, вас побудили приехать на Север только проблемы на Стене или та ситуация, что случилась в Винтерфелле, тоже повлияла? — спросила Санса, начав издалека. — И то, и другое, — спокойно ответил лорд Тайвин. — Все это было предсказуемо, если говорить честно. Я уже упоминал, что Дозор просил о помощи и раньше, а посягательства на тебя и вовсе были лишь вопросом времени. — Поэтому вы и предупредили заранее, что мне стоит быть осторожной. И запретили выходить замуж, — Санса усмехнулась, задумавшись, только ли ради Эдрика лорд Тайвин запретил или ему самому тоже было важно, чтобы она оставалась свободной. — Я могу запретить тебе выходить замуж, но не могу запретить северянам предлагать тебе замужество. Мне стоило позаботиться об этой проблеме сразу.       Санса взглянула на него, и неожиданная и очень неприятная мысль внезапно прокралась к ней в голову. Что, если он не знал, что она все знала? Что, если он снова собирался пренебречь чувствами их обоих в угоду семьи? Что, если он приехал лишь затем, чтобы решать проблемы? Может, поэтому он и не сказал ей ничего? Надеялся, что она все еще не знает правды о его чувствах, а потому не заподозрит подвоха. Раз раньше она не видела правды, то и теперь не увидит, сколько бы он ни касался ее. — Что вы имеете в виду? — настороженно спросила Санса, сильнее сдавливая одну руку другой. — Вы же не собираетесь снова это сделать? Найти мне подходящего мужа, пока кто-нибудь другой не забрал меня к себе? Вы сами сказали, что мне нельзя больше выходить замуж! — Нельзя — за того, кто может попытаться лишить твоего сына его законных прав, — спокойно разъяснил лорд Тайвин, чем еще больше подкрепил подозрения. — Да все хотят лишить моего сына законных прав! — выкрикнула Санса, не веря, что это в самом деле происходит. Только не опять, не снова. — Я уже сказала, что замуж я больше не пойду! Вы не можете так со мной поступить! Вы же так заботились обо мне все это время! Не хотели, чтобы мне было больно! Что теперь изменилось? Что? Теперь не хотите заботиться? Хотите, чтобы мне было больно? Снова никакого выбора, никакого права голоса?! Только этого вы хотите?! — с каждой произнесенной фразой она наступала на него, чувствуя, что не может сохранять прежнее спокойствие. Все это время удавалось, а теперь — нет.       Он не отступал, и Сансе пришлось самой остановиться. — Санса… — Почему, почему вы так беспощадны ко мне?! — воскликнула она, чувствуя, как слезы с новой силой текут по щекам. — Думаете, раз вы выбираете жертвовать своими чувствами ради блага семьи, то и я должна? А я не могу! Не хочу! — Санса, послушай меня. Я никогда не хотел причинять тебе боль, я сделал все возможное, чтобы тебе было легче справиться. Ты знаешь, что это так, поэтому и злишься.       Санса стиснула зубы. — Я знаю! — крикнула она. — Я знаю и ненавижу это всем сердцем! Всей душой ненавижу! — она толкнула его в грудь. Пальцы обожгло болью, Санса желала, чтобы лорд Тайвин тоже почувствовал хотя бы какой-то дискомфорт, пусть внешне и не дрогнул, но глаза его полыхали золотом. Сансе казалось, что этот взгляд плавил ее, и замерзшие руки заболели еще сильнее, они горели, словно объятые пламенем. Санса вздрогнула и зажмурилась, стискивая одну руку в другой, пытаясь справиться с болью, но тем самым причиняя себе новую. — Ты имеешь на это право. Всегда имела право и обижаться, и ненавидеть меня.       Санса откинула голову назад и в бессилии застонала. — Да не хочу я ненавидеть тебя или обижаться! — прокричала она срывающимся голосом. — Я хочу, чтобы ты был со мной! Я хочу, чтобы ты любил меня! И я была бы не вправе требовать от тебя ответных чувств, если бы ты был ко мне равнодушен, но я знаю, что это не так! Я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я! Но ты готов отказаться от этого, потому что думаешь, что для меня или для семьи так будет лучше? Я не заслуживаю такого отношения! — она выкрикивала, чеканила каждое предложение, не забывая сопровождать это толчками, а он молча сносил это все, будто признавая справедливость ее действий. И все же ей не становилось легче. Ни на миг. Обиды было слишком много, и сколько бы Санса ее ни изливала, она не заканчивалась, а в груди становилось все невыносимее от чувств, которые больше невозможно было сдерживать.       В какой-то момент Санса осознала тщетность всего и просто отвернулась, глотая слезы. Еще никто не мог противостоять ему, и если Тайвин захотел, чтобы она снова вышла замуж, ей придется подчиниться. Ей было плохо, по-настоящему плохо, и Санса осознавала справедливость его слов, сказанных уже давно, что злило ее еще больше. Сдерживать чувства — плохая идея, а ведь она делала это так долго. Во всем Винтерфелле не было ни единого человека, с кем она могла бы поделиться тем, что творилось в ее душе. Санса пыталась думать о хорошем, пыталась радоваться, что его некогда данные ей уроки помогают, пыталась скармливать изголодавшемуся сердцу тысячу раз прокрученные в голове воспоминания о былом, но совершенно игнорировала то плохое, что копилось у нее внутри. Ей лучше было бы не знать правды. Не знать того, что он отпустил ее, хотя мог не отпускать, хотел не отпускать. Он был прав, все время был прав, знал ее лучше, чем она знала себя. Наверное, потому и молчал все это время. Знал, что сначала все будет так — у нее просто сдадут нервы. Ужасно, произойди это на дороге по пути сюда. Или еще раньше. — Санса… — ей показалось, что его голос изменился, стал мягче. — Пожалуйста, не надо, — прошептала Санса. Она пыталась скрыть слезы, но сразу поняла, что у нее не вышло — они отчетливо слышались в ее голосе. Больше сдерживаться она не могла. — Я не могу. Мне плевать на этот долг, на необходимость, я не могу, — она не осознавала, что говорит. Какие-то слова, которые долго крутились в голове, которые были главными аргументами когда-то, а теперь утратили смысл. Все утратило смысл. — Санса, — его руки легли на ее плечи, и Сансе, пожалуй, впервые за все время захотелось вырваться. Она не могла вынести даже мгновения этого, потому что каждое мгновение давало ее израненному сердцу надежду, которая все еще могла не привести ни к чему. Когда он говорил с ней так, когда его голос был так ласков, разве она могла противиться? — Скажи мне правду, скажи. Пожалуйста, — взмолилась она. Санса не знала точно, какую правду требует, но требовала хотя бы чего-то. — Пожалуйста… Тайвин.       Из-за слез она не видела уже ничего, только какие-то расплывающиеся пятна. И отчетливо ощутила, как он сжал ее плечи, прижимая к себе, что есть силы. — Ты права, — прошептал Тайвин. — Я слишком долго откладывал нас на второй план, раз ты смогла хотя бы на мгновение поверить, что я способен отдать тебя кому-то, что я способен заставить тебя сделать что-то против твоей воли.       Слова доходили до нее с трудом. Отчасти из-за его голоса и интонаций, отчасти из-за смысла, который был слишком хорош, чтобы в него поверить. — Но ты говорил, что я должна выйти замуж, — растерянно прошептала Санса в ответ.       Она услышала его вздох, когда он усмехнулся ей в макушку. — Я ничего не говорил, это ты так решила. Хотя ты оказалась недалека от истины: я действительно подразумевал брак, говоря о решении твоей деликатной проблемы. Но брак со мной и ни в коем случае не по принуждению.       От удивления Санса обернулась к нему, не скрывая недоверчивой улыбки. — Но ты говорил так, будто строил один из своих очень дальновидных и прагматичных планов, — заметила она в свое оправдание.       Тайвин улыбнулся. — А разве это не дальновидный и прагматичный план?       Санса отстранилась, чтобы на этот раз шутливо стукнуть его в грудь. — Я же правда испугалась! — она рассмеялась от облегчения. — Прости меня. Я не знал, как выразить тебе все, поэтому начал издалека. Настолько издалека, что ты успела придумать печальный конец. Но я здесь только из-за тебя, — он обхватил ее лицо ладонями. — Я не хотел отпускать тебя, не хотел. Я знал, что тебе будет больно, но я не мог позволить тебе испытать большую боль. Я не мог быть вдали дольше, когда ты написала о том, что случилось. В пекло мертвецов и эту Стену. Я волновался о тебе, я здесь ради тебя, только ради тебя, всегда ради тебя.       Если бы Сансу ничто не держало, она бы упала, но она не могла позволить себе погрузиться в забытье, она не могла позволить себе отпустить эту нить. Ее била дрожь, а слезы — теперь уже слезы счастья и облегчения — полились по щекам нескончаемо. Она мечтала это услышать. Мечтала так долго, что теперь слышала и не верила.       Сквозь блики слез она встретила его взгляд. Его ладонь легла на ее макушку, снова привлекая ее к себе. Санса уткнулась щекой в его грудь, пока он гладил ее по голове. Боль отступила, в голове будто прояснялось. Облегчение навалилось на нее несоответствующей тяжестью, но все же приятной несмотря ни на что. Санса повторяла про себя его слова, стараясь запомнить их, поверить в них. Но Тайвин произносил уже новые слова, дарящие еще большее счастье. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, я хочу оберегать тебя и защищать, и собственными руками уничтожить каждого, кто посмеет хотя бы помыслить о том, чтобы причинить тебе вред. Я хочу сделать тебя счастливой.       Санса не могла бы улыбаться шире. Теперь все внутри наполнилось такой легкостью, что она едва могла сделать вдох — он казался таким лишним по сравнению с той невесомостью, что она ощущала. — Я счастлива, — выдохнула Санса. — Сейчас я очень-очень счастлива.       Тайвин взял ее руку и поднес ее к своим губам. Санса видела лишь его глаза, продолжающие плавить ее волю, а чувствовала только его поцелуи на своих шероховатых и растрескавшихся от мороза руках. А потом он целовал ее пальцы, все еще до боли замерзшие, но прикосновения его губ как будто облегчали боль, может, и не физическую, но хотя бы душевную. Санса следила за его движениями, боясь моргнуть, трепет внутри нарастал, заполняя все ее существо. Она не могла поверить, что это происходит, но ни за что не смирилась бы, окажись это сном.       Тайвин притянул ее к себе, чтобы коснуться губами ее губ, и у Сансы закружилась голова от восторга. Такое ей не могло привидеться, в это она должна была поверить. Этот поцелуй не был похож на тот, предыдущий: теперь-то Санса с самого начала знала, что у нее есть на наслаждение гораздо больше одного мгновения. Теперь она точно знала — ее не оттолкнут. Ей казалось, что она задохнется сейчас от чувств, от жара, от всего. Просто сгорит в одно мгновение, как свечка, и от нее не останется ничего, кроме лужицы воска на полу. Она все еще тяжело дышала, когда Тайвин отстранился, при этом не выпуская ее из объятий.       Санса вгляделась в его лицо, пытаясь найти в нем проявления эмоций, возможно, наконец, немного более отчетливые, чем обычно, но взгляд ее раз за разом останавливался на его глазах. Если она и могла увидеть что-то, то в них. От его взгляда по спине Сансы бежала дрожь. — Пожалуйста, не останавливайся, — попросила она, привставая на носочки, чтобы снова дотянуться до его губ.       Тайвин поцеловал ее, и Санса с жаром ответила, поддаваясь наслаждению. Ей было невыносимо жарко, но то и дело ее тело пробивали ледяные волны, скользящие по плечам и позвоночнику. Санса хотела прижаться еще теснее, оказаться еще ближе. Она чувствовала, как его руки скользят в ее волосах, распутывая косы. Она сама стягивала с него одежду, не понимая, что делает, превозмогая боль в пальцах, принося ее в жертву разгорающемуся внутри пламени. Тайвин быстро распускал шнуровку ее платья на спине, и Санса почувствовала прикосновения его холодных пальцев к своей горячей коже. Кровать встретила ее прохладным мехом, пощекотавшим обнаженную спину, платье сползло с плеч, но Санса не пыталась ни снять его, ни натянуть обратно. Лежа на мягких шкурах, она наблюдала за тем, как Тайвин снимает с себя одежду, но не выдержала томительного ожидания — приподнялась на постели и поцеловала Тайвина снова, провела рукой по его груди. Ей хотелось касаться его кожи — до дрожи в ладонях. Наконец-то. Наконец-то она могла касаться его открыто, не вырывая каждый случайный миг у судьбы. Тайвин склонился над ней, не разрывая поцелуя, вынуждая Сансу снова улечься на кровать. Санса выдохнула, когда его пальцы коснулись ее плеча, скользнули ниже по руке и наткнулись на препятствие в виде полуспущенного рукава. Тайвин решительно стянул с нее верх платья, обнажая грудь, и Санса приподнялась на локтях, чтобы оказаться еще ближе к его губам и рукам. Больше никаких запретов, никаких границ. Когда-то давно, когда она впервые его поцеловала, она доверила Тайвину остановить ее. Теперь Санса готова была доверить ему вести ее вперед. Она была готова еще тогда, но он бы не сделал этого, а теперь делал, хотя Сансе было достаточно уже того, как его широкие ладони скользили по ее стану, смыкаясь на талии. Но Санса знала, что это ненадолго. На мгновение — достаточно, но ни мигом больше. Если она знает, теперь уже знает, что может получить больше, она не будет довольствоваться малым. Она цеплялась за широкие плечи Тайвина, порой слишком сильно, когда не могла сдержать очередной стон. Сквозь полуопущенные ресницы Санса чувствовала на себе его взгляд, прожигающий ее насквозь. Она никогда еще не видела, чтобы Тайвин так на нее смотрел. От одного лишь взгляда приятная дрожь пробежала по телу, ударила в голову осознанием. Теперь Санса точно знала, что все это правда. Не сон.       Два неистовых желания боролись в ней: Санса могла бы просто лежать, изнывая от каждого прикосновения или поцелуя, но также сильно ей хотелось касаться и целовать его, когда пелена изнеможения спадала, позволяя приподниматься на постели, чтобы что-то сделать самой. Санса пыталась совмещать одно с другим, и они находили золотую середину, когда просто целовались, в то время как их руки изучали тела друг друга, то сжимая кожу, то поглаживая, касаясь невесомо или чуть сильнее.       Санса повела бедрами и опустила руку, силясь окончательно стянуть с себя платье. Тайвин всегда видел ее насквозь, но Санса хотела открыться и так тоже, пусть даже ее душу он познал раньше, чем ее тело. Санса надеялась, что она сама когда-нибудь узнает его так же хорошо, как он знал ее. Тайвин помог ей снять платье, и Санса услышала, как многослойные юбки с тихим шуршанием соскользнули с кровати на пол. Рука Тайвина медленно провела по ее животу, скользнула по бедру и внутренней его части. Санса громко вздохнула. Она ухватилась за его руку и потянула ее на себя, вынуждая Тайвина еще раз провести ладонью по всему ее телу, переплела их пальцы. Она хотела этого так долго. Она мечтала об этом. Она представляла это сотни раз. Но реальность оказалась куда чувственнее, чем любая фантазия.       Санса ловила взгляд Тайвина, желая убедиться, что он видит, как ей хорошо, и понимает, что ее счастье, ее удовольствие — это его рук дело. И губ. Санса поцеловала его снова, не уверенная в том, что когда-нибудь испытает сытость и полное довольство. Сейчас ей не хватало всего. Она хотела получить то, чего у нее не было так долго. Его прикосновения были слишком реальны, слишком обжигающи. Все еще подернутые морозом пальцы, но Санса чувствовала, как постепенно согревают они друг друга. — Тайвин… — прошептала она, потому что ей нравилось, как вспыхивали искры в его глазах от звуков его имени, произносимого ею. Она улыбнулась против воли, ощущая, как кровь приливает к щекам, как ускоряется в груди сердце. — Тайвин… — ей совершенно точно нравилось так его называть. Она не могла подавить собственную улыбку, не хотела подавлять: таким правильным было все то, что они делали, то, к чему они оба так долго шли. Настолько долго, что проделали путь до самой Стены, чтобы сдаться чувству здесь, на краю света.       Новый поцелуй в шею заставил ее вдох обернуться чередой рваных дрожащих выдохов. Ждать дольше Санса не могла, развела бедра шире. — Давай, — прошептала она, рассеянно поглаживая Тайвина по щеке, уже теряясь в заманчивом предвкушении.       Он вошел в нее плавно, выбив из нее порывистый выдох. Скользнул губами по ее груди, не задерживаясь на одном месте. Санса сомкнула ноги вокруг его бедер, стараясь притянуть его еще ближе, слиться с ним в одно, почувствовать то, что он испытывает. Тайвин же не выразит свои чувства прямо — он и так сказал ей сегодня так много, но Сансе всего было недостаточно. Ничего, постепенно она получит все, а пока — толчки внутрь тела, заставляющие ее сердце замирать, дыхание — сбываться, мысли — путаться. Санса погладила его спину, не слишком отдавая себе отчет в действиях. Она больше не могла думать. Ее вели только чувства, собственные ощущения — беспорядочные, стремящиеся охватить все и сразу. Санса поддавалась желаниям молниеносно, оставляла поцелуи там, до куда доставали губы, проводила кончиками пальцев по тому, что попадалось под руку. Не сдерживала ни стонов, ни вздохов. Просто отпустила все, забыла обо всем, позволила всему своему существу обратиться в пылающее пламя, не затухающее, а лишь распаляемое еще больше чужим дыханием по коже. Каждый толчок отдавался россыпью золотых искр перед глазами, миром, меркнущим на миг и возвращающимся тут же. Она чувствовала — вот-вот, и этот мир погребет ее под собой окончательно. Вот… еще немного… сейчас… Она успела переплести их пальцы, что есть силы вцепиться в его плечо другой рукой, когда все внутри болезненно сжалось, а потом разорвалось, пробежавшись щекочущими импульсами по телу. На мгновение Санса потеряла возможность дышать, видеть, слышать, чувствовать. Веки сжались против воли, все застыло. Пробудило ее ощущение, как чужой лоб уткнулся в ее плечо, услышала стон на выдохе. Ее телом уже безраздельно овладела истома. В голове было пусто, а конечности казались такими тяжелыми, что пошевелить ими казалось невозможным. Даже приоткрыть глаза казалось испытанием.       Они лежали рядом, так и не расцепив рук. Санса ощущала, как пальцы Тайвина поглаживают ее плечо, но сама все еще была бессильна что-то сделать. Она почувствовала, как легко пощекотала ее кожу шкура, которой Тайвин накрыл их обоих. Ей хотелось что-то сказать, что сделать, но сил хватило только на одно слово, сорвавшееся с губ, в которое Санса постаралась вложить все, что испытывала. — Тайвин.